Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 118 (всего у книги 296 страниц)
Король Праха
Эссенский брод. Сильвания. Зима, 2010
Ганс бежал с поля боя под покров леса, прихватив тело убитого графа и его отрубленную голову.
Горе его было безмерно.
Он брел вперед, автоматически бормоча себе под нос одно и то же, снова и снова:
– Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо.
Но сколько бы раз он ни повторял это заклинание, глубоко запрятанная часть его разума понимала, что хорошо уже никогда ничего не будет. Фон Карштайн мертв. Его граф погиб.
Он бережно баюкал безжизненную голову.
Непостижимо, что жалкий человечишка вроде Шлиффена мог зарубить графа в момент его триумфа. Это было неправильно. Фон Карштайн был таким прозорливым. Он во всем видел красоту. Во всем…
Но это была не вся правда. Это говорило его горе – и он не слышал ничего другого. Мир вокруг него был мертв. Мир был пустыней. Граф-вампир доказал свою беспощадность, превратив Старину Ганса в хладнокровного убийцу. Сознание своей вины беспрестанно стонало у него в голове, мешая связно думать. Обрывки разговоров крутились в мозгу, и в каждом из них, по крайней мере, один голос принадлежал графу. Слезы струились по его щекам. Слезы горя и вины. Он видел, как бросился к графскому мечу Шлиффен, но ничего не сделал. Он просто стоял и смотрел, точно кролик, пригвожденный к месту взглядом охотника и дожидающийся смертельного удара. Если бы он что-то предпринял… если бы хоть попытался… граф, быть может, остался бы жив.
Он понятия не имел, что ему делать сейчас.
Ганс слепо брел по лесу, спотыкаясь о пни и ползучие корни. Через тридцать шагов подлесок превратился в непроходимые дебри, и Ганс упал на колени, уложив мертвого графа на одеяло из прелых листьев и сгнивших веток. Так он и стоял над трупом, всхлипывая, пока горе не осушило душу, пока не кончились слезы.
Он поправил графские одежды, придавая мертвому хозяину приличный вид. Граф всегда был так внимателен к своей внешности. Голову мертвеца Ганс все еще держал в руках. Он зачесал длинные черные волосы назад, чтобы они не падали на глаза, и только тогда благоговейно положил ее на место. Мертвый взгляд был невыносим. Ганс осторожно закрыл глаза графа. Кожа фон Карштайна была холодна. Слишком холодна для того, кто погиб так недавно.
– Но он умер не сейчас… Он был мертв все время, что я знал его.
Ганс скрестил руки графа на его груди.
На перстне-печатке фон Карштайна запеклась кровь.
Она могла принадлежать кому угодно: этой ночью пролилось достаточно крови, а фон Карштайн всегда был в гуще сражения. Но Ганс знал, что это была кровь графа, а не чья-то еще.
Мысль о том, чтобы взять кольцо, оставить его себе, мелькнула у него в мозгу.
– Грабить мертвых нельзя, – пробормотал он.
Ганс собрал листья и ветки, чтобы прикрыть тело графа. Земля была слишком тверда и не позволяла вырыть голыми руками даже самую мелкую могилу, так что он соорудил пирамиду, навалив палую листву, хворост и камни на труп фон Карштайна. Это защитит его от голодных зверей.
Человек постоял над могилой, не зная, что еще полагается сделать. Так что он не сделал ничего.
– Прощай.
И Ганс медленно поплелся обратно к белым палаткам.
Познер пытался утихомирить Изабеллу. Она была в гневе, какого Ганс еще ни видывал. Женщина яростно рвала волосы, одежду – на себе и на том, кто, к своему несчастью, оказывался у нее под рукой. Трое вампиров Познера лежали у ее ног в луже порченой крови. Когти Изабеллы исполосовали их лица, клыки разорвали глотки.
Ганс даже не мог себе представить, что она чувствует. Ее любовь, ее вечная любовь была зарублена одним ударом. Потеря наверняка окончательно сокрушит ее и без того хрупкий разум.
