Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 240 (всего у книги 296 страниц)

Я смотрел на глаза, это всегда в глазах. Её жёлтые и дикие глаза, янтарные бассейны злобы, но также и нежные. Я всматривался всё сильнее, и чуть было не угодил в её ловушку. Там не было мягкости, обман предназначался для сентиментального противника, которого точно оценил её взгляд истинного хищника. Я пришёл в себя, как только она бросилась. Она была достаточно быстра, почти достаточно, но я был убийцей дольше.

Я прыгнул вверх, бросив перед собой плащ и добираясь до вил, которые торчали над моей головой. Она влетела головой в развевающуюся шерсть и неловко ткнулась в землю. Когда она покатилась по соломе, я дёрнул за ручку, освобождая вилы. Я рухнул на землю в вихре соломы и кровельных балок. Клубок волка и плаща метался по полу, и я нанёс ему проникающий удар рукояткой вил. Я шагнул в сторону, когда часть крыши угрожающе прогнулась, и перевернул вилы, теперь четыре зубца обвиняюще указывали на мой плащ. Его наполнение теперь было намного меньше, и я выдохнул, не ощущая до этого, что всё это время задерживал дыхание, когда увидел девичью голову, высовывающуюся из отверстия для рук. Я убедился, что она останется закутанная в плащ. Мой вкус, как правило, ограничивался женщинами более взрослыми и с более пышными формами, но я не мог отрицать определённую привлекательность в том, что предстало передо мной. Тем не менее, я, прежде всего джентльмен-убийца. Мы присели вместе в луче света в углу сарая, она потирала синяк на плече, а я выковыривал солому, застрявшую у меня в зубах.

Наш разговор был недолгим, но этого хватило, чтобы убедиться, что своего состояния она боится больше, чем любого количества пастухов и фермеров. Я предложил ей устраивать вдохновлённые ночью бесчинства подальше от дома или же, может быть, посеять хаос среди оленей в лесу. Казалось, она едва могла себя контролировать, и я поклялся помочь ей. Мы решили, что её единственный шанс на это – покинуть деревню и поселиться где-нибудь в более глухой местности. Зачем? Я покинул деревню, задавая себе этот вопрос, вдруг почувствовав печаль, даже тревогу, от речистой фразы, которую придумал для себя, что «убийца узнаёт убийцу». Конечно, что-то там было. Может быть, я видел немного от себя в детстве в её дикости и хотел помочь ей преодолеть все препятствия и превратиться из неопределённого дикаря в рафинированного художника смерти. Может быть, я любил её, хотя вряд ли. Я не столь глубоко сентиментален.

Независимо от причины, я решил помочь ей и, выполнив столь простой план, который мы разработали, вернуться обратно к задаче моего работодателя. Вот только, всё пошло не так, святой отец. Другой персонаж входит на сцену моего рассказа, почтенный Каслэйн, и пишет главу, о чьём авторстве я буду сожалеть до конца моих дней.

Этот персонаж, и этот автор – вы.

Каслэйн вскочил на ноги, полы его тяжёлого одеяния вытерли каменные плиты пола. Убийца на диване уставился на него.

– Я наблюдал за вами, пока рассказывал эту историю, и вы с самого начала знали, что это была ваша история, тем не менее, вы слушали. Я рассчитывал на ваше тщеславие, и оказался прав в этом, как и во всём остальном, – он улыбнулся улыбкой волка.

Архи-лектор начал двигаться в сторону двери, с видом человека, который хочет бежать, но не смеет этого показать. Он остановился, услышав шум за своей спиной, и резко обернулся. Человека на диване больше не было. На самом деле священник его нигде не видел. Большое кровавое пятно отмечало место, где он лежал, и мягкая красная подушка из плоти валялась рядом. Почка!

Каслэйн уставился на неё, пытаясь вникнуть. Его разум на ощупь ступал в недружелюбной темноте. Почка была слишком мала, чтобы быть человеческой – козья? Сколько раз он приносил козлёнка в жертву Зигмару в этот святой день, или чьей? Он вспомнил пронзительный крик корчащегося животного и кровь, всегда так много крови…

Разгадка хитрости снизошла на Каслэйна, медленно, но сокрушительно, этого нельзя отрицать. Его лицо исказилось от тревоги, и он обернулся. Убийца стоял между ним и бархатной верёвкой, ведущей к колоколу, с помощью которого Каслэйн мог бы призвать охрану. Он снял с себя окровавленный плащ и стоял перед ним, здоровый и бодрый, на его лице играла улыбка победителя. Каслэйн бросился к двери, но убийца присел и ловко подставил священнику подножку. Престарелый лектор сильно ударился о каменные плиты и прокатился под золочёными бархатными шторами.

Тысячеликий из Магритты шагнул вперёд и резко дёрнул. Шторы упали, собравшись в кучу над священником. Убийца перекатил лектора ударом сапога, несколько раз, пока тот не оказался полностью завёрнут в бархатный кокон. После чего нанёс удар ногой в область, где должна была находиться голова Каслэйна, и приглушённые крики прекратились. Затем он оседлал бархатную личинку и тяжело сел. На секунду, он эксцентрично принял позу рыцаря, скачущего на лошади и начал раскачиваться, как будто и впрямь скакал на коне. Это, казалось, смогло развлечь его на некоторое время, но затем его лицо вновь стало серьёзным. Он полез в сапог и вытащил тонкий стилет, после чего Тилейская Оса наклонился вперёд с этим жалом и начал вырезать отверстие в коконе в том месте, где должна была находиться голова священника. В конце концов, показалось страдальческое лицо архи-лектора, и убийца предупредительно махнул клинком, показывая, что прикончит Каслэйна при малейшей попытке позвать на помощь.

– Ваше нетерпение разочаровывает, и теперь вы не услышите конец моей истории. Истории, часть которой вы написали сам, хотя эту главу напишу я, последнюю главу, в которой появляетесь вы. Я говорил вам, что должен признаться в том, что убил священника. Вы – тот священник, хотя у меня уже не осталось времени, чтобы рассказать вам, почему вы должны умереть.

Магнус переместил взгляд к замочной скважине, но в остальном остался прикован к месту, спина согнута, влажные ладони прижаты к поверхности деревянных дверей. Он видел, как человек уселся на архи-лектора и наклонённый под углом его клинок. Он видел, как человек воткнул его в шею священника, заглушив крик жертвы куском занавески. Он видел, как человек повернулся и вытянул шею, пока он искал глазами пути для отступления.

Магнус слышал и видел всё это, и не смог вмешаться. Он был не в состоянии двигаться, до сих пор. Но когда он, наконец, овладел своим телом, оказалось, что он движется не в ту сторону: его руки тянутся к ручке двери, а ноги не бегут обратно в мраморный зал. Он смотрел, как будто всё ещё оставался всего лишь наблюдателем, как его рука опустилась на дверную ручку. Он выдохнул, когда увидел комнату за дверью, как будто предполагал, что замочная скважина могла показать ему реальность отличную от той, что встретила его сейчас.

Убийца вскочил на ноги. Он двигался в сторону Магнуса, его шаги были размерены, а глаза внимательно следили за мальчиком, как будто рассчитывая расстояние между ними таким образом, чтобы убийца мог допрыгнуть до него в любую секунду. Убедившись в том, что Магнус был один, он запер дверь и прислонился к ней спиной.

Магнус смотрел на двойную кровавую линию на занавеске в том месте, где убийца вытер об неё свой кинжал, пока его концентрация не была разрушена необходимостью вдыхать и выдыхать воздух.

– Мальчик с ведром?

– Да. Да, но…

– Но ты больше, чем это? Да, я уверен. Мы все больше, чем кажемся, – пауза. – Ты не пострадал.

– Ну, похоже.

Вдох. – Что вы будете делать теперь?

– Я закончу свою историю. Разве это не то, за чем ты пришёл сюда?

События не стали развиваться по моему сценарию. Игроки имели свои мотивы, и каждый утверждал своё собственное авторство. Даже мой собственный сценарий, возможно, был написан другим. Как часто я таким путём отвлекался от своей работы?

У Хуго был двоюродный брат, священник Зигмара. Он пришёл, молодой зачаток мужчины с соломой вместо волос и подбородком ребёнка. Он заявил, что будет наблюдать ночью за животными и поймает убийцу. Он обладал рвением солдата в его первом бою, но и ещё кое-чем, важностью офицера, хотя у него и не было войск. Мы были его войском, и он шествовал среди нас, воображая, что мы склоняемся и отдаём честь.

Пастухи насмехались над ним, пользуясь возможностью повеселиться, которой не было у них в последние месяцы. Хуго сделал заявление, что его собственные полномочия распространяются на его молодого кузена в течение всего времени, на которое тот решит остаться с нами в имении. Священник улыбнулся непроницаемой улыбкой и жёстко кивнул.

Он пошёл в поле на третью ночь после своего прибытия. У него с собой был фолиант, с которым он проконсультировался, прежде чем заступить на ночное бдение, облачившись в белый балахон и уйдя во тьму.

Всё это время я не бездействовал. Я ещё дважды разговаривал с девушкой, и каждый раз она уверяла меня, что в эту же ночь покинет селение. И каждое утро я находил её работающей в поле, как если бы мы никогда не говорили. Я не знаю, почему она оставалась, продолжая убивать ягнят всё это время, но, возможно, это было потому, что она нашла во мне некое родство, некоторую доброту, от которой не могла так легко отказаться.

Мы сложные существа, и, хотя я не люблю, когда мои планы прерываются, я не могу сказать, что был не рад от того, что она оставалась. Я не особо беспокоился о священнике, и именно здесь была моя ошибка – не то, чтобы он представлял какую-нибудь опасность для кого бы то ни было, но именно его смерть стала тем, что в конечном итоге разрушило мою стратегию.

Они принесли его тело, изогнутое и влажное от росы. Никто не видел смерть юнца: пастухи нынче были слишком напуганы, чтобы разделять ночные часы со своими подопечными, но следы челюстей оставляли мало сомнений в том, кто был убийцей. После этого события развивались безостановочно. Граф использовал своё влияние, чтобы связаться с архи-лектором Каслэйном в Нульне и обратился к тому же ощущению значительности и возможности, которые впоследствии использовал и я сам.

Каслэйн прибыл на юг с солдатами и охотниками на ведьм, и они нашли её, как я и предполагал. Солдаты прошли по деревне с дубинками и раскалённым железом. Каслэйн не пугал меня, однако на крестьян и рабочих в поместье его прибытие оказало желаемый эффект. Они кланялись и расшаркивались перед его ликом, а за спиной украдкой делали оберегающие жесты.

Хотя их методы были грубы, но оказались достаточно эффективны, и уже через две ночи пребывания Каслэйна в имении, он получил её. Я бы убил его тогда, но в тот момент меня больше заботило, как спасти её. Беспомощность, это не то состояние, к которому я привык или которое я воспринимаю с лёгким сердцем.

Наш последний разговор состоялся в том же сарае, что и первый. Я был зол, опасаясь за свою безопасность и разочарованный её упрямством. Она плохо отреагировала на мой гнев, и разговор закончился ничем. Теперь бы я хотел поступить по-другому. Меня никогда не учили принимать действия судьбы или следовать её прихотям. Я пытался убедить её уйти всеми возможными способами, но она осталась, и я знал, что это было ради меня.

Они пришли, и они нашли её, и они пронзили её копьями. Она забрала с собой троих солдат, я видел это, смотря из толпы, скрывшись под капюшоном и склонив голову. Её мать тоже была там, женщина с тонкой кожей, которая обнаружила родство к крови, когда та потекла перед её лицом. Я так никогда и не узнал её имени. Они привязали её к столбу и выпороли, а на закате предали огню. Мои беспомощные пальцы вонзились в моё запястье, и в тот день я дал безмолвный обет.

Изодранному телу понадобилось несколько часов, чтобы сгореть и превратиться в маслянистый дым, который заставил зрителей закашляться и прикрыть глаза. Каслэйн читал молитву к Зигмару, поставив одну ногу на пепельный череп, мерзкий шест полный политической важности и самодовольной злобы. Я убил солдата той ночью, я не знаю его имени, да это и не то дело, которым я могу гордиться. Я взял его жизнь, когда он спал, и мои слёзы смешались с его кровью.

Утром я собрал её прах в мешок, найденный в разрушенном сарае, и поручил её лесу.

Магнус осознал, что убийца закончил говорить, и поднял голову. Ассасин стоял, вытирая щёку углом бархатной занавески, убирая следы того, что, возможно, было слезами. Он стоял и смотрел прямо в глаза Магнуса. Пристальным взглядом, вызывающим дискомфорт.

– Итак, вот моя история, – сказал Тилейская Оса. – Здесь лежит, возможно, моё самое главное убийство, а я чувствую слабое удовлетворение. Ты почти священник. Ты можешь сказать мне, почему?

Магнус тщательно подбирал слова, судорожно сцепив взмокшие от пота пальцы.

– Я не хочу, сэр, стать одним из ваших убийств, пусть даже и наименьшим из них. Я видел, что происходит с теми, кто слышит ваши признания, – рассвет вцепился в щель под дверью. – Но всё же рискну. Вы видели мало того, что другие видят в смерти, или, возможно, вы знаете, что не можете не убивать, даже если хотите любить?

Мгновение созерцания, мгновение, равное времени падения слезы на каменные плиты, если бы там была такая слеза, не более.

– Ерунда, – ответил убийца. – А теперь я ухожу, чтобы продолжить своё прибыльное дело, и оставлю тебя, единственного, кто видел меня и остался жить.

– Почему?

– Потому что могу. Ты задаёшь много вопросов, мальчик.

– Я…Я хочу спросить другое. Что стало с графом? Он по-прежнему жив?

– Я ухожу, чтобы нанести ему визит. Каким же обличием следует мне воспользоваться на этот раз?

– Сэр, как я могу консультировать вас в этих вопросах, того, кто может использовать в качестве маскировки себя самого?

Хуго стучал в дверь графа Пфайльдорфа костяшками жирных пальцев. Двое мужчин стояли там поздним утром, в каменной комнате, что предшествовала внутренней двери графа, которая поглощала их своею массой. Хуго был всё тем же, но человек, стоявший рядом с ним, был облачён в балахон с капюшоном жреца Зигмара, и, судя по вычурному орнаменту, был важной птицей.

– Проснитесь, господин! – умолял вкрадчивый голос, Хуго оказался в ловушке между двумя начальниками, чьи пожелания вступили в противоречие. – Я бы не осмелился побеспокоить вас в столь ранний час, но я уверен, что вы будете рады встретиться со столь почитаемым гостем.

Наконец изнутри пролаяли вопрос.

– Кто это, сэр? Это Каслэйн, архи-лектор.

Энди Джонс
Мародёры Грунсонна

Не переведено.

Бен Чессел
Ненависть

Я – ненависть. Я – отвращение. Если ты знаешь меня и не ненавидишь – ты нечист. У меня достаточно ненависти к себе.

Виселица в Куртбаде была пуста. Раскачивающаяся на лёгком ветру, верёвочная петля рассматривала деревню, словно какой-то жуткий глаз. Народ Куртбада спал, несмотря на то, что уходил ко сну в страхе. Двое стражников разместились напротив дверей сарая, что служил для деревенских местом собраний, одеяла, в которые они были укутаны, обёртывали их подобно савану. Их вилы лежали на чёрной земле Аверланда, отброшенные. Если бы скромный ветер, что раскачивал петлю, оказался настолько смел, чтобы принюхаться к дыханию этих людей, то он бы учуял вино, много вина.

Полночные часы в разгар охоты на ведьм в Аверланде не стоило встречать лицом к лицу, не укрепившись. Небольшие запасы вина, хранившиеся в Куртбаде ко дню Таала, дню возвращения Весны, были откупорены и розданы по домам. Когда этот день придёт, а придёт он уже скоро, все, кроме самых маленьких детей, поймут.

Теперь всё, что имело значение – тот человек, что был убит.

Гюнтер покрепче натянул толстый шерстяной плащ на плечи, наделав при этом достаточно шума, чтобы разбудить ту, что согревала его постель, из которой он только что выбрался, однако никакой реакции не последовало. Слабый свет луны вряд ли поможет Гюнтеру убедиться, действительно ли она спит. Он пристегнул ножны со своим мечом, ставшим его после того, как отец умер в одну из морозных ночей в начале зимы, и отодвинул запор на двери своего дома, что стал его тем же манером, что и меч. Холод льда на каменных ступеньках, проникший сквозь трещины его милицейских сапог, и ветер сдули остатки опутывавшей его паутины сна. Гюнтер нашёл небольшое утешение в том, что был единственным постоянным милиционером Куртбада, ответственным за жизни более сотни мужчин, женщин и детей. Он выпрямился и направился к сараю, чтобы поглядеть, чем занимались его новобранцы.

Аня подождала, пока за ним не закрылась дверь, прежде чем сесть и затеплить свечу от едва тлеющих в очаге углей, что напоминали подмигивающие в ночных небесах звёзды. Она закрыла дверь на засов, после чего вновь вернулась в постель. Сторона кровати, на которой спал Гюнтер, всё ещё хранила тепло его тела, но быстро остывала. Она проползла в уголок, на котором свернулась, словно кот, в ту ночь, когда Гюнтер забрал её из семьи, уверяя её мать, что ей будет безопаснее с ним. Очень может быть, что это так и было. Впрочем, как могла её мать, что была старше большинства женщин в деревне, сказать высокому, могучему, словно медведь, милиционеру, что он не мог забрать её единственную дочь. В конце концов, это же было ради безопасности Ани.

Аня и Гюнтер не были женаты, и если бы он не был, возможно, одним из самых важных людей в Куртбаде, то это бы не осталось без последствий. Как и всегда, многие люди шептали у неё за спиной и глядели ей вослед, словно могли увидеть следы её греха на её одежде.

Аня свернулась калачиком и думала об этих вещах, глядя на пламя свечи и воск, что плавился и бежал вниз по огарку, словно слёзы. Свеча плакала, пока не умирала.

За деревней, на дороге к Нульну, ночь разорвал испуганный крик и блеск клинков. Человек спрыгнул с лошади и поскользнулся в грязи на обочине дороги. Другой человек прокатился по земле, прижимая запястье ко рту, опавшие зимние листья налипли на его лицо. Борьба была кровава и быстра, как и любая драка. Когда всё было кончено, слабая луна осветила лишь открытую кожу и застывающую кровь.

Победитель боя поехал через лес к Куртбаду, словно ища что-то.

Отто мясник хорошо спал эту ночь, несмотря на мучительное чувство вины. Он привык к нему.

Куртбад располагался на краю Рейксбанкского леса в центре Аверланда, в четырёх днях пути верхом от Нульна. Он лежал возле старого торгового пути, что вёл от этого великого града коммерции и промышленности к форпосту гномов на перевале Мрачный Молот в Чёрных горах. Там в течение многих веков гномы выжимали свинец и железо из обильных недр гор. Затем они грузили руду на телеги и, проходя на своём пути Куртбад, отправляли её прямиком на рынки Нульна, а оттуда во все остальные литейные Империи, что готовы были заплатить самую выгодную цену: золото за сталь. Куртбад в те дни был полон дел.

В конечном итоге жадность гномов превысила их мастерство, и щедрость Чёрных гор иссякла, словно переставшая кровоточить рана. Перевал Мрачный Молот был заброшен, гномы покинули его и вернулись к себе домой, где занялись войной с гоблинами, или чем они там занимаются в обычное время. Куртбад стал городом-призраком, словно навеки погружённым в ночь. Гостиница была закрыта, а её владелец уехал в Нульн вместе с девушкой из Куртбада, на которой женился. Позже она вернулась: с ребёнком, без денег и с клеймом на руке. Гостиница была разрушена. Может быть, в гневе, а может, людям Куртбада просто понадобилась древесина для своих овечьих загонов, ибо жили они в стране волков.

Тем не менее, через одно поколение деревня очистилась от влияния гномов и торговцев, и зарос травой путь на перевал Мрачный Молот.

В эту небольшую деревню, крошечный чёрный стежок на огромной вышитой карте, что висела в главном зале Гильдии торговцев города Нульна, вошёл чёрный конь с копытами из серебра. На его спине сидел высокий мужчина, одетый в чёрное. Он носил шляпу цвета угля с плюмажем из перьев, что, по общему мнению, были окрашены, ибо никто не знал птиц с таким оперением. Он был вооружён мечом и кинжалом, на манер джентльмена, его ботинки из мягкой кожи были также окрашены в цвет безлунной ночи. Его руки были покрыты шрамами и ссадинами, следами давних и не очень сражений, и он держал поводья в левой руке, как будто правая не годилась для этой задачи.

Он сидел на лошади в течение некоторого времени, рассматривая деревню и её жителей, что копошились в рассветном тумане. Он сидел там достаточно долго, пока Вильгельм, наказанный за то, что спал на дежурстве у сарая, не зазвонил в огромный бронзовый колокол. Этот колокол был последним свидетельством времён, когда деревня была связана с гномами-шахтёрами, за исключением ярко окрашенных перекладин в овечьих загонах. Первоначально он использовался, чтобы предупредить караваны, покидавшие горные тропы, что дорога была слишком размытой для безопасного прохождения, и что им следовало дождаться сухого дня. Теперь из колокола, украшенного печатью шахтёров в виде перекрещенных топора и молота, извлекали звук с помощью молотка, так как паровой механизм давно уж приказал долго жить.

Я – змея. Я – червь. В моей крови яд. Я не могу умереть мирной смертью. Я сгорю сейчас, как я сжигал тогда.

Гюнтер услышал звон, когда уже в пятый раз осматривал место, где было найдено тело Грегора. Он знал – здесь были знаки, которые можно прочесть, ответы, написанные на земле, столь же ясные, как освещённый огнями манускрипт.

Так же как он не мог прочесть нацарапанные чернилами завитки на страницах отцовских книг, точно так же он не мог прочесть знаки в грязи, застывшей и растрескавшейся со времени убийства Грегора два дня тому назад. Он нашёл глиняные осколки от разбитой бутылки, но это только лишь ещё больше всё запутало. Единственные знаки, которые он мог с уверенностью прочесть – это глубокие отпечатки его собственных ботинок, четыре комплекта.

Он отвернулся и выпрямился, поворачиваясь лицом к той катастрофе, что в данный момент надвигалась на Куртбад.

Аня выглянула между занавесок гюнтерова дома. Человек молча сидел на лошади, словно скульптура, отлитая из чёрной кожи. Она подумала, что тот скверно выглядит. Он балансировал, подобно пьянице, и, когда она в очередной раз бросила на него взгляд, пошатнулся в седле, словно молодое деревце на ветру. Аня достала башмаки, купленные ей Гюнтером в подарок во время одной из его поездок в Нульн, и отперла дверь.

Она была первым человеком в деревне, кто решился подойти к нему, поэтому поправила волосы, пока осторожно подходила к незнакомцу. Он не показал ни единого признака, что заметил её, так что Аня обошла его лошадь и встала перед ней. Большие карие глаза жеребца критически посмотрели на неё, но голова человека осталась склонённой. На правом запястье мужчины, поверх кожаной перчатки, Аня заметила пятно засохшей крови, опознав её по цвету. Аня видела, что человек был жив: его грудь поднималась и медленно опускалась.

Она набралась-таки смелости и решила обратиться к нему, не обращая внимания на то, что понятия не имела, как следует обращаться к охотнику на ведьм.

Гюнтер перевёл дух и задержал дыхание, пока всё его хорошее настроение улетучивалось. Охотник на ведьм. Только этого им и не хватало.

Он оценивающе оглядел человека. Аня помогла мужчине слезть с коня, который в настоящее время пасся на пышной траве общинного луга Куртбада, прежде чем Гюнтер смог прогнать её в дом. Глупая девчонка. У этих охотников на ведьм не было иной цели, кроме выслеживания и искоренения Хаоса, и он понимал, что, несмотря на то, что где-то в округе разгуливает опасный убийца, (может даже какой-то монстр) человек в чёрном был не менее опасным. Разве она не понимает этого? Конечно, понимает.

Даже сейчас она продолжала наблюдать за тем, что происходит в округе, пока подогревала воду для гостя. Она вцеплялась за любую возможность соприкоснуться с внешним миром, окружавшим Куртбад. Почему она не может довольствоваться им одним? Гюнтер знал, что, скорее всего, только его образование и контакты с армией Империи, были основной причиной, которая позволила привести Аню к нему домой, и это была хрупкая сделка, которую он был полон решимости защитить.

Он обратил своё внимание на охотника на ведьм. Человек сидел, прислонившись к стене его дома, словно увядший цветок, за исключением того, что Гюнтер знал, что единственные цветы, хотя Гюнтер не знал цветов расцветки Смерти. Гюнтер обратился к нему, соблюдая все формальности, приветствуя его в Куртбаде и интересуясь, какие дела привели столь достойного джентльмена в их деревеньку.

Когда человек заговорил, то голос, вышедший из его рта, был слишком слаб, словно горло его было слишком мало для слов, которые он хотел произнести. Но даже это небольшое усилие заставило его поморщиться от боли и закрыть глаза. Его имя было Дагмар, и он действительно был охотником на ведьм, и он знал о бедах, свалившихся на Куртбад. Так что у Гюнтера не осталось иного выбора, кроме как предложить ему гостеприимство своего дома.

Дагмар лежал в чужой постели и размышлял о стропилах. Они были из дуба, и они были стары. Словно крепкие рёбра, что удерживали соломенную кожу крыши от разрушения, они встречались в могучей балке из большого круглого ствола, на котором до сих пор ещё виднелись в некоторых местах остатки коры. У одного края он заметил висевший на стене арбалет, хорошо смазанный и поддерживаемый в рабочем состоянии. Другой конец занимали горшки для приготовления пищи, а также различные травы, пучки корней и специи.

Дагмар повернулся в постели и посмотрел на девушку, которая что-то мешала в горшке. Словно резкий удар кнута, боль пронзила его ребра, когда он пошевелился, так что Дагмар ограничился лишь мимолётным взглядом, прежде чем вновь вернуться к созерцанию соломы над головой. Серый солнечный свет проникал сквозь прорехи в соломе и ложился на него, словно резаные раны.

Он позволил девушке снять с него ботинки, но в остальном он был одет в ту же, неподходящую для охотника на ведьм одежду, в которой прибыл в городок. Бой в лесу прошлой ночью чуть было не стал последним в его карьере, и лишь самоуверенность его противника спасла охотника на ведьм. Дагмар терпеливо ждал девушку и рагу, которое она делала, и спрашивал себя, могла ли удача изменить ему.

Ане пришлось кормить мужчину, так как он сам не мог нормально сесть. Гюнтер не стал говорить ей его имя, объяснив это тем, что некоторые вещи ей знать не стоило. В данный момент он отсутствовал, занимаясь лошадью, или отправившись за дровами или чем-нибудь ещё.

Она терпеливо кормила человека, отметив, что он был довольно-таки вежлив. Он сказал ей своё имя, пытаясь в ответ узнать её. Так она узнала, что его зовут Дагмар, и назвала своё имя в ответ. Какой от этого мог быть вред? Из того, что она знала про охотников на ведьм, это были достойные люди, которые охотились на монстров по всей Империи. Она никогда в жизни не видела одного из них, но Гюнтер иногда упоминал о них в своих многочисленных рассказах о путешествиях по Империи. Если он пришёл сюда, чтобы поймать убийцу Грегора – разве это было плохо?

Она посмотрела на забрызганную грязью и покрытую кровью одежду человека. Наверное, стоило раздеть его и выстирать его дорогую одежду, под ней явно скрывались раны. Гюнтер не стал протестовать, когда человек забрался в своей грязной одежде на кровать, но Аня видела его лицо. Ей не хотелось ещё больше рассердить его. Не сейчас.

Я – зло, и оно пожирает меня. Во мне нет места ни для чего, кроме ненависти. Во мне нет ничего, кроме болезни. Не прикасайтесь ко мне.

Гюнтер колол дрова так, словно каждое полено было головой врага. Он видел много лиц, когда колун глубоко входил в колоду: гоблинов, бретоннцев, мужчин, которых он убил, или почти убил. Но в первую очередь, он представлял себе лицо монстра, что, вероятней всего, убил Грегора: чешуйчатый, с бивнями и клыками. Голова твари развалилась с приятным треском, но внутри ничего не оказалось. Он поднял свой топор для coup de grвce, но вдруг лицо, которое он видел, стало лицом гостя, и Гюнтер сдержал удар.

Злясь на себя за недостойные и негостеприимные мысли, Гюнтер говорил себе, собирая поленья, что охотник на ведьм не сделал ничего, чтобы вызвать у него неприязнь. Возможно, он мог бы стать тем недостающим ресурсом, который бы помог разобраться с проблемой и поймать убийцу. Он решил обратиться с этим к Дагмару, после того как они все поедят, и вернулся в дом с хорошим настроением.

То, что он увидел, пройдя через низкую дверь, уничтожило его добродушие, словно демон-волшебник, изгнавший его в иной мир.

Аня вытерла лоб Дагмару одним из платков Гюнтера и села рядом с ним, пока тот задремал. Когда Гюнтер вернулся с дровами, она как раз чистила рану на правой руке человека. Рана была не очень глубокая, но из неё вытекло много крови, а края были рваные, словно свежевспаханная земля. Она попыталась снять перчатку, но охотник на ведьм сжал кулак. Видно боль была очень сильная.

Она промыла руку и запястье, но больше не пыталась снять перчатку. С рукой явно было что-то не то: она имела выпуклость там, где её быть не должно. Он говорил о стычке в лесу. Возможно, именно тогда он и сломал кость. Когда Гюнтер предложил ей пожить некоторое время у матери, пока незнакомец гостил в его доме, она лишь отмахнулась от него. Гюнтер, может быть, и был великим воином, но он понятия не имел, как ухаживать за раненным человеком. Когда он попытался ей приказать, она напомнила ему, что их не связывают никакие обеты, и до той поры, как это случится, она подчиняется лишь своей матери.

Разговор стал более горячим, так что она вынуждена была отложить перевязь, которую зашивала, и встать к нему лицом.

Именно в этот момент Дагмар вылез из своей постели, и, извинившись, попросил воды умыться.

Острый комментарий Ани о хороших манерах гостя, явно не стал тем, что могло бы успокоить Гюнтера.

Когда Дагмар вернулся, она уже ушла, а Гюнтер сидел за чашкой супа. Охотник на ведьм не мог сказать, что было более горячим: мужчина или огонь.

Двое мужчин обнаружили, что могли довольно свободно общаться, и Дагмар осознал, что мог иметь намного больше общего с этим человеком, чем думал поначалу.

Со своей стороны, Гюнтер был удивлен тем, что так легко доверился охотнику на ведьм, и был вынужден слегка пересмотреть своё отношение к представителям этой профессии. Этот человек, Дагмар, хоть и был осведомлён об искажённых тварях Хаоса, но отличался от любого охотника на ведьм, о которых когда-либо слышал Гюнтер.

Дагмар разговаривал с Гюнтером в течение нескольких часов, предлагая различные варианты для защиты деревни. Дагмар рассказал, что некоторые мутанты имеют мощные, толстые шеи, так что могут пережить повешение. После чего предложил – и это была лишь одна из множества его идей – строительство костра с колом по центру, дабы преступник, попавший в плен, мог быть сожжён на нём.