Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 261 (всего у книги 296 страниц)

Грэм Лион
Охотник

Это шептало, что лес не даёт покоя всякого рода созданиям. В святые дни, когда мы проводим священные обряды, чтобы умилостивить богов, старейшины рассказывают о кровожадных деревьях-демонах, что скрываются в глубоких чащобах, об их скрученных корнях и цепких ветвях, что могут разорвать воина пополам. Одна из матерей утверждала, что видела огромных дикарей с бронированными животами, дравшихся на берегу реки за труп оленя, дубася друг друга обломками костей. Я никогда не верил подобным сказкам. Я провожу дни в лесу. Это моё владение, и я никогда не видел в них ничего столь диковинного.

До сих пор.

Это был запах, он первым предупредил меня. Он был знаком – вонь немытого тела и спутанной шерсти – но под ним лежал другой запах, запах, который я не узнавал. Я последовал за ним и вскоре увидал ещё больше следов самозванцев.

Они не были хрупкими, эти… твари. Впрочем, чем бы они не были, моим мастерством в лесной охоте они не обладали. Они шли столь же вальяжно, как юнец на своей первой охоте: треснувшие веточки и сломанные ветви отмечали их проход. Я остался далеко позади и следил за ними, ведомый разрушениями, которые они устраивали на своём пути, и этой глухой мерзкой вонью. Теперь я их настиг.

Есть пять зверей (кем ещё они могут быть?), и я один. Но я – охотник, а они – моя добыча. Я проверяю тетиву на своём коротком луке и стрелы в висящем на боку колчане из оленьей кожи. Моё копьё ждёт в перевязи за спиной. Я готов. Мои инстинкты говорят мне: напади, убей их немедленно и принеси останки богам, как искупление их грехов. Я сдерживаю себя и продолжаю ждать свой шанс.

Прошлой ночью я подкрался достаточно близко, чтобы рассмотреть их. Я сидел во тьме за кругом света от костра и смотрел, как они спали. То, что они осквернили эту землю огнём, показывало, что они не уважали богов. Я бы перерезал им глотки, пока они спали, и смотрел бы, как их кровь питает землю, если бы не дозорный, что вышагивал по их лагерю. Я рискнул подойти так близко, как только осмеливался, пригнувшись и на четвереньках, чтобы рассмотреть их поближе. Даже во сне в полумраке, они воняли.

Теперь – солнце высоко в небе, и я затаился в верхушках деревьев и смотрю вниз, глядя, как они проходят мимо, даже не подозревая обо мне. Это место является священным. Именно здесь я охочусь на великих оленей, чьё мясо преподносится старейшинам в святые дни. Тот факт, что звери ходят по ней, – есть оскорбление богов. Я слежу за ними. Они идут в вертикальном положении, как и я, и, так же, как и я, используют инструменты и оружие. Впрочем, так же, как и горные зеленокожие скоты и чирикающие туннельные крысы, а у меня с ними нет ничего общего.

Их плоть, там, где её можно увидеть, красноватая и загоревшая под солнцем. Они покрыты пятнистой шерстью на голове и лицах, а дальше на теле она становится ещё более густой. Видя столь мерзкую насмешку над моим собственным обличьем, я испытываю отвращение. Отшельник, что жил в уединении в священной роще, однажды сказал мне, что мы были созданы богами по собственному подобию. Интересно, что за боги создали этих существ?.

Я вижу свой шанс. Один из зверей отделяется от группы и отходит в лес, под деревья, на которых я устроил свой пост. Я задумываюсь, зачем, пока не мне в нос не ударяет мерзкая вонь мочи. Ярость, словно факел, вспыхивает во мне. Чудовище оскверняет эту святую землю своими отбросами. Я натягиваю тетиву и делаю глубокий вдох, отслеживая цель.

Моя добыча заканчивает. Поворачивается. Я выдыхаю. Моя стрела поражает его в горло. Я уверен, что заметил растерянность, промелькнувшую во взгляде его омерзительного лица. Оно падает.

Один.

Я делаю шаг из тени и смотрю на труп, пока его кровь пропитывает листья и углубляет их осенне-красный цвет. Оберег висит на его шее, грубое серебро на фоне тёмного меха. Я не узнаю символ, но чувствую инстинктивный страх при взгляде на него. Возможно, это икона каких-то варварских богов, которым поклоняются эти звери.

