Текст книги ""Фантастика 2024-98". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Иван Шаман

Фрагмент 11

21

О том, как товарищ Сталин «решил своими силами» вопрос проживания будущих светил отечественной полупроводниковой электроники (а меньшего от них Демьянов и не собирался требовать), стало известно к концу апреля, когда сам он получил возможность прикрепить к парадной форме с погонами сразу две медали лауреата Сталинской премии. В этой истории Иосиф Виссарионович опять опередил сроки, введя данный отличительный знак награды. А майор госбезопасности Демьянов Николай Николаевич во второй раз удостоился чести стать лауреатом первой степени вместе с Олегом Владимировичем Лосевым «за разработку новых видов радиоэлектронных приборов». Первую степень получили и Наталья Геннадиевна Юрьева «за выдающийся вклад в развитие органической химии», и Павел Воронцов (вместе со Швецовым) «за разработку нового авиационного двигателя» (М-82). А вот Таубина с Бабуриным «обидели», дав «за разработку новых образцов автоматических артиллерийских орудий» (зенитный вариант МП-6 и АГ-ТБ) лишь вторую степень премии.

Но вернёмся к делам куйбышевским.

Через Лосева, регулярно мотающегося между своим НИИ (статус и полагающиеся при этом права с обязанностями всё-таки его «хозяйству» присвоили, и теперь Олег ещё и осваивал административные функции) и серийным заводом, Николай узнал о том, что строительство лабораторного корпуса завода, здания «техникума ФЗО» и молодёжного общежития при нём объявлены областной ударной комсомольской стройкой. А решение об их строительстве, принятое Совнаркомом, сразу же сняло все вопросы с выделением фондов. Пока же занятия шли в режиме вечерней школы в здании близлежащей городской школы. Причём, преподавателями по «спецдисциплинам» выступали парни и девчата, лишь немногим более старшие, чем студенты. Те самые, которые начинали экспериментировать с заводским браком в первой лаборатории.

Размеры премии в 1942 году существенно выросли. Первая степень теперь «стоила» 150 тысяч рублей, а вторая – 100 тысяч. Так что из доставшихся им с Олегом 75 тысяч каждому по 70 тысяч пошли в Фонд обороны. Оставшиеся деньги они потратили на родных: Лосев отдал матери, а Николай разделил между дочерью и сыном.

То, что у зятя появилась женщина, от опытного взгляда Анастасии Кирилловны не могло ускользнуть, но она делала вид, что ничего не происходит. Да и сам Демьянов старался, чтобы его, прямо скажем, нечастые (у службы много времени не урвёшь) посещения Галины не шли в ущерб общению с дочкой. Не остались эти визиты и без внимания «органов», продолжавших опекать носителя сверхважных государственных секретов. Придя к ней в один из вечеров (с таки расчётом, чтобы успеть после всего вернуться домой до начала комендантского часа), он, как и когда-то в квартире на Ордынке, обнаружил висящий в коридоре телефонный аппарат. А Толик Румянцев, отвечающий за безопасность Группы Уполномоченных ГКО, которому Николай попытался назвать номер, куда иногда можно звонить, если его нет ни на службе, ни дома, лишь отмахнулся: и без тебя, мол, знаю.

Наличие на груди любовника сразу двух медалей с профилем Сталина и лавровой ветвью просто поразило Галю. Премия вручалась всего второй год, и стать её лауреатом было даже сложнее, чем Героем Советского Союза.

– Мне почему-то сразу показалось, что ты не просто куратор новых образцов боевой техники, как ты представился нам со Львом тогда в Харькове.

– Когда кажется, следует креститься, – засмеявшись, чмокнул он в нос женщину, и чтобы перевести разговор на другую тему, потребовал. – Где тот тупой нож, на который ты жаловалась?

Шырыкал напильником по лезвию и посмеивался, насколько совпадает ситуация, описанная в песне его земляка Олега Митяева, больше, правда, известной по клипу Михаила Шуфутинского. Разумеется, в его прежней жизни известной.

Снова гость к моей соседке.

