Текст книги "День Победы. Гексалогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Завадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 176 страниц)

– Не думаю, что это будет так просто, Боб! Насколько мне известно, японцы перебрасывают на Курилы и Сахалин войска со своей территории непрерывно, к тому же к островам приближается их эскадра, не меньше дюжины вымпелов. За ними следят наши субмарины. А на Хоккайдо в полной готовности находятся десятки истребителей.

– Значит, сначала «Томагавки» полетят на Хоккайдо! Нам плюнули в лицо, Мэтью, и я не собираюсь просто утереться и делать вид, что все в порядке!

– Но тебе придется сделать это, Боб! Принято решение не нагнетать обстановку, с японцами попробуем договориться по дипломатическим каналам. Сейчас не время начинать новую войну с передовой азиатской державой!

– Какого дьявола, Мэтью?! – рассвирепел Флетчер. – Мы им вломили от души в сорок пятом, повторим и сейчас. Мой дед воевал на Сайпане и Окинаве!

– Хочешь послать на верную смерть своих парней?! Так не терпится писать на них «похоронки», Боб? Я тоже получаю разведданные, и знаю, что к настоящему моменту японцы развернули на Сахалине два дивизиона зенитных комплексов малой дальности «Tan-SAM» и дивизион «Пэтриот», а также перебросили эскадрилью истребителей F-15 и еще одну, вооруженную модернизированными F-4 «Фантом», оптимизированными для противокорабельных операций. Наши эсминцы, вместо того, чтобы крушить оборону японцев, будут вынуждены отбиваться от волн противокорабельных ракет. Кстати, на Сахалине развернута, по меньшей мере, одна батарея противокорабельных ракет берегового базирования SSM-1. Под их прикрытием продолжается переброска частей Пятой пехотной дивизии со всей штатной техникой. Японцы превращают острова в неприступную крепость!

– Черт возьми, мы просто будем сидеть и смотреть, как они там окапываются? Мэтью, у них в плену несколько десятков моих моряков! Я их не оставлю!

– Боб, мы вытащим твоих парней! Имей терпение!

– Сутки, Мэтью, – веско произнес Флетчер, исподлобья уставившись в черный глазок объектива видеокамеры. – Если через сутки кризис не будет разрешен, я отдам приказ об атаке, и мне плевать на трибунал!

Генерал ударил кулаком по кнопке отбоя так, что пластик консоли жалобно заскрипел. Все, что ему оставалось – ждать, причем пребывая в полном неведении. А это было для боевого офицера самым тяжким испытанием.

В Кремле о японской агрессии узнали несколькими минутами позднее, чем в Раменском и Владивостоке, но даже чуть раньше, чем это стало известно в Пентагоне и на Капитолии. Ни стихийно созданные на Сахалине отряды самообороны, ни сформированные считанные недели назад подразделения полиции не пытались дать отпор врагу, уступая его полному превосходству на земле и в воздухе, но информация с острова все же шла.

Члены временной администрации России собрались быстро, хотя из-за этой спешки на пару часов автомобильное движение в столице оказалось почти полностью парализовано. К оплоту власти, вздымавшему краснокаменные стены в сердце Москвы, мчались под завывание сирен и нервное мерцание «мигалок» вереницы черных «Мерседесов» и «Ауди», заставляя зло ругаться стоявших в километровых пробках автовладельцев, пассажиров городских автобусов и маршруток.

Министры новой России, покидая свои лимузины, шумной толпой входили в кремлевские палаты, проходили мимо застывших неподвижно часовых, заполняя зал заседаний. Высокие, в два человеческих роста, тяжелые створки сомкнулись за спиной последнего вошедшего, и Валерий Лыков, стоявший во главе длинного стола, произнес, привлекая внимание собравшихся:

– Господа, занимайте свои места! Начнем!

Низкий бас человека, способного перекричать работающий на максимальных оборотах танковый дизель, гулко разнесся под сводами зала, сиявшего мрамором и позолотой. Министры, разом притихнув, задвигали стульями, зашелестели раскладываемые на столе бумаги, раздались щелчки замков папок и атташе-кейсов.

