355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Завадский » День Победы. Гексалогия (СИ) » Текст книги (страница 16)
День Победы. Гексалогия (СИ)
  • Текст добавлен: 10 апреля 2017, 15:30

Текст книги "День Победы. Гексалогия (СИ)"


Автор книги: Андрей Завадский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 176 страниц)

– Ты хотел поговорить, сержант? Вот и давай поговорим! Нечего зубы скалить!

– Мы хотели поговорить, – с нажимом на «мы» произнес командир партизан, напоминая о своем существовании. – Я – Алексей Басов, полковник танковых войск. Настоящий полковник настоящей армии.

Тарас Беркут внезапно почувствовал злость, а еще растерянность. Заставив себя считать противника бездушными мишенями, которые он дырявил из всех видов оружия на стрельбище, теперь бывший майор спецназа понял, что не сможет приказать своим бойцам открыть огонь, зная, кто будет погибать под шквалом свинца.

Сержант и тот, кто пришел вместе с ним – Беркут сразу распознал командира, по манере держаться, по стали, мелькавшей во взгляде усталых глаз – были сейчас под прицелом «Корда» и не меньше чем пары «Печенегов». Они просто не успеют понять, что умерли, но полковник российской полиции знал, что такую команду он не отдаст. Даже если ценой своеволия будет собственная жизнь.

– Можно и поговорить, только не о чем теперь, – пожал плечами сержант. – Хотел просто посмотреть перед смертью, кто меня прикончит. Только не думай, что так легко все получится. Эх, лучше бы здесь янки были – их убивать не так жалко, а вы, хоть и ссучились, все же русские! Мы же с тобой воевали вместе, под одним огнем по камням ползали!

– Я помню. И только поэтому с тобой говорю. Сержант, у меня приказ. Меня никто не заставлял, я сам выбрал эту службу, вызвался добровольцем, потому что это – моя страна, и никто кроме меня порядок в ней не наведет. И свое дело я буду делать так же, как и раньше. Ты и твои товарищи – враги. Своей глупой войной вы просто даете повод американцам еще крепче вцепиться в Россию, ввести сюда еще больше войск, окончательно нас задушить. Если не одумаетесь, я вычищу эти леса своими руками, чтобы янки тут незачем было оставаться. Тогда они уйдут, и осуществится твоя, сержант, мечта – Россия станет свободной.

– Значит, ты за свободу России сражаешься, майор, убивая своих братьев, товарищей по оружию?!

– Я служу своей стране, как служил ей раньше, как и ты служил когда-то, сержант, – Беркут подался вперед, наступая на Бурцева. – Если здесь перестанет литься кровь, янки уйдут сами, у них не будет повода оставаться, тратить миллионы на содержание своих солдат здесь. А мы без них наведем порядок здесь. А такие фанатики, как вы, только все портят. Что толку убивать американцев? Прикончите одного – из-за океана явится десяток, и будут убивать вас, и убьют. Они – солдаты, знают, на что идут. Если тут станет опасно, им просто заплатят еще «боевые», и желающих рискнуть ради пухлой пачки баксов не станет меньше.

– Пусть так, но мы с собой прихватим их, сколько сможем, и остальные задумаются, нужно ли и им рисковать, – неожиданно произнес Басов. – Мы защищаем свою страну от врагов, неважно, явившихся извне, или появившихся среди нас. Пока мы живы, мы будем сражаться! Не думай, что нас удастся взять голыми руками!

– Американцы берегут жизни своих людей – против вас они посылают меня, других таких же, как мы, заставляют русских воевать с русскими, истребляя самих себя, свой народ, чтобы потом придти в опустевшую страну, не встречая больше сопротивления. Вы ведете войну не там и не с теми. Наша цель должна быть за океаном. Каждый убитый американец здесь лишь крепит их решимость вычистить эту землю от таких как вы, но даже один единственный американец, погибший от ваших рук у себя дома, повергнет их в ужас. Нация, не знающая уже полтора века, что такое война на своей территории, будет охвачена паникой. Они уберутся отсюда, запрутся на своем материке, и тогда мы восстановим порядок в России.