Дочка спит, торшер горит.

Радость на лице.

По стеклу скребутся ветки,

В рюмочки коньяк налит:

Со свиданьицем.

Вроде бы откуда

Новая посуда?

Но соседка этим гостем дорожит:

То поправит скатерть,

То вздохнёт некстати,

То смутится, что не острые ножи.

Он – мужчина разведённый,

И она разведена.

Что тут говорить…

Правит нами век казённый,

И не их это вина:

Некого винить.

Тот был – первый – гордым,

Правильным был, твёрдым.

Ну, да бог ему судья, да был бы жив.

Сквер листву меняет,

Дочка подрастает…

И пустяк, что не наточены ножи.

Пахнет наволочка снегом,

Где-то капает вода,

Плащ в углу висит.

На Москву упало небо

И зелёная звезда

Позднего такси.

Далеко до Сходни,

Не уйти сегодня.

Он бы мог совсем остаться да и жить.

Всё не так досадно,

Может, жили б складно…

Ах, дались мне эти чёртовы ножи!

Ах, как спится утром зимним!

На ветру фонарь скулит —

Жёлтая дыра.

Фонарю приснились ливни,

Вот теперь он и не спит,

Все скрипит:

Пора, пора, пора…

Свет сольётся в щёлку,

Дверь тихонько щёлкнет,

Лифт послушно отсчитает этажи…

Снег под утро ляжет,

И не плохо даже

То, что в доме не наточены ножи.

Отличий совсем немного: не разведены они с Галиной, а вдовцы. Дочка спит не здесь, а в квартире на Маросейке, тут же на памятном диване засыпает в одиночестве (чтобы его не отвлекали перешёптывания взрослых) Николай Львович Финберг. Зелёную звезду позднего такси сейчас в Москве не сыскать ни ночью, ни даже днём, а бежать Демьянову по ночному городу вовсе не до Сходни, намного ближе.

Так увлёкся вспоминанием текста песни, что даже начал негромко напевать. Красивая же песня! Да вот только никому не позволят включить её в концертный репертуар: по нынешним нравам – аморальщина непотребная, наносящая колоссальный вред пропаганде семьи – ячейки общества. Совсем не такие песни нужны советскому человеку во время страшной войны. То, что сейчас поют во фронтовой концертной бригаде ребята Аркаши Шварца, нужны.

Кстати… А ведь Клава, которую он перетащил в Москву ради того, чтобы «ввести в оборот» песни из будущего, должна уже родить. Или дохаживать последние денёчки беременности.

– Он бы мог совсем остаться да и жить…

Николай и не заметил за размышлениями, как Галя, проверявшая, уснул ли ребёнок, когда он выбирал между напильником и куском наждака, заведёнными кем-то из соседей, вернулась и встала в проёме кухонной двери.

Вот, значит, что тебя беспокоит, милая? Мог бы. Да вот только после такого шага придётся делать очень жестокий выбор: либо свесить на Анастасию Кирилловну вообще всё воспитание Валечки, уйдя к Галине, либо приведя ту в дом, взвалить на тёщу заботу ещё и о сыне совершенно неизвестного ей харьковского физика Льва Финберга. И это – даже не вспоминая о том, какие трудности могут возникнуть во взаимоотношениях между чужими друг другу женщинами, живущими под одной крышей. Как бы хорошо ни понимала тёща, что когда-нибудь Демьянову придётся жениться повторно, а всё равно такое станет для неё сильнейшим ударом. И наносить его человеку, подставившему ему плечо в трудную минуту, категорически не хочется.

– Мог бы. Но не сейчас.

Понимал, что обидит женщину, уже ставшую для него не чужой, но соврать ей в глаза не мог.

– Боишься ответственности за меня и чужого ребёнка? А что? Удобно: появился на пару часов раз в неделю, ножик, вон, поточил, и снова – вольный казак…

И глаза уже не покрасневшие от слов подслушанной песни, а налились слезами.

