Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 265 (всего у книги 296 страниц)

IV
Сёйдштрассе

– Канализационные крысы и гниющие простаки, подходите!

Граф Мундвард сложил руки, когда его окружение отступило перед явившимся мутантом, словно побитые собаки. Пусть. Он свершит возмездие своими собственными руками. Сила наполняла его руки, скапливаясь между пальцами и приобретая форму, напоминающую чёрный ухмыляющийся череп. Призрак крикнул, разрушая своё магическое вместилище, а затем рванулся вперёд, оставляя за собой хвост эктоплазмы. Горбун в балахоне на спине мутанта поразил его сгустком энергии из своего посоха, и череп с воплем распался обратно на эфирные составляющие.

Мундвард зарычал. И тогда чумной колдун ответил. Густой поток бреда вышел из безгубого рта колдуна, и болезненное зелёное свечение потекло с навершия его посоха. Мундвард посмотрел на Алисию, но та была слишком занята, пытаясь провести контрзаклинание. С замысловатой последовательностью жестов и фраз Мундвард отправил чумной свет обратно с такой силой, что чуть было не вырвал посох из рук гниющего мага.

– Я не боюсь ни болезни, ни распада, – проревел Мундвард, глядя на то, как огромный мутант замедлил своё продвижение, щурясь в идиотском замешательстве, когда его господин зашипел от боли. Огромная тварь играла мышцами и пускала слюни. Распухший чемпион переместился, встав перед колдуном, словно защищая того, и поднял свою косу. С усмешкой Мундвард перевёл свой взгляд на растущую точку тьмы за спиной чемпиона.

– У вашего бога нет силы, нет ничего, что могло бы воздействовать на такого, как я.

Колдун успокаивающе положил руку на отвратительное плечо воина и обернулся. Именно в этот миг ужасный дух опустился с неба, приземлившись дальше по улице, расправив свои крылья перед тем, как удариться о дорогу, и разрывая выставленными перед собой костяными когтями норсканцев, что стояли у него на пути. С шипением колдун сжал свой посох, и новая волна гангренозного свечения окутала его на краткое мгновение, перед тем как Мундвард надменно развеял его волны. Он повернулся, чтобы посмотреть, как его могучий зверь-раб проделывает просеку в рядах северян. Скоро. Уже скоро. Даже гигантский мутант был карликом в сравнении с ним. Слишком поздно Мундвард заметил третью руку колдуна, скрытую за опухшей, покрытой фурункулами массой и вращавшимися глазными яблоками, что располагалась на спине горбуна, и бешено чертящую отдельную сеть магических символов.

Граф Мундвард взревел от ярости – как он, Повелитель Теней, мог быть обманут простой ловкостью рук – и выплюнул контрзаклинание, но было уже поздно. Новая звезда желто-коричневого цвета целиком поглотила ужасного духа, и чудовище завопило, когда долго откладываемое разложение взяло причитающееся: за мгновения плоть сгнила и отпала, кости потемнели и рассыпались. Секунды спустя, всё, что упало на чумного колдуна и его соратников – это жалкая горстка праха.

– Даже кость должна стать пылью, – хрипя и задыхаясь, словно его лёгкие были проколоты, прохрипел колдун.

Глаза Мундварда побелели от ярости. Колдун сдохнет последним, причём таким способом, что всё, виденное Мундвардом за столетия его жизни, покажется невинной шалостью.

– Гурк, – произнёс вражеский колдун, присев на корточки и обращаясь к звероподобному мутанту, на котором он сидел, на что тварь откликнулась со звучной отрыжкой и водопадом слюны. – Отто, – обращаясь к заплывшему жиром воину. – Пора заканчивать здесь. Тогда мы, три брата, сможем отправиться дальше и взрастить свой собственный сад язв, болезней и разложения в стенах Альтдорфа.

