355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Завадский » День Победы. Гексалогия (СИ) » Текст книги (страница 31)
День Победы. Гексалогия (СИ)
  • Текст добавлен: 10 апреля 2017, 15:30

Текст книги "День Победы. Гексалогия (СИ)"


Автор книги: Андрей Завадский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 176 страниц)

Суровые бородачи проверяли оружие, кто-то, пользуясь случаем, уже разбирал автомат, чтобы наскоро его почистить, удалив из ствола пороховой нагар. Для них потертые «калашниковы» были лучшими друзьями, им боевики уделяли больше внимания и заботы, чем кому-либо живому. Не зря же они отказались менять привычное оружие на карабины М4 и винтовки М16, предложенные чеченцам после того, как те официально стали сотрудниками службы безопасности «Ю-Пи».

– Внимание! – Турпал Исмаилов приблизился к группе своих людей, и те торопливо повскакивали на ноги. – Здесь мы все закончили! Движемся дальше по маршруту, американцы укажут нам, куда именно! У вас полчаса на сборы!

Суета сразу стала более оживленной. Не обращая внимания на валявшиеся всюду трупы, не чувствуя смрадного запаха горелой плоти, волна которого накрыла село, боевики принялись собирать вещи, бросая ранцы в «Хаммеры» и бронемашины. Через несколько минут над селом раздался рокот моторов – чеченцы, привыкшие к партизанской войне, умели появляться и уходить неожиданно.

– Идем, – Малкольм Мейсон махнул рукой, увлекая Сатута к рычавшей мощным дизелем «Кобре», в которую уже грузились чеченцы. Тела убитых братьев горцы забрасывали в более вместительный «Кугар», чтобы потом похоронить их по всем традициям. – Убираемся отсюда, сержант!

Колонна медленно выползла на шоссе, оставляя за собой опустошенный поселок. Впереди, как и прежде, «Кобра», как будто расчищавшая путь остальным машинам. В случае засады ее броня могла дать находившимся внутри людям хотя бы лишнюю минуту, чтобы приготовиться к бою, а «Браунинг» пятидесятого калибра с дистанционным управлением прикрыл бы их огнем.

Следом ползла вереница «Хаммеров», которых теперь было меньше на две машины – у одной, угнанной Жанной Биноевой, был прострелен бензобак, а вторую попавшие в засаду боевики просто бросили, когда возвращались в село. А замыкала колонну неуклюжая громада бронемашины «Кугар», превращенной сейчас в катафалк. Во все стороны щерились дульными срезами пулеметы, установленные на турелях на крышах машин. Любого, кто приблизился бы к колонне, мог встретить шквал огня, но Малкольм Мейсон, занявший место в десантном отсеке RG-31, был уверен, что дальнейший путь группы не будет осложнен происшествиями. После того, что его спутники сделали в Некрасовке, оружием боевиков, намного более мощным, чем пулеметы, должен был стать страх.

Глава 5. Взгляд в прошлое-2: Возвращение домой
Грозный, Чеченская республика, Россия – Московская область, Россия – Южноуральск, Россия 9 июня

Мужчина, грузный, немолодой, заметно прихрамывавший на левую ногу, опиравшийся при ходьбе на гладко обструганную палку, неторопливо шагал по широкому проходу между расставленных ровно, точно по линейке, брезентовых кубиков палаток. Он шел так, словно успел сделать все, что было предначертано в жизни, и теперь мог никуда не торопиться, наслаждаясь каждым отпущенным ему мгновением. Каждый шаг казался законченным поступком, а, сделав полсотни шагов, человек в простом камуфляже, полевой форме Российской Армии, с черными скромными звездочками на погонах, останавливался, давая отдых ногам, нывшим от едва затянувшихся ран.

