Текст книги ""Фантастика 2025-48". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Александр Михайловский

Из этого мы можем сделать вывод, что вечная идея высшей сущности, облекающая все правила человеческого общежития в сакральную и неоспоримую форму, издавна преследующая человечество, является важным оружием в борьбе за установление наилучших форм того самого общежития. И если мы выпустим это оружие из своих рук и бросим его в грязь, то это значит только то, что кто-то подберет из грязи идею Бога и обернет ее против нас. Мы сами должны и будем готовить тех православных священников и мулл, которые будут проповедовать в церквях и мечетях Югороссии, потому что нам не надо, чтобы какие-то проходимцы, получившие деньги от наших врагов, смогли бы, прикрываясь религиозными идеями, устраивать междоусобицы, стравливая народы Югороссии между собой и направлять их против власти. Со всеми этими вопросами люди должны уметь разбираться сами, но для этого их еще требуется научить. Теперь вы понимаете, Илья Николаевич, для чего нам в Константинополе нужен богословский факультет?

– Да, Александр Васильевич, понимаю, но это понимание мне еще надо тщательно обдумать, – ответил Илья Ульянов, вставая, – надеюсь, что мы еще продолжим с вами эту занимательную и очень интересную беседу. На сем позвольте откланяться и заверить вас, что все, о чем мы договорились, будет выполнено точно в срок. До свиданья.

11 мая (29 апреля) 1878 года, утро.

Ирландское королевство.

Дублин, порт Данлири (Кингстаун).

Кардинал Пол Каллен, будущий митрополит Дублинский и всея Ирландии Ирландской Автономной Православной Церкви в составе Русской Православной Церкви

Стояло прекрасное майское утро, когда по бледно-голубому небу плыли на запад кудрявые кучевые облака. Освещенный яркими лучами солнца, к пассажирской пристани медленно подходил корабль, столь непохожий на английские военные суда, которые мне приходилось видеть в портах Ирландии. На его сером борту было кириллическим шрифтом выведено какое-то слово на русском языке, а также три цифры: «210». Из овальных башен торчали стволы орудий, мачты были без парусов, а непонятные металлические шары и полусферы, перекладины, похожие на ежей, напоминали о том, что этот корабль не принадлежит к нашему миру, как, впрочем, и все югоросское…

Якорь плюхнулся в серые воды залива, на пристань полетели швартовые, которые ловко подхватила береговая команда и намотала на кнехты. Потом на причал спустили пассажирский трап. Вслед за вахтенными на берег в окружении небольшой свиты спустилась прелестная молодая девушка. Его королевское величество проследовал к ней и, пренебрегая этикетом, подхватил ее на руки, воскликнув что-то по-русски. Стоявший рядом со мной югорос перевел сказанные им слова:

– Моя милая Сашенька, наконец-то ты приехала!

Мы уже поняли, что это и есть наша будущая королева – княжна Александра Кропоткина, – чей род восходил к основателю русского государства князю Рюрику. Этот князь основал Русское государство на полсотни лет раньше, чем жил Бриан Бору, верховный король Ирландии, которому так и не удалось объединить нашу страну. Несомненно, что невеста нашего короля имела знатное происхождение, достойное своего жениха. К тому же она была красива, как я слышал, умна и имела добрый нрав. А сейчас я убедился, что молодые люди любят друг друга и создадут счастливую и дружную семью.

Обняв будущую королеву, он поднял ее на руках и бережно поставил на землю, после чего они оба торжественно проследовали в ожидающий их самодвижущийся экипаж, именуемый «автомобиль». По крайней мере, именно так король Виктор назвал ту железную повозку, в которой мы с ним прибыли сюда с Тарского холма. А я в сопровождении ирландского духовенства остался ждать прибывшего этим же кораблем представителя Русской Православной Церкви митрополита Макария.

Вот по трапу на ирландскую землю спустилась фигура в черной рясе, в белом головном уборе и с изображением Мадонны в овальной рамке на груди. Я понял, что это и есть присланный из Петербурга митрополит Московский и Коломенский Макарий. Опираясь на посох, митрополит подошел ко мне. Я низко поклонился. К моему удивлению, митрополит обнял и троекратно облобызал меня.