Существо, Гурк, бросилось вперёд, вытянув свои руки, увитые толстыми, словно канаты мускулами, в то время как Отто попытался поразить его своей ржавой косой. Губы Мундварда презрительно скривились, когда он, словно танцуя, легко ушёл от неуклюжих лап распухшего голиафа, а затем парировал удар косы, словно он был столетиями затачивающим своё мастерство рыцарем, и нанёс ответный удар в горло Гурка, вызвав гниющий поток, заливший складки груди твари. Вонь бы сбила с ног орка, но не имеющий необходимости дышать, или желудка, что можно было бы расстроить, Мундвард проигнорировал его. Отто наносил удар за ударом с силой, достаточной для того, чтобы разрубить коня в доспехах, но Мундвард был быстр, как гадюка, и хитёр, словно старый лис. Он сражался, как всегда жил – с хитростью и предусмотрительностью, и, нанося коварные удары, тут же продумывал последующие ходы и варианты. Движимый холодной, внешне не проявляющейся яростью, вампир пробился сквозь защиту Отто в кромсающей метели сияющей стали, и вонзил клинок по самую рукоятку в брюхо Гурка, чем вызвал у монстра болезненное, недовольное ворчание.

– Страдай, – прошипел Мундвард.

Одинокая слеза выкатилась из единственного, грустно смотревшего глаза мутанта, и Мундвард ввернул меч ещё глубже, прежде чем вырвать его из кишок монстра. Его жестокий смех захлебнулся, когда прилив из желчи и гниющих внутренностей, вырвавшихся из раны, ударил ему в лицо. Он зашипел, ослеплённый всего на одну секунду, прежде чем смог отвернуть голову от зловонного потока и вытереть с глаз мерзкую жижу. Ржавая коса метнулась к его шее. С нечеловеческой скоростью он извернулся, уходя от удара, но, уже в третий раз за день, граф заметил опасность слишком поздно.

Боль – ощущение, которое он уже позабыл – взорвалась в его плече. Коса воина разрубила кости, пронзила сердце и прорвалась через высохшие органы его живота.

Вампир опустился на землю, задыхаясь от удушающей боли, он чувствовал, как окоченение ползёт по его телу от разорванного сердца.

Невозможно, подумал он. Невозможно. Его мысли потрескались от бессловесной песни боли, когда чумной чемпион выдернул своё оружие из его тела. Прежде чем он смог упасть, чудовищное щупальце, что заменяло одну из рук Гурка, обвилось вокруг его туловища. Мундвард почувствовал, как его нагрудник погнулся и затрещали рёбра. В отчаянии, он обратился к крови повреждённого сердца, чтобы попытаться ускорить исцеление, но времени уже не оставалось – монстр подтащил его к глазу полному боли и раскрыл свою чудовищную слюнявую пасть.

Некогда это было человеком. Прежде чем Хаос слишком сильно воплотил в жизнь его мечты.

– Страдай, – отрыгнул Гурк.

Огромный мутант ещё сильнее сжал вампира, после чего разок раскрутил над головой и бросил. Зловонный ветер трепал длинные белые волосы Мундварда, пока он падал. Под собой, на дороге, он видел, как разваливалась, не направляемая более его волей, создаваемая пять сотен лет армия. А потом там уже не стало воинов. Он был над водой, над неспокойной поверхностью которой раздавался шёпот и звон, и сверкал радостный блеск костров.

Рейк.

Ужас наполнил его. Кол в сердце может взять силу вампира, солнце – забрать его жизнь, но проточная вода не сделает ни того, ни другого. Это будет лишь агония, опустошаюшая саму его душу.

Граф Мундвард собрал последние силы, чтобы выкрикнуть отчаянную просьбу к ветру смерти, но никто не услышал его крик, когда вода окутала и поглотила его.

СумеркиI
Рейкспорт

На южной стороне Мариенбурга стены были толстыми и высокими, так как на протяжении всего времени, что город игрался с суверенитетом, он боялся своего мощного южного соседа намного больше, чем всего, что могли бы бросить против него налётчики с дальнего севера. Как наивно, – подумал теперь Каспар Восбергер, видя знамёна Карробурга, развевающиеся вдоль альтдорфской дороги от южных ворот, и, пришпорив коня, отправил его в бешеный галоп к воротам. Охваченный ужасом чёрный жеребец с грохотом помчался вниз по мощёной улице. Запах смерти заполнил ноздри бедного животного, и оно периодически отклонялось со своего пути, чтобы избежать валявшихся на всём его пути трупов. Большинство тел выглядели довольно древними: они были гнилые, некоторые покрыты штукатуркой или кирпичной пылью, а иные были покрыты тиной и грязью, словно недавно вылезли из болота. В настоящее время они не подавали никаких признаков жизни.