Он мало чем отличался от сотен находившихся вокруг людей, разве то возрастом – большинству из тех, кто бродил уныло вокруг аккуратно расставленных палаток, было около тридцати, и среди прочих этот человек мог показаться стариком. Но, несмотря на его усталый вид, на потрепанный камуфляж, кое-где аккуратно заштопанный, несмотря на то, что он шагал в молчании, сопровождаемый лишь единственным адъютантом, также терявшимся в толпе, его замечали. Те, кто мрачно курил, опустившись на корточки в кругу товарищей, кто угрюмо ковырялся ложками в банках тушенки, поднимались на ноги. Те, кто уныло бродил безо всякой цели, останавливались, вытягиваясь по стойке смирно, расправляя плечи и вскидывая подбородки, провожая взглядами проходившего мимо них человека, такого же солдата, как и все они. А те, кто коротал время внутри палаток, выбирались наружу, создавая, пусть на несколько мгновений, пусть зыбкий, неровный, но все-таки строй.

Генерал Сергей Буров делал вид, что не видит суету тех, кто попадался навстречу, но на самом деле замечал все, что происходило вокруг. Он видел ряды палаток, вытянувшиеся, кажется, до самого горизонта, и где-то вдалеке обрамленные нитями колючей проволоки. Над непрочной, скорее символической, нежели реально способной остановить порыв тысячной толпы оградой возвышались на ажурных опорах сторожевые вышки. На них тоже были люди, равнодушно, а может, напротив, заинтересованно смотревшие с восьмиметровой высоты на мерно пульсирующую толпу, сжатую в плотную, однородную камуфлированную массу нитями «колючки». А за оградой – еще палатки, в точности такие же, армейского образца, отечественные, грубые на вид, но вполне способные стать жилищем для целого взвода, защищая бойцов и от проливного дождя, и от палящего солнца. Но там не было такой гнетущей атмосферы безысходности, отчаяния и тоски, буквально накрывавших с ног до головы генерала Бурова, стоило только тому откинуть брезентовый полог, появляясь под открытым небом.

Все это – и брезентовые шатры палаток цвета хаки, и спирали колючей проволоки, и вышки со сменявшими друг друга часовыми, и сами люди по обе стороны периметра, называлось фильтрационным лагерем для бывших военнослужащих Российской Армии. Нужно было говорить – для бывших офицеров, ведь рядовых, сержантов и даже прапорщиков среди тех, кто томился неизвестностью за шипами проволочной ограды, была хорошо, если десятая часть.

– Товарищ генерал-полковник, – адъютант, сам носившие погоны капитана, и тенью следовавший за бывшим командующим объединенной группировкой федеральных сил в Чечне всюду, куда бы тот ни направился, заставил Бурова вздрогнуть, возвращаясь из мира безрадостных мыслей обратно в серую реальность. – Сергей Николаевич, поспешим? Должно быть, американцы уже прибыли!

– Мне некуда торопиться!

Люди, проигравшие свой самый важный бой, оставшиеся в живых после мясорубки, творившейся здесь, в Грозном, да и по всей Чечне, ждали, сами не зная чего. Никто не издевался над ними, никто не мучил пленников, не расстреливал их по ночам, зарывая бульдозерами братские могилы. Их кормили, им дали свободу, пусть относительную, почти не вмешиваясь в происходившее внутри периметра. Лишь изредка появлялись американские офицеры, выбиравшие кого-то из пленников, устраивая допросы, долгие, излишне подробные, ни к чему в итоге не приводившие. Так было уже довольно давно, недели, казавшиеся тем, кто и в плену продолжал считать себя офицерами, верными родине, годами. Но сегодня, в это генерал вдруг поверил всей душой, все могло измениться. Все должно было измениться сегодня.

Те, кто шел навстречу, становились по стойке смирно, сходя с пути, отдавали честь, козыряя подчеркнуто щеголевато, как не делали и на парадах. Лишившись столь многого разом – веры в родину, веры в самих себя, не сумевших превозмочь врага, эти люди могли впасть в отчаяние, но они, словно утопающий за соломинку, хватались за дисциплину и устав, словно так чувствовали себя частью чего-то большого, а не никчемными осколками прошлого. Наряды, развод караулов, утренние и вечерние поверки, которыми в прошлой жизни зачастую так пренебрегали, вдруг превратились в ритуал, которому следовали неукоснительно.