– Господа, времени мало, ситуация очень сложная, – начал глава правительства, возвышаясь над своими коллегами каменной глыбой. – Японцы, не предъявляя никаких требований, высадились около часа назад на Сахалин и Курильские острова, к настоящему моменту полностью их контролируя. По имеющимся данным, в момент высадки они вступили в бой с американской морской пехотой, дислоцированной на Сахалине. Американцы капитулировали. Также есть информация об имевших место над Татарским проливом воздушных боях. Сейчас на острова из Японии постоянно перебрасываются войска, идет усиление японской группировки.

– Японцы фактически объявили войну Штатам, – заметил Ринат Сейфуллин. – Не думаю, что американцы спустят им это с рук! Наверняка скоро последует ответный удар, и хорошо, если по Сахалину, а не по Токио!

– Американцы пребывают в бездействии, – возразил Лыков. – Их войска на Дальнем Востоке приведены в повышенную готовность, но остаются на своих базах. Флот тоже крейсирует на большом удалении от Сахалина, если не считать пары эсминцев в наших территориальных водах.

– Странная осторожность, – нервно усмехнулся Вадим Захаров, тоже присутствовавший на заседании временной администрации. – Обычно они не тратят много времени на раздумья.

– Скорее всего, американцы сами не знают, что делать. Не от японцев они ждали чего-то подобного, уж наверняка. Их правительство растеряно, тем более, Япония в военном отношении достаточно сильна, чтобы хотя бы защитить свою территорию и оккупированные острова. Это не Сербия или Ирак, и в Белом Доме это понимают, потому и медлят.

С этим мнением Лыкова согласились все присутствовавшие. О возможностях восточного соседа было известно очень хорошо, и последствия военной операции против него каждый представлял довольно отчетливо. Сто восемьдесят тысяч офицеров и солдат только в сухопутных войсках, первоклассная техника, частью поставленная самими американцами, частью созданная японскими гениями инженерного искусства, самый мощный в Азии флот – с этой силой не считаться было невозможно.

– В конечном итоге, меня мало волнует позиция американцев, – произнес, хлопнув по столу широкой ладонью, Лыков. – Японцы оккупировали нашу, российскую территорию. Наши отцы и деды погибали на этих берегах в сорок пятом, и хотя бы ради памяти о них мы не должны прощать такое оскорбление. Это агрессия против нашего государства, и мы должны ответить адекватно!

Министры зашумели. И это мнение лавы правительства разделяло большинство присутствовавших. О силе Японии здесь все имели представление, равно как и о том, что ее мощь совсем недавно была несопоставима с могуществом России. Даром ли о своих территориальных претензиях японцы громко кричали у себя дома, не осмеливаясь всерьез что-то предъявить русским властям. Так, гадили потихоньку, браконьеров посылали в наши территориальные воды, но не более. А вот теперь решились, и момент выбрали самый подходящий для этого.

– Господин Фалев, какие ответные меры мы можем принять непосредственно сейчас? – Лыков тяжелым взглядом уставился на главу министерства внутренней безопасности, употребив официальное обращение, вместо более привычного имени-отчества, и это было верным признаком зарождающегося в премьерской душе гнева.

– На Дальнем Востоке помимо территориальных подразделений охраны порядка развернута оперативная бригада полиции, численностью свыше четырех тысяч человек, легкое вооружение, до гранатометов и ПТРК. Подчиняется непосредственно мне, приказ могу отдать хоть сейчас. По сути, это легкая пехота, идеально подходящая для действий в условиях Сахалина. Но доставить ее на остров нам нечем.

Под мрачным, полным бессильной злобы и самой черной тоски взглядом Лыкова глава МВД перевел дух, продолжив:

– Авиации, за исключением вертолетов, в нашем распоряжении нет, ни боевой, ни транспортной. Флот представлен полутора десятками сторожевых кораблей, самое мощное вооружение которых – универсальные пушки калибра до ста миллиметров. Все, что осталось на плаву после бомбежек, и что несет ударное вооружение, американцы держат под особой охраной, медленно разделывая остатки флота на металл. Десантных кораблей у нас тоже нет. Мы бессильны, Валерий Степанович!

Лыков вздохнул, тяжело, по-стариковски, опустившись в удобное кресло с высокой спинкой. Он, привыкший быть частью властного аппарата мощнейшей державы, ждал совсем иного доклада сейчас, хотя и понимал, что это лишь мечты. Враг, формально признавая независимость России, лишил ее былой силы, и теперь отсюда, из-за высоких кремлевских стен, лишь оставалось смотреть в бессилии на то, как алчные соседи, осмелев, вырывают куски посочнее из тела некогда могучей родины.

– Господа министры, совещание закончено, – произнес, наконец, с трудом вновь поднявшись на ноги и при этом опираясь кулаками о стол, Лыков. – Вы свободны. Всем спасибо!

Дождавшись, когда притихшие министры покинут зал, глава администрации вышел из него последним. Добравшись до своего нового кабинета, он запер двери изнутри, достал из дальнего угла стенного сейфа непочатую бутылку «Столичной», и, свинтив пробку, прямо из горлышка принялся хлебать обжигающую жидкость, словно воду. Не закусывая, даже не чувствуя, что пьет.

Когда из Раменского позвонил генерал Камински, Валерий Лыков был уже пьян, даже не откликнувшись на стук в дверь и крики секретаря. Ему снился Афганистан, извилистый серпантин горных дорог, пыль над ползущей по теснине колонной, лязг гусеничных траков и нещадно палящее с небесных высот южное солнце. Те дни, когда он был молод, а его страна – по-настоящему сильна. Он не знал еще о том, что агрессоры встретили на Сахалине такой отпор, какого не ожидали.

Полковнику Гленну везло до самой последней минуты. Он успел покинуть истребитель прежде, чем тот охватило пламя, и крылатая машина стала разваливаться на куски. Катапульта сработала с идеальной точностью, на заданной высоте раскрылся купол парашюта, но в тот момент, когда полковник уже почти стоял обеими ногами на земле, удача ему все же изменила.

– О, черт! – крикнул в голос пилот, едва попытавшись встать на ноги после приземления. Правую голень пронзила такая боль, словно в кость согнали стальной прут. – Дьявол!!!

Крик это, наверное, был слышен далеко. Эхо испуганно металось меж склонов сопок, поросших редким ельником. А Джим Гленн уже был готов рыдать от отчаяния. С самого первого дня в ВВС ему внушали мысль о том, что, что бы ни случилось в воздухе, его спасут, за ним прилетят, заберут в безопасное место, нужно лишь дождаться. И сейчас встроенный радиомаяк посылал импульсы, указывая его местоположение спасателям. Но прежде, чем те прилетят, явится враг. Нужно спрятаться, подальше уйти от места приземления, от обломков своего истребителя, но сделать это с одной здоровой ногой было почти невозможно.

– Выродки желтомордые! – выругался вновь полковник, погрозив кулаком небу, в котором уже полностью растаял инверсионный след уцелевшего в схватке F-15J. Японец победителем убрался к себе на аэродром, а за американским летчиком наверняка уже идут.

Распаковав контейнер с НАЗ – носимым аварийным запасом – полковник торопливо рассовал по карманам комбинезона его содержимое. Аптечка, упаковки сухого пайка, деньги для расчетов с местными, причем не только доллары, а настоящие золотые монеты. Все это могло пригодиться, но больше, чем нарезанной бумаге с портретами старых президентов, Гленн доверял девятимиллиметровому пистолету М11, он же «Зиг-Зауэр» модели Р-228, отличной швейцарской машинке. Если джепы все же выследят полковника, это будет его последний шанс, жаль, патронов маловато, всего два магазина, двадцать шесть патронов.

Передернув затвор, полковник сдвинул флажок предохранителя – еще не хватало споткнуться и подстрелить самого себя – и двинулся по лощине, у входа в которую он и приземлился. Где он точно находится, Гленн не знал, помня лишь, что это центральная часть острова, сравнительно мало населенная, что, пожалуй, и к лучшему, ведь для русских он такой же враг, как для японцев, и от встречи с «аборигенами» глупо было ждать хорошего.

Звук летящего вертолет Джим услышал минут через двадцать. Подпрыгивая на одной ноге, он едва успел доковылять до ближайшего дерева, и уже из-под его раскидистой кроны увидел прошедший на малой высоте геликоптер. Он узнал германо-японский ВК-117, легкую многоцелевую машину типа «Кайовы», так же способную нести неплохой арсенал, вплоть до управляемых ракет «Тоу». Сейчас подвески были пусты, зато в проемах распахнутых люков были видны головы людей в обтянутых маскировочными чехлами касках, смотревших куда-то вниз, и Гленн не сомневался в том, что, точнее, кого они пытаются разглядеть.

Дождавшись, когда вертолет скроется за гребнем ближайшей сопки, полковник двинулся дальше, ковыляя, матерясь сквозь зубы, часто останавливаясь и вслушиваясь в доносившиеся из зарослей звуки. Больше никто над сопками не летал. Путь шел под уклон, становясь все более крутым, и Гленн неожиданно для самого себя оказался на обочине шоссе. А из-за поворота в этот же миг показалась пара больших джипов, очертаниями похожих на «Хаммеры», а следом высунулась острая морда шестиколесной бронемашины.

– Ублюдки!!!

Гленн, почти крича от пронзавшей ногу боли, бросился вверх по склону, боковым зрением отметив, что колонна остановилась. Из машин выпрыгивали люди в камуфляже, а плоская башня вооруженной автоматической пушкой бронемашины разворачивалась, нацеливаясь на сопку. В спину раздались визгливые крики, какое-то птичье чириканье, а затем затрещали одиночные выстрелы.

Полковник карабкался наверх, чувствуя, как скользит под подошвами тяжелых ботинок сырая трава. Над головой просвистели пули, и Гленн, вытащив из кармана пистолет, не целясь, выстрелил трижды куда-то себе за спину, даже не рассчитывая попасть. В отчет раздались уже автоматные очереди, а затем застрекотал спаренный пулемет японской боевой разведывательной машины «Тип 87» – Джим не сразу опознал ее. Автоматическая пушка «Эрликон» пока молчала, для ее калибра беглый американский летчик был слишком мелкой целью. Пули взрыхлили землю слева и справа, перебили ствол деревца, словно циркулярной пилой разрезав, так что щепки впились в лицо пилота.

– Твари! – прохрипел Гленн, на четвереньках карабкаясь на самую кручу. – Желтые выродки!

В спину кто-то кричал, преследователи были все ближе, загоняя пилота, как дикого зверя. Снова затрещали выстрелы, и что-то толкнуло Джима в спину, швырнув с размаху на землю. Полковник попытался встать, но тело пронзила резкая боль, что-то теплое потекло по боку под комбинезоном.

– Черта с два, – прошипел Гленн, переворачиваясь на спину и целясь в преследователей из пистолета.

«ЗИГ-Зауэр» в руках пилота дрожал, но все же полковнику удалось поймать в прорезь прицела низкорослого солдата в камуфляже непривычной расцветки. С трудом он нажал на спусковой крючок, громыхнул выстрел, оружие в руке подкинуло стволом чуть не в зенит. Полковник, вспомнивший некстати, что в прошлую войну делали японцы со сбитыми американскими пилотами или моряками с утонувших кораблей, снова нажал на курок. Он стрелял до тех пор, пока откатившийся затвор пистолета не встал на задержку. И в тот же миг откуда-то сбоку ударил пулемет.

Очередь казалась бесконечной. Шквал свинца смахнул японских пехотинцев со склона, точно кегли. И одновременно с грохотом взорвалась бронемашина, так и стоявшая неподвижно на шоссе. Стоявших рядом солдат ударной волной сбило с ног, и потому, когда взорвался один из «хаммерообразных» джипов, пострадавших почти не было. Но Гленн увидел мелькнувший в воздухе снаряд, выпущенный из РПГ откуда-то со склона. А за спиной, где-то совсем близко, сухо харкали автоматы, заставляя уцелевших каким-то чудом японцев уползать за машины, извиваясь на пыльном асфальте шоссе.

Чьи-то крепкие руки ухватили Джима за плечи, таща вверх по склону. В поле зрения показалось чье-то лицо, измазанной полосами маскировочной краски. Незнакомец, дыхнув водочным перегаром и табаком, что-то сказал, явно ободряющее, на языке, незнакомом Гленну.

Полковника утащили на противоположный склон сопки. Кто-то ловко принялся перетягивать его торс бинтов из вскрытого перевязочного пакета, попутно воткнув в бедро иглу шприц-тюбика. Через несколько мгновений после укола боль куда-то отступила, хотя и не заглохла окончательно.

Звуки боя, доносившиеся со стороны шоссе, стихли, словно обрезало. И Гленн понял, что его окружают люди в камуфляже с трехцветными бело-сине-красными шевронами на закатанных по локоть рукавах и с «калашниковыми» в мускулистых руках. В прочем, один из бойцов баюкал обмотанную лохматой маскировочной лентой снайперскую винтовку Драгунова, а у другого из-за плеча торчал раструб противотанкового гранатомета РПГ-7.

– Это же русские! О, черт! – выдохнул Джим Гленн, обводя взглядом хмурые лица русских солдат, невесть откуда свалившихся на остров. Лица, кстати, были все больше молодые, даже юные, пацаны лет двадцати, но во взглядах сверкала сталь.

Откуда-то прозвучала короткая фраза, явно приказ, и русские расступились, пропустив к пленному коренастого усатого мужика в таком же камуфляже, с пулеметом ПКМ в руках. Ствол пулемета еще дымился после интенсивной стрельбы.

На полевых погонах русского, явно командира, Гленн увидел две маленькие звездочки, но сопоставить их с каким-то званием Российской Армии не сумел, в голове все путалось. Офицер что-то произнес по-русски, явно обращаясь к полковнику, затем повторил на скверном английском, путая падежи и коверкая окончания:

– Кто вы такой? Имя, звание, род войск?

– Авиация Морской пехоты США, полковник Гленн, командир эскадрильи. Мой самолет был сбит японцами. Кто вы?

– Партизаны! – русский усмехнулся, затем добавил: – Прапорщик Ефремов, Вооруженные Силы России. И вам пока придется остаться с нами, полковник, ваших на Сахалине все равно больше нет. И нам нужно уходить – японцы наверняка успели вызвать подкрепление, сейчас их здесь будет полно! Идти можете?

– Ногу подвернул, или вывихнул, – поморщился Гленн. – Да, прапорщик, я могу идти! Но куда?

Полковник понял, что русские, спасшие его от преследования, убивать пленника пока не собираются. Более того, ему даже оставили «ЗИГ-Зауэр» и патроны, не то всерьез не принимая американского пилота, не то полагаясь на него в случае опасности. И сейчас Джим Гленн вполне был готов сражаться вместе с русскими против вероломных японцев, на руках которых уже была кровь американских солдат.

– Идем, – повторил русский, и что-то скомандовал своим бойцам. Те забросили автоматы за плечо, а двое двинулись вперед. Отряд спешил убраться подальше от места схватки.

Оставляя за собой разгромленную колонну и трупы японских солдат, своей кровью заплативших за восстановление территориальной целостности Империи, отряд русских солдат растворился среди сопок. Пытаясь шагать в ногу со своими нежданными спасителями, полковник Джим Гленн вдруг понял, что спасательный вертолет за ним сюда явится не скоро, а если кто-то рискнет, то спасать уже придется спасателей. Его парням, возможно, вскоре придется понять, что пришлось пережить их дедам в небе над Окинавой и Гуамом шестьдесят лет назад. Этот остров просто так никому не поддастся.

