Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 174 (всего у книги 296 страниц)

Дохляк остановился с выпученными глазами, глядя на большую круглую комнату, оказавшуюся на одном конце коридора. В большом открытом помещении не было других дверей и не было окон – зато здесь было кое-что другое. По всему залу тянулись ряды маленьких тележек и повозок – некоторые накрыты парусиной, другие набиты всякой всячиной через край, часть груза рассыпана там и сям. Большой грудой лежала одежда – как рваная и ношеная, так и весьма приличная, даже изящная. Если эти люди промышляли контрабандой, то у них весьма странные вкусы и выбор товаров!

Круца не долго оставался при мнении, что они находятся в логове контрабандистов. Тут происходило что-то более серьезное. Круца не знал, что и подумать, а Дохляку было, похоже, все равно.

Юнец трудился среди куч барахла, выбирая вещи, удобные для переноски – в основном драгоценности, которых тут было достаточно много, и мелкую утварь, которую он мог рассовать по карманам. Дохляк начал откидывать парусину с повозок – с одной, другой, а потом, разойдясь вовсю, он пробежал мимо всех крытых тележек, срывая покровы и открывая взорам разнообразнейшие богатства. Круца стоял как завороженный и смотрел, удивляясь, как молодой парень может быть таким упертым, таким самоуверенным или таким безразличным к своему положению. А потом Круца вспомнил подвал с ловушкой, людей в плащах и то, как они нападали на него, не обращая внимания на мальчишку. Он понял, что Дохляк был невидимым и в итоге, наверное, остался бы невредимым. А вот сам Круца…

– Дохляк! Бросай это! Нам надо выбираться отсюда!

– Нет, ну ты посмотри на все это добро! – воскликнул второй возбужденно. – Тут же твоя норма на много месяцев, а второго шанса попасть сюда у нас может и не быть!

Круца подумал, что он бы не вернулся сюда, даже если бы у него был шанс. Вся затея обернулась опасным и бесплодным предприятием, и он поклялся себе, что такое не повторится.

– Давай, Круца! Оно ждет, чтобы его взяли! Дохляк повернулся и сдернул последний покров с последней груды добра. Большая куча, выше и шире человека, ближайшая к выходу с противоположной стороны. Круца, стоявший у двери и наблюдавший, не мог видеть со своего места этого угла. Парусина соскользнула легко, словно шелк с отполированного дерева – она почти струилась, падая на пол с легким шорохом. «Это было как-то неправильно», – думал впоследствии Круца.

Дохляк стоял лицом к этой груде контрабанды, и Круца мог видеть, как меняется его выражение. Малец побелел как полотно, его глаза стали серыми и пустыми. Круца шагнул к нему и схватил за локоть, боясь, как бы парень не хлопнулся в обморок. Потом он посмотрел в угол, где лежала парусина. Перед ними была груда тел. Трупы были свалены в угол, как сено, вилами собранное в стог рачительным фермером. Сначала Круца не понимал, на что смотрит. Потом он начал различать руки, ноги, спины, увидел пару распухших голов. Тела не сохранили привычных очертаний: они были изломаны так, что просто не имели формы. Эти мертвецы казались детскими игрушками, из которых высыпали опилки. В них не осталось не только жизни – вообще ничего… Они были как огородные пугала. Но они когда-то жили. Дохляк видел это. Круца это чувствовал.

Какая-то вещица привлекла внимание Круцы, и он осторожно подошел к горе из останков людей. Зажатая в мертвой руке, по склону этой горы стелилась широкая длинная цепь из плоских пластин, соединенных по углам звеньями. На цепи, достаточно длинной, чтобы улечься на плечи взрослого статного мужчины, был талисман. Большой чешуйчатый змей или дракон, пожирающий собственный хвост.

Круца не мог больше смотреть на это. Он отвернулся, взял Дохляка за руку и повел его прочь отсюда. Он с большей охотой пойдет к винтовой лестнице и еще раз столкнется с людьми в серых плащах, чем останется в этом месте хоть еще секунду.