Невдалеке я слышу рёв и скрываюсь за деревом. Другой зверь сходит с тропы, чтобы найти своего товарища. Он не видит меня, когда я поднимаюсь и охватываю его шею тетивой лука, словно удавкой. Его тело затихает в моих руках, и я позволяю ему упасть на землю.

Два.

Мой пульс учащается от страха, когда приходят остальные. Они теперь знают, что я здесь. Первый умер прежде, чем добрался до меня: стрелы в грудь и в ногу расплескали его жизнь по лесной почве.

Три.

Двое слева. Я вытягиваю копьё из-за спины.

Они несутся на меня, занося огромные широколезвийные тесаки, что могут расколоть мой череп одним ударом. Они – воины, массивные и привыкшие убивать. Один из них ревёт на меня, его язык резкий и гортанный. Вызов? Вопрос? Я не понимаю. Я не хочу. Он бросается, топор несётся к моей шее. Он хочет умертвить меня чисто. У него нет ни шанса. Удивление и страх борются на его чудовищном лице, когда моё копьё вонзается в его кишки. Копьё ломается, когда я вытаскиваю его из монстра, и меня окатывает с головою его кровью. Это никуда не годится. Я чувствую лишь её вонь и больше ничего другого.

Четыре.

Оставшийся злодей бросается на меня. Я выбрасываю сломанное древко копья и вытаскиваю из земли топор. Я отклоняю удар по ноге и отчаянным обратным взмахом потрошу урода от паха до горла. Ещё больше крови нечистых впитывается в землю, и я чувствую, что боги радуются столь обильной жертве.

Я расслабляюсь.

Пять.

Стрела поражает меня в горло.

Я пытаюсь рассмеяться, хотя ни звука не слетает с моих губ, когда вспоминаю, как умер первый из зверей. Боги смеются надо мной. Я падаю на колени, и мои глаза отыскивают моего убийцу. Я вижу его и вижу нечто в его глазах, нечто столь знакомое, и понимаю в этот миг, что не был единственным охотником в лесу в этот день.

Шесть.

Федор выслеживал зверолюда три дня.

Он слышал рассказы, что группа человекоподобных чудовищ обитает в лесу, но он никогда не верил этому до сих пор. Он вытащил стрелу из горла существа, освещённого ярким солнечным светом, проникающим через щели в лесном пологе. Это было слиянием человека и животного, покрытым густым косматым мехом, с закручивающимися рогами, растущими из головы. Зверолюд, как называют их южане. Он покрепче запахнул своё толстое меховое пальто.

Вытащив топор из-за пояса, Федор занёс его, чтобы отделить голову твари от тела. Когда он посмотрел вниз на существо, то встретил его слабый взгляд и увидел нечто знакомое, нечто, что он узнал. Мгновение они были связаны – охотник и добыча – прежде чем Федор опустил топор.

Конец времен

Джош Рейнольдс
Возвращение Нагаша

Не переведено.

Фил Келли
Костяная клетка

Руины Мудреца, Голодный лес

– Выбирайтесь, быстрее! Она сейчас раздавит меня!

Рёбра огромной труповозки содрогнулись, деформировавшись в попытке раздавить похожего на чучело человека, который удерживал их разведёнными. Зажатый между прутьями, согнувшийся почти горизонтально, друид вскрикнул, из последних усилий удерживая прутья костяной клетки ещё несколько драгоценных секунд, кровь заливала его спину и ступни.

Взревев, на помощь тощему друиду пришёл напоминающий бочку человек с растрёпанными белыми волосами и просунул плечи в зазор. Хотя его златые годы уже явно миновали, у гиганта всё ещё оставалась сила старого лесоруба. Вместе мужчинам удалось удержать рёбра-прутья клетки разведёнными. Ещё один пленный, смуглый рыцарь в заляпанных грязью помятых доспехах, воспользовался шансом и боком проскользнул сквозь удерживаемую его товарищами щель. Как только он выкатился на влажную траву и вытащил длинный меч, крылатый ужас, визжа, словно ведьма, вылетел ему наперерез.