Трофеи победителя
Эссенский брод, Сильвания. Зима, 2010
Возвышение Познера было кровавым и свирепым. Он убивал всех и каждого, кто вставал на его пути.
Верность не в обычае повелителей нежити; их сердца черны. Они были одной породы, но это не значило, что они станут проливать слезы по павшему брату. Не многие будут тосковать по фон Карштайну, зато все без исключения захотят, пользуясь случаем, занять его место. Не будучи по-настоящему преданными бывшему графу и его вдове, большинство вампиров в лагере не горевали. Пока Изабелла выплакивала свое сердце и поносила небеса за несправедливость случившегося, ее приближенные строили планы и закидывали крючки, выискивая союзников в борьбе за власть.
Вампиры жаждали власти.
У нежити не существует ни сообщества, ни аристократии, ни особ голубой крови. Вампиры страстно желают власти и добиваются ее силой или хитростью. Слабость карается смертью – окончательной, истинной смертью. Нет никакой преемственности по праву рождения. Никакой эстафеты от поколения к поколению. Власть берется силой.
И Герман Познер понимал это.
Он расхаживал по присмиревшему лагерю, наблюдая за формированием всевозможных альянсов, присматриваясь к потенциальным гнездам будущего бунта. Нет, он раздавит их прежде, чем они соберут плоды. Тем, кто откажется признать его право на владычество над мертвыми, он даст шанс, предложит выбор – совсем как Влад несколько часов назад со скотом.
Правда, фон Карштайн говорил: «Служи мне в жизни или служи мне в смерти», а Познер слегка изменит предложение для своих братьев: служи мне в жизни или служи мне своей смертью.
Его люди этой ночью прочесали ряды вампиров, отбраковывая слабаков и приверженцев старой гвардии. После их уничтожения осталось ядро, которому более или менее можно было доверять.
Он не надеялся удержать их в подчинении богатством.
Вероломство – вот что оживляло застывшие сердца вампиров.
И все же Познер наслаждался мигом победы.
Он сделает Изабелле предложение, от которого глупо будет отказываться, и это утвердит его положение в качестве нового графа.
Буря почти прошла, дождь едва моросил, ночь прояснилась. Грозовые тучи, скрывавшие звезды, прогнал дующий без устали ветер. Он шелестел и бубнил что-то по всему лагерю. Угли костра, который разложили вампиры, чтобы сжечь части тела Шлиффена, слабо тлели. Угасающий огонь бросал красноватое зарево на лица кровососов, наблюдающих, как убийца графа превращается в пепел и дым. Пока горел костер, они не разговаривали и не двигались.
Познер оставил их, не мешая траурной церемонии.
Он отвел полог главного шатра и нырнул внутрь.
Шатер ослеплял готической роскошью. Граф, как всегда, окружил себя наипрекраснейшими вещами: коврами из Амхабала и Судрата, что в далекой Аравии, благовониями из Шуанг-Кси в еще более далеком Катае, декоративными раковинами из Сартозы, резными костяными канделябрами из Инда и множеством других драгоценных изделий. Фон Карштайн был коллекционером. Он хранил сувениры, как другие хранят воспоминания. Познер взял драгоценное яйцо, похищенное фон Карштайном из дворца в Прааге.
Удивительно, что фон Карштайн захватил с собой в поход на Империю подобные вещи. Яйцо было бесценно, как и большинство из произведений искусства, хранящихся у графа И у него есть имя… Азову? Познер никак не мог надивиться на безделушку. Яйцо было вырезано из цельного куска лиловой яшмы, украшено завитками желтого и белого золота и усыпано бриллиантами в оправе в виде цветов из красного золота. Крошечный рубиновый зажим открывал миниатюрную копию стеклянной гробницы Арианки, изготовленную из золота и алмазов. Все это было выполнено с какой-то извращенной иронией. Познер предположил, что это работа Вальпургиса.
Познер поставил яйцо обратно на деревянный комод.
В одной только этой палатке сокровищ было достаточно, чтобы годами жить по-императорски.