Глава 4.И на Тихом океане

Сахалин, Россия 20 октября

Серое небо, низкое настолько, что, казалось, зацепится за верхушку ближайшей сопки и порвется, пролившись мелким холодным дождиком, светлело с каждой минутой, но до восхода оставалось еще не меньше двух часов. Павел Ефремов, бесшумно пройдя через затихший лагерь, остановился, с невероятной нежностью, какой трудно было ожидать от здорового, увешанного оружием мужика, посмотрев на своего спящего бойца. Тот, восемнадцатилетний мальчишка, чуть заметно улыбался каким-то своим грезам, забыв наверное, что находится посреди глухого леса. И Ефремов вдруг тоже улыбнулся, решив дать своему товарищу еще несколько минут, чтоб тот хотя бы во сне мог побыть там, куда попасть ему на самом деле уже едва ли придется.

Из леса донесся тревожный крик какой-то местной пичуги, и прапорщик Ефремов разом напрягся, перекидывая из-за спины свой верный ПКМ. С пулеметом, уже несколько раз спасшим ему жизнь, Павел не расставался ни на минуту. Это был самый верный, самый преданный, надежный и бескорыстный друг. И только он мог помочь сейчас, если птица в чаще верещала не из-за дурного сна, а потревоженная приближавшимся врагом.

Прапорщик выждал несколько минут, обратившись в слух, но больше ничего подозрительного не происходило. Опустив пулемет стволом вниз, Ефремов сделал глубокий выдох. Он прошел еще несколько шагов по периметру лагеря, окинув взглядом спавших вповалку своих людей, закутавшихся кто в бушлат, кто в брезент, кто в кусок маскировочной сети. Всего шесть человек, он – седьмой, самый старший и по званию, и по возрасту. Семеро, вот и все, что осталось от Российской Армии на острове Сахалин. Этот хмурый неприветливый лес, раскинувшийся вокруг, стал для них домом, укрыл их от чужих взглядов. Но надолго ли они здесь в безопасности, и так ли дороги их жизни, чтобы, сохраняя их, таиться в чаще, как звери?

Прапорщик провел ладонью по щеке, ощутив колючую щетину. Здесь, в лесном, наскоро разбитом лагере, не было времени даже на элементарные вещи, и Ефремов подумал, не отпустить ли ему настоящую бороду. Тем более, раз уж назвались партизанским отрядом, надо соответствовать. Даром что и его бойцы, хоть и было самому старшему из них всего двадцать четыре, уже так заросли щетиной, что встреть их кто-нибудь на узкой лесной тропке, точно бы испугался.

Еще раз взглянув на небо, из темно-серого ставшее уже пепельным, прапорщик опустился на корточки возле спящего бойца, слегка толкнув его в плечо:

– Онищенко, подъем!

Солдат вскочил, как пружиной подброшенный, и, не успев даже открыто глаза, уже вслепую пытался нашарить автомат, лежавший рядом, на земле. Нашел, сдвинул флажок предохранителя АК-74, причем в положение «автоматический огонь», и лишь после этого окончательно проснулся.

– Твоя смена, Степан, – полушепотом произнес Ефремов. – Через два часа подъем, пора выступать. Я пока покемарю, а ты бди, боец! Разбудишь меня сначала!

– Есть, товарищ прапорщик!

– И смотри у меня, красноармеец, – стараясь подавить зевоту, пробормотал Ефремов, – не спать на посту! Смотри вполглаза, а слушай в оба уха, усек? И если что где шумнет, лучше сразу меня поднимай!

Онищенко понимающе кивнул, успев немного умыться водой из фляжки, за ночь едва не превратившейся в лед, и уже сбросив с себя мягкие тенета сна. Ефремов уснул, едва коснувшись головой скатанного в тугой валик бушлата, увидев, как его сменщик плавно, скользящим шагом, движется по периметру лагеря, вертя головой во все стороны. А погрузившись в сон, прапорщик вновь будто вернулся в прошлое, на несколько дней назад, снова вспомнив, как все начиналось.

Остановившись посреди плаца, непривычного пустого, и оттого казавшегося еще более просторным, прапорщик Ефремов вытащил из кармана мятую пачку «Беломора», и, вытряхнув чудом уцелевшую сигарету, торопливо прикурив, с наслаждением затянулся. Было еще утро. Солнце, выкарабкавшееся из-за сопки, тусклыми несмелыми лучами осветило военный городок, рассеяв ночной мрак, и теперь с высоты небосвода взирало на пустой простор плаца.

Было тихо, так тихо, что не хотелось даже дышать, рассеивая это странное безмолвие. Осмотревшись по сторонам, прапорщик, с чувством и толком попыхивавший беломориной, выдыхая колечки сизого дыма, увидел вдалеке, возле боксов для техники, прогуливавшегося взад-вперед часового, как положено, в полной выкладке – каске, бронежилете, с АК-74 на плече и подсумком со снаряженными магазинами на боку. Больше никто на глаза Ефремову не попадался – пустота.

Так пусто и безлюдно в расположении Тридцать девятой мотострелковой бригады стало лишь недавно. Прежде по плацу, по которому теперь ленивой походкой прогуливался Павел Ефремов, с утра и до темноты маршировали восемнадцатилетние салабоны, отрабатывая строевую подготовку, а когда не маршировали – то орудовали метлами, драя асфальт чуть не до зеркального блеска. Шутки про покрасить траву в зеленый цвет – лишь отчасти шутки. Нормальные командиры знают, что солдата нужно занять хоть чем-нибудь, любой работой, даже бессмысленной, чтобы у него не оставалось времени на всякую ерунду и «залеты», а офицерам потом не пришлось выяснять, как так вышло, что «дедушки» до смерти забили кого-нибудь из «молодых» просто от скуки и нерастраченной энергии. Сейчас же мусора хватало, под ногами шелестели опавшие листья, лежали окурки, скомканные сигаретные пачки. Видя это, прапорщик лишь сокрушено покачал головой.

– Товарищ прапорщик?

Часовой, заметив Ефремова, в нарушение всех уставов и инструкций покинул пост, подойдя бодрой рысью.

– Ну, чего еще, Онищенко? – Ефремов скучающе зевнул, взглянув на бойца, теребившего ремень «калашникова», ни много ни мало, с примкнутым штык-ножом, красиво блестевшим в лучах взбиравшегося все выше по небосклону светила.

– Товарищ прапорщик, что-нибудь новенькое слышно?

Ефрейтор Онищенко, честно выполнявший приказ отцов-командиров, охраняя укрытые за прочными воротами кирпичных боксов танки и бронемашины, был рад возможности поболтать – за минувшие два часа он вообще не видел ни одной живой души.

– Боец, а у тебя курево есть? – вопросом на вопрос ответил Ефремов, который тоже был не прочь потрепаться о чем угодно.

– Виноват, товарищ прапорщик!

– Ну, кто же так служит, красноармеец?!

Онищенко был хорошим солдатом, исполнительным, расторопным, но имел ужасный по меркам самого Ефремова недостаток – не курил. Совсем. Но службу нес исправно, этого не отнять.

– Майор, наверное, скоро выберется под солнышком погреться, – усмехнулся, сплевывая под ноги, прапорщик. – Он хоть водярой затарился неслабо, но все ж не цистерна там.

При упоминании самого старшего по званию офицера Онищенко инстинктивно взглянул в сторону здания штаба – кое-как оштукатуренной двухэтажной кирпичной коробки с гнилыми рамами и прохудившейся крышей. Там уже вторую неделю, отгородившись от всего мира батареей полулитровых бутылок, скрывался зам командира бригады по воспитательной работе майор Полозов. Послав эту самую работу куда подальше, единственный офицер, оставшийся в гарнизоне, ушел в запой, напоминая о своем существовании только доносящимися из окна второго этажа куплетами блатных песен и вылетавшими из того же самого окна пустыми полулитровыми бутылками.

– Эх! – Онищенко сочувствующе вздохнул. – Ну, нельзя же так!

Водку прапорщик Ефремов уважал – иначе в этом медвежьем углу было никак. Унылая служба, день за днем одно и то же, могла свести с ума кого угодно. Офицеры и прапорщики по негласному графику, поочередно погружались в нирвану, но сейчас, когда на весь гарнизон осталось всего полсотни человек, в основном – рядовые, да несколько сержантов, уходить в запой было невозможно. А хотелось, что скрывать. Но прапорщик понимал, что нельзя, а вот его непосредственный начальник просто «съехал с катушек», сорвавшись так, что теперь было не остановиться.