– Не боюсь. Да и разве он мне чужой? Счастье моё, ты, увидев только вот это, – коснулся он знаков Сталинской премии. – Поняла, что со мной всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Но на самом деле всё ещё намного, намного сложнее.

– Ты по-прежнему любишь жену?

– Люблю. И буду любить, даже если женюсь на тебе или, если ты этого не захочешь, на ком-то другом. Как ты любишь и будешь любить Льва. Это наш с тобой крест, который нам нельзя бросать.

В общем, сколько в ту ночь негорящий уличный фонарь ни скрипел, «пора, пора, пора», ни Николай, ни Галина к нему так и не прислушались.

22

– Ну, заходи, заходи, цыганка! – широко улыбаясь, протянул руку Эйтингон, тоже уже примеривший погоны майора госбезопасности.

– Опять будете просить что-нибудь новенькое для ОМСБОН? – крепко стиснув ладонь знаменитого диверсанта, улыбнулся в ответ Демьянов.

– Не буду. Делами бригад особого назначения теперь занимаются Орлов и Иванов. А я – постольку, поскольку, всего лишь в рамках обязанностей заместитель начальника Особой группы при НКВД. Тут ты, цыганка, не угадал. В отличие от красавицы-жены и вот этого, – тронул он пальцем погон с тремя большими звёздочками.

– И правильно. Я тоже несколько сменил направление деятельности, и теперь занимаюсь вооружениями в несколько ином амплуа.

– Знаю, знаю, – кивнул «Наумов».

За почти полгода пребывания в Стамбуле он загорел, и теперь, на фоне бледных москвичей, выглядел этаким знойным южанином.

Да, покушение на фон Паппена не удалось и на этот раз. Подробности того, как проходила операция, Демьянову были неизвестны, но, скорее всего, тоже была попытка взорвать германского посла. В другой истории наказания за провал операции Эйтингону удалось избежать лишь стараниями Судоплатова, доказавшего, что «предупреждение» подействовало, и фон Паппен резко снизил активность по втягиванию Турции в войну против СССР и зондажу возможности сепаратных переговоров с Британией.

– Дело к тебе следующее. Помнишь ту «попытку вербовки» тебя немецким дипломатом?

Как не помнить? Некто Шлоссер, помощник военного атташе германского посольства, вначале пытался выйти на Демьянова через его бывшую любовницу «Элизу» Могилевскую. Но после драки, устроенной «отвергнутым почитателем» Лизки Сашей Удовенко, ту выслали из столицы, а Шлоссеру пришлось искать другие выходы на заместителя начальника ОПБ-100. Подготовленная для Николая в Сталинграде «медовая ловушка» тоже сработала совсем не так, как планировал агент Шлоссера, но и этого хватило, чтобы «дипломат» попытался шантажировать тогда ещё капитана госбезопасности. Очень торопился, чтобы успеть получить хоть какую-то информацию о деятельности «НИИ ЧаВо». А чекисты разработали операцию, в результате которой тот был выслан из Советского Союза за деятельность, несовместимую со статусом дипломата. Ну, а Николай заработал несколько царапин на физиономии и пару весьма чувствительных ударов от членов группы задержания.

– Так вот, по нашим каналам стало известно, что интерес к твоей личности у немецкой разведки не угас. Они хоть и предполагают, что ты, попавшись при «передаче секретной информации», был казнён за предательство, но решили проверить это предположение. И среди прочих заданий своему агенту, работающему под нашим контролем, приказали собрать информацию об ОПБ-100 и его заместителе руководителя по фамилии Демьянов. И если этот агент может смело передавать немцам, что указанное Особое проектное бюро ликвидировано ещё в июне прошлого года, то с тобой всё намного сложнее: у нас нет уверенности в том, что сведения о тебе не будут перепроверены другими агентами. Да и подсовывать врагу откровенную «липу» нам нельзя: перед нами стоит задача добиться того, чтобы этому человеку верили безоговорочно.

Если бы оба майора госбезопасности ещё знали, каких трудностью стоило гауптштурмфюреру СС Курту Шлоссеру «пропихнуть» это задание для агента «Феникс»!