Но безделушки фон Карштайна Познеру ни к чему.
Ему нужна только власть…
Граф обладал страницей одной из девяти великих книг Нагаша. Если существует одна страница, наверняка есть и другие. Познер мог только воображать, какие возможности откроют перед ним книги, если одна-единственная бумажка сумела поднять мертвецов и превратить их в несокрушимую армию.
Вот такой власти и жаждал Познер.
Настоящей власти.
Не жалких соглашений и договоров, опирающихся на вероломство, чтобы казаться надежными.
Воющий меч фон Карштайна лежал на столе в центре шатра. На черном клинке, точно ржавчина, запеклась графская кровь. Познер взял его, проверяя, по руке ли ему оружие. Меч тихо и пронзительно застонал.
Вампир улыбнулся, качнул меч, словно взвешивая его, и сделал несколько быстрых выпадов. Меч вел себя в руках просто идеально, Познер никогда не владел ничем подобным. Клинок как будто обладал собственной волей: сверхъестественная уравновешенность и точность были не чем иным, как его ненасытной жаждой крови и убийства. После четырех головокружительных пассов, высоких и низких ударов и контрударов воющий клинок взмолился, прося крови, и Познер обнаружил, что отложить сейчас меч почти невозможно. Где-то в самой сердцевине оружие стенало, вымаливая пищу. Он уронил клинок и с отвращением попятился от него.
Эта вещь была живой.
Вампирский меч графа-вампира – кровавое товарищество, наверняка выкованное в адских ямах Нижнего мира Морра.
– Чего ты хочешь?
Он даже не заметил съежившуюся в углу Изабеллу, прижимающую к пышной груди рубаху своего мертвого мужа.
– Тебя, – ответил Познер, и в голосе его не было ни следа иронии или страсти.
– Я чувствую его запах, – сказала Изабелла, околдованная обманом чувств, навеянных рубахой. – Он все еще здесь. Он не ушел. Он не покинул меня.
Она скорчилась на полу жалким клубком. Красные от слез глаза тонули в глубоких тенях, сквозь бледную кожу просвечивали синеватые вены. Она выглядела, как сама смерть.
Познер опустился возле женщины на колени и нежно пригладил ее волосы, чтобы они не падали на глаза.
– Его нет. Я сам не могу поверить в это, но он ушел. Пора встать и показать свою силу, Изабелла. Прекрасная Изабелла. Сейчас здесь нет такого существа, которому не хотелось бы увидеть тебя мертвой, ты это понимаешь? Ты – последнее звено, связующее нас с прошлым, с Владом. Они похоронили бы тебя под храмом Зигмара, если б могли.
Она яростно затрясла головой, отвечая если не на его слова, то на тон. Познер нырнул на самое дно синих озер ее глаз, но не увидел в них ни проблеска понимания. Она пребывала где-то в собственном мире. Он не знал, как до нее дотянуться. Все, что он мог, – это говорить.
– Я тебе помогу. – Он пытался вложить в свой голос как можно больше убежденности. – Выйди отсюда со мной. Встань рядом со мной. Присоединись ко мне, и никто не пойдет против нас. Я сумею защитить тебя от них, милая, прекрасная Изабелла. Ты будешь в безопасности. Я стану твоим графом.
– Нет, – выдохнула она, выворачиваясь из-под его руки. – Нет. Нет. Он не бросит меня. Нет. Он вернется. Он меня любит.
Познер с трудом подавил раздражение. Он встал и потянул женщину за собой.
– Пойдем со мной. Пусть они увидят нас вместе. Тебе не придется ничего говорить. Просто стой и будь прекрасной, Изабелла. Ты можешь? Можешь это сделать для меня?
– Нет, – повторила она.
Пальцы Познера переплелись с ее пальцами.
– Обопрись на меня.
– Нет. – Казалось, это было единственное слово, которое Изабелла могла выговорить. Бесконечный поток отказов. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Медленно и бережно он повел ее к выходу из палатки.
Он знал, что все глядят на него, тьма не могла скрыть всеобщее любопытство. Они ждали, что он сделает ошибку. Но этого не случится. Он ведь Герман Познер.
– Все решено, здесь и сейчас. Эта женщина – моя невеста по праву силы. Любой, кто осмелится отрицать это право, пусть говорит сейчас или замолчит навеки.
– Я отрицаю, – произнес голос, который Познер уже не думал услышать когда-либо вновь.
Восставший из праха
Эссенский брод, Сильвания. Зима, 2010
Он смотрел на привидение. Это было невозможно.
Смерть вампира – финал, для него нет спасения от пыток вечности. Смерть – это конец.
Твоя душа расщепляется. Она не знает покоя. Не знает воскрешения. Не знает возврата. Ты – пустой сосуд. Нет ничего, что могло бы вернуться.
И тем не менее…
Влад фон Карштайн шел сквозь толпу. Ветер отбросил назад непокорную гриву черных волос графа, обнажив полосу запекшейся крови, уродующую шею.
Но это не мог быть фон Карштайн. Разум Познера лихорадочно метался, самые невероятные мысли наталкивались друг на друга, пререкаясь и стремясь быть услышанными. И одна вопила громче остальных: фон Карштайн мертв. Он был убит.
Познер видел это собственными глазами. Шлиффен снес голову графа-вампира воющим клинком. Это было просто невозможно. Он не мог быть жив. Это все, должно быть, Ганс. Проклятый проныра стоит за этим загадочным фокусом. Не зря он куда-то исчез.
Это какой-то трюк. Трюк, и ничто иное.
– Я буду весьма благодарен, если ты отпустишь мою жену, – небрежно бросил фон Карштайн.
От взгляда его леденело сердце.
– Ты не он. Он мертв.
– Как и все мы, не так ли?
Кое-кто из вампиров хихикнул, отзываясь на черный юмор графа. Познер даже не улыбнулся. Он чувствовал, что его второпях воздвигнутый мир рушится на глазах.
Но потом он ухмыльнулся – это была ухмылка хищника, полная коварства.
– У тебя тут ничего нет. Твои подхалимы истреблены. Даже лизоблюд Ганс бросил тебя. Тебя окружают мои вампиры. Мои. Они верны мне.
– Верны? – насмешливо переспросил граф. – Что мы знаем о верности, Герман? Особенно ты. Уж тебе-то должно быть это известно.
Познер оттолкнул от себя женщину.
– Ты хочешь ее? Она твоя. У тебя есть время, – он взглянул на небо, – пока лик луны не очистится от туч. Беги, спасайся. Иначе я уничтожу тебя на месте. Ты уже погиб однажды. Убить тебя снова, наверное, не так уж трудно, раз с этим делом справился один из стада. Давай же, улепетывай.
– Нет. – Спотыкаясь в грязи, Изабелла рвалась к фон Карштайну. – Нет. Нет, – повторяла она. Добежав до супруга, она заколотила сжатыми кулачками по его груди, истерически визжа: – Нет-нет-нет-нет-нет-нет!
Фон Карштайн не дрогнул.
– Ты мне нравился, Герман, – сказал он разочарованно. – Но все мы ошибаемся.
И граф вампиров зарычал, выпуская на волю зверя в себе. Кости его лица затрещали и вытянулись, челюсти разошлись, демонстрируя смертоносные клыки. Он оттолкнул Изабеллу и согнулся в боевой стойке.
– Дерись.
Познер закинул руки за спину и выхватил из ножен свои клинки-близнецы. Лунный свет замерцал на серебре. Вампир осторожно двинулся по кругу, не отрывая взгляд от графа.
– Ты собираешься осилить меня голыми руками, Влад? – Губы его искривила ухмылка маньяка. Клинки плясали в его руках, плетя между двумя соперниками гипнотизирующий узор смерти.
А потом он услышал пронзительный вой проклятого меча фон Карштайна.
Он не мог обернуться. Он не осмеливался отвести взгляд от графа, ищущего слабость в защите Познера.