– Сломался мужик, – кивнул прапорщик.

Осуждать майора Ефремов все же не спешил, потому, как было, от чего сломаться. Стоило только вспомнить первые дни после приказа о всеобщей демобилизации, прозвучавшего на всех частотах, по всем телеканалам, которые только можно было принять здесь, в южной части острова Сахалин, и прапорщика передергивало.

Большинство солдат, узнав, что дембель наступил раньше положенного срока, просто собрали вещички и, уговорив шкипера какой-то шаланды, поставив пару ящиков водки, отбыли на материк. Так же поступили и офицеры – кроме Полозова, которому попросту некуда было податься. Устав, субординация, чины и звания – все это было отброшено за ненадобностью, послано куда подальше. Командиры никого не держали, никому больше не приказывали. Но кое-кому из солдат полученной свободы оказалось мало.

Ефремов помнил, как толпа дагестанцев, ингушей и прочих уроженцев далекого Кавказа, поддав для храбрости, направилась к оружейным, возле которых в растерянности топталась пара часовых – даже без оружия, только со штык-ножами. Пьяные, а может еще и обкурившиеся вдобавок, кавказцы, подбадривая себя криками, шли, не замечая ничего на своем пути. Кто-то высказал хорошую мысль – глупо возвращаться на гражданку с пустыми руками, пара сувениров типа АК-74 пришлась бы очень кстати.

Какого-то сержанта, русского, а потому не человека в глаза горцев, пытавшегося остановить толпу, свалили на землю и долго избивали ногами, оставив на плацу окровавленный кусок мяса в рваном камуфляже. Увидев это, Ефремов бросился к майору Полозову, застав того с бутылкой водки в руках.

– Товарищ майор, их нужно остановить! – с порога, без стука ворвавшись в кабинет, заявил Ефремов. – Вы видите, что творится? Эти ублюдки сейчас взломают оружейные комнаты, и тогда нам всем хана!

– Я над ними больше не командир! Да и ты, прапорщик, тоже! Пусть берут что хотят, и валят отсюда подальше! Что, у нас автоматов мало?! Десятком больше, десятком меньше! Все склады же забиты! На всю страну хватит!

Без стеснения послав майора на три буквы, Ефремов помчался к арсеналу, чудом опередив толпу разгоряченных кавказцев. Перепуганные часовые не пытались остановить злого прапорщика, а тот, не теряя ни минуты, добыл надежный, хотя и весьма тяжелый ПКМ, заправил в него ленту на сто патронов, и, на всякий случай еще надев бронежилет, с пулеметом наперевес вышел навстречу горцам.

– Всем стоять!!!

Хриплый вопль прапорщика разнесся по всему гарнизону. Ефремов знал, что управлять толпой можно, если показать свое полное превосходство, можно даже в одиночку диктовать свою волю полусотне горячих голов, только бы те почувствовали перед собой вожака, а не трясущееся от страха ничтожество.

Горцы замерли – они шли, зная, что встретят пару обделавшихся сопляков, а увидели совсем иное, то, чего не ждали. Но они были стаей, в стае были сильны, могли порвать кого угодно, действуя как единое целое. Они уже успели попробовать чужой крови, почувствовали силу, поверили в свое могущество, в то, что остановить их здесь и сейчас никто не сможет.

– Слышь, прапор, уйди с дороги, – крикнул кто-то. – Так и быть, не будем тебя опускать!

Вместо ответа Ефремов, крякнув от натуги, вскинул тяжелый, двенадцатикилограммовый ПКМ и нажал на спуск, дав длинную, сразу на пол-ленты, очередь поверх голов толпы. А секунду спустя раструб пламегасителя уже уставился в грудь напиравшим кавказцам.

– Стоять, суки!!!

– Э-э-э, брат, ты что?! – раздался испуганный голос – кажется, до разгоряченных «горцев» начало доходить, что все они могут так и остаться на пороге вожделенного арсенала. – Зачем сразу стрелять? Давай по-хорошему, а?