Вот и теперь своего генерала приветствовали по уставу, вкладывая в каждый жест, в каждый взгляд предельное уважение к тому, кто бился до конца, кто не прятался за спинами солдат, успев взглянуть в лицо смерти, выдержав ее ответный взгляд. Буров отвечал тем же, не делая разницы между лейтенантом и полковником – все они, все те, кого согнали сюда, как стадо, заслужил уважение командующего. Эти люди могли сложить оружие, сдаться, не ставя на кон свои жизни, но они шли в бой, и все, что Сергей Буров смог дать им – возможность умереть, как мужчины, сражаясь за свою страну. И в памяти были живы те, кто использовал этот единственно возможный способ избежать бесчестия. И все же генерал верил, что сумеет дать им нечто большее – возможность жить ради своей страны.

У ворот, за которыми, собственно, начинался лагерь военнопленных, притормозил, сбавляя скорость, одинокий «Хаммер». Часовые не мешкали, распахнув створки, и армейский внедорожник, обыкновенный М1114, такой же, как тысячи ему подобных, наводнивших и Чечню, и всю Россию, медленно въехал внутрь под взглядами караульных, стоявших на вышках в полной экипировке, касках, бронежилетах, с нацеленными куда-то вниз и внутрь карабинами М4.

Джип проехал еще сотню ярдов, не больше, остановившись уже окончательно. Водитель, получив приказ, не стал глушить двигатель, а единственный пассажир выбрался наружу из тесного салона обманчиво большой машины. На нем тоже был полевой камуфляж, правда, иной расцветки, чем на собиравшихся вокруг глухо урчавшего мощным мотором внедорожника людях.

Генерал Мэтью Камински не любил вычурности и лишней помпезности. Командующий Десятой пехотной дивизией считал себя солдатом, и старался ничем не выделяться среди тысяч бойцов его части. Но и свои и чужие солдаты чувствовали в этом поджаром, сухощавом немолодом человеке командира, способного одним приказом оборвать сотни, тысячи жизней, если это будет нужно для победы. И это ставило его выше всех, кто был рядом.

– Дьявол! – пробормотал себе под нос генерал, увидев людскую массу, живую стену, возникшую вокруг «Хаммера». Люди, из-за камуфляжа, одинаково потрепанного, похожие друг на друга, точно братья, хмуро, с ожиданием и вызовом смотрели на Камински. Нет, они не были сломлены, не были побеждены. И здесь, под прицелами часовых, за колючей проволокой, они были и оставались армией.

На секунду, всего лишь на миг, Мэтью Камински показалось, что эта хмурая, источавшая напряжение и злость толпа набросится сейчас на него, сомнет своей массой, втопчет в землю сотнями солдатских сапог, разорвет сотнями крепких рук. И не поможет ни надежная «Беретта», кобура с которой увесисто оттягивала ремень, ни часовые, бдительно наблюдавшие за происходящим. Огонь полудюжины винтовок М16 – ничто по сравнению с порывом сотен разъяренных, переставших жалеть свои жизни людей.

Ничего не произошло. Страх, охвативший американского генерала, отступил, растворяясь без следа. Мрачный строй русских так и остался неподвижным, лишь на миг качнувшись, раздавшись в стороны. Из толпы навстречу генералу выступил крепкий немолодой мужчина, тяжело шагавший, прихрамывая и опираясь на грубую трость, обычную палку, правда, до блеска отполированную. Следом за ним, держать чуть слева, шагал молодой офицер. Мужчина остановился перед Мэтью Камински, в паре шагов, исподлобья уставившись на американца.

– Вы хотели меня видеть? Зачем?

– Вы уже собрали своих людей, генерал? – спросил Камински, взглянув в глаза Сергею Бурову. Их взгляды встретились на мгновение, и ни одни не уступил в этом поединке.

– Сперва я один выслушаю вас, потом можете обращаться ко всем.