Мужчины и женщины, что всё ещё были живы, сновали туда-сюда, собирая свои пожитки в узлы, но разбегались в стороны перед дворянином и его конём.

Когда мёртвые поднялись, Каспар молил Зигмара о спасении, и человек-бог Империи пощадил его. Он должен был предупредить генерала Империи, что направлялся сюда о том, что ждёт его. И даже больше этого! Он должен был предупредить Альтдорф, чтобы тот не разделил судьбу Мариенбурга.

Коня занесло на брусчатке, когда Каспар заставил его совершить резкий поворот, а затем он встал на дыбы, когда перед ним возникла фигура, вставшая на середине дороги и не собиравшаяся уступать ему путь. Каспар выругался и поспешно укоротил хватку поводьев, когда его скакун взвился на задние ноги. Животина была всего лишь почтовым конём, а не боевым, и в его инстинктах было избегать столкновений, а не искать их.

– Прочь с моего пути, деревенщина!

Мужчина неуклюже повернулся к нему лицом, и Каспар ахнул. Он был промокшим насквозь, судя по тёмному ворсу на его кожаных сапогах с серебряными пряжками. Его мокрая, плотно облегавшая худое тело, дамасская рубашка была в тёмно-багровых подтёках и, словно под когтями медведя, разорвана на груди и плече. Его молочные глаза безучастно смотрели прямо в лицо Каспара, а голова была наклонена, демонстрируя ужасно выглядящую рану на шее, когда он подошёл. Это был Энгель ван дер Зее. Или было.

Каспар закричал, когда покойник бросился вперёд и ухватил его за колено. Он махнул рукой, целясь в голову Энгеля, а затем издал булькающий крик, когда его выдернули из седла.

Стеная от боли в ушибленном плече, Каспар оторвался от мостовой, когда второй человек сунул ноги в стремя освободившейся лошади и вскочил в седло. Его благородное лицо было бледным и напряжённым, прямые белые волосы ниспадали на алые пластины покорёженного доспеха. Он взял поводья в бескровные, словно кость, руки и склонился на сторону, чтобы скрыть то, что выглядело как смертельная рана в плече.

– Моя благодарность за лошадь, – произнёс человек шёпотом умирающего.

– Милорд, я должен уйти. Я должен предупредить наших братьев и сестёр в Альтдорфе.

Человек усмехнулся. Речная вода с журчанием вытекала из его горла. Его лицо ожесточилось, когда горн карробуржцев сыграл предупреждение. Контакт с врагом состоялся. Последовала серия громких сигналов, после чего войска начали образовывать неровные боевые линии. Всадник повернул коня к Южным воротам, оставив Каспара лежащим на спине рядом с безвольно глядящим ван дер Зее.

– Мощные силы собираются в Альтдорфе, дитя. Паразиты эти обошли Повелителя Теней один раз. Но второго – не будет.

Грэм Макнилл
Льдом и мечом

Поздняя осень, 1000-й год по господарскому календарю

Надежда обрекла их на гибель, надежда и уверенность, что боги уже причинили им достаточно страданий, чтобы насылать новые несчастья. Они и так уже столь многое потеряли: свою родину, своих близких, все свои пожитки. Конечно же, они молились, боги должны были защитить свою паству от новых потерь, конечно же, боги должны были уравновесить их горе и невзгоды избавлением.

Чем ещё кроме надежды можно объяснить марш усталых, замёрзших людей, переживших разрушение Кислева, молча бредущих под необычную грозу, которая обрушилась на усеянную трупами область? Около двухсот голодных, больных, забытых богами душ, оцепеневших от ужаса и опустошённых увиденной резнёй.

Фаталисты и святые всегда утверждали, что все способны видеть знамения наступающего конца света, но кто им на самом деле верил? Поборники апокалипсиса рвали волосы и исступлённо бичевали себя, крича о надвигающейся гибели, но жизнь в Кислеве шла своим чередом: засушливые ветреные лета и суровые морозные зимы.

