Текст книги ""Фантастика 2025-48". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Александр Михайловский

В Константинополе я познакомилась со многими интересными людьми: с Жюлем Верном, который снимал у греческой семьи чистенький загородный домик с видом на море и работал над одной из своих новых книг, со знакомым Сэма Клеменса, американским поэтом и дипломатом Джорджем Генри Бокером, с канцлером Югороссии Тамбовцевым. Канцлер был так любезен, что пригласил нас, ирландских беглецов, на званый обед, на котором выразил уверенность в том, что наша родина вскоре станет свободной. А уже через два дня мы наблюдали, как флот Югороссии во всем своем грозном величии выступил на войну с Британией.

Все было бы хорошо, но меня беспокоила мысль о моем отце, который в тот момент находился в английской тюрьме, и страх за Джима, которого гадкие англичане могут убить в боях за освобождение Ирландии. Но когда я увидела, какая мощь отправилась к ним на выручку, у меня немного отлегло от сердца. Жить Англии оставалось совсем немного, и это время будет для нее по-настоящему ужасным. Потом как-то утром, когда я шла пить свой утренний кофе к Али, ко мне подошел молодой человек из ведомства канцлера Тамбовцева и тихо сказал:

– Мисс Катриона, только не волнуйтесь. Сегодня утром наши специальные войска взяли штурмом тюрьму в Слайго. Ваш отец жив, здоров и находится в полной безопасности.

После слов этого молодого человека, так и оставшегося для меня безымянным, с моей души упал не просто камень, а целая гранитная плита. Поэтому каждый последующий день в Константинополе был для меня праздником. Оставалось еще беспокойство за Джима, но он был взрослый мужчина, у него были оружие и товарищи и, как заверили меня мои новые константинопольские знакомые, риск погибнуть на этой войне был для него минимальным. Вскоре я в этом убедилась, читая в газетах о том, как армия короля Виктора и их американские союзники, неудержимо победоносные, продвигались от города к городу, освобождая нашу милую Ирландию от этих негодных англичан.

И вот настал момент, когда король Виктор I Брюс торжественно въехал в ликующий Дублин, а уже на следующий день нам объявили, что нам пора возвращаться на родину, которая теперь свободна от английского гнета. Но наше отправление в обратный путь проходило по более длинному пути, потому что «Перекоп» поплыл не напрямую из Константинополя в Дублин, а попутно зашел еще в Афины, Остию и Кадис, для того, чтобы взять на борт дипломатов дружественных Югороссии стран, решивших открыть в Ирландии свои посольства. Среди этих послов был даже посол Ангорского эмирата Саид-бей, заранее приехавший в Константинополь и дожидавшийся оказии на отправление к своему новому месту службы. Кому, как не туркам, знать, как быстро все кончается, когда за дело берутся югороссы.

И вот наш корабль подходит к причалу Дублинского порта, и в не такой уж и густой толпе встречающих я вижу своего любимого папу и моего милого Джима. Два самых дорогих человека живы, здоровы и ждут меня. Что еще надо девушке для полного счастья?

Часть 4
Манифест очевидной судьбы

1 мая (19 апреля) 1878 года.

Вашингтон, Белый дом, Красная комната.

Президент Рутерфорд Бирчард Хейс и государственный секретарь Уиллиам Максвелл Эвертс

У президента Североамериканских Соединенных Штатов сильно болела голова. Такое происходило не так уж и редко при резкой перемене погоды. И если вчера было 80 градусов по Фаренгейту[15]15
  Примерно +27 градусов Цельсия.


[Закрыть] и солнечно, то сегодня температура упала до 62 градусов[16]16
  Чуть более +18 градусов.


