Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 108 страниц)

потрясен. Его лицо исказилось, очевидно, он хотел засмеяться. Но это был не смех». Он вновь заговорил со мной после того случая с Магдой: «Эта женщина могла бы сыграть большую роль в моей жизни, даже не будучи моей женой. Она могла бы быть женским полюсом в моей работе, моих односторонних мужских инстинктов. Она могла бы быть для меня второй Гели. Жаль, что она не замужем».

«Платоническая любовь – это искусство ухаживать за женщиной, не делая ей детей», – процитировал Ницше чей-то афоризм. – У герра Гитлера платоническая любовь переросла в политическую интригу: он понял, что может использовать новую знакомую в своих целях. И не ошибся!

... В октябре 1931 года Геббельс послал своих сотрудников с важной миссией в землю Брауншвейг, которая имела собственное посольство в Берлине для представительства своих экономических интересов. В этой миссии оказался свободен пост правительственного советника дипломатической службы. Магда предложила на эту должность Гитлера и достигла своей цели: кандидат автоматически становился гражданином Германии, и в феврале 1932 года австриец наконец получил германское гражданство.

В этой дипломатической миссии участвовал и я, – рассказал Отто Вагенер, – сопровождая Магду в одной из ее поездок. Во время паузы между поездками я попросил ее о личном разговоре. В беседе с глазу на глаз Магда узнала от меня, как фюрер очарован ею, как важно для него иметь в своем окружении такую женщину, как она. Такие слова польстили этой честолюбивой даме. В то же время она поняла: вопроса о замужестве с Гитлером и быть не может. Тот постоянно подчеркивал, что его большие политические задачи не позволяют ему вступить в брак. Чтобы Магда все же смогла быть рядом с боссом, не вызывая общественного возмущения, я предложил ей выйти замуж за Геббельса. В первый момент она не поняла, почеу я делаю ей такое предложение, и спросила.

– «Как Вы додумались до этого?»

«Потому что Вы с Геббельсом и так уже хорошо знакомы, – ответил я, – потому что Гитлер хорошо относится к нему и потому что Геббельс – приличный человек, вместе с которым Вы должны и Вы сможете решить эту трудную задачу, которую Вы выполняете не только лично для Гитлера, но и для всего движения, для блага всего немецкого народа».

Магда после этого разговора, колеблясь, подала мне руку и, также колеблясь, сказала:

– «Господин Вагенер, так со мной не говорил еще ни один человек. Я все понимаю, и все же у меня голова кругом идет. Давайте пойдем обратно к машине. Вы не должны меня переоценивать. Я также борюсь против того, что я сама делаю. Но для Адольфа Гитлера я готова все взять на себя».

Спустя две недели после нашей доверительной беседы Магда и Иозеф праздновали свою помолвку.

Почему Вы пошли на эту сделку? – бестактно спросил Ницше.

Детоубийца не затруднилась с ответом:

Я тогда отчетливо поняла: «Если движение Гитлера придет к власти, то я стану первой леди Германии».

В декабре 1931 года Магда и Йозеф поженились, Адольф выступал свидетелем на свадьбе. Мировой антисемит №1 вел под руку мать невесты, все еще носившую еврейскую фамилию Фридлендер, которую, впрочем, под давлением своего нового зятя вскоре сменила на свою девичью. Некий национал-социалистический функционер сделал возможным то, что свадебные торжества прошли в усадьбе Квандта – конечно, в его отсутствие. Выйдя замуж, Магда теряла четыре тысячи марок, которые ей выплачивал экс-супруг после развода, но Гитлер проявил себя щедрым другом: удвоил жалование ее жениха, и тот стал получать 2000 марок в месяц.

Шикарная квартира Магды в берлинском Вестэнде после свадьбы стала конторой ее нового мужа. Когда фюрер приезжал в Берлин и останавливался в отеле «Кайзерхоф», фрау Геббельс посылала ему вегетарианские блюда, которые сама же и готовила. В знак благодарности он часто навещал ее.

И второй ее брак счастливым назвать нельзя. Роль жены состояла, по мнению национал-социалистов, прежде всего в том, чтобы подарить рейху как можно больше населения. И Магда старалась изо всех сил соответствовать этому идеалу. В течение своей жизни она родила семеро детей, кроме того, у нее было несколько выкидышей. Как-то она заболела сепсисом – заражением крови, от последствий которого чуть не умерла.

Заведя семью, Геббельс установил там феодальные правила. Жена даже не смела появляться ему на глаза, пока супруг трудился на благо нации. Дети не должны были входить в рабочий кабинет отца под страхом наказания. Все свое время главный пропагандист Третьего рейха предпочитал быть дома. Там он работал, отдыхал, проводил редкие минутки с супругой. Чтобы как-то «компенсировать» свою постоянную занятость и работу на благо германского народа, Йозеф завел себе моторную лодку, парусную яхту.

– Любимым моим видом отдыха, – признался министр пропаганды, – было читать супруге и отпрыскам вслух. В своих дневниках я писал: «Я не могу позволить себе ни ресторан, ни бар, ни варьете, я не могу гулять и не могу посвящать себя семье...»

В этих словах гораздо меньше лукавства, чем может показаться на первый взгляд, – прокомментировал Фрейд. – У Геббельса, как у многих людей с психическими отклонениями, была просто невероятная работоспособность. Он мог просиживать над своими выступлениями ночи, а утром снова отправляться на работу в рейхсканцелярию. Надо отдать ему должное, он очень много читал. Кстати, точно такими чертами обладали господа Джугашвили, Ульянов и Гитлер.

... Все домашние неприятности для фрау Геббельс компенсировались тем, что она постоянно находилась рядом с фюрером, которого с течением времени обожала все больше и больше. Она даже писала на пригласительных открытках, зазывая в свой дом гостей: «Фюрер и рейхсканцлер имеют честь пригласить». Магда вместе с Эмми Геринг играли роли первых дам Третьего рейха и откровенно наслаждались этим. Ей, дочери служанки, доставляло огромное удовольствие диктовать берлинскую моду, находиться в центре внимания и фотографироваться рядом с вождем нации. Нельзя отказать ей в том, что она действительно отличалась элегантностью.

Сублимация, – Фрейд выдал очередной психоаналитический термин. – Нацистка не могла спать с предметом своего обожания – и довольствовалась тем, что была с ним бок о бок!

Даже на небольших вечеринках, которые любил устраивать Адольф, встречаясь со знаменитыми деятелями искусств, постоянно присутствовала его платоническая любовь. Лишь однажды фюрер ненадолго изгнал ее из своего окружения. Переоценив свое значение для Гитлера, Магда как-то раз осенью 1935 года открыто осмелилась покритиковать Еву Браун. В тот же день нацист №1 ясно дал фрау Геббельс понять, где именно ее место. Больше та ни разу не позволяла себе подобных высказываний. Отношения с Евой у нее так и не сложились. Первая дама Третьего рейха никак не хотела воспринимать соперницу и уступать ей господствующее положение рядом с фюрером.

Магде все больше по вкусу приходились политические игры. Она увлекалась ими настолько, насколько ей это позволяли фюрер и супруг. Фрау Геббельс эксплуатировала образ настоящей арийской женщины. В первый же День материнства, который праздновался после прихода нацистов к власти 14 мая 1933 года, она обратилась с публичной речью к народу. Темой стала, естественно, «Немецкая мать».

«Полный восторгов по поводу речи своей жены, – восхитился Геббельс, – я в тот же день записал в своем дневнике: «Сегодня Магда выступала по радио». Моей гордости не было предела! Мы сделались настоящей семьей пропагандистов!»

Магда стала олицетворять собой «идеальную женщину Германии» и пожинать плоды этой славы. Вскоре после ее первого публичного выступления у нее взял интервью корреспондент английской газеты «Дейли мейл». Тема беседы – слабый пол при национал-социализме. Фрау Геббельс первым делом бросила обвинение, что английские газеты переврали ее фразу о том, что женщина вытесняется из общественно-политической деятельности страны.

Я сказала, – вспомнила Магда, – что в Германии «... для женщин стали запрещенными только три профессии: солдат, юрист и глава правительства. Истинная немецкая женщина всегда предпочтет семью карьере. Если перед ней будет стоять выбор между карьерой и замужеством, то она выберет именно последнее. Потому что именно как мать и жена она может наиболее полно себя реализовать и принести максимальную пользу немецкому народу».

Несмотря на удовлетворенное честолюбие, фрау Геббельс часто впадала в депрессию, как это отмечал ее муж в своих дневниках. Сам он и являлся виновником ее плохого настроения из-за многочисленных любовных историй. Ей попался на глаза список, в который ее супруг записывал всех женщин, с которыми хотел бы переспать. Перечень этот постоянно обновлялся.

Магда искала утешения в буддизме. Жена фашистского лидера читала книги, в которых говорилось о внутреннем спокойствии и невозмутимости, о медитации, о любви, о преодолении мелочного, эгоистического мышления, об абсолютном отсутствии насилия, о мире с самим собой и мире во всем мире. В Третьем рейхе было запрещено продавать книги о буддизме – Магда заказывала их в Швейцарии.

Учение Будды, впрочем, не спасало от нервных срывов. Она чуть не развелась с мужем, когда тот серьезно увлекся чешской актрисой Лидией Бааровой. Министр пропаганды настоял на том, чтобы продолжать отношения с любовницей даже после того, как Магда окончательно пригрозила ему разрывом. Он съехал с их общей квартиры и некоторое время жил в отеле. Покинутая супруга, в свою очередь, тоже завела себе хахаля.

Когда Гитлер узнал о семейном кризисе, то пригласил Магду к себе. Фюрер был очень обеспокоен и боялся публичного скандала, который поведение Геббельса вполне могло вызвать. В конце он категорично высказался против развода. Магда покорно кивнула. Ее мужу босс спустя два часа объяснил, как должен вести себя министр на людях. Вначале Геббельс возражал ему и заявил, что ради своих отношений с Лидой готов даже отказаться от поста министра и стать послом в Японии.

Гитлер подал голос:

Я тогда дал ему прекрасный урок, выдав бессмертный афоризм: «Люди, которые хотят попасть в учебник по истории, не имеют права на личную жизнь». Я приказал составить протокол об этом соглашении, который подписали Магда и Йозеф.

На людях несчастная парочка по-прежнему разыгрывали из себя счастливую немецкую семью.

Я подчинилась любимому фюреру, но не изменила мнения о Йозефе. «Он дьявол, которого я считала своим Богом», – заявила фрау Геббельс.

Супруги закрепили свое примирение тем, что произвели на свет шестого ребенка в октябре 1940 года. Спустя год у министра была уже новая пассия. На сей раз ею стала его секретарша, и их отношения удавалось скрывать намного легче, чем с чешской актрисой.

Несмотря на измены и отчуждение было нечто, что объединяло супругов:

их горячее, безграничное обожание Гитлера. Оба считали его своим спасителем, за него они были готовы умереть.

Я как-то, – напыщенно произнесла Магда, – охарактеризовала сущность фюрера так: «В определенном смысле Гитлер просто нечеловек – он недостижим, его нельзя потрогать».

Геббельс ничего не скрывал от жены, даже то, что люди сотнями

тысяч угонялись в лагеря смерти и уничтожались в газовых камерах.

«Ужасно то, что он мне рассказывает. Я не могу этого больше слышать», – жаловалась она сестре своего первого мужа и лучшей подруге Элеоноре Квандт, которую называла Элло. – «Ты просто представить себе не можешь, какими ужасающими вещами он меня загружает, а я никому не могу рассказать, что у меня на сердце».

Элеонора решила тоже поделиться воспоминаниями:

В начале марта 1945 года Магда в последний раз посетила меня. Она поразила меня первой же фразой:

«Элло, мы все умрем».

Позднее я поняла: она предсказала свое самоубийство. Я нашла это ужасным. Я считала, что есть выход, по крайней мере для Магды и детей.

«Нет, – ответила она, – для меня нет никакого другого выхода».

«Но ты не должна умирать ради этого человека, который так разочаровал тебя, дьявольская сущность которого тебе известна!»

«Жизнь, которая будет у вас после окончания войны, не будет достойной того, чтобы жить, – ответила мне подруга. – Рано или поздно вся Европа падет перед коммунизмом». У меня нет больше права жить. В конце концов, я сотрудничала с нацистами, верила Гитлеру и Геббельсу. «В случае, если я останусь жива, меня арестуют и будут допрашивать, будут спрашивать о Йозефе. Если я скажу правду, то я объясню всем, что это был за человек на самом деле, я опишу, что происходило за кулисами, то тогда от меня отвернется в отвращении любой порядочный человек. Каждый будет думать, что сейчас, когда мой муж мертв или сидит в тюрьме, я клевещу на него, отца моих шестерых детей, самым страшным образом. Для всех я ведь жила в роскоши и блеске рядом с ним и наслаждалась всей его властью. Как его жена я до последнего останусь с ним. Никто не поверит мне, что действительно перестала его любить и что я, может быть, все еще люблю его...»

«А дети?.. Что будет с бедными детьми?»

«Мы возьмем их с собой, потому что они слишком красивы и слишком хороши для того мира, который наступает. В этом мире Иозеф будет считаться одним из самых больших преступников, которые когда-либо были в Германии. Его детей будут мучить, презирать, унижать. Они должны будут заплатить за все то, что он сделал. Им отомстят вместо их отца...»

«Ты ведь не сможешь убить собственных детей?»

«Нет, я смогу, – все уже подготовлено».

В это время дети Геббельса гостили у своей бабушки. Я могла бы обратиться к ней, чтобы спасти их. Но об этом я, ошеломленная, даже не подумала! Вместо этого я записала оправдания Магды в шестикратном убийстве своих детей, которое она запланировала на эту неделю.

Она после разговора со мной поехала обратно в Берлин. Матери своей фрау Геббельс не сказала о том, что собирается сделать со своими детьми. Пожилая женщина отправила своих внуков 20 апреля 1945 года в бункер фюрера, где они, весело прыгая, поздравили дядю Адольфа с днем рождения.

Обитатели бункера в последующие дни взвешивали множество возможностей, как спасти детей. Министр вооружений Альберт Шпеер вспомнил:

Я «предлагал взять их с собой на юг Германии, а Лизль Остертаг, служанка Евы Браун, до своего отъезда в Баварию попросила Магду доверить ей детей. Но напрасно».

28 апреля, – сказала Магда Геббельс, – я написала последнее письмо моему старшему сыну Харальду, служившему рядовым на Восточном фронте...

Во какая загогулина! Министр пропаганды не устроил своего приемного сына по блату в какое-нибудь теплое место, отправил на самую страшную бойню и даже не присвоил ему офицерский чин! – Ельцин был ошарашен. Такого история современной России не знала...

На него шикнули, и Медея фашистского рейха стала читать письмо:

«Ты должен знать, что я против воли отца осталась вместе с ним, что еще в прошлое воскресенье фюрер хотел мне помочь выбраться отсюда. Ты знаешь свою мать – у нас одна кровь, для меня не могло быть раздумий. Наша замечательная идея гибнет, а с нею все, что прекрасного, удивительного, благородного и хорошего я знала в своей жизни. Мир, который придет после национал-социализма, для меня не стоит того, чтобы жить в нем, и потому я беру с собой и детей. Мне слишком жаль их для этой новой жизни, и милостивый Бог поймет меня, если я сама дам им спасение...

Дети чудесные. Без помощи они сами помогают себе в этих более чем примитивных обстоятельствах. Спят ли они на полу, смогут ли они помыться, поесть или что-то еще – никогда ни жалобы, ни плача. Бункер вздрагивает от взрывов. Старшие защищают младших. И их присутствие здесь является благословенным уже потому, что они время от времени заставляют улыбаться фюрера. Вчера вечером фюрер снял с себя свой партийный значок и приколол его мне. Я счастлива и горда. Бог даст, что у меня останутся силы, чтобы сделать самое последнее и самое трудное. У нас только одна цель: верность до смерти нашему фюреру, что мы сможем закончить нашу жизнь вместе с ним – это Божья милость, на которую мы никогда и не смели рассчитывать...»

Какая чудовищная глупость! – возразила ей душа Герды Борман. – Я и мои девять детей бежали к итальянской границе. Через год, 23 апреля 1946 г., я умерла от рака матки. Всех детей крестили, семеро из них стали набожнымип людьми – католиками... И твои детишки, Магда, могли бы жить счастливо!

Но ее никто не слушал – все страдали вместе с Геббельсами...

2 мая 1945 года в Берлине на территории имперской канцелярии рейхстага на Вильгельмштрассе, где в последнее время находилась ставка Гитлера, были обнаружены обгоревшие трупы, в которых были опознаны имперский министр пропаганды и его жена. На другой день на той же территории в бомбоубежище извлекли тела их шестерых детей...

Безбожники! Что же вы наделали! – патетически воскликнул Борис Николаевич.

Мы верим в Творца, – опроверг его Геббельс. – «В моем романе «Михаэль», опубликованном в 1925 году, есть такая фраза: «Чем более величественным и возвышающимся я сделаю Бога, тем более величественным и возвышающмся я стану сам...». А позднее, 7 января 1945 года я писал: «Кто имеет честь участвовать в руководстве нашим народом, может рассматривать службу ему как службу Богу».

И ты действительно веришь в это?!

«Не так важно, во что мы верим; важно только, чтобы мы вообще верили». И вообще я грешен не в том, в чем меня обычно обвиняют. Я «... часто ловил себя на том, что едва осмеливался смотреть в глаза кормившему меня с трудом (семья была многочисленной) отцу, а позже – в соответствии с истиной, что ненавидят того, кому бывают многим обязаны, – язвительно проходился насчет своего филистера-кормильца. Но я всегда с неподдельной нежностью писал о матери». И это меня немного обеляет в глазах Господа!

Продолжаешь врать и в посмертии! Одобряю! – когтистая лапа Дьявола похлопала хромоножку по фантомному плечу. – Правильно! Разве оболванивание миллионов людишек и организация геноцида – преступление? Пустяк! А вот что отца недостаточно почитал... Это – да, это – великий грех! Лицемер ты и подлец! И напрасно твои детишки молят Творца о милосердии к вашей «сладкой парочке»! Ни тебе, ни Магде райского блаженства не испытать никогда!

Добрый Боженька, прости наших мамочку и папочку! – опять взвились к небу голоски маленьких мучеников... И хозяин преисподней, и его подданные заколебались, как саманные домики при землетрясении.

Ельцина опять захватило чувство беспокойства: время уходит! Сколько уже прошло из сорока отпущенных ему дней?

Слушай, Николай, – не выдержала его душа, – чего ты меня вызвал-то к

себе?

Хотел получить ответ на мучивший меня вопрос: зачем ты снес Ипатьевский особняк?

Экс-гарант испытал невыносимую душевную боль: этот поступок стал одной из самых черных страниц в его биографии. Именно будущий демократический президент и сравнял с землей это здание...

После ликвидации семьи Романовых в нем разместили Музей революции, в «расстрельном» полуподвале развернули небольшую экспозицию о казни. Над лестницей в это помещение поместили огромную картину: передача Николая Кровавого и его близких мужественным, победоносным членам Уральского Совета. До 1945 года на особняке висела даже мемориальная доска, напоминавшая о происшедшем здесь великом событии.

После войны, когда Сталин, ознакомившись с подробностями дела, предложил своим сподвижникам помалкивать об убийстве Романовых, все переменилось. Музей закрыли, картину убрали в запасники, а в особняке разместили сначала областное отделение Союзпечати, а потом курсы повышения квалификации учителей. Но с 60-х годов что-то сдвинулось в народном сознании: в Екатеринбурге-Свердловске около Ипатьевского дома начал собираться городской и приезжий люд; у замурованного окна полуподвала каждый год в ночь с 16-го на 17 июля стали появляться цветы...

Бывший кандидат в члены Политбюро попытался объяснить свой поступок – и по старой коммунистической привычке принялся безбожно врать, забыв, что он не в СССР, не в России, а в аду, причем не в ленинско-сталинской зоне. В чистилище брехня не проходила!

Опасения, что к 60-летию умерщвления царской семьи около дома могут состояться митинги, побудили ЦК КПСС к действиям. По указанию главного идеолога партии Суслова в город был командирован министр внутренних дел Щелоков, который после ознакомления с делом на месте рекомендовал Политбюро срочно снести особняк. И в сентябре 1977 года исполнить это решение было поручено мне – тогдашнему секретарю Свердловского обкома партии.

«Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен на себя брать всю ответственность за это бессмысленное решение...

На снос дома давалось три дня. Я спрашивал у тех, кто спустил бумагу: «Как я объясню людям?» – «А вот как хочешь, так и объясняй». Бери, мол, все на себя...

Не выполнить постановление Политбюро? Я как первый секретарь обкома даже представить себе этого не мог. Но если бы даже и ослушался – остался бы без работы. Не говоря уж про все остальное. А новый первый секретарь обкома, который бы пришел на освободившееся место, все равно выполнил бы приказ.

Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам будет стыдно за это варварство...»

Ух, и горазд же ты брехать! – восхитился Дьявол. – Моя выучка! А ну, Андропов, расскажи, как на самом деле было!

26 июля 1975 года я как председатель КГБ направил в ЦК КПСС секретное письмо:

«О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.

Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.

Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.

В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания.

В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города».

Секретное решение Политбюро было принято 4 августа 1975 года, то есть спустя 9 дней после моего письма. Однако особняк был снесен... ровно через два года, в ночь с 27 на 28 июля 1977 года.

Так что у ренегата Ельцина концы с концами, то бишь даты, не сходятся. Решение Политбюро шло из Москвы два года – так получается, если верить его словам. На самом деле такие директивы выполнялись незамедлительно или сразу же отменялись; третьего не дано!

В августе 1975 года, когда постановление вышло, ренегат Ельцин не был еще первым секретарем. Тем не менее он утверждает, что получил секретную депешу, сидя уже именно в этом кресле – конкретно летом 1977 года. Врет! Пакет из Москвы был послан Свердловскому обкому в 1975-м! Однако тогдашний первый секретарь, Яков Рябов, указания центра не выполнил.

Тут вставил свою реплику давний покровитель Бориса Николаевича Рябов:

Я не спешил исполнять постановление, ссылаясь на то, что «сносу особняка противились местные историки и краеведы».

Выходит, – продолжил Андропов, – в 1977 году, когда директива пропылилась два года, Ельцин обнаружил ее. В ЦК о решении забыли, в противном случае Рябову не поздоровилось бы, чего не случилось. Так что процитирую Лигачева: «Борис, ты не прав!» Выкладывай, как все было!

И Ельцин начал давать правдивые показания:

Мне, молодому партийному вожаку, нужно было завоевать очки перед Москвой. И я, вспомнив о 60-летии расстрела, решил продемонстрировать начальству служебное рвение. «... В одну ночь срыли. И то место закатали в асфальт...»

Снос происходил в авральной спешке. Дом стерли с лица земли в июле, а из реестра памятников истории и архитектуры исключили лишь 3 августа: специальным постановлением Свердловского горисполкома. Официальное же решение о сносе приняли и вовсе через два месяца: 21 сентября. Причем в документе говорилось, что объект «в порядке плановой реконструкции города» ломаться будет поэтапно, за два месяца. Так что я обезопасил себя со всех сторон.

Зачем ты все время врал? – печально спросил Николай.

А как я должен был повести себя? Признаться в том, что, сгорая от служебного рвения, снес Ипатьевский особняк? В конце 1980-х это было подобно политической смерти. А потом поздно уже было отступать от выбранной версии...

Через двадцать один год, в июле 1998 года, я принял личное участие в торжественном перезахоронении останков твоей семьи, Николай. И свою вину я частично искупил. Энтузиасты монархического союза установили на памятном месте сперва деревянный крест, потом заменили его железным сварным. От горсовета добились выделения гектара земли под возведение сначала часовни, а потом, в 2003 году – и храма-памятника, в котором не бывает крещений, венчаний и отпеваний, а совершаются лишь богослужения. Он стал храмом всех Святых, в Земле Российской Просиявших!

Ты на церемонию его открытия даже не приехал! – упрекнул царь.

Я был уже пенсионером, а не президентом. И мне было больно и стыдно, – признался Борис Николаевич.

Становишься человечнее и благороднее, президентская душа! – одобрил французский поэт Беранже. – «Мерило благородства – это то страдание, которое испытывает человек, совершив низость».

У меня к тебе, Николай Александрович, тоже вопрос, – обратился бывший невенчанный царь к развенчанному. – Зачем ты с Распутиным связался?

А че ты, мужик, имеешь против меня? – гневно вопросил появившийся в чистилище «святой черт». Сатана махнул лапой – и хор бесов исполнил знаменитую песню ансамбля «Бони-М».

Это Дьявол меня дразнит, – печально молвила царица, на что злой гений Романовых лишь злобно ухмыльнулся.

Лже-Виргилий и его гид были поражены внешним видом авантюриста. Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная густая борода; высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица было сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживлялась, зрачки его словно заряжались магнетизмом. Они впивались в собеседника, как будто сразу до самого дна хотели прощупать, так настойчиво, проницательно смотрели, что даже как-то не по себе делалось.

Ты же грешник великий! – бросил обвинение ЕБН.

А ты – праведник?! Что такого сотворил я, чего ты не делал? Пил, блудил? За взятки министров назначал и менял их, как капризная дамочка – перчатки? По пьяни болтал всякую чушь? Разве я кого убил, ограбил? Разве я не выступал против войны – а ты ее устроил! Разве я не лечил Алешеньку, не утешал Божьим словом семью царскую и двор? Так за что же меня убили, а после смерти мою память очернили?! А ты умер своей смертью – и тебя, словно черного кобеля, пытаются отмыть добела!

Ельцин попытался вспомнить: а действительно, в каких таких смертных грехах, помимо пьянства, распутства и чревоугодия, был виновен старец Григорий – и не смог...

Я был послан Господом царице, дабы закончились ее постоянные метания и искания! – торжественно заявил Распутин.

...После рождения Ольги у августейшей четы появились на свет еще три дочери: Татьяна, Мария и Анастасия. Родители радовались, но с каждой новой дочерью им все больше хотелось мальчика – наследника трона. Изверившись в возможностях медицины, склонная к мистицизму Александра Федоровна все свое упование перенесла на оккультные силы.

Когда в сентябре 1901 года Ники и Аликс еще раз оказались в Париже, им был представлен маг и чародей, магистр оккультных наук месье Филипп, к услугам которого при лечении своего сына Романа прибегала Великая княгиня Милица Черногорская. Филипп, прослывший магнетизером и шарлатаном, не имел медицинского образования, и тем не менее Николай дал ему чин действительного статского советника, что соответствовало генерал-майору, и зачислил его военным врачом. «Лекарь» производил на своих августейших пациентов самое благотворное влияние, всемерно успокаивая их и внушая им, что все у них будет хорошо.

Русская церковь осуждает якшание с магами и колдунами, – сделал то ли вопрос, то ли утверждение Ницше.

Императрица тотчас возразила:

«Месье Филипп не являлся колдуном, как и старец Григорий, наш Друг. Колдун – это отщепенец Бога, он опасен, он не осеняет себя крестом, не причащается в церкви. Через него показывает свою силу Дьявол. Но иное – знахари. Знахарь – христианин. И потому он творит не от себя, но от Бога...»

Наивный самообман! – дал точное определение взглядам Аликс философ.

... Несмотря на сомнительное его образование и такие же рекомендации, пришедшие от французских властей, Филипп был поселен в царской спальне, дабы своими молитвами приблизить рождение наследника. Императрица-мать была вынуждена побеседовать с Ники и потребовать удаления «знахаря» из России. Как всегда, тот согласился, но «врач» остался. Царь не решился лишить любимую Аликс надежды – и шарлатан продолжал «целить».

И счастье – она почувствовала, что беременна. Филипп предсказал мальчика. Но государыня родила четвёртую дочь, Анастасию. Француз объявил – это особый знак: рождение девочки вместо мальчика, которого обещали звезды, лишь доказывает необычную судьбу новорожденной.

Все же с ним расстались...

Цивилизованного «лягушатника» сменил типичный русский дурак. Звали его, правда, не Ванька, а Митя Козельский. Косноязычный юродивый отчетливо произносил лишь два слова: «папа» и «мама», и именно с тех пор в интимном кругу Романовых так стали называть царя и царицу.

Что же Вы, Ваше величество, такая образованная и утонченная дама, нашли в этом несчастном имбециле? – проявил естественное любопытство Ницше.

Митенька – вовсе не дебил, а «юродивый Христа ради». Такие существуют только в России! Притворяясь безумными, они порой творят непотребство – ходят в рубище и даже голыми, чтобы посмеяться над жалким видимым миром, получить поношение от людей. Они открывают нам противоречие между глубокой Божьей правдой и поверхностным мирским здравым смыслом. Но в их устах, в их нечленораздельной речи надо искать слово Господа. Они – блаженные, им дано пророчествовать и свершать чудеса.

Чего ж Вы тогда от него избавились? – не унимался философ. Экс– императрица смутилась:

Грешна... Бессвязная речь Митьки утомляла меня...