Столь же регулярно, как сменялись времена года, северные племена совершали набеги на Кислев – весеннее наступление, как назвал это Анспрахт из Нульна, термин, который мог осмелиться ввести только тот, кто сам не пережил подобного. Ротмистры с обветренной кожей из верхних станиц собирали всадников, чтобы встретить северян в битве, а матери Кислева ткали траурные саваны для своих сыновей.

Такова была жизнь в Кислеве.

Как говорили мудрецы степей: это неважно.

Выстояли даже перед ужасом Года, Который Никто Не Забудет, решающие победы при Урзубье и Мажгороде позволили отбросить разбитые племена назад в пустынные земли. Сегодня та бойня казалась всего лишь отвлекающим манёвром при подготовке к смертельному удару.

С первой оттепелью северяне вернулись.

Курганы, хунги, скайлинги, варги, байрсолинги, айслинги, грайлинги, сарлы, бьёрлинги и сотня других племён двинулись на юг под одним гневным знаменем.

И с ними пришёл Конец Времён.

Люди, звери тёмного леса и отвратительные монстры захлестнули Кислев в невиданных количествах. Они мчались на юг не завоёвывать или грабить, а уничтожать.

Проклятый Прааг поглотили воющие демоны и невообразимые ужасы, а Эренград пал от атаки полуночных разбойников на кораблях-рейдерах, которые до основания сожгли западный морской порт. И Кислев, непреступная твердыня самой Ледяной Королевы был взят приступом всего за одну ночь ужасающего кровопролития. Его высокие стены превратились в обломки, густо усеянные кричащим лесом из посаженных на кол мужчин и женщин, чьи изломанные тела стали добычей красноногих гурманов-падальщиков, столь же чёрных, как дым погибшего города.

Те, кто оставил Кислев, прежде чем армия Севера достигла его стен, бежали в земли опустошённые войной, и истекающие кровью от её последствий, где милосердию не осталось места, а жестокость стала обычным делом. По всему горизонту пылали разрушенные поселения, чьи деревянные палисады пали, а на пепелищах пировали звери, шагавшие как люди, мерцая узкими глазами.

По всему Кислеву обглоданные кости людей сложили, как дрова для алтарей Тёмных Богов.

И это было всего лишь начало последней войны.

Девочка видела, возможно, шесть зим, самое большее семь. Она стояла на коленях в чахлой траве возле тела седоволосой женщины и, рыдая, трясла её и звала по имени, словно это могло вернуть умершую к жизни.

Софья видела, как упала женщина, и остановилась около плачущей девочки. Её рука зависла над застёжкой на сумке, в которой ещё осталось немного лекарств, но было ясно, что никакие умения, которыми она обладала, не воскресят женщину.

Её фигура уже становилась размытой в кружившейся грязи, но больше никто в их несчастной колонне ожесточившихся выживших не потрудился остановиться. Слишком многие умерли, чтобы оплакивать ещё одного. Они волочили ноги сквозь грозу в открытой степи, сгорбившись и закутавшись в толстые плащи, защищаясь от пелены дождя.

– Ты должна встать, малышка, – произнесла Софья, слишком уставшая, чтобы сказать что-то ещё. – Иначе ты отстанешь.

Девочка посмотрела на неё. Черты её лица были заострёнными, выдававшими господарскую кровь, а глаза морозно-белыми и вызывающе непреклонными. Она взглянула на беженцев, неуклюже шагавших по степной траве, и покачала головой, взяв мёртвую женщину за руку.

– Это не моя мать, – произнесла она. – Это моя сестра.

– Мне жаль, но она ушла, и ты должна отпустить её.

Девочка снова покачала головой. – Я не хочу, чтобы северяне съели её. Ведь они и в самом деле едят мёртвых?

– Не знаю, – солгала Софья.

– Она не была хорошей сестрой, – продолжала девочка, её голосок звучал резко, но ломко. – Она колотила меня и ругала, когда… Но мне всё равно жаль, что она умерла.

– Как тебя зовут?

– Миска.

– Гордое имя с древних времён.

– Моя мамочка говорила так же, а как тебя зовут?

– Софья.

Миска кивнула и спросила. – Ты лекарь, не так ли?

