Текст книги ""Фантастика 2025-48". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Александр Михайловский

Но когда, незадолго до моего рождения, началась война в САСШ, торговля с этой страной стала практически невозможной, и отец обеднел. Родители переехали из построенного незадолго до того особняка в лучшем районе города в купленный домик прямо в порту, на нижнем этаже которого располагалась отцовская контора. В этом доме пятнадцать лет назад я и родился.

Я был единственным мальчиком в семье, и потому всеобщим любимцем – и три моих старших сестры, и мама души во мне не чаяли. Да и мулатки-служанки баловали меня, как могли. Дела нашей семьи потихоньку шли на поправку, и мне вспоминается тот день три года назад, когда я краем уха услышал, как отец рассказал маме, что все хорошо – есть и приданое для дочек, есть и земля, купленная под новый дом, в общем, есть все, что нужно для счастливой старости.

На следующий день мама сильно заболела. Отец вызвал лучших врачей – сначала из Гуантанамо, потом из Сантьяго. А потом он повез мать к специалисту в Гавану. Больше я мать живой не видел – она умерла на обратном пути из Гаваны в Гуантанамо. Отец осунулся, постарел и стал работать день и ночь – ведь деньги, предназначенные на приданое моим сестрам, ушли на мамино лечение и на похороны.

И тут в Гуантанамо появился гринго по фамилии Паттерсон. Он договорился с отцом о поставке большой партии сахарного тростника, которую щедро оплатил. После этого его корабли то и дело приходили в Гуантанамо, и отец продавал пшеницу сеньора Паттерсона, а тот взамен поставлял ему тростник. Постепенно отец начал поставлять все в кредит – что было нормально, ведь каждый раз люди Паттерсона привозили деньги за предыдущий заказ. Да и плантаторы не возражали, ведь для них такая торговля была постоянным каналом для сбыта тростника.

И вот, наконец, Паттерсон заказал у моего отца такое количество сахарного тростника, что прибыли от этой партии должно было хватить и на развитие дела, и на приданое моим сестрам. Мне же отец сказал тогда, – «а ты, сынок, поедешь у меня учиться в Испанию».

После того дня прошел месяц, потом два, потом три. Давно пора было платить по счетам. Но ни Паттерсон, ни его люди больше в Гуантанамо не появлялись. Отец, как человек чести, отдал поставщикам все деньги, которые у него были, и заложил свою контору у местного банкира. А сам на оставшиеся деньги купил билет на пароход и отправился в Южную Каролину к Паттерсону. Билеты ему пришлось покупать третьего класса – на большее денег у нас не хватило.

Отца мы с тех пор больше не видели. Дом и все его имущество забрал банк, родственники по отцовской линии отказались нам помогать, мотивируя это тем, что отец опорочил честное имя семьи.

Мы переселились в Сантьяго к Альваро Мелендесу Гонсалесу, двоюродному брату моей покойной матушки.

Я подумал потом, что Альваро взял нас лишь потому, что мои сестры были красивыми девушками, и ему было все равно, что они родственницы. Жирная сеньора Исабела Гавирия де Мелендес, супруга Альваро, весь день либо шпыняла прислугу, а мои сестры стали в доме именно прислугой, либо, что было значительно чаще, дрыхла без задних ног. Заслышав храп благоверной, Альваро начинал распускать руки и приставать к моим сестрам. И только мое присутствие в доме по вечерам пока еще сдерживало его похотливые поползновения.

С меня он сразу потребовал деньги за еду и за ночлег. Я сумел примкнуть к компании портовых мальчишек, которые зарабатывали разгрузкой кораблей, и как-то так само получилось, что я стал кем-то вроде их главаря. Мы «застолбили» за собой три причала, и когда корабль приходил в порт, никто чужой не предлагал на этих причалах свои услуги. Вот только с гринго я отказывался работать.