Они зашагали обратно по главному проходу, дружно печатая шаг и притворяясь, что уверены в себе. Но Круца знал, что никакой уверенности у него нет. Еще он знал, что если сейчас позволит страху совладать с собой, погибнет наверняка. Он не мог ни почувствовать смелости, ни выказать ее отсутствия.

Звуков не было, и прислушиваться было не к чему. Только холодный, чуть влажный воздух подземелья вытягивал из стен запах прокисшего молока, который носился по помещениям и становился сильнее по мере приближения к выходу.

Круца был уверен, что им придется столкнуться с кем-то из «серых плащей», но этого не произошло. Они безмолвно вернулись к месту, откуда пришли. Дохляк безошибочно ориентировался под землей – не хуже, чем в городе. Скоро они оказались в залитой белым светом комнате, из которой так стремительно бежали. Круца постоянно ожидал, что вот-вот появятся серые фигуры. Ничего. Дохляк шагнул через арку в центральную залу, Круца шел сзади, след в след.

Они увидели восемь фигур в серых плащах, которые стояли в центре залы, спинами к напольному рисунку, который сейчас находился под беснующимися мерцающими завихрениями песка. Это было похоже на маленький тайфун, поднимающийся от пола спиралями лазури, пурпура и сажи среди желто-серой массы песка. Все восемь протягивали руки в том жесте, который Круца помнил по первому убитому им «серому плащу». Восемь пар иссушенных рук с шишковатыми пальцами и длинными ногтями, старых и безжизненных рук… Нет, это были не контрабандисты. Теперь Круца понимал, что это и не люди. Он бросился на них, пронзил мечом троих и убил их. Один исчез прямо перед его глазами. Но на месте этих троих встали новые. Дохляк пошел по кругу, как только песок Начал крутиться чуть медленнее и не так высоко. Свою форму смерч сохранил и теперь ложился на пол новым причудливым узором.

Круца последовал за Дохляком, его мысли метались в поисках ответов на все безумные вопросы – и тут он заметил оружие. Каждый «серый» был теперь вооружен двумя клинками: длинным изящным мечом с узким лезвием и тяжелой рукоятью и коротким тонким кинжалом с хищно изогнутой гардой, которая могла серьезно повредить любой клинок, с которым столкнется. Рука Круцы легла на навершие его меча. Он никогда не боялся драки, но сражаться с восемью неизвестными существами и шестнадцатью клинками было просто безумием. Он решил, что достанет оружие только тогда, когда на него нападут, а провоцировать их он не желает – только пусть дадут уйти.

Дохляк пытался загородить Круцу от людей в плащах. Он настолько уверился в своей способности оставаться незамеченным, что считал себя в силах защитить и напарника. Но Круца нервничал, его адреналин вырабатывался в неимоверном темпе, от него буквально пахло страхом. Дохляк не знал, как долго еще он сможет заслонять своего друга, но он держался до конца – ведь это он втянул Круцу в это дело.

Круг, который был образован серыми людьми, начал менять свои очертания. Существа, не переставая глядеть прямо перед собой, наружу круга, разорвали его в дальней от Круцы и Дохляка точке, и два конца начали расходиться в стороны, образовывая полумесяц, который грозил отрезать друзей от единственного пути к спасению.

Дохляк стоял очень спокойно. На лбу Круцы выступили капли пота, несмотря на холод, который внезапно обрушился на подземелье, и мокрые волосы липли к голове. Пот ручьем побежал по спине, стекая на бедра. Круца знал, что должен дождаться нападения, но чувствовал панику, поднимающуюся в нем.

Белый свет стал еще более ярким, а из узора в центре комнаты вдруг поднялся вверх столб его собственного света, многоцветного, как радуга.

Серые люди построились полумесяцем, подняли руки с оружием и развели их в стороны. Когда их клинки сталкивались, они делали небольшой шаг назад, увеличивая дугу. А потом все шестнадцать клинков поднялись вверх и уставились на Круцу.

Он знал, что все ввосьмером напасть и не помещать друг другу они не смогут, хотя, возможно, их это не волновало. В комнате стояла тишина: только дыхание Круцы и легкое посвистывание клинков нарушало безмолвие. Он не знал, действительно ли запах его тела настолько острее, чем вонь давно скисшего молока, которая стала настолько сильна, что обжигала ноздри. Его чувства обострились. Он мог почувствовать ладонью каждую вмятину и зазубрину на навершии своего старого меча. Он сдвинул руку ниже и ощутил холод рукояти оружия. Она была грубой и ветхой, но сейчас подходила его руке как нельзя лучше.