Но краешком глаза он заметил угловатую фигуру Ганса. Графский прихвостень держал воющий меч.
Познер рванулся в атаку со стремительностью молнии. Он бросился вперед, мечи полоснули воздух по обе стороны головы фон Карштайна, но граф с какой-то нечестивой изворотливостью уклонился от удара, даже вроде бы и не пошевелившись. Познер пригнулся и резко выбросил вверх ногу, рассчитывая опрокинуть противника, и одновременно взмахнул левым клинком. Другого этот маневр живо выпотрошил бы, но фон Карштайн отпрыгнул назад, сделав безукоризненное обратное сальто и легко приземлившись. Он протянул руку, дожидаясь, когда Ганс подаст ему меч, а Познер тем временем восстанавливал равновесие.
– Герман, Герман, Герман… – Фон Карштайн приподнял воющую сталь, перекинул меч из правой руки в левую и обратно. Он привстал на цыпочки, затем качнулся назад на пятки. – Немногословный ты человек.
Познер ответил молчанием.
Где-то в глубине своего естества Познер слышал звук, повторяющийся снова и снова. Вой. Животный вой. Он скручивал душу жгутом. Лицо Познера изменилось – зверь внутри него, вампирская сторона его натуры, вырвался на свободу.
– Смерть слишком почетный конец для такого дерьма, как ты.
Одним неуловимым движением Познер прыгнул вперед и сделал выпад – так стремительно, что увидеть его клинок, метнувшийся к сердцу фон Карштайна, было практически невозможно. Сталь зазвенела о сталь – это граф почти небрежным поворотом запястья отвел клинок противника, а графский меч в свою очередь обогнул оборону Познера и взлетел к его горлу. Познер парировал удар. Левый клинок поймал воющий меч графа, скрестившись с ним на долю секунды, давая правому возможность вонзиться в живот фон Карштайна.
Фон Карштайн встретил клинок правой ладонью. Познер уставился на кровь, выступившую между пальцами графа вампиров и потекшую по перстню-печатке.
Этого-то и добивался фон Карштайн – чтобы соперник отвлекся.
Он шагнул вперед, левой рукой ловко разъединил клинки и с размаху погрузил острие воющего меча глубоко в шею Познера. В последний момент он смирил ярость удара, намеренно не дав клинку отрубить противнику голову.
Познер отшатнулся, глаза его расширились от боли и потрясения, из зияющей раны хлынула порченая кровь. Левую руку свела судорога, и пальцы разжались, выпуская кривой меч. Тот упал в грязь и задрожал, воткнувшись в размякшую землю. Рука потянулась к шее, словно пытаясь остановить поток крови. Познер хотел заговорить, но в горле его раздалось лишь невнятное бульканье.
Он увидел подлизу Ганса, стоящего возле Изабеллы.
Так близко к нему.
Казалось, он может достать его рукой.
Он поднял правую руку и метнул меч, точно кинжал. Слабая предсмертная улыбка дрогнула на губах Познера, когда он увидел, как тяжелый клинок вонзился точнехонько в центр груди Старины Ганса, раздробив кость и пронзив сердце подхалима.
Ганс попятился, попытался выпрямиться, но рухнул. Его движение было чисто рефлекторным. Он был уже мертв.
– Ты никогда… не нравился… мне, – выдавил все-таки Познер и скорчился в приступе кровавого кашля. Затем он поднял глаза и увидел приговор во взгляде фон Карштайна. – Теперь кончай.
– Нет, – сказала Изабелла фон Карштайн, чей разум наконец-то впервые за долгие часы просветлел. – Дай мне.
Она протянула руку за мечом мужа. Граф-вампир охотно отдал ей клинок. Познер опустил голову, ожидая последнего смертельного удара.
Миг – и Познера не стало.
Белый волк
Швартхафен, Сильвания. На исходе зимы, 2049
В эти дни смерть стала постоянным гостем. Это была долгая и горькая война. Порой Империя выходила победителем, порой силы тьмы безжалостно поглощали живых. Смерть всегда бродила поблизости. Люди еле сводили концы с концами. Они не осмеливались заглядывать в будущее. И все же даже во мраке огонек надежды отказывался затухать. Народ привык к этому злу, многие прожили с ним всю свою жизнь. Некоторые старики припоминали времена до нашествия сильванского графа вампиров, фон Карштайна. Солдаты считали их рассказы своего рода мифом.
Каждый кого-то да потерял в этом противостоянии: братьев, отцов, друзей, сестер, жен, матерей, дочерей, любимых. Смерть не считалась с полом. Она не ограничивалась полями сражений и траншеями. Смерть проникала на улицы городов. Женщины сами сеяли зерно и снимали скудный урожай. Булочники, мясники и бакалейщики выкручивались, как могли, по крохам, точно скупцы, пополняя бесценные запасы в надежде обмануть голод.
Войны жестоки по отношению к детям и старикам – к тем, кто не знает ничего другого, и к тем, кто все еще помнит иную жизнь, когда свежие фрукты, мясо и парное молоко не были роскошью, которую не купишь ни за какие деньги.
Повсюду свирепствовали болезни. Хворь всегда расцветает там, где пустеют продуктовые склады. Холера и дизентерия работали на армию фон Карштайна, кося людей тысячами.
И народ Империи продолжал выживать. У него не было выбора, хотя смерть поджидала повсюду, скрываясь под множеством личин.
Сорок лет сражений.
Сорок лет умирания.
Сорок лет потери любимых.
Сорок лет отчаянной надежды, что когда-нибудь однажды они освободятся от чумы по имени Влад фон Карштайн, сильванский граф-вампир.
Сорок лет.
Йерек Крюгер содрогнулся при этой мысли. Неумирающий граф вечным призраком сопровождал жизнь Белого Волка. Тьма наступала. Великий магистр не помнил, чтобы он когда-нибудь не считал сумерки часом врага. Он не был суеверен; он был еще способен встретить неприятеля своим двуручным боевым молотом, против которого тяжело устоять. Даже мертвец может умереть, и факт этот – не сюрприз для воина. Эти твари – просто марионетки, они не живые, они не дышат. Перережь ниточки – и они упадут.
Он поскреб свою буйную бороду. От морозного покусывания ветра цепенело лицо. Ветер забирался даже под тяжелые шкуры, которые воин накинул поверх красных блестящих доспехов. Ожидание хуже всего. За эти годы он потерял немало славных бойцов и видел, как они возвращаются, чтобы охотиться за его людьми. Большинству военачальников такое и не вообразить: они нападали прямо на поле боя, еле волоча ноги, шатаясь, вцепившись в оружие, которое подвело их при жизни. Дух их был сломлен, а души, как он надеялся, отлетели в лучший мир. Но Ульрик защитит его людей – они верили в это, добровольно кидаясь в самую гущу бойни.
Йерек Крюгер воткнул резную рукоять своего огромного двуручного молота в снег у себя между ног. Руны Ульрика наполовину погрузились в девственную белизну. Воин отлично знал, что ожидает его и его людей в ближайшие часы. О воинской славе они уже не думали, они сражались за выживание. Это была борьба отчаяния, которое лишь росло вместе с ордой графа вампиров. Если они потерпят поражение, если Рыцари Белого Волка падут на полях Швартхафена, откроются ворота к Альтдорфу, сердцу Империи.
– Мы не проиграем, – твердо произнес великий магистр.
Его помощник, Рот Мелингер, буркнул что-то в знак согласия.
– Мы не имеем права.
Крюгер знал, что это испытание его собственных сил. Наступал момент, когда их жизни обретут смысл. В ближайшие дни Рыцари Белого Волка встретятся лицом к лицу с самым главным противником из всех, с кем они сражались. Они рождены именно для этой встречи.