Они посмотрели друг другу в глаза – два тертых жизнью мужика, два солдата, видевшие смерть, успевшие сродниться с ней. Оба были примерно в одном возрасте и даже в одинаковых званиях, только один свои звездочки на погоны получил за службу, тяжелую, неблагодарную, нередко опасную, а второй поднялся по карьерной лестнице просто потому, что у кого-то на самом верху не оказалось выбора.

Какая-то связь возникла между ними на несколько мгновений, что-то, не поддающееся объяснению. Тарас Беркут видел перед собой человека, готового на все ради победы, того, кто был единственно прав из них двоих, не командира – вожака, за которым пошли на смерть настоящие солдаты.

– Уходите, – глухо произнес полковник, зная, что это решение будет много ему стоить. – Убирайтесь отсюда, черт возьми! Сержант, я тебе больше ничего не должен. Я помню, как мы были под одним огнем с тобой, помню, как позли по ущелью, от валуна к валуну, и только поэтому говорю, в первый и последний раз – уходите. Ты везучий парень, но и везение заканчивается рано или поздно. Запомни, если встретимся так же снова, я уже не стану колебаться.

И, развернувшись на каблуках, Беркут двинулся вверх по склону, не замедляя шаг, не оборачиваясь, чтобы увидеть, как исчезают в зарослях двое партизан.

Вернувшись на позиции роты, Тарас Беркут увидел своих бойцов, остававшихся на огневом рубеже, нервно тискавших оружие в ожидании приказа и вопросительно смотревших поверх стволов на своего командира.

– Радиста! – коротко потребовал полковник, и к нему рысью кинулся боец с мощной радиостанцией за плечами.

Никто не посмел спросить командира, как прошли переговоры с партизанами. Пулеметчики все так же ждали приказа возле своих «Кордов» и «Печенегов», как и расчеты гранатометов, задравших почти вертикально в небо короткие, казавшиеся непропорционально толстыми, стволы. Даже заместитель Беркута, шагнувший ему навстречу при появлении полковника, и открывший, было, рот, не решился ничего сказать.

– База, я Гранит, – в эфир полетели позывные роты, услышанные за сотни километров отсюда. – База, прием! Задача выполнена. Группа террористов уничтожена. Прошу разрешения на эвакуацию.

– Гранит, я база, вас понял! Вертолеты будут через час!

– Командир, – это заместитель Беркута все же решился высказаться: – Командир, там еще полно партизан! Если все уничтожены, с кем ты говорил так долго? У нас же приказ!

– Там полно трупов, и я не хочу, чтобы их становилось еще больше! Не хочу, чтобы янки радовались, видя, как мы, русские, убиваем друг друга, чтобы им осталось больше места под солнцем! Хватит! Я не палач!

– У нас будут проблемы, – покачал головой командир роты, когда-то, кажется, вечность назад, служивший во Внутренних Войсках, успевший получить награды за участие в настоящей, хотя и «малой», войне. – У нас будут большие проблемы!

– Довольно, капитан! Мы сделали свое дело, пора уходить! Те, кто выжил, тоже уйдут, так далеко, как у них хватит сил! Это не тот враг, с которым я готов воевать без компромиссов!

– Ты же сам выбрал такой путь, сам надел эту форму!

– Я ошибся, – глухо ответил Беркут, некстати вспомнивший своих бойцов, тех, с кем вместе он прорывался к заштатному аэродрому на черноморском побережье, своими телами прикрывая Президента России. – И за эту ошибку я отвечу. Никогда прежде и представить себе не мог, насколько это тяжело – убивать своих братьев!

Вертолеты появились даже раньше, чем их ждали на земле. Прошло не больше пятидесяти минут, когда над головами полицейских раздался стрекот лопастей, и над холмами зависла все та же четверка «ми-восьмых». Погрузка прошла так же быстро и четко, как и высадка. Бойцы Беркута – сам полковник поднялся на борт вертолета последним – возвращались не с пустыми руками. У ног полицейских, теснившихся на узких сидениях вдоль бортов, скорбным грузом лежали замотанные в брезент тела. Погибшие в неправедном бою партизаны должны были послужить доказательством победы.

