Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 296 страниц)

Джонатан Грин
Буря магов

Буря магов

Не переведено.

Дерево-виселица

Прочная дубовая дверь гостиницы с треском распахнулась, и в то же мгновение всё, что могла предложить разгулявшаяся погода – а ничего кроме грязного дождя и пронизывающего ветра у неё с собой не было – ворвалось в «Забитого телёнка». Было трудно поверить в то, что дело происходило в начале весны. Скорее могло показаться, что осень или зима вновь овладели этими холмами.

Грольст, коренастый, с жирной кожей хозяин таверны, оторвался от протирания грязной влажной тряпкой столь же грязного стакана. Он бросил неприветливый взгляд из-под нависших бровей на фигуру, стоявшую в тени дверного проёма, и на темнеющее ночное небо за спиной незнакомца. Человек нырнул под притолоку и закрыл за собой дверь. Отвратительный ночной плач ветра и бичующий мир дождь вновь стали приглушённым воспоминанием, отделённым толстыми каменными стенами. Опираясь на длинный сучковатый посох, фигура вошла в круг света, отбрасываемый свечами с круглого канделябра, подвешенного под потолком.

Грольст подозрительно оглядел вновь прибывшего. Хмурое выражение его красного лица не изменилось ни на йоту. Несмотря на то, что прибывший был закутан в просторную мантию цвета тёмного вина, хозяин разглядел, что находящийся под ней человек был высок и худ, словно гончая. Он был грязен и неопрятен. Выглядел пришелец лет на пятьдесят. Его грязные чёрные волосы на лысеющей голове были растрёпаны, так же как и длинная, клочковатая, поседевшая до белизны борода. Кожа туго обтягивала лицо, ещё больше подчёркивая его ястребиные черты.

При более внимательном рассмотрении, Грольст заметил, что в некоторых местах одежды седобородого человека были прожжены. Кроме того, висевшие на его шее и одежде амулеты отбрасывали металлический блеск. Грольсту даже показалось, будто он видел блестящий птичий череп, медный ключ, висевший на поясе – или, может быть, это было золото – и рукоять меча, выступающую из-под складок плаща. Сопровождаемый стуком посоха по полу, незнакомец подошёл к барной стойке.

Пришелец в красных одеждах оглядел ряд пыльных бутылок и глиняных кувшинов, без особой системы расставленных на кривых полках за спиной трактирщика.

– Стакан этого…луска, – ворчливо сказал человек, выкладывая пару медных монет на барную стойку. – Ненавижу дождь, – добавил он, не обращаясь ни к кому конкретно, выжимая воду из своего плаща.

Грольст откупорил покрытую сажей бутылку и налил в меру прозрачного остландского пойла в небольшой стакан. Он моргнул, когда острые алкогольные пары достигли его ноздрей. Луска была огненной Остландской самогонкой, нимало не уступающей водке, кою предпочитали кислевиты, и горло пьющего она обжигала почище, чем пламя саламандры. Требовалось наличие определенного вкуса и огненного темперамента, чтобы выпить сей обжигающий даже нёбо напиток, не говоря уже о том, чтобы получать от этого удовольствие.

Возможно, незнакомец имел какую-то связь с Кислевом. В нескольких словах, что произнёс человек, можно было различить акцент, характерный для овцеводов южных провинций Империи, но, с другой стороны, незнакомец носил длинные висячие усы, предпочитаемые в здешних северных землях, что граничат с суровым Кислевом, владениями Царей. Незнакомец, наверняка, много путешествовал.

Он взял свой стакан и присел за стол рядом с огнем, пылающим в сердце огромного камина. По платью человека Грольст предположил, что он, скорее всего, учёный, занимающийся исследованиями в какой-нибудь из областей академических наук, или что-нибудь подобное. Из того, что он путешествовал в одиночку, без телохранителя, хозяин решил, что у него были и другие, не столь явные средства защиты, которые он мог призвать в случае экстренной ситуации. Грольст снова посмотрел на посох.

Фидорф никогда не знал большого наплыва посетителей, так как немногие решали сойти с главной дороги и спуститься в лесистую котловину и расположенный в ней посёлок. «Забитый телёнок» лежал примерно посередине между основными местами остановки путешественников и был ограничен лесными зарослями с одной стороны и угрожающе нависающей грядой холмов с другой. Купцы, наёмники, коробейники и паломники, в основном, предпочитали оставаться на ночлег в более крупном посёлке Шарфен, который по дороге из Мидденхейма лежал приблизительно за пол лиги до Фидорфа. Или же шли ещё дальше по лесной дороге, добираясь до гарантируемой каменными стенами безопасности Фельсмауэрна, где-то в полулиге впереди по дороге на Хергиг.

Вывеска над дверью едва ли была необходимым атрибутом для «Забитого телёнка», хотя и проливала свет на причину отсутствия в этих краях крупной торговли. Изображение головы зверолюда на качающейся над входом в трактир доске яснее ясного говорило о том, что здесь, на границе Мидденланда и Хохланда, среди заросших мрачным лесом просторов, были владения этих врагов человечества. Глубокие леса прятали их лагеря и логовища с родовым камнем. Сбиться с пути в этих краях означало смерть. Быструю и неотвратимую.

Фидорф являлся одним из тех очагов цивилизации, цеплявшихся за жизнь в океане хаоса и варварства, в землях, где – что бы ни утверждал Император, живущий в своём комфортабельном дворце в далёком Альтдорфе – дикая природа была госпожой. И воистину жестокой была её власть – власть красных клыков и когтей. Деревня была слабо мерцающим огоньком одинокой свечи в бескрайней темноте диких земель, где жители были жертвой суровых времён года и жестокой жизни.

Время от времени скот жителей Фидорфа рождал на свет чудовищно изменённое потомство. Когда это случалось, то мать и ребёнка отделяли от стада, их туши уничтожали, и больше ни единого слова не произносилось об этом, ибо неосторожные речи могли привлечь внимание охотников на ведьм, а эти люди не славились своим терпением, пониманием или сдержанностью.

И если какой-нибудь случай приводил путника на эту дорогу, то каждый житель Фидорфа знал, что следовало сделать.

После того как Грольст внимательно осмотрел незнакомца, он оглядел остальных посетителей таверны, что нашли укрытие в эту ненастную ночь в его заведении. Обычные завсегдатаи – местные лесники и остальные деревенские жители, среди которых был и кузнец – сидели за столиками главного зала и столь же настороженно, как и хозяин, рассматривали новоприбывшего, заставляя того чувствовать себя кем-то наподобие вестника чумы. Но кроме него был и ещё один посетитель, занесённый дорогами судьбы под крышу «Телёнка» в эту ночь и не входивший в обычный круг – закованный в броню дорожный патрульный.

Атмосфера в таверне была угрюмая и настороженная, говорили сдержанно, словно заговорщики: в зале было двое незнакомцев, и им явно не были рады. Незнакомцы означали проблемы. Народ Фидорфа предпочитал вести замкнутый образ жизни. Это казалось наилучшим выбором – держаться подальше от большого мира за границей тёмных лесов, окружавших их посёлок – как им, так и их предкам.

Кузнец глядел на незнакомца в красной мантии, но при этом и патрульный, сидевший на другом конце бара, не избежал его осторожного наблюдения. Именно на этом человеке остановился изучающий взгляд Грольста. Патрульный был одет в плотный кожаный камзол и сильно изношенные клетчатые штаны, а также защитный хауберк. Его шлем, увенчанный хвостом омара, лежал на столе перед ним.

Он прибыл раньше в тот же вечер, и Грольст опасался его ненамного меньше, чем вновь прибывшего с всклокоченными волосами. Патрульный заплатил за один кувшин эля, и это было единственное, что он сделал с тех пор. Он, несомненно, наслаждался краткой передышкой, перед тем как вновь окунуться в суровую, неумолимую реальность, царившую снаружи. Его кожаная куртка и клетчатые штаны высохли в чадном тепле, пропахшего хмелем, табаком и древесным дымом трактира. Никто на самом деле не был настолько храбр, чтобы бросить вызов этому человеку, но кинжальные взгляды, которые периодически бросали в его сторону постоянные посетители заведения, достаточно красноречиво говорили об их потаённых желаниях.