Дохляк выступил вперед. Они не замечали его. Он не был вооружен.

Круца отступил на шаг назад и плотно прижался к стене. Серая фигура шагнула за ним. Круца выхватил меч и крутанул его в воздухе, выбив искры из стены, когда кончик меча чиркнул по камню. Искры сверкнули багровой вспышкой и исчезли. Диким ударом короткий меч выбил длинный клинок из руки первого напавшего, и он остался с одним кинжалом. Серая фигура рубила воздух, стараясь перехватить кинжалом лезвие короткого меча и сломать его.

Круца подумал, что никогда еще не двигался так быстро. Его меч прошел по низкой дуге, под кинжалом. Превосходным выпадом Круца рассек брюхо своего диковинного противника, обнажая скрытую плащом плоть – странно, противоестественно бледную по сравнению с яркой кровью, сочащейся из раны. Серый человек испуганно глядел, как Круца рассекает его снизу вверх от пупа до грудины. Кинжал выпал, и человек упал. На его месте тут же возник другой.

Круца убил троих «серых». Они были как неживые: хладнокровные, не думающие о риске, они даже дрались в одном стиле. Круца начал подстраиваться под ритм их атак и чуть больше уверился в своей возможности выбраться живым из этой передряги. Он рассек третьего злодея одним боковым ударом. Этого хватало – они умирали легко. Круца услышал звук рвущейся бумаги и развернулся для предотвращения очередной попытки убийства.

Дохляк смотрел на сражение, безоружный и одинокий. Враги его не замечали, а Круца забыл о нем.

Трое серых, увидев бесславную гибель предшественников от руки незваного гостя, напали вместе. Шесть клинков двигались в едином танце, скользя один меж другими, нанося уколы, парируя удары и вновь устремляясь в атаку. Круца бился жестко и быстро, его меч был в трех местах сразу, но он знал, что проиграл. Сначала длинный порез появился на руке, и кровь полилась по рукаву невооруженной руки. Прикрывшись ею, раз уж она теперь стала бесполезна в других отношениях, он стал нападать еще яростней. Потом косой удар пришелся ему в голову, рассек лицо и только чудом не задел глаз. Правда, глаз скоро залила кровь из длинного пореза.

Дохляк наблюдал. Он уже не бездействовал. Он выкрикивал предупреждения и команды другу и сновал по песку взад-вперед, чтобы видеть происходящее.

Круца ослеп на один глаз и с тех пор не ранил ни одного врага. Он бился жестче и сильнее, поворачивался зрячим глазом к уходящему противнику и бился дальше, но серые были, несомненно, в более выгодном положении, и скоро этому представлению должен был настать конец. Удар не заставил себя ждать и был принят чуть ли не с радостью. Круцу ранили в плечо. Длинный клинок после прямого удара пронзил камзол, вошел в тело и вышел из спины. Крови было немного – обжигающе горячий клинок прижег рану, когда серый вытащил его.

Круца упал на колени, но не выпустил меч из руки. Его пальцы намертво сжались на рукояти, когда плечо оказалось пронзенным. Круца уронил голову в ожидании смертельного удара.

Дохляк кричал и прыгал, но ни одна из пяти оставшихся фигур не дрогнула и не обернулась. Юнец испустил отчаянный вопль, готовый прыгнуть на ближайшего «серого». Но что-то заставило его обернуться. Они не заметили Дохляка. Они не видели его. Но было здесь кое-что, чего не заметить они не могли.

Дохляк сделал полдюжины быстрых шагов, почти бегом к центру подвала. Там он рухнул на колени прямо в многоцветный песчаный орнамент на полу, который, пока Круца не упал на землю, испускал зловещий свет.

Пыль и песок разлетелись повсюду, и Дохляк обнаружил, что сидит он в центре круглого зала, давит коленями какой-то рисунок, а вот двинуться с места не может. Он сложил руки перед собой, словно в молитве, и, набрав полные легкие воздуха, издал крик, от которого застыла кровь в жилах, крик, которого Круца никогда прежде не слышал и надеялся не услышать впредь.

– КККРРРУУУЦЦААА!

Крик повис в комнате и начал метаться под сводчатым потолком, многократно множимый эхом, обреченный, казалось, на вечное существование.

Серые фигуры начали отворачиваться от Круцы, когда он услышал второй крик.

– БЕГИИИИ!

Он не думал. Он должен был быть уже мертв и не мог даже помыслить, что сможет хотя бы стоять без помощи. А выбора не было. Крик Дохляка заставил его подняться.

Круца стоял, скрестив руки на груди, слегка пошатываясь. Меч, все еще зажатый в его руке, делал его похожим на статую какого-то великого воина и вора. Он посмотрел еще раз на серых людей, которые наступали на песчаную картину. Дохляка он не увидел. Круца повернулся и побежал.

Он взлетел по лестнице, выскочил из измазанной смолой двери в аллею. Он выбежал из Нордгартена и не останавливался, пока не домчался до высокого разваливающегося дома на севере Альтквартира. Все время, пока он бежал, он верил, что Дохляк мчится позади него. Да, парень искусно отвлек серых людей, подставив себя в качестве приманки. Только благодаря этому Крупа еще жив.

«Но парень был невидимкой, и ему было гораздо проще смыться от этих серых, чем мне. Ведь так?»

Круца ждал Дохляка. Он валялся на топчане в комнате на чердаке и ждал. Когда он проснулся, на дворе был уже день, а Дохляк не пришел.

Когда он проснулся во второй раз, стояла ночь. Кровь засохла и ссыпалась на покрывало с его ран. Дохляк не пришел.

Когда он проснулся в третий раз, он нашел в себе силы встать и умыться холодной водой. Он поел, воспользовавшись за-оконными запасами Дохляка. Хлеб был черствым. Малыш не пришел.

Круца не знал, как долго он был в этой комнате, но его раны покрылись коростой, а еда за окном либо кончилась, либо испортилась. Дохляк не пришел.

Когда снова стало светло, Круца поднялся с тюфяка и поправил подушки. Он вылил воду, холодную и кровавую, из умывального таза.

Через час или около того Круца ушел из комнаты Дохляка, плотно закрыв за собой дверь. На лестнице он обратил внимание на то, что в толстом слое пыли на ступенях нет ни одного свежего следа. Он выскользнул в окно раненым плечом вперед и закрыл створку.

Круца уходил. Одно он знал так же твердо, как знал то, что парень был прирожденным вором: Дохляк больше не вернется.

Миттерфруль
Волк в овчарне

Первой их увидела девушка-молочница.

Поздним весенним вечером через месяц после Миттерфруля на темное синее небо высыпали звезды. Тысячи звезд, блестящих и мерцающих в вышине небес.

Род Ганмарк правил приграничным Линцем, центром торговли скотом на краю Драквальда, шестнадцать поколений. Двести лет назад тогдашний маркграф основал поместье в трех милях от города, на берегу большого озера. Замечательная, просторная усадьба, обширные плодородные поля, редкой красоты парк, удобные дороги, ведущие из поместья под стену Драквальдского леса к востоку от озера.

Что-то, а работать там доярке Лении нравилось. Дел, конечно, было невпроворот, не меньше чем на маленькой ферме ее отца, но жить и работать в этом доме – все равно что жить в графском дворце в далеком Мидденхейме. Ей казалось, что она превзошла себя. Отец всегда говорил, что если кто-то из его детей и добьется в этой жизни успеха, то это будет один из ее многочисленных старших братьев. Но вот она, младшее дитя в семье, единственная девчонка среди выводка парней – и уже работает в маркграфском поместье, за что премного благодарна.

Ления ночевала на соломенном тюфяке в крыле для прислуги, еды всегда было вдоволь, и никто ни в чем не обижал семнадцатилетнюю молочницу. И повариха, и дворецкий, и прочие господские слуги относились к ней по-доброму. Даже сам маркграф однажды улыбнулся ей. Ее обязанности были просты: утром она собирала яйца в курятнике, вечером доила коров. Между этими занятиями она чистила, скоблила, мыла, натирала или шинковала – короче, делала, что прикажут.