Всё началось с того, что к сотруднику VI Отдела РСХА, некогда работавшему в московском посольстве, обратились люди адмирала Канариса. С просьбой подтвердить или не подтвердить личность русского перебежчика, назвавшегося Александром Демьяновым, якобы представлявшим подпольную антисоветскую монархическую организацию «Престол». Перебежчик, переходя линию фронта, буквально чудом остался жив, поскольку вышел к немецким окопам по минному полю.

Разумеется, Курт, взглянув на фотографию длиннолицего молодого мужчины с модными тоненькими усиками и длинным тонким носом, вспомнил, что Демьянов попадал в поле его зрения, общаясь в кругах московской богемы. И даже рассматривался в качестве кандидата на вербовку, будучи потомком дворянского рода и бывшего казачьего атамана. Наслышан был Шлоссер и о человеке, которого тот назвал руководителем «Престола», Борисе Садовском, поэте «серебряного века», отличавшемся крайне антисоветскими взглядами. Чекисты не трогали Садовского лишь потому, что тот был инвалидом, не мог обходиться без посторонней помощи и, передвигаясь в инвалидной коляске, не покидал территории Донского монастыря, где жил в бывшей монашеской келье.

Фамилия перебежчика и заставила гауптштурмфюрера, поставив в известность Вальтера Шелленберга, обратиться к давнему знакомцу из военной разведки Вильгельму, по просьбе которого Шлоссер и сумел раскрыть строительство русскими завода по производству тяжёлой воды на Урале. Пожалуй, эта заслуга провалившегося шпиона и привела к тому, Вилли согласился помочь старому товарищу в деле выяснения текущего положения дел с Особым проектным бюро № 100. И, разумеется, разузнать судьбу однофамильца перебежчика, которого, по словам Вилли, Адмирал посчитал перспективным агентом для заброски в русский тыл. Разумеется, на условиях, что Курт, в обмен на эту информацию, будет делиться с «другом» сведениями по интересующим его вопросам, ставшим доступными ведомству Шелленберга.

С таким условием сделки оберштурмбанфюрер согласился. Тем более, дозировать информацию, которую станут «сливать» конкурентам, будет именно он. И явно лишь после того, как выцедит из неё то, что сначала пойдёт на стол Фюрера именно по линии его отдела.

– Понятно, – кивнул Николай и ляпнул. – Операция «Монастырь».

И по тому, как мгновенно напрягся Эйтингон, он понял, что ляпнул лишнее. Непозволительно лишнее.

– Что ты знаешь об этой операции? И откуда?

– Вы же, Леонид Александрович, сам назвали меня цыганкой. Нагадал, – попытался отшутиться Демьянов, но ставшие жёсткими глаза диверсанта показали, что шутка не прошла.

– Я спрашиваю тебя: откуда тебе стало известно это название? – зазвучала сталь в баритоне Эйтингона.

– Я не могу это сказать вам, товарищ майор госбезопасности. Если вы читали моё личное дело – а я не сомневаюсь в том, что читали – то вы должны помнить, что некоторые вопросы мне задавать не следует. И этот как раз относится к ним. Хотите узнать больше – обращайтесь к товарищу Меркулову или к наркому. Но я сомневаюсь, что они дадут вам такое разрешение. А вы – согласитесь с тем, чтобы быть допущенным к этой информации.

Следующий час Николай провёл «под присмотром» внутренней охраны. А когда взмыленный «Наумов» вернулся от начальства и махнул ему рукой «заходи», совершенно спокойно проследовал в кабинет.

– Вот тебе бумага, а вот пакет, в который запечатаешь написанное. Пиши всё, что ты помнишь об операции «Монастырь». Это приказ Меркулова.

– Он дал вам разрешение на доступ к этой информации?

– Нет, – недовольно мотнул головой Наум Исаакович. – Она пойдёт к наркому.

Знал Николай, с одной стороны, намного меньше, чем один из руководителей этой радиоигры, коим по возвращении из Турции стал «Наумов», а с другой – намного больше. По крайней мере, касающееся того, что должно произойти в будущем: стратегическая дезинформация через «Гейне» о направлении главного удара Красной Армии в разгар Сталинградской битвы, о награждении Александра Демьянова Железным Крестом, об операциях «Курьеры» и «Березино», являющихся продолжением «Монастыря». О десятках задержанных при помощи него немецких агентов, «выброшенных на ветер» деньгах, ресурсах и ложных диверсиях, о которых писали советские газеты, чтобы подтвердить информацию, пересылаемую немцам.

Откуда это было известно Николаю? Да просто не мог он не заинтересоваться легендой советской разведки, являющейся его однофамильцем. Увы, только однофамильцем.

– А когда мы вернёмся к вопросу интереса немцев к моей личности? – протягивая запечатанный пакет Эйтингону, спросил Демьянов.

– Позже вернёмся, – буркнул тот. – Не сахарный, не растаешь, если ещё раз придёшь ко мне по этой слякоти.

Фрагмент 12

23

Про слякоть Эйтингон не зря ввернул: к концу апреля остатки сгребённого дворниками в кучи снега, ещё не растаявшие за тёплые дни, теперь сочились ручейками, пополняемыми сыплющимся с неба дождём. Три дождливых дня, после которых выглянуло солнце, но сильно не потеплело: даже перед Первомаем столбик термометра так и не поднялся до 15 градусов.

Город оживал после необычайно холодной зимы и поздней весны. Несмотря на тревожные вести из Крыма, где при поддержке румынской 4-я армии армия Манштейна, оправившаяся после зимнего поражения и пополнившаяся, нанесла удар вдоль железной дороги на Симферополь в направлении селения Курман-Кемельчи, снова отбив Джанкой. Видимо, Гитлер не отказался от идеи захватить полуостров и главную базу Черноморского флота, и теперь один из главных идеологов Блицкрига начал новую попытку её воплощения.

Румыны, крепко измотанные во время боёв под Одессой и едва успевшие восполнить потери своей самой боеспособной армии, в этом прорыве не участвовали, держа фланги, а вот танковая дивизия, приданная Манштейну-Левински, сыграла решающую роль в охвате транспортного узла и окружении двух стрелковых дивизий, обороняющихся в Джанкое. Пожалуй, уже потерянных, если судить о том, что о тяжёлых кровопролитных боях в городе перестали упоминать в сводках Совинформбюро. Да и неясно было из них, где теперь находится линия фронта: всё ещё под Курман-Кемельчи, или уже откатилась к следующему крупному населённому пункту на пути к Симферополю, Биюк-Онлару.

После зимнего успеха все надеялись на скорую победу. На то, что Красная Армия, пополнившая потери, как только закончится весенняя распутица, возобновит победное шествие, изгоняя врага с советской земли. И Николаю, немного лучше других знающему, насколько ещё силён враг, не хотелось разочаровывать даже хороших знакомых, свято верящих в это. Он с тревогой ждал середины мая, когда в другой истории фашисты нанесли удар по Барвенковскому выступу.

Его опасение разделил и Константин Константинович Рокоссовский, находящийся в московском госпитале. Видимо, от судьбы не уйти, и он в первой декаде апреля тоже получил тяжёлое ранение. И тоже осколками снаряда, как и в другой истории. Правда, на этот раз позвоночник и печень не пострадали, и он отделался лишь пробитым лёгким, а второй осколок перебил лучевую кость руки.

Кто бы сомневался в том, что Анастасия Кирилловна стала одной из самых частых посетительниц выздоравливающего генерал-лейтенанта! Нет, никаких поползновений к тому, чтобы «отбить» его у жены, с которой была лично знакома, или у симпатичной миниатюрной военврача 2-го ранга Галины, явно пользующейся симпатией Константина Константиновича, Демьянов не заметил. Но это явное неравнодушие к кавалеру двух орденов Ленина и трёх орденов Красного Знамени позволило им заключить молчаливое соглашение: Николай «не замечает» её неравнодушия к Рокоссовскому, а тёща – участившихся поздних (или вообще утренних) возвращений от Гали Финберг.

Собственно, понять мать погибшей жены было можно: практически ровесница обходительного красавца-генерала, обожаемого многими советскими женщинами, сама ещё весьма привлекательна, в общем, «ягодка опять». И одинока много лет. При этом знающая, что супруга Константина Константиновича с дочерью – в эвакуации в Куйбышеве, он их не видел уже много месяцев…

Правда, психологически всё осложнялось предупреждением об интересе к Демьянову со стороны немецкой разведки. И если за то, что Абверу «скормят» через агента «Гейне», можно не волноваться (ОПБ-100 расформировано, явно «подставленный» Шлоссеру Демьянов даже получил очередное звание и теперь служит в другом учреждении, пусть и располагающемся в том же здании). Но ведь никто не гарантирует, что данную информацию начнут перепроверять другие агенты, знающие адрес квартиры, где он жил и живёт. А это – подставить под угрозу мести со стороны немцев самых близких Николаю людей.

Вопрос смены места жительства принципиально согласован между Румянцевым, отвечающим за безопасность попаданцев, и Эйтингоном, вместе с Судоплатовым курирующим операцию «Монастырь». Мало того, Николай уже собрал в узлы основную часть «мягкой рухляди», как он называл носильные вещи, и книг, из-за чего пришлось несколько дней не появляться у Финберг. Но Анатолий чего-то тянет с практической реализацией переезда.

С первомайским парадом тоже какая-то непонятная свистопляска. В газетах раструбили о том, что он состоится. Только военный парад, без демонстрации трудящихся. Поскольку 1 и 2 мая объявлены рабочими днями под лозунгом «в праздничные дни дадим больше продукции фронту». Но по системе НКВД нет никаких инструкций и оповещений о том, кто и в каком качестве занимается обеспечением порядка на улицах, по которым пройдёт боевая техника и личный состав воинских частей, участвующих в прохождении по Красной площади. Конечно, Демьянову, пусть и числящемуся по службе в структуре Наркомата внутренних дел, по-любому не пришлось бы нести дежурство, но уж Сашку-то Удовенко с его невысоким званием непременно привлекли бы. Или он теперь из-за того, что персонально приставлен к «племяннику», тоже стал «привилегированным»?

Да, после прошлогоднего парада 7 ноября, состоявшегося, когда враг стоял у стен столицы, такое мероприятие выглядит совершенно логичным. Фронт отодвинули от Москвы далеко, местами на сотни километров: есть чем гордиться. Через месяц после того парада началось контрнаступление, и люди ждут, что история повторится: парад, а вслед за ним – новый мощный удар по оккупантам. Демьянов не помнил, проходил ли такой парад в Москве, но на фотографии с прохождения войск и боевой техники перед трибунами с членами правительства и иностранными дипломатами в Куйбышеве, датированные 1 мая 1942 года, точно натыкался в интернете.

Но вместо прослушивания трансляции парада Николаю пришлось распоряжаться грузчиками, укладывающими мебель и вещи в кузов «полуторки», а Анастасии Кирилловне – распоряжаться, что выносить из квартиры, а что оставлять. Хоть квартира и «казённая», доставшаяся Демьяновым почти со всей меблировкой, но Румянцев предупредил, что в новом жилье мебели вообще нет, и «начальство» разрешило взять из неё всё, что требуется.

– Ты бы, блин, хоть показал эту квартиру, чтобы я мог оценить, что брать, а что оставить, – недовольно заворчал на него Николай, когда тот объявил: «завтра переезд».

– Посмотришь, когда первый рейс сделаем, – только отмахнулся Анатолий. – И тогда оценишь. Мы сами только вчера закончили вывоз вещей семей, которые там жили. Цени: благодаря тебе те люди жилплощадь расширили! Но мой тебе совет: бери всё, что здесь есть. Тебе три пустые комнаты обставлять.

Пришлось готовить к перевозке и то, что изначально планировали оставить: снимать стёкла и зеркала, вынимать ящики и полки, связывать верёвочками за ручки дверцы.

Три комнаты – это хорошо, а то он уже подумал, что из-за сократившегося состава семьи его поселят в «двушку». А что? В прежней квартире ему выделяли рабочий кабинет, теперь же могли решить, что отдельная комната пойдёт только тёще с Валей, а он и в кабинете может спать.

Валюшку незнакомые мужики, выносящие кровати, шкафы и узлы, сначала напугали, но она быстро успокоилась и даже начала проявлять любопытство к происходящему. Хорошо, хоть под ногами у грузчиков не путалась. Ей, конечно, пока непонятно, из-за чего такой погром в квартире, которая оставалась неизменной, непоколебимой с самого момента её рождения. А когда начнёт понимать, родным для неё станет уже их новое жильё.

Тёщу с дочерью пришлось оставить в квартире, дожидаться второго рейса полуторки, с которым и закончат перевозку вещей. А Анатолий, сев за руль служебной «эмки», повёз Демьянова следом за ней. Мимо закамуфлированного от авианалётов Большого театра по Петровке. Потом свернули в Столешников переулок, и у Николая ёкнуло сердце. А уж когда Румянцев открыл грузчикам, несущим домашний сейф для документов, дверь квартиры, он был готов прибить этого комбинатора.

– Ты? – округлив глаза, спросила выглянувшая на шум Галина, явно забежавшая домой на обед.

24

– Да не ори ты так, – флегматично поморщился Румянцев, когда они отъехали от дома. – Всё равно это когда-нибудь пришлось бы сделать. Всё же к этому шло. А с тёщей твоей, если хочешь, я сам объяснюсь.

Нашёлся, блин, заступничек!

И ведь действительно сам начал разговор с Анастасией Кирилловной, тормознув грузчиков «покурить у подъезда». Мол, психующий сейчас Колька даже не знал, того, какой сюрприз ему приготовили «органы», организовавшие это переселение. И продиктовано это было интересами «огромной важности дела, которым занимается ваш зять».

Та встретила известие о том, что вселяться придётся именно в ту квартиру, где живёт женщина, с которой тайно встречается её зять, на удивление, очень спокойно.

– Простите, Анастасия Кирилловна. Я не хотел оскорбить этим вас и… память о Кире.

– Я вам верю, Коленька, – задрожали губы матери покойной жены после таких слов, и Николаю пришлось встать, чтобы прижать её лицо к своей груди. – Эта та самая Галя, которая звонила, когда вы были в командировке? Ну, с малоросским акцентом…

В общем, ни грандиозного семейного скандала, ни первомайского парада в тот день не случилось. А вечером Совинформбюро торжествующим голосом Левитана известило страну о том, что в течение дня силы противовоздушной обороны столицы сбили больше полутора сотен немецких бомбардировщиков, намеревавшихся бомбить Москву, не допустив к городу ни одного вражеского самолёта. Не считая десятков истребителей, пытавшихся «расчистить небо» для этой армады. Вот уж действительно «чёрная пятница» для немецкой авиации получилась. Просто шикарную ловушку организовал для «экспертов Геринга» новый командующий войсками ПВО генерал-лейтенант Смушкевич, воплотив мудрость китайца Сунь-цзы «война это путь обмана»!

Конечно, Галина и Анастасия Кирилловна пока держались друг с другом настороженно, хотя в расстановке мебели и разборке вещей обе принимали активное участие, советуясь и обсуждая варианты. Может, ещё и потому не чурались друг друга, что раньше виделись в госпитале. Самыми же большими «помощниками» в этом деле стали Валюшка и Коля-маленький, мгновенно нашедшие общие игры и на пару боящиеся пропустить что-то интересное. Вот только отселять сына из бывшей (теперь уже бывшей) своей комнаты в общую для малышей детскую Галя решила повременить. И спать первые ночи «молодым» пришлось на её старой узкой кровати, поскольку до замены оной сделанным по заказу Николая «сексодромом» руки не доходили до самого воскресенья, в течение которого, в основном, и закончили разборку и перестановку вещей: всё-таки на следующий после переезда день, 2 мая, всем троим взрослым пришлось идти трудиться.

Ещё один плюс от переезда заключался в том, что теперь на закреплённой за Демьяновым «эмке» можно было в плохую погоду подбросить к детскому саду Галину или Анастасию Кирилловну с обоими ребятишками, ходящими теперь, естественно, в одно детское учреждение. И вообще малышня, не разлучающаяся ни дома, ни в детском саду, сдружилась, как брат и сестра. Хотя то, что они и на самом деле были таковыми, Николай и Галя держали в секрете от всех.

Новоселье? Какое может быть новоселье, если семью Демьянова специально переселяли, чтобы поменьше народа знало его новый адрес? Даже его пришлось прописывать в ЖЭКе по паспорту Шеина, а Валю записывать по фамилии тёщи, чем очень удивили «ответственную квартиросъёмщицу гражданку Финберг». В общем, внешне получилась вполне себе типовая коммуналка, хоть причина такого «финта ушами» очень даже шокировала Галю. Но куда меньше, чем последовавший в начале следующей недели визит Румянцева с целью взять у неё подписку о неразглашении «любых сведений, касающихся биографии гражданина Демьянова Н. Н., характера его деятельности и конкретных работ, вольно или невольно ставших известными подписавшейся».

– Что это значит? – задала она вопрос, когда Анатолий отправился сдавать документ в «контору».

– То, что ты получила допуск к информации, обладателей которой можно пересчитать по пальцам.

– Ты настолько засекречен, что это было необходимо? Ни за что бы не подумала.

Пожалуй, даже сильнее засекречен, чем был бы твой покойный муж, доживи он до этого времени и войди в состав команды Курчатова. О том сейчас тоже нигде не сыскать никакой информации, а каждого, кто попытается навести справки, немедленно «возьмут на карандаш» и расспросят, зачем ему это нужно. Был бы Демьянов физиком-ядерщиком, а не «дилетантом широкого профиля», и он бы уже давно не бегал по Москве, а обитал в Сарове, за высоким забором из колючей проволоки.

Впрочем, как-то связывать фамилию Игоря Васильевича с названием этого городка тоже нельзя ни в коем случае. Довольно того, что немцы бомбили стройку на месте будущего химического комбината по обогащению урана и получению плутония. Налёт на Саров, где Курчатов, Ферми, Оппенгеймер и другие светила ядерной физики занимаются экспериментами с поддержанием цепной реакции, привёл бы к куда более тяжёлым последствиям: там же где-то ещё и запасы урановой руды, уведённые из-под носа американцев, заскладированы.

Да уж, теперь янки придётся заниматься Манхэттенским проектом и без достаточного количества сырья, и без энтузиазма Оппенгеймера и Сцилларда, и без научной мощи Ферми. На какой срок это позволит задержать создание их первого заряда? На год? Два? Три? Явно не дольше. Значит, их бомба появится с сорок шестого по сорок восьмой. А наша? Пожалуй, вряд ли раньше сорок шестого, несмотря на то, что работы над ней начаты два года назад. Всё-таки возможности американской промышленности и объёмы финансирования программы у СССР и США несопоставимы. И подсказки, сделанные Демьяновым, совершенно не «пляшут» против потока информации прикладного характера, поступавшей в другой истории от советских агентов, работающих в американском Проекте. Но примерно одинаковый срок получения первых образцов ядерного оружия – это уже огромная победа, которая позволит кардинальным образом изменить всю геополитическую обстановку в послевоенном мире.

Да, Николай прекрасно помнил, что даже после первого испытания заряда у Советского Союза ещё несколько лет не было средств доставки. Извращались, как могли. И льдины в Северном Ледовитом океане оборудовали под аэродромы для тяжёлых бомбардировщиков, и копии американских Б-29, у которых не хватало дальности для возвращения домой после нанесения удара, клепали. И лишь в 1957 году Королёв сумел построить «семёрку», ракету Р-7, способную забросить вес в три тонны на 8000 километров, которая позволила решить проблему доставки заряда на территорию противника.