«Забитый телёнок» вряд ли вообще когда-нибудь имел незнакомых посетителей, так что сразу двое за одну ночь вызывали у Грольста беспокойство, делая угрюмого хозяина ещё менее благодушным, чем обычно. Конечно, трактир имел комнаты, которые можно было сдать на ночлег, но Грольст уже и забыл, когда они использовались для путешественников, а не неверных супругов, творивших свои похотливые дела подальше от ревнивых глаз своих половин. Это было слишком опасно на его вкус, особенно тогда, когда жители Фидорфа всеми силами старались избежать облечённых властью слуг императора Карла-Франца, охотников на ведьм или иных других незнакомцев, что могли бы сунуть нос в дела жителей посёлка.

Здесь же находился и последний пьяница, сидевший в одиночестве, и его Грольст знал. Человек, казалось, едва ли был осведомлён о делах в посёлке и его окрестностях, он просто печально смотрел на дно своей кружки, его плечи поникли, а на лице висело выражение угрюмой печали. Вне всякого сомнения, он имел все основания для того, чтобы смотреть столь печально. Ответственность за жертвы на этот раз вошла в его дверь.

Патрульный поднял кружку и одним глотком выпил остатки местного эля, после чего поднял свой молот и целеустремлённо пошёл обратно к стойке. Солдат сверлил трактирщика своим пронизывающим стальным взглядом, заставляя Грольста чувствовать себя ещё более неуютно. Хозяин ощущал, как его тело покрылось мурашками под этим взором, и, чтобы снять напряжение, почувствовал необходимость что-нибудь сказать.

– Уже уходите?

– Возможно, – сказал патрульный, в его голосе прозвучал тщательно скрываемый культурный акцент, но, кроме него, там так же было и подозрение.

Грольст тут же пожалел о том, что раскрыл рот, но и поймал себя на мысли, что же такого натворил явно знававший лучшие времена человек, что вынужден был стать бродячим воином, патрулирующим имперские дороги и защищающим законопослушных граждан, которые путешествовали по этим дорогам, особенно в нынешние неспокойные времена.

Манеры патрульного заставляли Грольста чувствовать себя достаточно неудобно, чтобы спровоцировать ответную реакцию.

– Хорошая ли охота была нынче на дорогах императора?

– Достаточно неплохая, – ответил патрульный. – Вашу деревню, кажется, миновали неприятности, что удивительно, учитывая, что в окрестных лесах собираются стада зверолюдей, а на Империю надвигается война, подобной которой не было со времён Магнуса Праведного.

– Война, вы говорите? Я не знал об этом. В наш медвежий угол даже война не заглядывает. Так что привело вас в наш тихий край?

– Я извиняюсь, я забыл представиться, – сказал суровый солдат, слегка улыбнувшись, хотя его стальной взгляд остался столь же неумолимым, как и раньше – Меня зовут Людвиг Хоффенбах. Тёмные времена настали для Империи, и все люди должны сыграть свою роль, чтобы отразить надвигающуюся бурю Хаоса, угрожающую поглотить землю. Вы слышали, я надеюсь, что некогда величественный город-страж Вольфенбург пал под натиском орды северян в прошлом году?

Я сам был призван для содействия имперской комиссии и должен был встретиться здесь с ещё одним моим соотечественником. Посещал ли Фидорф храмовник церкви Зигмара?

– Вы имеете в виду, охотник на ведьм? – сказал хозяин, чувствуя, как вокруг его шеи затягивается верёвка.

– По имени Швайц.

Грольст сглотнул. Он почувствовал, как кровь в его венах обратилась в лёд. Он бросил тревожный взгляд поверх бронированного плеча патрульного и увидел, как присутствующие в баре украдкой обменялись взглядами. И только тут Грольст заметил, что постоянно висевший внутри «Забитого телёнка» шум разговоров затих, все посетители: лесники, местные жители и кузнец напрягли слух, пытаясь подслушать разговор между трактирщиком и солдатом. Единственным, кто, казалось, не обращал никакого внимания на происходящее вокруг, оставался печальный мужчина, уныло глядевший на дно своей кружки с элем.

– Охотник на ведьм? – сказал хозяин, стараясь сохранить тон весёлым и не показать своего беспокойства.

Краем глаза Грольст увидел, что незнакомец в багровом так же пристально, как и завсегдатаи – если даже не более – прислушивался к разговору и как неловко заёрзал при упоминании охотника на ведьм. Грольст понимал его чувства.

– Нет, здесь не было никого похожего.

Патрульный слегка наклонился, и Грольст не мог не заметить, что его рука в перчатке лежала на рукояти молота, торчавшего из-за пояса.

– Вы уверены? – спросил Хоффенбах с той же жёсткой улыбкой на губах и сталью в глазах.

– Определённо, – ответил Грольст, после чего заставил себя рассмеяться. – Я бы запомнил, если бы храмовники Зигмара посетили мою жалкую лачугу. Нет, никого похожего здесь не было.

– Очень хорошо, – сказал Хоффенбах, поправляя кольчугу и убедившись, что хозяин видел не только его инсигнию императорской комиссии, но и руку, по-прежнему покоящуюся на рукояти молота. – Спасибо за содействие, – он повернулся к двери трактира – Тогда я, пожалуй, пойду.

С этими словами патрульный развернулся на подкованных каблуках и приготовился покинуть уютный бар, окунувшись в ночные чащобы за надёжными каменными стенами таверны. Перед дверью Хоффенбах обернулся, бросив хитрый взгляд на незнакомца в красной мантии.

Затем он ушёл в холод, ветер, дождь и темноту.

Грольст вновь занялся протиранием кружки влажной тряпкой, стараясь не обращать внимания на неразбериху от тревог и возможностей, царившую в его мыслях после этого визита. Они должны действовать быстро. Как бы Грольст не тешил себя надеждой, что Фидорф более не увидит патрульных в ближайшее время, это было маловероятно.

Скрип отодвигаемого стула отвлёк Грольста от размышлений. Трактирщик неохотно оторвался от своего занятия и увидел, как «багровая мантия», в свою очередь, направляется к барной стойке. «Что ещё?» – с обидой подумал хозяин.

– Есть ли у вас комнаты? – спросил всклокоченный незнакомец. Тёмные пятна воды, пропитавшей подол его мантии, постепенно уменьшались, по мере того, как плотная ткань высыхала в теплом воздухе таверны.

Как только человек произнёс эти слова, в мозгу трактирщика зародились семена идеи. Он не ждал, что «красная мантия» останется. Он думал, что, как и патрульный, незнакомец продолжит свой путь, когда допьёт свою выпивку, даже если на улице будет ночь.

Грольст почувствовал, как улыбка искривляет его уродливые губы. Как только он почувствовал это, то тут же вернул раздражённую гримасу на лицо, делая вид, что недоволен тем, что кто-то решил потратить его время, на самом же деле желая, чтобы воспользовались услугами его заведения.

– Если вы можете заплатить за это, то да, – ехидно произнёс трактирщик.

– У меня есть деньги, – рука незнакомца исчезла в глубине его одеяний, после чего он вытащил на свет пухлый кожаный кошель.

Глаза Грольста невольно заблестели от этого зрелища.

– Ну, возможно, я смогу что-нибудь сделать, – пробормотал он неохотно, хотя мерцание в глубине его чёрных зрачков выдало его истинные мысли. Но незнакомец не заметил выражение глаз трактирщика. Он был слишком занят тем, что глядел, с почти не скрываемым раздражением, на каменистые лица завсегдатаев заведения.

– Я хочу удалиться немедленно, – произнёс незнакомец, когда хозяин забрал оплату.

– Не могу ли я предложить вам ещё немного выпить, прежде чем покажу вам вашу комнату? – предложил Грольст, демонстрируя невиданную для себя щедрость.

Незнакомец одарил трактирщика подозрительным взглядом, ничего не ответив. Грольст смиренно выдержал взгляд мужчины. На мгновение ему показалось, что он увидел огонь, горящий в глубине глаз незнакомца, и его свирепость заставила Грольста мигнуть и отвести взгляд.

– Ладно, почему бы и нет?

Грольст снова откупорил бутылку луски, один запах огненного духа которой заставлял слезиться глаза. Когда он наливал напиток в стакан незнакомца, то чувствовал, что взгляды всех присутствующий в баре были устремлены на него и нежеланного гостя. Даже печальный человек поднял на них глаза, оторвавшись от созерцания бездонной глубины своей кружки. Сквозь одно из грязных, собранных из разных стеклянных кусков окна Грольст мог видеть раздутый бледно-жёлтый шар выпуклой луны, вынырнувшей из серых облаков позади деревьев на вершине холма, и он заметил, что его мысли блуждают, отвлёкшись на то, что должно было случиться позже в эту ночь.

Жертва должна быть принесена в ближайшее время – и она будет принесена. Жителям Фидорфа не нравились незнакомцы, вторгающиеся в тихую, изолированную жизнь их деревни, но и для них можно было найти применение. У Фидорфа был собственный метод защиты от хищных зверолюдей и им подобных тварей.

– Вот, – сказал он, наливая незнакомцу двойную порцию в чистый стакан. – Ваш вид говорит о том, что вы должны найти приятной возможность согреться, особенно в такую ночь, как эта. За счёт заведения.

Герхарт Бренненд оглядел выделенную ему комнату в «Забитом телёнке». Он был впечатлён. Это было больше, чем он ожидал. Номер был тесным и практически не украшенным. В комнате была одна кровать из нетёсаных досок и стул со сломанной ножкой. Стены были покрыты настолько тонким слоем штукатурки и столь «аккуратно», что в некоторых местах проглядывали доски внутренней обшивки стен. Кроме этого в комнате было одно окно, застеклённое треснувшим стеклом, дребезжавшим под ударами ветра и дождя, поливающего внутренний двор трактира, из окна открывался вид на конюшню. Черепица крыши конюшни была мокрой от грязной дождевой воды, которая стекала в прикреплённые к крыше водостоки и неустанным водопадом лилась на потемневшие под ливнем камни мощёного двора.

Как только Герхарт сел на застеленную тонким матрасом кровать, на него тут же навалилась волна усталости. Он чувствовал беспокойство, несмотря на изнеможение, которое угрожало окончательно сломить его. «Вот до чего дошёл волшебник из Огненного Ордена», – подумал он, жалея себя. Некогда он был держателем ключей Азимута, занимая одну из почётнейших должностей, а теперь пал столь низко. Воистину, никогда ещё в своей жизни он не был настолько беден. Его когда-то великолепная мантия была обожжена и вытерта от долгого ношения, но, по крайней мере, он хотя бы высох. Не было ничего, что маг огня ненавидел бы больше, чем дождь, кроме, возможно, наводнения.

И хотя он внезапно ощутил, как кости онемели от усталости, Герхарт по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке. Это было из-за вопросов патрульного в таверне и разговоров об охотниках на ведьм. Он уже достаточно встречал представителей их фанатичного, параноидального рода и новая встреча явно не была тем, о чём он мечтал.

В попытке изгнать эти мрачные мысли из своей головы он прилёг на кровать, и веки неожиданно налились тяжестью, словно всё напряжение последнего года разом навалилось на него. Но, как только он закрыл глаза, мрачные лица встречаемых им ранее людей, охотящихся на тех, кто практиковал тёмные искусства и падших слуг мрачных богов, пришли, непрошенные, в его голову. Первый – обличитель Шрейбе, с лицом, покрасневшим от праведной ярости. Затем появились жестокие черты спокойного священника Стилворда с выбритой на макушке тонзурой – брата Бернара. Герхарт невольно вспомнил следы самоличного умерщвления плоти клирика, показывающие, что он страдал во имя Зигмара. Религиозный экстремизм и нетерпимость, воистину, вряд ли могли считаться положительными чертами характера.