– Да, я была врачом в Кислеве, – ответила Софья. – И хорошим, но я не могу помочь твоей сестре. Теперь она у Морра. Ей спокойно за пределами горя нашего мира. Пусть сестра и ругала тебя, уверена, что она любила тебя и не хотела бы, чтобы ты умерла здесь. Это она привела тебя так далеко, да?

– Нет, – возразила Миска, встав и смахнув с лица мокрые пряди огненно-рыжих волос. – Это я привела её так далеко.

– Значит, ты сильнее, чем кажешься.

Миска вскинула голову, и Софья увидела, как в её глазах отразилось суровое небо. Она обнажила зубы, её ноздри расширились, как у почуявшего опасность зверя.

– Мы должны идти, – сказала девочка. – Немедленно.

– Что это? – спросила Софья, поняв, что даже после всего увиденного и пережитого по-прежнему может испытывать ужас.

Животный вой эхом донёсся сквозь бурю.

Что-то хищное. Голодное.

Близко.

Они сбились в кучу, крича, и в страхе прижимаясь друг к другу, когда снова донёсся вой. Бычье ворчание и мычащий рёв эхом метались повсюду, как у стаи волков на охоте.

Софья знала, что никакие это не волки.

Она и Миска спешили сквозь дождь, возвращаясь к остальным. Инстинкт заставил людей образовать круг. Некоторые опустились на колени в грязь, молясь Урсуну, другие Тору, возможно, уповая, что с небес ударит молния и поразит зверей. Софья услышала с десяток имён известных ей богов и в полтора раза больше неизвестных.

Но большинство просто обняли друг друга, молясь только о том, чтобы умереть в объятиях близких. Несколько непокорных кричали и проклинали невидимых тварей, размахивая топорами дровосеков и импровизированными копьями на двигавшиеся в ливне размытые фигуры. Софья увидела мелькающие рога, отблески ржавой брони и чудовищного зазубренного оружия. Людей окружал тяжёлый цокот копыт и скрежет лап. Сопящее фырканье и мычащее дыхание.

– Что это? – спросила Миска, вцепившись в тяжёлый подол Софьи.

Женщина положила руку ей на плечо, чувствуя охвативший девочку ужас. Миска была храбра не по годам, но она оставалась ребёнком… Ребёнком, обречённым умереть раньше срока.

– Не смотри на них, малышка, – сказала она, прижав лицо готовой разреветься девочки к затвердевшей от дождя ткани платья. Что хорошего в том, что она увидит приближавшуюся кровь и ужас?

Монстр с рычащей медвежьей мордой выскочил из чёрного дождя. Ударом лапы он разорвал руку и голову стоявшего на коленях мужчины. Клыки сомкнулись и перекусили несчастного пополам. За ним следовали мерзкие твари с козьими головами, ревя и завывая что-то похожее на боевые кличи. Грязные лужи покраснели. Люди кричали и разбегались подобно перепуганным овцам.

Каспар рассказывал о том, как быстро погибали большие группы, если ломали строй. Он расхваливал имперские регулярные войска, воинов, которые тренировались каждый день на службе у курфюрстов, но они были испуганными мужчинами и женщинами, которые ничего не знали о том, как выжить на войне.

– Держитесь вместе, – закричала Софья, уже зная, что это бесполезно. – Вместе мы сильнее!

Её слова не нашли отклика, когда жестокие фигуры с красными зубами и когтями проревели из шторма. Кошмарные ужасы из детских сказок обрели ужасную кровавую жизнь: дикие убийцы с бормочущими челюстями и рвущими плоть когтями.

В охотившихся стаями отвратительно изуродованных монстрах всё ещё можно было узнать людей. Софья заплакала, увидев, как мать с ребёнком повалили на землю и безжалостно загрызли. Мужчину и его жену разорвали в клочья бешеные звери с вытянутыми волчьими черепами и руками с костяными лезвиями. Пронзительно чирикая, группа жилистых злобных краснокожих существ добивала раненых кремниевыми кинжалами или крепкими дубинками, усеянными клыками с железными наконечниками.

