Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 266 (всего у книги 296 страниц)

Как и Каспар, Павел пал от клинка предводителя курган Альфрика Цинвульфа в великой битве в тени Клыков Урсуна. Курт Бремен убил Цинвульфа, а мощная магия Ледяной Королевы уничтожила курганскую армию. Жители Кислева праздновали великую победу, полагая, что после такого кровавого ответа армии севера не сунутся на юг ещё много лет.

Как же они ошиблись.

Курт отвёл Софью и Миску к низкому костру, где, скрестив ноги, сидел стройный молодой человек, низко опустив голову на грудь. Он тихо похрапывал, покачиваясь во сне с открытой на коленях книгой и всё ещё сжимая птичье перо.

– Господин Царёв, посмотри, кого я нашёл, – произнёс Курт, осторожно встряхнув его за плечо.

– Рюрик? – удивилась Софья, упав на колени и обняв его. Он проснулся от прикосновения, и его затуманенные уставшие глаза не сразу смогли постичь, кого он на самом деле видит.

– Софья? Живые боги, это и в самом деле ты? – произнёс он, посмотрев на Курта. – Слёзы Морского, Курт, ты нашёл её!

Рюрик Царёв отправился из Эренграда в город Кислев после Года, Который Никогда Не Забудут, мечтая стать великим историком. Он искал ветеранов Мажгорода и Урзубья, Праага и Волчары, Чернозавтры и Болгасграда. Он надеялся написать большую работу, сравнимую с Фредериком “Старым” Верде из Альтдорфа, Готтимером, Освельдом Старшим или даже с самим великим Анспрахтом из Нульна.

Рюрик прибыл в то время, когда все хотели забыть войну, убежать от пережитого кровопролития и ужасов, от которых они всё ещё страдали. Никто не стал разговаривать с ним, а те небольшие деньги, что он скопил в бытность хранителем путевых листов в Эренграде, быстро закончились.

Софья встретила Рюрика в заброшенных стенах Лубянки, мрачном здании, построенным царём Алексеем, чтобы заботиться о раненых в Первой Великой Войне с Хаосом. Оно давно перестало служить той благородной цели, превратившись в кошмарную тюрьму, куда несчастные, безумные и покалеченные приходили умереть.

Рюрик несколько раз осмеливался входить в мрачные стены Лубянки, надеясь получить доказательства от человека, который утверждал, что видел смерть Сурса Ленка. Это оказалось уловкой, и человек взял верх над молодым писателем, приковав его цепью к стене, прежде чем уйти в новой одежде и с украденными документами.

Равнодушные надзиратели Лубянки проигнорировали заявления Рюрика о его истинной личности и заперли его с сумасшедшими. Четыре месяца спустя Софью позвали на Лубянку принять роды у безумной, и она столкнулась с молодым писарем, который молил её прислушаться к его словам. Софья была искушена в хитростях обитателей тюрьмы, но что-то в искреннем отчаянии паренька звучало правдоподобно.

Она быстро обнаружила подлинность рассказа Рюрика и его освободили под её опеку. Когда он выздоровел, она узнала о его стремлении писать и нашла для него работу – составить список её целебных методик, ингредиентов, смесей припарок и учебных правил для лекарей.

Вместо исторического труда Рюрик написал авторитетный медицинский трактат, который быстро стал незаменимым и ценным вкладом для Софьи и её медицинской практики в городе.

– Как ты оказался здесь? – не веря своим глазам, спросила Софья. – И ты, Курт? Я не ожидала снова встретить никого из вас.

Курт снял пояс с мечом и прислонил оружие к стене пещеры. Рюрик встал и начал расстёгивать ремешки и крючки, скреплявшие его броню.

– Я приехал в Кислев, чтобы найти тебя, – ответил рыцарь. – Когда до нас дошли вести о поражении полка Старовойры, я покинул Мидденхейм и направился на север в Кислев.

– Ты пересёк Золотой Бастион? Зачем? – спросила Софья, в то время как Миска опустилась на колени около костра, грея руки. Пламя плясало в её серых глазах.