Ступив одной ногой на опущенную кормовую аппарель Ми-8, в последних модификациях этой винтокрылой машины сменившую намного менее удобный двустворчатый люк, Тарас Беркут не сдержался, обернувшись назад. Полковник не увидел исчезающих в зарослях партизан – тех немногих, кто выжил под его губительным огнем. Да командир батальона полиции и не рассчитывал их увидеть, но представлял, словно сам был там, шагая в одной с ними колонне, как измученные люди тащат на себе наспех перевязанных товарищей, раненых, умирающих, стонущих от боли.

Беркут помедлил немного, несколько неуловимых секунд, а затем рывком бросил свое тело в проем грузового люка, и за спиной его с легким жужжанием поднялась рампа. Взвыли на полтона выше турбины над головой, и вертолет медленно поднялся в небо, оставляя далеко внизу напитанную свинцом и кровью землю. Всю обратную дорогу Тарас Беркут молча сидел возле иллюминатора, уставившись куда-то в пустоту ничего не видящими глазами. Побеспокоить своего командира словом, жестом или даже неосторожным взглядом не решился никто.

Алексей Басов обвел взглядом неровный строй своих бойцов. Девять. Всего девять человек, считая самого командира – вот и все, что осталось от отряда, совсем недавно своими молниеносными непредсказуемыми атаками наводившего ужас на американцев и их прихвостней. Девять смертельно уставших, измученных до предела людей, без боеприпасов, почти без оружия – легкая добыча для врага.

Полковник заглянул в глаза каждому, и в ответ видел усталые, злые взгляды тех, с кем смерть прошла совсем рядом сейчас, чудом не заметив или сжалившись по какой-то своей странной прихоти. На закопченных, грязных, окровавленных лицах сверкали яростью глаза, взгляды которых сошлись на командире, таком же уставшем, измотанном и телом, и душой.

– Собрались, бойцы, – стараясь, чтобы в голосе было побольше бодрости, произнес Басов. – Подтянулись! Пройти осталось совсем чуть-чуть!

Они двинулись, растворяясь в лесу, отныне не веря, что он защитит, укроет их от взгляда врага. Сержант Бурцев, замыкавший колонну, не сдержался, обернувшись назад, взглянув на лощину, ставшую адским котлом для его товарищей. Командир заметил этот взгляд.

– Мы еще повоюем, сержант, – негромко произнес Басов, коснувшись плеча своего бойца, своего товарища, почти что брата. – Еще повоюем!

– Хорошие парни погибли. Слишком многие там остались, а мы даже отомстить за них не сумеем.

– Ничего для нас не закончилось, – жестко произнес в ответ Басов, чувствовавший надлом в душе своего бойца. – Пока мы живы, врагу не спасть спокойно. Мы отомстим за все и за всех. Не сейчас, не завтра, но отомстим. Или погибнем – жить нам, предавшим свою страну, своих братьев, смысла не будет.

Партизан, вырвавшихся из огненного мешка, снова ждал долгий путь. По лесам, мимо крупных дорог, в обход городов и поселков, где было слишком много глаз – к базе, на которой можно придти в себя, собраться с силами, принять в свои ряды новых бойцов. А потом – сражаться, снова и снова идти в атаку, каждый раз могущую стать последней. Они, те, кто шагал сейчас следом за бывшим полковником бывшей Российской Армии Алексеем Басовым, свой выбор сделали, раз и навсегда и отступать не собирались. А другие, кто хотят иначе, кто ценит свою жизнь выше, чем честь и долг, давно уже сидели в теплых домах, веря, что все наладится и без них.