Она любила вечерние дойки, особенно в это время года. Весеннее небо было таким ясным, и звезды были просто великолепными! Ее мать всегда наказывала Лении считать звезды, если есть возможность. Ну, чтобы убедиться, что все на месте. Если старая звезда исчезает с небосклона, жди неприятностей.

Когда она шла через скотный двор к молочной, она заметила, что сегодня, кажется, на небе появилось больше звезд, чем обычно. Как крапинки на яйце или пузырьки, собирающиеся у края ведра с молоком – так много новых звезд усеяло небо. А вон та прекрасная голубая звезда над горизонтом…

Новые звезды. Добрый знак, не иначе.

Потом она увидела другие звезды, зажегшиеся среди деревьев. Горящие и горячие звезды, похожие на глаза или на…

Ления выронила ведро.

Она вдруг разглядела, что это факелы, пылающие факелы, зажатые в черных, закованных в броню кулаках зловещих конников, что числом не менее трех дюжин приближались к поместью.

Как раз тогда, когда Ления увидела их, всадники ринулись в атаку на усадьбу. Они двигались так, словно были частью тьмы, как будто сама ночь наступала на владения маркграфа, как будто всадники были сотканы из дыма. В ночном воздухе стоял сильный запах, сладкий и пыльно-сухой.

Она вскрикнула от удивления и растерянности…

… и увидела другие звезды, красные огоньки поменьше, горящие за матово-черными забралами всадников и в глазницах их адских коней.

Ления Дунет закричала снова, теперь уже громко, отчаянно, в надежде спасти свою жизнь этим криком.

– Я буду не я, Ульриком клянусь, если мы нынче не позабавимся как следует! – прогремел Моргенштерн, смеясь. Его соратники по Белому Отряду, собравшиеся на своей конюшне за Храмом, тоже находились в приподнятом настроении духа, перебрасывались шутками и насмешками, и все шло своим чередом. Тринадцать боевых коней, сущие олицетворения мощи, уже стояли оседланными и полностью готовыми. В этой безыскусной каменной лошадиной казарме с полами, устланными сеном, чувствовалась сила – подлинная мощь Храма, мощь взнузданных коней и превосходных бойцов.

– Спорим на десять шиллингов, – посмеиваясь, сказал Аншпах, – что я разукрашу свои доспехи кровью врага в первую же ночь! Да, так и будет! – проревел он, пытаясь перекричать поднявшийся вокруг шум, содержание которого сводилось к тому, что Аншпаху не удастся этого сделать.

– Принимаю, – спокойно сказал Грубер.

В конюшне воцарилось изумленное молчание. Грубер был самым старшим и лучшим Волком их отряда, и все знали, как неодобрительно он относится к привычке непутевого Аншпаха спорить обо всем и держать пари на что угодно. Но теперь в глазах Грубера горел новый огонь, его шаг стал другим, и все эти перемены произошли после их великой победы в Драквальде перед самым Миттерфрулем. Тогда Белые Волки отомстили за Юргена, их любимого вожака, погибшего прошлым летом, и стяжали великую славу. Из всех Белых Волков именно в Грубере наиболее очевидным было это возрождение боевого духа.

– Ну? – спросил Грубер ошеломленного Аншпаха с кривой усмешкой на старом, морщинистом лице.

Аншпах взревел и стукнул кулаком в латной перчатке по столу:

– Заметано!

– Заметано! – согласился Грубер с более спокойной, радостной улыбкой.

– Вот это дух товарищества, любо-дорого смотреть! – хлопнул в ладоши огромный Моргенштерн.

Слева от него стоял молодой знаменосец отряда Арик. Он с улыбкой проверил в последний раз седло своего коня, выпрямился и над всем гамом сборов поймал взгляд молодого Драккена. Тому едва исполнилось двадцать лет, волчонок, по большому-то счету, но в битве в Драквальде Белые Волки понесли потери, и тогда к ним перевели Драккена. Это был невысокий, но крепкий, коренастый молодой парень; Арик видел, как умело он управляется с конем и молотом, но у Драккена совершенно не было боевого опыта, и сейчас его явно подавляла эта шумная, переругивающаяся компания.

Арик подошел к нему.

– Все готово? – добродушно спросил он Драккена, который тут же схватился за седло, стараясь не выглядеть бездельником.

– Расслабься, – сказал Арик. – Еще вчера я был на твоем месте: новичок, крови не нюхавший, впервые столкнувшийся с такими парнями, как Волки. Просто иди с Отрядом, и ты найдешь свое место.

Драккен ответил нервной, натянутой улыбкой.

– Спасибо. Просто я чувствую себя чужаком в этой… в этой семье.

Арик ухмыльнулся и кивнул.

– Да, это семья. Семья живет вместе и умирает вместе. Доверяй нам, и мы станем доверять тебе.

Он огляделся и выбрал из буйной толпы людей в серо-золотых доспехах и белых волчьих шкурах тех, с кем Драккену стоило бы познакомиться поближе.

– Вон Моргенштерн. Он здоров, что твой призовой бык, и если он зовет тебя выпить, постели соломы под стол – спать ты будешь там. А еще у него доброе сердце и тяжелый молот. Грубер… вот к кому держись поближе; ни у кого больше нет такого опыта и столько отваги. Вон там Аншпах… никогда не верь его суждениям и не принимай его пари, верь только его правой руке. На поле боя он – сама ярость. Вон тот рыжий парень – Каспен, он еще и наш лекарь. Все твои царапины будет осматривать он. Эйнхольт и Шелл, наши лучшие следопыты. Шиффер, Брукнер, Дорф – замечательные всадники.

Он замолчал.

– И помни, что ты не единственный новичок. Левенхерца тоже перевели к нам в одно время с тобой.

Их взгляды устремились на последнего рыцаря, стоящего в одиночестве в углу конюшни и проверявшего подковы своего коня.

Левенхерц был высоким, царственно выглядящим человеком, красивым, с орлиным профилем. Иные говорили, что это признак королевских кровей, а Моргенштерн божился, что парень – бастард. Он держался спокойно и отчужденно, почти так же, как спокоен и замкнут был Эйнхольт, если это возможно. Десять лет он служил Белому Волку, сначала в Красном Отряде, потом в Сером. Казалось, что он не мог найти себе место по душе, а возможно, он не приходился по душе в тех местах, где служил. Никто не знал, почему Левенхерц пришел к ним, но Аншпах был готов спорить, что парень ждет назначения на должность Комтура того или иного отряда. Грубер думал так же, и этого было достаточно для всех остальных.

– Левенхерц? – пробормотал Драккен. – Он же не новичок, как я. Он уже послужил в Отрядах и… и он такой надменный. Он пугает меня.

Арик подумал над этим и кивнул.

– Да, пожалуй, меня тоже.

Их беседу прервал стук распахнувшейся двери. Ганс, молодой Комтур отряда, внушительно выглядящий в доспехах и волчьей шкуре, зашел внутрь.

– Вот оно… – пробурчал Каспен.

– Момент истины, – согласился Шелл. Его худое лицо напряглось в ожидании.

Дорф оборвал неровный фальшивый свист.

– Итак, Комтур? – высказал Аншпах вопрос, мучивший всех Волков.

Ганс обернулся к нему.

– Мы выступаем в Линц… – тут ему пришлось погасить всплеск их радости. – Хватит, парни! Хватит! Ребята, это не та слава, которой мы жаждем. Я только что получил наш приказ от самого Верховного Жреца.

– И? Что имеет сказать нам этот старый хрыч? – хрипло спросил Моргенштерн.

– Повежливей, пожалуйста, Моргенштерн, – прикрикнул Грубер.

– Извините меня, старики! Я хотел спросить, что нам говорит Верховнейший старый хрыч?

Ганс выглядел печальным и уставшим. Он вздохнул.

– Три отряда Пантер посланы в Линц на ловлю этих ублюдков и охрану города от новых набегов. Нам придется послужить эскортом.

– Эскортом? – Грубер не скрывал удивления, а все остальные молчали, не зная, чего еще ожидать.

– Маркграф с семьей и несколько его слуг спаслись при набеге на усадьбу. Как вы знаете, Линц связан клятвой верности с Мидденхеймом, и граф весьма озабочен тем, чтобы его кузен-маркграф не пострадал. Короче говоря, мы должны сопровождать маркграфа и его свиту в город, обеспечивая безопасность его персоне и его собственности.

Стон разочарования не сдержал ни один рыцарь.

– Значит, вся слава достанется Пантерам? – вслух размышлял Аншпах. – Они будут охотиться на этих рыщущих шакалов, найдут их в конце концов, разомнут свои старые кости, а нам, получается, досталась роль няньки при благородных детках?

Ганс пожал плечами – что ему еще оставалось делать?

– Строго говоря, это задание – тоже почетное… – начал он.

Тут Моргенштерн в подробностях рассказал всем, что он думает о таком «почете» и куда его могут засунуть люди, считающие Волков обозной командой. Ганс не был удивлен такой реакцией.

– Ладно, други. Давайте-ка просто сделаем работу, о которой нас попросили. По коням. Белый Отряд, за мной.

До Линца они добрались за два дня. Свежий весенний дождь умыл луга и прибил дорожную пыль, а вскоре путь Волчьего Отряда осветило бледное солнце, вышедшее из-за облаков.

За несколько миль до разрушенной усадьбы Ганмарков рыцари уже могли разглядеть обгорелый остов некогда великолепного дома, а запах пожарища Волки учуяли еще раньше. Темный, маслянистый дым висел в воздухе как скопище кучевых облаков, несущих грозу погожему весеннему деньку. К дыму примешивался непонятный запах, напоминающий аромат засахаренных фруктов и специй вперемешку с запахом пепла из погребальной урны.

Грубер ехал рядом с Гансом и морщил нос. Молодой Ком-тур поглядел на него.

– Грубер, что это?

Старый Волк прочистил глотку и сплюнул в сторону, словно хотел избавиться от привкуса дыма во рту.

– Понятия не имею. Я такого запаха никогда не встречал.

– В этих краях его повстречать и нельзя, – раздался голос сзади. Ганс и Грубер обернулись, чтобы увидеть точеный профиль Левенхерца. Высокий рыцарь ехал сзади, умело и бесстрастно выдерживая дистанцию.

– Что ты имеешь в виду, брат? – спросил Грубер.

Левенхерц улыбнулся не совсем по-дружески.

– Мой прадед был Рыцарем-Пантерой. В два священных похода ходил. Все в те далекие адские края, где только и есть, что жара да пыль. Когда я был ребенком, он часто, мне рассказывал истории о древних гробницах и мавзолеях, о чудовищной нежити, обитающей во тьме ночи. Он рассказывал. Я запоминал. Я стоял в его старой светлице, где он хранил книги и воспоминания, старые доспехи, знамена и стяги. В этой старой комнате всегда стоял такой запах – запах праха, иссушенных временем костей, сладковатый и острый аромат погребальных благовоний. Он всегда говорил мне, что это запах смерти из далеких гробниц Арабии. – Он поежился. – А теперь я снова чувствую этот запах. И он куда сильнее, чем в светелке моего прадеда.

Ганс хранил молчание, кони резвым шагом шли через луг. Маленькие зеленые бабочки, вестницы весны, кружились над дорогой в веселом хороводе. Ганс посмотрел вперед, на расстилающуюся перед ним равнину и на чернеющий деревянный скелет – обгорелые останки усадьбы Ганмарков. Дым до сих пор курился над пепелищем, словно черные пальцы, когтями вспарывающие воздух.

– Я буду тебе обязан лично, Левенхерц, если ты не будешь делиться этими наблюдениями с остальными парнями.

– Конечно, Комтур, – отрывисто кивнул Левенхерц, пришпорил коня и выехал вперед по извилистой тропе.

У ворот Линца их встретил почетный эскадрон Рыцарей-Пантер, высокомерных и блистательных в начищенных доспехах и шлемах с высокими гребнями. Их капитан церемонно отсалютовал Гансу, Белый Волк ответил тем же. Между Храмовниками Ульрика и воинами личной охраны графа Мидденхейма давно не осталось никакой любви.

– Хвала Зигмару, вы здесь! Капитан фон Фольк, Рыцари-Пантеры, Первая Графская Вотчина.

– Да хранит вас Ульрик! Ганс, Комтур Белого Отряда.

– Добро пожаловать в Линц, Комтур, ваше прибытие развязывает мне руки.

Капитан Пантер тронулся следом за Гансом, а его люди с поразительной четкостью вставали в строй, пока не заняли место эскорта на флангах отряда Волков. Пантеры шли великолепной, выверенной линией, казалось, даже их легконогие кони печатают шаг под неслышную усталым и запыленным Волкам команду. Гансу все это представлялось показухой.

– Я рад, что вы наконец-то здесь, Комтур Ганс, – сказал фон Фольк. – Моим ребятам не терпится броситься в охоту за этими тварями, но мы не могли оставить маркграфа и его людей без защиты.

– Понятно, – кивнул Ганс. – А разведчиков выслали?

– Безусловно. Четыре полевых отряда. Все вернулись ни с чем. Но я уверен, что когда я выведу на поиск все свои силы, эти подонки никуда от меня не денутся.

Сзади фыркнул Грубер, насмешливо и тихо, но фон Фольк обернулся в седле. Капитан был высоким, худым, болезненным человеком со светлыми подвижными глазами. Сейчас они блестели из-под золотой решетки его парадного забрала.

– В чем дело, солдат? О, извини, старик… ты, видимо, просто говорил во сне? Грубер не принял вызова.

– Все в порядке, господин. Дорожная пыль, знаете ли… Фон Фольк оставил Грубера в покое. Шелковый намет его шлема вился под легким ветерком.

– Комтур Ганс, маркграф ждет вас в Гильдейской Палате. Я бы хотел, чтобы вы забрали его до заката.

– И двигаться ночью? – Ганс был само благоразумие и воплощенный такт. – Мы отправимся в путь на рассвете, капитан. Даже зеленые новобранцы знают, что это самое удобное время для отправки конвоя или эскорта.

Фон Фольк нахмурился.

– Собирайте людей и делайте свое дело, – добавил Ганс. – Здесь уж мы разберемся сами. Хорошей охоты.

– Мой дорогой, дорогой друг! – воскликнул маркграф Линцский, пожимая руку Ганса. – Мой наидражайший друг! Как же мы вас ждали!

– Да, мой господин, – успел вставить ответное слово Ганс. Просторная зала Гильдейской Палаты, обшитая панелями, была уставлена сундуками с добром и свернутыми коврами. Между ними сновали два десятка слуг, чад и домочадцев маркграфа, избежавших превратностей вражьего набега.

«И, вероятно, вынесших все это добро на горбу, – размышлял Ганс. – Как, во имя Ульрика, можно успеть скатать ковры во время нападения?»

Маркграф, осанистый бледный вельможа около сорока лет, оделся в свое лучшее одеяние, чтобы приветствовать Волков, но растрепанные волосы и резкий запах гвоздичного масла говорили, что с момента нападения на усадьбу ему так и не удалось толком заняться своим туалетом.

– Я просил о Волках, просил особо, – сказал маркграф. – В письме к моему дражайшему кузену, графу, я просил, чтобы мне выделили именно Волчий Отряд. Пусть эти напыщенные Пантеры отправляются на охоту, но дайте мне Волков, чтобы я мог увериться в безопасности моей семьи.

– Пантеры – великолепные воины. Они отыщут налетчиков, – мягко сказал Ганс, не веря своим словам ни на грош. – Но, несомненно, мы доставим вас домой в целости и сохранности. Теперь мне нужно знать, сколько у вас людей?

Маркграф обвел рукой залу.

– Мы расположимся в трех каретах, и четыре повозки заняты вещами. Шестнадцать слуг, багаж, плюс я сам и мои Дети, еще их няня…

Он указал на парочку угрюмых пятилетних пацанов в коротких штанишках, увлеченно мутузящих друг друга на груде тряпья. Старая и изнуренная няня в черной одежде смотрела за ними.