Текст книги ""Фантастика 2024-130". Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Сергей Малицкий

– Можно, – успокоил ее Кай и добавил, стирая с лица капли дождя: – Только не нужно. Что так дымит-то? Никогда так в Ламене не было. Дышать нечем.

– Пласты угля загорелись в старых шахтах, – объяснила Каттими. – Пытались тушить, а они все сильнее. Тут горняки говорят, что не было такого никогда, многие уже отправили семьи кто в Хурнай, кто в Ак, кто в деревни южнее выбрался. Но если хотя бы половина шахт займется, так все из города побегут. Сами о том и говорят. Хотя чудно это все.

– Чего же чудного? – не понял Кай.

– Шахты выработаны, – объяснила Каттими. – Горняки говорят, что и гореть там нечему. И дым какой-то… не угольный. Вдобавок мерзость какая-то кишеть стала под землей. Уже и спускаться боятся. И ей, этой мерзости, словно огонь и дым не вредят. К тому же рог звучит за крепостной стеной, каждую ночь звучит.

Дом старухи-лекарки находился в стороне от реки, ближе к восточным воротам города. Узкая улочка петляла между деревянными, покосившимися домами, и, если бы не башни замка, высившиеся невдалеке, ее можно было бы принять за единственную улочку в нищей ламенской деревне. Но Кай, который останавливался отдышаться каждую сотню шагов, Ламен знал неплохо.

– Вот, – протянула вперед руку Каттими. – Эти кривые ворота.

– Не маши руками и не кричи, – понизил голос Кай. – Иди рядом, пока не скажу – не останавливайся.

– Что так? – тут же понизила голос Каттими.

– Неладное что-то, – буркнул Кай. – Не сбавляй шага.

Из-за покосившихся, потемневших от времени ворот пахло смертью. Краем глаза охотник разглядел в щель между створками блеснувшие шлемы ламенской стражи, проковылял мимо и через пару домов пересек грязную, покрытую лужами площадь и свернул в лавку мясника. Рукастый широкоплечий ламенец радостно поприветствовал нежданных покупателей, затем сокрушенно заохал, открыл ларь и с извинениями, как сам сказал, за непосильную цену отрубил край одинокого копченого окорока. Однако, разглядев Каттими, улыбку на лице изобразил искреннюю.

– Держись этого парня, девка. Вижу его пару раз в год, а то и реже, врет он, наверное, что специально за моими вкусностями едет в Ламен то из Хурная, то из Ака, но ведь приезжает же! Сейчас, правда, время тяжелое. Неладное творится за угольным валом. Страшное. К тому же дым этот поганый. Да и голодно. Не то что крестьяне провизию не везут, а говорят, что и нет их самих уже больше. Наш урай всю гвардию поднял, на стены выставил, ждет чего-то. А вы прошли, выходит? Ну зеленоглазый-то такой, да. Ему что Пагуба, что дружеская пирушка. Я всегда его пытал, когда ж он жену себе отыщет? Так всегда одно мне молвил: не могу, мол, отыскать такую, чтобы на сердце легла. И вот первый раз он у меня не один. Наверное, долго выбирал. И как на мой взгляд, так выбрал лучшую!

– Чем дышит Ламен, приятель? – отвлек внимание мясника Кай.

– Что тебе сказать, – почесал затылок тот. – Понятно, что не дышит, а кашляет, но, надеюсь, дым развеется. Бывали времена и получше, но и похуже случались. Разгребемся постепенно. Пока южные шахты в пустую породу не упрутся, будем жить. Придут караваны хоть с Хурная, хоть с Ака, хоть с Зены. Будет еда. Да и деревни основные не на пустошах, а южнее Ламена по левому берегу. Так что пока и на муке перебьемся. Да и ореховое масло есть. Наш урай с кетским хоть и на ножах, не признает равным себе бывшего изготовителя горящего пойла, а все одно торговлю блюдет – в Кету отправляет уголь да металл, оттуда получает орех, масло, серебро да шерсть. Никуда мы друг от друга не денемся. Давно, правда, вестей нет из Кеты…

– А в городе что? – не отставал от мясника Кай.

– В городе… – Мясник снова потянулся к затылку, помрачнел. – Так вроде ничего. Но вот тут одно дело. Нынче с утра открылось. Тут недалеко старушка одна жила, промышляла знахарством. С дочкой, которая сама уж от времени мхом поросла. Так вот убили их.