Они уже были знакомы, встретившись на утро после окончательного захвата Грозного, когда в город, приходивший в себя после яростного ночного боя вошла колонна Десятой легкой дивизии. С тех пор прошло немного времени, и генералы не забыли друг друга, тем более, Мэтью Камински бы пусть и нечастым, но гостем здесь. Могло показаться, что командующий американским контингентом на Кавказе просто наслаждается зрелищем поверженного врага, но на самом деле Мэтью Каминским двигали иные причины, заставлявшие его вновь и вновь появляться в фильтрационном лагере, ловя на себе злые, мрачные взгляды тех, кто продолжал считать себя офицерами, продолжал служить своей стране.

– Как долго будет продолжаться этот фарс? – Буров не сводил взгляда с американца. – Нас держат здесь, как какое-то стадо, проводят никому не нужные допросы. Вы же еще и тратитесь на питание для нескольких тысяч крепких, здоровых мужиков.

– Мы просто не знаем, что делать со всеми вами.

– Ну, так отпустите моих парней по домам, – усмехнулся, разводя руками, Сергей Буров. – Многих ждут жены, дети, давно ждут и не знают даже, живы ли их близкие или случилось худшее.

– Я оценил шутку, – Мэтью Камински не выглядел веселым при этом. – Отпустить? Да, конечно, так и поступил бы, если бы был уверен, что ваши солдаты снова не возьмут оружие в руки, генерал. Получив свободу, многие ли из тех, кого я вижу здесь, мирно разойдутся по домам, вернувшись к своим близким и родным? Я не собираюсь своими руками создавать себе врага, ту армию, от рук которой опять начнут гибнуть мои бойцы. Ваши люди еще не наигрались в защитников отечестве, многие захотят рискнуть еще раз, а я не желаю, чтобы снова полилась кровь!

– Если не отпускать на волю, и если вам надоело возиться с нами, остается только одно – вырыть где-нибудь за городом траншею поглубже и пошире, и закопать там всех, разом!

– Да, вы, русские, все привыкли решать радикально, – кивнул Камински в ответ. – Это вполне по-вашему, но есть еще пути, чтобы разобраться с нашей, – на этом слове американец сделал ударение, подчеркивая, что заботы касаются не его одного только, но и русского визави, – проблемой. И вы, генерал, поможете мне окончательно решить судьбу ваших солдат!

В голосе командующего Десятой пехотной не было иронии или сарказма. Он лишь делился собственными мыслями с собеседником.

– Мы, американцы, не собираемся поддерживать порядок в России. Достаточно наших солдат отдало жизни за безопасность иракцев и афганцев, чтобы мы могли позволить себе жертвовать их жизнями вновь. Но и наблюдать безучастно, как Россия скатывается в пропасть, тоже нельзя. А сейчас, когда последним приказом вашего главы правительства была распущена армия, когда ваша полиция во многих городах просто разбежалась, может начаться кровавый хаос. И остановить его должны вы сами, русские! В Москве уже собралось новое, временное правительство, и одним из первых его решений было создание национальных сил безопасности – новой русской полиции. И из ваших людей, генерал, мы можем сформировать первые ее отряды, которые наведут порядок в стране. Именно мне поручена эта миссия, генерал, но в таком деле мне потребуется ваша помощь, ведь за вами шли и сейчас готовы идти многие!

– Хотите сделать все чужими руками? А вот это, как раз, очень по-американски!

Буров с вызовом посмотрел на американского офицера.

– Черт возьми, мы хотим дать вам возможность остаться хозяевами своей страны, и только! Если ваших солдат кто-то ждет дома, пусть тогда они и отправляются по домам, но не для того, чтобы, отлежавшись, набравшись сил, продолжить войну с нами, а чтобы эти дома защищать. А мы готовы даже дать им оружие, чтобы не делать чужую работу! Никто не собирается порабощать ваш народ, никто не будет завоевывать Россию! Мы устранили опасность для самих себя и хотим уйти, а вам оставим все, что вы имели, и сами наводите порядок в своем доме. Именно это, генерал, я и хотел сказать вам и надеюсь, что вы это передадите своим людям, и еще надеюсь, что они поймут это и поверят моим словам!