Монстры ревели, убивая, бешеные хищники, получившие волю над беззащитным стадом жертвенного мяса. Большая часть резни оставалась невидимой, милосердно скрытая дождём. Мучительные и жалобные крики продолжали разноситься на ветру. Софья упала на колени, крепко прижав Миску к груди, пока чудовища пировали. Девочка рыдала, и Софья почувствовала, как вспоминает слова, которые пела ей мать, слова колыбельной из северной области:

 
Спи, баюшки баю.
Нежно луна смотрит на твою колыбельку.
Я спою тебе историю о герое
И все радостные песни,
Но ты должна уснуть,
Глазки закрывай,
Моя любимая, баюшки баю.
 

Софья запнулась, когда на неё упала тень высокого зверя с вьющимися рогами и пенившейся пастью сломанных зубов. Кривоногое чудовище, чью тёмно-коричневую шкуру покрывал спутанный мех, а усеянную кровавыми волдырями ободранную плоть исполосовали руны и боевые шрамы. Она услышала цокот копыт – ещё больше монстров приближались, чтобы убивать. Миска захотела посмотреть, но Софья крепко держала руку на уровне волос девочки.

– Нет, малышка, – прорыдала она. – Не смотри.

Софья встретила иступлённый взгляд зверя. Она видела зло в глазах людей и раньше и, по крайней мере, это создание не прятало свою чудовищную сущность внутри.

– Тор поразит тебя! – закричала она, когда его рука устремилась вниз.

Острый наконечник копья пронзил монстру грудь, и на Софью брызнула горячая кровь. Зверь оглушительно взревел от боли, когда удар копья поднял его в воздух. Он задёргался, словно рыба на крючке, пока древко не сломалось. Раненное чудовище рухнуло на землю, и могучий боевой конь втоптал его в грязь, не позволив подняться.

Рыцарь в полированном доспехе соскользнул со спины жеребца, отбросил сломанное копьё и вытащил из седельных ножен длинный широкий меч. Его броня выглядела помятой, а через плечо свисала поникшая чёрная шкура экзотического животного.

Рыцарь Империи, один из Рыцарей Пантеры.

Что-то в его манере держаться показалось Софье знакомым, но у неё не осталось времени разбираться, потому что раненный зверь попытался встать на задние ноги. Он вырвал из груди обломок копья, но рыцарь был уже рядом.

Меч рассёк влажный воздух по жестокой умелой дуге. Клинок на пядь погрузился в мясистую шею. Кровь брызнула струёй, когда воин повернул рукоять, расширяя рану. Рыцарь не оставил монстру не малейшего шанса выжить. Он полностью вытащил меч и повернулся на каблуке, сжав оружие обеими руками. Уродливое существо взревело, и рыцарь обрушил лезвие на открытое горло.

Клинок снова глубоко вонзился, и рёв зверя резко оборвался, когда его голова слетела с шеи в фонтане крови. Рыцарь пнул безголовую тушу в грудь и вскинул меч, когда она упала.

– Сражайтесь со мной! – закричал он. – Во имя Зигмара, сражайтесь со мной!

Стая охотников не осталась глуха к его вызову, и Софья услышала, как они прекратили резню, собираясь заняться одиноким рыцарем. Он отступил от убитого монстра, встав перед Софьей и Миской. И опять её поразило знакомство движений, непринуждённость воинской выправки.

Звери вприпрыжку приближались, больше десятка забрызганных кровью пожирателей людей. За ними ещё столько же, их грудные клетки вздымались от неистового голода. Боевой конь рыцаря, покрытый мыльным потом под порванной сине-золотой попоной широкогрудый гнедой дестриэ, кружил рядом с хозяином.

– Ты ранена? – спросил воин на резком рейкшпиле, его голос звучал глухо из-за ливня и стальных пряжек шлема.

Софья покачала головой. – Нет.

– Хорошо, – сказал рыцарь. – Не двигайся, и всё будет хорошо.

Видя, что обладают преимуществом, монстры атаковали яростной толпой окровавленного спутанного меха. Рыцарь шагнул навстречу, взревев от гнева и широко взмахнув мечом. Его лезвие рассекало, как ни одно виденное Софьей оружие, но целую жизнь врачуя раны сыновей Кислева, она знала, насколько разрушительными могли быть такие клинки.