– Потому что Каспар хотел бы, чтобы я это сделал, – ответил Курт, кивнув на гладкий синий камень, обёрнутый паутиной серебряной проволоки, который свисал с её шеи на тонкой цепочке.

Софья сжала кулон, и волна воспоминаний едва не захлестнула её. Она подарила его Каспару и просила, чтобы он хранил его у сердца в грядущей битве. Позже Курт вернул его вместе с прощальными словами посла.

– Понимаю, но как ты нашёл меня?

– Я достиг врат Кислева прямо перед тем, как орды зара вторглись в город, – начал объяснять Бремен, снимая короткую кольчугу и развязывая верёвочные узлы нательной рубахи. – Я нашёл твой дом, где господин Царёв сказал мне, что ты направилась домой в западную область. Рассказав о Урзубье и моих кампаниях в Арабии, я сумел заручиться его услугами в качестве проводника до станицы Валенчик.

– Её больше нет, госпожа Софья, – произнёс Рюрик. – Мы добрались до неё неделю назад, но северяне уже сожгли станицу и убили всех.

– Я знаю, – сказала она, сев у костра и перестав сдерживать страх и истощение последних недель. – В том смысле, что не знала, потому что мы ещё не дошли до неё, и всё же я знала. Разве могло быть иначе?

Курт опустился на колени рядом с женщиной и положил руку ей на плечо.

– Мне жаль, Софья, – сказал он.

– Кислева больше нет, не так ли, Курт? – спросила она.

Рыцарь кивнул, на его лице виднелась боль. Он и в самом деле не понимал Кислев, не так как местные жители, но он полюбил землю степей и проливал кровь, защищая её.

– И Империя? Она сосредотачивается? Армии императора победят северян, ведь так?

– Я не знаю, – ответил Курт. – Я и в самом деле не знаю.

Крупные звери оскорбительно называли его Безрогим Оборотнем, но однажды ночью луна Хаоса осветила камень стада, и назвала ему во сне его истинное имя: Кхар-загор. Что на визгливом рёве унгоров означало Коварный Зверь.

Это имя как нельзя кстати подходило ему, пока он лежал на бледном мехе живота, рассматривая сверху скрытую долину и заполнивших её людей в броне. Столько всадников он ещё не видел, даже когда охотился юношей и следил с деревянных стен свой станицы за иступлёнными скачками рот. Он рассмотрел много шатров, много лошадей, много оружия. Армия. Недостаточная, чтобы волновать воинства богов или даже стада зверей, но всё же армия. Возможно, последняя армия в Кислеве.

Кислев.

Именно так люди называли эту землю, как и он когда-то называл её, но склеп недостоин имени. Города из обработанных камней и брёвен объяло пламя, их жители стали мясом для пирующих стад.

Собственная семья выгнала его из дома, когда он больше не мог скрывать растущие мех и рога, но Кхар-загор нашёл себе место в великом стаде Молниевых Скал: далёких пиках, где, по слухам, с начала мира и до конца времён дремали чудовища.

Горы упали, когда земля разверзлась и чешуйчатые титаны, что были сильнее драконов и выше гигантов, поднялись из извергающих лаву расселин. Ураган тёмных ветров налетел из Северных Пустошей, дабы объявить об их возрождении и возвестить об указе богов, что миру пришёл конец.

Кхар-загор увидит, как он сгорит.

Толпы избранных воинов племён направились на юг под гибельным знаменем последнего и величайшего чемпиона богов, оставив зверей дочиста обглодать кости земли.

Кхар-загор хорошо знал тайные охотничьи тропы и стал неоценимым разведчиком, он безошибочно приводил разрушительные стаи Изгоя к последним группам исхудавших выживших. Эта стала шестой, и Четырёхрогий Унгрол заверил его в благосклонности богов за мясо, которое он находил для стад.

Он учуял запах всадников за несколько мгновений перед тем, как они атаковали под вой крылатых знамён, опустив блестящие копья. Он убежал в грозу и бросил горов умирать. Какую пользу он мог принести с трофейным кривым луком и зазубренным разделочным ножом?

Лёжа неподвижно в грязи, он слушал разговоры всадников о своём предводителе, могучей чемпионке, которую неустанно искал Изгой, и когда они ушли, Кхар-загор выкопался из укрытия. Сначала он вдоволь наелся тёплого мяса, и только потом направился за перегруженными лошадями через область к этому скрытому месту, оставляя след мочи, по которому мог следовать даже напившийся кентигор.

Дым приносил снизу запах жареного мяса, и желание пировать стало почти невыносимым, но он подавил голод в животе. Изгой всегда противился своей судьбе и искал способ вернуть былую славу, а разве есть лучший способ обратить на себя взор богов, чем убить полководца врага?

Стая превосходила эту армию во много раз, и Четырёхрогий Унгрол, конечно же, предложит Кхар-загору первым отрезать кусок мяса. При мысли о плоти, срываемой с костей, его рот наполнился горячей слюной.

Он замер, почувствовав неизвестный аромат.

Другой зверь.

Тот, в чьём благородном сердце билась древняя кровь.

Старый и удивительно грозный хищник.

Страх жертвы начал охватывать руки и ноги Кхар-загора, и он отполз с края скрытой лощины, в ужасе побежав к своему стаду.

Софья торопливо шагала по лагерю, крепко прижав к груди полупустую сумку с медикаментами. Её сопровождали Курт и Рюрик, уже что-то быстро записывающий в своей книге.

– Возможно, в конце концов, ты всё же напишешь какую-нибудь историческую поэму, – произнесла Софья.

Рюрик слабо улыбнулся. – Давай просто надеяться, что останется кто-то, кто сможет её прочитать.

Боярин Вроджик раздражённо оглянулся, но ничего не сказал, продолжая вести их к мерцающему серебром шатру в центре лагеря. Его шинель улана и изящно отделанный мундир из изумрудного шёлка когда-то были роскошно украшены, но давно уступили разрушительному влиянию степи. Один из воинов легендарного Легиона Грифона Вроджик провёл годы, сражаясь за разных графов-выборщиков Империи, пока угроза Альфрика Цинвульфа не вернула его в Кислев. После Года, Который Никто Не Забудет он отказался от своего долга перед Эммануэль из Нульна и поклялся остаться на стороне царицы.

Он подошёл к костру Курта всего лишь минуту назад и грубо заявил, что рыцарь и лекарь должны следовать за ним. Немедленно.

Шатёр в центре лагеря окружал круг уставших, закутанных в меха коссаров, с рекурсивными роговыми луками за спинами. Их топоры были громадным рубящим оружием, слишком тяжёлым, чтобы большинство мужчин смогли его хотя бы поднять, не говоря уже о том, чтобы часами напролёт размахивать в бою. У многих виднелись наспех перевязанные раны, с которыми их стоило отправить в полевой лазарет, но мрачные усатые лица показывали Софье, что они скорее перережут себе горло, чем откажутся от своего долга.

За шёлковую ткань шатра цеплялся мерцающий иней, напоминая утренний туман в последний миг перед тем, как исчезнуть. Коссары кивнули Вроджику и оттянули толстые меха, открывая вход. Софья вздрогнула, когда изнутри подул холодный воздух вместе с резким запахом начавших гнить фруктов.

Внутри ожидала разношёрстная группа: облачённый в броню боярин, суровые коссары, стрельцы с почерневшими щеками, кривоногие уланы и обнажённые по пояс воины с изогнутыми кинжалами, вложенными в ножны в складки кожи плоских животов. Присутствовали и женщины, потому что Кислев был, прежде всего, землёй, где решающее слово оставалось за доблестью, и её всегда принимали во внимание. Среди собравшихся в центре шатра мужчин стояли, по крайней мере, три вооружённых воительницы очага.

Они все смотрели, как Вроджик вёл Софью, Курта и Рюрика, и она ощутила на себе бремя их последних надежд. Она ещё не понимала, что именно это за надежда, но интуиция подсказывала, как много теперь зависит от неё. Как и окружавшие шатёр коссары эти люди выглядели израненными и истощёнными после жестокого поражения.

– Зачем я здесь? – спросила она, когда Вроджик жестом велел ей подойти ближе.

– Ты – лекарь, так?

Софья кивнула.

– Тогда лечи.

– Лечить кого? Вам всем нужна помощь лекаря.

– Меня, – произнёс величественный женский голос из центра круга воинов. – Они хотят, чтобы ты вылечила меня.

Люди расступились, и Софья подошла ближе, её губы открылись от изумления, когда она увидела, кто говорил: надменная и величественная женщина с хрустальными чертами лица и алебастровой кожей, пронизанной ветвящимися чёрными венами. Волосы цвета убывающей луны покоились на её плечах, подобно сугробам тающего снега.

– Царица Катерина! – воскликнул Рюрик, едва не выронив книгу.

Ледяная Королева Кислева сидела на простом складном стуле, держа перед собой сверкающий меч из небьющегося льда. Остриё сапфирового клинка вонзилось в землю, и она опиралась руками на серебряную рукоять. Софья предположила, что только благодаря этому царица сохраняла вертикальное положение.

Лазурное платье Ледяной Королевы было порвано, но всё равно оставалось фантастическим очарованием изо льда и бархата, шёлка и мороза. Увешанное блестящим перламутром и сотканное из самой зимы, оно одновременно навевало мысли о мимолётной уязвимости и вечной силе.

– О, моя королева, – произнесла Софья, и слёзы потекли по её щекам. – Что они сделали с вами?

Стадо превратило в загон сожжённое человеческое поселение, которое пало в долгую ночь воющего безумия и пиршества. Дым всё ещё вился от почерневших брёвен зала атамана, когда Кхар-загор карабкался по внутреннему склону оборонительного рва и расколотым брёвнам внешнего палисада.

Кхар-загор не отводил взгляда от тёмной земли.

Он не любил смотреть вверх.

Небо Кислева было бескрайним и пустым. Он тосковал по тёмным навесам цепких ветвей, шелесту листьев на ветру и мраку диких заросших лощин. Здесь небеса сливались с широким горизонтом, где вдали бурьян полыхал в степных пожарах, а земля увядала под копытами детей богов.

Вверху кружили гарпии с кожистыми крыльями, жаждая обглодать кости, сложенные перед новым камнем стада. Охотничьи звери Четырёхрогого Унгрола вопили, забравшись на обвалившиеся руины и бросая кривые дротики в холодный воздух. Звери-падальщики были слишком высоко, чтобы обращать внимание на неприцельно пущенные дротики, но гарпии визгливо кричали от оскорблений животных. Кхар-загор проигнорировал их, огибая многочисленных фыркающих высоких горов с бычьими рогами, ставших вялыми после пиршества плоти.

Большие звери собрались в центре станицы вокруг резного менгира, который одноглазый гигант вырвал из утёсов Урзубья. Их окружали насыпи из черепов и костей мужчин, женщин и детей. Всех их обглодали дочиста и высосали костный мозг. На возвышавшемся и напоминавшем клык мегалите виднелись вырезанные древние человеческие письмена, но они почти полностью скрылись за размазанными фекалиями и нарисованными рунами силы.

Вокруг основания менгира свернулась чудовищная фигура, известная стаду под именем Гибельный Глаз. Он был в три раза выше самого большого минотавра, а его покрытая рубцами рун плоть представляла собой пёструю смесь изменчивых оттенков и магических тавро. Единственный волшебный глаз безумного гиганта был закрыт, рога вырывали канавы в земле, а напоминавшие канаты слюни текли в едкие лужи вокруг бычьей головы.

Кхар-загор нашёл Четырёхрогого Унгрола внутри уцелевшего каменного зернохранилища, где тот испражнялся в чашу алтаря домашних духов. Деревянные стропила сгорели, и запах жареных зёрен, смешавшись с экскрементами животных, превратился в пьянящий букет территориальности и ненависти.

– Где мясо? Где разрушительная стая? – требовательно спросил Четырёхрогий Унгрол одной из двух лохматых, увенчанных рогами голов. Вторая голова пускала слюни на плечо, жуя паршивые волосы, как гнилую жвачку.

– Мясо ушло. Стая мертва, – ответил Кхар-загор.

Четырёхрогий склонил голову набок, расщеплённые рога раздутого черепа ударились в спутанный мех близнеца. Вторая голова гневно заблеяла, но говорящая не обратила на неё внимания.

– Мертва? Как мертва?

– Люди. Быстрые всадники с кричащими крыльями убили стаю конными копьями.

Четырёхрогий быстро понял всю важность услышанного. Обе головы кивнули, и Кхар-загору показалось, что стянутые рога скорее были привязаны, чем выросли из плоти.

– Идём, – сказал Унгрол, размашистым шагом направляясь к залу атамана. – Мы расскажем Изгою о быстрых всадниках. Ты знаешь их запах?

Кхар-загор кивнул, держась позади Четырёхрогого. – Следовал за ними. Нашёл человеческое логово. Нашёл чемпионку, которая ведёт их.

Унгрол издал рёв горького смеха.

– Изгой будет доволен, если ты прав.

– Кхар-загор никогда не ошибается. Это она.

Унгор покачал головами вверх-вниз. – Лучше тебе не ошибаться. Изгой убьёт тебя, если ты ошибся.

Кхар-загор пожал плечами, когда слова выходили из его горла, слова, которые он в последний раз произносил, когда был человеком.

– Это неважно, – сказал он.

Вдвоём они отважились войти в развалины зала атамана, где одинокий воин, облачённый в медные пластины темнейшего кобальта, стоял на коленях перед алтарём из кости и камня. Короткий плащ из перьев ворона свисал с одного из зубчатых наплечников, с другого – жёсткая кожа, содранная со спин ещё не родивших матерей. Поперёк спины воина висел палаш, превышавший в длину любого из унгоров.

Кхар-загор сплюнул полный рот кровавой мокроты. Даже просто приблизившись к клинку, он почувствовал боль, словно можно было умереть от одного взгляда на него.

– Почему ты прервал мои молитвы Чару? – спросил Изгой, встав и посмотрев в сторону раболепствующих унгоров. Он выглядел огромным, не уступавшим Магоку Камнерогу, а горящие под шлемом с вороньими крыльями глаза были твёрдыми, синими и пустыми.

Головы Четырёхрогого наклонились так низко, что поцарапали опалённый пол. Он слизал с каменных плит остатки сгустившегося жира.

– Разрушительная стая мертва, – проворчал он. – Человеческие всадники с крыльями и копьями убили их.

– Уланы? Так далеко на западе? – произнёс воин. – Это выглядит маловероятным. Мы убили последних из них в Прааге.

– Так сказал Кхар-загор, а Кхар-загор никогда не ошибается.

Воин обратил безжалостный взгляд на Кхар-загора. – Ты и в самом деле видел крылатых улан?

Кхар-загор кивнул, во рту у него пересохло, а живот объял страх. Боги смотрели глазами Изгоя, и и хотя человек оказался среди зверей из – за опалы, его превосходство не вызывало сомнений.

– Он может говорить? – спросил Изгой.

Четырёхрогий Унгрол боднул ближайшей головой, и Кхар-загор завизжал от боли, когда заострённый железный наконечник рога рассёк ему руку.

– Скажи, что сказал мне, – велел Четырёхрогий.

– Ещё видел чемпионку, – сказал Кхар-загор.

– Ледяную Королеву? – яростно произнёс Изгой. – Ты видел её? Она жива? Ты уверен?

– Кхар-загор никогда не ошибается.

– Как далеко они отсюда?

– Полдня перехода для зверей.

Изгой запрокинул голову и рассмеялся, когтистые перчатки сжались в кулаки. – Чар посылает мне великий дар! Труби в рога и поднимай зверей на войну, ещё до наступления ночи я насажу голову этой ледяной суки на рог!

Возбуждение воина придало Кхар-загору храбрости.

– Почему вы так хотите увидеть чемпионку мёртвой? – спросил он.

– Потому что много лет назад я убил её отца, – ответил воин, некогда известный как хетзар Фейдай. – И пока последний из рода царя жив, его белый демон не будет знать покоя, пока не убьёт меня.

Моррслиб висела низко над горизонтом, её очертания рябили в холодной безоблачной ночи. Катерина чувствовала её пагубное влияние глубоко в костях, подобно надвигающейся болезни, которую не могло остановить никакое количество сладкого настоя. Она стояла в одиночестве в открытой лощине, позволяя спокойной пустоте ночи окутать себя.