– Убили? – сокрушенно покачал головой Кай.

– Убили и покалечили, – кивнул мясник. – Говорят, что лица порезали. Вот так. – Ламенец взял топор и черканул по просыпанной солью колоде. – Крест-накрест.

Каттими ойкнула, Кай стиснул зубы.

– Не, парень, – зло махнул рукой мясник, – это не под твой меч. Ты ж против пакости пустотной промышляешь, а это дело обычной пакости, людской. Одно непонятно – зачем? Не было ничего у этих бабок, ни гроша. Снадобья кое-какие варили, разве этим проживешь? Говорят, что девка какая-то заходила к бабкам на днях. Ищут ее теперь. Вот ведь как бывает. Кому они мешали?

– А кому мешал Текан, что Пагубой его охаживает? – ответил вопросом Кай. – Ладно, приятель. Спасибо за мясо, но время сейчас не для яств. Пойдем мы.

Родственники Паххаша, некогда одного из лучших воинов ламенской дружины, жили не слишком далеко от постоялого двора, где Каттими сняла каморку, но Кай розыск решил остановить, приказал девчонке спрятать волосы под его колпак да утянуть грудь, чтобы не лепились к ней взгляды каждого зеваки. Пока девчонка прятала под тканью в ближайшей подворотне разгоревшийся румянец и пыхтела над умалением девичьих прелестей, Кай расспросил ее, как лучше проникнуть в оставленную каморку да как забрать лошадей.

– Если бы не ружье, и лошадей бы бросил, – с тревогой проговорил он, прикрывая лицо от дыма тряпицей. – Спешить нам надо. Времечко уходит.

– Ничего. – Каттими смущенно вздохнула, запахивая куртку. – Через конюшню и пройдем. Конюх – мальчишка безусый, глаз с меня не сводил, выручит.

– Вот ведь, – покачал головой Кай. – А ведь есть от тебя польза, есть.

– Куда мы теперь? – прошептала Каттими через полчаса уже в каморке, цепляя на пояс меч.

По словам конюха, пяток стражников сидели у входа во двор и смотрели во все глаза. Да и каморка явно была обыскана. К счастью, поднять половицу да заглянуть в конюшню искатели не догадались.

– На тот берег, – буркнул Кай, проверяя ружье и проклиная про себя собственную слабость. – А там посмотрим. Теперь, главное, быстрее город покинуть. Если выберемся к парому, все обойдется. По времени все точно выходит. Только головой зря не крути. Думаю, что и родные Паххаша, да и соседка, у которой ты справлялась, мертвы. Со вчерашнего дня мертвы или с утра – неважно. Что касается Пахвара… Если он и есть тот самый рыжий, что подпалины в лесу устраивал, да воспитанницу Халаны в Кете убил, то мне с ним сейчас не совладать.

– Подожди. – Каттими замерла. – Но если все это… ну то, что с женщинами… если это тот самый тринадцатый клан, то почему я жива? Я же тоже все знаю! Да и ты! Я почти две недели по городу ходила. Одна всюду ходила! Да и Васу с Мити я провожала до ворот… Они были обычными…

– Ты это у меня спрашиваешь? – поинтересовался Кай. – Я бы ответил, если бы знал. Поспеши. Времени у нас мало. Паром отходит нечасто, хотя главное, чтобы он на этом берегу был. Но, на будущее, ходи, да оглядывайся. А лучше вовсе не отходи от меня никуда.

Каттими восприняла слова Кая за чистую монету. Правила лошадь так, что та чуть не тыкалась мордой в круп подружки, а после того как пришлось разминуться с повозкой, которой управлял ветеран ламенской гвардии, побледнела и осунулась. Кай все понял сразу. Из-под холстины торчало лицо горожанки с расчерченным крестом лбом.

– Соседка, – упавшим голосом вымолвила она Каю через пару домов.

– Держись, – оглянулся на девчонку Кай. – Не дергайся, не торопись. Тебя у этой соседки видели?

– Где меня только не видели, – прошептала Каттими. – Народу на площади было много. Да и как ты хотел? Спрашивать, а самой за углом стоять?