[Закрыть], стало ветрено и дождливо. Где-то подспудно Хейсу захотелось выпить, и лучше всего виски – может, тогда бы ему полегчало. Но этим он практически не занимался с момента женитьбы на Люси Уэбб четверть века назад. Его жена считала алкоголь самым страшным грехом и не только запретила его в Президентском дворце, но и не раз, и не два громогласно заявляла, что неплохо бы криминализировать его производство и потребление во всех Североамериканских Соединенных Штатах[17]17
  Мы, жители XXI века, хорошо знаем, к чему Америку привели протестантские морализаторы, почти на четырнадцать лет бросившие страну в объятия «сухого закона» и алкогольной мафии. Либеральные деятели, являющиеся главными сторонниками таких мер, никак не могут понять, что чем больше запретов, тем больше людей, наживающихся на их нарушении. Было бы забавно помочь этим людям и бросить САСШ в этот ад на сорок лет раньше. Но большее поглощает меньшее, и что такой «сухой закон» и мафия по сравнению со вторым изданием Гражданской войны, к которому уже была приговорена Америка.


[Закрыть].

«Так и приходится мучиться… Лишь бы никто не пришел», – подумал президент, сжимая раскалывающуюся голову. И, как в насмешку, раздался робкий стук в дверь.

– Да, – страдальчески простонал Хейс.

Дверь приоткрылась, и в ее проеме осторожно показалась черная рожа дворецкого Уилта с заискивающей улыбкой на ней.

– Сэр, – сказал дворецкий, – господин государственный секретарь просит вас принять по срочному делу.

– Скажи ему, пусть придет попозже, – ответил президент, не отрывая рук от своей больной головы.

– Мистер президент, – растерянно проблеял дворецкий, – я пробовал ему это объяснить, но мистер Эвертс говорит, что дело государственной важности и не терпит отлагательства.

– Ну ладно, – простонал президент, – пусть заходит.

Госсекретарь Эвертс, одетый, по своему обыкновению, в строгий черный костюм с черным же галстуком, чуть поклонился президенту и покаянным тоном произнес:

– Мистер президент, я не хотел вас тревожить, но обстоятельства…

– Пожалуйста, говорите по существу, Уиллиам, – прервал его президент, – мне и так плохо, чтобы выслушивать от вас длинные преамбулы.

– Мистер президент, – со вздохом сказал Эвертс, – ко мне только что приходил сенатор Хоар…

– Ваш кузен, если я не ошибаюсь? – вяло поинтересовался президент Хейс.

– Да, мистер президент, – ответил Эвертс, – он мой двоюродный брат, хотя, как вы знаете, мы не очень-то с ним и ладим…

Хейс подумал про себя, что, может быть, кузены и не ладят между собой, но вряд ли Эвертс посмел бы нарушить его покой ради абы кого. А ради родственничка – пожалуйста.

А Эвертс тем временем продолжал:

– Мистер президент, сенатор выразил свое удивление, что мы до сих пор не сделали того, что вы ему обещали за поддержку договора с Россией и Югороссией.

– И что же это я ему обещал? – простонал Хейс. – Мистер Эвартс, у меня чудовищно болит голова, так что изъясняйтесь, пожалуйста, попонятнее.

– Вы пообещали, – пояснил Эвертс, – что как только Британская империя ослабнет, потребовать у нее западные территории британских владений в Северной Америке. До озера Верхнее. Сейчас, когда Россия и Югороссия буквально размазали Британию, как манную кашу по столу, она слаба, и теперь самое время воплотить в жизнь Манифест Очевидной Судьбы…

– Ради всего святого, Эвертс, – поморщился от нестерпимой боли Хейс, – скажите – почему вы пришли ко мне именно сейчас? Почему нельзя было подождать до вечера?

– Я не знаю, – пожал плечами Эвертс, – но сенатор Хоар говорит, что вы были обязаны это сделать еще несколько дней назад, после падения Дублина. А он и так ждал достаточно долго. Теперь же пришло сообщение из Петербурга, в котором говорится, что там ходят слухи о присоединении британских владений до Скалистых гор включительно к российским владениям на Аляске, которые мы им вернули по предыдущему договору. Именно поэтому нам и нужно поторопиться, потому что, если в Канаде первыми окажутся русские, то все наши планы пойдут прахом. Разве вы не хотите, чтобы ваше имя вошло в историю?

– Почему я об этом не был проинформирован? – спросил президент.

– Наше посольство в Петербурге об этом ничего не сообщало, – ответил Эвертс. – Информация – от источников самого сенатора.

– Ладно, – буркнул президент Хейс. – Составьте текст ультиматума, а я его подпишу.

– Его уже составил лично сенатор, – ответил Эвертс и передал Хейсу несколько экземпляров написанного каллиграфическим почерком текста.

«Однако, – подумал про себя Хейс, читая текст ультиматума, – не просто до озера Верхнее, а весь северный берег этого озера до Су-Сент-Мери включительно. И далее на север до Форт-Олбени на Гудзоновом заливе. Губа не дура у сенатора…»

Еще немного поразмышляв, Хейс подписал каждый экземпляр, оставив один себе. Остальные Эвертс сам передаст куда надо.

– Уиллиам, – сказал президент, отложив в сторону перо, – будьте так добры, подготовьте приказ о немедленной переброске войск из Дакотской территории к нашей части Су-Сент-Мери, а также в район Дулута, а войск с северо-запада – к югу от города Ванкувер. И пусть будут готовы в любой момент выполнить мой приказ. Любой мой приказ! Вам понятно, Уиллиам?!

– Сделаю, мистер президент, – послушно кивнул госсекретарь Эвертс.

– Вот и хорошо, мистер Эвертс, – вздохнул президент Хейс. – Идите. Доложите сегодня в три часа… нет, пожалуй, лучше в шесть.

Процесс пошел. Благодаря подслушивающей аппаратуре, установленной в доме сенатора Хоара его дворецким Колином Макнилом, уже через два часа об этом разговоре узнает резидент югоросской разведки в Вашингтоне, а еще через час об американских планах отжать у Британии Канаду будут знать сперва в Константинополе, а потом в Петербурге и в Берлине. Кроме того, из Константинополя информация немедленно уйдет на Кубу в Гуантанамо, к президенту возрожденной Конфедерации Дэвису, и в Дублин, где пока пребывают главные силы ее Добровольческого корпуса.

Одним словом, пройдет совсем немного времени, и шестеренки международной политики закрутятся с такой силой, что Североамериканским Соединенным Штатам ни за что не будет вырваться из этой мясорубки…

3 мая (21 апреля) 1878 года.

Российская империя, Санкт-Петербург, Морской порт.

Генерал-майор Дмитрий Николаевич Кропоткин

В конце апреля в Петербурге часто бывают дни, когда солнце светит уже по-летнему, несмотря на бегущие по небу ватные кучевые облака. В такой день я с Сашенькой поднялся на борт югоросского военного корабля «Смольный», который должен отвезти мою дочь в далекую Ирландию, навстречу судьбе. Настала минута, когда я должен попрощаться с Сашенькой. Бог весть, когда я снова встречусь со своей любимицей, и встречусь ли вообще. Времена сейчас наступили неспокойные, да и сердце у меня стало побаливать все чаще и чаще. Возможно, что ирландская королева и найдет время, чтобы посетить своего престарелого отца, хотя бы для того, чтобы показать ему внуков и внучек. Очень хотелось бы, чтобы моя дочь не слишком тянула с обзаведением потомством, тем более что тут замешана высокая политика – Ирландия должна знать, что династия Брюсов села на трон этой страны всерьез и надолго.

К сожалению, я пока еще не представлен своему будущему зятю. Но, если он действительно югоросс, то это очень серьезно. Четвертого сентября прошлого года неизвестный молодой человек, оказавшийся капитан-лейтенантом югоросского флота, спасает мою дочь от грабителей и насильников. Весьма благородный, должен сказать, поступок – броситься на помощь одинокой незнакомой девушке, на которую напали вооруженные до зубов парижские апаши. Моя дочь до сих пор с испугом рассказывает о том, как ее герой дрался голыми руками против вооруженных острыми навахами бандитов. Ведь я навел справки в парижской полиции, и они подтвердили рассказ моей дочери, сообщив, что кто-то действительно пристрелил двух разыскиваемых по всей Франции бандитов и грабителей, а еще двое оказались искалеченными на всю жизнь. Парижские полицейские, как я понял, по этому поводу не особенно озаботились. Они даже были довольны тем, что неизвестный помог им избавиться от отъявленных мерзавцев.

И вот, через семь с половиной месяцев после того случая, жених моей Сашеньки во главе своих победоносных войск въезжает во встречающий его с ликованием Дублин – столицу своего королевства. Через несколько дней законность его притязаний на ирландский престол признают императоры Германской и Российской империй. Понятно, что его кандидатура была заранее согласована в Петербурге и Берлине, но это тоже говорит о том – насколько влиятельны те силы, которые продвигали моего будущего зятя на ирландский трон. Хотя и он сам, похоже, конечно, парень не промах – сумел завоевать авторитет у недоверчивых к чужакам ирландцев и стать для них своим, разделив с этим несчастным народом его радости и печали.

Но это далеко еще не всё. Вчера нас с Сашенькой в Гатчинском дворце принимал сам император Александр III, который был так любезен, что представил нас своей супруге – государыне Марии Федоровне, а также своему югоросскому другу и советнику штабс-капитану Николаю Бесоеву. Несмотря на небольшой чин, это весьма влиятельный молодой человек, лично руководивший освобождением из британского узилища любимой сестры государя, великой княгини Марии Александровны. А Мария Александровна – правда сие пока еще секрет – возможно станет правящей шотландской королевой после того, как в Шотландии пройдет плебисцит об ее независимости от Британской империи, как это и было предусмотрено актом о капитуляции Британской империи, подписанным британским премьером Гладстоном и завизированным принцем-регентом Альбертом-Эдуардом. Конечно, во главе Шотландии для вида будет стоять ее супруг, но фактически всеми государственными делами будет заниматься сестра нашего императора.

Кроме своих подвигов на поле брани, Николай Бесоев известен еще и тем, что дает государю императору множество дельных советов в военной области, основанных как на опыте развития военного дела за полтора века после нашего времени, так и на большой личной практике господина Бесоева в лихих делах против неприятелей. В результате наша армия обзавелась скорострельной магазинной винтовкой и новыми мощными орудиями, значительно превосходящими изделия господина Круппа. Все эти ружья, пушки, ручные бомбы с механическими запалами прошли испытания во время ирландской кампании и, как говорят мои друзья в военном ведомстве, заработали там наивысший балл из всех возможных. План перевооружения русской армии уже принят, Сестрорецкий, Тульский и прочие оружейные заводы уже готовятся изготовлять винтовки господина Мосина, а Обуховский и Пермский пушечный заводы – перейти на выпуск новых пушек, прекрасно показавших себя в Ирландии.

Императрица Мария Федоровна пригласила Сашеньку для конфиденциальной беседы, видимо, желая дать ей несколько полезных практических советов. Во-первых, по женской части, в которой моя Сашенька до сих пор остается абсолютно неопытной. Во-вторых, о поведении в качестве будущей ирландской королевы, для того, чтобы моя девочка вела себя правильно и не попала в неприятные ситуации.

Пока императрица с дочерью шушукались о своем, о женском, я беседовал с государем и штабс-капитаном Бесоевым. Речь шла о различных системах управления государством, а также о крестьянской реформе, которая была проведена в царствование батюшки нынешнего императора. Суждения штабс-капитана об этой реформе были весьма резкими. Я мог бы принять эту резкость за обычный юношеский максимализм, если бы не знал, что штабс-капитан Бесоев, как и все югороссы, пришел к нам из будущего. Очень горько было узнать, что ядовитые плоды этой крайне неудачной и плохо продуманной крестьянской реформы уже через сорок лет полностью уничтожат Российскую империю, после чего на ее развалинах восстанавливать российскую государственность станут никому не известные люди.

Государь попросил меня хорошенько подумать – как сделать так, чтобы не допустить измельчания крестьянских наделов, истощения земли, а следовательно, и обнищания крестьян. В то же время требовалось не вызывать критического недовольства крупных землевладельцев, а также своевременно направить избыточную часть сельского населения в города, для развития торговли и промышленности. Задача сия являлась весьма важной для государства, и штабс-капитан Бесоев предложил несколько ее решений, которые можно было применять, как по отдельности, так и в комплексе.

Во-первых, определить минимальный надел на одну крестьянскую семью, особый для каждой губернии, и по жребию переселять лишнее крестьянское население на еще неосвоенные земли Сибири, Туркестана и Дальнего Востока.

Во-вторых, закрепить за крестьянами их наделы в виде неделимых майоратов, передаваемых по наследству старшему сыну, а в исключительных случаях, любому лицу, на которое указывает завещание. Остальные сыновья заранее должны выбрать, будут ли они проходить обучение ремесленным специальностям или подадут заявку на переселение в дальние края.

В-третьих – ускорить развитие промышленности и торговли, чтобы новыми доходами возместить деньги, выпадающие по причине уменьшения платежного бремени.

Одновременно со всеми этими мерами штабс-капитан Бесоев рекомендовал внедрить в России всеобщее начальное образование и медицинское обеспечение для того, чтобы сохранить и преумножить человеческий потенциал России.

Все эти новшества – раз уж у меня теперь зять-югоросс – предлагалось для начала внедрить у меня в Харьковской губернии, а уж потом – по всей России. Император попросил меня не пороть горячку, тщательно все продумать и уже тогда дать ему окончательный ответ. Ну что же, пожалуй, так мы и сделаем – сказано «обдумать без горячки», все обдумаем без горячки. И, вообще, по моему мнению, выполнение этого плана надо начинать прямо с третьего пункта, а то откуда взять средства на все остальное.

Потом, когда государыня императрица вернулась в сопровождении задумчивой и как-то даже сразу повзрослевшей Сашеньки, государь заочно представил ей, ну, и мне заодно, тех персон, которые вместе с ней отправятся в Ирландию на югоросском корабле. В основном это была свита дочери, назначенная ей государыней императрицей и составленная из девушек знатных фамилий, а также наши дипломаты во главе с князем Алексеем Борисовичем Лобановым-Ростовским, бывшим в свое время нашим посланником в Константинополе. Посол Германской империи должен будет присоединиться к ним во время захода корабля в Штеттин, а послы Дании и Швеции взойдут на его борт во время визита в Копенгаген.

…И вот настала пора прощаться. Сашенька напоследок крепко обняла и поцеловала меня, вытерла слезы и легкой птичкой вспорхнула по трапу на борт корабля. Свита и наши дипломаты находились уже на «Смольном». Ждать больше было некого, поэтому матросы сразу же стали убирать трап и отдавать швартовы. Взвыв, словно голодный волк, «Смольный» стал медленно отходить от причала, и вот уходит все дальше и дальше в синеватую, подернутую дымкой даль. Сашенька стояла на корме и долго махала мне платочком, который время от времени подносила к лицу, вытирая текущие по нему слезы. Ее путешествие в Ирландию началось.

5 мая (23 апреля) 1878 года.

Дублин, резиденция кардинала Каллена при прокафедральном соборе Святой Марии.

Пол Каллен, пока еще кардинал Дублина и всея Ирландии

Епископ Оссорский Патрик Моран, приват-секретарь кардинала Дублина и всея Ирландии кардинала Пола Каллена, бесшумно ступая, вошел в кабинет своего начальника.

– Ваше преосвященство, – негромко произнес он, – вам две телеграммы из Рима.

– Спасибо, Патрик, – кардинал Каллен устало поднялся из-за рабочего стола и взял телеграмму у своего приват-секретаря. – Ну что ж, давай посмотрим, не внял ли папа Лев голосу разума.

Менее двух недель назад к Каллену приезжал папский нунций, Камилло Масселла, который потребовал от имени его святейшества немедленно осудить восставших, а также некоронованного короля Виктора, и присягнуть на верность английской власти, под страхом анафемы. Уже тогда кардинал Каллен решил вернуть ирландскую церковь к православию, ведь прямое подчинение Риму было – по иронии судьбы – принесено на мечах английских и норманнских захватчиков, тех самых, которые впоследствии сами ушли от католичества, прихватив заодно оба дублинских собора, собор Святой Троицы и собор Святого Патрика. Именно поэтому собор Святой Марии назывался «прокафедральным», сиречь настоящим, кафедральным собором, в отличие от собора Святой Троицы, он не являлся. Да, заманчиво было бы вернуть хотя бы один из двух соборов, но Каллен, после длительных раздумий, написал будущему королю о нежелательности подобных решений. Главное – и тут Виктор Брюс был согласен с ним – не раскачивать лодку и построить Ирландию для всех ирландцев, включая и католиков, и православных, и протестантов, и даже немногих иудеев.

Но в тот же вечер к Каллену приехали приглашенные им Дэниэл Мак-Геттиган, архиепископ Армаха, а также епископы Доре, Хилл Дара и Фярны – или, по-английски, Армы, Дерри, Килдэра и Фернса, то есть все те архиереи, которые смогли добраться до Дром Конра за короткое время. И когда он представил им свой план, те практически в один голос начали умолять его все-таки попробовать уладить дело миром, согласившись, впрочем, начать подготовку к переходу в православие, если Ватикан не пойдет на примирение.

Однако архиепископ Мак-Геттиган, проведший какое-то время в Ватикане и неплохо знакомый с тамошней «кухней», выразил свою уверенность, что можно будет достигнуть компромисса, и предложил написать письмо кое-кому из своих старых знакомых. Каллен скрепя сердце согласился со своими епископами и, вместо немедленно разрыва с католичеством, написал письмо, обильно сдобренное ссылками на Писание, отцов церкви и предыдущие решения Католической церкви. Его встреча с нунцием на следующий день закончилась согласием последнего не торопиться с экскоммуникацией, но сначала доставить письмо Льву XIII. И вот сейчас, наконец, пришла телеграмма. Точнее, две телеграммы.

Первая была из канцелярии Ватикана. В ней было указано, что бывший кардинал Пол Каллен за «преступное попустительство богомерзким мятежникам» немедленно смещается со своего поста, на котором его заместит Бернард О’Райли, архиепископ Ливерпульский и, по совместительству, архипастырь самой крупной ирландской католической общины в Англии. Сам же Каллен обязан немедленно прибыть в Ватикан на церковный суд.

А вторая телеграмма, посланная анонимно, оказалась весьма красноречива: «Вино в садах Барберини. Римский климат не способствует здоровью». Вино в садах Барберини в Кастель Гандольфо он когда-то пил с Камилло Масселлой. А вторая часть телеграммы означает, что его поездка в Рим может закончиться для него плачевно.

Ну что ж, подумал Каллен с усмешкой, меня хотя бы не сожгут – те времена как-никак закончились почти сто лет назад, когда в Испании по церковному приговору сожгли еретичку Марию де лос Долорес Лопес. Точнее, она в последний момент покаялась в своих грехах, за что ее сначала удавили и только потом сожгли ее тело. Сейчас времена изменились, но кто помешает мне, например, «повеситься» в тюрьме Ватикана? Да еще и с предсмертной запиской, мол, вельми грешен и не хочу больше жить. Не я буду первым и, увы, не я – последним.

Только вот что будет с Ирландией? Как ни странно, Каллен знал архиепископа О’Райли и весьма его уважал, но, черпая новости только из английской прессы, пока он поймет, что именно произошло в Ирландии, он столько наломает дров… Ну что ж, если Рим закусил удила и пошел напролом, то придется вернуться к тому самому плану, с которым его уговорили подождать.

И в этот самый момент служка, бесшумно появившийся на пороге, доложил кардиналу Каллену, что епископ Мак-Геттиган просит у него аудиенции.

– Даниэл, спасибо, что пришли, – вздохнул Каллен.

– Ваше преосвященство, – произнес епископ, – мне только что пришли две телеграммы из Рима…

– И вам тоже две? – грустно улыбнулся Каллен.

– Именно так! – утвердительно кивнул епископ. – В первой говорится о том, что вас как еретика отстраняют от дел и вызывают в Ватикан, и что я обязан подчиниться новому архиерею, архиепископу О’Райли, который прибудет в Данлири на завтрашнем пароходе. Схожие телеграммы получили и другие архиепископы. Ну и вторая – от моих знакомых, где пишут о том, что вам не следует ехать в Рим.

– Примерно то же сообщили и мне, – подтвердил Каллен.

– Ваше преосвященство, – склонил перед кардиналом голову епископ Мак-Геттиган, – вы были правы тогда, а не мы. Простите меня, грешного.

– Бог простит, и я прощаю, – устало произнес кардинал Каллен. – Простите и вы меня за то, что из-за меня вы стоите теперь перед непростым выбором.

– Ваше преосвященство, – ответил епископ, – выбора у меня не больше, чем у святого Петра, когда он бежал из Рима и встретил Господа нашего, идущего в Рим. И я, и другие мои епископы полностью на вашей стороне. Я успел обменяться телеграммами с другими архиепископами – Кашеля и Туама – и они всецело на вашей стороне.

– Значит, вы… – начал говорить кардинал, еще боясь ошибиться.

– Поддержим ваше преосвященство в возвращении к нашим истокам, – твердо сказал епископ Мак-Геттиган, – потому что иначе это будет предательством нашей паствы. Да, мы понимаем, что после признания принципа непогрешимости папы возможности Ватикана в области политического маневра резко снизились – ведь заявленное одним папой все остальные теперь обязаны принимать за священную и непреложную истину. Поэтому Рим просто не может признать свою ошибку и будет упорствовать в ней, уничтожая всех несогласных. Это будет война за умы и сердца наших прихожан, и мы должны ее выиграть любой ценой. Сделать это надо еще и потому, что Ватикан пошел поперек явно выраженной воли Божьей, перебросившей сюда эскадру адмирала Ларионова и создавшей Югороссию. Господь давно уже не заглядывал под своды собора Святого Петра или собора Кентерберри, но зато его воля ежедневно и ежечасно проявляется в решениях, принимаемых в Константинополе и Петербурге.

Епископ Мак-Геттиган немного помолчал, потом добавил:

– Пол, в связи со всем этим у меня к вам есть одно предложение. Видите ли, вряд ли все другие патриархи православных церквей, за исключением Константинопольского, быстро согласятся признать Ирландскую православную церковь. А действовать нам нужно немедленно. Предлагаю другой вариант – присоединение к самой большой и могущественной православной церкви – к Российской. Ведь у них есть церкви и в Китае, и в Японии, так почему бы не быть им в Ирландии? А потом можно будет подумать и об автокефалии. Или остаться автономной митрополией Русской Православной Церкви, будучи фактически независимыми в своих внутренних делах, но оставаясь под защитой не только Русской Православной Церкви, но и могущественнейшей Российской империи, частью которой является русская церковь…

В таком случае никакие дальнейшие решения Ватикана, включая наложение на Ирландию интердикта, не будут иметь для нас никакого значения, зато подставят под удар саму римско-католическую церковь, потому что ее врагами в таком случае станут две могущественнейшие державы планеты.

Кардинал Каллен задумался. Действительно, самым большим его опасением был именно неопределенный статус ирландской церкви после отхода от Ватикана и до признания другими церквями. А решение, предложенное Мак-Геттиганом, было простым и действенным. Он вздохнул и сказал:

– Патрик, тогда нам нужно немедленно переписать проект устава Церкви на предмет подчинения Петербургу, а также подготовить прошение к Священному синоду Русской православной церкви, которое мы передадим его величеству Виктору Первому – у него есть беспроводной телеграф, с помощью которого это прошение еще сегодня придет адресату. Даниэл, не могли бы вы съездить в Данлири и встретить там архиепископа О’Райли? Полагаю, что он покинул Ливерпуль еще вчера и прибудет сегодня, если еще не прибыл, судя по тому, что телеграммы из Ватикана пришли именно сейчас. Ваша задача – разъяснить ему, что именно произошло в Ирландии. С Богом!

8 мая (26 апреля) 1878 года, утро.

Халеб (Алеппо).

Полковник Вячеслав Николаевич Бережной

Вот мы и в Сирии, в Халебе, куда нас привела дорога из-под Багдада. Кстати, с Сирии, куда наша эскадра направлялись изначально, вся эта история и началась почти год назад по нашему времени, и Сирия станет для нее очередным этапом. Конечно, никакого ИГИЛ тут нет и в помине, но их идейные предшественники, религиозные фанатики всех сортов, уже присутствуют, правда, не в таком большом количестве.

Дело в том, что в основном вектор протестных настроений в местном обществе традиционно носит антитурецкий характер, да и сама страна в значительной степени населена армянами, иудеями, курдами, турками, суннитами, шиитами, алавитами, а также арабами-христианами – как католиками, маронитами, так и православными. При этом арабы-сунниты не любят суннитов-турок даже больше, чем своих соседей-арабов, принадлежащих к иным конфессиям. Да и как же иначе, ведь эта древняя земля, помнящая еще хеттов, древних египтян, вавилонян, ассирийцев, являлась одновременно и колыбелью христианской цивилизации; по этим (ну почти по этим) пыльным дорогам ходили апостолы и слали свои послания, в этих краях византийцы в затяжной войне на истощение рубились сперва с персидской державой Сасанидов, а потом потерпели здесь сокрушительное поражение от арабов-мусульман.

В Халебе, который мы, европейцы, со времен крестовых походов называем Алеппо, все эти особенности Сирии представлены во всей своей красе. Этот город является самым настоящим многонациональным, многоконфессиональным Вавилоном, в котором католические храмы соседствуют с шиитскими мечетями, а православные церкви с иудейскими синагогами. Еще в начале XIX века население Алеппо составляло около двухсот тысяч человек (по данным историка из Алеппо шейха Камеля аль-Газзи, около четырехсот тысяч), но землетрясение 1822 года, а также эпидемии холеры в 1823 году и чумы в 1827 году сократили население города до ста тысяч человек, и на таком уровне оно продержалось до Первой мировой войны, когда в город массово хлынули христианские беженцы из районов, где турки геноцидили армян в 1915–1918 годах и православных греков в 1920–1922 годах.

Все это я вполголоса рассказывал милой Жаклин, когда мы гуляли по узким улочкам христианского квартала Ждейде, примыкающего к Старому городу с северо-западной стороны. Стены домов, возносящиеся к синему небу, и навесы из легкой яркой траки создавали загадочный полумрак. Воздух был полон ароматов свежезаваренного кофе и восточных благовоний – специфических ароматов, которые являются неотъемлемой частью восточного города. При этом в многочисленных лавочках, расположенных на каждом шагу, можно было недорого купить те сувениры, которые так милы европейский душе, а многочисленные менялы были готовы тут же разменять вам русские рубли, французские франки, британские фунты или американские доллары, дав взамен местные турецкие дирхемы, риалы и пиастры.

Правда, христианские торговцы тут весьма ушлые – куда там знаменитым иудеям. Прослышав о том, что русские солдаты, пришедшие сюда вместе со знаменитым Ак-пашой, останутся здесь надолго, начали в своих лавочках торговать напрямую за русские рубли. Но только Жаклин показала себя не особо склонной к шопингу. Единственными вещами, приобретенными ею, (кроме тех восточных притираний, делающих женщину загадочной и неодолимо прекрасной), были только маленький изящный кинжал дамасской стали с ножнами, инкрустированными серебром и бирюзой, а также гармонирующие с этим кинжалом массивные серебряные серьги. Сделав эти покупки, Жаклин попросила меня проводить ее к ближайшему католическому храму, которым оказался кафедральный собор Девы Марии армянской католической церкви, где она надолго застыла у иконы, изображающей Страшный суд.