И все же зерна сомнения проклевывались в сознании каждого человека. Их враг был бессмертен. Он падал, только чтобы вновь восстать – со стремлением отомстить и с нечестивой яростью. Меч, топор, молот были бессильны пред ним. Крюгер не мог позволить себе так думать. Представление о фон Карштайне как о вечном существе накладывало печать обреченности на его собственную судьбу и судьбы людей, избравших его своим предводителем. Фон Карштайн – вампир. Эта тварь обладала необыкновенной силой, коварством, дерзостью, но все же оставалась тварью. Иоганн ван Хал, охотник за ведьмами, первым дал имя злу, а назвать врага – значит сделать шаг к его уничтожению. Несмотря на всю свою силу, твари страдают от голода, от жажды плоти и теплой крови. Чтобы жить, они должны питаться. В этом их слабость. Они бесстрастны, они хитры, но ими движет самый первобытный из всех инстинктов – стремление выжить.
А чтобы выжить, они должны есть.
И поэтому они не могут прятаться.
Солнечный свет обманчив. Он создает иллюзию безопасности. Белые палатки графа вампиров были видны через все поле боя. Мертвецы оставались лежать там, где пали, дожидаясь ночи, чтобы воскреснуть вновь. Отвратительнее всего было то, что там находились и люди, стекшиеся под знамена фон Карштайна. Дураки позволяли кормиться собой, ночь за ночью, а днем сторожили нежить. Там были и мужчины, и женщины – невинные, глупые. В существовании вампира они видели некую трагическую романтику. Люди прибивались к повелителю нежити, несомненно желая получить кровавый поцелуй и влиться в ряды истинных адептов графа. Йерек Крюгер не хотел даже думать об их глупости. Ведь он сражался, чтобы спасти этих людей.
Грусть тлела в его душе.
Они ничего не видят; они – дети, заблудившиеся в зеркальной чаще, где охотники не имеют отражений.
И его обязанность – защитить их, спасти от тьмы, таящейся в них самих, вывести из лабиринта лжи и обмана, в котором они потерялись.
Так он поклялся курфюрсту Миденхейма. Он был рыцарем-защитником. Как и все они. Как каждый лохматый воин в красных доспехах на поле Швартхафена. Они пришли сюда не ради славы и не для того, чтобы отстоять какой-нибудь древний принцип чести. Они были тут, чтобы защитить тех, кто не может защитить себя сам. Они – последний шанс.
Последняя надежда.
И они были очень далеко от дома.
Миденхейм с его высокими виадуками и глубокими катакомбами – неприступная крепость на вершине отвесной скалы, поднимающейся из густого леса. Эту крепость строили так, чтобы она выдержала любой штурм. Когда навесные мосты подняты, город отрезается от внешнего мира. Но они были не в Миденхейме; они находились на заброшенной Ульриком пустоши Сильвании и выстроились стройными рядами для встречи величайшего зла, известного человеку. Дурацкая ситуация.
Крюгер знал это. И Мелингер знал.
И каждый из тех, кто был здесь этим вечером.
И все же они непоколебимо стояли, готовые драться не на жизнь, а на смерть.
Настроение в лагере было мрачное. Кто-то убивал время, возясь с лошадьми, проверяя и перепроверяя ремни и подпруги, стремена и седла, другие начищали кольчуги или коленопреклоненно молились богу воинов.
– Пойдем со мной, – сказал Крюгер Мелингеру.
Они пошли вдоль неровной шеренги, ободряя добрым словом рыцарей помоложе, делясь теплыми воспоминаниями с бойцами постарше. Йерек Крюгер, помимо всего прочего, был их духовным вождем. В эти темные времена люди ждали, что он направит их. И он обещал самому себе, что не даст им пропасть. Он знал их всех по имени и в лицо, знал их семьи, их истории. Он был их отцом, со многими воинами его связывали узы крепче, чем узы плоти и крови. Он искренне интересовался их жизнью. Он уважал людей.
Мелингер молча шел рядом с ним. Крюгер знал, что люди прозвали его помощника Тенью великого магистра, и это было еще не самым худшим прозвищем. Он был неразговорчив и суров, предпочитая одиночество или компанию своего коня Астера. Он считал, что люди – это тяжкое бремя, они думают и делают странные вещи, ведут себя непредсказуемо и слишком часто подводят тебя. Мелингер предпочитал иметь дело с тем, чему можно доверять. Что ж, Рыцари Белого Волка были братством, на которое можно положиться, но Крюгер знал, что доверие давалось его помощнику все же с трудом. У каждого свои слабости, но отличают людей не они, а совокупность их сильных сторон. Поодиночке они слабы, вместе же – сила.
Вот что делало их теми, кем они были. Они думали и действовали как единое целое. Сообща.
И потому Рыцари Белого Волка по праву считались самым грозным и самым доблестным боевым подразделением Империи.
Никто не мог противостоять им. Никто.
До сих пор.
Крюгер стоял один во главе армии, вглядываясь в сумрак, опускающийся на белые палатки графа-вампира. Они занозами впивались в его душу, терзая ее до крови каждый раз, когда он видел тени этих шатров. Знамя фон Карштайна хлопало на ветру, и хотя различить эмблему на нем с такого расстояния не представлялось возможным, Крюгер отлично знал, какой омерзительный, гнусный символ там изображен.
– Когда все кончится, Мелингер, я спалю это треклятое знамя и посвящу все свои годы, сколько их у меня осталось, очистке этой многострадальной провинции от вампирской грязи. – Он произнес это достаточно громко, чтобы его услышали несколько воинов, которые протирали свои боевые топоры и молоты промасленной ветошью.
– И мы с тобой! – взревел один из рыцарей, огненно-рыжий битюг по имени Дукиен Карр.
Крюгер кивнул:
– Непременно, черт меня побери.
Он отвернулся от вражеского стана и взглянул на солнце, уже садящееся за холмы и деревья Вурдалачьего леса. Возвращаясь на командный пункт, он то и дело звонко бил рукой в латной перчатке по стальному нагруднику, салютуя встречным.
– Готовь людей. Мы выступим, как только солнце нырнет за горизонт. Пусть каждый второй всадник прихватит горящие головни, а топоры подождут своей очереди. Понимаешь? Я хочу устроить… – Он чуть не сказал «хаос», но это было бы неправильно – он не желал создавать на поле битвы хаос. Крюгер заговорил громче, чтобы его вдохновляющий призыв катился по рядам: – Армия фон Карштайна состоит сплошь из безмозглых шаркунов. Эти создания горят, так что сожжем их. Очистим мир от нечестивой заразы. Прихлопнем их, спалим, сотрем с лица земли. Эти твари не люди. Они не наши друзья, не наши любимые. Они – дьявольская шелуха, тени, подосланные, чтобы смутить нас, сыграть на нашем горе, лишить нас мужества. Этого не будет. Мы очистим несчастную землю от мерзких пятен, очистим маслом и огнем, если потребуется, но очистим. Мы выступаем сегодня, вооруженные не только отвагой – с нами правда. Мы сражаемся за всех невинных детей Империи, чтобы они могли жить в мире, достойном их! Мы выступаем ради выживания всего человечества!
По всему строю закаленные в сражениях Рыцари Белого Волка ответили на страстную речь Крюгера, энергично колотя по нагрудникам затянутыми в сталь кулаками, пока грохот не стал оглушительным, и тогда воины взвыли разом, совсем как те звери, в честь которых называлось их войско.
Крюгер тоже стукнул себя по груди и вскинул руку, отдавая честь своим людям.
– В бой! – крикнул Мелингер. – По коням! Ночь наступает!
– Белые Волки идут! – загремел возбужденный хор. – Белые Волки идут!
Воодушевленные рыцари являли собой устрашающее зрелище.
Ничто не выстоит против них, пообещал себе Крюгер. Ничто.
Он отвернулся от своих людей. Мелингер был прав, полагая, что решительный час наступил: оставались считаные минуты до того мгновения, когда солнце скроется за поросшими лесом холмами. Из белых шатров уже начали выбираться темные силуэты: вампиры фон Карштайна.
А на земле заворочались мертвые.