Генерал Камински искренне хотел, чтобы русские, тысячи русских офицеров и солдат, день за днем проводивших на этом обнесенном колючей проволокой клочке земли, поверили. Но он и сам верил с трудом, повторяя лишь то, что велено было сказать. Только его дивизия потеряла только убитыми почти тысячу солдат, неужели только для того, чтобы теперь Армия США, понеся столь чудовищные для нескольких суток войны потери, просто ушла? Нет, у тех, кто отправлял на бойню хороших американских парней, были совсем иные планы в отношении той территории, что называлась Россией. Вот только ему, отдававшему приказы этим самым парням, а потом писавшему похоронки их родным и близким, о таинственных планах ничего не сказали. Забыли, наверное.

– Вы, генерал, скажете это своим людям, сможете объяснить, что мы не враги между собой? Или мне сделать это самому?

– Так вам и поверят, – насмешливо скривился Буров. – Что за чепуха? Американцы разбомбили Россию, чтобы по-быстрому отсюда убраться, а нам вернуть наше оружие!

– И что же тогда?

Камински подался навстречу Бурову, впиваясь пристальным взглядом в изможденное лицо русского генерала. Это был единственный человек, которому Мэтью мог хоть немного доверять, в отличие от хитрых интриганов-политиков, что с той, что с другой стороны.

– Вам мои люди не поверят никогда, – еще раз повторил Буров, для убедительности мотнув головой. – Я же, возможно, сумею их убедить прислушаться к вашим словам!

Не дожидаясь ответа американца, да и не надеясь на него, генерал Буров развернулся и направился к ожидавшим его офицерам.

На суету, охватившую лагерь, майор Беркут, неторопливо ковырявшийся ложкой в банке тушенки, поначалу не обратил внимания. Но шум за брезентовыми «стенами» палатки нарастал с каждой секундой, Ии наконец, внутрь заглянул какой-то незнакомый лейтенант.

– Общее построение, – крикнул, просунув голову под полог, офицер. – Через три минуты быть на плацу! Это приказ генерала!

Лейтенант исчез, но тише от этого не стало. Были слышны голоса, топот множества ног. Тарас Беркут пожал плечами, продолжая соскабливать жир со стенок банки, а где-то рядом бегавшие по всему лагерю дневальные призывали пленников на построение, и уже сотни бойцов спешили в центр огромного, уставленного палатками пространства.

– Майор, – в палатку зашел артиллерийский полковник, хмуро взглянувший на беркута. – Какого хрена? Приказа не слышал? Бегом марш на плац!

– Отбегался уже, – отмахнулся Тарас Беркут. – Какие приказы, к черту? Мы уж не в строю!

– Ты что? Присягу забыл, мать твою?!

Полковник подскочил к Беркуту, и тот, словно пружиной подброшенный, вскочил на ноги, став лицом к лицу со старшим офицером.

– Живо на плац, – повторил полковник, отступая на шаг – он не забыл, что говорит не с кем-то, а с командиром группы специального назначения, привыкшим убивать не гаубичными залпами, за двадцать верст, а голыми руками, глядя в глаза своей жертве. – Буров собирает всех!

– Что за хрень? Чего все бегают, как ужаленные?

– Командующий всем объявит на общем построении, – отрезал полковник и собрался, было, уходить, но все же задержался на несколько секунд, напоследок сообщив казавшемуся безразличным ко всему майору: – Слух ходит, армию будут формировать заново. Американцы не хотят сами мараться в грязи, и подавлять недовольных а заодно просто разбираться с криминалом подрядят нас самих, даже оружие дадут. Короче, майор, марш на плац, там узнаешь все точно!

Полковник исчез, разнося приказ командующего дальше оп лагерю, а майор не спешил, хотя услышанное заставило его задуматься. Тарас Беркут словно хотел напомнить всем, самому себе доказать, что над ним больше нет начальников. Он оставил палатку одним из последних в лагере, когда на плацу, под дулами винтовок американских часовых, торчавших на вышках, собрались уже все находившиеся в лагере.