Вокруг стен костяной клетки десятки бледных рук, покрытых гнойными нарывами, просунулись сквозь прутья, хватая и разрывая одежду всё ещё остававшихся в живых её обитателей. Заключённые отчаянно пинали и колошматили тянущиеся к ним бледные конечности, звуки ломающихся костей перемежались возбуждённым визгом трупоедов, пытавшихся проникнуть внутрь.

Многие мужчины и женщины внутри клетки всё ещё были прикованы к её костяным стенам, но некоторые уже освободились от своих пут и выбирались на поляну перед нею. Высоко над ними огромная каменная карета сошла с кружащихся грозовых небес, удерживаемая в воздухе сине-зелёным сонмом призраков. Реликварий в задней части паланкина содержал нечто настолько злобное, что даже ночной воздух содрогнулся от отвращения.

Мордекол Кадавион вверил свою душу Морру, напрягся и протиснулся сквозь щель в костистых стенах своей темницы.

Тремя днями ранее

Юго-запад Темплхофа, Долина Тьмы

Мордекол пробудился от беспокойного сна, поморщившись, когда костяную клетку тряхануло на очередной колее разбитой сильванской дороги. Чёрная жреческая мантия натянулась на его исполосованной рубцами спине – наследия беспощадной порки в замке Штерниесте. Словно сочувствуя, зияющая рана на его вскрытом запястье вновь вяло дёрнулась.

Вокруг него, на ложе из трупов лежали ещё девять мужчин и женщин, прикованных к стенкам структуры, расположенной в задней части загадочной повозки и напоминающей своим видом огромную грудную клетку. Впереди было сложное ярмо из костей и сухожилий, которое тянули по дороге шесть трупов, облачённых в лакированные чёрные доспехи. Это были останки рыцарей, противостоявших злодею фон Карштайну за пределами замка Штерниесте, и поднятые из мёртвых, чтобы служить ему в смерти там, где противостояли при жизни. Мордекол как раз смог разглядеть и самого фон Карштайна, едущего через мрак во главе сей странной процессии – бронированный силуэт на скелетном скакуне.

Соузники Мордекола были практически погребены в трясине из бледных конечностей и вскрытых торсов. Их головы безмолвно покачивались в такт громыхающей по колдобинам тюрьме. У каждого была такая же рваная рана, как и у жреца, красно-чёрная и у многих воспалившаяся от инфекции. Большей частью они лежали, прислонившись к костяным прутьям своей тюрьмы. Некоторые, как Мордекол, пытались урвать хотя бы краткие моменты сна, в надежде хоть немного вернуть былую силу.

Однако по-настоящему отдохнуть было практически невозможно. Трупная вонь от тел, скопившихся на дне клетки, была просто невыносима. Жирные мухи жужжали и резвились в гниющих кишках, кровавых провалах глазниц, даже в ранах самих пленников, полученных при попытке вырваться на свободу.

Молодой жрец понимал, что ему предстоит умереть, став сырьём для выполнения любых мерзких целей Маннфреда, какие только придут тому в голову, а затем его либо выбросят далеко от объятий Морра, либо – что ещё хуже – воскресят, чтобы и в смерти он продолжал служить вампиру. Когда его впервые выдернули с работ по реконструкции Вэнсского храма Морра, эта мысль была в равной мере ужасающей и мучительной. Теперь же Мордекол практически приветствовал ужасающую истину о своём затруднительном положении. Она питала его гнев – гнев, который он мог использовать, как топливо, чтобы остаться в живых, и мужество, чтобы действовать, когда судьба улыбнётся ему.

Мордекол расправил сбившуюся рясу, почёсывая сквозь ткань раны на спине, тщетно пытаясь найти хоть чуть-чуть более удобное положение.

– Прекратите ковырять их, – прошипела круглолицая матрона, прикованная напротив.

Жрица Шаллии оторвала ещё одну полоску ткани от апостольника, и, обернув вокруг локтя, начала сматывать её в бинт, который всё ещё сохранял видимость чистоты. Мордекол последние несколько дней наблюдал за её способностью превращать красно-коричневый цвет ткани в чистейший белый. Она неустанно работала, пытаясь вылечить всех, до кого могла дотянуться. Полностью отказавшись от сна, она молилась богине исцеления и милосердия. Впрочем, безрезультатно. В конце концов, после того, как богиня перестала отвечать, жрица была вынуждена использовать навыки полевой медпомощи, какие только знала.

Пожилой священник Зигмара лежал без сознания рядом с ней. Хотя и на нём, как и на всех остальных, были кандалы – он не был привязан к стене клетки. Его окровавленный бронзовый панцирь и тяжёлый пояс были сняты и лежали в грязи рядом с ним. Жрица, вне всякого сомнения, была права, первым делом занявшись зигмаритом, ибо его раны были действительно самыми тяжёлыми. Мордекол мог бы поклясться, что видел блестевший, серовато-розовый мозг человека, проглядывающий сквозь ужасающую дыру в черепе. Тёмные от крови, его бинты медленно разматывались на колени жрицы Шаллии.

– Если вы продолжите ковырять эти раны от кнута, – раздражённо пробормотала она, пока возилась со своим пациентом, – то уже очень скоро в них попадёт инфекция.

Мордекол опустил здоровую руку, на его лице появилось угрюмое выражение.

– Какое это имеет значение, сестра?

Она проигнорировала его, заматывая страшную рану своего пациента свежей тканью.

– Мальчишка прав, Элспет, – сказал бородатый мужик у передней стенки повозки. – В скором времени мы все станем пищей для воронья.

Этот могучий человек был жрецом Ульрика – Мордекол узнал символ волка, выжженный у него на лбу. Он сидел спиной к своим сокамерникам и наблюдал за горизонтом, в ожидании избавления, в которое никто из них на самом деле не верил.

– Тогда ответь мне, Ольф Доггерт. Почему мы всё ещё живы? Он уже использовал нашу кровь для того проклятого ритуала в Штерниесте и каким-то образом осушил веру этого места. Так почему же он не убил нас?

– Он хранит нас для чего-то большего, я считаю, – задумчиво ответил Мордекол. – Вместе мы слишком ценны, чтобы он не спускал с нас глаз. Эти фон Карштайны готовы воткнуть друг другу нож в спину, чтобы всего лишь скоротать время.

– Может быть, – со слабой ухмылкой предположил Люпио Блазе, – может быть, богиня Мирмидия оставляет нас в живых, чтобы узнать, скольких мы сможем забрать с собой в могилу, а?

Тилейский рыцарь сделал вялое колющее движение, хотя уже давным-давно потерял свой меч. Он по-прежнему был облачён в золотые доспехи, пусть их пластины и были в грязи, а гордые рельефные символы его богини – заляпаны кровью. Мордекол избегал его взгляда, несокрушимая бравада рыцаря была пуста, как и его голос, словно плохая шутка, которая уже давно набила оскомину.

В почерневших небесах раздался скрипучий визг, и Мордекол поднял голову. Над гротескной каретой развернулись дьяволы Шварцхафена: пара варгейстов с крыльями летучей мыши, массивные телом, но худые и подвижные, словно огры на грани голодной смерти. Мордекол ненавидел их, возможно, больше, чем любую иную породу могильных зверей, а это было сильное заявление на самом деле. Жрецы Морра считали воскрешение самым худшим из возможных грехов, ибо нежить была воплощённым вживе богохульством против бога смерти и вечного покоя, который он предоставлял. Вампиры были худшими из нежити, а варгейсты, возможно, самыми отвратительными из их рода.

Наставники Мордекола учили его, что кровососущие твари были истинным обликом вампира – порождения чистейшего зла без налёта цивилизованности или отброшенной человечности. Два изверга, что крутились у них над головами, были теперь домашними зверушками фон Карштайна, послушными любому его капризу. Они вскрыли запястье Мордекола в ужасной башне замка Штерниесте. Они пустили кровь своему пленнику, как часть еретического ритуала, который изгнал мощь веры из Сильвании.

Скрипучие, щёлкающие вопли варгейстов нервировали Мордекола, а их шипение звучало почти как смех. Тем не менее они, конечно, не самое худшее из того, что видел жрец за прошедшие с момента его пленения недели.

Облака над варгейстами светились красным от глухой, но вездесущей угрозы. Мордекол знал, что таилось там во тьме: паланкин из железных костей, в котором скрывался нечестивый артефакт ужасающей силы. Он содрогнулся при этой мысли, и его спина тут же запылала огнём от неловкого движения. Мордекол был рад, что не может видеть это теперь, даже несмотря на то, что воспоминание о его жутком величии поджидало юношу всякий раз, стоило ему сомкнуть веки. Иногда перед глазами жреца появлялась огромная чёрная рука, окутанная зелёным огнём, и медленно манила его.

Спереди раздалось ворчание, за которым последовал полурык фон Карштайна. Это звучало для Мордекола почти как разговор, пусть и вёдшийся на языке, который он не мог узнать. Жрец бросил злобный взгляд на своего похитителя. Вампир был облачён в древнюю броню, вдоль поверхности которой шли острые лезвия, бледная кожа его головы под большой короной, переливавшейся призрачным светом, светилась серо-жёлтым в темноте.

Мордекол отвернулся, опустив глаза. Он не осмеливался долго смотреть на вампира. В последний раз изверг почувствовал это и повернулся, встретившись взглядом с Мордеколом. Жрец содрогнулся от воспоминаний о зле, которое он увидел в глазах фон Карштайна.

– Что он там лопочет? – спросил Ольф Доггерт.

– Мерзкие вещи, – грубо ответил Блазе.

– По-моему, он разговаривает с короной, – заметил Мордекол.

– С короной? – недоверчиво переспросила Элспет.

– Да. Не что иное, как Корона Волшебства, если, конечно, мой орден прав, – продолжил молодой жрец. – В подземном хранилище моего храма есть гравюры. Это древний артефакт, и он должен был храниться под магической защитой под храмом Зигмара.

– Должен, – сказал Блазе, – но вампир украл её. Мы пришли вместе с Верховным Теогонистом Фолькмаром, чтобы вернуть её.

– Корона Волшебства… – пробормотал, нахмурившись, Ольф. – Это не её ли носил тот орк, ну, которого они называли Мясником?

– Она самая, – ответил Мордекол. – Легенды гласят, что внутри неё хранится часть силы Великого Некроманта. Что он говорит с теми, кто носит её, направляя их из мира духов.

Тишина затянулась на несколько долгих минут, пленники потерялись в своих мрачных мыслях.

До них вновь донёсся голос фон Карштайна, пробормотавший фразу, прозвучавшую для Мордекола, скорее, псалмом моррита, чем частью разговора. Внезапно слой из мёртвых конечностей и тел под ним содрогнулся, сломанные пальцы сжались, кишки заизвивались, словно змеи. Было такое ощущение будто под ногами закопошились черви.

На другой стороне клетки тощий, слово пугало, друид, в котором Мордекол признал служителя бога природы, отполз к костяным прутьям. Его кандалы гремели вокруг сбитых до мяса запястий и лодыжек, но он с завидной ловкостью выбрался из подёргивающихся конечностей нежити под собой.

Большинство других пленников вздрогнули, но не последовали его примеру, хотя их лица и скривились от отвращения. Мордекол в отчаянии покачал головой и отбросил оторванную руку через всю повозку. Подёргивающая пальцами конечность стукнулась о прутья и упала на колени деве, со скрещенными ногами сидевшей напротив жреца Морра.

Горло Мордекола сжалось от острой неловкости, но ужасный подарок не смог вывести её из транса. Эльфийская дева была настолько красива, что Мордекол едва мог смотреть на неё. Золотистые вьющиеся локоны обрамляли её узкое лицо, бледное и изящное. Её идеальные губы шевелились в безмолвном песнопении. Она не открывала глаза с тех пор, как была скована вместе с остальными в замке Штерниесте.

Мордекол был благодарен за это, в некотором смысле. Он должен держаться за свои гнев и ненависть и не позволять смягчить их чувствами восхищения и благоговения. Это было единственным, что заставляло его жить. Вместо этого он сосредоточился на ране на запястье эльфийки, на заляпанной кровью тиаре, что стягивала её волосы, и оторванной конечности у неё на коленях. Она напоминала редкую и прекрасную розу, втоптанную в грязь.

– Ради зимы, отведи взгляд, парень, – вздохнул Ольф Доггерт, оглянувшись через плечо. – Она из первых Ультуана и выглядит, как драгоценный камень, и, кроме того, она ещё и королевского рода. Ты не сможешь залезть ей под юбку даже за тысячу лет. А если ты, Шиндт, хотя бы попробуешь прикоснуться к ней, – проворчал жрец Ульрика, – я разобью эти кандалы лишь затем, чтобы обернуть их вокруг твоей головы.

– Я не трону даже волоска на её нежной маленькой головке, – едко ответил стройный священнослужитель, сидевший напротив Мордекола. Шиндт провёл первые несколько дней, делая вид, что спит, опустив голову и сложив руки на коленях, но на третий день он, наконец, представился, нехотя раскрыв свою верность Ранальду, богу плутов и мошенников. Мордекол возненавидел его сразу же, стоило Шиндту лишь открыть рот. Этот человек был из тех, кто украл бы пенни Морра с глаз покойника.

Шиндт искоса посмотрел на Мордекола сквозь занавесь из длинных чёрных волос. – Старый волк прав, мой маленький пропольщик могил. Сколь бы, по её мнению, важной дьявольщиной она не занималась, мне кажется, что ей бы не понравилось, чтобы её отвлекал кто-то, подобный нам.

Мордекол прищурился, но ничего не сказал.

– Она ищет помощь, – сказала высокая бретоннка, стоящая в кандалах в задней части костяной тюрьмы. Её голос был изысканный, даже высокомерный. Хотя она была, несомненно, весьма красива, но в глазах Мордекола не шла ни в какое сравнение с эльфийской принцессой. – Я узнаю интонации пения, – продолжила бретоннка. – Она призывает зверей из чащи.

– Хотел бы увидеть это, – сказал друид с горевшими безумным огнём глазами. Каждый человек в клетке поднял голову, с изумлением уставившись на наконец-то заговорившего друида. Мордекола объяла тревога при виде того, как тот повис на прутьях примерно в половине расстояния до потолка, его длинные пальцы рук и ног обвили кривые кости прутьев подобно когтям. «Больше зверь, чем человек», – подумал Мордекол. Как будто в Старом Свете было мало подобных тварей.

Смущённый внезапным всеобщим вниманием, человек со спутанными в невообразимый колтун волосами зашипел, как кошка, и спрыгнул на ложе из трупов, приземлившись на четвереньки.

– Что ж, он всё-таки умеет говорить, – хмыкнул Ольф, приподняв густые седые брови, после чего снова уставился на горизонт.

Костяная тюрьма грохотала по усыпанной щебнем дороге. Воскрешённые рыцари, привязанные к ярму, стонали и гремели в своих потрёпанных доспехах, пока тащили клетку вперёд по острым камням сильванской дороги.

На востоке, на самом горизонте, Мордекол заметил скалу Темплхоф, вырисовывавшуюся на фоне болезненного свечения Моррслиб. Высоко над порченой луной находился её близнец, здоровая Маннслиб, – не более чем расплывчатое пятно в мрачном небе. Последние несколько недель свет луны был единственным фонарём, разгонявшим пелену ночи, что столь тщательно укутала Сильванию. Для того, кто был обучен узнавать приметы – это был очень плохой знак.

– Таким образом, мы едем на север, а затем, если это Темплхоф, – сказал Ольф, – выплатим сполна.

Шиндт хрустнул маленьким осколком кости, которым исследовал замок своих оков, и от расстройства выплюнул ругательство. Элспет покачала головой и сделала знак Шаллии, когда Шиндт пнул две головы из тех, которые он с Ольфом использовали как валюту в своих нездоровых играх.

Ольф постучал пальцем по символу Ульрика, выжженному на лбу, и улыбнулся, обнажив крупные коричневые зубы.

– Нос волка никогда не обманывает.

– Да, отлично, – съязвил Шиндт. – Значит, мы направляемся к Голодному лесу. Я очень рад за всех нас.

– Голодный лес? – спросил Мордекол, напрягшись. Он втянул воздух сквозь зубы, когда рубцы на спине снова открылись. – Ты уверен в этом?

– Да, – ответил Ольф, – так же, как уверен в обжигающем укусе зимы.

– Это означает – трупоеды, – проворчал друид, висевший на верхних рёбрах-прутьях клетки.

– Да, – уныло ответил Шиндт.

– Это хуже, чем просто трупоеды, – сказал Мордекол.

– Что-то хуже, чем быть сожранным заживо, да? – съязвил Шиндт, потирая подбородок. – Хм. Ольф, похоже, у нас есть новая игра. Пожалуй, я начну. Как насчёт быть размолотым в колбасу и поданным на бретоннский банкет?

Высокая дворянка, привязанная к потолку тюрьмы, бросила на него такой взгляд, что с лица священника-плута мигом сошла самодовольная ухмылка.

– Вы не доживёте до этого! – сплюнул Мордекол. Что-то в его тоне привлекло внимание всех заключённых, за исключением эльфийской девы, чьи глаза по-прежнему оставались закрытыми.

– Продолжай, парень, – сказал Ольф, – Что могло так испугать жреца смерти?

– Голодный лес, – угрюмо ответил Мордекол. – Он… меняет людей.

– Ой ли, – хитро сказал Шиндт. – Он что-то скрывает. Что-то, связанное с жизнью нашего молодого друга или с его орденом, держу пари. Я прав?

Мордекол молчал.

– Давай, парень, – подтолкнул его Ольф, – Чем больше мы знаем, чем больше объединяемся, тем больше у нас шансов выбраться из этой передряги живыми. То, куда мы движемся – это какое-то определённое место? Или, возможно, нечто значимое?

– Мы так и так помрём в один день, ну, может в два, – заметил Шиндт. – Так что можешь и рассказать нам.

Молодой жрец вздохнул, глядя на редкие проблески в небе.

– Это место, – ответил он. – Разрушенная башня, если быть точным. Место, где мой орден спрятал нечто ценное от фон Карштайна.

– Так почему он отправляется туда только сейчас? – спросил Ольф. – Что задержало вампира от того, чтобы заполучить это?

– Ритуал, своего рода. Мой орден умеет скрывать усопших от тех, кто собирается поднимать мёртвых, не так ли? Все знают, что надо держать пару пенни для Морра.

– Да, – заговорила Элспет, делая знак Шаллии. – Когда более нет ничего, что можно сделать, посвяти их богу загробной жизни. Так они не смогут подняться вновь.

– Да. Что ж, мы тоже иногда кое-что прячем.

– И? – прошептал Шиндт.

Мордекол нервно посмотрел сквозь прутья тюрьмы на их закованного в латы похитителя, но тот всё ещё что-то бормотал, сосредоточив всё своё внимание на дороге впереди.

– В Голодном лесу есть место, – прошептал молодой жрец, – где, как говорят, Галакрист, старый член нашего ордена, заключил договор с Морром. Договор хранить нечто, что он обнаружил, нечто древнее и злобное.

– Вроде твари в той ужасной летающей карете? – спросил Ольф.

– Вроде того, – ответил Мордекол. – Гримуар, найденный им в недрах Мордхейма.

– Морт-гейм, – вырвалось у жреца природы, его рык был словно у загнанного в угол лиса. – Он проклят.

Шиндт бросил на него взгляд, сделав рубящий жест по шее, после чего знаком показал, чтобы Мордекол продолжил рассказ.

– Ну, этот фолиант, который он нашёл, – продолжил молодой моррит. – Он знал, что он очень ценен для агентов нежити, которые тоже охотились в руинах. Их не волновали ни преобразующий камень, ни золото. Только этот гримуар. Поэтому Галакрист спрятал его подальше от глаз, как живых, так и мёртвых, глубоко в недрах Голодного леса. Он по-прежнему там, охраняет свою находку. Ну, или, по крайней мере, так говорят высшие жрецы.

– Семь преисподних, парень, – ругнулся Ольф. – Хватит загадок. Что вампир хочет сделать с той штукой? И зачем столько ждать, чтобы, наконец, заполучить его?

– Ну, мы знаем, что наши боги не… Я имею в виду, что наши молитвы не были вознаграждены. Никто из нас не хочет признавать этого, но это так. Посмотрите на нас. Послушник Ранальда – прикованный к своему невезению. Священник Морра – в ловушке с нежитью. Жрец Таала – в клетке, словно пойманное животное. Шаллианка – которая не в силах вылечить раненых. Мне нужно продолжать, чтобы до вас дошло?

– Э-э… Может, чуть-чуть, – слегка смущённо сказал Ольф.

– Силы верующих больше ни имеют никакого смысла в Сильвании, вообще! – прошипел Мордекол, его наручники зазвенели, когда он всплеснул руками в отчаянии. – Начиная с ритуала в Штерниесте. Это означает, что заклинание сокрытия, созданное Галакристом, тоже больше не действует!

– И, следовательно, наш «хозяин» узнал об этом бесценном… гримуаре, – осторожно проговорила Элспет.

– Да.

– И вот куда мы едем сейчас, – сказал Ольф. – Забрать его.

– Да!

– И если он сейчас слушает нас, – проговорил Шиндт, – и раньше не знал о грязном секрете вашего ордена, то вы только что, ничтоже сумняшеся, рассказали ему об этом.

Высокая бретоннка коротко хохотнула – нотка отчаянного безумия во тьме.

Внезапный крик пришёл с юга, такой чистый и высокий, что мгновенно привлёк их внимание. Мордекол развернулся и увидел, как огромный орёл, невысоко паря над землёй, летит в их сторону. Размах его крыльев был практически равен ширине извилистой дороги.

Стремительно рухнув из облаков, сложив крылья для смертельного нырка, ему навстречу метнулся один из варгейстов Темплхофа, возмущённо визжа. Огромный орёл тяжело развернулся, атаковав своего преследователя когтями размером с серп. Он содрал лицо крылатого дьявола, оставив лишь ободранный вопящий череп.

Однако стоило орлу опуститься пониже, как в тот же миг второй варгейст прорвал завесу облаков, вонзив когти в плечи зверя и тяжело потянув на себя. Над ним что-то корчилось в облаках, выглядя для Мордекола, как скопище эктоплазматических фигур. Небо запульсировало красным, когда Машина Смерти медленно опустилась вниз. Оборванный друид вскрикнул, вознеся к Таалу молитву о спасении. Мордеколу пришлось напрячь все оставшиеся силы, чтобы тоже не закричать, его свербевшие глаза закрылись, чтобы вычеркнуть нечестивый ореол вещи. Чёрный коготь поманил его за закрытыми веками, насмехаясь над ним, вытаскивая его ужасные подозрения и делая их реальными. Он покачал головой, и, словно в пику твари, вновь открыл глаза.

Между тем битва в небесах между орлом и варгейстом становилась всё более и более неистовой. Орёл клевал и кромсал, делал виражи и парил, но это не могло ему помочь сразу с двумя варгейстами. Куда бы ни попал его удар – сероватая плоть тут же восстанавливалась, обласканная желчными энергиями нечестивого паланкина. Кровь ручьями лилась на пленников, каждый из которых молча молился о победе величественной птицы, пока продолжалась воздушная битва.

Как будто по приказу единого разума, оба крылатых дьявола одновременно спикировали вниз и, крепко схватив орла, удержали его в воздухе. Парящий реликварий подплыл поближе, пульсирующее красноватое свечение сырой силы размывало пространство над ним.

Орёл, казалось, постарел, сжимаясь сам в себя, плоть и перо гнили и отваливались прочь, пока он становился всё тоньше и тоньше. Могучая птица вскрикнула, то ли каркнув, то ли кашлянув, а затем умолкла. Варгейсты выпустили из лап свою жертву. Мгновение она летела вниз, странно бесплотная и чуждая, прежде чем раствориться в разлетевшейся пылью иссохшей кости.

Одно длинное бело-золотое перо вилось вниз по воздуху, пройдя прямо сквозь верхние прутья костяной тюрьмы и воткнувшись в груду бестелесных конечностей вне досягаемости пленников.

Мордекол почувствовал, как слёзы защипали глаза, когда эльфийская принцесса издала долгий скорбный крик, полный чистой печали.

Голодный лес, Долина Тьмы

– Ранальд возьми этот чёртов… Чуть-чуть… Элспет, подтолкни здесь… Да.