Герхарт почувствовал непреодолимую сонливость. Ну, и конечно, Готфрид Вердаммен с лицом, покрытым ожогами и волдырями от очистительного огня…

Внезапный шум под окном вырвал его из воспоминаний. Дверь конюшни стучала под ветром, что бушевал во дворе трактира. Слегка стряхнув с себя сон, он поднялся с кровати и посмотрел сквозь треснутое окно на тёмный, поливаемый дождём двор.

Сквозь слипающиеся веки он увидел фигуру в плаще, скользнувшую в открытую дверь и со стуком закрывшую её за собой на защёлку. Волшебник моргнул, пытаясь прочистить взор, но фигуры уже не было. Действительно ли он кого-то видел?

Ещё одна волна усталости нахлынула на Герхарта, так что он был вынужден присесть обратно на кровать, почувствовав, что ещё чуть-чуть, и ноги под ним подогнутся. Что он только что видел? Конечно, это мог быть всего лишь конюх, который отнёс корм лошадям в конюшню. Однако обострённая паранойя Герхарта не позволила ему так легко поверить во что-то столь простое и очевидное. Что за таинственные дела могут происходить в этой конюшне в такую ночь, как эта?

Он больше не мог бороться со сном. Давящая на него после столь долгого изнуряющего пути усталость и размеренный стук дождя по крыше окончательно лишили его сил, так что он заснул мёртвым сном, стоило лишь его голове коснуться пахнущей плесенью подушки.

– ТЫ уверен, что это сработает?

– Не волнуйся. Я обо всём позабочусь.

– Но жертва должна быть принесена сегодня вечером.

– Я же сказал тебе, что позабочусь об этом.

– Так что, моя Гертруда в безопасности? Действительно?

– Сейчас, да. Помните, мы обязаны сделать всё для нашего защитника, как делали наши предки в прошлом. Мы должны принести жертву. У каждого из нас есть своя роль. Одна смерть лучше, чем гибель всего села. Благо многих – единственное, что имеет значение. Благо многих.

Грольст стоял в окружении группы людей, тайно собравшихся во тьме конюшни, запах соломы и старого конского навоза сильно бил в нос. Их было четверо – четыре сгорбленные фигуры, чётко очерченные в омытом дождём лунном свете. Кроме коренастого трактирщика здесь были кузнец, печальный мужчина из таверны, а также дородный бородатый лесник. Грольст оглядел тёмную конюшню.

Все в деревне – по крайней мере все, достигшие совершеннолетия – знали правду о Фидорфе, но было нечто в их мрачной тайне, что до сих пор вызывало у них чувство дискомфорта, когда приходилось говорить об этом открыто.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что позаботишься об этом? – спросил широкоплечий кузнец с едва сдерживаемым гневом в голосе.

– Нужно иметь немного веры, не так ли? – сказал трактирщик, незаметно улыбаясь во тьме.

– Хватит шуточек, Грольст, – прогрохотал лесник. – Сейчас не время для дурачества. Я видел рост активности зверолюдей в лесах на границе наших земель. На самом деле, никогда ещё за всю свою жизнь я не видел такого количества тварей. Мы все должны беспокоиться об этом. Мы должны убедиться, что наша деревня по-прежнему защищена. Мы не можем пропустить жертвоприношение.

– Мы и не пропустим, – заверил их коварный, словно змий, Грольст. – С ним не будет никаких проблем. Я добавил маковой соломки в его стакан. Он не мог почувствовать её за огненным вкусом луски. Он проспит до конца времён. Ничто не сможет разбудить его до того, как мы используем его в наших целях.

– Тогда мы сделаем это сейчас, – хрипло произнёс кузнец.

– Мы сделаем это сейчас, – согласились остальные.

«Чужаки всё же могут иногда принести пользу», – думал трактирщик, когда соучастники выбрались из конюшни в ночь.

Из своего укрытия за провисшей крышей сарая патрульный Хоффенбах смотрел сквозь пелену дождя вниз, на «Забитого телёнка», стоявшего в окружении чахлых деревьев. Он увидел, как четыре человека появились из полуоткрытых ворот конюшни. Снаружи ожидала осёдланная лошадь шайрской породы, пыхтящая и раздражённо фыркающая в дождь. Мужчины несли что-то, на первый взгляд напоминавшее неуклюже завёрнутый куль. В этот миг свет луны осветил их, и Хоффенбах увидел, как из складок плотной ткани вывалилась рука, когда один из мужчин изменил хватку на тюке, и Хоффенбах в то же мгновение понял, что они тащили: они перетаскивали тело. Он вряд ли сильно ошибся, если бы предположил, что это был бородатый незнакомец с посохом, которого он видел в таверне.

Хоффенбах смотрел и ждал, дождь постукивал по металлической поверхности его шлема, увенчанного хвостом омара.

Один из группы – Хоффенбах был практически уверен, что это был деревенский кузнец – взял поводья шайрской лошади и успокаивающе положил руку ей на морду, пока остальные взваливали пленённого ими человека на её спину. Человек был мёртв или просто без сознания? Хоффенбах не имел никакой возможности выяснить это. Что заинтриговало его, так это то, что вместе с пленником к седлу лошади приторочили сучковатый посох и меч в ножнах, который, по предположению патрульного, также принадлежал находившемуся в коматозном состоянии человеку.

Если бы он начал действовать прямо сейчас, то, пожалуй, смог бы их остановить, но тогда он не добрался бы до сути происходящего, и, возможно, упустил бы возможность узнать, что произошло с охотником на ведьм Швейцем. Хоффенбах знал, что неряшливый хозяин лгал, когда говорил ему, что не видел охотника на ведьм, но сколь много он знает на самом деле? По его участию в ночных трудах, Хоффенбах сделал вывод, что достаточно много.

«Нет», – решил Хоффенбах, ощущая в руке успокаивающий вес своего боевого молота, он пойдёт за ними и поглядит, куда фидорфцы потащат пленённого ими незнакомца в багровой мантии. Он уже видел подобных ему, работавших вместе с ним в Имперской комиссии. Практикующий искусство магии. Налагающий заклятия. Волшебник.

Как только группка людей, ведя в поводу лошадь с её ношей, сошла с дороги на извилистую тропу, ведущую в лес, патрульный, сохраняя дистанцию, неслышной тенью скользнул за ними во тьму. После того как компания вошла в лес, устрашающе светящийся диск луны над ними скрылся за пеленой хлещущего землю дождя. Выйдя из ореола света, даваемого трактиром, они открыли заслонки фонаря, который прихватили с собой, и путь перед ними осветил круг жёлтого света.

После того как они оставили между собой и трактиром несколько миль пути, тропа пошла в гору. Они шли неторопливо, так как кузнец внимательно управлял конём, обходя выступающие камни и выпирающие корни деревьев. Мужчины шли осторожно, опасаясь поскользнуться на земле, постепенно превращаемой дождём в болото.

Уходя всё дальше и дальше по своему пути, группа углубилась в чащу, и с каждым шагом становилось всё тише и темнее, стволы деревьев более искривлёнными, заросли тернистыми и дикими, а тропа менее заметной. Хоффенбах почувствовал беспокойство. По его мнению, это место какое-нибудь стадо проклятых зверолюдей вполне могло бы назвать домом.

Затем они вышли на поляну на вершине возвышавшегося скалистого холма. Хоффенбах мгновенно нырнул за пень срубленного молнией бука и увидел перед собой нечто, перед которым остальная часть леса показалась приятной древесной пасторалью.

Дерево было огромным, безо всякого сомнения большим, чем любое другое дерево, виденное им в лесу, его искривлённый ствол, с огромным количеством растущих из него голых уродливых ветвей, вздымался в небеса. Вершина дерева казалась обвиняющим перстом, указующим в затянутое тучами ночное небо, словно бросая вызов богам. Хоффенбах не мог понять, к какому виду ранее принадлежало дерево. Его огромный размер намекал на дуб, но цвет его шершавой коры, серый и походивший на гранит в свете луны, пробившемся на поляну сквозь ветви высоких деревьев, больше напоминал что-то, созданное из пепла. Его извращённая натура отличалась от любого творения природы, которое знал Хоффенбах. Впрочем, возможно, дерево вовсе и не было творением природы.

Однако не только искривлённая форма дерева вызывала такой всепроникающий ужас, окутывающий поляну, словно саван покойника. Тела на различных стадиях разложения были развешаны на его ветвях. Некоторые из них были не более, чем покрытые лишайником скелеты, слабо скреплённые остатками мускулов, другие же – просто костями, свисающими из мха, словно обглоданная молью пеньковая верёвка. Среди ужасных трофеев попадались и свежие тела, ещё облачённые в доспехи или одежды, носимые ими при жизни, их плоть была серой с зеленоватым оттенком, головы склонились на бок, глаза выклеваны из глазниц, на устах застыла ухмылка смерти.

Тела людей разных профессий и происхождения висели на ветвях, покачиваясь на ветру, что дул через поляну, лаская древо-виселицу. Ещё более гнилые куски верёвки сиротливо свисали с верхних ветвей дерева, тела, что некогда были подвешены на них, лежали в трухлявой листве, устилавшей гнилую почву этого места. Хоффенбах заметил грудную клетку, неподалёку торчал расколотый череп.

Именно в этот миг он увидел, наполовину похороненные в грязи и мульче, покрытые красной патиной звенья могучих цепей. Каждая из них была одним концом прикреплена к стволу – охватывая петлёй его ствол или крепясь к металлическим клиньям, вбитым глубоко в дерево, а другим концом – к одной из каменных глыб, расположенных по всему периметру поляны и вросших в землю. Хоффенбах даже вообразить не мог, зачем.

Порыв ветра принёс к нему отвратительную вонь разложения. Он мог попробовать его вкус на языке, и Хоффенбах наряду с растущей тревогой почувствовал, как волосы на его спине встают дыбом. Дождь, нежной скороговоркой поющий в листьях, наконец прекратился. Дерево-виселица, казалось, не столько росло, сколько выталкивало себя из гнилой земли. Воздух на поляне был тяжёлым от запаха плесневелых листьев, мокрой глины и разложения – запаха порчи.

И лишь тогда он узнал в одном из трупов, висящих на дереве, своего старого партнёра – Швайца.

Тело охотника на ведьм медленно раскачивалось на ветру, словно жуткий маятник, его голова была наклонена в одну сторону под неестественным углом, плащ разорван в клочья, а глазницы были чёрными, кровавыми провалами. Хоффенбах видел, что концы некоторых ветвей погружёны в тело мёртвого охотника на ведьм, словно их воткнули в труп специально, преследуя некоторые тёмные цели. Это выглядело, фактически, словно их рост направляли. Что за мерзкие деяния свершались здесь? Возможно, жители не ограничивались тем, что просто подвешивали своих жертв.

Только одно, более-менее напоминающее разумное объяснение происходящему на его глазах, мог придумать Хоффенбах, что жители Фидорфа в каком-то ошибочно-извращённом заблуждении приносили дереву жертву, веря, что это – скармливание гниющей плоти трупов голодным корням – как-то защитит их от его пагубного воздействия. В своих путешествиях по всей Империи он действительно слышал, рассказываемые шёпотом легенды о подобных варварских методах, некогда применявшихся в древние времена.

Тем не менее, скрываясь за пнём поваленного дерева, он по-прежнему не спешил вмешиваться в происходящее. Если чему и научили его годы работы патрульным на дорогах Его Императорского Величества – это терпению. Он будет смотреть и ждать подходящего момента.