Глава 8. Взгляд в прошлое-4
Урус-Мартан, Чечня, Россия 20 июня

Мчавшаяся на полной скорости «Нива» подскакивала на ухабах, и Хусейн Шарипов при каждом новом толчке шипел сквозь зубы. Шоссе, стремительно исчезавшее под колесами юркого внедорожника, давно забыло о том, что такое ремонт. Асфальт, разбитый гусеницами проходившей здесь когда-то техники, был покрыт трещинами, перемолот кое-где в щебенку, и дожди, снег, талая вода уже который год вели свой труд, уничтожая дорогу, этот памятник человеческому трудолюбию. Дорога была одним из того немногого, что напоминало о мирной жизни, царившей и здесь, в Чечне, в предгорьях Кавказа, пусть и было это много лет назад.

Когда-то люди, русские люди, искренне желавшие, чтобы все народы огромной страны жили среди того, что и называют цивилизацией, пытались обустроить этот край. Они пришли сюда, на землю, им не принадлежавшую, где их всегда считали чужаками, чтобы строить дороги, мосты, дома, больницы и школы, все то, чего прежде были лишены горячие нравом горцы. И строили – честно, бескорыстно, не для себя, для других, но на совесть, потому что хотели добра для всех. С тех пор изменилось многое, но дорога, петлявшая меж горных склонов, с который в любой миг мог обрушиться камнепад, погребая под собой отважных путников, осталась. И осталась цель, к которой она вела.

Сидевший за баранкой боевик, молодой еще мальчишка, у которого еще и борода не росла, так, какая-то жиденькая щетина, повернул руль, чуть сбросив скорость на повороте. «Нива» чуть дернулась в сторону, с трудом вписавшись в поворот – все же водитель оказался недостаточно опытным, да и где бы набраться этого опыта, сидя безвылазно в диких горах – и Хусейн Шарипов увидел панораму города – того города, в который все эти долгие годы возвращался только во снах, и то все реже и реже с каждым днем.

– Урус-Мартан! – Выдохнул Шарипов, не в силах отовраться от открывшегося ему пейзажа.

Полевой командир, вновь возглавлявший банду, успевшую набраться сил после недавнего разгрома на границе с Грузией, довольно оскалился – и тотчас зашипел от боли. Борода, скрывавшая лицо почти до самых глаз, как у покойного Хаттаба, позволяла прятать страшные ожоги, избороздившие рубцами щеки. Тогда, в ущелье на самой границе, под бомбами русских штурмовиков, Хусейн Шарипов выжил лишь чудом, и чудом же не лишился зрения, оказавшись невероятно близко к газовому облаку – распыленной взрывчатой начинке объемно-детонирующей бомбы, самого страшного оружия в тесноте извилистого ущелья, забитого охваченными паникой людьми.

Шарипов не знал, как смог остаться в живых, почему пощадила его волна пламени – казалось, сам воздух горел, когда рвались «вакуумные» бомбы, щедро рассыпаемые федералами. Почти все его люди, те, кто перешел границу, чтобы нести на земли неверных пламя священной войны, погибли там, расстреливаемые из пулеметов, засыпаемые градом бомб. Ущелье стало братской могилой для сотен моджахеддинов – а он, Хусейн Шарипов, выжил, смог выбраться из этого ада.

Наверное, Всевышний берег своего воина для какого-то поистине великого дела, заслонив того собственной дланью от смерти. Он не помнил, как добрался – почти на ощупь преодолев несколько километров – до грузинского селенья, не помнил, как за ним явились уцелевшие люди из его отряда. Прошло два месяца, прежде чем зажили жуткие ожоги, прежде, чем Хусейн Шарипов вновь смог ходить, стрелять. А тем временем мир содрогнулся от невероятной новости – Россия, сильная, несмотря на царившую в ней разруху, перестала существовать, как государство. Им, скрывавшимся в горах, некого стало бояться. И теперь они возвращались туда, откуда были изгнаны прежде.

– Аслан, прибавь газу, – произнес Шарипов, не в силах сдержать нервную дрожь, и, вдавив тангету портативной рации, крепившейся на груди, произнес, так что его услышали все остальные – водители полутора десятков машин, следовавших в колонне: – Всем внимание! Увеличить скорость!

– Амир, нас могут ждать там? Русские?