Рыцарский меч рубил тварей с лёгкостью лесоруба, раскалывающего поленья. Имперец сражался расчётливыми движениями воина, рождённого проливать кровь, закалённого бесчисленными кампаниями и жизнью, полной войн. Его конь ржал и лягался, взбалтывая кровавую грязь и взбрыкивая мощными ногами. Он кружил вокруг хозяина, круша рёбра и ломая черепа каждым ударом подкованных железом копыт.

По крайней мере, уже десять зверей были мертвы, куча их внутренностей валялась в окровавленном круге у ног рыцаря. Но даже столь искусный воин не мог сражаться со столь многими и уцелеть. В конечном счёте, громадный зверь шириной с медведя сбил рыцаря перед смертью, и когда клинок на миг остановился, остальные набросились на него.

Он перекатился и встал на одно колено, и в этот момент зверь с головой волка впился зубами в наруч. Металл смялся, и рыцарь подавил крик боли. Он несколько раз ударил латной перчаткой сбоку в череп монстра, пока не треснула кость и тот не осел с булькающим визгом. Другой укусил горжет. Рыцарь схватил монстра за челюсть и вонзил шип на рукояти меча ему в глаз. Чудовище взвыло и отпрянуло.

– Сзади! – закричала Софья, и рыцарь сверкающим росчерком повернул меч, полностью изменив захват клинка, и ударил вверх под правой подмышкой. Его атаковала чешуйчатая и рогатая тварь с большим количеством рук и ног, чем положено нормальному существу. Она бросала вызов любому простому описанию, но всё равно сдохла, насадив себя на меч.

Рыцарь встал, и Софья увидела, что они окружены.

Кольцо пускающих слюни монстров насчитывало не менее тридцати душ, и краткая искра надежды в груди погасла. Меньшие звери держались позади крупных существ, и в их ворчании и воющем лае ощущался чудовищный аппетит.

Софья услышала топот копыт по мокрой земле.

И над степью разнёсся пронзительный крик, сопровождаемый множеством гикающих воплей, звук столь же дикий и свободный, как любое сердце в Кислеве. Её сердце воспарило, узнав его, и в этот момент из грозы выскочили всадники.

Они скакали на конях, окрашенных грязью и цветными красками, крылатые уланы, сидевшие прямо в седле в лоснящихся от дождя плащах, развевавшихся подобно тёмно-красным хоругвям. Плетёные чубы и свисающие усы воинов выглядели великолепно, они приближались к зверям, опустив кавалерийские пики, которые называли копьями. За их спинами изгибались украшенные перьями крылья, пронзительно завывая на ветру во время атаки.

Кольцо монстров распалось, в первом же сокрушительном ударе увенчанные флагами копья пронзили насквозь плоть двух десятков мутантов. Остальные спасались бегством в грозе, и яркие всадники, злобно крича, преследовали их, рубя кривыми саблями и раскалывая черепа. Раньше крылатые уланы смеялись, убивая, но сейчас мало кто смеялся в Кислеве.

Когда уланы прикончили последних тварей, рыцарь опустил меч, вонзив клинок в покрасневшую грязь под ногами. Софья резко выдохнула, и Миска удивлённо уставилась на одинокого рыцаря.

Гигантский воин-господарь на высокой лошади в чёрном и серебряном цветах Тора отъехал от основной группы всадников и остановил коня рядом с рыцарем. Он убрал в ножны, висевшие поперёк облачённых в меха плеч, тяжёлый меч с прямым клинком – огромный шестифутовый палаш.

Софья не встречала никого равного ему. Даже Павел Лефорто Коровиц – упокой Ольрик его грубую душу – не был столь широкого телосложения.

– Лев-убийца! – воскликнул он, слезая с лошади с удивительным изяществом и, словно кувалдами, упираясь руками в плечи рыцаря Пантеры. – Мне кажется, ты пытался убить себя, яха? Не мог подождать остальных, а?

– Ты прав, ротмистр Тей-мураз, – ответил рыцарь, и в его голосе послышался акцент величайшего города Империи. – Да, я должен был подождать, но посмотри. Вон она…

Он кивнул в сторону Софьи и Миски, и гигант посмотрел на них. В его длинные усы были вплетены серебряные нити, и суровое, обветренное лицо осветило понимание.

– Что ж, похоже, хотя бы один бог ещё прислушивается к молитвам, мой друг, – сказал он, разглаживая длинную кольчугу из клёпанных железных чешуек и одёргивая меховой китель на своей огромной фигуре.

– Ты – Софья Валенчик? – спросил он на её родном языке.

Она кивнула. – Да, но откуда вы узнали это?

– Потому что я рассказал ему, – ответил рыцарь, снимая шлем.

Сердце Софьи забилось сильнее, когда она посмотрела на его лицо: исхудавшее, в сравнение с тем, что она помнила, и обрамлённое поседевшими волосами. В последний раз она видела его искажённым горем, когда рыцарь рассказывал ей, как посол Каспар фон Велтен погиб под Урзубьем.

– Боги, – произнесла она. – Курт Бремен. Как ты оказался здесь?

– Я вернулся за тобой, – ответил он.

Они оставили мёртвых в степи, даже павших всадников.

По обычаю, каждую лошадь следовало отпустить в степь с её всадником, накрытым саваном на спине, свободно преследовать огонь Дажа, пока не закончится земля, чтобы скакать.

Но уланы не могли пожертвовать даже одним конём ради похорон в степи, и, закончив выкрикивать имена павших на ветру и пролив кумыс на землю, всадники повернули на запад.

Спаслись пятьдесят два беженца, их посадили на лошадей улан, а Софья и Миска ехали на спине гигантского мерина Курта.

Проскакав под дождём десять миль, они въехали в укрытую туманом расселину, глубокий овраг с крутыми склонами, который нельзя было заметить с расстояния больше нескольких десятков ярдов. Внутри тёмных стен каньона температура резко упала, и с камней чёрного утёса свисали капающие кинжалы льда.

У его подножья дно ущелья расширилось, и Софья увидела множество кожаных палаток, разбитых неровным кругом вокруг огромного шатра, мерцающего серебром. У входов в пещеры низко горели защищённые костры, дым успевал рассеяться, прежде чем подняться в степь. У них сидела, по крайней мере, тысяча обездоленных воинов, десяток рот или больше. Большинство оказались ранены, и у всех был затравленный взгляд людей, которые всё ещё не могли поверить, что их страна больше им не принадлежит.

Софья знала этот взгляд очень хорошо. У неё у самой был такой же, из-за него морщины прорезали красивое лицо и поседели волосы.

Они встали от костров, чтобы приветствовать вернувшихся воинов, похлопывая по шеям их коней и выкрикивая имена мёртвых, услышав их. Вновь прибывшие всадники спешились и увели лошадей, ослабив подпруги и прихватив пучки грубого можжевельника, чтобы вытереть блестящий пот с боков животных.

Первой обязанностью всадника было позаботиться о своём коне, и каждый всадник Кислева относился к ней с полной серьёзностью.

Выживших после нападения зверей направили к рядам костров, над которыми в почерневших котелках готовили горячую пищу. Жрецы и раненые помогли им, дав деревянные миски и несколько сбережённых шерстяных одеял.

Софья едва сдержала рыдания при виде того, во что северяне превратили Кислев – жалкие выжившие, влачившие существование в развалинах убитой родины.

Курт осторожно спешился и помог Софье и Миске слезть с крупа коня. Высотой, по крайней мере, в семнадцать ладоней, широкогрудый дестриэ затмевал быстрых скакунов кислевитских всадников. Двухвостая комета и клеймо на крупе в виде молота, сказали ей, что он из личных конюшен императора.

– Я назвал его Павлом, – пояснил Курт, увидев её восхищение жеребцом. – Упрямый, но верный, и бьюсь об заклад, что он не уступит в скорости любому бретонскому коню. А сражается он яростнее, чем любой из виденных мной.

– Ему бы это понравилось, – ответила Софья, вспоминая, как она в последний раз виделась с Павлом Лефорто Коровицем и резкие слова между ними. Павел был неотёсанным и грубым пьяницей, человеком, слишком страстно отдавшимся своим порокам, чтобы заслуживать полное доверие, но у него было сердце размером с океан, и не проходило ни дня, чтобы она не скучала по нему.