Беркуту, переставшему считать себя обязанным кому-либо после гибели всей его группы в бою со своими же, с русскими десантниками, было, по большему счету, плевать на происходящее. Оказавшись в фильтрационном лагере, он покорно ждал, когда кто-нибудь решит его судьбу. Майор спал, бродил взад-вперед, без капли брезгливости съедал свою пайку, полученную из рук американцев, и делал все, чтобы оказаться в стороне от толпы. Но сейчас ему стало вдруг интересно, ради чего такая суета, и потому он пристроился в последнюю шеренгу, с трудов видя через головы впередистоящих вышедшего к строю человека в простом полевом камуфляже, при ходьбе опиравшегося на палку. Генерал Сергей Буров ждал, когда стихнет шум, и как только гул над толпой стал немного меньше, прозвучали первые слова командующего.

Буров, старавшийся не наступать на раненую ногу – несмотря на усилия двух хирургов, русского и американского, боль никуда не исчезла, лишь стала не такой острой – смотрел на тех, кто до сих пор считал его своим командиром. Их было больше четырех тысяч, и большинство попало в плен с оружием в руках, многие были ранены, контужены, теряли сознание и в себя приходили, когда кругом уже были торжествовавшие враги. Американцы понимали, что эти люди не опустят руки, и потому не спешили давать им свободу, справедливо опасаясь нескольких тысяч хорошо обученных, имеющих настоящий боевой опыт, и переполненных ненавистью русских офицеров и солдат.

А они, солдаты переставшей существовать армии, смотрели на своего командира. Хмурые, небритые, в потрепанном, грязном, кое-как залатанном камуфляже. Здесь были и пехотинцы, и танкисты, и десантники и даже летчики. Сейчас все перемешались, приняв некое подобие строя. Каждый ждал, что скажет командующий, каждое слово которого многими до сих пор воспринималось, как приказ. А за всем этим со своих вышек беспристрастно наблюдали американцы… готовые открыть огонь по толпе, если что-то вдруг пойдет не так.

– Товарищи офицеры и солдаты, – крикнул Буров, стараясь быть услышанным каждым, кто стоял сейчас перед ним. – Бойцы Российской Армии! Я обращаюсь к тем, кто помнит слова присяги, торжественно произнесенные когда-то перед строем своих товарищей по оружию! Вы до последнего сражались с врагом, и не ваша вина, что он оказался сильнее, что он одержал победу. Все мы здесь потому, что не готовы с этим смириться. Но сейчас у нас, у каждого, вновь появился шанс послужить своей родине! И пусть нам дают этот шанс американцы, мы, все вы, нужны своей стране!

Сергей Буров чувствовал, что напряженные до предела связки вот-вот порвутся, как туго натянутая струна. Но он также чувствовал и то, что тысячи людей, ставших пленниками на своей земле, слушают, жадно впитывают каждое его слово. Они долго ждали, и теперь хотели дела, хотели вновь увидеть смысл в своем существовании. И он, пусть и не без помощи своего врага, сейчас мог сделать их жизнь не бессмысленной тратой времени.

– Пока мы здесь считаем дни, снаружи, за колючей проволокой, творится хаос! Армия распущена, милиция разбежалась без приказа, на волю вырвались тысячи уголовников, уже успевших разграбить армейские арсеналы, вооружившихся до зубов, собравшихся в огромные банды, чувствующие сейчас свою безнаказанность. Наши дома, семьи, наших близких, которые ждут нашего возвращения, некому сейчас защищать! Американцы устранились от проблемы! Но они готовы дать нам в руки оружие, дать нам свободу, если мы присягнем на верность новой власти, посаженной ими в Кремле! Создается новая полиция, которой и предстоит поддерживать порядок на нашей земле! Я лично не готов доверить это дело чужак или бывшим бандитам, которые хотят вдобавок к оружие получить еще и полную власть над всеми, кто безоружен! Мы не смогли защитить свою страну от внешнего врага, так нужно встать на пути врага внутреннего!

Голос генерала Бурова дрожал, вибрировал, то ли от напряжения, то ли от волнения. Тараса Беркут поймал себя на мысли, что пытается запечатлеть в памяти каждое услышанное слово. Он словно забыл, что Россия – это еще не квадрат земли, обнесенный проволочным забором с вышками по углам. И там, за периметром, кто-то еще надеялся и ждал, что их защитят, позволят ночами спокойно спять в своих дома. Кто-то, от кого не зависела победа или поражение России в недавней стремительной войне. И он, майор Российской Армии, командир отдельного отряда специального назначения Тарас Беркут, мог вернуть простым людям, русским, своим соотечественникам, это сладкое чувство покоя, мирного неба над головой.

– Формирование отрядов полиции начинается прямо сегодня, – продолжал взывать к слушавшим его в абсолютном молчании, неестественном для многотысячной толпы, военнопленным, своим сослуживцам. – Я прошу всех, кому еще не безразлична судьба России, кому есть, что защищать в этой стране, откликнуться! Мы будем служить не власти, которая ничем не лучше и не хуже той, что сдала нашу страну! Вы, все мы, будем служить своей стране, своему народу, тем, кто нам дорог по-настоящему! Используйте тот шанс, что дает нам судьба, пусть и представшая в облике победившего нас врага! Я уж не ваш командир, я не вправе приказывать вам, и потому прошу сейчас – не будьте безразличными к тому, что ждет нашу великую родину!

Буров замолчал, как бы дав время своим солдатам вдуматься в сказанное им. Ответом генералу было лишь многоголосое дыхание, и командующий, выждав минуту, не более того, продолжил:

– На раздумья вам дается час! После этого те, кто готов и дальше служить своей стране, должны подойти к северным воротам. Там вам оформят документы и организованными группами направят в тренировочные лагеря, чтобы после краткого курса подготовки вы могли вернуться в строй. Тех же, кто откажется, просто отпустят на свободу. Без оружия, без будущего. Возвращайтесь в свои дома, к своим семьям. Вас никто за это не осудит, сейчас над вами нет ни начальников, ни командиров. Решать вам, и отвечать будете только перед самими собой! Повторяю еще раз, бойцы – у вас всего час на размышления. Время пошло! А теперь разойдись!

– Р-р-разойдись!!! – Подхватили в десяток голосов командиры батальонов и рот, на которые поделились привыкшие к иерархии пленные. Строй оставался неподвижным еще несколько секунд, а затем дрогнула, рассыпаясь по плацу бесформенной толпой.

Тарас Беркут вывалился из шеренги, двинувшись, было, к своей палатке. Он уже все решил для себя, и теперь оставалось только выждать час, чтобы явиться в указанное место. Но по пути спецназовец увидел в толпе знакомое лицо. Замер, вглядываясь, шаря глазами по людской массе, а затем уверенно двинулся к тому, кого не очень-то ожидал увидеть здесь.

Олег Бурцев отстоял всю речь генерала. Оказавшись в первой шеренге, он видел командующего, вышедшего в одиночку перед строем, слышал каждое слово. И когда все закончилось, уверенно двинулся к палатке, много дней подряд служившей домом бывшему гвардии старшему сержанту. Но Олег никогда, ни на мгновение не забывал о доме настоящем, где его ждали и ждут. Неторопливо шагая в общем потоке, Олег не заметил подошедшего к нему человека и вздрогнул рефлекторно от неожиданности, услышав над самым ухом:

– Здорово, сержант! И ты здесь?! Черт возьми, как же я тебя раньше то не увидел?

– Товарищ майор?!

Олег удивленно окинул взглядом коренастую фигуру спецназовского командира, того, с кем бывшего сержанта однажды уже сводила судьба в ущелье на грузинской границе. Он не забыл, как они вместе ползали по камням под пулеметным огнем, как не забыл и сам майор того, кто своим телом принял предназначавшуюся ему, Беркуту, пуля снайпера.