Молодой водитель командирской «Нивы», несмотря на свой воинственный вид – камуфляж, разгрузка, из нагрудных карманов которой торчали набитые патронами рожки, пристроенный между сиденьями АК-74, зеленая повязка на голове – боялся. Он не был опытным бойцом, а рвение и фанатизм все же не могут сойти за полноценную замену опыта и подготовки. И сейчас, лишь на миг вообразив, что впереди притаилась засада, готовая встретить кинжальным огнем незваных гостей, юный «воин Аллаха» оробел.

– Русские? – Хусейн Шарипов вскинул брови: – Они или мертвы, или сбежали отсюда. Впереди никого нет – только город, наш город! И мы войдем в него сейчас, и никто не посмеет нас остановить!

– Впереди, на въезде, американский блок-пост!

– Американцы не будут нам мешать! Это наша земля, мы на ней хозяева, и это знают даже американцы! Неверные псы убивают здесь друг друга, чтобы мы могли взять обратно то, что принадлежало нашим дедам!

Хусейн Шарипов помнил, как они отступали, оставляя врагу свою землю – тогда он был совсем еще мальчишкой, готовым молиться на своего командира, Шамиля Басаева. Они бежали – сперва из Грозного, оставив на минных полях, окольцевавших город, сотни братьев, отважных воинов джихада, а затем и из Чечни, из своей страны. Над их головами тогда день и ночь висели русские штурмовики и вертолеты, по пятам ползли танковые колонны, а впереди, в горах, где уцелевшие боевики надеялись укрыться от врага, ждали засады спецназа – беспощадные бойцы, для многих из которых, как и для самих чеченцев, эта война стала личным делом.

Тогда они прорвались, укрылись в горах, забившись в какую-то щель, отсиделись там и смогли уйти в Грузию. Уже позже, став амиром – командиром сперва над несколькими десятками, а затем уже над сотнями боевиков, Шарипов возвращался на свою землю. Они переходили границу, рискуя всякий раз напороться на засаду, атаковали, минировали, обстреливали посты и колонны, и быстро, опережая вести о своем появлении, уходили на другую сторону границы. Но сейчас они вернулись, чтобы остаться.

– Всем, я Борз-один, – Шарипов назвал свой позывной, зная, что его по-прежнему слышат в каждой машине, следовавшей за командирской «Нивой». – Смотреть в оба за американцами!

Блок-пост, оборудованный заморскими пришельцами на въезде в Урус-Мартан, приближался. Было уже видно, как за брустверами из мешков с песком – достаточно, чтобы остановить винтовочную пулю и поток осколков от разовравшейся рядом гранаты – суетятся фигурки, затянутые в камуфляж непривычной расцветки. В сторону шоссе развернулось сразу несколько пулеметов, уставившись на приближавшуюся колонну коническими раструбами пламегасителей. Хусейн Шарипов не верил, что американцы, прежде столько лет поддерживавшие их борьбу против русских словом и делом – явно первым, и тайно вторым – попытаются помешать, но предпочитал подстраховаться.

Сердце полевого командира судорожно замерло на несколько мгновений, когда его «Нива» на полной скорости промчалась мимо поста. Хусейн Шарипов успел разглядеть торчавшую из-за палаток и брустверов приплюснутую угловатую башню колесной бронемашины LAV-25, американского аналога такого знакомого БТР-80. Только эта была вооружена автоматической пушкой, которой по огневой мощи уступал даже могучий КПВТ. Одной короткой очереди, пары снарядов, хватит, чтобы разнести «Ниву» на куски, а затем можно приняться за другие машины. Но ничего не произошло. Не грянула канонада, никто не пытался преградить путь боевикам, спустившимся с гор, чтобы взять, наконец, свое, то, за что они так долго и упорно воевали. Банда вошла в притихший Урус-Мартан.