– Здравствуй, брат Павел, – сказал он на неплохом английском.

– Здравствуйте, ваше преосвященство! – немного растерянно ответил я.

– Зови меня просто Макарий, – улыбнулся тот. – Ну что, отправимся к тебе? А то зябко что-то тут у вас в Ирландии-то. Вроде бы уже весна, но ветерок поддувает.

Тем временем несколько священников (или монахов?) снесли на берег многочисленные чемоданы и баулы русской миссии, после чего мы отправились на трех каретах в гостевой дом при соборе Святой Троицы, на днях переданном нам англиканами. По специальной договоренности с последними в нем оставили мебель, постельные принадлежности и прочее имущество. Ведь в канцелярии собора эти мелочные людишки оставили нам одни лишь голые стены…

Мы уселись на мягкие сиденья моей маленькой кареты, служки накрыли нас пледами – в утренние и вечерние часы в Данлири прохладно даже летом, а в мае и подавно.

– Владыка Макарий, – сказал я, когда карета тронулась, и цокот копыт и поскрипывание осей заглушило наши голоса, – Мы запланировали церемонию на среду, пятнадцатое число. Как вы полагаете, не слишком ли это будет рано? Может быть, нам стоит немного подождать?

– Нет, брат Павел, – покачал головой митрополит Макарий, – думаю, что чем раньше мы это сделаем, тем будет лучше. И его императорское величество тоже так считает. В Ватикане не сидят сложа руки и уже строят каверзы против возвращения Ирландской церкви к своим истокам. Но ты, брат Павел, не робей. Господь с нами, а значит, все остальное не страшно, и с Ним в душе мы победим всех своих врагов, и внутренних[22]22
  Под внутренними врагами каждого человека митрополит Макарий подразумевает восемь главных греховных страстей: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, высокомерие (гордыня), с которыми ежечасно должна бороться душа каждого православного христианина.


[Закрыть] и внешних.

– Да, – эхом ответил я, будучи погружен в свои мысли, – Господь с нами, а значит, нам ничего не страшно, брат Макарий.

15 (3) мая 1878 года.

Кафедральный собор Святой Троицы, Дублин.

Митрополит Московский и Коломенский Макарий

Все здесь было необычно – и форма собора с готическими и романскими элементами, довольно-таки варварски изуродованными недавно законченной перестройкой храма в викторианском псевдоготическом стиле; и ряды деревянных скамеек, обитых красным материалом; и почти полное отсутствие каких-либо фресок или изображений. Временный иконостас, привезенный нами из Петербурга и собранный за два дня, смотрелся несколько инородно. Ничего, владыка Павел – так теперь именовался бывший митрополит – уже заказал для этого собора новый иконостас, который будет готов к коронации короля Виктора.

Будущий митрополит Павел оказался незаурядным человеком. Последние несколько дней мы с ним вечерами по несколько часов кряду обсуждали различные тонкости православного богослужения, и за это время он сумел подготовиться к рукоположению так, что иному на это потребовались бы годы. И вот он, одетый в черный подрясник, стоит вместе с нами в алтаре собора.

Выйдя на амвон, я зачитал английский перевод указа Святейшего Правительствующего Синода о принятии Ирландской Автономной Церкви в лоно Русской Православной Церкви. Особо было оговорено право Церкви использовать традиционные для Ирландии элементы богослужения.

Именно поэтому в храме до сих пор находились скамьи, заполненные приглашенными гостями, ибо человек слаб, а европейский человек слаб вдвойне и не способен выстоять на ногах несколько часов даже перед ликом Господа. Вот раздались величественные звуки органа – еще один элемент, который мы решили разрешить в богослужении Ирландской церкви, на этот раз без всякого внутреннего протеста, ибо в псалмах Давидовых говорилось: «Славьте Его трубя в рог, славьте Его на лире и арфе! Славьте Его с тимпаном и махолем, славьте Его на струнах и органе! Славьте Его на звучных кимвалах, славьте Его на кимвалах громогласных. Каждая душа да славит Бога!»

Началась Божественная литургия. Как только закончился евхаристический канон, то началось и само рукоположение.

– Аксиос, – величественно возгласил я, надевая на владыку очередной предмет облачения епископа. – Достоин!

– Аксиос, аксиос, аксиос, аксиос, – вторя мне, ангельскими голосами пел церковный хор.

Причащал я уже митрополита. А после службы владыка Павел сам зачитал свой указ «дабы вернуть нашу Церковь к вере предков наших». Отдельно было оговорено разрешение женатым мужчинам становиться священниками «по правилам нашей древней православной церкви, как это было в Ирландии от святого Патрика и до противоправного учреждения целибата после раскола Церкви», разъяснив при этом, что правило сие не распространяется на тех священников и иерархов церкви, которые подобно ему приняли на себя монашеский обет.

Ну, вот, кажется, и все! Одной епархией Русской Православной Церкви стало больше, чему немало помогло ослиное упрямство окружавшей нового папу верхушки католических кардиналов.

Думаю, что придуманная ими непогрешимость римских пап еще не раз и не два аукнется Католической церкви. Ибо папа не сам Бог, и даже не его представитель, а следовательно, как и любой земной человек, может и должен ошибаться. Человек слаб, и к этому надо отнестись с определенной долей снисхождения. В догмате о непогрешимости римских пап каждый православный видит сразу два смертных греха: тщеславие и гордыню, и грехи эти лежат на всей римско-католической церкви. Именно за них и карает ее Господь. Сейчас для нас, русских, с Божьей помощью одерживающих одну победу за другой, самая главная заповедь должна быть: «Не возгордись и не преисполнься тщеславия, ибо вела тебя вперед рука Господня, но если будешь ты непослушен Ему, то она же обрушит тебя в ад».

16 (4) мая 1878 года. Константинополь.

Набережная двореца Долмабахче.

Генерал-майор и харьковский губернатор Дмитрий Николаевич Кропоткин

Не успел я из Петербурга вернуться в Харьков, как там меня нашла телеграмма от моего будущего зятя с приглашением на его с Шурочкой свадьбу и последующую коронацию. К приглашению были приложены билеты на поезд до Одессы, а оттуда – на пакетбот до Константинополя на четыре персоны: меня, мою супругу Александру, нашего сына Николая, которому недавно исполнилось шестнадцать лет, и девятилетнюю дочь Марию. Прибыть в Константинополь я должен до шестнадцатого мая по григорианскому календарю или четвертого мая по юлианскому, потому что именно в этот день в Дублин отплывал специальный пароход «Перекоп», такой же, как «Смольный», на котором моя дочь отправилась в Ирландию из Санкт-Петербурга.

В приглашении было сказано, что все транспортные и прочие расходы принимающая сторона берет на себя, словно Кропоткины настолько бедны, что не могут путешествовать за свой счет. Надо было торопиться, потому что мы можем не успеть попасть вовремя в Константинополь, и тогда опоздаем на королевскую свадьбу нашей Шурочки. Кстати, я до сих пор не могу понять, зачем понадобилась вся эта эпопея с нашим, отдельным с дочерью, прибытием в Ирландию. Неужели нас с супругой и детьми было невозможно отправить тем же кораблем, что и Шурочку? Или во всем виновато обыкновенное чиновничье разгильдяйство, когда один чиновник (в Ирландии), отсылая приглашение для моей дочери, посчитал, что по их обычаям оно означает и приглашение ее ближайших родственников, а другой чиновник (уже у нас) не увидел приписки «с родными» и благополучно забыл о нашем семействе. Интересно, что сказал бы по этому поводу наш будущий зять?

Но еще больше меня удивила новость, которую я узнал из свежих газет. Оказывается, Ирландия стала православной страной, поскольку все ее католическое духовенство насмерть рассорилось с Ватиканом, который назло России объявил анафему всем борцам за свободу Ирландии. Тамошние священники подали прошение в наш Священный Синод о переходе страны в православие, что и было исполнено в самые кратчайшие сроки. Но газеты, как европейские, так и наши, винят во всем моего зятя, мол, это его рук дело. Да уж, как говорит мой кузен Петр[23]23
  Русский революционер-анархист, ученый географ и геоморфолог, исследователь тектонического строения Сибири и Средней Азии и ледникового периода, а также известный историк, философ и публицист, создатель идеологии анархо-коммунизма Петр Алексеевич Кропоткин приходится двоюродным братом харьковскому губернатору Кропоткину.


[Закрыть]: «Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд».

Все вышло как по заказу – моя Шурочка будет теперь жить в единоверной православной стране, население которой к тому же обожает всех русских и восхищается ими. Пусть по большей части свобода Ирландии была результатом действий югоросских, как теперь говорят, спецслужб, но и Российская империя тоже не сидела сложа руки, внесла посильный вклад в дело борьбы с англичанами. Кто-то даже, возможно, увидит глубокий символизм в том, что королем освобожденной Ирландии стал югоросс, а его супругой и королевой будет подданная Российской империи. Но мы-то знаем, что Шурочка просто любит этого молодого человека[24]24
  Губернатор Кропоткин лукавит. Не будь югоросский знакомый ее дочери кандидатом в ирландские короли, а будь он обычным капитан-лейтенантом югоросского флота, то их с матерью реакция на это знакомство была бы отрицательной, и для сохранения своего счастья Шурочке пришлось бы тайно бежать в Югороссию, и до самого причала пакетботов в Одессе ей угрожала опасность быть пойманной и насильно возвращенной родителям.


[Закрыть].

Но, как бы то ни было, в Константинополе мы оказались за два дня до назначенной даты. По сравнению с концом февраля, когда мы с дочерью были тут последний раз, город похорошел и расцвел, причем в буквальном смысле этого слова. Бело-розовая кипень цветущих яблонь, слив и вишен соседствовала с яркой россыпью цветов на многочисленных клумбах. Цветы были повсюду: в руках у детей, на шляпках у дам и девиц. Даже в петлицах у патрулирующих город национальных гвардейцев тоже нет-нет да торчали яркие цветки.

Но самыми главными цветами на этом празднике жизни были нарядно одетые по несколько легкомысленной константинопольской моде молодые дамы и совсем юные девицы.

В ожидании парохода на Дублин мы поселились в гостинице. Выяснилось, что на нем в Дублин, помимо остальных приглашенных, отправляется великий князь Болгарский с супругой и находящейся сейчас на их попечении внучкой великого русского поэта Ольгой Пушкиной. Я был представлен Сержу Лейхтенбергскому еще во времена моей службы в инспекторском департаменте Военного министерства, поэтому сразу же возобновил с ним знакомство, представив ему и его супруге жену и детей. Николай и Мари довольно близко сошлись с воспитанницей великокняжеской четы. Ее мать недавно умерла, отец, сын поэта Пушкина, полковник Александр Александрович Пушкин принимал участие в войне за освобождение Болгарии, а потом он отправился с экспедицией югороссов в Ирландию.

Живая и непоседливая девочка (а с виду чистый ангелочек) ухитрялась постоянно попадать в разные неприятные ситуации. В Константинополе мне рассказали, как однажды, когда внучка Пушкина путешествовала со своей родственницей по Кавказу, она попала в руки местных людокрадов, которые чуть было не продали ее в гарем какому-нибудь турецкому паше. Ее и других несчастных спас югоросский корабль, перехвативший шхуну работорговцев и взявший её на абордаж. Капитаном этой шхуны оказался британец, которого власти Югороссии передали нашим властям, так как он совершал преступления на территории Российской империи. Доказательства вины этого мерзавца были неопровержимы, и суд присяжных приговорил его к двадцати годам каторжных работ.

Просвещенная публика, в числе которой, к моему стыду, была и моя супруга, рыдала, слушая защитников британца, императору даже направили прошение о его помиловании – в Англии, между прочим, за подобное вешали на рее. Император Александр Александрович, как я слышал, порвал это прошение и велел побыстрее отправить каторжника куда подальше.

Вот тогда-то юная Ольга, которой тогда исполнилось всего четырнадцать лет, и влюбилась в своего спасителя – югоросского лейтенанта Синицына. История, достойная пера Вильяма нашего Шекспира.

Впрочем, кончилось все благополучно. Так как отец Ольги не мог заниматься своей дочерью, ей в опекуны определили супругу болгарского князя Сержа Лейхтенбергского Ирину Владимировну и главного доктора Югороссии – к сожалению, я запамятовал его фамилию. Оказывается, девица решила стать детским врачом и теперь живет в главном госпитале, готовясь к поступлению в Константинопольский университет. Когда ей это надо, она может быть очень усидчивой и старательной.

Кстати, узнав о том, что внучка Пушкина собирается поступать в университет, моя дочь Мария, которой только-только исполнилось девять лет, в категорической форме заявила, что она тоже хочет, когда вырастет, приехать в Константинополь, чтобы поступить в университет, пусть даже пока еще она не решила на кого, и будет в нем учиться. Все возражения моей дражайшей супруги вызывали у ребенка только слезы и истерику.

Думаю, что чем взрослее будет моя младшая дочь, тем больше дури будет в ее голове. В масштабах Российской империи это будет проблема не одной только нашей семьи, потому что таких Марий в ней пруд пруди. Эх, принесло на нашу голову этих югороссов, страдай теперь из-за них. Но я это так, просто ворчу. Мне уже объяснили, что было бы гораздо хуже, если бы наши дети ездили в Европы и набирались бы там вредных нигилистических идей.

В Константинополе идеи тоже есть, и зачастую почти революционные, но чем-чем, а нигилизмом тут не пахнет. Ну, если не считать соблазнительных девиц, от которых голова у мужчины идет кругом, а глаза разбегаются. Особенно много этих соблазнов здесь, на набережной у дворца Долмабахче, от которой отходит отправляющийся в Дублин корабль.

Ну ничего, это уже ненадолго. Сейчас мы поднимемся на борт, пройдем к себе в каюту, а вскоре красавец пароход отчалит от берега и двинется в путь.

17 (5) мая 1878 года.

Вашингтон, Британская канцелярия.

Эдвард Торнтон, 2-й граф Касильяс, чрезвычайный и полномочный посол Британской империи в Североамериканских Соединенных Штатах

– Господин посол, к вам господин Эвертс.

Сэр Эдвард Торнтон отвлекся от своих бумаг и посмотрел на своего дворецкого. Лицо его, более похожее на физиономию пресвитерианского проповедника, с вечно недовольным выражением и длинными седыми бакенбардами, оставалось бесстрастным.

– Да, Дженкинс, благодарю вас, – произнес он, вставая из-за стола, – передайте мистеру Эвертсу, что я сейчас буду.

– Господин посол, – добавил дворецкий, – с ним еще и сенатор Хоар.

Ни один мускул на лице Торнтона не выдал его недовольства, хотя кого-кого, а Хоара он точно видеть не хотел. Омерзительная гиена. Ну что ж, теперь хотя бы понятно, откуда ноги растут. Ведь то, что именно сенатор Хоар активнее всех ратовал за аннексию Британской Колумбии, посланнику Британской империи было известно давно. Когда лев уже мертв, то всегда найдутся желающие его попинать.

Он лишь сухо сказал:

– Дженкинс, проследите, чтобы столик в Красном кабинете был накрыт, и чтобы на столе стояли виски и хумидор с сигарами. Сигары должны быть получше, а вот виски можно и попроще…

Дворецкий склонил голову и произнес:

– Сэр, я уже распорядился. Две бутылки Johnnie Walker Old Highland Blend, две бутылки содовой, сигары, кое-какая закуска и хрустальные стаканы.

– Еще раз благодарю вас, Дженкинс, – кивнул посол и, чуть поправив галстук, вышел в коридор.

– Господин государственный секретарь, господин сенатор, рад вас видеть. – Эдвард Торнтон пожал руки обоим незваным гостям. – Давайте пройдем в Красный кабинет, там за виски с сигарами нам будет гораздо удобнее вести разговор.

Графу приходилось играть роль радушного хозяина, хотя больше всего ему сейчас хотелось спустить гостей с лестницы канцелярии. Деревенское быдло, сморкающееся по углам и хлещущее простонародное пойло, потомки шлюх и пиратов, при этом считающие, что, заимев туго набитый кошелек, они сразу же превратились в джентльменов. Когда он приехал сюда одиннадцать лет назад, янки заискивали перед британцами. Он был желанным гостем на приемах и суаре, и его супруга Мэри блистала на них если не красотой, то хотя бы многочисленными украшениями.

А через два года «младшие братья» вдруг потребовали компенсации за то, что Британия разрешила Рафаэлю Семмсу и другим рейдерам конфедератов пользоваться британскими портами, а также строить корабли на британских верфях.

Но после того, как Торнтон сумел договориться и со своим правительством, и с янки, и в 1871 году был подписан Вашингтонский договор, урегулировавшие эти вопросы, отношение к нему стало весьма теплым, и САСШ даже попросили его о посредничестве при переговорах с Бразилией.

Это продолжалось ровно до того момента, когда неделю назад к нему неожиданно пришел сам Уиллиам Эвертс и категорично заявил, что правительство САСШ требуют передачи Соединенным Штатам Северного Орегона – так у янки именовалась Британская Колумбия – а также Земли Руперта, территории к востоку от этой провинции[25]25
  Земля Руперта – теперешняя провинция Альберта.


[Закрыть]. Мол, проживающие там индейцы своими набегами тревожат границы САСШ, и вообще их замечательной и исключительной нации самим Господом Богом предназначено стать хозяйкой всех земель североамериканского континента к северу от Рио-Гранде[26]26
  По реке Рио-Гранде проходит граница США с Мексикой и граница между двумя мирами, англосаксонским и латиноамериканским. Американская доктрина «очевидной судьбы» предполагала, что вся территория к северу от мексиканской границы должна стать частью САСШ.


[Закрыть].

Торнтон попытался было напомнить Эвертсу об Орегонском договоре 1846 года, а также о том, что Земля Руперта никогда не была частью Орегонской Территории. Но Эвертс отвечал, что договоры уже не отвечают сегодняшним реалиям, тем более что войска янки уже на подходе к вышеназванным землям. А о быстрой переброске британского контингента из восточных провинций через всю страну и думать нечего, ведь постройка Канадской и Тихоокеанской железной дороги только еще планировалась.

Но самая главная проблема заключалась отнюдь не в этом. Раньше в случае необходимости в Канаду по морю могли быть переброшены воинские контингенты из метрополии, которые на руинах пылающего Вашингтона быстро бы объяснили этим плантаторам, фермерам и ранчеро, кто тут на самом деле мировая держава, а у кого еще молоко на губах не обсохло.

Но теперь, когда Континентальный Альянс, могущественное и противоестественное европейское образование, главной ударной силой которого были неизвестно откуда взявшиеся югороссы, в скоротечной войне сокрушил Британскую империю, разгромив и повергнув ее в прах, дав этим омерзительным ирландцам их долгожданную свободу. Теперь то, что осталось от Британской империи, никак не могло помочь своему заокеанскому доминиону и его генерал-губернатору лорду Дафферину, Фредерику Темпл-Гамильтон, Темпл-Блеквуду, а также премьеру канадского правительства либералу Александру Маккензи, чей срок правления вот-вот должен подойти к концу. Войск не было, флота, чтобы их перевести, тоже. Все сожрала проклятая Ирландия и вступившиеся за нее югороссы.

Кстати, Эвертс обронил пару фраз о нынешнем бессилии Британии, при этом виновато улыбаясь. Торнтон принял наглые требования к сведению, мысленно пожелал, чтобы проклятых янки постигла точно такая же судьба, и пообещал связаться по телеграфу с Лондоном. А сегодня с утра он послал Эвертсу записку о том, что ответ из Форин Офиса уже получен.

Когда все уселись на мягкие кресла вокруг небольшого стола, Торнтон разлил виски по стаканам, добавил содовую для обоих гостей, и после того, как Хоар похвалил виски (если б он знал, что это – самый дешевый скотч из тех, что продавались в Америке), Торнтон откашлялся и сказал:

– Мое правительство согласно на частичную передачу территорий Североамериканским Соединенным Штатам, кроме острова Ванкувер, который должен остаться под властью Ее Величества, а также Земли Руперта, которая никогда не была частью Орегонской территории.

Эвертс хотел что-то сказать, но его опередил сенатор Хоар, который, брызжа слюной, завопил:

– Вы, кажется, ничего не поняли, господин посол. У вас нет шансов. Остров Ванкувер должен принадлежать нам. Вам это понятно?

– Тогда мне придется еще раз связаться с моим правительством, – спокойно ответил граф Торнтон, хотя внутри у него все кипело. – Но что же насчет Земли Руперта?

– Если вы согласитесь на остальные условия, то, так и быть, оставим ее вам, – стараясь сгладить бестактность сенатора Хоара, произнес госсекретарь Эвертс.

«Да, конечно, – подумал Торнтон, – ваша щепетильность при выполнении обещаний известна всем. Но что ж поделаешь… Не зря же старики-римляне говорили: горе побежденным».

А сенатор Хоар продолжал:

– У вас же есть телеграфный аппарат? Телеграфируйте немедленно. И укажите, что в противном случае наши войска начнут операцию по освобождению этих территорий. Ждем вас.

Торнтону ничего не оставалось делать, как пойти к телеграфному аппарату и настучать телеграмму с соответствующим содержанием. Теперь оставалось только ждать, ответ на это сообщение мог прийти только через несколько часов.

18 мая 1878 года, утро.

Лондон. Букингемский дворец

– Джентльмены, – устало произнес председательствующий принц-регент, – должен вам сообщить, что, как говорят русские, «беда ни приходит одна», и вслед за тиграми и медведями претензии к нам начали предъявлять шакалы. Я имею в виду наших бывших заокеанских подданных, набравшихся наглости потребовать у нас провинцию Британская Колумбия, которую они называют Северным Орегоном, и территорию Земли Руперта, лежащую еще восточнее Британской Колумбии…

Тяжело вздохнув, принц-регент медленно зачитал так называемый «Ультиматум Эвертса». Когда он закончил чтение, то в комнате наступила мертвая тишина, в которой было слышно, как в оконное стекло стучит перезимовавшая муха, желающая выбраться из этой душной комнаты к ласковому солнцу и к голубому весеннему небу. Только ей одной было все равно, а остальные присутствующие понимали, что их страна катится по наклонной, и вскоре претензии к ней начнут предъявлять даже племена ашанти из Центральной Африки.

После того, как молчание затянулось до неприличия, принц-регент снова вздохнул и произнес:

– Джентльмены, нам следует помнить, что согласно их «Манифесту Очевидной Судьбы», опубликованному еще тридцать с лишним лет назад Джоном О’Салливаном в статье «Аннексия», предназначение Америки заключается в том, чтобы получить в свое владение весь континент, а доктрина Монро предусматривает противостояние попыткам любой европейской державы восстановить контроль над своими колониями, правительства которых объявили независимость. Американских колоний, прошу вашего прощения…

– Но что все это значит для нас? – спросил архиепископ Кентерберийский.

– Если вы имеете в виду эту их «Доктрину очевидной судьбы», – прорычал первый лорд Адмиралтейства, – то…

– Не «Доктрину», а «Манифест», – поправил первого лорда Уильям Гладстон. – «Доктрина» была у Монро, точнее, у его секретаря. А у вот у «очевидной судьбы» все же был «Манифест»…

– Ладно, черт меня возьми со всеми потрохами, – согласился с премьером первый лорд, – пусть будет «Доктрина Монро». Ну, перепутал, с кем не бывает. Они там себе понапридумывали всякой ерунды, а мы должны все это запоминать. Так вот, на самом деле «Доктрина Монро» гласит, что если в Оттаве какой-нибудь политический флибустьер соберет с полтысячи вооруженных сторонников и захватит власть, то Североамериканские Штаты тут же должны признать его правительство и оказать этому новорожденному «государству» военную и политическую помощь. А нам вмешиваться в это будет запрещено, поскольку, согласно этой доктрине, Америка – это зона, закрытая для вмешательства европейских держав. И если мы вмешаемся, то эти наши бывшие колонии объявят нам войну. И именно об этом и идет речь в их ультиматуме. План у них простой. Сначала аннексия Британской Колумбии, которая покажет, что мы слабы и не можем дать отпор, потом их наемники устроят переворот в Оттаве, и затем, как это было уже много раз, марионеточное правительство объявит о присоединении канадских провинций к Североамериканским Соединенным Штатам.

– Могу добавить, – сказал Гладстон, – что, переварив такой жирный кусок, как Канада, янки снова начнут оглядываться в поисках плохо лежащих территорий неподалеку от их границ. Но нас это волновать уже не должно, потому что если вместо Британской империи в мире возникнет Североамериканская, то рано или поздно корабли янки пересекут океан для того, чтобы превратить то, что осталось от Британии, в свою колонию, точно так же, как сто лет назад они сами были нашими колониями.

– Вот именно, Уильям, – согласился принц-регент, – аппетит к янки придет во время еды, а Канада обратится в арену величайшей трагедии, какую только знало человечество. Я имею в виду американских аборигенов и потомков смешанных браков наших и французских колонистов с их женщинами, которых кровожадные янки обязательно примутся истреблять до последнего человека, или высылать в неплодородные земли, как это они сделали со своими индейцами, после того, как забрали их земли. Кровь по канадской земле польется рекой, и даже если мы умоем руки, то все равно она останется на нашей совести.

Принц-регент немного помолчал, а потом продолжил:

– Нет, джентльмены, я не страдаю излишним человеколюбием, но эти люди имеют британское подданство, и в какой-то мере мы тоже отвечаем за их будущее. Если мы бросим их в беде, то растеряем последние остатки политического авторитета и скатимся в ту же клоаку, в которой сейчас находится некогда могущественная Испанская империя, – то есть станем третьеразрядным европейским государством с остатком колоний, которое нигде и ни на что не влияет. Да и эти остатки у нас тоже очень быстро отберут, потому что тогда всегда найдутся желающие прибрать к своим рукам те территории, суверенитет над которыми не может быть подтвержден военной силой.

– Вы правы, ваше королевское высочество, – кивнул архиепископ Кентерберийский, – если мы поступим так, как хотят этого янки, то навсегда потеряем и уважение людей, и милость Господа нашего Иисуса Христа. Во время той истории с Ирландией он и так был не на нашей стороне, ибо тогда нас вели такие богомерзкие чувства, как гордыня, алчность, гнев и страсть к убийствам и насилиям. Сейчас, если мы примем «Ультиматум Эвертса», то мы будем выглядеть в Его глазах ничуть не лучше, ибо главными мотивами для такого решения у нас будут лень, страх и уныние перед неблагоприятно сложившимися обстоятельствами.

– Да, это так, – подтвердил первый лорд Адмиралтейства, должность которого в последнее время стала чисто номинальной, – но, ваше преосвященство, что мы сможем противопоставить янки в столь отдаленном уголке нашей планеты, когда у нас и в метрополии недостаточно войск для защиты ее от иностранного вторжения? У нас нет армии, у нас нет флота, у нас нет ничего, а янки говорят, что стянули к границам Британской Колумбии почти всю свою проклятую армию. Вот вы, ваше преосвященство, говорите: «лень, страх и уныние», но что вы прикажете выставить против янки вместо сильной и боеспособной армии, неужели «трудолюбие, храбрость и воодушевление»?

Неожиданно вместо архиепископа ответ на этот вопрос дал сам принц-регент.

– Нет, Генри, – произнес он, – вместо того, чтобы биться в этой безнадежной битве, в которой против одного нашего солдата или канадского ополченца янки смогут выставить десяток своих бандитов, я натравлю на них самую страшную военную силу, какая только имеется в этом мире…