Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 177 (всего у книги 296 страниц)

И еще: чем больше я думал о том, как выглядел Рейнольд, тем тверже становилась моя уверенность в том, что он был готов к смерти. Никаких следов борьбы ни на нем, ни в комнате. Люди теряют волю к жизни по многим причинам, но отчаяние не относится к ним. Оно может побудить отнять чью-то жизнь, но не позволит вам лежать и ждать, когда жизнь отнимут у вас. А может, зелья? Что, если его опоили? Нет, не похоже. Проще было отравить Рейнольда. Здесь было что-то еще. Я видел это раньше: весь вид Рейнольда оставлял чувство завершенности, окончательности, прохождения. Это был вид человека, который желает покинуть этот мир на высокой ноте. Люди будут смотреть на него на похоронах и спрашивать соседей-плакальщиков: «А что он сделал?», а плакальщики сквозь слезы будут отвечать: «Он сделал то да се, и многое иное!»

Но Рейнольд был опустившимся бродягой, который не мог найти работу днем, чтобы заработать на ночлег. Мысль о неизбежной смерти может подтолкнуть такого человека на самые неожиданные шаги, но не доведет его до такой степени, чтобы приветствовать приход смерти. Что же с ним случилось?

Я знал, что эта тайна мне пока не доступна, но где искать ключ к ней, я уже понимал. Надо найти то место, где Рейнольд добыл деньги, и узнать, получил он их до или после того, как увидел Грубхеймера на Вендснбане. Это не была дешевенькая авантюрная байка, выдуманная для наживы предприимчивым лоточником: я был уверен, что Рейнольд был убит, и убит Грубхеймером или его наймитом. Кроме того, я знал, что Грубхеймер придет за мной. Возможно, сначала он убивает моих старых приятелей, прокладывая кровавый след через редкие ряды того, что осталось от моей организации, осознавая, что я пойму его намерение убить меня. Если так, это было бы хорошо. В этом случае я получал небольшой запас времени.

Раздался резкий стук в дверь, и отец Ральф вошел, не дожидаясь разрешения. Он почти испепелял меня взглядом. Я встал, хрустя чуть ли не всеми суставами.

– Я, помнится, велел тебе разобраться с этим делом как можно скорее, а ты начинаешь расследование убийства из-за пьянчуги, умершего в ночлежке из-за лишней монеты.

– Это нечто большее. Я чувствую, Убитый человек был моим другом. – Мой голос снова показался мне фальшивым. Мое старое «я», Дитер, играло сейчас роль жреца Морра. Это меня беспокоило. Отец Ральф гневно смотрел на меня с нарастающим раздражением.

– Дружбе нет места в жизни жреца Морра, брат. Кроме того, я не думал, что ты можешь дружить с кем-то.

– Мы дружили в моей прошлой жизни.

Ответа не было. Даже отец Ральф кое-что знал о моем прошлом и репутации, которая у меня была в те времена. Следовательно, он мог догадаться, к какому цеху и сословию принадлежал человек, тело которого я подкладываю в «его» Факториум. Пауза затянулась. Наше дыхание белесым туманом заволакивало освещенное масляной лампой пространство.

– Ладно. – Он умолк, но потом вспомнил что-то. – Еще одна вещь. До меня дошли слухи, что ты днем скитался по городу в компании нищих, отказываясь выслушать скорбящих, пытавшихся заговорить с тобой. Такое поведение не пристало священнику нашего ордена, брат. Этак мы можем прослыть высокомерными и заносчивыми в то время, когда должны быть как можно более открытыми и доступными. Ар-Ульрик сам мне это сказал.

В отличие от Ар-Ульрика, я не сказал отцу Ральфу ничего. Я не помнил, чтобы кого-либо проигнорировал на улице сегодня днем, но это не означало, что такого не случилось. Я только сомневался, что Ар-Ульрик, Верховный жрец Ульрика всей Империи, имел какой-то интерес в этом деле. Отец Ральф пытался запугать меня и повысить свой авторитет в моих глазах. Могло бы сработать, если бы меня волновали Ральф и Ар-Ульрик. А они не волновали меня.

– После шестого колокола мы начинаем церемонию прощания с графиней Софией. Ее проводим мы с Ар-Ульриком. Ты непременно примешь участие в церемонии, так как я хочу тебя видеть. И хочу я тебя видеть оплакивающим графиню. Я ясно выразился?

