Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 168 (всего у книги 296 страниц)

Она рассмеялась, взяла фрукт и откусила от него большой кусок, наслаждаясь вкусом страха Готтио. Из плода потек густой, отвратительно багровый сок.

Джованни изучал линии и контуры нарисованного на холсте лица. Несколько мазков кисти, легкое прикосновение ретуши – и в ее улыбке появилась частица сардонической жестокости.

Следующей ночью Готтио вернулся в свою камеру лишь к рассвету. Войдя, он обнаружил маленький завязанный мешочек из кожи, лежавший на кровати. Открыв его, Джованни высыпал содержимое – там был лишь пепел. Озадаченный, художник наощупь проверил, есть ли там что-нибудь еще. Обнаружив что-то, он робко поднял предмет. Свет восходящего солнца осветил кольцо со знакомым изумрудом.

Мариато более не занимал позицию фаворита возле своей госпожи.

Джованни знал, что время, остававшееся у них в распоряжении, подходило к концу. Луна Маннслиб, практически полная, висела высоко на небосводе, и в последние ночи активность на вилле возросла более чем когда-либо. Доносились звуки перетаскиваемых тяжелых коробок – гробов, набитых землей, как он полагал. Теперь Джованни работал и днем, в одиночку вносил изменения столь малые, что любой другой бы даже не обратил них внимания. Добавление новых деталей и удаление старых. Исправления. Совершенствование. Из-за постоянного недосыпания и недоедания Готтио стал больше похож на слуг-вурдалаков, чем на полного, румянощекого пьянчугу, доставленного сюда всего несколько недель назад.

Единственное, что теперь имело значение, была сама картина. Величайшая работа всей его жизни. То, что Джованни должен был сделать и сделал. Все остальное, к его удивлению, больше не занимало его мысли.

Она отправила за ним следующей ночью, когда круглый диск Маннлиб светил в ночном небе. Как взошла полная луна, так и картина была полностью готова.

Хозяйка особняка стояла, смотря на произведение. В комнате практически ничего не осталось, выделялся лишь мольберт.

– Вы уходите? – спросил Джованни, скорее утверждая, чем спрашивая.

– У нас много врагов, дружок. И это не только охотники на ведьм с их серебром и огнем. Мы ведем войны между собой, сражаясь за власть над ночью. Стало слишком опасно оставаться здесь.

Она жестом указала на картину:

– Мастер Готтио, она прекрасна. Благодарю вас за этот подарок. Как она называется?»

– «Вечная красота», – ответил художник, вместе с ней рассматривая свою работу.

На картине Леди Хемалла была изображена стоящей на фоне великолепия дворцового интерьера. Талант Джованни позволил запечатлеть всю жестокость ее красоты, так же, как это сделали предшественники. Но вся суть картины заключалась в окружении. Присмотревшись, можно было заметить тусклость золота трона, стоявшего позади нее, легкое прикосновение разложения на развешанных по стенам гобеленах, сломанные шпили видневшихся в окнах башен. Это был мир, в котором все было смертно, кроме нее. Лишь она ничуть не менялась, только ее красота оставалась вечна.

– Теперь, когда я закончил, мне будет позволено уйти? – он посмотрел на нее одновременно с надеждой и трепетом.

– Я хотела оставить тебя с собой как замену бедному Мариато, – она все еще игралась с ним. – Ах, нет, ты будешь всего лишь несчастным вампиром, Мастер Готтио, – сказала она, смакуя напоследок его страх. – Есть что-то в нас, что уничтожает любые способности к созиданию, имевшиеся у нас в смертной жизни, и я не намерена отрицать, что тобой еще будет создано множество великих работ. Так что… ты волен уйти…

– А моя награда?

Она указала на маленький ларец. Джованни взглянул на шкатулку, мысленно подсчитывая стоимость золота и драгоценных камней, лежавших в ней. Цифра, пожалуй, могла потягаться с состоянием начинающего магната. Когда художник повернулся, в руках Леди оказалась чаша вина, которую она протягивала ему.

– Что это? – спросил он, подозревая недоброе.

– Немного вина, смешанного с сонным зельем. Таким же тебя спаивал Мариато. Для твоей безопасности. Проснувшись, ты окажешься дома, обещаю. Я бы могла заставить тебя выпить его, но так будет лучше».

Готтио взял кубок, поднес к губам и начал пить. Она пристально смотрела на него. Как художник и предполагал, вино было отличным, но в нем было еще что-то, совсем не похожее на зелье. Что-то темное и пряное, нечто, подавлявшее все чувства.

– Еще один подарок, – сказала она, заметив реакцию в его глазах, – с картиной ты отдал мне часть себя. Для честности сделки я должна заплатить такую же цену взамен. Прощай, маленький смертный, я буду наблюдать за тем, как ты применишь мой дар.

Со сверхъестественной скоростью она подхватило его обмякшее тело, и тьма обрушилась на притупленные чувства Джованни.

Проснувшись, Готтио вскрикнул от боли. Лучи солнца резали отвыкшие от дневного света глаза. Немного привыкнув, Джованни понял, что находится в своей мансарде. Драгоценная шкатулка лежала рядом.

И лишь через несколько часов Готтио полностью осознал, что за дополнительный подарок он получил.

Он сидел, рассматривая свое отражение в расколотом зеркале. Несколько дней назад он был похож на развалину, теперь же не было и следа тех тяжких испытаний, которым он подвергся. Джованни выглядел и чувствовал себя лучше, чем когда-либо за все эти годы. По сути…

«Шаллия помилуй, – подумал художник, внимательно смотря на свое отражение, – я выгляжу на десять лет моложе!» Он вспоминал различные легенды о таких, как она, рассказывавшие о том, как они награждали своих смертных слуг за верную службу и о живительной силе…

Вампирской крови. Самая малость, но Джованни ощущал ее ток в своих венах, ощущал присутствие Леди внутри себя. Ее жизненная сила добавилась к его собственной. Поступала ли она так же с остальными? Художник стал припоминать: да Винчио прожил столетие, и говорили, что он благословлен милосердием богини, в награду за работу над храмом в Реме. Бардово прожил достаточно долго, чтобы нарисовать не только Марко Колумбо, но и правнука легендарного путешественника.

Интересно, сколько проживет он, Джованни Готтио, и как лучше применить отведенное время?

Захламленный чердак носил на себе следы прошлой жалкой жизни: разбитые винные бутыли, обрывки дешевого пергамента, скомканные в шары и разбросанные по комнате. Художник поднял один из них и расправил – это был эскиз портрета служанки из таверны. Рисунок был не самым лучшим, понятно, почему он так быстро его забросил. Но свежий взгляд дал новые варианты линий и форм, незаметные до нынешнего момента. Джованни приколол лист к чертежной доске и стал спокойно думать. Через некоторое время среди разбросанного на полу мусора Готтио нашел огрызок карандаша.

Подняв его, Мастер приступил к работе.

Грэм Макнилл
Трое рыцарей

Не переведено.

Гром и сталь

Дэн Абнетт, Ник Винсент, Джеймс Валлис
Молоты Ульрика

Ярдрунг
Волчий отряд

Никого особо не удивляло, что в тот день в Мидденхейме шел дождь.

Студеный весенний дождь ледяными иглами вонзался в большой старый город, основательно усевшийся на гранитной скале и рассматривавший мрачные леса, что подступали к нему по склонам. Еще одна долгая зима медленно сходила на нет, и город со всеми его обитателями промок, продрог и промерз до костей.

На залитом дождем заднем дворе таверны «Парящий Орел» Моргенштерн усердно выстраивал линию из лежалых репок, водружая их на перевернутые ведра, стоящие вдоль замощенной булыжником дорожки. Закончив приготовления, он прошел в конец двора, деликатно рыгнул, прикрыв рот рукой с отставленным мизинцем, потом поплевал на мясистые ладони и подхватил большой боевой молот, прислоненный к скользким от дождя камням внешней стены.

Моргенштерн начал вращать молот, искусно перехватывая рукоять и выписывая мощной боевой частью гигантские восьмерки вокруг плеч. Молот ухал и свистел, рассекая воздух. Но Моргенштерн стоял слишком близко к задней стене, и после очередного взмаха молот врезался в кладку. Камни посыпались градом, а молот вырвался из руки рыцаря.

Моргенштерн смачно выругался; слегка покачиваясь, он наклонился поднять оружие, и дождевая вода ручьями потекла с его косматой бороды. Все так же качаясь, он наклонился за кружкой, выпрямился и сделал добрый глоток ее крепкого содержимого. Потом Моргенштерн принялся за неблагодарный труд, безуспешно пытаясь вставить в стену выбитые камни. Он суетился и нервничал, словно думал, что никто не заметит проделанной дыры, если у него получится заложить ее, В результате еще несколько камней шлепнулось на сырую землю.

Сдавшись, Моргенштерн обернулся к выстроенным ведрам и начал опять раскручивать молот. Теперь, правда, он предварительно осмотрелся, не желая повторять недавний подвиг.

– И долго это будет продолжаться? – спросил Арик. Он стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Высокий, крепко сбитый молодой человек, еще не проживший полных двадцати двух лет, обладал гривой густых черных волос и яркими голубыми глазами. Доспех с золотым кантом и белоснежная шкура Храмовников Белого Волка были ему очень к лицу.

– Тихо! – сказал старший рыцарь, сосредоточенно вращая молот и не глядя по сторонам. Свою волчью шкуру Моргенштерн повязал так, что она не ограничивала движений его закованных в доспехи конечностей. – Смотри, мой юный друг, как мастер молота продемонстрирует свое искусство. Смотри! Вот они, передо мной, головы моих врагов!

– Эти репки на ведрах?

– Точно! Они именно это и изображают.

– А эти враги лежат или по горло в землю зарыты? Моргенштерн терпеливо улыбнулся.

– Да нет! Это рослые и сильные воины, Арик. Но я-то – на коне.

– Ну конечно.

– Представь, что я на коне, иначе ничего в происходящем не поймешь.

Все еще раскручивая молот, Моргенштерн начал гарцевать на месте, прыгая взад-вперед, как кукольная коняшка в балаганном представлении. Он громко цокал языком, время от времени раздавались предостерегающие окрики: «Стой! Куда прешь! Полегче, парень!»

Арик закрыл глаза.

«Йа-ха!» – Моргенштерн внезапно накренился вперед и рванулся с места, словно воображаемый конь и впрямь понес его в гущу битвы.

Огромная, громыхающая доспехами масса Моргенштерна с молотом, летающим вокруг нее, понеслась по двору, фонтанами разбрызгивая грязь и выбивая булыжники из мощеной дорожки. Пьяный рыцарь решительно атаковал ведра. Взмах молота смял первую репу, а затем, не делая ни одного лишнего движения, воин «обезглавил» все ведра одно за другим, проскакивая между ними, вздымая, опуская и перехватывая молот с изумительной точностью.

Арик уже давно открыл глаза. Как бы идиотски ни выглядел воин в своей пантомиме, как бы пьян он ни был, сколь бы ни отягощали его неполные шесть десятков лет и больше двухсот фунтов веса, Арика всегда восхищала та искусность, с которой действовал молотом этот гигант.

Огласив двор цветистым выражением, Моргенштерн элегантно отправил к праотцам последнего «врага», ударом перебросив и ведро и репу через конек крыши. Потом его башмак ступил на мокрый блестящий булыжник, Моргенштерн на полном ходу поскользнулся и головой вперед вбежал в конюшню. Через дверь, которую открыть не успел.

Арик содрогнулся. Он развернулся и вошел внутрь. День обещал быть долгим.

В «Парящем Орле» Арик подошел к маленькому столу в углу, за которым расселись Аншпах, Грубер и фон Глик.

– Ну, как, он всех сделал? – спросил Грубер. Арик кивнул.

– Всех до единого.

Аншпах засмеялся своим неприятным, хоть и мелодичным смехом. Это был красивый человек, приближающийся к сорока годам. Его дьявольские глаза и улыбка заставляли пояса верности раскрываться сами собой.

– Подумать только, ребята, с вас по шесть шиллингов.

– Великий Волк! Аншпах! – проворчал фон Глик. – Есть что-то такое, о чем ты не заключаешь пари? Аншпах собрал выигранные монеты.

– Вообще-то нет. На деле это напоминает мне о том, что хороший мешочек золота уже едет ко мне на одном козлоголовом, который скачет сегодня в полдень в забеге в Бернабау.

Фон Глик сердито покачал головой. Волк-ветеран, воин старой закалки, фон Глик был сухопарым угловатым мужчиной шестидесяти лет. У него были длинные и спутанные седые волосы, а бритый подбородок в точках щетины словно перцем присыпан. Фон Глик отличался косностью и ворчал на все на свете. Арик часто задавался вопросом, есть ли на свете вещь, которая способна заслужить похвалу старого воина. Порой Арик сомневался, что у чопорного старика когда-либо доставало страсти и пыла, чтобы по праву быть благородным рыцарем Храма.

– Ну, и где Моргенштерн? – заговорил Грубер, поигрывая кружкой.

– Лежит, отдыхает, – ответил Арик. – Знаете, я думаю… Он слишком много пьет!

Трое других воинов дружно фыркнули.

– Брат Храмовник, – торжественно молвил Аншпах, – ты слишком недолго пробыл в этом благородном Ордене и потому не мог быть свидетелем многих славных дел, но поверь нам, что наш Моргенштерн известен той величайшей способностью к питию, которая прославляет не только его, но и всех нас! Некоторые из его блистательных ратных побед… например, над Орочьим сбродом, перебитым им в битве у Кернских Врат… огонь таких подвигов возжигал Ульрик, но пыл и яркость им придал эль!

– Может, и так, – Арик произнес эти слова с явным сомнением в голосе. – Но я все равно думаю, что пьянство уже одолевает его. Его медлительность. Его движения…

– Но он же убил всю репу, или как? – встрял фон Глик.

– Да, и дверь в конюшню тоже, – мрачно произнес Арик.

Тяжелое молчание воцарилось за столом.

– Все равно наш Моргенштерн… – начал Аншпах. – В общем, держу пари, он мог…

– Ох, да заткнись ты! – рыкнул фон Глик.

Арик уселся за стол и оглядел прокопченную таверну. Он увидел Ганса, нового, молодого Комтура их отряда. Тот сидел в отдельном закутке с разгоряченным Ваддамом, который рьяно что-то твердил Гансу.

– Это они о чем? – поинтересовался Арик у Грубера. Беловолосый Грубер был погружен в свои мысли и вздрогнул от неожиданности, когда Арик обратился к нему.

«Он выглядит испуганным, – подумал Арик. – Это не первый раз, когда я застаю его наедине с мыслями, которые ему не нравятся».

Грубер был самым уважаемым человеком в отряде. Такой же ветеран, как Моргенштерн и фон Глик, он служил с Юргеном с самого начала до конца старого Волка. Редкие волосы, тусклые глаза, пергаментная, почти прозрачная от прожитых лет кожа могли обмануть любого незнакомца, но Арик знал о той мощи, о той чудовищной силе, которая жила в этом воине.

А сейчас… сейчас впервые за все восемнадцать месяцев, прошедшие со дня вступления в Отряд, Арик почувствовал, что эта сила покидает Грубера. Что это – возраст? Или… Юрген? Может, причина кроется в чем-то еще?

Арик ткнул рукой в сторону Ваддама и Ганса еще раз.

– Так что за лапшу Ваддам вешает на уши нашему Ком-туру?

– Я слыхал, Ваддам настаивает на переводе. Он больно охоч до славы. Ему нужно продвижение. Одним словом, наш Отряд для него – тупик, и он хочет перевода в другую компанию. Возможно, в Красный Отряд.

Все четверо ворчливо высказали положенное неодобрение и приложились к выпивке.

– Не думайте, Ганс его не отпустит. Гансу еще ни разу не выпала возможность проявить свои Комтурские качества после… того дела. Он не захочет терять человека, прежде чем получит шанс что-то доказать, – казалось, что Грубера обуревают неприятные размышления. – Если они вообще позволят нам еще хоть раз снова что-либо доказывать.

– Да ладно. До Миттерфруля не так долго, – сказал Аншпах, – а там уже начнется настоящая кампания. Что-нибудь и нам перепадет… славный рейд по Драку или еще что. Спорим?

Арик молчал. «Что-нибудь» должно было произойти как можно скорее, иначе этот храбрый отряд Белых Волков совсем падет духом.

Великий Храм Ульрика был почти пуст. Холодный неподвижный воздух был наполнен запахом свечного дыма.

Ганс вошел и почтительно оставил перчатки и молот в привратном помещении.

Акустика в просторном сводчатом зале была превосходной, и Ганс мог слышать малейшие интонации молитв четырех рыцарей, стоявших на коленях по другую сторону алтаря и шептавших священные слова, склонив головы. Он слышал и тихий скрип ветоши в руке храмового служителя, который начищал медные украшения аналоя. Внушительная статуя Ульрика нависала над залом, подобно грозовой туче закрывая свет из высоких окон.

Ганс склонил голову и огляделся, затем пересек зал и встал на колени у Священного Пламени.

Он так и стоял, когда почувствовал чью-то руку на своем плече. Ганс взглянул вверх и встретился взглядом с Ар-Ульриком, самим Верховным Жрецом. Грубые черты его бородатого лица становились еще грубее в свете пламени.

– Нам надо поговорить, Ганс. Я рад, что ты пришел. Пойдем со мной в Полковую Часовню.

Ганс поднялся на ноги и пошел за почтенным воином. Он увидел, как четверо рыцарей уходят, бросая любопытствующие взгляды в его направлении.

– Я пришел искать совета, Верховный, – начал Ганс. – Этот год будет первым, когда я командую людьми, и я уже…

– Тебе не хватает уверенности в себе, Ганс?

– Нет, господин. Но мне не хватает опыта. А люди – они безразличны ко всему.

Они спустились по короткому лестничному пролету и подошли к железной решетчатой двери, около которой на страже стоял Храмовник из Серого Отряда. Он уважительно отсалютовал Верховному Жрецу и отпер висячий замок. Дверь раскрылась, и Ганс вошел следом за Ар-Ульриком в небольшую, но зато более теплую полковую часовню Храма, украшенную знаменами, флагами, трофеями и рядом мемориальных плит – Галереей Чести.

Оба поклонились большой волчьей шкуре на стене и оскаленному серебряному сокровищу, лежащему на постаменте под ней. Челюсти Волка, самая ценная реликвия Храма.

Верховный Жрец задержался в поклоне перед ними, произнес благословение Ульрику и Артуру, поднялся и повернулся к Гансу. В его глазах мерцал первый мороз свирепого Ярдрунга.

– Твой Отряд не ко всему безразличен, Ганс. Было время, когда Белый Отряд был лучшим из всех, кого только мог вывести на бой этот Храм; о деяниях, которые вершили Белые Волки, всадники других отрядов – Красного или того же Серого – могли только мечтать. Но сейчас Белый слаб – он сбился с пути. Всю зиму они бездельничали здесь в городе, переводя понапрасну здоровье, деньги и время. Некоторые стали завзятыми пьяницами. Особенно Моргенштерн.

– Это так легко преувеличить…

– Да? А ты знаешь, что он помочился в купель в Храме Верены? – Верховный Жрец говорил с твердой и скорбной уверенностью. – Во время Великой Обедни. А потом стал рассказывать жрецам, что сама Богиня была «ничего себе штучка», которая могла бы много чего сделать, встреться ей хороший… как там было? Ганс вздохнул.

– … Мужик в жизни, Верховный Жрец.

Верховный Жрец кивнул. Гансу показалось, что тот почти улыбается, но этого не могло быть, и тон слов Жреца подтвердил это.

– Моргенштерн позорит Волков. И Аншпах. Ты о его азарте знаешь? Он задолжал огромные деньги ловкачам с арены и прочим, менее официальным приемщикам ставок. А твой пылкий Ваддам уже дважды приходил ко мне на аудиенцию, чтобы я выслушал его просьбы о переводе в Красный Отряд. Или в Золотой. Или куда угодно.

Ганс повесил голову.

– У других тоже есть проблемы, у каждого свои. Я не говорю, что тебе досталась легкая работа, Ганс. Такой разочарованной командой управлять трудно. И я знаю, что все началось с того происшествия прошлым летом в Драквальде. Те Твари забрали лучших воинов. Они были силой. Иногда, да поможет нам Ульрик, зло все же побеждает. Да, это была большая трагедия, когда Белый Отряд потерял столько хороших парней. И потерял Юргена. Тебе будет нелегко заменить его.

– Что я могу сделать, Верховный Жрец? Я не пользуюсь тем уважением, которое было у Юргена. Как я могу заставить их вновь собраться с силами, воспрянуть духом?

Верховный Жрец отошел к дальней стене и поднял Знамя Весса. Оно было старое, истертое, запятнанное древней благородной кровью. Это был один из самых старых и почитаемых штандартов Волчьих Отрядов, который развевался над полями славнейших побед Храмовников.

– Ты выведешь свой отряд в лес под этим старым и прославленным знаменем и уничтожишь стаю, которая лишила вас силы и духа.

С восторгом Ганс сжал древко знамени. Он смотрел вверх и видел стальной взор своего старого Комтура, Юргена, проникающии в его душу даже с посмертной плиты, самой новой в Галерее Чести. Долго глядел Ганс в мраморное лицо, вспоминая длинную белую бороду, ястребиный взор, знаменитую повязку на глазу. Ганс знал, что Верховный Жрец прав. Это был единственный способ.

И был холодный рассвет, и снова дождь. Четырнадцать братьев Белого Отряда собрались на конюшне за Храмом. Они седлали боевых коней, переговариваясь вполголоса, и облачка пара поднимались от их ртов в холодном воздухе.

– Рейд? Перед Миттерфрулем? – ныл Моргенштерн, делая большой глоток из фляги, припрятанной в седельной сумке, которую он якобы проверял.

– Выпивка? До завтрака? – тихо, но от этого не менее презрительно, усмехнулся фон Глик.

Моргенштерн громогласно расхохотался над словами старого Волка, но Арик знал, что это была притворная веселость. Он видел напряжение на мертвенно-бледном лице Моргенштерна, видел, как дрожат его руки.

Арик огляделся. Ваддам выглядел блестяще, а лицо его светилось решимостью. Его белая волчья шкура была небрежно наброшена поверх наплечников с золотой окантовкой. Грубер смотрел в никуда; отстраненный и неприступный, он делал вид, будто возится с упряжью своего коня, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу. Эйнхольт, старый лысый воин со шрамом на лице и бельмом на глазу, выглядел усталым, словно не выспался. Арик почему-то был уверен, что некие старые сны преследуют ветерана каждую ночь, безошибочно находя Эйнхольта везде и всюду.

Аншпах смеялся и перешучивался со своими приятелями. Фон Глик бросал сердитые взгляды исподлобья в его сторону. Ганс выглядел печальным и спокойным. Другие начали взбираться в седла, обмениваясь шутками и насмешками – осунувшийся Крибер, коренастый Шиффер, беловолосый гигант Брукнер, рыжий Каспен, тощий Шелл, Дорф, насвистывающий какой-то неясный мотив.

– Арик! – позвал Ганс, и парень подошел к Комтуру. Как самый молодой в Отряде, он имел привилегию быть знаменосцем. Арика охватил неведомый восторг, когда Ганс вложил бесценное Знамя Весса в его руки. Латные перчатки крепко сжали древко, и все во дворе смолкли.

– Повелением самого Верховного Жреца мы выступаем под Знаменем Весса, и наша цель – отмщение, – кратко сказал Ганс и залез в седло.

Он развернул жеребца, и Отряд тронулся вслед за ним, выезжая на улицы под дождь Мидденхейма. Они выходили из города по западному виадуку, проходя в тени громадной Скалы Фаушлага. Высоко над ними стены и башни Мидденхейма все так же устремлялись ввысь, в холодное недружелюбное небо, как все последние две тысячи лет.

Они оставили позади дым, вонь и шум города, двигаясь мимо вереницы доверху загруженных повозок, направлявшихся на рынки Альтмаркта: скот из Зальценмюнда, ткани из Мариенбурга. Встречные отступали к краям виадука шестифутовой ширины, освобождая путь Волчьему Отряду. Когда лучшие воины Ульрика выступают из Храма, только глупец встанет на их дороге.

Белый Отряд сошел с виадука и двинулся по Альтдорфской дороге, пустив коней легким галопом по сырой лесной почве. Шесть часов они высматривали следы в лесу, прежде чем остановились напоить лошадей и перекусить в небольшой деревне. После полудня из-за туч показалось солнце, чтобы отразиться в их серых с золотом доспехах. Согретые им, сырые деревья дышали туманом, и отряд двигался словно в дыму. В каждой деревне, через которую проходили Волки, жители выходили посмотреть на отважный и грозный отряд Храмовников, негромко напевая боевые гимны вслед всадникам.

Ночь они провели в деревенском общинном доме над водопадом, а утром уехали по темному пути, по долгому следу черной грязи, впадающему в маслянистую тьму Драквальдского Леса, области, что лежит на земле подобно упавшему плащу некоего темного бога.

Стоял полдень, но был он каким-то бледным и слабым, а ледяной дождь беспрепятственно лился на землю сквозь сеть голых ветвей черных вязов и искривленных кленов. Земля под ними была покрыта скользким ковром из прелых листьев, опавших осенью и теперь медленно гниющих, чтобы стать частью темной почвы. Весна сюда не доберется еще долго.

В округе не было видно ни следа жизни, кроме четырнадцати всадников. Только изредка где-то далеко начинал стучать дятел или раздавалось уханье то ли филина, то ли еще какой-то птицы. Арик заметил паутину в нижних ветвях дерева, украшенную бриллиантовой россыпью дождевых капель.

– Дым! – неожиданно раздался голос фон Глика, и все встрепенулись, втягивая ноздрями воздух.

– Он прав! – нетерпеливо выпалил Ваддам, вытягивая древко боевого топора из ременной петли на седле. Ганс поднял вверх руку.

– Осади, Ваддам! Если мы движемся, то движемся отрядом и никак иначе. Арик, поднимай Знамя.

Арик поравнялся с Комтуром и выставил вверх старый штандарт.

Кивком Ганс отдал команду, и отряд, выстроившись в колонну по два, двинулся через лес в направлении дыма. Копыта коней хлюпали по лиственной слякоти.

Поляна оказалась широкой и открытой: деревья были вырублены, и теперь могучие стволы сгорали на каменной плите перед уродливой статуей. Пять неуклюжих волосатых фигур камлали возле огня.

– За Ульрика! Волки, вперед! – прокричал Ганс, и рыцари послали своих коней в галоп, врываясь на капище, выколачивая воду из болотистой почвы тяжелыми копытами.

Зверолюды у алтаря в ужасе заозирались, пытаясь найти путь к бегству или укрыться.

За передней линией атаки Моргенштерн развернул коня и посмотрел на остановившегося Грубера непонимающим взглядом.

– Что за дела? – проревел Моргенштерн. – Все веселье мимо нас пройдет!

– Да конь подкову потерял, – заорал в ответ Грубер. – Поезжай, старый дурень! Скачи в бой!

Моргенштерн снова направил коня в сторону врага, но прежде основательно приложился к седельной фляге. Потом с громким криком он ринулся вниз по склону за остальными воинами.

Низкий сук выбил его из седла.

Остальные с грохотом и лязгом неслись далеко впереди через поляну, следуя за священным знаменем, возвышающимся над Ариком. Три зверолюда не выдержали и бросились наутек. Две оставшиеся подняли пики и приготовились встретить натиск рыцарей, глухо, не по-человечески визжа.

Ваддам был на самом острие атаки. Взмах его молота развалил на куски череп одного из зверолюдов, и козлоголовый выродок рухнул под ноги мчащихся коней.

Ганс вылетел из-за спины Ваддама и напал на второго монстра, но тот ушел с линии атаки, и конь пронес рыцаря мимо цели. Ганс начал было разворачивать коня, но конь оступился на сырой листве, вздыбился и сбросил седока.

Косматый зверолюд развернулся, замахиваясь, но в это мгновение Арик и Крибер стиснули чудище крупами своих коней. Противно хрустнули кости, тварь издала приглушенный всхлип и упала бездыханной.

Аншпах галопом пронесся мимо капища за одним из убегающих существ, раскручивая молот. За ним по пятам следовал фон Глик.

– Десять шиллингов на то, что я убью эту тварь! – крикнул Аншпах с хохотком.

Фон Глик, осыпая весельчака проклятьями, попытался вырваться вперед, но Аншпах вдруг метнул молот, и тот полетел, крутясь, за убегающим зверолюдом. Он перебил пополам молодое деревце, промахнувшись мимо твари ярдов на десять. Аншпах выругался и вышел из погони.

– Не иначе, боги помогают тебе, когда ты все-таки выигрываешь пари! – крикнул ему фон Глик, проносясь мимо и догоняя врага на границе деревьев. Он нанес два удара, и оба прошли мимо цели, но заставили существо дважды отступить назад, так что в итоге оно попало под сокрушительный удар Дорфа.

Два зверолюда скрылись в чаще. Ваддам на всем скаку ворвался в лес вслед за ними, не оглядываясь ни на кого.

– Назад! Ваддам! Давай назад! – во всю глотку кричал Ганс, уже поднявшийся и вернувшийся в седло. Ваддам не обращал никакого внимания на окрики. Воины могли слышать, как эхо разносит его возгласы по лесу.

– Шелл! Фон Глик! За ним, верните этого идиота! – приказал Ганс. Оба всадника беспрекословно подчинились. Остальные съехались к капищу. Ганс оглянулся и увидел, что Грубер спешился у самой кромки леса и помогает Моргенштерну поудобнее усесться под деревом. Конь Моргенштерна с висящими поводьями ходил рядом. Ганс покачал головой и чертыхнулся.

Он подъехал к капищу и мгновение смотрел на уродливого идола. А потом взмах молота превратил статую в груду осколков.

Ганс повернулся к своим людям.

– Теперь они знают, что мы здесь. Они придут проверить нас на прочность и облегчат нам работу.

– Ваддам! Куда ты запропастился, болван? – кричал фон Глик, медленно пробираясь через темные прогалины. Черная вода, грязные деревья, отвратительная жижа, струйками стекающая с выходов сланца. Через деревья и туман фон Глик видел Шелла, который ехал параллельным курсом с громкими криками; «Ваддам! Вернись, мы все простим! Не выйдешь сейчас – останешься здесь жить навсегда!»

Фон Глик услышал шум движения за деревьями неподалеку и поднял молот. Навстречу выехал Ваддам.

– Ну-ну! Кому же еще доверят искать блудного сына, как не фон Глику, – фыркнул он. – Ты же у нас всему Отряду как мать родная! Надсмотрщик чертов! Да к тебе в дверь будет слава стучаться – ты не откроешь!

Фон Глик устало покачал головой. Он прекрасно знал, какой репутацией пользуется у молодых рыцарей Отряда: костный, негибкий, докучливый старый пень, который только и делает, что придирается, ворчит и вспоминает «старые добрые времена». Когда-то Юрген сказал ему, что он является хребтом Отряда, но фон Глик подозревал, что Комтур старался внушить старому соратнику, что он все-таки приносит пользу Белому Отряду, невзирая на его отношение к жизни. Фон Глик ненавидел сам себя за это, но поделать ничего не мог. Дисциплины не было. Молодые Волки были бесшабашными смельчаками, а Ваддам был худшим из них.

– Ганс приказал мне найти тебя, – резко сказал фон Глик, пытаясь сдержать гнев. – Какой смысл вот так в одиночку шастать по лесам? Никакой доблести в этом не вижу!

– Как это не видишь, – с самодовольной усмешкой произнес Ваддам, – если я только что переломил хребет одной твари? Вторая, правда, сбежала.

Это было хуже всего – надменность Ваддама могла сравниться только с его воинским умением. «Будь прокляты его глаза!» – думал фон Глик.

– Едем назад! Сейчас же! – кинул он Ваддаму. Тот пожал плечами и развернул коня.

– Шелл! – закричал фон Глик. – Я его нашел! Шелл! Фон Глик мог видеть второго рыцаря, но туман и деревья заглушали его голос.

– Давай вперед, – сказал Ваддаму фон Глик, – а я подберу его.

Он пришпорил коня и двинулся вдоль края большой лужи к Шеллу, который наконец увидел его и двинулся навстречу. Фон Глик дернул поводья и повернул коня.