– Не знаю, – оборвал девчонку Кай. – Думать будем потом. И о Пахваре, и о Паххаше, и о Васе, и о Мити. Сейчас уходить надо. За реку уходить. Там оторвемся, а здесь нам удачи не будет.

– А где нам будет удача? – вовсе упавшим голосом прошептала Каттими.

– Вот уж не знаю, – рассмеялся Кай и пришпорил коня.

Паром оказался на этом берегу реки. Вода в реке уже поднялась, но до прежних берегов Эрха пока не добралась, и, чтобы завести коней на мокрый дощатый настил, Каю и Каттими пришлось преодолеть шагов тридцать по вязкому илу. На пароме кроме них оказались только двое работников в потрепанных плащах, прятавшихся в капюшонах от дождя, и худой старик – хозяин неказистого сооружения. Старик, явно нервничая, стребовал с путников монету и махнул рукой работникам. Те сначала оттолкнули паром шестами от берега, потом ухватились за канат и понемногу потянули сооружение прочь от берега. На дальней стороне у деревянной сторожки стояли телега с возницей и несколько пеших путников. Над водой стелился дым. Городской берег сквозил пустотой, будто кто-то приказал убраться и рыбакам, и женщинам со стиркой, и ребятишкам, промышляющим между лодок, сараев и развешанных на кольях сетей. Уж не дождь ли? Так ведь не он затушил исходящие дымом пятна прогоревших костров у пристани, странные черные полосы, словно растаскивал кто-то огонь по сырой траве. Да что там мог быть за дым от кострищ, если весь город затянут дымом подземным?

– Стой, – раздалось с берега. – Стой, зараза!

Дозорный отряд в дюжину всадников скатывался между сараев к пристани.

– Стой! – затряс похожим на котелок шлемом ламенский старшина. – Паромщик! А ну назад!

– Даже и не думай, старик. – Кай с усилием выдернул из ножен черный меч. – На тот берег правь. По-другому никак не получится.

– И не думаю! – пролепетал дрожащим голосом старик. – Уж не знаю, что ты натворил, но не думаю. И чего тут думать, сейчас они за канат нас потянут обратно. А не вытянут, на лодки сядут, так и на середине реки догонят! Я вижу, что ружье у тебя, так ты бы не доставал его, не поможет тут твое ружье. Вот, уж и потянули.

– А вот это поможет? А ну-ка, приятели! – Кай махнул рукой работникам и взмахнул мечом. – А мы вот так.

Клинок рассек сразу оба каната, с берега донесся крик ярости и разочарования.

– А ну-ка, старик, – устало вымолвил Кай, вглядываясь в оставшийся в полутора сотнях шагов берег. – Прихватывай концы, пока не снесло нас. Я на долгое плавание не настроен. Сейчас прибьет к берегу, разве чуть ниже по течению, все одно прибьет. Ничего, тут склон пологий. И мы уйдем. А сядут в лодки, придется продырявить борта. Убивать не буду никого. Главное, чтобы все были живы.

– А вот это вряд ли, – внезапно услышал он веселый голос.

Обернулся и замер. Один из работников, который, скорее всего, и был источником ужаса старика-паромщика, скинул с головы колпак. Пригладил крепкими руками рыжую шевелюру, растянул в улыбке веснушчатые щеки, спрятал бездну в глазах в пучке веселых морщин и резко растопырил пальцы. И вслед за этим побелел и затрясся старик, а с берега донеслись вопли ужаса и боли. С трудом переступая на негнущихся ногах, Кай оглянулся. Люди и лошади, оставшиеся на берегу, обратились в факелы.

– Лучше страшная смерть, чем страшная жизнь, – рассмеялся рыжий. – Вот почти и берег. Смерть всегда короче жизни. Да не тверди скулы, сосунок. Поймешь когда-нибудь. Сейчас мы заберем с приятелем твоих лошадей и уйдем. А вы возьмете да хоть вон ту телегу. Не бойся, погоня не последует. Через несколько минут стараниями Пустоты Эрха надолго перестанет быть судоходной. По сердечным соображениям, по сердечным. А пока мы лучше распрощаемся. Может, мне и придется когда-то одарить тебя силой огня, сын Эшар, но не теперь. Докажи сначала, что ты чего-то стоишь. Я и так достаточно для тебя сделал. Да и не верю, что ты переможешь Хару. И не только его.