И когда пришла «Алабама», я сказал ребятам – этих не обслуживаем, это сволочи-гринго. И каково же было мое изумление, когда один из этих гринго, настоящий великан, услышав мои слова, подошел и сказал мне, причем на вполне понятном кубинском испанском, что очень нехорошо оскорблять людей, даже еще не зная их. Точнее, он выразился немного по-другому… Ну, в общем, при сестрах я такое бы говорить не стал.

А когда я узнал, что этот человек, который представился как «Сеньор Элефанте» – «Господин Слон», самый настоящий югоросс, ненависть сменилась восхищением.

Ведь югороссы – это крутые ребята, и про них ходят самые удивительные легенды. И поэтому я с моим «лейтенантом» Эдуардо сам вызвался проводить сеньора Элефанте и его спутника, которого он назвал сеньором адмиралом, к дворцу губернатора. Обычно такую работу я поручил бы кому-нибудь из своих ребят помладше.

По дороге мой новый знакомый расспрашивал меня про мое родное Гуантанамо, сказав, что они собираются организовать там яхт-клуб. Как будто я поверю, что такой кабальеро, как он, может быть праздным бездельником-яхтсменом.

И тут я сказал этому сеньору Элефанте: сеньор, я из Гуантанамо, родился там, вырос и все и всех там знаю. Я помогу вам в ваших делах, возьмите меня к себе. И тут же, как на исповеди перед падре, рассказал ему про всю свою жизнь.

Услышав про моего отца, он помолчал немного, и согласился, добавив:

– Узнаем про твоего отца. Может, и не сразу, но узнаем – это я тебе обещаю. Мы своих не бросаем. Никогда. И когда мы его найдем, то обязательно спасем его, если он, конечно, еще жив.

Тогда я спросил его насчет своих сестер. Я сказал, что если я уеду, то, боюсь, что у них в доме Альваро могут быть большие неприятности.

Сеньор Элефанте лишь покачал головой и спросил:

– Сеньор Мануэль, а готовить твои сестры умеют?

И улыбнулся, дав понять, что это шутка. Но я ответил: – Сеньор Элефанте, они готовят так, что пальчики оближете!

– Ну что ж, – сказал мне сеньор Элефанте, – сейчас мы закончим наши дела с губернатором, а потом отведем сеньора адмирала на корабль и сходим за твоими сестрами. Найдем для вас место на борту. Только сразу имей в виду – завтра с утренним приливом мы снимаемся с якоря и уходим в Гуантанамо.

Альваро, увидев нахмурившегося сеньора Элефанте, не стал чинить никаких препятствий, когда мы собирали наши скудные пожитки и уходили, хотя было видно, что он был этим весьма недоволен. Еще бы, девочки работают на него абсолютно бесплатно – готовят, убирают, стирают – а я отдаю ему львиную долю заработка за кров и скудную еду. Ведь сам Альваро и его семья того, что нам дозволялось есть, сами и в рот бы не взяли.

А теперь эта лафа для них закончилась, тем более что после ухода моих сестер единственной женщиной в доме Альваро осталась сеньора Гавирия де Мелендес.

11 октября (29 сентября) 1877 года. Утро. Городок Сан-Стефано неподалеку от Константинополя

Последние три с половиной месяца смело можно было бы назвать самыми тяжелыми в жизни бывшего рыбака Роберта Мак-Нейла. Он не считал себя неженкой или слабаком, но программа подготовки в разведшколе, расположенной в имении сбежавшего от русских турецкого паши, неподалеку от городка Сан-Стефано, заставляла его выкладываться на все сто процентов. Его учили всему тому, что должен был знать разведчик-нелегал.

Он учился входить в доверие к людям, видеть и слышать все, что происходило вокруг него, замечать слежку за собой и самому следить за порученным ему объектом.

Его учили составлять шифрованные донесения и расшифровывать их, незаметно фотографировать объекты с помощью миниатюрных фотоаппаратов, которые были у югороссов, и пользоваться радиосвязью. Его учили проводить допросы людей, с целью получения от них разведданных. Причем проводить их так, что человек, даже не желая того, рассказывал все, что он знает.

Ну, и конечно, физическая подготовка. Для разведчика она тоже бывает не лишней. Его учили быть выносливым, как зимний волк, ловким, как рысь, и сильным, как разъяренный медведь. Он каждый день совершал кросс в окрестностях разведшколы, учился плавать и нырять, в том числе и с помощью специальных аппаратов югороссов, которые они называли аквалангами.

Инструкторы учили его метко стрелять из всех видов оружия, орудовать ножом, дубинкой и веревочной петлей. Его тренировали драться голыми руками и отправлять всеми возможными способами на тот свет людей, врагов Югороссии и его милой Шотландии. Кроме того, он изучал медицину, и по местным меркам его можно было считать квалифицированным фельдшером, способным спасти своего пациента как от смерти, так и от жизни. Это кому что потребуется.

И еще ему пришлось изучить многое из того, что нужно было знать человеку, который собрался сразиться с самой могущественной империей, подмявшей под себя половину мира. Лучше бы ему не знать всего этого… Но Мак-Нейл сам выбрал свой путь, и теперь он уже просто не сможет сойти с этого пути и пройдет его до конца.

Роберт изменился даже внешне. Из худого, жилистого, ссутулившегося от тяжелой работы и повседневных забот рыбака он превратился в мужчину спортивного телосложения, со стальными мышцами и легкой, пружинящей походкой.

Мак-Нейл вживался в «легенду», которую для него придумали в разведцентре. Теперь он был не бедным рыбаком Робертом Мак-Нейлом, а простоватым моряком с британского торгового корабля, который сбежал со своего судна, поссорившись с драчливым боцманом. Таких как он всегда было много в портовых кабачках всех стран мира.

И вот трудные дни обучения позади. Роберта Мак-Нейла вызвали в кабинет начальника разведшколы, где ему сообщили о том, что он успешно сдал все экзамены, и ему присвоено первое офицерское звание поручика армии Югороссии. Но погоны, скорее всего, ему носить никогда не придется.

А о том, что ждет его в самое ближайшее время, Мак-Нейлу рассказал начальник разведшколы майор Гордеев.

– Добрый день, сэр Александер, – сказал Роберт, входя в кабинет майора.

– Добрый день, Роберт, – кивнул майор Гордеев. – Присаживайся. Мне надо с тобой поговорить о важных для тебя делах.

– Слушаю вас, сэр Александер, – сказал Роберт.

Майор Гордеев достал из ящика стола пакет из плотной бумаги, проштампованный сургучными печатями.

– Роберт, – сказал он, – твое обучение закончено, и сегодня ты получишь первое задание. Надеюсь, что в дальнейшем я буду слышать о тебе только хорошие отзывы.

– Я готов, сэр Александер, – кивнул Роберт. – Каким же будет это мое первое задание?

– Э, нет, Роберт, – покачал головой майор Гордеев, – о самом задании тебе расскажу не я. Для его получения тебе необходимо будет встретиться с Александром Васильевичем Тамбовцевым. Ты ведь знаешь, кто это такой?

– Да, сэр, – кивнул Роберт, – это канцлер Югоросии. То есть в одном лице премьер-министр и министр иностранных дел. Еще его часто называют «Дедом» и «Седым лисом».

– Все правильно, – кивнул майор Гордеев и передал Роберту пакет: – Держи. Тут твои новые документы, деньги на первое время и адрес одной торговой фирмы в Галате, в которой ты должен встретиться с Александром Васильевичем. Денег здесь достаточно для того, чтобы ты сумел приобрести в городе все необходимое, а также жить некоторое время.

А твое жалование за несколько месяцев вперед мы уже передали твоей супруге. Она, кстати, чувствует себя хорошо, процесс в легких прекратился, и опасности для ее жизни уже нет. Девочки твои ходят в школу, подружились с новыми подругами и хорошо учатся. Они уже неплохо говорят по-русски. Так что ты за них не переживай. Мы и дальше будем передавать им деньги. Они ни в чем не будут нуждаться. Можешь отправляться в путь и не беспокоиться ни о чем.

– Большое спасибо, сэр Александер, – прочувственно сказал Роберт, – я никогда не забуду все, что вы сделали для меня и моей семьи. До свидания, сэр Александер и… Можно один вопрос напоследок?

– Только один? – улыбнулся майор Гордеев: – Думаю, что можно.

– Скажите, сэр Александер, – спросил Роберт, – почему именно канцлер будет сам лично давать задание обычному агенту?

– Гм, Роберт, – усмехнулся майор Гордеев, – а кто тебе сказал, что ты обычный агент? Ты участвовал в спасении ее императорского высочества великой княгини Марии Александровны. Она тебя знает и помнит. Если ты не сделаешь какую-нибудь глупость, то лет этак через десять-пятнадцать ты можешь стать сэром Робертом, главой секретной службы Шотландского королевства. Любой правящей особе необходим пусть и не знатный, но умный и лично ей преданный глава такой службы.

– Спасибо за откровенность, сэр, – кивнул Роберт, – я постараюсь оправдать доверие – и ваше, и моей будущей королевы. Мак-Нейлы никогда никого не подводили и не предавали.

11 октября (29 сентября) 1877 года. Вечер. Константинополь. Улица в Галате. Здание торгового дома «Макс Шмидт энд Компани»

Тихий призрачный вечер опускался на древний город у пролива Босфор. На главных улицах европейской части города зажглись розоватые газокалильные фонари, придающие Константинополю особенное сказочное очарование.

Вот в это-то время суток, когда хочется думать о том, что чудеса из «Сказок тысячи и одной ночи» все еще возможны, к воротам торгового дома негоцианта из Североамериканских Соединенных Штатов Макса Шмидта, уехавшего месяц назад на родину, подкатила пролетка, запряженная парой лошадей. В ней сидел мужчина средних лет, с неприметной внешностью. Мак-Нейл, а это был именно он, расплатился с кучером и подошел калитке в высокой каменной стене. Он стукнул несколько раз в дверь. Она немедленно открылась, и крепкий брюнет, внимательно посмотрев на Роберта, жестом пригласил его войти во двор.

«Похоже, он знает мой словесный портрет, или у него есть моя фотография, – профессионально подумал Мак-Нейл, – потому он сразу же меня впустил в дом».

Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, Роберт вошел в гостиную. Там за столом сидел канцлер Тамбовцев, в отсутствие адмирала Ларионова – фактический правитель Югороссии.

– Добрый вечер, господин Тамбовцев, – сказал Мак-Нейл.

– Добрый вечер, Роберт, – сказал канцлер, с улыбкой посмотрев на шотландца.

– Господин Тамбовцев, – сказал Роберт, – в разведшколе мне сказали, что вы дадите мне персональное задание. Я готов его выполнить… – Мак-Нейл замялся. – Мне надо отправиться в Шотландию?

– Нет, пока не туда, – покачал головой Тамбовцев, – Там тебе точно сейчас появляться не стоит. Британскую империю ты покинул при несколько, гм, драматических обстоятельствах, в связи с чем Скотланд-Ярд в Эдинбурге сбился с ног, разыскивая твою скромную персону. Тут не поможет никакая маскировка.

Помолчав немного, Тамбовцев сказал:

– Ты, кажется, писал в автобиографии, что один дальний родственник вашей семьи служит дворецким в доме североамериканского сенатора Джорджа Фрисби Хоара?

– Да, господин Тамбовцев, – сказал Роберт, – это мой троюродный кузен Колин. Но какое отношение он имеет к моему будущему заданию?

– Самое прямое, – сказал Тамбовцев. – Понимаете, Роберт, мы не имеем права упускать из виду САСШ. Это государство может в будущем стать для нас источником многих неприятностей. Я говорю тебе это, потому что каждый солдат должен заранее понимать смысл своего маневра.

Первым твоим заданием на службе разведки Югороссии будет поездка в Вашингтон и организация там нашей постоянно действующей нелегальной резидентуры.

Государственный канцлер замолчал, задумавшись. В комнате повисла тяжелая тишина.

– Недавно между Югороссией и САСШ, – продолжил он после паузы, – был заключен договор о дружбе, сотрудничестве и торговле. Такие договора мы заключаем со всеми странами, которые хотели бы считать дружественными нам. Так вот, некоторые события, произошедшие в недрах американского государственного департамента сразу после подписания этого соглашения, заставляют нас предположить, что не все так ладно в датском королевстве.

Поэтому для нашей резидентуры в САСШ первым заданием будет – добыть полный текст документа, прошедшего ратификацию в Конгрессе. Деньгами, каналом связи и всем прочим, необходимым для работы, мы тебя обеспечим. Берешься, Роберт?

– Так точно, господин Тамбовцев, – сказал Роберт, – берусь. Конечно, я хотел бы бороться за независимость Шотландии… Но я знаю, чем вам обязан, а потому сделаю все, чтобы выполнить любое ваше задание.

– Роберт, – сказал канцлер Югороссии, – ты можешь мне верить, а можешь, нет, но мы всеми силами стремимся приблизить тот день, когда Шотландия станет свободной и независимой. Все, буквально все, что ты будешь делать, работая на нас, так или иначе будет приближать день, когда над замком в Эдинбурге будет поднято синее знамя с белым андреевским крестом. Помни об этом.

Роберт Мак-Нейл склонил голову:

– Спасибо за доверие, господин Тамбовцев, я всегда буду это помнить. Я могу быть свободен?

– Иди, Роберт, иди, – кивнул Тамбовцев, – надеюсь, мы с тобой еще встретимся.

12 октября 1877 года. Полдень. Лондон. Букингемский дворец

Присутствуют:

Принц Уэльсский Альберт-Эдуард (Берти), архиепископ Кентерберийский Арчибальд Тэйт, премьер-министр Соединенного королевства Уильям Гладстон

В маленькой комнатке с плотно зашторенными окнами три человека решали судьбу Британской империи, над которой еще совсем недавно «никогда не заходило солнце». Теперь же черные тучи скрыли и солнце, и луну, и все путеводные звезды, а падающий барометр и завывающий в снастях ветер предвещали британскому кораблю жестокий шторм. И в этот самый момент государственный корабль оказался без управления, потому что его капитан элементарно спятил.

Конечно, большая часть всех решений в государстве принималась не им, а штурманом и первым помощником. Но именно капитан является «первым после бога», и он отвечает за то, чтобы корабль благополучно добрался до безопасной гавани. И если капитан вышел из строя, то кто-то, имеющий на то законное право, должен был встать на мостике и принять на себя управление.

Подобное бедствие постигло Британию уже не впервые. Шестьдесят лет назад, в самый разгар Наполеоновских войн, в результате постепенного обострения наследственной болезни, именуемой порфирией – в Средние века ее еще называли «болезнью вампиров», – ослеп и сошел с ума дед королевы Виктории, король Георг III.

Правда, тогда Британии было не в пример легче. Флот ее доминировал на море, а на континенте Бонапарту противостоял мощный союз России, Австрии, Швеции, Пруссии и Испании. Все шло своим чередом. Король Георг III, который, собственно, и стоял у истоков борьбы с Великой Французской революцией, хоть и прожил до 1820 года, но так никогда и не узнал ни о Бородинской битве, ни о пожаре Москвы, ни о взятии русскими Парижа, ни о Ста днях Наполеона, ни о Ватерлоо, ни о Венском конгрессе, ни о заключении поверженного корсиканца на острове Святой Елены.

Порядок действий на случай безумия монарха тоже был уже выработан в Британии. Наследник престола, принц Уэльсский, должен был стать регентом, и таким образом заменить свою безумную матушку.

Тогда это был дядя Виктории, будущий король Георг IV. О полном устранении монарха и лишении его всех полномочий речь даже не шла – королевские права и обязанности лишь на время передавались лицу, следующему в очереди на престолонаследие. В нынешней ситуации таким лицом был присутствующий здесь старший сын королевы Виктории Альберт-Эдуард, имевший семейное прозвище Берти.

Но, прежде чем официально инициировать процесс установления регентства, сперва было необходимо убедиться, что психическое состояние королевы Виктории необратимо и безнадежно. В первую очередь этот вопрос волновал самого Берти, отнюдь не рвущегося занять трон в столь непростое время.

– Джентльмены, – сказал он, – нет ли какой-либо надежды на то, что королева снова обретет разум?

– Кхм, ваше королевское высочество, – сказал Уильям Гладстон, – человеческая психика предмет настолько тонкий, что мы можем только предполагать, что случилось с ее величеством на самом деле. К сожалению, наблюдающие ее сейчас врачи не обнаружили никаких признаков умственного просветления. Королева Виктория то ловит у себя под кроватью маленьких русских человечков, то разговаривает вслух с покойниками, в число которых входят ваш отец, император Франции Наполеон Третий, и бывший премьер, виконт Биконсфильд. К несчастью, мы не замечали, что разум королевы уже давно был, как бы это помягче сказать, не вполне в порядке.

Ведь она, к примеру, после смерти вашего отца клала в постель его ночную рубашку, заявляя, что таким способом она поддерживает с ним незримую связь.

А что касается нынешних обстоятельств, то было бы крайне нежелательно, чтобы хоть одно слово, сказанное королевой в припадке безумия, покинуло бы пределы Виндзорского замка. Скелеты, толпами вылезающие из шкафов, – это ничто по сравнению с теми зловещими тайнами, которые в состоянии помутнения рассудка королева может открыть посторонним. Именно поэтому мы с архиепископом Кентерберийским пока не торопимся ознакомить со всеми обстоятельствами этого дела ни лорда-канцлера, ни спикера Палаты общин.

– Мистер Гладстон, – раздраженно сказал принц Уэльсский, – говорите, пожалуйста, поконкретней. В чем именно заключается угроза государству, исходящая от моей несчастной матери?

– А знает ли ваше королевское высочество, – вкрадчиво сказал архиепископ Кентерберийский Арчибальд Тейт, – что Бенджамин Дизраэли, виконт Биконсфильд, совершил смертный грех самоубийства после того, как получил распоряжение вашей матери подготовить убийство вашего высочества, вашей супруги и всех ваших детей. Видимо, еще тогда, в связи с тем, что неудачи преследовали нашу королеву одна за другой, разум ее величества помутился настолько, что она решила, что ваше высочество готовит заговор с целью отстранения ее от власти.

На принца Уэльсского было страшно смотреть. Сделавшись красным, как его мундир, он сидел, беззвучно открывая рот, точно карп, вытащенный удильщиком из пруда.

Уильям Гладстон укоризненно посмотрел на главу британской церкви. Не хотел он доводить дело до такой крайности. Но слово не воробей – вылетело, не поймаешь. Тем более что рано или поздно эта информация все равно вышла бы за пределы Виндзорского замка. Пусть лучше будущий британский монарх узнает это здесь и сейчас, чем ему об этом поведает какая-нибудь желтая газетенка.

– Да, ваше королевское высочество, – грустно сказал премьер-министр, – как ни печально, но это действительно так. И это далеко не самая страшная из тайн, которые невзначай могут вырваться на волю из уст вашей безумной матушки.

Ведь покушение на жизнь принца Уэльсского – это внутреннее дело Британии. Зато признание в организации убийства русского императора Александра Второго сразу же превратит нас в страну-изгоя.

Русские и так о многом уже догадываются и очень многое смогли выяснить. Но признание королевы приведет нас к страшным бедствиям. То, что когда-то удалось избежать вашему прадеду и Питту-старшему, может свершиться сегодня. По моему мнению, то пристальное внимание, которое сейчас оказывает нам Россия, и сложившийся вокруг нее антибританский союз стали следствием участия нашего правительства в этом заговоре. Трусливая попытка свалить все на несчастного Франца-Иосифа привела только к ухудшению и без того плохого нашего политического положения в Европе.

– О, ужас, – только и смог вымолвить потрясенный Альберт, – мы с новым русским императором раньше были очень дружны. А наши жены, как вы знаете – родные сестры. Что же он теперь будет думать о нашей семье?

– Мы денно и нощно молимся за спасение души вашей матушки – нашей королевы, – мрачно сказал архиепископ Кентерберийский, – но, боюсь, что в данном случае грехи ее оказались слишком тяжкими.

Как уже сказал сэр Гладстон в нашем парламенте: «Господь не с нами», – и мы всеми силами стремимся смягчить Его, разгневанного преступлениями вашей матушки. Молитесь и вы, ваше королевское высочество, ибо грехи королевы тяжки. Самые же главные из них – грех гордыни и грех тщеславия, поразившие нашу страну. Как когда-то Господь одним дуновением своим разрушил пораженную этими грехами католическую Испанию, гордившуюся своим могуществом и богатством, так сейчас его жертвой стала наша Британская империя, пораженная той же болезнью. Смиритесь и примите как должное, ваше королевское высочество, то, что именно вам придется исправлять сделанные вашей матерью ошибки и врачевать нанесенные ею раны. Несите смиренно ваш крест, и Господь возблагодарит вас за труды.

– С вашим принятием на себя обязанностей принца-регента, – сказал Альберту Уильям Гладстон, – у нас хотя бы появляется надежда на частичное примирение с Российской империей и снятие блокады. Как вы правильно сказали, можно рассчитывать на вашу былую дружбу с новым русским императором. Я всегда был противником политики вашей матери, особенно в восточном вопросе. Я решил отойти от политики и не стремился к посту премьер-министра. Но время, судьба и Господь выбрали нас для того, чтобы смиренно нести этот крест. И нет большего греха, как отвергнуть сделанный ими выбор. Мы с архиепископом будем делать каждый свое дело. Делайте же и вы свое, Альберт. Ваша мать уже не стоит между вами и всем этим ужасным миром.

– Хорошо, господа, – после длительных размышлений промолвил принц Уэльсский, – я приму этот крест и понесу его вместе с вами, делая все, чтобы спасти Британию. Вы можете меня больше не уговаривать.

Теперь же давайте поговорим о том, что нам в ближайшее время грозит, и что мы должны сделать для устранения этой угрозы. Не забывайте, что я был фактически отстранен матерью от всех государственных дел, и о положении в стране знаю не намного больше обычного лондонского обывателя.

– Аминь! – сказал архиепископ Кентерберийский Арчибальд Тейт. – Да будет так! Будем надеяться, что Господь благословит ваши труды и снова будет добр к нашей старой доброй Англии. А о государственных делах пусть вам расскажет господин премьер-министр.

– Я готов выслушать вас, мистер Гладстон, – сказал Альберт-Эдуард, принц Уэльсский, отныне ставший принцем-регентом, – так ли плохо наше положение, как пишут о том «Таймс» и другие британские газеты?

– Ваше королевское высочество, – сказал Гладстон, – забудьте газетные россказни о грозящем нам русском вторжении. Конечно, они поднимают патриотизм и заставляют людей забыть о пустых желудках. На самом же деле ничего подобного русские делать и не собираются. Именно об этом я пытался два дня назад рассказать в парламенте.

Большую угрозу для нас представляют внутренние бунты, с отпадением колоний и распадом Соединенного королевства на собственно Англию, Шотландию и Ирландию. Полученные нашими людьми сведения не оставляют никакого сомнения в том, что за этим стоят новый русский император и его друг, верховный правитель Югороссии, адмирал Ларионов. Но можете утешиться – они оба против установления республиканского строя, казни монархов и прочей дребедени во французском стиле.

Сведения, полученные нами, далеко не полные. Но, похоже, что у нас скоро отберут Ирландию. Для нее русские нашли уже претендента на трон – русского офицера, который называет себя потомком короля Ирландии Эдуарда Брюса, который в достаточной степени обладает тем, что можно назвать королевской харизмой. Угроза отпадения Ирландии достаточно высока, так как русские агенты внушают народу, что выход из состава Великобритании тут же снимет режим блокады и прервет постигшие народ бедствия.

Пока неизвестны ни место, ни время выступления, но известно одно – чем дольше будет продолжаться блокада, тем больше будут бедствия жителей Соединенного королевства. И тем вероятней то, что построенное с таким трудом нашими предками государство при первом же толчке распадется на части.

Снятие блокады – это первое условие нашего спасения. Но все усилия наших дипломатов, пытающихся начать переговоры о прекращении этой необъявленной войны, пока результатов не дали. С нами просто не хотят говорить. Подозрения в причастности к организации убийства императора Александра Второго, сделали Англию страной-изгоем.

– Хорошо, господа, – сказал Принц-Регент, вставая из-за стола, – спасибо вам за содержательную беседу. Я напишу письмо моему другу, императору Александру Третьему, и буду надеяться на то, что Господь просветлит его разум. Хотя я пойму, если он не захочет мне на него ответить. Слишком уж велики грехи моей матери перед домом Романовых. Ну, и я еще попрошу мою супругу написать частное письмо своей сестре, русской императрице. Может, по неофициальным каналам нам удастся наладить контакт с русским монархом.

Уильям Гладстон тоже поднялся из-за стола.

– По крайней мере, у вас есть надежда, ваше королевское высочество, – сказал он. – По нашим сведениям, ваш брат Альфред находится в России не на положении пленника, а, скорее, в качестве почетного гостя. Это говорит о том, что у русского царя отсутствует чувство мести ко всем членам вашей семьи. Возможно, что у вас может что-то получиться…

– Вы правы, сэр Гладстон, – сказал принц-регент, – надо попытаться любыми способами восстановить нормальные отношения с Россией. Я приложу к этому все мои силы.

– Аминь, – сказал архиепископ Кентерберийский, – да пребудет с вами милость Господня. Мы можем уповать лишь на нее…

14 (2) октября 1877 года. Раннее утро. Трабзон, временный полевой лагерь Персидского экспедиционного корпуса

В Трабзоне русский экспедиционный корпус, совершающий марш вдоль берега Черного моря, согласно предварительно составленного плана, сделал трехдневную остановку. Дальше путь солдат лежал по извилистым горным дорогам вглубь Великой Армении, к городу Эрзерум.

Когда-то по здешним горам маршировали гоплиты грека Ксенофонта, непобедимая фаланга Александра Македонского, легионы Красса и Помпея Великого, армии царя Митридата, тумены монгольских ханов и войска Железного Хромца Тимура, правителя Самарканда. Теперь эти горные дороги предстояло пройти Персидскому корпусу русского генерала Михаила Скобелева.

Город Трабзон, в греко-римском прошлом именовавшийся Трапезундом, вытянулся вдоль берега Черного моря у устья реки Мучки и у подножия покрытого лесами хребта Колат-Даг. Город был основан еще древними эллинами во время их эпохи Великой Колонизации, еще в VII веке до нашей эры. Это было самое дальнее эллинское поселение на черноморском побережье Малой Азии, игравшее важную роль в торговле с анатолийскими государствами, в первую очередь с древнеармянским царством Урарту. А где торговля, там и дороги, по которым ходят не только купеческие караваны, но и целые армии.

Население Трабзона в 1877 году составляло около пятидесяти тысяч человек. По национальному признаку его можно было поделить на три части. Меньшую часть, около пятнадцати тысяч, составляло армянское население, а остальные – в равных долях делились на мусульман и православных греков. Мусульманское население тоже было не однородным. Хотя большинство его составляли турки-сунниты, но имелось и значительное количество персов, исповедующих шиизм. Одним словом, этнический состав напоминал блюдо винегрет, где всего понемногу. И составные части этого винегрета в большей или меньшей степени недолюбливали друг друга.