Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 296 страниц)
Они шли дальше, и маг Стеллан начал выпевать заклинание на языке, которого Женевьева не знала. Он начал слегка светиться, и ей показалось, что она видит вокруг него пляску сопровождающих мага духов. Порой она могла видеть то, чего не видели другие. Голос Стеллана становился все громче в то время, как они двигались по каменному проходу, жесты – все более оживленными. Светящиеся существа вились вокруг него, гроздьями висли на его амулетах, развевали его длинные, как у женщины, волосы. Очевидно, он пробудил великие силы. Он делал это перед другими битвами и был достоин всяческого почтения, судя по их победам.
В конце прохода оказалась старая деревянная дверь с медными вставками, образующими узор. Разглядеть в абстрактных завитушках лицо не составляло труда. Женевьева знала, что этот эффект был хорошо продуман. Ничто в этом месте не происходит иначе как по плану. Плану Дракенфелса. Лицо, которое она увидела, – это та самая бесстрастная маска, которая была на Великом Чародее в Парравоне. Может, остальным виделись другие лица: жестокий родитель, безжалостный враг, неизгнанный демон.
Все это сильно подействовало на Эржбет. Женевьева услышала, как кровь танцовщицы потекла быстрее. Даже Вейдт и Руди напряглись. Только Освальд сохранял ледяное спокойствие и царственное самообладание.
Освальд шел впереди, одной рукой высоко подняв факел, выставив меч, словно слепой – трость. Вплотную за ним следовал Стеллан, проверяя путь с помощью своей магии. Женевьева теперь улавливала в его заклинаниях ритм и повторы и заметила, что Руди молится в унисон с магом, беззвучно повторяя слова Стеллана толстыми губами. Духи мага окружили его, словно защитное одеяние. Сейчас все должны молиться своим богам. Все, у кого есть боги.
Здесь, в сердце Дракенфелса, ночные чувства Женевьевы говорили ей о том, чего она предпочла бы не знать. Словно миллион насекомых копошился на ее коже, жаля ее серебряными жалами, оглушая какофонией писка. Великая опасность была рядом, великое зло. Но чтобы понять это, не требовалась особая острота чувств вампира. Даже бедная глупышка Эржбет могла бы сказать, что они идут в смертельно опасный мрак. Их угасающие факелы выглядели просто жалкими против тьмы внутри крепости.
– Дверь, – произнес Стеллан на рейксшпиле. – Она защищена заклинаниями.
Освальд помедлил и протянул вперед меч. Он прикоснулся к металлу, и посыпались искры. Вставки раскалились добела, над тлеющим деревом заклубился едкий дым. Воображаемое лицо теперь казалось рассерженным и с ненавистью сверкало на них глазами.
– Ты можешь открыть ее, маг? – спросил принц.
Стеллан улыбнулся своей кривой самоуверенной улыбкой:
– Конечно, ваше высочество. Самый обычный заклинатель смог бы преодолеть эти слабые чары. Удивляюсь, что такой колдун, как Дракенфелс, снизошел до подобных вещей.
Маг полез в сумку и, картинно взмахнув рукой, бросил в сторону двери пригоршню сладко пахнущего порошка. Лицо снова потемнело, и Стеллан взялся за дверную ручку. Он повернул ее и толчком отворил дверь, потом отступил в сторону и, усмехнувшись, с поклоном пропустил принца вперед.
– Видите, – сказал он, – это было просто.
И тут маг Стеллан взорвался.
Их всех залило кровью. На двери повисли клочья ткани и мяса. Каменные стены на десять футов позади них окропило красным. Голый скелет Стеллана постоял мгновение, все еще усмехаясь, и рухнул.
Руди, Менеш и Вейдт громко ругались и яростно отряхивались, стараясь избавиться от налипших на них ошметков плоти и обрывков материи. Освальд невозмутимо вытер лицо. Женевьева почувствовала, как в ней поднимается красная жажда, но справилась с ней. Это ей не банкет. Она лучше будет лакать свиное пойло, чем питаться этим. Духи Стеллана исчезли, погибли вместе со своим повелителем.
– Стены, – бросил Вейдт. – Они меняются.
Женевьева взглянула на потолок. Камни плавились, меняя форму. На стенах проступали лица, каменные когти тянулись к путникам. Освальд взмахнул мечом с грацией опытного бойца, и мертвая рука упала на пол и разбилась вдребезги. Руди выхватил двуручный меч, висевший у него за спиной, и принялся рубить наступающих тварей.
– Осторожнее, ты, бандит, – крикнул Вейдт, едва увернувшись от его клинка. – Это оружие не для коридоров.
Под ноги Женевьеве покатилась каменная голова, остекленевшие глаза закатились, вспухший язык вывалился наружу. Одна из тварей, скорчившаяся горгулья, отделилась от потолка и, обрушившись на Женевьеву, вцепилась ей в волосы. Та сжала кулак и ударила существо в грудь. Все равно что бить гору: любая человеческая рука была бы просто раздроблена. Боль пробежала по руке к плечу, и Женевьева поняла, что вновь открылась рана.
От удара горгулья остановилась, опешив, тоненькая трещинка побежала по ее туловищу от корявого плеча к талии. Она вновь устремилась к Женевьеве, скрипя каменными лапами и выставив острые как бритва когти. Тварь подобралась слишком близко, чтобы пустить в ход меч, и продолжала теснить Женевьеву. Стена позади нее корчилась, как живая, и тоже протягивала к ней когти.
Женевьева встала поудобнее, развернулась лицом к стене и выбросила ногу в ботинке, метя повыше, стараясь угодить в трещину. Горгулью отбросило прочь, и она раскололась. Верхняя часть ее туловища соскользнула с нижней и разбилась. На полу осталась лежать груда неподвижных камней.
Они пробивали себе путь среди чудовищ, убивая их, когда удавалось, и продвинулись, в конце концов, через открытую дверь в заброшенный зал, где к обеду был накрыт огромный стол. Еда давным-давно истлела в прах. Так же как и едоки, чьи иссохшие кости осыпались в креслах среди остатков пышных нарядов. Зато здесь было довольно места для хорошей драки, и меч Руди открыл счет. Горгульи падали.
Главарь разбойников встал в дверях, вращая меч вокруг себя, и твари разлетались на кусочки. Наконец он с рыком пнул дверь, сшибив ею последнего врага. Вейдт и Освальд подтащили тяжелые кресла, которыми можно было подпереть деревянную дверь. Они благоразумно забаррикадировались в обеденном зале мертвецов.
Женевьева взялась за свою больную руку и попыталась вернуть кости на место. Она ухитрилась вправить суставы пальцев. Рана ее слегка кровоточила, и она принялась снова зализывать ее. Оставалось надеяться, что внутри не осталось никаких серебряных осколков. Это могло вызвать гангрену, и пришлось бы ампутировать кисть или всю руку. Пройдет не одна сотня лет, пока она сумеет вырастить новую. Шанданьяк на протяжении жизни целого поколения отращивал ухо, отрезанное чересчур рьяным жрецом старой веры.
Она оглядела себя. Ее брюки, башмаки и куртка были грязны и от них исходил такой смрад, словно она ползала по чумным ямам. Другие выглядели не лучше, хотя Освальд нес свою грязь и лохмотья так, будто это были надушенные шелка. А Вейдт никогда и не выглядел иначе; единственное, что оставалось чистым из его вещей, – это оружие.
– Что здесь случилось? – спросил Руди.
– Отравленный пир, – пояснил Освальд. – Одна из наихудших историй о Дракенфелсе. Он явился один, на коленях, ко двору Императора почти шесть столетий назад и сказал, что готов понести кару за свои грехи. Он выплатил щедрые компенсации всем своим еще живым жертвам и молил о прощении на могилах остальных. Он отказался от зла и поклялся в верности богам, которых прежде проклинал. Он поклялся в верности Империи. Все были убеждены, что он изменился. За десять тысяч лет всякий мог бы раскаяться, мог бы захотеть очистить свое сердце. То есть всякий человек. Он пригласил Императора Каролуса и весь его двор сюда, чтобы отпраздновать начало своей новой жизни, и объявил, что Дракенфелс всегда будет открыт как приют для убогих. Некоторые из советников убеждали Каролуса не принимать приглашение на пир, но Император был добрым человеком и слишком молодым, чтобы помнить худшие деяния Дракенфелса. Все они прибыли сюда – Император, и Императрица Ирина, их дети, и весь их двор. Мой собственный предок, Шлихтер фон Кёнигсвальд, сидел среди них…
Они взглянули на валяющиеся останки и увидели драгоценности, лежащие под слоями паутины. У оскалившегося черепа в глазницах были рубины и сетка из оправленных в серебро жемчугов, сапфиров и бриллиантов на голых ребрах. Женевьева сняла с треснувшего черепа потускневший золотой венец.
– Древняя корона. – Руди алчно сверкнул глазами. – Она бесценна.
– Мы вернем ее, мой стоящий вне закона друг, – сказал Освальд. – Тебе будет чем поживиться, но эту корону мы вернем.
Освальд обещал Руди Вегенеру прощение, когда они с победой вернутся в Альтдорф, но знал, как знала и Женевьева, что разбойник не примет его. Когда это благое дело, это благородное мщение будет совершено, он вернется в леса, к вольной беззаконной жизни.
Женевьева смотрела на останки и видела отблески того давнего дня. Зал был чистый, новый, ярко освещенный. Она слышала смех и музыку. Видела блюда, поданные на стол. Красивые мужчины были очаровательны, прекрасные дамы обмахивались веерами. А во главе стола рядом с царственного вида человеком в короне сидел другой, скромно одетый, в простой оловянной маске. Она моргнула, и перед ней снова предстало мрачное настоящее.
– Он отравил их, да? – спросил Менеш у Освальда.
– Да. Только они не умерли. Они были парализованы, превратились в живые статуи. Годы спустя один из фаворитов Дракенфелса покаялся, прежде чем отправиться на виселицу. Он рассказал целую историю о тех непристойностях, что творились перед глазами беспомощных Каролуса и его свиты. Они, видите ли, привезли с собой детей, эти глупые доверчивые дворяне. Хайнрот понял бы их ужас. После того как развлечение окончилось, Дракенфелс так и оставил своих гостей застывшими. Перед ними лежали праздничные яства, а они умерли от голода.
Освальд ударил по столу рукоятью меча. Тот содрогнулся. Разбилась хрупкая посуда, упал канделябр, выскочила из своего гнезда в грудной клетке крыса, рассыпался скелет, все еще разряженный в одеяние верховной жрицы Верены. В глазах принца стояли слезы. Женевьева никогда не видела у него такого всплеска чувств.
– Глупцы!
Женевьева положила руку ему на плечо, и он мгновенно успокоился.
– После этой ночи Дракенфелс больше не будет мучить других глупцов.
Принц прошагал через зал и распахнул двойные двери.
– Пойдемте, фаворит еще и карту нарисовал. Он покупал себе быструю смерть. Покои Дракенфелса находятся в конце этих коридоров. Мы рядом с ним.
«Эта крепость – человек», – думала Женевьева. Башни и стены, коридоры и комнаты, сама скала, в которой вырезано нутро Дракенфелса: это артерии и органы Великого Чародея, его кровь и кости. И отряд Освальда проник в тело Дракенфелса, как нож, подбираясь к его сердцу. Или, может, они были кусками пищи, летящими вниз по его пищеводу. Чем не утешительная мысль?
Из следующих за Освальдом сомнения вызывала только Эржбет. Она разговаривала сама с собой, повторяя имена своих мертвецов.
Коридоры здесь были шире и завешаны гобеленами. На одном были изображены забавы Великого Чародея, на него, должно быть, пошло множество красных нитей. Даже Вейдт побледнел, увидев это.
Освальд бросил взгляд на центральное полотно гобелена и рубанул его мечом. Пыльный гобелен упал на пол, словно сброшенная кожа болотного червя. Менеш поднес к нему факел, и огонь мгновенно охватил его целиком. Следующий гобелен, с групповым портретом каких-то ужасных богов, тоже загорелся.
– Очень умно, ты, безмозглый недомерок, – зло бросил Вейдт. – Хочешь спалить нас всех, что ли? Нечто новенькое по сравнению с привычным для гномов подлым ударом ножом в спину.
Гном выхватил нож и замахнулся. Вейдт взял на изготовку стреляющий дротиками пистолет. Вокруг них все пылало.
– Изменник, да? Как покойный Ули, будь он проклят?
– Я сейчас тебя сделаю мертвым и проклятым, падальщик!
Менеш нанес удар, но Вейдт уклонился. В темных глазах охотника за наградами отражалось пламя. Он тщательно прицелился.
– Довольно! – крикнул Освальд. – Мы забрались в такую даль не для того, чтобы ссориться здесь.
– Вейдт слишком часто кричит «изменник», – недовольно произнес Руди. – Не верю я тому, кого так легко купить.
Разбойник вскинул меч, и Вейдт снова увернулся.
– Этика в устах бандита, это забавно…
– Лучше бандит, чем торговец трупами!
– Твой труп вряд ли стоит тех семидесяти пяти золотых крон, что предлагает за него Империя.
Пистолет вновь поднялся. Меч взлетел в воздух.
– Убей его, и покончим с этим, – сказал Менеш.
Все это было похоже на Вейдта и похоже на вспыльчивого Руди. Но Менеш до этого оставался спокойным, с юмором отбиваясь от нападок Вейдта. Что-то подействовало на них. Что-то жестокое. Женевьева пошатнулась и упала, потому что кто-то прыгнул ей на спину, пригибая ее голову к полу.
– А! Мертвая сука!
Удавка Эржбет уже затягивалась на ее шее. Танцовщица застала ее врасплох. Женевьева попыталась просунуть руки под проволоку, собраться с силами и сбросить с себя Эржбет. Удавка затягивалась все туже. Убийца знала свое дело: обезглавливание годится, все верно. Бессмертие так уязвимо: отсечение головы, боярышник, серебро, избыток солнца…
Женевьева подобрала руку под грудь, уперлась ладонью в камень и рывком вскинулась.
Эржбет попыталась удержаться на ней верхом, словно на необъезженном скакуне, стиснув коленями ее бока. Женевьева напрягла шейные мышцы и протолкнула воздух в дыхательное горло.
Она слышала, как лопнула проволока, и почувствовала, что Эржбет съехала со своего насеста. Женевьева развернулась и ударила. Удар был силен, и танцовщица упала. Эржбет перекатилась по полу и вскочила, в руке ее был нож. В самом ли деле он сверкает серебром, как у Ули?
– И мертвые умирают, кровопийца!
Женевьева ощутила желание убить. Убей эту грязную живую потаскушку! Убей всех этих ублюдочных подонков с теплой кровью! Убей, убей, УБЕЙ!!!
– Боритесь с этим! – вскричал Освальд. – Это магическая атака, заклинание!
Она повернулась к принцу. Знатный мерзавец! Насильник, одуревшее от богатства ничтожество! Пропитанный насквозь духами, чтобы заглушить вонь свой порочности!
Освальд держал ее, встряхивая за плечи.
Кровь! Королевская кровь! Густая, пряная, горячая, молодая, сильная кровь!
Жилка билась на его горле. Женевьева сжимала его запястья своими сильными ладонями, ощущая его пульс. Она слышала стук его сердца, словно размеренный барабанный бой, и видела его насквозь, как студент видит рассеченный труп в анатомическом театре. Вены и артерии, лежащие под слоем мяса поверх костей. Кровь звала ее.
Как давно она не ела? По-настоящему?
Освальд вырвался из ее хватки и дал ей пощечину.
Женевьева пришла в себя и видела лишь его ясные глаза во тьме. Он поцеловал ее в щеку и отошел. Жажда может подождать.
Освальд подходил к каждому по очереди и успокаивал их. Последней была Эржбет. Она забилась в уголок коридора и отказывалась выходить, несмотря на уговоры, размахивая ножом. Освальд перехватил ее руку и отнял нож. «Эта женщина безумна, – поняла Женевьева, – и уже давно».
Эржбет выползла из своего убежища, когда Освальд заговорил с ней, негромко и успокаивающе. Она уцепилась за принца, как цепляется испуганный ребенок за мать, видя в кукольном театре сцену с королем демонов. Освальд оторвал танцовщицу-убийцу от своего плеча и передал ее Руди. Присмиревший, неожиданно посерьезневший разбойник обнял ее – были ли они любовниками, Женевьева не знала, – и Эржбет прижалась к его боку. Женевьева чувствовала, что Вейдт собирался было отпустить замечание о новой обузе, но промолчал. Молодец.
Огонь догорал. Они пошли дальше.
От Эржбет теперь толку никакого. И Вейдт – видавший виды отчаянный Вейдт – был плох. Во время схватки с горгульями он был ранен. Всего лишь царапина на лице, еще один шрам в дополнение ко многим прежним, она продолжала непрерывно кровоточить, и Вейдт сильно побледнел. Он теперь двигался медленно, отставая от остальных. Острота зрения исчезла, и он слишком часто натыкался на стены.
Женевьева услышала лязг и обернулась. Вейдт уронил свой трехжильный арбалет, стреляющий дротиками пистолет и поясной ремень с мечом. Он с трудом плелся, волоча их за собой, как узник – свои цепи с прикованным к ним ядром.
Это было немыслимо. Вейдт никогда не стал бы тащить свое обожаемое оружие по грязи.
Менеш, которому досталось столько обид от охотника за вознаграждениями, подошел к нему и подставил плечо. Вейдт протянул было руку, но промахнулся и неловко навалился на стену. Он сполз по ней и, задыхаясь, затих у ног Освальда. Лицо Вейдта стало пепельно-серым, изо рта потекла слюна, когда он забился в конвульсиях. Гном удерживал его.
– Он не может идти дальше, ваше высочество.
Освальд подобрал пистолет Вейдта. Это была отличная вещица, оружие, приводимое в действие взводом пружины, способное пробить шестидюймовым гвоздем дубовую дверь. Принц проверил, не попала ли в него грязь, и смахнул со ствола клочок паутины. Он вложил оружие в руку Вейдта и сжал ее. Охотник за наградами перестал биться в судорогах.
– Оставим его здесь, – сказал Освальд. – Мы вернемся этим путем.
Вейдт кивнул и приподнял ослабевшую руку в знак приветствия. «Он неправильно держит пистолет, – поняла Женевьева. – Его палец не на спусковой скобе. Если ему не помочь, к рассвету он будет мертв. Но к рассвету все они, возможно, будут мертвы».
Менеш вынул из кармана камушек и подал Вейдту. Охотник за вознаграждениями попытался было поднять его с колена, но тот так и остался лежать там. На округлом обломке камня было выбито грубое изображение кирки.
– Это знак Грюнгни, бога копей у гномов. Удачи.
Вейдт кивнул. Руди, проходя, хлопнул его по плечу.
Эржбет мазнула юбками по его ногам. Освальд отсалютовал ему.
Женевьева взглянула ему в глаза и увидела в них его будущее.
– Скажите, госпожа… Дьедонне, – выдохнул Вейдт, каждое слово давалось ему с трудом. – Каково… это – быть… мертвым?..
Она отвернулась и поспешила за остальными.
Следующим стал Руди, он пал жертвой простенького механического устройства, на взгляд Женевьевы, недостойного Великого Чародея. Всего лишь качающаяся каменная плита пола, с системой блоков и противовесов, со смазанными шарнирами и тремя твердыми, как железо, кусками дерева, весом и длиной с крупного человека. Они вылетели из стены. Два – один на высоте груди, другой на уровне коленей – перед Руди, последний – между ними – сзади. Они сошлись, словно пальцы трехпалой руки, и разбойник повис, зажатый между ними. Слышно было, как хрустят его кости.
Он висел в деревянном кулаке, истекая кровью и бормоча проклятия. Потом деревянные пальцы исчезли так же внезапно, как появились, и он бесформенной грудой упал на пол.
Освальд воткнул меч в стену, чтобы пальцы не смогли снова выдвинуться, и подбежал к Руди. Все было хуже, чем ожидала Женевьева. Он был все еще жив. Стоило ему двинуться, его раздробленные кости внутри превратились бы в сотни ножей.
– Один за другим, – выговорил он. – Этот дьявол умен, мой принц. Вы должны оставить старика Руди, как оставили Вейдта. Возвращайтесь, если сможете…
На руках принца была кровь. Эржбет стояла возле разбойника на коленях, ощупывая его раны, пытаясь отыскать места переломов.
– Останься с ним, – сказал ей Освальд. – Будь настороже.
Итак, всего лишь трое дошли до сердца Дракенфелса.
Это был тронный зал короля Тьмы. Остальная крепость, едва освещенная, казалась пришедшей в упадок, но здесь было безукоризненно чисто и светло от изукрашенных драгоценными камнями канделябров. Обстановка казалась нарочито роскошной. Золото сверкало изо всех углов. И серебро. Женевьева содрогнулась, оказавшись рядом с таким количеством серебра. На стенах висели прекрасные картины. Руди рыдал бы, увидев столько добычи в одном месте. Пробили часы, отсчитывая непонятное время, их единственная стрелка двигалась по странному циферблату. В клетке чистила перья гарпия, удаляя остатки трапезы с покрытой оперением груди. Сердце Женевьевы колотилось так, как не делало этого с тех пор, когда она была по-настоящему живой.
Освальд и Женевьева, осторожно ступая по пышным коврам, обошли зал.
– Он здесь, – сказал принц.
– Да, я тоже это чувствую.
Менеш держался возле стен, тыча ножом в гобелены.
Одна стена представляла собой окно от пола до потолка, забранное цветным стеклом. Отсюда Великий Чародей мог смотреть со своей горы вниз, на Рейксвальд. Он мог видеть даже Альтдорф и следить за сверкающей лентой реки Рейк, бегущей через леса. Цветным стеклом было выложено гигантское изображение Кхорна, Кровавого бога, восседающего на груде человеческих костей. Похолодев, Женевьева поняла, что Дракенфелс не столько поклонялся Кхорну, сколько считал его дилетантом в злых делах. Хаос такой недисциплинированный… Дракенфелс никогда ничего не делал без цели. Там были и другие боги, другие святыни. Кхаин, бог убийства, удостоился скромного склепа. А Нургл, повелитель чумы и разложения, получил отвратительную груду изуродованных останков. Из нее торчала голова Сиура Йехана с выклеванными глазами.
Освальд содрогнулся, увидев обесчещенные останки своего наставника, и смех раскатился по тронному залу.
Шесть столетий назад Женевьева уже слышала этот смех, стоя среди толпы обитателей Парравона, когда убийцу Правящего Дома демоны подняли в воздух и его потроха полетели на горожан. Смех каким-то образом усиливался металлической маской, из-под которой звучал. В этом смехе Женевьева слышала вопли проклятых и умирающих, журчание потоков крови, хруст миллионов ломаемых хребтов, падение дюжин городов, мольбы терзаемых детей, блеяние убиваемых животных.
Он появился, огромный, сидящий в своем кресле. Он был там все время, но магия делала его невидимым.
– Я Дракенфелс, – произнес он тихо, и в голосе его еще звучали отголоски смертоносного смеха, – добро пожаловать в мой дом. Входите на здоровье, чувствуйте себя в безопасности и забудьте о радости, что принесли сюда…
Менеш налетел на Великого Чародея, занеся гномью кирку для удара. С жуткой неспешностью, двигаясь словно существо из расплавленной бронзы, Дракенфелс дотянулся и отбросил его прочь. Менеш отлетел к занавесям и рухнул, вопя. Хлынула кровь. Почуяв ее запах, гарпия заволновалась и захлопала крыльями по прутьям клетки.
Дракенфелс держал в кулаке руку гнома. Она оторвалась так легко, будто это было вареное цыплячье крылышко. Маг склонил голову, рассматривая добычу, хихикнул и отбросил прочь. Рука корчилась на полу, будто живая, оставляя за собой кровавый след, потом замерла.
Женевьева взглянула на Освальда и увидела на лице принца неуверенность. Он обнажил меч, но тот казался таким жалким против могущества Великого Чародея.
Дракенфелс сотворил окно в воздухе, и тронный зал заполнило зловоние горелого мяса. Женевьева уставилась в окно и увидела мужчину, корчащегося в вечной муке, демоны рвали его плоть, черви прогрызали дыры в его лице, крысы глодали руки и ноги. Он выкрикнул ее имя и потянулся к ней, потянулся через окно. Кровь дождем брызнула на ковер.
Это был ее отец! Ее мертвый уже шесть столетий отец!
– Они все при мне, знаете ли, – сообщил Дракенфелс. – Все мои старые души, все тут. Это не дает мне почувствовать себя одиноким в моем скромном дворце.
Он захлопнул окно перед проклятым существом, которое Женевьева любила. Она вскинула меч.
Он перевел взгляд с Женевьевы на принца и снова рассмеялся. Духи собирались вокруг него, духи зла, духи, служащие ему. Они носились вокруг него, как смерч.
– Так вы пришли убить чудовище? Принц без королевства, потомок рода слишком трусливого, чтобы завладеть Империей для самих себя? И жалкое мертвое существо, которому не хватило ума лежать спокойно в своей могиле и гнить? Чьим именем вы осмеливаетесь бросать мне вызов?
Освальд пытался быть храбрым:
– Именем Зигмара Молотодержца!
Слова Освальда прозвучали слабо, эхо едва откликнулось на них, но Дракенфелс помедлил. Что-то происходило под этой маской, ярость поднималась в нем. Его духи роились вокруг, словно мошкара.
Он выбросил руку в направлении Женевьевы, и волна демонов захлестнула ее, отшвырнула спиной к стене, не давая дышать, пригибая к полу, облепляя лицо.
Освальд прыгнул вперед, и его меч рубанул защищенную кольчугой руку чародея. Дракенфелс обернулся к нему.
Женевьева чувствовала, что слабеет, призрачные существа вились над ней. Она не могла дышать и едва шевелила руками и ногами. Ее охватил холод, зубы стучали. И она устала, устала так, как не должна была бы до самого рассвета. Она словно оказалась под лучами палящего солнца, связанная серебряными узами, задыхающаяся в море чеснока. А где-то уже готовили кол из боярышника для ее сердца. Рассудок ее затуманился, она ощутила вкус пыли в горле, и сознание ее угасло.
Так, без чувств, она и пропустила схватку, о которой будут рассказывать во всех балладах. Схватку, которая послужит источником вдохновения для поэтов, менестрелей, скульпторов, художников. Схватку, которая сделает принца Освальда фон Кёнигсвальда героем, прославленным во всем Старом Свете. Схватку, которая заставит некоторых увидеть в принце новое воплощение духа самого Зигмара.
Схватку, которая покончит с Вечным Дракенфелсом.