– Пахвар! – прошипела за спиной Кая Каттими.

– Агнис, – твердо вымолвил Кай.

– Пепел Агниса, – стер с лица улыбку рыжий. – Но горячий пепел. Все еще горячий. Не так ли, Ваштай?

Паром медленно развернулся и тяжело сел на мель у самого берега. Рыжий оглянулся, шагнул ко второму работнику, который присел, согнулся над досками, и вдруг заорал во всю глотку:

– Ваштай! Акский мерзавец!

Пламя словно соткалось из воздуха. Слетелось искрами со всех сторон и облепило фигуру рыжего сияющим коконом. Вспыхнуло, заставив зажмурить глаза, обратило Пахвара-Агниса в уголь и вслед за этим рассыпало пеплом. А второй, тот, которого рыжий назвал Ваштаем, изогнулся, поблек, обратился завитком мглистого тумана, шагнул за борт, тут же мелькнул на берегу, у сторожки, оседлал лошадь и погнал ее по пустынному тракту на юг, оставив и телегу, и возницу за спиною, словно срезал оглобли.

– Сохрани меня Пустота от напасти и колдовства, – запричитал старик, бухнувшись на колени. – Забыли порядки, забыли! Смотрителей на вас нет! Оттого и мерзость повсюду, что порядка нет!

– Что дальше? – коснулась ладонью плеча Кая Каттими.

– Дальше? – Кай прислушался к какому-то шуму и, морщась от боли в ноге, рванулся туда, где мгновение назад корчился над досками Ваштай, упал на колено, выдернул из сумы платок, подобрал капли крови, растоптал отпечаток глинки и побежал назад, потащил лошадь к берегу, подхватил старика за шиворот. – Быстро! Быстро! Уходим! Потом будешь смотрителей призывать да Пустоту упрашивать! Сейчас она сама в гости к тебе явится! Каттими! Не отставай!

Трое вымазанных в иле измученных человек и две не менее измученные лошади едва успели выбраться на не слишком высокий, в десяток локтей, берег. Почти сразу река словно замерла, затаила дыхание, а потом зашуршала, зашумела, заревела, пошла стеной, наполняя русло вровень с берегом, перехлестнула, заставив беглецов бежать дальше, на пригорок, сорвала с места паром, сторожку, собрала в охапку сараи, сети, лодки на другом берегу и добавила все это в то, что уже несла на своих плечах, – доски, деревья, бочки, лодки и трупы лошадей, коров, овец, собак и людей, людей, людей. Изуродованные, вспухшие, размякшие – они неслись к морю Ватар десятками, сотнями, тысячами.

– Кета проплывает мимо нас, – прохрипел Кай вытаращившему глаза старику. – Кета! Нет больше Кеты.

– И Ламена тоже не будет, – протянула руку вперед Каттими.

Город, омытый мертвой рекой, продолжал погружаться в дым. Уже нельзя было разглядеть не только замковых башен, но и даже приречных улиц.

– Сынов моих сжег чародей! Сынов сжег! – вдруг снова принялся кричать старик. – Стражников ламенских и сынов!

Кай закрыл глаза. Дождь не прекращался. Под веками мелькали темные круги и пятна. Жажда ушла, но, расставаясь, обожгла охотника изнутри. Хотелось глотнуть горячего вина с медом, лечь в постель и забыться. Перестать быть горячим пеплом. Но черноты в крови больше не было. Все выжег огонь Агниса. Вчистую. Остались только раны и безмерная усталость.

«Значит, не хотел одарить меня силой огня? – подумал Кай. – А что, найдется такой, кто одарит меня хоть чем-то по своей воле?»

– Что дальше? – размазала грязной ладонью ил по лицу Каттими. – Куда мы пойдем, в Ак?

– В Туварсу, – проговорил Кай. – Я вспомнил важное. Она сказала мне, что я должен найти каждого. Кикла сказала мне в Кете, что я должен найти каждого. Следующей будет Сурна.

Он оглянулся на причитающего, тыкающегося головой в землю старика.

– Отец! Можешь сказать страже Ламена, что их братьев и твоих сыновей сжег ваш собственный сиун. Ведь вы все принадлежите клану Огня – клану Агниса. Так вот, сам Агнис и сотворил то самое с твоими детьми. Но ничего. На ближайшие лет пятнадцать вы от него избавлены. Конечно, если ты слышишь меня. И если хоть кто-то останется в Ламене.

– Он ничего не понял, – прошептала Каттими и торопливо добавила: – Я тоже.

Глава 11
Крылья в небе

Семь с половиной сотен лиг отделяло Туварсу от Ламена. И не простых лиг. Половина пути – сухие степи с редкими колодцами и пересыхающими летом ручьями; полдня идти от постоялого двора до постоялого двора. Почти вся вторая половина – холмы и распадки, луга и лощины, редкие рощи, но деревенька на деревеньке. А уж последняя сотня перед Туварсой – густые южные леса, в которых деревни еще встречались, но заглядывать туда путники не рисковали. Ушлый народец оседал в этих лесах, да и мерзости в них было предостаточно, и не только пустотной, но и исконной. Поэтому караваны и путники шли обычно до развилки тракта на Ак и Туварсу, а там уж пробивались на юг к морю. Вдоль моря путь был с оплотами и сигнальными вышками. Хоженым и безопасным. Конечно, не во время Пагубы.

Кай ушел с тракта почти сразу. На первом же солончаке свернул к западу и повел крохотный отряд из двух человек в сторону Сакхара – города клана Смерти, понемногу забирая к югу. Через нехоженую степь, без постоялых дворов и колодцев. Солончаками да такырами. Вел, останавливался, оборачивался и слушал, слушал степь, а потом правил коня все дальше и дальше в безлюдную сторону между трактом на Сакхар и дорогой к самому краю Текана. Конечно, не через жару и жажду, а сквозь дожди и заморозки, которые все никак не могли прибить степную пыль, но путь все равно выходил нелегким. Лошади с трудом находили, где урвать клок подмороженной травы, если бы не запас зерна – недолго бы продлился путь, чего уж там говорить о собственных животах. Но как раз в нелегкой дороге и проявилось вольное прошлое Каттими. В мерзлой или сырой степи она не только за сто шагов чуяла чистый ручеек или родник, но и ни одного дня не оставила себя и Кая без свежей птицы или разжиревшего под зиму сурка. Из лука била без промаха. К счастью, пустотников почти не попадалось. Наземной мерзости в степи ловить было нечего, а летуны мелькали или где-то высоко, или у горизонта. Но осторожности безлюдье и беззверье не отменяло – спали Кай и Каттими в очередь, костра ночами не палили. Каттими сплетала насторожь, сворачивалась клубком, норовила прижаться спиной к спутнику, а когда приходило время отдыхать ему самому, Кай всякий раз собирался закрыть глаза и неспешно обдумать, куда несет его ветер судьбы, но словно падал в темную пропасть.

В одну из ночей темная пропасть вдруг обрела силуэт и взгляд. Сначала Каю показалось, что языки пламени, пробивающиеся сквозь тучи, моргнули. Затем они моргнули еще раз. А потом черная тень пронеслась над самым становищем путников. Заставила шарахнуться в сторону лошадей, раздула угли в затушенном костре, облила ужасом мерзлую траву. Каттими, которая сидела дозорной, побежала за лошадьми, успокоила их, стреножила, а потом упала и начала стонать, словно билась в родовых схватках. И Кай видел, почему это произошло. Вся насторожь, что девчонка раскинула над становищем, была сдернута с него одним взмахом крыла. И не просто сдернута, а вырвана с кровью. Из пальцев, которыми девчонка сплетала заклинание, из ее глаз, которыми та старалась проглядывать тьму, из ушей, которыми слушала. Нет, ни на пальцах, ни на глазах, ни в ушах ее не образовалось кровавых ран, но боль она испытала самую настоящую.

Кай поднялся, с трудом сдерживая дрожь в коленях, подошел к девчонке, укутал ее в одеяло, сел у нее за спиной, подтянул к себе, прижал, положил руки ей на виски и стал делать то, чему учил его отец в одну из двух недолгих встреч. Правда, Сакува объяснял зеленоглазому и «зеленому» мальчишке, как нужно управляться с магией перемены внешности. Он говорил тогда: «У тебя тоже может получиться. Но начать нужно с малого. Сделай так, чтобы не был виден твой мизинец на левой руке. Сможешь, значит, доберешься и до лица. Да будь осторожен, если станешь пыхтеть и краснеть, мизинец, может быть, и исчезнет, зато ты сам превратишься в ярмарочного шута». Сейчас Кай не боялся превратиться в ярмарочного шута. И не хотел, чтобы его мизинец стал невидим. Он хотел, чтобы Каттими перестала чувствовать боль. Чтобы ее сердце билось ровно. Чтобы сила возвращалась в ее уставшее тело. Чтобы ей стало тепло. Он отдавал ей все, что еще оставалось в нем самом. И когда отдал все, когда она наконец уснула, а для него багровое небо закружилось, обратилось в ярмарочную карусель, стиснул кулаки и зубы. Осторожно положил Каттими, сунув ей под спину собственную куртку, с трудом поднялся, сбросил пояс с мечом и начал те самые упражнения, которым учил его приемный отец Курант и без которых не обходится ни один цирковой артист, каким бы ни был он усталым и как бы ни хотелось ему лечь и забыться. Через полчаса его пробил пот, еще через полчаса он понял, что не сможет без особого усилия даже поднять веки. А еще через полчаса он был смертельно уставшим, вымотанным, изможденным, замученным, но тем самым Каем, зеленоглазым охотником, Весельчаком, Киром Харти, Луккаем, Луком, везунчиком и неизвестно еще кем, которым его знали во многих деревнях и поселках Текана.

Утром Кай проснулся от испуганного прикосновения пальцев Каттими. Судя по лицу девчонки, она не исключала, что ее спутник находится при последнем издыхании.

– Ничего, – прошептал он чуть слышно, чтобы не расходовать остаток сил, который не слишком возрос за ночь. – Я жив. Все хорошо.

– Что ты сделал вчера со мной? – удивилась Каттими. – Мне было очень плохо, а потом показалось, что я дома, что сижу в бадье с горячей водой и что после нее меня ждет теплая постель. Ты знаешь, постели, конечно, никакой не было, но я проснулась с ощущением, что она была.

– Вот хорошо, – постарался быть бодрым Кай. – Я смотрю, ты уже и завтрак сделала? Тогда чуть позже мы перекусим и отправимся в ближайшую лощину, где еще поспим. Дальше будем передвигаться только ночью. Та мерзость, что пролетела над нами, мне совсем не понравилась. Ничего, кроме лютой ненависти, с ее стороны я не почувствовал. Конечно, раз она нашла нас ночью, она попытается не упускать нас из вида и впредь, но если мы будем двигаться по степи днем, то слишком облегчим ее поиски. А днем будем прятаться. К тому же ты научишь меня плести насторожи.

– Что это было? – прошептала Каттими, как будто напугавшая ее мерзость была рядом.

– Думаю, что пустотник, – вздохнул Кай и с трудом сел. – Но большой пустотник. И не только с крыльями, но и с головой. Чтобы так ненавидеть, голова должна быть большой.

– Разве ненавидят головой? – удивилась Каттими.

– Всем телом, – рассмеялся Кай и стал расстегивать рубаху.

– Чем ты собираешься заняться до завтрака? – насторожилась Каттими.

– Упражнениями, – ответил Кай и добавил, порадовавшись взгляду спутницы, который напоминал взгляд выпавшего из дупла ясным днем молодого филина: – Да, надо бы вернуть себе былую форму. А то ведь разыщешь себе кого-нибудь поздоровее, побыстрее, половчее, поудачливее.

– А такие разве бывают? – расплылась в улыбке девчонка.