– Да, отец, – сказал я равнодушно. Не согласись я сейчас, мне пришлось бы вступить в препирательства, а я хотел поскорее избавиться от его общества и спокойно подумать. Он, казалось, хочет выдать еще какой-то убийственный довод, несмотря на мое согласие, но нас прервали. Стук в дверь возвестил о прибытии капитана городской Стражи Штутта.

– Помоги мне втащить этого мертвого нищеброда внутрь, отец, – сказал он, ткнув пальцем в сторону тела, лежащего на повозке. – Я бы взял кого-то из своих парней, да они все заняты – отгоняют плакальщиков от городского дома графини в Нордгартене. – Только теперь он заметил отца Ральфа и смущенно притих. Ральф двинулся к двери, повернулся ко мне, стоя у порога и напомнил мне:

– После шестого колокола, брат. Не опоздай.

Штутт и я подняли тело – трупное окоченение прошло, и тело казалось мешком дров. Мы спустили мертвеца вниз и положили его на одну из плит. Штутт тяжко дышал.

– Я не в той форме, как когда-то, а? – Он стряхнул каплю пота с брови. – А кто остался таким, как прежде? Уж точно не он. – Штутт указал на труп. Он явно был расположен поболтать, но я, принимая во внимание течение времени и Грубхеймера, блуждающего по городу, не мог тратить даром ни минуты. Мысли подталкивали меня вперед.

– Штутт, помнишь мариенбуржца по имени Грубхеймер? Высокие, сальные черные волосы, бретонский акцент, изгнан из города за противозаконную торговлю Черным Лотосом? Лет десять назад?

– Не скажу точно. Но если он по-прежнему говорит с бретонским акцентом, ему надо быть осторожным. Городские слишком взбудоражены всеми этими слухами о том, что бретонцы убили графиню и все такое. Уже двоих зарезали в драках, а еще один выпал из окна и сломал шею.

– Несчастный случай, – нервно сказал я, почувствовав панику, нарастающую с каждой секундой, что я оставался здесь. Я уже не думал о Штутте и не слышал, что он говорит. Я думал об одном: если Грубхеймер смог найти Рейнольда в ночлежке, то он легко может узнать, что я стал священником. Если я останусь в Храме, он сможет убить меня в любую минуту. Я должен был уходить.

– Ну, мне пора…

– Хотя, – сказал Штутт, прикипевший к теме, – я слышал от очень уважаемых людей, что графиню убили не из-за политики.

– Да? – изобразил я интерес.

– Да. Больше похоже на ограбление, считают они. Оказалось, что в покои графини выходит старый гномий туннель. Никто не знал о его существовании, но убийца ушел этим путем. С ним ушли ее драгоценности, в том числе и обручальное кольцо бретонского дофина. Деньги тоже исчезли. Она, должно быть, застала грабителя и…

Теперь, вероятно, гномов начнут обвинять в убийстве. Им никогда не жилось особенно хорошо в Мидденхейме.

– Да, настоящая трагедия, – сказал я, – мы все осиротели с ее смертью. А теперь извини, меня ждут дела.

– Ладно, будь здоров. – Он сожалел, что наш разговор так быстро закончился, но знал, когда надо уходить. И ушел.

Я сидел на холодной плите рядом с Рейнольдом и смотрел на тело моего друга. Как мне собрать картину его смерти из обрывков информации? И почему мои инстинкты говорили мне, что прежде всего необходимо выяснить, с чего вдруг Рейнольд лег умирать, когда по городу ходит наш старый враг, замышляющий убить нас… теперь уже только меня? Когда я позволил себе мыслить старыми категориями, я ожидал прилива безжалостности, неожиданных идей и порывов к решительным действиям, но ничего этого не было. Возможно, та моя сущность, которой я боялся, та, которую я похоронил восемь лет назад при вступлении в Храм Морра, потеряла свою остроту и агрессию, как я и надеялся. Возможно, я действительно преуспел в уничтожении моей темной половины. Возможно, теперь этот успех приведет к моей гибели.

Мне все еще необходимо было знать, где Рейнольд достал деньги. Если я не обманывал себя, не убегал и не прятался, я не мог придумать ничего лучшего. Прежний Дитер ни от кого не скрывался, и я не собирался начинать это сейчас. Надо снова поговорить с Луизой.

К тому моменту, как я покинул Факториум, солнце село, и поднялся ветер. Когда я оказался у Южных Ворот, холод пробрал меня до костей, а угли в жаровне охраны горели под его порывами дьявольским красным огнем. Я смотрел вниз на длинный мост, освещенный факелами, невероятным изгибом соединявший горную кручу с землей в сотнях футов внизу. Рабочие все еще возились с веревками и лестницами, с фонарями, камнями и раствором, пытаясь заделать огромную брешь в виадуке, проделанную магией чародея-предателя Карла-Хайнца Васмейера, когда он бежал из города после последнего карнавала. Чтобы закончить работу, потребуется еще не одна неделя.

Позади меня, в свете жаровни Луиза доедала пирог, который я купил ей, с аппетитом женщины, не евшей целый день. Сейчас она была больше настроена на разговор. Она знала, что я был другом Рейнольда, но мне все равно придется задать ей несколько неприятных вопросов. Но начать лучше с мягких, нейтральных вопросов. Чтобы казалось, будто мне небезразлична ее судьба.

– Как ты попала в Мидденхейм? – спросил я. Луиза дернулась и посмотрела на меня так, как смотрят испуганные лошади, что вот-вот понесут. Я улыбнулся ей, а мое отвыкшее от таких причуд лицо почувствовало странное напряжение.

– Дома, в Бретонии, я работала на одну женщину. Она жила с благородным человеком и привезла меня сюда, когда… когда бросила его. Она была дикая, злая, но у нее были деньги. Я шесть лет у нее служила. Потом она вышвырнула меня на улицу безо всего. Даже без повода. – Она остановилась. Я ожидал услышать гнев или злобу в ее голосе, но она, видимо, слишком часто рассказывала эту историю, и все эмоции, которые когда-то вызывала такая вопиющая несправедливость, утратили силу. Я мог сказать, что в ней еще живет боль, глубокая, острая, черная боль. Но было ли негодование? Ненависть? Не знаю.

Я смотрел на нее и пытался найти правильные слова, как вдруг словно мощный поток воды очистил мое сознание, оставив только самое важное. Все встало на свои места.

– Ты же говоришь о графине Софии! Сегодня днем ты говорила ее имя. Ты что-то хотела мне сказать о ней.

Луиза молчала, все говорили ее глаза. Они подтверждали мою правоту.

Луиза, чего ты боишься?

Молчание.

– Рейнольд дал тебе что-то вчера ночью?

Она кивнула против воли. Слезы побежали по ее щекам. С пугающей скоростью в моем разуме из разрозненных кусочков мозаики складывалась целая картина.

– Рейнольд знал, как сильно ты ненавидишь графиню, не так ли? И ты опасаешься, что он как-то причастен к ее смерти. Ты напугана, потому что поняла, что не хотела ее смерти, и потому что не хочешь верить в то, что Рейнольд мог сделать что-то подобное… и еще потому, что если он все-таки это сделал, люди могут подумать, что ты помогала ему.

Она затрясла головой. Я растерялся на мгновение.

– Луиза, ты не хочешь этому верить или, – тут меня поразила неожиданная догадка, – ты знаешь, что так и было?

Она коротко кивнула, безмолвно рыдая.

– Он дал тебе какую-то драгоценность прошлой ночью? Короткий кивок.

– И ты узнала ее.

Еще один кивок, почти незаметный.

– Потому что драгоценность принадлежала графине. Ей уже не надо было кивать. Я уже знал правду. Правда была горькой. Я глубоко вздохнул.

– Луиза, верь мне. Драгоценность действительно принадлежала графине, но Рейнольд не брал ее у твоей бывшей хозяйки. Он украл ее у человека, который его убил – у того бретонца, которого он видел утром.

– Червь, – еле выговорила она.

– Да, Червь. Потом Червь отправился в ночлежку и убил Рейнольда, чтобы забрать эту вещицу, но он уже отдал ее тебе. – Я остановился. Луиза молчала, и я не мог понять, верит ли она мне. – Луиза, как жрец Морра я обязан понимать смерть. Мы общаемся со Смертью, разговариваем с ней. Мы проживаем свою жизнь в окружении чужих смертей и постигаем такие ее тайны, суть которых большинство людей просто не поймет. Мы знаем, кто убил графиню. Скоро его арестуют. А Рейнольд к этому непричастен.

Я сделал паузу, чтобы мои слова дошли до ее сознания. Луиза все так же молчала, держась руками за голову. Холодный ветер пролетал между нами, и раскаленные угли жаровни уже не грели.

– Но ты должна отдать мне эту драгоценную вещь.

Наконец-то она подняла взгляд на меня. Прошел долгий миг напряженного размышления, после которого она полезла в свои лохмотья, и я понял, что победил. Она извлекла оттуда что-то спрятанное в зажатом кулаке. Я потянулся к ней, но стоило мне коснуться кулака, как она схватила меня другой рукой за запястье и крепко сжала.

– Ты даешь мне слово, что сказал правду? – прошипела она.

– Даю тебе слово жреца Морра, – не моргнув глазом, ответил я. И солгал.

Кольцо тонкой работы легло в мою ладонь. Тяжелое, мягкой теплотой своей оно словно говорило: «Я – из чистого золота». Я покачивал его в ладони, размышляя. Я не знал, что мне с ним делать, но вот в моей руке лежит правда о вчерашних событиях.

Это Рейнольд убил графиню. Он знал систему старых гномьих ходов под городом лучше кого бы то ни было, за исключением самих гномов. Он умел вскрывать замки, и его нож был окровавлен. Он дал Луизе это кольцо. Еще более важным было то, что я знал Рейнольда достаточно хорошо, чтобы осознавать, на что он мог пойти. Он свято верил в то, что цель оправдывает средства. А средства его были прежде всего безжалостны. Я никогда не просил его убивать кого-то для пользы дела, но если он считал, что кто-то мешает нашим планам, он никогда не терзался сомнениями: работая на меня, он прикончил не одного человека.

Значит, он увидел Грубхеймера в городе, Возможно, Грубхеймер выследил его и чем-то ему угрожал. А может быть, Рейнольд просто услышал о том, что этот тип вернулся и задает опасные вопросы. Так или иначе, он понял, что его дни сочтены, и решил завершить карьеру громким делом, сделать последний рывок и заслужить славу, пусть и посмертную, но за которую не жалко умереть. А учитывая ненависть, которую его любовница испытывала к графине, что могло быть более красиво, чем убить всенародную любимицу?

Он украл какие-то из ее драгоценностей, чтобы сделать преступление похожим на ограбление, сбыл краденое еще до того, как о преступлении узнали, пропил или раздал большую часть денег, а остальное использовал на приобретение последней ночи в отдельной комнате. Он подарил подружке знаменитое обручальное кольцо ее бывшей хозяйки, а потом умер. Может статься, он умер счастливым. Надеюсь, хоть малая толика удовлетворенности была у него в сознании, когда удавка Грубхеймера выдавила из него жизнь.

Но Рейнольд не был глупцом. Он знал, должен был знать, что драгоценности, проданные скупщику или подаренные Луизе, так или иначе выведут следствие на него, и тогда его имя прозвучит по всему городу. Рейнольд Нож, человек, убивший графиню Софию. Мрачная легенда, отрицательный герой, но для некоторых людей дурная слава лучше безвестности. Особенно для мертвых. Я предполагал – нет, знал, что он желал бы иметь подобную эпитафию.

Луиза закашлялась, приступ был долгий, и после очередного каркающего звука я вернулся к реальности.

– Я должен идти, – сказал я и повернулся. Луиза снова схватила меня за руку.

– Еще одно дело. Вы сказали, что вы друг Рейнольда, а он никогда не упоминал, что у него есть друг-священник. Что же вы за друг, если позволили ему так жить?

– Когда Рейнольд меня знал, – сказал я спокойно, поворачиваясь к Луизе, – меня звали Дитер Броссман.

Луиза выронила мою руку и дико уставилась на меня, издав странный звук, похожий на сдавленный крик.

– Ты! – выплюнула она. – Ты предал его! Ты позволил ему упасть на самое дно! Ты – ты не друг ему! Ему бы надо было выпустить тебе кишки! Ты должен умереть! Ты зло, Зло! Отдай мне мое кольцо! – Тут она позволила себе лишнее. – Отдай мне мое кольцо! – закричала она во весь голос.

Два стражника заторопились в нашу сторону. Бретонская попрошайка кричит на священника – они знают, кого арестовывать. Я повернулся и быстро пошел к Парку Морра, оставив живых людей с их проблемами.

В парке собралось, пожалуй, полгорода. Он был полон: знать, рыцари и купцы стояли рука об руку с сапожниками, лоточниками, поденщиками и слугами. Надо всеми ними царила холодная тьма весеннего вечера, разрываемая редкими факелами на высоких шестах. Чтобы лучше видеть происходящее впереди, на ступенях Храма, люди вставали на могильные камни. И ни один не издавал ни звука. Проталкиваясь через толпу, я отчетливо слышал мощный бас Ар-Ульрика, разносящийся по всему парку, сопровождаемый более высоким, слабым, но все равно внятным голосом отца Ральфа. Я не стал терять времени, вслушиваясь в то, что они говорят. Все, что имело значение сейчас – я пропустил начало церемонии. Позже возникнут неприятности. Если я еще буду жив.

Я пробивался сквозь плотно стоящие ряды охочих до зрелищ мидденхеймцев, держа направление на Храм, мечтая скорее очутиться перед маленькой дверцей позади него. Мне надо было побыть одному, да и спрятать кольцо графини не помешало бы. Для этих целей моя келья подходила как нельзя лучше. Ар-Ульрик и отец Ральф находились на ступенях Храма, и там, где их не было видно, народ не так сильно толпился. Подойдя к двери, я увидел, что она открыта.

Я положил руку на причудливую ручку, и тогда сзади меня раздался голос.

– Дитер!

Я резко обернулся. В нескольких шагах от меня стояла фигура, которую я знал даже слишком хорошо: средний рост, сальные волосы, поседевшие на висках, нос, говорящий о знатном происхождении и пристрастии к дракам. Он стал гораздо крупнее, чем был десять лет назад; может, заплыл жиром, может, развил мышцы… мне не хотелось это выяснять. Я прыгнул за дверь и захлопнул ее за собой.

Грубхеймер! Грубхеймер был здесь. Он говорил со мной. Он хотел, чтобы я увидел его. Он не пытался убить меня. Это значит… это значит… он подстроил мне ловушку, не иначе. И я почти неотвратимо угожу в нее.

Он назвал меня Дитером, и я ответил на это имя впервые за восемь лет. Сейчас я ощущал себя гораздо в большей степени старым Дитером Броссманом, чем жрецом Морра. Я был хладнокровным, более самоуверенным, более жестоким. Часть меня, которая была священником, чувствовала тревогу и страх, но я не обращал на нее внимания. Сейчас я должен быть Дитером или погибнуть.

Я добежал до моей кельи. Было прискорбно очевидно, что кто-то двигал мой тонкий матрас с того момента, как я последний раз был здесь. Я поднял его. Внизу лежал маленький кожаный мешочек. Я открыл его и бросил взгляд на мелкую серую пыль внутри него. Мне не надо было нюхать его, чтобы узнать в нем пыльцу Черного Лотоса. Жуткое вещество. Оно приносит смерть владельцу, причем не одним – единственным способом, как полагается приличному яду. Грубхеймер положил его здесь. Он подставлял меня так же, как я подставил его в нашем совместном прошлом.

Потом я услышал шаги за дверью, легкие и быстрые. Они остановились у моей двери. Я засунул мешочек в рясу, ухватился за стул, чтобы в случае чего оказать посильное сопротивление, и открыл дверь. За ней стоял брат Якоб.

– Я видел, как ты входил, – сказал он. – Отец Ральф в гневе, Я подумал, что тебе надо об этом знать.

Если он думал, что может меня обеспокоить своими словами, он ошибался. Я рванулся вперед, в коридор, схватив его за руку.

– Сегодня намечаются куда более важные дела. Идем со мной. – Меня все еще беспокоило присутствие Черного Лотоса. Грубхеймер должен знать, что я найду зелье. Он наверняка хочет, чтобы меня взяли с ним прилюдно. Значит, он будет действовать как можно быстрее. Я должен немедленно избавиться от этой пыльцы. Одно место пришло мне на ум, и я стал действовать, не думая о последствиях. Как Дитер.

– Возьми это и сохрани, – я сунул мешочек в руку Якобу, прежде чем он успел сказать хоть слово.

– Что это?

– Нечто, за что многие люди готовы убить. Возникнут сложности – держись меня.

Я распахнул дверь, и мы вышли в толпу. Плакальщики допевали последние слова погребального гимна, наполняя мир музыкой печали и сожаления. В любой другой момент я был бы глубоко тронут этой музыкой, но сейчас она только отвлекала. Чуть не волоча Якоба за руку, я прокладывал себе путь вокруг храма к его ступеням.

Далеко мы не ушли. Отряд городской стражи шел напролом через толпу в нашем направлении, освещая путь факелами. В центре шел Грубхеймер. Он указал на меня.

– Вот этот человек. Он мне сегодня днем предлагал купить Черный Лотос.

– Капитан, этот человек лжет, – сказал я, обращаясь к начальнику этого отряда, к человеку, которого я не знал, а отнюдь не к Грубхеймеру. – Я всего лишь жрец Морра. – Мой голос прозвучал неожиданно громко: гимн был завершен, и отец Ральф начинал молебен. Его еловая хорошо знал. Толпа вокруг нас хранила молчание, направив на нас свое внимание.

– Обыщите его, – сказал Грубхеймер сердитым голосом с сильным акцентом. – Коричневый кожаный мешочек.

Якоб уставился на меня и неожиданно стал пытаться высвободить свою руку из моего захвата. Я не позволил ему бросить меня в столь трудную минуту. И вдруг, пошатнувшись, понял, что в руке я все еще сжимаю кольцо графини. Если они обыщут меня, Грубхеймер отпразднует такой триумф, какой ему и не снился.

– Нет у меня такого мешочка, – сказал я. Якоб рванулся сильнее. Со ступеней Храма донесся голос отца Ральфа – он подходил к концу молитвы Морру.

– Он может быть у его сообщника, – сказал Грубхеймер. Я внутренне собрался, сознавая, какое моральное преимущество дает мне моя жреческая ряса, и зная, как мало она соответствует тем мыслям, что бродили сейчас в моей голове. И тут я вспомнил голос, холодный, спокойный голос – не мой, не Дитера. Это был голос Рейнольда. Я знал, что делать.

– Ты обвиняешь меня в этом преступлении, – медленно, с расстановкой произнес я, – потому что я знаю, кого ты убил прошлой ночью. – На лице Грубхеймера отразилось удивление, но не беспокойство. Я быстро шагнул вперед. Прежде чем он успел среагировать, я запустил руку в его карман, а секунду спустя поднес к глазам стражника тяжелое золотое кольцо. Ловкость рук. Много лет назад Рейнольд обучил этому своего друга Дитера.

– Обручальное кольцо графини, – сказал я, тщательно произнося свои слова в паузах между последними словами молитвы. – Вот тот убийца, который лишил ее жизни.

Молитва закончилась. Тишина повисла над парком.

– Этот бретонец убил графиню Софию! – провозгласил я, и будь я проклят, если в голосе моем не слышно было гнева богов.

Осознание того, что положение резко переменилось, словно молния поразило Грубхеймера. Отовсюду несся гул множества переговаривающихся глухих голосов. Сотни людей обернулись к нам. Как это выглядело в их глазах? Два жреца, отряд Стражи и обвиняемый. Грубхеймер понял, что попался: я читал это по его лицу. Я сжал руку брата Якоба еще тверже и наблюдал, как Грубхеймер делает то, что я от него ожидал – паникует. Но наши понятия о панике несколько различались. Он не побежал. Он достал нож и бросился на меня.

Не думая, я отошел назад, протащив брата Якоба так, что он оказался между мной и Грубхеймером. Якоб поскользнулся на холодной земле и закричал, падая ничком. Нож Грубхеймера вошел в его грудь, проткнув тонкую рясу. Кровь брызнула в стороны. Я потерял равновесие и упал.

Кто-то завопил «Убийца!», и народ побежал.

Я врезался в землю так, что из меня чуть не вышибло дух. Грубхеймер стоял надо мной с ножом в руке и смотрел на меня. И выглядел он испуганно. Что-то торчало из его груди. Да, не меньше шести дюймов клинка. За плечом бретонца я смог увидеть человека, проткнувшего моего врага: высокий, бородатый, со шрамом. Он казался знакомым. Через мгновение он вытащил меч и исчез в кружащейся толпе. Грубхеймер осел на землю медленно, как кукла, и умер. Какой-то миг перед смертью он не сводил с меня глаз.

Все ходило ходуном: люди с криками ужаса и скорби кружили вокруг нас. Волна шума от пересказа событий медленно покатилась по парку. Священная торжественность церемонии была нарушена.

Рядом со мной лежал Якоб. Одной рукой он пытался остановить кровь, текущую из резаной раны на животе, но не справлялся. Огонь в его глазах угасал, и он смотрел на меня, как бы говоря: ты в этом виноват.

Я подтянулся к нему и положил руку на грудь, над сердцем. Попытался придумать какое-то прощальное слово, которое имело бы смысл для нас обоих. Я чувствовал, как нарушается ритм биения его сердца, а сами удары все слабее, и понял, что осталась только одна вещь, которую я могу сказать ему. Я встал на колени перед ним, положил другую руку ему на лоб и начал Обряд Последнего Расставания, препровождая его душу в руки Морра.

Это был последний штрих. Все было кончено. Я в безопасности. Превозмогающие все остальные чувства облегчение и усталость одновременно обрушились на меня. Я рухнул рядом с Якобом, мое лицо оказалось напротив его глаз. «Бедолага, – думал я. – Работа с мертвыми была не для такого человека, как ты. Ты говорил, что хочешь умереть смертью героя. Должен признать, это тебе удалось. Человек, который отдал свою жизнь, чтобы задержать опасного убийцу. И, возможно, ты умер счастливым».

В этом я сомневался, но меня не интересовало чужое счастье. Что действительно имело значение, так это факт, что я буду заниматься подготовкой его тела к погребению и тогда, наконец, смогу избавиться от Черного Лотоса.

Мне понадобится история, которой можно будет объяснить, как я установил виновность Грубхеймера и нашел кольцо, но это подождет. Люди Мидденхейма получили таинственного убийцу. Он оказался бретонцем, значит, дипломатический кризис будет развиваться, может, случится война, но если это произойдет, о моей истории все забудут. Отец Ральф будет в ярости из-за того, что я испортил ему такую поминальную службу, но эти неприятности меня ждут только завтра. И уж с ними я справлюсь.

А что с Луизой? Она потеряла человека, который был единственным смыслом в ее грязной жизни. И Рейнольд… я украл у него триумф, лишил его посмертной славы, той печальной известности, которая хранила бы его имя в памяти Мидденхейма еще многие годы после того, как черви объедят последние волокна плоти со скелета, когда-то бывшего Рейнольдом. Эту славу я отдал человеку, который убил Рейнольда. Зато Луиза никогда не узнает того, что ее любимый убил се госпожу. Может статься, это было доброе дело с моей стороны. Я не знаю и не уверен, хочу ли я знать.

Это сработало. Я выжил. Только одна невинная жертва. Рейнольд отмщен. Мне было хорошо. Я едва не улыбался.

Я узнал голос, который пришел откуда-то сверху и вопросительно произнес: «Отец?» Серый Бруно протягивал мне руку, намекая, что на холодной земле принято лежать только после смерти, а я вроде как еще жив. Я ухватился за огромную ладонь и поднялся на ноги. Почему-то я знал, что присутствие Бруно здесь и сейчас не было случайностью. Народ собирался вокруг нас, пытаясь хоть одним глазком взглянуть на два тела, а стражники отпихивали их назад. Скорбное похоронное настроение дало трещину. Все оживленно обсуждали происшествие с убийцей. Я мог слышать голос Ар-Ульрика, пытающийся перебороть шум, но никто уже не слушал его.

Я обернулся к человеку, который помог мне.

– Спасибо, Бруно.

– Одним «спасибо» не отделаешься, отец, – сказал он тихо. – Видел человека, что проткнул твоего бретонца? Мой парень.

– Следили за мной?

– И не зря, – усмехнулся Бруно. – Ты не заметил?

– Нет. – Я выдавил улыбку. – Жизнь священника притупляет чутье.

– Надеюсь, не сильно, отец. Ты задолжал мне услугу, и я по-прежнему высоко бы оценил твой совет по поводу того дела, о котором я упоминал сегодня. Как раз на твоей старой улице.

– Моя старая улица, – повторил я, и странная задумчивость прозвучала в моем голосе. Днем, только сегодня днем я размышлял, смогу ли вновь упрятать волка моих старых инстинктов и воспоминаний за решетку, когда и если разберусь с Червем. Тогда я забыл спросить самого себя, захочу ли я загонять волка обратно. Я забыл вкус настоящей победы. Я многое забыл.

Бруно смотрел на меня, выжидая.

– Ну, так что, отец?

Я усмехнулся и пожал протянутую мне руку.

– Зови меня Дитер.