Она слышала приглушённые ругательства гвардейцев-коссаров, рубивших стену льда, которую она возвела за собой. Вместе с сумерками пришло желание одиночества, а не компании вооружённых мужчин. Королева она или нет, а Вроджик, Тей-Мураз и Урска Писанка отругают её за такое вопиющее поведение.

Она закрыла глаза и слушала завывания ветра в степи, печальный звук, несущий всю боль и страх, которые окутали её царство.

– Так много мёртвых, – прошептала Катерина, обращая взгляд на юг. – Так много ещё умрёт.

Мысли царицы обратились к последним уцелевшим её людям, они цеплялись за жизнь перед лицом полного исчезновения. Ей хотелось надеяться, что те, кто бежал на юг при первых признаках армий племён уцелели. Возможно, им удалось пересечь зачарованный барьер, возведённый магами Империи. Возможно, крошечный анклав людей Кислева всё ещё жил за пределами границ страны, но она сомневалась в этом.

Солдаты императора не позволят никому ступить на свои земли. Карл Франц был человеком, не боявшимся трудных решений, и если выбор состоит в том, чтобы рискнуть Империей или позволить кислевитам умереть – то выбора не было вообще.

Катерина хотела испытывать гнев к императору. Веками сыновья Кислева сражались и умирали, защищая северные пределы Империи, но она знала, что если бы географически их страны поменялись местами, то она сделала бы то же самое.

Как отрубают поражённую гангреной конечность, чтобы спасти тело, так бросили и её царство. Эта затянутая туманом лощина вполне может оказаться последним клочком земли, которая называется Кислев.

Слёзы потекли по её щекам.

– Кислев – это земля, и земля – это Кислев, – прошептала она.

До сих пор она думала, что это делает её сильной.

Её земли больше не было. Падшие силы наслали порчу на степь, а города превратились в заваленные трупами скотобойни, которыми правили демоны.

Катерина вспомнила детство вокруг огромного очага во Дворце Боки, где её отец и бояре рассказывали пылкие истории о легендарных богатырях Кислева. Говорили, что эти храбрые воины древности спят в забытых гробницах, пока снова не потребуются земле.

Её будоражили рассказы о Магде Разин, Добрыне Секире, Кудеяре Проклятом, Вадиме Смелом, Варваре Кровавой и сотни других. В каждой истории герой вставал, дабы сражаться рядом с людьми в последней великой битве, положив конец угрожающему миру злу.

Поля смерти Старовойры, Праага и Калязина, Эренграда и Кислева стали кровавым доказательством очевидного отсутствия этих героев сегодня.

Когда легенды не восстали, её люди обратились за избавлением к богам. Они молились Урсуну, сидящему на вершине мира, дабы он разорвал северян могучими когтями, Тору, дабы он расколол небеса секирой и пролил молнию, Дажу, дабы послал вечные огни.

Но боги не ответили.

– Где ты Урсун? – закричала она, в отчаянии упав на колени. – И Зигмар, где ты? Я видела твою комету, двухвостого герольда твоего возвращения, поэтому, где ты, чтоб тебя? Почему вы все оставили нас?

Катерина встала, смотря на безразличные звёзды с самой чистой ненавистью за их равнодушие. Какое им дело, что её земля потеряна, а люди мертвы? Они заплачут, когда её не станет? Через тысячу лет кто-нибудь вообще вспомнит, что когда-то была страна, называвшаяся Кислев, где гордые и благородные люди жили и любили, сражались и умирали?

Она задалась вопросом, что может быть стоит просто уйти, затеряться в темноте и позволить ночи забрать её. В любом случае смерть возьмёт её людей, останется она с ними или нет.

– Это неважно, – сказала она, сделав один робкий шаг, затем второй.

– Почему ты пришла сюда одна? – спросил тонкий голосок.

Катерина развернулась и выхватила Страх-Мороз, дотянувшись до той немногой магии, которая в ней сохранилась, но остановила лёд, когда увидела, что перед ней только маленькая девочка с волосами цвета тлеющих угольков.

– Я могу спросить у тебя то же самое, – сказала царица, опустив мерцающий клинок и взглянув над плечом девочки на стену льда, перегородившую овраг. – Как ты оказалась здесь?

Девочка пожала плечами, словно такого ответа было достаточно.

– Ты пришла с госпожой Валенчик. Ты её дочь?

– Меня зовут Миска, – сказала девочка.

– Первая царица-ханша.

Миска улыбнулась. – Так говорила и моя мамочка, но ты не ответила на вопрос.

– Какой вопрос?

– Почему ты пришла сюда одна?

На это было непросто ответить.

– Меня успокаивает ночная тишина, – сказала Катерина, прекрасно понимая, как смешно это звучит. Ночь в Старом Свете была временем, которое боялись больше всего.

– Меня тоже, – сказала Миска, шагнув вперёд и взяв царицу за руку.

Слёзы закололи глаза Катерины от невинного сострадания ребёнка и осознания того, как близко она подошла к тому, чтобы бросить всё, что ей дорого.

– Словно все печали и горести мира исчезли, как если бы их никогда и не было, – продолжала Миска. – Но они есть, и когда встанет солнце будет ещё хуже, чем вчера.

– Я знаю, – ответила Катерина, и горячая волна вины росла в её груди. – И всё это – моя вина. Мне поручили защищать Кислев, но я не справилась.

– Я думаю, ты не справишься, только если перестанешь пытаться, – сказала Миска. – Неважно будем ли мы жить или умрём.

Царица опустилась на колени рядом с девочкой и погладила её растрёпанные волосы. У Миски было явно господарское происхождение, а глаза оказались такими же, как у неё. Она носила на шее серебряную цепочку с синим камнем в серебряной паутинке. Катерина увидела что-то от себя в несгибаемой решимости Миски.

– Красивый кулон, – сказала она, подняв камень и проведя большим пальцем по гладкой поверхности.

– Госпожа Валенчик хотела, чтобы он был у меня.

Царица почувствовала какую-то недосказанность в словах Миски.

– Тогда ты и в самом деле очень удачлива. Это – драгоценный эльфийский кинат. Хотела бы я знать, как он оказался у Софьи.

– Я не знаю, – улыбнулась Миска и теплота её улыбки стала лучом солнечного света после грозы, дыханием жизни, когда надежды не осталось.

Катерина глубоко вздохнула, позволив морозному холоду, который был самой сутью Кислева, наполнить лёгкие и распространиться по телу.

– Думаю, нам надо вернуться, – сказала она.

– Твои воины рассердятся, что ты пришла сюда одна? – спросила Миска, кивнув в сторону ледяной стены, которую неустанно рубили топорами коссары.

– Полагаю, что да, – ответила царица, – но они любят меня и простят.

Утро положило конец несезонным дождям, и высохшая на солнце земля идеально подходила для кислевитских лошадей. Хотя больше ничто не изменилось, один только этот факт поднял дух всадников царицы.

Софья очень устала. Сделав то немногое, что могла, для Ледяной Королевы, она вместе с Рюриком всю ночь обходила лагерь. Она ухаживала за ранеными воинами, пока её припасы не закончились, а он записывал слова тех, кто не доживёт до рассвета.

Когда они вернулись, Миска ещё спала возле тлеющих угольков костра, но зашевелилась, когда Курт забросил тяжёлое седло на спину мерина.

– Собирайте вещи, – сказал он, нагнувшись, чтобы подтянуть подпругу, прежде чем повесить ножны на луку. – Мы уезжаем.

– Куда? – спросил Рюрик.

– На запад. В Эренград.

И снова Софья и Миска ехали с Куртом на широкой спине Павла. Солнечный свет поднял дух людей, и она услышала слабые надежды, что Даж не оставил их.

Они ехали в круге уланов, окружавших царицу, которая издала указ – по известным только ей причинам – назначив Миску почётной воительницей очага. Маленькой девочке это очень понравилось и её гордая улыбка светила всем, кто на неё смотрел.

Блестящий инеем конь царицы пал в бою под стенами Кислева и теперь она путешествовала на чалой кобылке, которая медленно превращалась в серую в яблоках. Софья не сомневалась, что к тому времени как они доберутся до побережья, лошадь станет белоснежной.

Немногим больше тысячи мужчин, женщин и детей следовали за текущими на запад водами Линска. Низкие штормовые облака преследовали их все пять дней путешествия в сторону заката. С каждым рассветом принесённая солнечным светом надежда медленно уходила в тень, являя всё больше ужасов полного опустошения и разорения несчастной земли: сожжённые деревни, где кружили огромные невиданные ранее стаи отвратительных птиц-падальщиков, дороги, окружённые насаженными на зазубренные копья трупами.

Воющие степные волки таскали тела тех, кто пытался спастись бегством из разрушенных домов, они осмелели, хотя раньше боялись приближаться к жилищам людей.

Хуже всего оказались многочисленные, оставленные северянами отвратительные тотемы плоти, созданные из трупов идолы Тёмным Богам, оплетённые гибкими и тонкими ветвями чёрных деревьев, которые росли там, где ничто не могло расти. Безжизненные руки и ноги корчились и жалко дёргались, а обглоданные черепа бормотали тёмные проклятия всем, кто осмеливался приблизиться. Увешанные медными символами богов северян и истекавшие кровью деревья изгибались к земле, и сердца людей отчаивались при виде этих гротескных обелисков.

Рюрик всё путешествие записывал воспоминания солдат и деяния их предков. Богатство устной традиции, не известной никому за пределами Кислева, пополняло его книгу живой истории.

– Они понимают, что это единственная возможность, что кто-то узнает об их существовании, – сказала Миска однажды ночью, когда Рюрик удивлялся вновь открытой готовности воинов говорить с ним.

Шестой рассвет принёс океанский аромат моря Когтей и подарил Софье надежду, что они сумеют безопасно добраться до Эренграда. На закате очередного дня путешествия они разбили лагерь на поднимавшейся обочине прибрежной полосы Кислева, найдя приют под высоким ледниковым куполом гигантского водопада.

Ненавистные ветры зарождались в Северных Пустошах, но воины царицы не подпускали их к себе, расположившись вокруг большого костра, горящего неистовым и бурным светом.

Софья сидела рядом с Куртом, Миска дремала на её коленях. Возле неё Рюрик быстро записывал заслуживающие внимания обороты речи и деяния в свою книгу, книгу, которая стремительно заполнялась всевозможными красочными рассказами последних дней Кислева.

По ту сторону огня царица со снисходительной улыбкой слушала обмен лёгкими шутками, беззлобными оскорблениями и нелепо преувеличенными бахвальствами бояр.

– Я не стала бы слишком доверять этим рассказам, господин Царёв, – сказала она. – Пожалуй, там одно слово из десяти правда.

– И это больше, чем в большинстве исторических книг, – проревел Вроджик.

– Ты умеешь читать? – спросил Тей-мураз. – Дальше начнёшь рассказывать, что твой конь играет в тамбор.

– Я читаю также хорошо, как ты ездишь, – признался Вроджик.

– Выходит, ты учёный, достойный самого Афанасия.

– Кого? – спросил Вроджик, и круг рассмеялся, а вокруг костра начали передавать кумыс.

Смех стих, и Тей-Мураз спросил. – Норвард к полудню?

Головы вокруг костра закивали.

– Норвард? – спросил Курт, наклонившись к Софье. – Мне казалось, что мы направляемся в Эренград.

– Норвард – унгольское название Эренграда, прежде чем царица Сойка и её господари захватили и переименовали его.

– Утром, если земля останется сухой и будет хорошая трава на холмах, – сказала Урска Писанка, одна из воительниц очага, которых Софья встретила в шатре царицы.

Урска не родилась воином, но, когда пять лет назад налётчики-кьязаки напали на станицу Кальвискис, она сплотила вдов, матерей и дочерей, чтобы дать отпор. Вернувшиеся с наступлением зимы из полков мужчины обнаружили своих женщин с мечами, в доспехах и носящими ужасные трофеи. И когда племена двинулись на юг в следующем году, они обошли станицу Кальвискис.