Через полторы недели, когда небо приблизилось, стало багровей обычного и на горизонте даже в ночи стали проступать пики окраинных гор, в которые обращался исход Западных Ребер, Кай уже почти пришел в себя. Слабость еще владела им, но открывшиеся раны вновь затянулись, и внутри изможденного тела обнаружился зверский аппетит. Утолять его, к сожалению, приходилось только дичью да редкими луковицами степного тюльпана, сушеная ягода кончилась в первые дни. Зато улучшилось настроение у Каттими, которая не только обучила Кая всем, или почти всем, возможным насторожам, но и почерпнула у него неизвестное ей умение заговаривать хвою, песок, пепел, все, что можно собрать в кисет, а потом рассыпать за собой, чтобы чувствовать каждого, идущего по твоему следу. Волосы ее чуть-чуть отросли, опустились уже ниже ушей, что позволило девчонке завязать крохотный хвостик на макушке и под его неспешное покачивание то щебетать всякие глупости, то даже напевать какие-то песни. Кай по-доброму посмеивался ее гримасам, а Каттими никак не могла понять, почему он смеется, пока не поняла, что охотник неплохо видит в темноте, и всерьез обиделась, вспомнив, что переодевалась она время от времени, предполагая совсем обратное. Обида, конечно, была мимолетной, а дорога длинной и требовала развлечений. В конце концов Кай предложил девчонке обучать его языку малла. Выяснилось, что язык малла она толком не знает, так, помнит не более сотни слов, точно так же, как и слов кусатара и лами. Зато на языке лапани, таинственных обитателей Холодных песков, чьи старейшины заправляли в недоступной для посторонних крепости Гима, Каттими лопотала довольно сносно, чем и заняла Кая на несколько дней. Впрочем, он все чаще погружался в мучительные размышления, отчего морщины на его лбу почти скрывали давний шрам, а зеленые глаза и в самом деле были близки к тому, чтобы изменить цвет. Иногда ему чудился далекий отзвук рога или стук копыт, он поднимал руку, и Каттими умолкала, но пока что все тревоги были напрасными. Вдобавок больше не появлялся и ночной летун.

– Его не будет больше, – наконец решил Кай. – Он понял, куда мы идем, и будет ждать нас там. Конечно, если мы ему нужны. Но это вовсе не отменяет осторожности. Ничего, пока что можно еще болтать и петь.

Каттими пришлось замолчать в тот день, когда зубцы гор стали отчетливыми, а утренняя степь взбугрилась холмами, которые чем дальше, тем гуще курчавились лесом.

– Дальше ни звука, – предупредил Кай и направил лошадь к зеленой кромке, которой словно и близящаяся зима была не зима.

– Через лес пойдем? – тревожно прошептала Каттими, на что Кай подозвал ее к себе, наклонился и, щекоча губами ухо, прошелестел:

– Хочешь быть незамеченной – не будь заметной.

– Кто это сказал? – понизила голос Каттими.

– Тебе я. – Кай вдохнул, смакуя девичий запах, затем добавил: – Мне мой отец. Приемный отец.

Он на мгновение закрыл глаза, представил, каково когда-то было его приемному отцу топтать дороги Текана, не имея глаз, и постарался почувствовать, «разглядеть» лес. Опасность была, но не только в лесу. Она стыла в земле, неслась над землей с ветром, багровела небесами, блекла тусклым пятном солнца. Она была всюду и нисколько не сгущалась впереди. Это и успокаивало и тревожило одновременно.

– Вперед, – негромко вымолвил Кай и снова тронул лошадь. – Думаю, отложим привал до вечера. По лесу сможем идти и днем. Но ты можешь спать в седле. Только не вздумай храпеть.

– Когда я храпела? – возмутилась Каттими.

Лес удивил теплом. Только что холодный сырой ветер пронизывал тела путников до костей, и вот – ветер утих, висевшая в воздухе сырость развеялась, а хрустящие под копытами лошадей золотые листья словно наполнили лесные своды светом. Где-то высоко, среди прозрачных ветвей, зашуршали крылья, донесся птичий щебет, и стало еще светлее. Но не от птичьих трелей. Кай обернулся и увидел на лице Каттими улыбку. Улыбнулся сам, понял, что болезнь и в самом деле отступила, и махнул спутнице рукой – медлить не следовало. Сама Туварса, как и изрядная часть берега, укрываясь за невысокой грядой гор, почти не знала снежной зимы, но даже и этот чудесный лес должен был в скором времени заснуть, погребенный под снегом.

Путь через лес занял еще неделю. В конце ее Кай вывел отряд на едва приметный тракт, что петлял вдоль подмывающей корни гор речки Туварсинки, которая брала исток из-под самого Сакхара, но трактиров на этом пути не оказалось, а ни в одной из деревень кров найти так и не удалось. Все селения окружали свежесрубленные, обложенные камнем частоколы, на вышках тянули тетивы молодые стрелки, у ворот щетинились копьями селяне постарше. Перекликнувшись с очередным дозором за сотню шагов, ближе его грозили утыкать стрелами, Кай хмуро отправил коня дальше по тракту.

– Чего они все боятся? – спросила Каттими. – Разоренных деревень мы не видели, да и за неделю пути через лес пустотных тварей не встретили ни одной? Понятно, что граница Текана близка, но мы же не похожи на приделанных?

– Не хотят рисковать, – буркнул Кай, который с трудом разобрал то, что прокричал ему на местном наречии последний дозорный. – Говорят, что и здесь приделанные другими стали. Пока он тебя за горло не схватит, и не поймешь, что приделанный. Оттого и спокойно стало в лесу и на дороге, что Пустота Текан под себя по-иному подгребает. Словно не поживиться хочет, а корни пустить. Теперь и кровь на воротах Туварсы не пускают путникам – без толку: обычная на простой взгляд у приделанных стала кровь, не отличишь.

– И как же они сберегаются? – удивилась Каттими.

– Говорит, что колдуны на воротах дозор несут, – ответил Кай. – В городе их вроде немало, но я куда ни тыкался – вместо истинного умения спесь и дешевые фокусы. Поверь бывшему циркачу, за все то время, что я топаю дорогами Салпы, тех, кто чего-то может, можно было счесть на пальцах рук. И ты в их числе, кстати. Но на самом деле раньше со всего Текана колдуны да ворожеи в Туварсу уходили. Потом, наверное, прятались по окраинным улочкам, раз уж я до них не добрался. Сурна – самый дальний клан, смотрители тут не лютовали никогда. Пустота смотрителям – тот же господин, а всякий из приклоненных хочет господину своему кланяться так, чтобы тот плетью его не достал. А край Текана у Туварсы немногим дальше, чем у Сакхара. Припекает, когда пламя близко. Так что есть колдуны в Туварсе, есть. Только даже они вроде бы не всякого приделанного могут разглядеть. Оттого и стражники повсюду, и селяне с копьями и луками. Не все гладко в Туварсе и окрестностях. Лютует кто-то ночами.

– А мы ночами будем сидеть в гостинице, – постаралась развеять тревогу Каттими. – А дела все днем переделаем. Кстати, какие у нас здесь дела? Надолго мы в Туварсу?

– А куда бы ты хотела попасть? – поинтересовался Кай, поглаживая чем-то встревоженную лошадь по холке.

– В Хурнай, – зажмурилась Каттими. – Говорят, что он самый теплый, самый добрый город Текана.

– Бывало и такое, – согласился Кай. – Как повезет, впрочем. А это тебе зачем?

Девчонка наклонилась, почти сползла с седла и сорвала с пожелтевшего придорожного куста сразу несколько плетей горного хмеля. Посыпались на покрытый мхом камень созревшие шишки, затрещали сминаемые ветви.

– Ты что? – удивилась Каттими. – Это же предзимний хмель! Если его как следует перемять пальцами да сплести из него обереги на горло да на запястье – никогда тебя приделанный не разглядит. Да и обычный колдун пройдет как мимо пустого места.

– Невидимой хочешь стать? – не понял Кай.

– Невидимой не удастся, а неслышимой хочется, – призналась девчонка. – Когда тати шли на наши деревни, они всегда вперед своих шаманов пускали. Да не для колдовства, а для улова. Колдун не только смотрит, слушает и нюхает, но и чует. Где скотина укрыта, где детишки малолетние припрятаны. А хмель предзимний чуйку начисто перебивает.

– Не поможет, – покачал головой Кай. – Как ни укрывайся одеялом, как ни оплетай себя насторожью, ни обвешивайся амулетами, а все одно – от того, кто приглядывается к тебе, не укроешься.

– Так о том и речь, – пожала плечами Каттими. – Главное, от пригляда уберечься, а не убережешься, значит, судьба у тебя такая. Берись за меч.

– Берись за меч, – пробормотал Кай и в который раз опустил ладонь на рукоять обрубка. Ничем она не отличалась на ощупь от рукояти обычного меча, тем более оплетенной кожаным ремешком. Даже холод, странный холод куда-то делся. А может, и не было ничего в обрубленном мече особенного? В конце концов, сон и был сном, да и по-любому, всякий, получив таким навершием в бедро, от боли согнулся бы? Думал об этом Кай и понимал, что уговаривает сам себя. Словно уснувшая змея болталась у него на бедре.