– Черт возьми, даже и не думал! – Беркут от души хлопнул Бурцева по плечу, и от такого удара бывший отнюдь не дистрофиком старший сержант едва устоял на ногах. – Как же угораздило тебя? Помню, ты уже к «дембелю» готовился?

– Как раз отправки ждали на аэродроме, в Грозном, когда началось. Там такая каша заварилась! Черт, весь город же кровью залили…

Олег вздохнул, вспоминая, как приходил в себя, контуженный, оглушенный, на набережной Сунжи, а мимо потоком шли американцы – пешком, на машинах, на пролетавших низко-низко над головой вертолетах. Русский для них был что пустое место. На сержанта не надели наручники, его даже не били, так, пару раз отвесили пинка да разок приложили прикладом. Их оказалось там человек двадцать, русских солдат и офицеров, в большинстве своем раненых или контуженных, и всего один американец присматривал за ними. Но что могли сделать безоружные, измученные, не понимавшие, что происходить и где они находятся люди против штурмовой винтовки, ствол которой всегда был нацелен на гурьбу пленников.

Олег был десантником, был бойцом, одним из лучших, какие только защищали Россию, и не мог свыкнуться с мыслью о плене. Но всякий раз, когда он собирался с силами, сжимал волю в кулак, готовясь наброситься на конвоира, вцепиться ему в глотку руками, зубами, сержанту начинало казаться, что американец, не отрываясь, смотрит именно на него. Смотрит и ждет, когда русский дернется, чтобы со спокойной совестью нашпиговать того свинцом. И Олегу стало страшно… и стыдно. И стыд этот, осознание своей слабости, до сих пор терзали его, мешая спать по ночам.

– А вы как тут оказались, товарищ майор?

Бурцев не верил, что суровый спецназовец мог дать врагу взять себя в плен. Ранение, контузия – еще куда ни шло. И то такие люди не попадают в руки врага живыми, этого просто не могло быть.

Тарас Беркут молча взглянул на сержанта. Майор многое мог бы рассказать. Например то, как его группа сражалась сперва с русскими десантниками, своими братьями, а затем – с американцами, с самой «Дельтой». О том, как они, теряя товарищей, вытащили из-под огня президента Швецова ля того лишь, чтобы он, как и защищавшие его спецназовцы, приняли смерть от своих же. Майор мог рассказать о том, как, потеряв всех своих бойцов, много часов бродил по горам, слыша, как пролетали над головой самолеты, и даже не догадываясь, что за эти часы началась и закончилась война, которую его родина проиграла. Но сказал майор совсем другое, не вспоминая прошлое без нужды.

– Давно здесь? – Спросил Беркут, шагавший по правую руку от сержанта, подразумевая, что в лагерь доставляли людей до сих пор, отлавливая тех, кто укрывался в Грозном или пытался уйти в горы, не иначе, чтобы там начать партизанить вовсю.

– С первого дня. Суки! – Олег с ненавистью взглянул на вышку, с которой за толпой лениво наблюдал одинокий часовой. – Поближе бы подобраться, порвал бы голыми руками!

– Что делать надумал, сержант?

Олег догадался, что майор спрашивает его не о планах мести американцам, и произнес в ответ:

– С меня войны хватит! Свои дембельнуться не дали, так пусть хоть американцы домой направят.

– Дезертировать решил? – нахмурился Беркут.

– Не надо, майор, – резко ответил сержант, развернувшись на каблуках, чтоб оказаться лицом к лицу со спецназовцем. – Я больше никому ничего не должен. А дома меня ждут. Я честно служил этой стране, и хватит с меня! Теперь я буду защищать только то, что вижу, то, что могу понять! Не народ, которому на меня похрен, не родину, которую уже успели продать и перепродать сорок раз, а свой дом, тех, кто мне близок и дорог! Вот за них умру без колебаний!

– Успокойся, сержант! – Тарас Беркут примиряющее поднял руки. – Я тебя обидеть не хотел! Твое право, ты выбрал, что важнее, так теперь действуй! Отправляйся домой, американцы же обещали отпустить тех, кто не захочет работать на них! Будь со своими, чувствую, ты им очень сильно понадобишься!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю