355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП) » Текст книги (страница 135)
Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)
  • Текст добавлен: 13 апреля 2017, 11:00

Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"


Автор книги: авторов Коллектив


Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 135 (всего у книги 296 страниц)

– Значит, вампир сцапал колдуна?

– Я этого не сказал. Я сказал, что отсюда ушли двое.

– То есть?

– Они ушли не вместе. Следы практически стерлись, но я нутром чую, что один из них направился к опаленным развалинам, отмечающим границу Сильвании. Видишь, вон там что-то вроде оттиска каблука в затвердевшем перегное, это немного, но это что-то. А другой двинулся на юг, в земли хафлингов. За этим проследить легче.

– Мы шли за вампиром на юг.

– Тогда разумно предположить, что тварь продолжила путь без твоего колдуна. Не могу объяснить, почему вампир оставил человека в живых или почему маг отправился в Сильванию в одиночестве, но эту загадку мне не решить. Ты знал колдуна, дварф. Он из тех людей, которые добровольно лезут в логово зверя?

– Разве что трус нашел в себе смелость, – покачал головой Каллад.

– Перепуганные люди порой поступают странно, – заметил Кляйн. – Возможно, он заключил с тварью какой-нибудь договор, сделку ради спасения своей жизни.

– Вряд ли… Что колдун мог предложить вампиру? Эти бестии не склонны заключать сделки, – не согласился Джаред.

– Верно, – подтвердил Лотар. – Либо тебе повезет, либо ты погибнешь. Колдун отчего-то остался в живых или, по крайней мере, прожил достаточно, чтобы выбраться из этого леса. Возможно, вампир бросил его умирать, как и тебя, Каллад, только мы не нашли его. Может, он гниет в двадцати шагах от нас.

– Или где-то на другом краю света, – буркнул Каллад. – Если он увел бестию от того места, где мы дрались, то кто знает, а? Единственное, что пока имеет для меня смысл, – это что он бежит. Он знает, что если останется в Империи, то лишится жизни. Зигмариты его отпустили только на этом условии. Закончился бы поиск, и время бы его истекло.

– Думаешь, он догадывался? – спросил Лотар.

– Он не настолько глуп, чтобы не догадываться. Охотники за ведьмами так просто не отказываются от своих пленников.

– Что ж, тогда, думаю, ты прав, и у нас есть, по крайней мере, один ответ на наши утренние загадки. Человек спасает свою жизнь, и единственное место, куда он может бежать, – это грязное королевство фон Карштайна. Возможно, он умирает, но его толкает инстинкт – бежать. Он не может вернуться в Империю, так что идет вперед. Вероятно, он будет бежать, пока не свалится с края мира.

– Возможно, он надеется искупить свои грехи, убив тварь в ее логове, в конце концов, он столкнулся с вампиром и пережил встречу, чего нельзя сказать о большинстве других. На его месте я бы попробовал отыскать способ вернуться домой. Нельзя бежать вечно.

– Я должен найти его, – сказал Каллад, зная, что это правда. Если они будут вместе – он, его топор и чародей, у них появится шанс против тварей.

Поодиночке же они обречены.

– Тогда нам лучше отправиться домой за припасами и подготовиться к охоте на твоего колдуна.

– Нам?

– Без обид, Каллад, но тебе собственную задницу не найти без карты и зеркала. Так что да, нам. Джаред и Кляйн вполне способны пару ночей патрулировать границу без меня, а Алли составит компанию своей матери. Не хочу впутывать мальчика в переделку.

– А как же?.. – Дварф показал на кровь и рваные раны стража.

– Это замедлит мой шаг как раз настолько, чтобы идти в ногу с тобой, – усмехнулся Лотар дю Бек.

Глава 13
Vado mori
Миденхейм, город Белого Волка
Жгучее сердце лета, 2057

Стенам Миденхейма нечего даже надеяться устоять. Город падет.

Надежда, говорят, умирает последней.

Говорят – и ошибаются. Надежда умирает задолго до того, как отчаяние, боль и страх покинут живых.

Но даже тогда смерть не спасение: ведь и мертвых можно вытащить из земли и управлять ими, точно марионетками, злодейскими пальцами некроманта вроде Иммолай Фей.

Скеллан смотрел, как Фей поднимает трупы из грязи. Ей недоставало изящества Влада фон Карштайна, но если она и уступала ему в грации, то не уступала в силе. Ветра магии завывали вокруг нее, воздух потрескивал от напряжения чар, сплетаемых ею. Заклинания слетали с языка женщины, заражая воздух вокруг разложением смерти. Некромант наслаждалась; она откинула голову, и голос ее вливался в нестройный хор мертвецов, пляшущих по ее знаку и зову.

Он видел это и прежде, но происходящее все еще нервировало его. С Владом действо казалось устрашающей демонстрацией силы и господства вампира над живыми и мертвыми. Он повелевал землей и небесами, с готовностью повиновавшимися его капризам. Фей была другой. Ее магии недоставало свирепости Влада. Она осторожно играла с тканью Вселенной, вкрадчиво уговаривая мироздание ответить на ее просьбы. В каком-то смысле это выглядело более неестественным.

Сперва они поднимались медленно, из грязи выкарабкивались изломанные гниющие кости, вторично и дико рождаясь в нежизнь. Что-то выталкивало их из неглубоких могил и рвов, в которые они были брошены разлагаться.

Скеллан не выносил эту женщину, но польза, приносимая ею, была бесспорна. Магическое мастерство некроманта не дотягивало до искусства Влада, но то, что начиналось как неопытное войско, почти наверняка обреченное на провал, вырастало в неудержимую силу природы лишь благодаря Фей.

Фриц фон Карштайн стоял в двух шагах от Фей, за ее спиной, и в глазах его пылал огонь голода. Скеллан вопреки своей воле ревниво восхищался Фрицем. Вампир пестовал образ беспечного повесы с гаремом из цветущих молодых прелестниц, но Скеллан быстро догадался, что все это тщательно продуманное представление. Под внешностью хлыща скрывалась холодная коварная жестокость, превосходящая все, что видел Скеллан в неуравновешенном Конраде или серьезном Питере. Фриц был загадкой. Он отлично валял дурака – в сущности, роль эта так хорошо удавалась ему, что стала второй натурой, маской, которая редко соскальзывает, но под всеми разговорами об упадке и вырождении струился поток темной мудрости и скрывалась стальная целеустремленность. Скеллан не питал иллюзий: вампир изображал дурачка, чтобы окружающие недооценивали его. Хитрая уловка и, несомненно, полезный ход.

Фриц затеял долгую игру. И его коварные планы, безусловно, принесут вампиру победу, если позволить им укорениться и нагноиться.

Вот почему попытка покушения на брата совершенно не вписывалась в характер осторожного Фрица. Это было слишком рискованно. Три раба против вампирической силы Конрада – это же вопиющая глупость. Фриц не мог ожидать успеха, а значит, замысел имел иную цель, еще не очевидную Скеллану.

Что выигрывал Фриц, вогнав Конрада в убийственную ярость?

Ничего – или, возможно, все.

После нападения на Конрада Скеллан не ожидал снова увидеть Фрица, но когда Конрад, кичась и хвастаясь со всей свойственной ему помпезностью, раздавал приказы собравшимся, Фриц спокойно вошел в ворота замка и потребовал свое место во главе армии. Конрад едва сдержался. Скеллан потом долго хохотал над этим мелким актом неповиновения. Он думал, Конрад лопнет от злости, так побагровел граф. Но Волк, Йерек, положил руку на плечо господина, и Конрад, как это ни удивительно, вместо того чтобы сбросить ее, уступил и успокоился.

– Настаиваешь, значит.

– Ничто не удержало бы меня, братец мой. Это великая честь, и я постараюсь, чтобы твоя вера в меня многократно оправдалась.

Скеллан едва сдержал смех. Почти неуловимая угроза, но все же угроза! Жаль, что Фриц должен умереть, было бы интересно посмотреть, как разворачивалась бы их маленькая игра в демонстрацию силы. Увлекательное, наверное, зрелище. Жизнь – то есть смерть – так редко предлагает развлечения.

Одной ловкой фразой Фриц превратил свое изгнание в не такой уж безмолвный бунт и обещание возмездия.

Подобные поступки Скеллан уважал.

Он неплохо узнал вампира за месяцы, проведенные вместе в путешествиях. Преображение Фрица, вышедшего из тени брата, оказалось поразительным. Он был всем, чем не был Конрад. Он был внятен, рассудителен и беспощаден – без грубой жестокости, присущей его породе. Крестьяне падали к его ногам, но если Конрад втаптывал поверженных в грязь и окунался в кровавое пиршество, Фриц использовал смерть, чтобы внушить страх. Он брал женщин, пускал им иногда кровь и странным образом гипнотизировал их, так что они добровольно потворствовали его прихотям и приходили к нему ночь за ночью, удовлетворяя его голод – во всем. Самых красивых он сохранял для себя, восстанавливая постепенно утраченный гарем. Мужчин он уничтожал, всех, кроме нескольких, подстрекая уцелевших бежать, спасая свои жизни, таким образом обеспечивая стремительное распространение слухов об ужасах, несомых ордой вампиров, – зловещая молва летела перед ним, как огонь по опаленной степи.

Мертвые наступают. Они не ведают жалости. Ничто не удержит их.

Задолго до их прибытия весть достигла Миденхейма, и город Белого Волка узнал страх. Самые мрачные картины, на которые только способно воображение, успели укорениться и пышно расцвести. Жители вспомнили прежние времена, когда мертвецы едва не стерли с лица земли город, вспомнили призраков, духов и прочие потусторонние ужасы, которые разгуливали когда-то по знакомым мощеным улицам.

В отличие от своего отца в смерти, Фрица не радовало разрушение. Оно служило просто средством достижения его конечной цели, то есть вознесения к власти.

Маннфреду следует опасаться Фрица.

Именно Фриц открыл Скеллану величайшую истину – не нужно бояться солнца. Сперва он не верил старшему вампиру, пока тот не подставил руки под прямые лучи и не принялся медленно поворачивать их, купая ладони и кисти в сиянии. Даже увидев представление собственными глазами, Скеллан не исключил возможности, что это какой-то трюк и что если он попытается повторить небрежный жест Фрица, то сгорит.

– Это все в сознании, – заверил его Фриц, шагнув на свет. – Лишь слабый нуждается в страхе солнца. Сильнейшие из нас способны гулять даже в ясный полдень.

– Но…

Фриц вскинул голову, наслаждаясь теплыми поцелуями светила.

– Ты боишься, Джон Скеллан?

– Ничуть, – ответил Скеллан и шагнул к фон Карштайну.

Сперва ощущения были странные, более яркие, чем даже при его жизни. Кожу покалывало, и казалось, что нечестивый огонь вот-вот охватит его.

– Сосредоточься. Бояться нечего. Сфокусируйся на ощущениях, расползающихся по твоей коже, и затуши их. Давай же.

Скеллан поднес руку к лицу. Кожа стала безобразно розовой.

– Что со мной происходит?

– Ты горишь изнутри, сконцентрируйся.

– Или?

Зловещая краснота разливалась по руке. Он чувствовал, как бунтует пожар в его теле.

– Или сгоришь.

Жестокая прозаичность ответа фон Карштайна – вот, оказывается, и все, что требовалось.

Скеллан сфокусировался на опаляющем жаре под кожей и приказал ему утихнуть.

На миг он испугался худшего, почувствовав внезапную вспышку в лимфатических железах под мышками и между ног. А потом все пропало. Ощущений не осталось вовсе. Огонь погас.

– Видишь? – спросил Фриц.

– Мы все это можем?

– Наше племя? Да, у нас у всех есть сила справиться с жаром. Но немногие решаются на это, предпочитая уют теней ночного мира.

– Мне жаль дураков.

– Не жалей. Жалость следует оставить в старой жизни, Скеллан. Наслаждайся триумфом и знай, что день не страшен. Пусть это знание освободит тебя.

Так и случилось.

А остальные, как и сказал Фриц, продолжали цепляться за тьму, хотя могли бы гордо разгуливать днем. Это вызывало у Скеллана отвращение.

Иммолай Фей уронила руки. Усталость взяла свое. Пятьсот трупов в различных стадиях разложения и разной степени целости столпились вокруг некроманта. Черви ползали по ошметкам гниющей плоти, мухи кружились над мертвецами, привлеченные могильным смрадом. Зомби шаркали и покачивались, исполняя для Фей жуткий танец.

Очень скоро народ Миденхейма узнает истинное значение слова «страх». Болезненный урок будет преподан людишкам самым жестоким образом. А потом, когда Белые Волки потерпят поражение, вампиры отдадутся кровавой ярости.

– Готов? – спросил Скеллан темнокожего мужчину, стоящего рядом.

– С самого рождения.

– Досадно только, что ты не был готов, умирая, – заметил Скеллан без всякой иронии. – Мы двинемся второй волной, следом за трупами. Поджигайте храмы и залы собраний, чтобы выкурить оттуда живых. Убивайте мужчин и детей, но женщин оставьте фон Карштайну.

– Как пожелаешь.

– Это не мое желание. Будь моя воля, я освободил бы зверя в себе и полностью отдался мщению. Я отпустил бы поводья, дал бы вампирам свободу действий. Пусть бы мир узнал, что бывает, когда кормится аристократия ночи.

Его смуглый компаньон холодно улыбнулся:

– Воистину, мы способны на лютые чудеса. Жаль только скот.

– Жаль? Нет, нет, нет, – повторил Скеллан наставление фон Карштайна. – Зачем тратить время на нечто столь… банальное? Жалость для жизни, оставшейся позади. Сосредоточься на себе, питайся радостью, которую несут их страдания.

Вплотную к опущенной решетке стояла бледная от страха женщина, прижимающая к груди ребенка. Издалека она жутко напоминала Лизбет, но сходство это не тронуло Скеллана. Когда придет время, она сгорит, как и его покойная жена. Для него это уже ничего не значило.

Битва была свирепой и кровавой.

Белые Волки выступили, копыта их коней высекали искры из мостовой, когда бойцы по двое-трое проходили под массивной аркой городских ворот. Боевые рога трубили атаку. Отряд под воинственные кличи выкатился на равнину валом смерти. Флаги хлопали на ветру. Лошади, чуя в воздухе запах крови, нетерпеливо ржали.

Горн снова пропел одинокий короткий и яростный сигнал, и Волки ринулись в бой.

Молодой Волк с огненно-рыжими растрепанными волосами, скачущий во главе всадников, закинул голову и взвыл, яростно раскручивая боевой молот.

Они врезались в шеренги мертвецов на полном скаку, сминая ряды противника, расплющивая тяжелыми железными молотами хрупкие кости скелетов.

Иммолай Фей умело управляла зомби, бросая их под копыта коней Волков, вынуждая животных пугаться и падать. Полилась кровь – это вампиры освободили зверей в себе и подключились к сражению.

За кавалерией шагали пехотинцы, ведущие рвущихся с поводков псов.

Стрелы дождем сыпались со стен города, поражая и врагов, и друзей. Лучники не отличались особым мастерством, но к чему мастерство, если нужно наполнить небо ливнем погибели? Важно лишь, чтобы смертоносный дождь не прекращался.

Фортуна отвернулась от мертвецов, хотя их силы опирались на зомби, управляемых Фей. Белые Волки дрались с отчаянием обреченных. Они знали, что если проиграют, то потеряют больше, чем свои жизни. Они сражались за жизни – и смерти – каждого укрывшегося за крепостными стенами города Белого Волка, и это понимание добавляло целеустремленности их ужасающей боевой ярости. Это была их битва, их дом, и на этот раз они выстоят. Это их долг перед павшими.

Скеллан дрался, как демон. Его меч бил, колол, рубил, вспарывая животы и перерезая глотки всем без разбора, и в то же время вампир не выпускал из виду Фрица фон Карштайна, ведущего свою войну против живых Миденхейма. Узнав предводителя Волков или просто чувствуя, что этот человек сменил Йерека и таким образом занял центральную позицию в рядах врагов, Фриц безжалостно прорывался к преемнику гамайя. Сталь глухо звенела о кость. Кричали люди. Это была бойня.

А потом эти двое встретились, молодой Волк и бессмертный зверь, и все закончилось, не успев стать битвой: стрела, попавшая в лошадь, свалила животное, оно рухнуло, раздавив ногу своему всаднику, пригвоздив беспомощного юного Волка к вязкой земле посреди поля боя.

Фон Карштайн нагнулся, обдав зловонным дыханием лицо всадника, и руки его сомкнулись на горле врага.

Скеллан стремительно перенес вес на отставленную назад ногу, завертелся, держа меч как можно ниже, подсек бойцу поджилки, кувыркнулся, уворачиваясь от несущегося на него молота, и вскочил на ноги. Один удар – и последний солдат, стоявший между ним, Фрицем и молодым Волком, повалился со вспоротым брюхом. Скеллан скользнул в грязь, ухитрившись в мгновение ока покрыть расстояние, отделяющее его от фон Карштайна, нет, не в мгновение ока, в одно биение сердца живого человека – а для юноши, придавленного павшей лошадью, этот один удар и составлял разницу между жизнью и смертью.

Сейчас.

Скеллан взвился за спиной злорадствующего Фрица, одним неуловимым движением выдернул стрелу из холки мертвого коня и вонзил серебряный наконечник в шею вампира. Незапятнанное острие вышло из глотки Фрица, и внезапно руки вампира, душащие молодого Волка, взлетели к горлу, цепляясь за серебряный шип, убивший его. Нежизнь покидала мертвое тело.

Во второй смерти Фрица не было никакого достоинства.

Скеллан наклонился и, не заботясь о том, что молодой Волк все слышит, прошептал в ухо фон Карштайна:

– Подарок от Маннфреда. Ничего личного, сам понимаешь, но у Влада может быть лишь один наследник. Продолжение твоего существования – раздражающий фактор. Все сложно, знаешь ли, так что, как видишь, мы не можем позволить тебе жить. Это, конечно, не важно, но ты мне нравился, Фриц. Из них всех ты, наверное, самый опасный, самый достойный. Но такова жизнь, друг мой. – Глаза Фрица начали стекленеть, противоестественные нити, связывающие его с землей живых, лопались одна за другой. – Скоро твои братья будут гнить в Нижнем мире рядом с тобой. Пусть эта последняя мысль успокоит тебя, ладно? Недолго тебе оставаться одному.

Фриц попытался заговорить, но рот его открывался и закрывался безмолвно. Он лишь душераздирающе булькнул – и рухнул мертвым на лошадь молодого Волка.

– Наш господин пал! – закричал Скеллан, вскинув над головой меч. – Отступаем! Труби отступление!

Известие о гибели фон Карштайна разлетелось по полю боя, как степной пожар. Вампиры, не стоявшие рядом с первым графом, не питали иллюзий насчет своего бессмертия – оно не было истинным бессмертием. Смерть вожака повергла выживших в шок, швырнула в объятия паники.

Сбылись все надежды Скеллана – даже более того.

Зомби Фей рухнули, где стояли, – ужас некроманта подорвал ее хватку. Она бежала, и вампиры покинули поле, так что Белым Волкам просто некого стало убивать.

Скеллан же задержался, наблюдая издалека, как освобожденный из-под конской туши молодой Волк готовится расчленить труп Фрица. Человек вырезал из груди Фрица фон Карштайна его мертвое сердце и бросил черный ком собакам.

Скеллан отвернулся, улыбаясь украдкой.

Глава 14
Слава побежденным
Нулн осажденный
Жгучее сердце лета, 2057

Человечность Йерека фон Карштайна отказывалась угасать.

Она преследовала его живым призраком в царстве мертвых. Какая отвратительная ирония!

Вместо того чтобы утопать в наслаждениях темного мира нежизни, Йерек цеплялся за обрывки воспоминаний прошлого, несущественные мелочи, не имевшие тогда значения, но становящиеся все важнее и важнее после его падения с миденхеймского шпиля. Он ловил себя на том, что вспоминает лица людей, которых едва знал. Они являлись ему внезапными вспышками, сопровождаемые намеками на то, что значили для него эти лица когда-то: запахами, звуками, краткими галлюцинациями, возвращающими его назад, к тому человеку, которым он перестал быть.

Хуже того – он радовался им. Он радовался боли, приходящей с воспоминаниями. Он радовался чувству вины, угрожающему поглотить его. Он радовался гневу, тлеющему под пеплом памяти. Он радовался им, потому что они говорили, что он, возможно, и стал чудовищем, но не утратил души. Какая-то крохотная искра еще мерцала в его сердце. Он не подчинился тьме и холоду. Он не находил счастья в чужой боли. Он не наслаждался страданиями.

Общение с мертвецами претило ему.

И он льнул к живым призракам, зная, что этим приближает безумие.

Йерек видел, как в Роте Мелингере расцветают все скверны мира. За несколько месяцев, прошедших после его обращения, Мелингер полностью отдался живущему внутри него зверю. Он наслаждался охотой и убийствами; будучи помощником Йерека, он был силен, сильнее, чем ему положено быть. Вампир выходил на прогулки днем, совершенно не боясь солнца. Он проникал в город, не обращая внимания на высокие стены и железные ворота, предназначенные для того, чтобы держать волков за порогом. Он летал, превращаясь в чернокрылую птицу вроде ворона, а какие стены остановят птицу? Мелингер приходил и уходил, когда ему угодно, кормясь молодыми и красивыми, – и недогадливые крестьяне ничего не подозревали, потому что Мелингер предпочитал статных юношей, не трогая хорошеньких дочерей пекарей или прозаичных трактирных служанок.

Он рыскал в трущобах, получая удовольствие от воплей унижаемых сильных мужчин, которых он, прежде чем насытиться, брал силой.

В смерти Мелингер стал всем, что ненавидел при жизни.

– Ты создал меня, отец, – ухмылялся он, замечая отвращение Йерека. – Никогда не забывай этого. Я бы с радостью напился до смерти, но ты решил поиграть в бога и сделал это со мной. Каждая капля крови – на твоих руках, как если бы ты убивал сам, только так я забавляюсь больше. На этот раз мне не придется полжизни провести в твоей тени. Я могу быть самим собой, и знаешь что? Мне нравится человек, которым я стал.

– Ты давно уже не человек, Рот. То, что ты теперь, – не человек.

– Я, черт возьми, тот, кем мне хочется быть, Волк. Мне больше не требуется твое разрешение. Ты дал его мне, когда отнял мою жизнь.

– Мне жаль, Рот, жаль больше, чем ты представляешь.

– Не жалей. Эта смерть – не такое уж плохое местожительство.

Мелингера тянуло к Питеру фон Карштайну. Они были похожи – безжалостные, грубые, смертельно опасные звери, не испытывающие ни малейших угрызений совести из-за убийств ради забавы и развлечения. Они вместе охотились по ночам; Мелингер ел, а Питер играл с едой. Фон Карштайн не разделял страсти Мелингера к мальчикам, но не упускал случая подвергнуть скот замысловатым пыткам, прежде чем предоставить сочную плоть оголодавшему Мелингеру. Их отношения были паразитическими. Они кормились пороками друг друга, обостряли их, толкали друг друга на все более и более грязные грехи.

Йерек отвернулся от своего отпрыска.

Мысль о том, чтобы уничтожить Мелингера, покончить с созданным им самим монстром, не раз приходила ему в голову, но это было нелегко. Их связывало не только «кровное» родство. Их связывало то, через что они прошли при жизни, Волк и его правая рука: общая история.

Невозможность отвернуться от этой истории служила еще одним признаком того, что Йерек фон Карштайн все еще – частично – Йерек Крюгер, Белый Волк. А потому Мелингер жил, с каждым днем зверея все больше и больше.

Мелингер и Питер очень обрадовались, когда одна из приближенных некромантов Конрада, Катя фон Зерт, коснулась ветров магии, и Шайша, шестого ветра, подняв десятки тысяч мертвецов – огромное войско, зараженное Хаосом. Рвущаяся вперед, к Нулну, орда вампиров и зомби обескровливала землю, оставляя за собой разруху и опустошение. Армия Питера ни в чем не уступала войскам его отца, Влада. Хворь и порча, давно терзавшие Сильванию, просочились в Империю. Даже зелень и золото лета поблекли и высохли, затоптанные шаркающими ногами зомби.

Йерек понимал, что армия эта подобна змее. Хитростью и коварством действует она против сильных врагов, ее гибкое тело способно выскользнуть из любых клыков, если они недостаточно крепко сжаты. Голова этой армии – Питер, а Катя фон Зерт и Волк Йерек – ее зубы. Фон Зерт – зуб определенно ядовитый, но укусы ее безрезультатны из-за неумелости фон Карштайна. Вампир не тактик. Он ничего не смыслит в искусстве войны. Он всего лишь бледная немочь, фальшивка, копирующая то, что ему довелось видеть прежде, но без жесткости, которая привела бы к успеху. Как все колеблющиеся, сомневающиеся во всем лидеры, он игнорировал отточенную в боях мудрость Йерека, предпочитая собственных ненадежных советчиков. Осада Нулна длилась уже четыре месяца, истощая их оружие и резервы. Горожане привыкли к мертвецам у своих ворот, привыкли к страху, который должна была внушать эта орда.

А раз враг не боится, раз его мужество не ослабляет страх, приходится действовать окольными путями. К сожалению, Питер встал в позу, требуя, чтобы живые склонились перед ним, или они погибнут – только вот у него не хватало необходимых средств для осуществления угрозы, и слова вампира казались пустыми. Трупы штурмовали стены, но огонь и кипящая смола отгоняли их.

Защитники не собирались смиренно сдаваться. Требования о подчинении они встречали насмешками и градом гнилых овощей, что совершенно выводило Питера из себя. Вампир рвал и метал, плюясь проклятиями и ругая человечество гнусными отбросами. Все кидаемые с укреплений издевки он относил к себе лично. В итоге трое фермеров втащили на крепостную стену полуразложившуюся окоченевшую тушу коровы и сбросили ее вниз, едва не пришибив озлобленного вампира.

– Ты больше не размышляла над той загадкой, Катя? – спросил Йерек некроманта.

– Я еще немного подумала, Волк, и пришла к тревожной мысли, что это скорее не вопрос, а проклятие.

– Выводы есть?

– Либо множество, либо никаких, если это имеет для тебя какой-то смысл.

– Ни малейшего.

– Ничто не доказывает достоверность твоего предположения, что сила Влада фон Карштайна была заключена в перстне-печатке.

– Я знаю, что это правда, так говорит скот. Кольцо было предательски похищено.

Он слышал эту историю в Миденхейме, когда охотился на Мелингера. Зигмариты опустились до воровства, лишь бы способствовать падению графа-вампира. В отчаянные времена человечество способно на крайние меры. Откуда они узнали о восстанавливающей магии кольца, он понятия не имел, но ни секунды не сомневался, что жрецы были правы. Это объясняло внезапный дикий гнев его отца, бросившего все, что он имел, на костер столь необычной для него ярости, а также причину гибели Влада в Альтдорфе. Кольцо – ключ ко всему. Он должен найти его, найти и уничтожить прежде, чем им завладеет еще кто-то. Йерек давно уже начал подозревать, что именно существование кольца было причиной его затянувшейся человечности. Мысль эта превратилась в навязчивую идею, тлеющую одержимость. Волк думал о Мелингере, о бессердечном монстре, чистокровном вампире, которым стал бывший боец, и о Питере с его всепоглощающей ненавистью к живущим, и даже о Конраде с его прихотями и непостоянством. Любой из них, надев на палец кольцо, мог возвыситься беспредельно, стать абсолютным черным властелином. От этой мысли мороз пробирал Йерека до костей.

– Конечно, теоретически в перстне может скрываться некая целительная магия сильнее моей, но я с подобным никогда не сталкивалась.

– Значит, повторить ее ты не можешь?

– Выковать новое кольцо, делающее тебя по-настоящему бессмертным? Нет.

– Хоть на том спасибо, – вздохнул Йерек. – А ты знаешь кого-нибудь, способного на такое?

– Я же говорю, я еще не встречалась с колдуном, обладающим мастерством, необходимым для сотворения подобного артефакта. Возможно, Фей сумела бы, хотя сомневаюсь. Это старая магия, Волк, а древнее знание давно ускользнуло во тьму. Кольцо фон Карштайна невосстановимо и навек утрачено.

– Если Питер добьется своего, мы двинемся к Альтдорфу. Он хочет разнести город по кирпичику в поисках кольца.

– Он дурак.

– Хуже того, он отчаявшийся дурак.

– А он не думал о том, что Зигмариты сожгли старого графа вместе с кольцом? Перстень исчез. Он уничтожен.

– Кто знает, о чем он думает, – если он и вправду думает. Все это чушь. Люди водят за нос нас всех.

– Так что ты от меня хочешь, Волк?

– Усмири дурака.

– Живые сами отлично с этим справляются.

– Нельзя позволить, чтобы это продолжалось, женщина. Они делают из нас посмешище. Это же полный кавардак. – Он посмотрел на стену, по которой гоголем расхаживал туда-сюда человек, передразнивая напыщенный вид Питера. – Один идиот даже объявил, что он происходит из рода истребителя вампиров, ван Хала. Их надо научить покорности. Им надо напомнить, что такое страх.

– И как же ты предлагаешь преподать им этот урок, Волк?

– Предлагать – не мое дело, Питер дал это понять весьма ясно.

– Ерунда, ты же гамайя. Ты отвечаешь только перед новым графом. Если захочешь, я велю своим мертвецам разнести стены по камешку и сожрать живых. Одно твое слово – и это будет сделано.

– А мое слово? – За их спинами стояли неслышно подошедшие Питер фон Карштайн и Рот Мелингер, похожий на лебезящую перед хозяином собачонку. Медовый голос Питера сочился ненавистью. – Мне просто любопытно, чародейка. Мне ты предана так же, как этому сивому дураку?

– Я служу одному хозяину, – холодно ответила Катя.

– О да, моему возлюбленному братцу, как же, как же. Ну так ответь, приказала бы ты мертвецам разнести эти проклятые стены по камешку, если бы я того пожелал.

– Несомненно.

– Я не верю тебе, колдунья, – фыркнул Питер.

– Тогда попроси, мой господин, и узнаешь сам. – Некромант слегка склонила голову, намереваясь этим снисходительным жестом смутить Питера.

– Возможно, и попрошу.

– Давай же, – плотоядно ухмыльнулся Мелингер, – а потом возьми лист из старой волчьей книги и отпусти вампиров, дай им наесться, всем им. Пускай напьются вдоволь. Не будем больше прятаться за спинами зомби. Освободи зверей, Питер. Ты же хочешь этого.

Оскал фон Карштайна был воистину омерзителен. Он оглянулся на человека на стене, того самого, который называл себя Гельмутом ван Халом.

– Ты познаешь страдания, не ведомые ни одному из смертных, – пообещал он, не заботясь о том, что человек не слышит, – и когда ты, наконец, сдохнешь и решишь, что избавился от боли, я верну тебя и буду убивать снова и снова. – Он повернулся к Кате: – Идем, сестра по тени, есть вещи, которые я хочу узнать прежде, чем развяжу тебе руки.

– Тебе стоит лишь спросить.

– О да, спросить, моя маленькая темная обманщица. Именно это я и намерен сделать, хотя сомневаюсь, что мне доставят удовольствие твои ответы.

– Правда редко произносится ради удовольствия, мой господин.

Йерек смотрел вслед уходящей рука об руку паре. Этот интимный жест подобал скорее любовникам, чем врагам. От Волка не укрылось, что Мелингеру неприятно наблюдать подобное зрелище.

– Ревность тебе не идет, – бросил он, отворачиваясь от бывшего друга.

Питер и Катя уже приблизились к стене. Йерек пошел следом и услышал, что кричит вампир защитникам:

– Твое стремление умереть впечатляет, смертный! Однако твои ужимки и кривляния уже перестали быть забавными. Честно говоря, они обернулись хамством. Так что, человечек, я пришел сказать, что ты победил, но, прежде чем твои тупые поклонники запрыгают от радости, хочу пообещать исполнить твое желание. Сегодня ты умрешь, и вы все умрете. Все до единого, женщины и дети, если не склонитесь перед моей властью и не станете служить мне в жизни и в смерти. Пощады не будет! – Последние слова Питер провопил почти в истерике, срывая голос.

Человек на стене улыбнулся, чего Йерек никак не ожидал от того, кто только что услышал свой смертный приговор, и отвесил театральный поклон армии нежити, толпящейся у его порога, намеренно не замечая предводителя вампиров. Питера подстрекали к тому, чтобы он выставил себя еще большим идиотом, чем выглядел раньше. Уловка напомнила Волку отвлекающую интермедию ловкачей-аферистов. Люди хотели, чтобы фон Карштайн не отрывал взгляда от стен, так не значит ли это, что они не желают, чтобы он увидел еще что-то? Где таится настоящая угроза?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю