Текст книги ""Фантастика 2024-130". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Сергей Малицкий

Глава 21

– Эх, грехи наши тяжкие, – Михалыч сидел за рулем своего разваливающегося грузовичка и смотрел, как из туннеля, ведущего к стабу «Подземный», выезжает колонна различных автомобилей, чаще грузовых, или некоего подобия военизированных. Люди покидали стаб, который пусть и не слишком продолжительное время, но был их домом, потому что он потерял свое главное предназначение – он перестал быть хоть относительно безопасным.

Кошка, сидящая на соседнем сиденье, напряженно смотрела в окно, словно ждала кого-то, но пока не видела.

Рядом остановился газик, но не такой потрепанный как тот, в котором сидел Михалыч, а с усиленным каркасом и металлическими щитками защиты.

– Здорово, – водитель газика кивнул Михалычу и посмотрел в боковое зеркало, поморщившись, видя поток беженцев.

– Здоровее видали, – буркнул кваз. – Как вы умудрились это допустить, а? Советники сраные. Просрали шикарное место, чтоб вас всех.

– На станции прорыв произошел. В левом крыле. Ты же знаешь, что это крыло закрыто от всех. Мы до сих пор не знаем, что там главный делал. Да и охрана его, хоть и называлась охраной совета, но нас туда не пускала.

– Скажи прямо, вы не хотели знать, что там творится, пока идет электричество. Пусть там даже людей в жертвы на алтарях под нож пускали во имя Ктулху, – Михалыч поморщился.

– Можно подумать, ты святой, – водитель вздохнул. – Ты про Онегина не знаешь? Он давно вернуться должен был.

– Что племянничка потерял? – Михалыч протянул руку и погладил кошку. – Ты его, Костыль, давно потерял. Как только художества его прикрывать начал. Слишком многим он успел в кашу плюнуть. Прикопали его где-нибудь потихоньку, так что, лучше не ищи, все равно не найдешь. Да и меток иуды не увидишь, несмотря на то, что ментат ты знатный. Те, кто твоего племянничка, скорее всего, порешил, в своем праве были. А Онегин всегда гниловатый был, еще когда только приехал к тебе, а тут из него дерьмо практически сразу полезло.

– Злой ты, Михалыч, – снова вздохнул бывший член совета по прозвищу Костыль.

– Мир такой, добрые долго не живут.

– Это точно, – Костыль завел машину. – И все-таки я не пойму, что пошло не так?

– Да кто ж теперь разберет-то? Что-то пошло. Главного-то не видели?

– Нет, – Костыль покачал головой. – Как только тревога завыла, нас отрезало от левого крыла. Там какая-то система защиты стоит, вроде нолдовская, не взломать ее никак. Так что, если и остался там кто в живых, даже не знаю, как вырываться будет. Слишком уж организованные твари были, по крайней мере те, которые нам попались, когда мы на выручку бежали. Словно вел их кто-то. Так что там точно элитник был, да еще и тот, который может своими тупыми миньонами как куклами в кукольном театре двигать. В общем, без шансов. – Костыль постоял еще с минуту, а затем дернул рычаг переключения скоростей. – Ну, бывай, Михалыч, звезды правильно сойдутся, так встретимся еще.

Кваз только рукой махнул. Он понимал, что если совет и был виновен в творящемся в последний месяц беспределе, то лишь косвенно, но осадочек все равно остался.

Мощный скрежещущий звук, разнесшийся по округе, заставил его пригнуться и посмотреть в ту сторону через лобовое окно. Виднеющаяся отсюда махина колеса обозрения, прямо на глазах начала заваливаться набок. Кабинки, отсюда смотрящиеся как маленькие коробочки, отваливались от остова и разлетались в разные стороны, а поднимающаяся вокруг рухнувшего монстра пыль чем-то напомнила многим, кто остановился сейчас на дороге, глядя на обрушение этого наземного символа их бывшего стаба, ядерный гриб. Небо в том районе заволокло тучами, а на стоящих на дороге с раскрытыми ртами людей очень медленно, постепенно захватывая все больше и больше территорий, начала надвигаться чернота.

– Что за… – Михалыч нагнулся еще больше, чтобы все видеть, и смотрел, как очень медленно стена черноты продвигается в его сторону. Как деревья становятся словно вылитыми из черного стекла, окончательно мертвыми. Зрелище надвигающейся черноты было настолько омерзительно-притягательным, что Михалыч перестал следить за выходом из «Подземного», завороженно глядя на чудовищную метаморфозу.

– Мя-у-у, – кошка, которая смотрела на черноту вздыбив шерсть и превратившись от этого в огромный пушистый шар, одним движением выпрыгнула в окно, чем отвлекла Михалыча от увлекшего его зрелища.

– Куда ты? Кис-кис, – Михалыч выскочил из кабины и увидел, как кошка несется к вышедшим из туннеля людям. Они шли пешком, при этом одного из них, высокого Грубера буквально тащили на себе Снегирь и блондинка, в то время как Анна бестолково носилась вокруг них, больше мешая, чем помогая. Взявшая разгон кошка заскочила Груберу на плечи, едва не опрокинув на землю всех четверых. Михалыч вздохнул и направился к матерящимся людям, пытающимся сохранить равновесие, несмотря на то, что кошка весьма активно мешала им в этом. – Вот ведь, животное. Я ее поил, кормил, пузико чесал, шерсть расчесывал, а она только хозяина углядела, и тут же рванула к нему. Несправедливо.

– Еще как несправедливо, – Снегирь выпрямился, поправил руку Грубера на своем плече, и покосился на все еще находящегося в полубессознательном состоянии друга. Кошка топталась по плачам Грубера, вонзала в них когти, терлась о шею – никакой реакции со стороны человека не поступало. Тогда она долго принюхивалась, и вздохнув, прямо по-человечески, легла Груберу на плечи на манер воротника свесив свой пушистый хвост. Снегирь уже хотел было что-то добавить, но тут его взгляд упал на надвигающуюся черноту. – Да, отсюда все выглядит по-другому, более… ну, не знаю, просто более…

– Что ты хочешь сказать? – Михалыч нахмурившись проследил за взглядом Снегиря.

– Там внизу тоже чернота наступает. Те, кто хотел попробовать остаться – спешно собираются, чтобы успеть свалить. Нет больше «Подземного», вообще нет, – и он снова поправил руку Грубера, у которого в очередной раз ноги подкосились. – Да стой же ты!

– Давай уже двигаться, – раздался недовольный голос Зины. – Чем дольше мы стоим, тем больше шансов попасть под черноту, а ты сам знаешь, как она на Грубера действует. Он же и так почти готов.

– Может вас подвезти? – Михалыч повернулся к начавшим движение людям. – А то так давайте вместе куда рванем, вы же вроде работаете на меня, – он усмехнулся, глядя на закатившего глаза Снегиря.

– Спасибо, но нас должны встретить, – Зина сказала, как отрезала, и тут же потеряла интерес к квазу. Анна виновато улыбнулась Михалычу, и снова принялась хлопотать вокруг Грубера.

– Ну, как знаете, увольнительных не ждите, – Михалыч махнул рукой, и направился к своему видавшему виды грузовичку. А трое измученных стража и примкнувший к ним ксер свернули на едва видимую тропинку и побрели туда, где их вроде бы должны были встречать.

* * *

Грубер потянулся и соскочил с постели, в которой он провалялся почти неделю. Почти неделя на восстановление для Стикса – это было удручающе много, но Чинк запретил помогать ему, а также выкинул весь адреналин, который Грубер нашел в аптеке больницы только что перезагрузившегося стаба. Снегирь вообще впервые слышал, чтобы Чинк так матерился, что любой сапожник мог позавидовать. Так что процесс возвращения Грубера в мир живых затянулся, и теперь он хотел восполнить некоторые пробелы, оставшиеся от их последнего приключения, если этот кошмарный опыт можно так назвать.

Чинк нашелся в своей любимой квартире. Он сидел в кресле, закрыв глаза, улыбаясь, и гладил устроившуюся у него на коленях кошку. Кошка громко урчала и вроде бы была не против присутствия Чинка, но, когда вошел Грубер, она повела ухом, и урчание убавилось почти на два тона.

– Нет, все-таки кошки – это нечто совершенно неземное, – Чинк рассмеялся и столкнул с колен пушистую предательницу, которая громко фыркнула и прошла мимо Грубера высоко задрав хвост. – Они выбирают себе только одного хозяина, а всем остальным милостиво разрешают за собой ухаживать.

– Поговорим? – Грубер бесцеремонно прошел по комнате и сел в кресло, напротив Чинка.

– О кошках? – Чинк скорчил невинную физиономию, разглядывая Грубера.

– Ну, если ты хочешь обсудить кошек, то можем и о них поболтать, вот только потом, после того как ты мне на мои вопросы ответишь, – Грубер в игру не включился, и вообще выглядел на редкость сосредоточенным.

– Скучный ты человек Грубер, – Чинк поморщился, и откинулся в кресле, прикрыв глаза.

– Ну что ты, я совершенно охренительный и просто безумно обаятельный, но вот прямо сейчас я не в духе.

– Давай, поговорим, – Чинк махнул рукой, словно дал отмашку Груберу для того, чтобы тот начал задавать свои вопросы.

– Что с Анной? – Грубер тоже откинулся в кресле, разговор предстоял долгий, и ему нужно было немного расслабиться.

– Я заблокировал ей второй дар, и теперь она практически не вылезает из музея, который привел ее просто в нереальный восторг. А еще она учится, и ждет, когда ты наконец сможешь уделить ей внимание.

– После того, что она видела? – Грубер усмехнулся. – После того, как она видела во что я могу превратиться?

– Вот только не надо меня грузить вашими псевдонадуманными соплежуйствами, – Чинк снова поморщился. – Если вам так сильно заняться нечем, то можете немного в мыльную оперу поиграть, вот только меня в свои ролевые игры не впутывайте, ради всего святого.

– Хорошо, не будем. Что со мной не так? Ведь я не первый, кто белый жемчуг схомячил, – Грубер так быстро перевел тему, что Чинк даже на секунду растерялся, но быстро взял себя в руки и пожал плечами.

– Ну вот тут ты сам косвенно виноват, и, может быть, немного я, – неохотно признал он. – Помнишь, в ту ночь, когда мы с тобой познакомились, я активировал твой второй дар…

– Это был не дар…

– Не перебивай меня, а то будем про кошек разговаривать, а ответы на свои вопросы ты будешь придумывать, – перебил его Чинк. Дождавшись утвердительного кивка Грубера, он продолжил. – Я активировал твой дар, но ты не просто его не развил, ты умудрился перепутать его с тем, что в тебе осталось измененным и принялся усиленно развивать эту зону.

– То есть, как это перепутал… – Грубер заметно растерялся.

– А вот так. У тебя вторым даром идет ментальный, слегка навороченный, правда. И это значит, что если бы ты его разработал как следует, то после долгих тренировок мог бы воздействовать на измененных, на тех, у кого зачатки мозгов начали появляться, разумеется.

– Круто, – присвистнул Грубер.

– Не обольщайся, у тех же нимф гораздо интересней и надежнее все получается, – Чинк улыбнулся, глядя, как перекосилось лицо Грубера. – Но, ты даже не начал изучать и развивать свой дар. Я еще раз повторю, наверное, это я косвенно виноват, что не объяснил тебе ничего, но ты показался мне вполне умным и вменяемым, откуда мне было знать, что ты так искусно претворяешься? – Чинк развел руки в стороны и пожал плечами. – У тебя сформировался канал с элитником-ментатом, с которым ты столкнулся практически сразу, как только попал на Стикс. Этот канал сам собой затянулся бы со временем, не начни ты его ковырять, и тем или иным образом на него воздействовать.

– А Зина? – Грубер сидел и пытался осознать, насколько же он тупым мудаком был все это время.

– А что Зина? Зина не специалист в ментатах. Она, конечно изолировала ту часть мозга, что претерпела изменения, но канал не удалила, и через этот канал ты и тренировал то, что в итоге выровнялось бы и встроилось в твой организм, не причиняя вреда себе самому и окружающим.

Грубер молчал, глядя в одну точку. Кто же знал, что так получится? Он не поинтересовался вовремя, что имел в виду Чинк, когда сказал, что активировал второй дар. Чинк сам не предупредил его о такой нелепой возможности совершить глупейшую ошибку. Зина не разобралась, да и не пыталась этого сделать, ей вообще все эти навороты были по барабану, она, скорее всего и не знала, что такое возможно, все-таки в то время действовала, опираясь на загруженную в нее изначально базу данных – вот и получилось в итоге то, что дело вышло из-под контроля, а он чуть не убил Снегиря и едва не дал погибнуть девушкам. Про весь остальной мир Грубер не думал, ему было плевать на этот самый мир, и теперь его интересовал ответ на один вопрос, которые вытеснили все остальные: он что постоянно будет теряться в глубинах собственного разума, или все же все-таки существуют какие-нибудь средства, способные замедлить процесс или вовсе его ликвидировать.

– Нет, таких способов нет, – покачал головой Чинк. – Только тренировать самоконтроль и потихоньку учиться управлять этой частью твоего разума, не теряя при этом самого себя, свою суть.

– Я так и знал, что ты все-таки ментат, – проворчал Грубер, который вслух свои опасения и вопросы на этот раз не озвучил.

– Работа такая, – Чинк потянулся. – Выпить хочешь?

– Не помешало бы, – Грубер взял с вылезшего из-под пола столика стакан с виски и выпил залпом, глядя на пол и пытаясь понять, откуда здесь вылезают различные предметы мебели, если нет никаких предпосылок в виде хотя бы щелевых контуров. Поняв, что ничего не поймет, и что возможности Чинка ему никогда не познать, и вообще он все еще сомневается в том, что Чинк человек, или когда-то был им, Грубер поставил пустой стакан на стол и посмотрел на своего собеседника. – Льда сюда надо добавить, а так сойдет.

– Ну так… – Чинк щелкнул пальцем и стакан Грубера наполнился, и теперь уже вместе с виски на дне лежал лед.

– Я даже не буду спрашивать, как ты это делаешь, – Грубер взял стакан и на этот раз лишь пригубил. – Мы не успели с последним заданием. Но почему? Все же почти решилось, почему Стикс не подождал всего пару часов?

– Ты продолжаешь относиться к Стиксу как к какому-то разумному существу, с которым можно договориться, – Чинк вздохнул. – Пойми, Стикс – это гораздо больше. И его поступка иной раз непредсказуемы. Мы не можем диктовать ему свои условия, мы можем только по мере наших не слишком впечатляющих на фоне его мощи сил помогать, следить за тем, чтобы равновесие не слишком нарушалось. В этом случае вы не успели, но ты выполнил главное – ты уничтожил Часовщика, который уже не в первый раз вот так вот чудил, оставляя за собой лишь черноту – раны на теле Стикса, которые никогда не зарубцуются. Мы не можем успеть везде, мы не Боги, мы всего лишь Стражи дорог Улья, у которых тоже случаются неудачи, увы. Но чтобы чернота не разрасталась и не поглотила весь этот мир между мирами, мы и существуем. Иначе от мультиверсума ничего не останется, просто однажды возникнет очередной большой взрыв.

– Все это очень сложно, особенно, когда ты не знаешь ни зачем ты куда-то идешь, ни вообще куда ты идешь, – Грубер встал. – Нам нужны тренировки. Вставай и начинай уже заниматься своими прямыми обязанностями – готовь группу твоей извращенной зачистки. А то, Снегирь – как дох последний, с одним единственным даром ходит, Зина вообще забыла, что она такое, как только сиськами обзавелась – все мысли только о мужиках, Анна собственной тени боится, а ее дар чуть не убил ее, ну а я – вообще неизвестный в науке зверь, и знаешь, я тут подумал и пришел к выводу – я не хочу отказываться от тех возможностей, которые дает мне мой элитный кусок мозга. Мне нужно его развить так, чтобы я смог пользоваться этим возможностями как очередным даром. Потому что сейчас я вспоминаю свои ощущения, когда был… ну… им, и на первый план выходило горячее желание сожрать сердце, лежащее у меня на ладони. Но что-то же меня тогда сдержало. Как и запрет для измененных трогать девчонок и Снегиря. Так что отрывай свою задницу от этого безусловно удобного сиденья и пошли в музей.

– Почему именно в музей? – Чинк улыбнулся и поднялся из кресла.

– Идеальное место для подготовки суперсолдат, – буркнул Грубер. – К тому же я так еще и не разобрался, что такое пугио и почему им так заинтересовался Институт, да и сам Институт… – последние слова он проговорил уже выходя из квартиры Чинка. Хозяин следовал за ним и улыбался.

– Ну вот, совсем другое дело. Они приняли свою судьбу, и их теперь действительно нужно усиленно готовить, тем более, что впереди ожидает задачка посложнее, чем эта со спятившим Часовщиком, – пробормотал Чинк, выходя из квартиры, и перед тем как закрыть за собой дверь, выпуская впереди себе кошку.

Сергей Малицкий
Пагуба

Пролог

Ветер дул с перевала, сек дождем со снегом разрисованный яркими красками тент, добирался и до скорчившихся на козлах возниц. Слепой Курант прислушивался к хлюпанью воды под колесами повозки с опаской. Хоть и успели пройти самое опасное место, но начало зимы в горах есть начало зимы: заледенеет дорога – и не спасут ни угольные подковы, ни крепкая еще упряжь, ни подбитые железом колеса. Последние так еще и ухудшат дело. Да и что полагаться на упряжь и подковы, если лошади немолоды? Еще сезон – и придется расставаться со старичками, с гнедым так уж точно. Самана еще месяц назад говорила, что жеребец смотрит на нее так, словно она должна ему десяток монет.

– Харас, – позвал Курант. – Харас, тлен в глаза!

Худой конопатый подросток, сидевший рядом, сдернул с рыжей макушки мокрый капюшон и посмотрел на старика, выстукивая зубами от холода.

– Я здесь.

– Я слышу, что ты здесь, – проворчал Курант. – Если замерз, поменяй рубаху, одеялом обернись под плащом. Дробь выбиваешь так, что в ушах звенит. Как лошади?

– Идут, – смахнул с лица брызги мальчишка.

– Это я тоже слышу, – поморщился Курант, задвигал бровями, стряхивая дождевые капли со лба. – Как они? Попоны хорошо затянул? Упряжь проверил?

– И попоны затянул, и упряжь проверил, и капоры поправил, все сделал, – терпеливо перечислил подросток. – Но через пару часов надо будет найти конюшню. Или шатер придется раскидывать над лошадками. Погода – дрянь.

– Слышу, – продолжил ворчать старик, протянул руку, потрогал поводья, зажатые в кулаке мальчишки, но перехватывать их не стал. – Через десяток лиг будет стоянка в распадке. Возле оплота. Должен помнить. Внутрь лошадей заведем. Как дорога?

– Уже лучше, – поежился Харас и махнул рукой в сторону пропасти, за которой сквозь мутную непогоду начали проступать силуэты вершин. – Светает.

– Ушли от зимы, – закряхтел Курант. – Не скажу, что легко, но ушли. На равнине еще и солнышка попробуем.

– Куда мы теперь? – спросил мальчишка, вглядываясь в сумрак. – В столицу? Или пойдем по деревням?

– Тихо, – приподнялся, становясь похожим на облезлую птицу, старик. – Придержи лошадей.

Харас натянул поводья, и повозка, заскрипев, замерла. Остановилась в трех шагах от грязной скалы, в трех шагах от обрыва. Только всадник и проберется мимо. Чуть сдать правее – с трудом разъедешься с такой же повозкой, если ползет она к перевалу. Вот только лошадей под уздцы нужно брать, чтобы не рванули в сторону от черноты пропасти. Но не бывает в это время встречных повозок. И всадников не бывает. Никто не идет в эту пору в горы: ни пеший, ни конный. В горных деревушках запирают ворота, закрывают ставни, овец загоняют под крышу. Вот когда упадет снег, утихнет ветер, да на санях или снегоступах, может быть, и то…

– Всадники, – прошептал, вертя головой, подставляя ухо к ветру, старик. – Пятеро. Лошади или больные, или загнанные. Идут тяжело. Навстречу. С оружием.

– Ты слышишь? – не поверил Харас, вовсе сбрасывая на плечи капюшон. – Я ничего не слышу. Только ветер и дождь…

– Слушай и услышишь, – поджал губы старик, перехватывая поводья и понукая лошадей уйти левее, со скрипом вывертывая обода из наезженной за столетия колеи, пока борт повозки и оси колес не заскрежетали о скалу. – А ну быстро внутрь. Саману разбуди. И сиди там как мышь, носа не высовывай, тлен в глаза. И Негу предупреди, чтобы не лопотала без толку.

Отзвуки, которые Курант умудрился уловить за лигу, выбравшаяся на козлы женщина с широким лицом расслышала минут через пять. Едва различимое цоканье копыт отражалось о скалы с противоположной стороны пропасти и мешалось с непогодой. Туман сполз в бездну, да и дождь со снегом ослаб, стал просто дождем, но наступающий день не предвещал ничего хорошего. Ни тепла, ни солнца низкое небо не сулило. Впрочем, Самана знала точно: настоящая зима еще не близко, через пару десятков лиг в сторону равнины тот же дождь окажется просто дождем, а не небесной карой.

Пятеро конных появились расплывающимися тенями из-за поворота дороги один за другим. Не так давно их лошади были сильными и красивыми животными, но теперь они преодолевали последние лиги в жизни. Всадники выглядели немногим лучше. Самана, кутаясь в платок, ясно разглядела и изодранные плащи, и поврежденные доспехи, и изможденные лица. Курант услышал тяжелое дыхание, звон оружия, почувствовал запах крови.

– Никак слепой балаганщик? – Сквозь утомленный кашель вожака отряда послышалось удивление. – Курант? Ты давал представление у нас в Харкисе два года назад. Помнишь, еще выбил из моих рук меч? До сих пор не пойму, как тебе это удалось? Я же всегда считал себя лучшим мечником Текана!

– Я узнал твой голос, – сказал старик бородатому воину, щека которого была рассечена и прихвачена неумелым отекшим швом, да одна рука перевита окровавленными тряпками. – Ты старшина стражи клана Сакува. И действительно хороший мечник. Просто даже лучших воинов не учат сражаться со слепыми, мне же приходится испытывать умение зрячих. А не то ты бы, без сомнения, победил меня. Какие напасти гонят тебя к перевалу? Или Харкису уже не нужны воины?

– Харкиса больше нет, Курант, – мрачно заметил, сползая с лошади, воин. – Думаю, что слуги иши как раз теперь рушат его белые стены. Да что стены… Пять человек осталось от всего клана Сакува. Пять человек и… У тебя есть вода?

– И вода, и даже вино, – подтолкнул Саману, сдвинул брови над безглазыми впадинами старик. – Отчего иша ополчился на твой город?

– Кто его знает, – оперся о борт повозки воин, собрал с тента ладонью воду, мазнул ею по лицу. – Ты же помнишь, что Сакува всегда сами разбирались в своих делах?

– Как и предыдущие сто лет, – кивнул Курант. – Со времен последней Пагубы.[1]1
  Пагуба – губительство, гибель; пропажа, убыток, утрата; мор, чума, падеж; беда, бедствие, злосчастье и др. См.: В. Даль. Словарь живого великорусского языка. – Здесь и далее примеч. авт.


[Закрыть] Но гордость воинов Сакува ни одному ише не вставала поперек горла. Разве не служили в его гвардии лучшие из них?

– Всему когда-то приходит конец, – скрипнул зубами воин, принимая из рук Саманы кувшин вина. – И не только нашим малым вольностям, но и нам всем. Думаю, что гвардейцы иши, которые вышли из нашего клана, тоже мертвы. Как мертв и весь Харкис.

– Но как это случилось? – не понял Курант. – Мне всегда казалось, что славные ворота Харкиса устояли бы и перед слугами Пустоты. Можно было бы дать им отпор, а уж после уйти в горы, за горы, за Хапу, куда угодно!

– Воины иши пришли вместе со смотрителем, – опустил голову воин. – Ты знаешь закон, Курант. Если не открыть ворота смотрителю, может наступить новая Пагуба. Для всего Текана. Лучше открыть смотрителю, чем увидеть под стенами города проклятое воинство. Хотя теперь-то уж… Но и ворота Харкиса считались крепкими только потому, что никто не испытывал их прочность. И слуги Пустоты в том числе, да хранит их она за своими багровыми стенами.

Воин передал кувшин ближайшему всаднику и отер губы рукавом.

– Три дня назад старший смотритель Текана вошел в город с отрядом стражи, – начал он короткий рассказ. – Наш урай вышел навстречу ему с обнаженной головой, как требует закон. Но смотритель не стал говорить с ним. Он поднял руку, и стражники расстреляли урая вместе с его свитой. Те, кто выжил после первого залпа, обнажили мечи, но в ворота уже входили новые отряды стражи. Они убивали всех. Да, мы сражались! Но на каждого нашего воина приходилось трое стражников властителя. И половина из них была с ружьями! Мы положили на улицах Харкиса не менее тысячи гвардейцев иши, но нас было слишком мало. И теперь не осталось никого. Ни мужчин, ни женщин, ни детей… Почти никого.

– Как в Араи, – пробормотал Курант.

– Не понял, – обернулся двинувшийся уже к коню воин.

– Его теперь называют проклятым городом, – сказал старик, теребя мочки ушей. – Много лет назад смотритель пришел туда якобы для того, чтобы покарать нечестивцев, которые придумали себе богов и начали им молиться. Но горожане убили смотрителя. И тогда началась последняя Пагуба. Для всего Текана. Она была длинной. Полгода слуги Пустоты увлажняли землю Салпы человеческой кровью. Кстати, ворота Араи не устояли против них. Но воины клана Крови сражались даже с посланниками Пустоты. Безуспешно, впрочем…

– Мы не придумывали себе богов, – горько заметил воин. – Мы не нарушали законов иши и не оскорбляли ни Пустоту, ни властителя. И были готовы выполнить любое требование смотрителя. Или почти любое. Ладно, что теперь… нам нужно спешить.

– Что же вы хотите найти там? – спросил Курант, махнув рукой за спину. – Перевал трудно пройти. Я едва успел перебраться на эту сторону. Сейчас наверху лед.

– Мы пройдем, – напряг скулы воин. – Наши кони устали, но на два десятка лиг их еще хватит. Мы ищем защиты у мудрецов Парнса. Говорят, даже иша склоняет голову перед их мудростью.

– Разве воин ищет защиты? – спросил Курант.

– Не для себя, – отрезал старшина.

– Вот как? – вытянул шею старик и снова замер, выставив ухо навстречу стихающему ветру. – Вы не успеете. Ведь вы спешите не просто так? Ваши преследователи уже близко. В полутора лигах. Я слышу их коней. Они стерегутся, идут медленно, но уверенно. И их кони свежи. Они будут здесь через четверть часа.

– Проклятье! – Воин оглянулся на спутников. – Ловчие иши. Я надеялся, что мы обогнали их на половину дня. Ты можешь их задержать, старик? Два года назад урай клана Сакува щедро вознаградил тебя за представление.

– Теперь я должен заплатить за его щедрость собственной жизнью? – помрачнел Курант. – И жизнью жены и двух пригретых мною сирот? Ты предлагаешь перегородить дорогу цирковым балаганом? Нет ли какой-то более посильной платы?

– Есть, – оживился воин и негромко свистнул. – Будь я болен до конца своих дней, есть.

К повозке подъехал один из всадников. Перед ним на лошади замерла маленькая фигура.

– Вот. – Воин подхватил здоровой рукой крохотного седока и поставил его перед повозкой. – Я хорошо помню твой балаган, Курант. Ты не только отлично фехтовал, не имея глаз. Ты еще показывал разные фокусы, к примеру, прятал человека в сундуке, да так, что сундук потом оказывался пустым. Спрячь этого малыша, он не заслуживает смерти.

– А вы пятеро заслуживаете? – сдвинул брови Курант.

– Открою тебе тайну. – Старшина понизил голос. – Это внук урая Сакува. Последний из гордого клана. Последний из клана Зрячих. Ему всего шесть лет. Его мать перед смертью приказала нам спасти мальчишку. Только поэтому я здесь, иначе бы я умер в своем городе!

– Но… – Старик нахмурился.

– Курант… – Самана стиснула мужа за локоть. – Он крохотный. Меньше Неги.

– Я слышал, что когда-то ты был воином, Курант? – с надеждой спросил старшина. – Бывших воинов не бывает. Да, воины не ищут защиты, но только воины могут защитить. Спасешь парня?

– Подожди, – раздраженно поднял руку Курант. – У нас еще есть несколько минут. Разве дочь вашего урая вышла замуж? Я ничего не слышал об этом.

– Этот ребенок рожден вне брака, – процедил сквозь зубы старшина, – но в нем все равно течет кровь рода Харти.

– Кто его отец? – недовольно обронил Курант, ощупывая сухими пальцами платок, которым было закутано лицо малыша.

– Тайна умерла вместе с матерью, – расправил плечи воин. – Запомни имя, балаганщик. Мальчика зовут Кир Харти. Он еще мал, но его духу могли бы позавидовать некоторые воины. Он был ранен, но не дал воли слезам. Ни одной жалобы мы не услышали от него за последние дни.

– Ладно. – Старик переплел пальцы, хрустнул суставами. – Самана, раздевай парня. Живо. Снимай с него все, и белье тоже. Старшина, ты не дойдешь до Парнса, но, если для тебя важно, чтобы мальчишка остался жив, бери его одежду и поторопись к дорожному алтарю. Он в трех лигах отсюда. Я чувствовал запах тления, мой приемыш бегал посмотреть, сказал, что на погребальном костре лежат двое путников – один из них ребенок лет семи. Пламя под несчастными было залито дождем. На дне пропасти ревет между острых камней речка, которую кличут Бешеной. Ты понимаешь, что нужно сделать, да простят меня мои предки?

– Поспешим! – крикнул воин, садясь в седло.

Через минуту последний воин из клана Сакува исчез за следующим поворотом дороги. Еще через десять минут двадцать пять ловчих иши, остановив повозку старого циркача, перетряхнули все сундуки и мешки, грубо облапали жену старика и малолетнюю девчонку, а затем продолжили преследование беглецов. Через час солнце все-таки выглянуло ненадолго, чтобы осветить холодные камни, и Харас завел повозку на крохотную площадку с мокрым кострищем, где высился древний, покрытый мхом и выбоинами оплот – невысокая, закругляющаяся куполом башня с ржавой, но все еще прочной железной дверью. Подросток начал распрягать лошадей, и почти сразу же далеко в горах прогремел ружейный залп. Харас нахмурился, Самана выпрямилась, оставив костер, Курант прижал к глазницам ладони, словно не хотел видеть то, чего не мог увидеть и так, потом вытащил из поясной сумки бронзовые часы, поднял крышку, коснулся пальцами стрелок. Но выстрелы отгремели, и снова наступила тишь. Лошади были согреты, напоены и накормлены, и в котелке на костре забулькала вода. Еще через час десять потрепанных ловчих, десять лучших воинов иши, уцелевших из отправленных в погоню за беглецами двадцати пяти, снова остановились у повозки, чтобы еще раз перетряхнуть мешки и сундуки старика Куранта, а затем отправились вниз на равнину, предварительно прибрав найденные монеты, опрокинув котелок и порубив клинками яркие костюмы и маски, разбив кувшины и проткнув меха. Только после того, как затих стук копыт их лошадей, старик поднял крышку не самого большого сундука, вытащил какое-то тряпье и сдвинул в сторону фальшивое дно. Мальчишка лежал в той же позе, в какой его и положили в укрытие. Он и в самом деле не проронил ни звука.

– Иди ко мне, сынок, – взяла его на руки Самана.

– Я смогу с ним поиграть? – пискнула крохотная узкоглазая девчушка.

– Подожди, Нега, – осадила малышку Самана. – Ему еще надо и облегчиться, и поесть, и попить, и помыться. К тому же у него рассечена голова, плечо и грудь напротив сердца. Хвала Пустоте, заражения вроде бы нет. Но полечить парня придется. Осталось только отыскать воду. Да и одежду надо подобрать, что-то из того, что стало мало Харасу и все еще велико тебе. Да зачинить… – Она вздохнула. – Или ты хочешь, чтобы он так и ходил завернутым в твое одеяло? Ты бы не глазела на мальчишку, а вытряхнула ковры и одеяла. Чтоб этим мерзавцам стало пустее пустого. Столько пришлось рассыпать вонючей травы, чтобы перебить им нюх да уменьшить похоть.