Капитан Энрике Мартинес прибыл на эту заставу, символ порядка в городе с непроизносимым названием, вовсе не похожим на русское, день назад. Офицер планировал пробыть здесь двое суток или даже чуть дольше – столько, сколько потребуется, чтобы укрепить дух своих бойцов. Взвод морских пехотинцев был единственным гарантом безопасности на много миль вокруг. Сами бойцы понимали, что они – только символ, напоминание о том, что на этой земле по-прежнему есть власть, есть, кому поддерживать порядок, после того, как отсюда ушли русские. Но на самом деле сорок человек при нескольких пулеметах «Миними», пусть даже для повышения огневой мощи им придали один LAV-25, мало что могли сделать, и это понимал здесь каждый моряк, несущий службу в чужом, вернее, чуждом мире.

– Если этим ублюдкам что-то не понравится, мы окажемся в гребаной мышеловке, – мрачно сообщил прибывшему в Урус-Мартан капитану Мартинесу командовавший морпехами лейтенант, кивком указав на город, что раскинулся за укреплениями из мешков с песком, обрамлявших небольшой палаточный городок. – На каждого из моих людей здесь по тысяче мусликов! Через пять минут от нас ничего не останется! Патронов не хватит на каждого из них!

– Не нужно смотреть на местных, как на врага, – возразил тогда Энрике Мартинес, повторяя то, что сам услышал от одного из штабных офицеров в Грозном. – Эти люди должны быть благодарны нам за ту помощь, что получали раньше. Америка всегда поддерживала их борьбу за независимость. И они не могут этого забыть. А вы, готовясь к войне, только можете их спровоцировать, лейтенант!

– При всем моем уважении, капитан, сэр, это дикари, жестокие и опасные. Здесь каждый второй разгуливает по улицам с оружием. У каждого первого, в прочем, оно тоже есть, но те, кто поумнее, не держат «стволы» на виду. И поэтому у меня есть все поводы, чтобы готовиться к войне.

Капитан Маритнес не стал спорить со своим офицером, понимая его правоту. Они были чужаками здесь, точно такими же, как русские, так и не сумевшие до конца навести порядок в этом диком краю. Теперь такую работу предстояло выполнить морским пехотинцам. Десятая легкая и Сто первая, считанные недели назад выбившие отсюда русских, разгромившие их танковые армады, неожиданно понадобились в других местах, и потому армия ушла, а на их место явились моряки. Группировка, увеличившаяся уже до размеров экспедиционной бригады, теперь должна была взять под контроль огромную территорию от Черного моря до Каспийского, обеспечив здесь хоть какое-то подобие порядка. И любой понимал, что если здесь вспыхнет всерьез, то шестнадцати тысячам бойцов, пусть они и были лучшими из лучших, сделать это окажется почти невозможно.

Рота Мартинеса, пополненная после тяжелых боев с частями русской армии, оказалась раздергана по половине Чечни, и нигде не было одновременно больше взвода, а иногда дело ограничивалось и вовсе отделениями. Правда, пост в Урус-Мартане все же не казался отрезанным от своих. Мопрехи знали, что в случае чего их не бросят – совсем рядом, в Грозном, в полной готовности ждали приказа боевые вертолеты AH-1W «Супер Кобра» и штурмовики AV-8B «Харриер», способные сровнять с землей весь этот город.

Двадцать минут – ровно столько требовалось авиации, чтобы появиться над жилыми кварталами, и это с учетом необходимой предполетной подготовки и инструктажа самих пилотов. А следом уже подтянутся наземные силы – бронемашины LAV, усиленные танками – тяжеловесными М1А2 SEP» Абрамс», урановую броню которых не возьмет ничего слабее пушки такого же танка, а орудия самих «Абрамсов» перемелют в порошок любого врага. В прочем, эти двадцать минут еще нужно было продержаться, вот и зарывались морские пехотинцы поглубже в землю, утыкав периметр обороны десятками мин всех типов, опутав все вокруг спиралями колючей проволоки.

Попав сюда, капитан Мартинес в полной мере ощутил атмосферу осажденной крепости, пробыв на заставе лишь полчаса. За брустверами из мешков с песком и бетонными блоками находился другой мир, чуждый американцам, не враждебный им явно, но наверняка опасный, не терпящий вмешательства посторонних. Сменявшие друг друга на постах морпехи из-под низко надвинутых на глаза кевларовых касок – ничтожная защита против автоматной пули, но хотя бы что-то! – наблюдали за жизнью другого народа. Мимо поста проезжали автомобили, потрепанные грузовики и разбитые легковушки, среди который порой мелькали роскошные джипы-«субурбаны» и шикарные седаны «Мерседес» местной «знати». Люди торопливо проходили мимо, косясь на чужеземцев, а те настороженно следили за каждым местным, появлявшимся возле поста, не сводя с него внимательных взглядов – и пулеметных стволов. Морским пехотинцам, разумеется, никто не угрожал сейчас явно, к ним просто присматривались, оценивали их, гадали, чего ждать от чужаков, но напряжение, явно недоброе, чувствовалось с первых мгновений здесь.

– Удивительно, сэр, но хотя русских больше нет, в этом городе нет и намека на хаос, – сообщил прибывшему с проверкой капитану, только вернувшемуся из госпиталя, командир взвода морской пехоты, как будто бы поддерживавшего порядок в Урус-Мартане. – Я побывал в Нью-Орлеане, когда ураган разрушил плотины, и город оказался затоплен. Я знаю, что бывает, когда толпа понимает, что власти больше нет, и некому наказывать всяких ублюдков. Многие тогда боролись за свои жизни, кто-то пытался помочь другим, знакомым и незнакомым, но кое-кто, почувствовав свободу, творил по-настоящему мерзкие вещи. Нам не раз и не два приходилось применять оружие в те дни, стрелять не во врага, а в таких же американцев – списать на последствия урагана лишний труп тогда было не проблемой, а коронеры смотрели на все сквозь пальцы. А здесь царит покой, как будто ничего и не произошло.

Они стояли у въезда на территорию поста, рядом с пулеметным гнездом, обложенным все теми же мешками с песком. Возле установленного на сошки М249 SAW, самого мощного оружия морпехов, если не считать двадцатипятимиллиметровую пушку бронемашины LAV, постоянно находились два моряка в полном снаряжении. Еще несколько бойцов контролировали периметр, готовые обрушить на любого, кто приблизится к охраняемой зоне с дурными намерениями, шквал огня из своих М16А2. А за оградой жил своей жизнью чужой город, кажется, старавшийся не обращать внимания на пришельцев.

– Я видел, как на улице подрались какие-то пацаны, местные, – сообщил лейтенант, тоже не расстававшийся с оружием – на бедре в открытой кобуре висела табельная «Беретта» М9 калибра девять миллиметров – и не снимавший с себя кевларовую кирасу легкого бронежилета. – Кажется, они что-то всерьез не поделили. Пахло кровью, но тут появился какой-то древний седой старик в папахе и с клюкой в руках, что-то сказал этим парням, всего пару слов, и они тотчас растворились, будто их и не было. Какие-нибудь пуэрториканцы, которых полно в моем родном Сан-Франциско, просто послали бы этого деда, куда подальше, занявшись своими делами, а в «черном» квартале того же Нью-Орлеана он мог получить и нож в печень, просто так, чтобы не совался, куда не нужно. А здесь никто и слова не посмел сказать, все просто разошлись, будто забыв о своих проблемах, и друг о друге. Мы были в городе, четыре человека с оружием, наблюдали за всем с полусотни ярдов, но нас местные словно не замечали.

– И кто же поддерживает порядок в округе? – с явной ленцой поинтересовался Энрике Мартинес. – Седые старики?

– Местный мэр, или как он называется у русских. Он – чеченец, кажется, из этого самого города. Русских над ним больше нет, он превратился в самостоятельного князька, как в какие-нибудь средние века, и власть держит крепко. Он создал что-то вроде ополчения вместо разбежавшейся полиции, тем более, тут в каждом доме, наверное, по автомату Калашникова, да не по одному. Так что несколько десятков или даже сотен человек, не подчиняющихся никому, кроме своего вожака, неплохо вооруженных и наверняка умеющих пользоваться этим оружием, находятся в постоянной готовности.

– Мэру не простят такие вольности! В Москве уже создано какое-то правительство, они устанавливают свою власть по всей стране, – вспомнил Энрике Мартинес. – Думаю, скоро они дотянутся и досюда, и этому князьку придется расстаться с изрядной долей своей власти.

– Может, и так, – пожал плечами лейтенант, на правах старожила, что провел в этих краях уже несколько недель, рассуждавший о местных порядках. – Но, боюсь, им могут крепко надавать здесь по рукам! Кажется, никто не собирается здесь делиться властью просто так, сэр. Эти горцы, они живут по своим законам, они никогда не поступятся своей свободой, могут только покориться на время сильному, но у тех, что собрались в Москве, силы как раз нет. Только сами они этого не понимают, и будут пытаться везде установить свой порядок.

– И тогда у нас начнутся действительно серьезные проблемы, – завершил мысль капитан.

Война длилась считанные дни, и Энрике Мартинес не успел вернуться в строй до ее окончания. Когда капитан покинул госпиталь, бои на всей территории России уже закончились. Но это вовсе не означало, что для парней из Морской пехоты или их коллег из Армии здесь не осталось работы.

Капитана Мартинеса не забыли, и офицер получил свое Пурпурное Сердце – желанную награду для настоящего патриота и бойца. А вместе с ним и новое задание, ненамного менее сложное, чем бой с русскими танками. Целый край, который за несколько десятилетий не удалось усмирить самим русским, оказался лишен единой власти. Каждый был теперь предоставлен самому себе, а наличие на руках тысяч единиц оружия – все, что угодно, от дробовиков до гранатометов – подталкивало многих к тому, чтобы навести удобный для самих себя порядок. И ничтожная горстка морских пехотинцев США, как это уже бывало не раз прежде, в самых разных уголках планеты, встала на страже мира здесь, в предгорьях Кавказа, в тени увенчанных снежными шапками вершин.

Сорок моряков, расквартированные в Урус-Мартане, конечно, не смогут сдержать яростный напор вооруженной толпы, если местные заведутся всерьез. Но, глядя на суровых парней в камуфляже, увешанных с ног до головы оружием, чеченцы не могут не вспоминать, что в каких-то двадцати милях отсюда, в Грозном, в полной готовности находятся уже не десятки – сотни морпехов, с тяжелым вооружением, бронетехникой, способные навести здесь порядок за считанные минуты, а если прольется кровь кого-то из их товарищей по оружию, то отомстить со всей возможной жестокостью. И такие мысли до поры остужали самые горячие головы.

– Мы стараемся не вступать в контакт с внешним миром, – сообщил лейтенант своему командиру, с задумчивым и несколько мрачным видом обозревавшему окрестности из-за бруствера. – Только наблюдаем. Патрулируем дороги вокруг города, несколько раз в день совершаем объезд самого города. Здесь пока тихо.

– Русские ушли отсюда без боя?

Энрике Мартинес видел достаточно, чтобы сказать – в Урус-Мартане давно не было настоящих сражений. Все разрушения, какие можно было еще встретить в городе, являлись лишь мрачным памятником минувшей войны, делом рук русских или самих чеченцев. Капитан был в Грозном и знал, на что должен быть похож город, в котором несколько часов уничтожали друг друга бойцы лучших армий на этой планете.

В те часы, когда высадившиеся на летное поле грозненского аэродрома десантники из Сто первой зачищали столицу Чечни от остатков русского гарнизона, когда подошедшие с юга части Десятой легкой пехотной дивизии выдавливали подразделения русской армии, капитан Мартинес находился уже в корабельном госпитале на борту «Уоспа». Он и его люди сделали свое дело, оттянули на себя часть атаковавших с севера русских сил, выдержали атаку вражеских танков, хотя и погиб тогда каждый второй, а те, кто выжил, держались на грани смерти. Но насладиться чувством выполненного долга Энрике Мартинесу не дали, и теперь он вернулся в строй, чтобы завершить начатое. И он сам был не против этого, а потому пытался понять, что происходить, чего ждать ему и его бойцам, хотел сам увидеть как можно больше.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю