Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 108 страниц)

Расстрел этого насчитывающего несколько сот тысяч человек отребья делает излишними все остальные меры, поскольку ввиду отсутствия мятежных элементов и тех, кто смог бы выступить заодно с ними, мятеж с самого начала обречен на поражение.

Нравственно эти расстрелы, по моему мнению, будут оправданы тем фактом, что все немцы-идеалисты жертвуют своей жизнью на фронте или отдают все силы во имя победы Германии, работая на военных заводах или еще где-нибудь в тылу».

Вы, господа экс-президент и экс-император, тоже могли бы разделаться с оппозицией куда эффективнее, но побоялись.

Да ты на расстрелах помешан! – плюнул в фюрера несуществующей слюной Борис Николаевич. – Я почти никому не желал смерти!

И зря! Впрочем, поставленной цели Вы все равно достигли – остались у власти. А вот Николай II – нет! Кусайте теперь локти! Поступили бы иначе – сохранили бы и трон, и жизнь!

Вы, товарищ Сталин и герр Гитлер, недооцениваете революционные и антицаристские настроения русских народных масс, – возразил Ильич. – Восстановить монархию в разгар Февральской революции – утопия! Даже казни не помогли бы – армия не хотела воевать и в победе немцев винила царя и его камарилью!

Скорее всего, Вы правы, Владимир Ильич, – согласился Джугашвили. – Но Николай II тогда бы умер героем в бою, а не жалким пленником в подвале!

... В августе 1917 года Временное правительство Керенского перевело семью императора в бывший губернаторский дом в Тобольске. Предлогом стала переписка Николая II со своим кузеном, королем Англии Эдуардом. Экс-царь даже не просил политического убежища, а робко интересовался: как отнесутся правящий двор и общественность империи, если он поселится в их стране? Эдуард ответил весьма уклончиво – мол, не может же Британия стать прибежищем для его родственников.

Конечно, Николай мог бы выехать и в любую другую страну в качестве частного лица. Именно так жил в Аргентине двоюродный брат Франца-Иосифа, австрийского императора. Но Керенский, хотя и обходился с семьей Романовых довольно гуманно, не мог или не захотел их отпустить. А после Октября стало поздно...

При большевиках узники были по приказу из Москвы в апреле и мае 1918 года переведены из Тобольска двумя группами на более жесткий режим в Екатеринбург. Там их поселили в «доме особого назначения», бывшем раньше собственностью купца Ипатьева.

Первое время и охрана, и комендант этой своеобразной тюрьмы относились к заключенным без суровости и даже сочувственно. Советскую власть «мягкосердечие к врагам революции» не устраивало. И 4 июля состоялась смена коменданта. Им стал чекист Яков Юровский. Одновременно была заменена вся охрана внутри дома. Появились светловолосые молчаливые молодые люди – «латыши» из ЧК. Они заняли весь нижний этаж.

– Эй, царский убивец! – позвал Дьявол. – Чего отмалчиваешься! Расскажи– ка о делах своих великих!

Юровский явился и начал давать показания:

– Я вошел в Ипатьевский дом в облике избавителя: сначала врача, потом – борца с бесчестным воровством. Для затравки наврал Николаю о якобы бесконечных хищениях прежней охраны. В саду отыскал закопанные серебряные ложки и торжественно возвратил Семье.

– К чему такой благородный жест? – заинтересовался философ.

– Это был предлог, чтобы переписать имущество тирана. Естественно, я объяснил такую меру тем, что надо узнать размеры хищений. Перепись начали с драгоценностей. «Романовы арестованы, и они, конечно же, не должны носить драгоценности, такова участь всех арестантов, – объяснил я Романовым, – пока не должны». Кроме того, я усыпил их бдительность.

В ночь на 17 июля 1918 года, часов в двенадцать, я разбудил доктора Боткина, который не спал – писал письма. Объяснение дал такое: «Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний»... Я предложил сейчас же всем одеться. Боткин разбудил остальных. Одевались они достаточно долго, вероятно, не меньше сорока минут... Когда они оделись, я сам их вывел по внутренней лестнице в подвальное помещение...

Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтоб избежать рикошетов), из нее была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Романовы ни о чем не догадывались».

Тут возник и прервал своего бывшего командира еще один участник расстрельной команды – Павел Медведев.

«Государь и наследник одеты были в гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях без верхней одежды. Впереди шел государь с наследником. При мне не было ни слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по лестнице, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего этажа. Привели их в угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой».

Не встревай в разговор! – осадил экс-подчиненного главный палач и продолжил. – «Николай нес на руках Алексея, остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, Александра Федоровна спросила: «Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?» Комендант велел внести два стула. Николай посадил на один Алексея, на другой села Александра Федоровна. Остальным я велел встать в ряд».

Стулья не были капризом! – объяснила царица. – Я не могла долго стоять, у меня вечно болели ноги. Поэтому и привезли мое кресло-каталку. Не мог стоять и Лешенька, у которого был тогда приступ болезни.

Медведев опять полез поперек батьки (то есть Юровского) в пекло... Нет, в пекле он уже был, так что непонятно куда. Главное: высказаться первым и завладеть всеобщим вниманием.

«Государыня села у той стены, где окно ближе к заднему столбу арки. За нею встали три дочери. Государь... в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка – высокого роста женщина – встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми; одну положили на сиденье стула наследника, другую государыне.

Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно становиться. Спокойно тихим голосом: «Пожалуйста, вы станьте сюда, а вы – сюда... вот так, в ряд...» Арестованные встали в два ряда, в первом ряду – царская семья, во втором – их люди»

Почему они так картинно построились? – решил удовлетворить свое любопытство Ницше.

Обер-палач ему помог:

Потому что надо было расставить семью тирана как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая – я боялся, что сгрудятся. И тогда я придумал! Сказал, что им надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело – их должны сфотографировать. Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят – о том, что они сбежали. И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. Когда построились, я позвал команду – 12 исполнителей, из них 6 латышей. Впрочем, двое оказались слабаками – стрелять в девчонок отказались.

В воспоминания ударился еще один возникший в чистилище убийца – Ермаков:

«Тогда я вышел и сказал шоферу: «Действуй». Он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле».

Юровский опять перетащил одеяло, то бишь инициативу в рассказе, на себя:

– «Когда вошла команда, я сказал Романовым: «Ввиду того, что ваши родственники продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постановил вас расстрелять. Николай повернулся спиной к команде – лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся... с вопросом: «Что? Что?» Я... наскоро повторил и приказал команде готовиться... ...Николай больше ничего

не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд».

Ермаков опроверг своего экс-начальника:

На самом деле царь сказал: «Вы не ведаете, что творите».

Да, – подтвердил Николай, – эти слова Господа написаны на кресте моего убиенного эсером Каляевым дяди – Сергея Александровича. Я повторил их. И через несколько месяцев их повторил другой Великий князь Дмитрий Константинович в Петропавловской крепости, когда повели его на расстрел...

Нам еще тут поповщины не хватало! – сморщил призрачный нос Юровский. Лукавый зааплодировал:

Так держать, мой верный слуга!

Будет исполнено, товарищ Дьявол! – вытянулся в струнку комендант ипатьевского дома. – Нам предстояло убить в общей сложности 11 человек: Николая, его жену, четырех дочерей, сына и четверых слуг: доктора Боткина, лакея Труппа, повара Тихомирова, комнатную девушку Демидову.

А их-то за что?! – не выдержал Ельцин.

А за лакейство! Не фиг пред царизмом пресмыкаться! Но вернемся к расстрелу... Сразу после чтения бумаги я рывком выхватил свой «кольт». «Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее...» Я моментально выстрелил в царя. Царица и дочь Ольга попытались осенить себя крестным знамением, но не успели. «Николай был убит мною наповал... Затем сразу же умерла Александра Федоровна...»

Кстати, в тот день у меня с собою было сразу два пистолета. «Один системы «кольт» ...с обоймой и семью патронами и второй системы «маузер» ...с деревянным чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук... Из «кольта» мною и был наповал убит Николай».

Чекист Медведев возразил:

Николая Кровавого шлепнул я! «У нас было договорено, кто в кого стреляет. Ермаков – в царя. Юровский взял царицу, а – я Марию. Но когда они встали в дверях, я оказался прямо перед царем. Пока Юровский читал бумагу, я стоял и все рассматривал царя. Я никогда его не видел так близко. И сразу, как только Юровский повторил последние слова, я их уже ждал и был готов и тотчас выстрелил. И убил царя. Я сделал свой выстрел быстрее всех... Только у меня был «браунинг». У «маузера», «нагана» и «кольта» надо взводить курок, и на это уходит время. У «браунинга» – не надо...»

Ермаков, которому, по уговору, «принадлежал царь», опроверг всех:

«Я дал выстрел в него в упор, он упал сразу...»

Не ссорьтесь! Все вы его кокнули, все! Скопом! – заржал Сатана. – И торжествующая надпись по-немецки, оставленная на стене кем-то из «латышей» – «В эту ночь Валтасар был убит своими холопами», – является буквальной! И точно вас описывает! Расскажите лучше, как прикончили остальных. Припоминаю (я ведь в подвале присутствовал), что тогда пошла беспорядочная пальба...

Алексей Кабанов: – «Я хорошо помню: когда мы все участвующие в казни подошли к раскрытой двери помещения, то получилось три ряда стреляющих из револьверов, причем второй и третий ряды стреляли через плечи впереди стоящих. Рук, протянутых с револьверами в сторону казнимых, было так много и они были так близки друг к другу, что впереди стоящий получал ожог тыловой стороны кисти руки от выстрелов позади стоящего соседа».

Все присутствующие вдруг оказались в воспоминаниях царя. В крохотной комнате одиннадцать несчастных метались, как зверьки в клетке, а 12 стрелков, разобравших свои жертвы, непрерывно палили через проем двустворчатой двери, обжигая огнем выстрелов стоящих впереди.

Медведев: «У меня был ожог шеи, а Юровскому обожгло палец». Мы оба были в первом ряду!

Юровский: «Алексей и три из его сестер, фрейлина и Боткин были еще живы. Их пришлось пристреливать. Это удивило меня, так как целили прямо в сердце. Удивительно было и то, что пули от «наганов» отскакивали от чего-то рикошетом и как град прыгали по комнате...» Царь лежал, сраженный первыми выстрелами, и царица, убитая на стуле, и черноватенький слуга Трупп, который рухнул вслед за своим господином. И Боткин, и повар Харитонов. А девушки все еще жили... И Демидова металась с визгом... Она закрывалась подушкой, и пулю за пулей мы всаживали в эту подушку. В пороховом дыму еле была видна лампочка... Лежащие фигуры в лужицах крови... С пола протягивал руку, защищаясь от пуль, «странно живучий мальчик». И Никулин в ужасе, не понимая, что происходит, палил в него, палил. «Мой помощник израсходовал целую обойму патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с дочерями)».

И тогда я сам вступил в лютый, едкий дым. «Остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы «кольта», а также заряженного «маузера» ушли на достреливание дочерей Николая и странную живучесть наследника». Двумя выстрелами я закончил эту «живучесть». И мальчик затих.

Захотел подчеркнуть свою роль в бойне еще один палач – Кабанов:

«Две младшие дочери царя, прижавшись к стенке, сидели на корточках, закрыв головы руками, а в их головы в это время двое стреляли... Алексей лежал на полу, в него также стреляли. Фрельна, то бишь фрейлина, служанка Демидова, лежала на полу еще живая. Тогда я вбежал в помещение казни и крикнул – прекратить стрельбу, а живых докончить штыками... Один из товарищей стал вонзать в грудь фрельны штык американской винтовки «винчестер». Штык вроде кинжала, но тупой и грудь не пронзил. Она ухватилась обеими руками за штык и стала кричать... Потом ее добили прикладами ружей»...

Его перебил Павел Медведев:

«Кровь текла потоками. При моем появлении наследник был еще жив – стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина вызвала во мне тошноту. Когда я вернулся – подошел к уже лежащему царю. И разрядил револьвер. Многие потом в него револьверы разрядили».

Дым заслонял электрический свет. Стрельбу прекратили. Раскрыли двери комнаты, чтобы дым рассеялся... Начали забирать трупы... Надо было побыстрее их выносить. Поспешно переворачивали тела, проверяя пульс.

Юровский подвел итоги:

«Вся процедура, считая проверку (щупанье пульса и т.д.), взяла минут двадцать». Трупы нужно было нести через все комнаты нижнего этажа к парадному подъезду, где стоял грузовик с шофером Люхановым. Тащили их в простынях, чтобы кровью не закапать комнаты.

Павел Медведев:

Это я придумал! «Трупы вынесли на носилках, сделанных из простынь, натянутых на оглобли, взятые от стоящих во дворе саней». На дне кузова автомобиля постелили брезент, который лежал в кладовой, укрывая их вещи.

Стрекотин со страхом вспомнил:

– «Когда ложили на носилки одну из дочерей, она вскричала и закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже нельзя, при раскрытых дверях выстрелы могли быть услышаны на улице. По словам товарищей из команды, они были слышны на всех постах». И когда убитая княжна с криком поднялась в простыне и зашевелились на полу ее сестры – ужас охватил всех нас! Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался живыми»...

Юровский пояснил:

«Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог пробить корсаж...» В грузовик отнесли трупы. Перед этим обирали: снимали драгоценности и ценные вещи. Их потом передали в «неприкосновенный запас партии» – личный сейф товарища Свердлова. К сожалению, туда попало не все...

Почему? – спросил Ницше.

Вороватыми оказались отдельные чекисты, – пояснил Стрекотин. – «При выносе трупов некоторые из наших товарищей стали снимать находящиеся при трупах разные вещи, как-то: часы, кольца, браслеты, портсигары и другие вещи. Об этом сообщили тов. Юровскому, и он поспешил вернуться вниз. В это время уже выносили последний труп. Тов. Юровский остановил нас и предложил добровольно сдать снятые с трупов разные вещи. Кто сдал полностью, кто часть, а кто и совсем ничего не сдал...»

Юровский подтвердил обвинение:

«Тут начались кражи: пришлось поставить трех надежных товарищей для охраны трупов, пока продолжалась переноска (трупы выносили по одному). Под угрозой расстрела все похищенное было возвращено (золотые часы, портсигар с бриллиантами и т.д.)».

Ага, как же! – хмыкнул кто-то из палачей.

Медведев опять вмешался:

– «Когда в ипатьевском домеме снимали драгоценности с мертвых Романовых, моментально исчезли часы. И с убитого Боткина тоже успели снять часы. Тогда Юровский сказал: «Мы сейчас выйдем, а через 3 минуты вернемся. Чтоб часы были». И он вышел из комнаты вместе со мной. И через 3 минуты вернулся. И часы – на месте. Юровский тщательно следил, чтоб ничего не украли. Когда царь упал, его фуражка откатилась в угол. И один из охранников, выносивших трупы, взял фуражку царя... Юровский кивком головы тотчас указал мне. На следующий день я пошел за фуражкой. Оказалась – самая обычная, без инициалов... Я снял с нее кокарду. Кокарда долго была у меня в доме. Сын маленький с нею играл... Потом при переездах она куда-то делась».

А тогда царская семья лежала на грузовом автомобиле, укрытая брезентом... Кто-то нашел крохотную мертвую собачку – ее прижимала к себе одна из великих княжен... Она лежала на полу с этой собачкой. Трупик ее тоже зашвырнули в грузовик...

– У нас у всех были любимые песики, – вспомнила царевна Анастасия. – У Алексея был спаниэль по кличке Шут. А эта была моей. Порода редчайшая: кингс-чарльз, ее можно было носить в муфте. Ее подарил нам в госпитале раненый офицер...

Все присутствующие очутились в воспоминаниях Юровского.

...Открылись ворота «ипатьевского» особняка, и шофер Сергей Люханов вывел на улицу автомобиль. Было три часа ночи. Грузовик миновал пределы города и въехал в густой смешанный лес, который тянулся до деревни Коптяки. Дикие места, никаких строений, кроме железнодорожных будок... Затем дорога раздвоилась: грузовик свернул к железнодорожному переезду. Тут оказалось топкое болотистое место, где машина застряла. Люханов пытался выбраться. Но перегрелся мотор. Теперь были нужны вода для двигателя и шпалы, чтобы застелить болотце и проехать топь. К счастью для палачей, рядом находилась железнодорожная будка номер 184.

Красноармейцы взяли шпалы, сваленные около нее, настелили на болотце. По этому настилу и проехал «царский катафалк», добравшись лесной дорогой в конце концов до урочища «Четыре брата».

В это время у Коптяков на пригорке стояла застава красноармейцев и отправляла всех жителей обратно в деревню. Другая застава, неподалеку от будки номер 184, наоборот, никого не впускала на дорогу.

Юровский пояснил:

«Проехав Верх-Исетский завод в верстах пяти, наткнулись на целый табор – человек 25 верховых, в пролетках и т.д. Это были рабочие (члены исполкома Совета), которых приготовил Ермаков. Первое, что они закричали: «Что ж вы нам их неживыми привезли». Они думали, что казнь Романовых будет поручена им».

«Эх, девок-царевен нам не дали!» – послышался сожалеющий возглас кого-то из членов исполкома. – То-то бы потешились!

Юровский продолжил:

«Меж тем... начали перегружать трупы на пролетки, тогда как нужны были телеги. Это было очень неудобно. Сейчас же начали очищать карманы – пришлось и тут пригрозить расстрелом... Тут и обнаружилось, что на Татьяне, Ольге, Анастасии были надеты какие-то особые корсеты. Решено было раздеть трупы догола. Но не здесь, а на месте погребения».

Однако не всем телам хватило места на пролетках. Вот почему продолжил двигаться к шахте грузовик, на нем осталась часть трупов. «Но выяснилось, что никто не знает, где намеченная для этого шахта. Светало. Я послал верховых разыскивать место, но никто ничего не нашел. Выяснилось, что вообще ничего приготовлено не было, не было лопат и т.д.».

Правда, я не поверил, что местные верх-исетские сподвижники Ермакова заблудились. Они надеялись, что я устану и уеду – а они останутся наедине с трупами и заглянут в «особые корсеты». Но я терпеливо ждал. Пришлось им отыскать шахту. Мы двинулись дальше. Но, так как «...машина застряла между двух деревьев, то ее бросили и двинулись поездом на пролетках, закрыв трупы сукном. Увезли от Екатеринбурга на шестнадцать с половиной верст и остановились в полутора верстах от деревни Коптяки. Это было в шесть-семь утра».

До выбранной шахты оставалось 200 шагов. Пока одни красноармейцы вытаскивали грузовик, другие начали делать носилки – из молодых сосенок и кусков брезента, которым были покрыты трупы. «В лесу отыскали заброшенную старательскую шахту (добывали когда-то золото) глубиной три аршина с половиной. В шахте было на аршин воды...»

Около нее трупы сложили на ровную глиняную площадку. Я «... распорядился раздеть трупы и разложить костры, чтоб все сжечь. Кругом были расставлены верховые, чтоб отгонять всех проезжающих. Когда начали раздевать одну из девиц, увидели корсет, местами разорванный пулями, и в отверстия видны были бриллианты. У публики явно разгорелись глаза... Я решил сейчас же распустить всю артель, оставив на охране нескольких человек часовых и пять человек команды. Остальные разъехались...»

На каждый день рождения я дарила дочерям одну жемчужину и один бриллиант, чтобы в 16 лет у них составились два ожерелья. Эти камни мы и зашили в корсеты, – объяснила царица.

– «Команда приступила к раздеванию и сжиганию, – продолжил вспоминать Юровский. – На Александре Федоровне оказался целый жемчужный пояс, сделанный из нескольких ожерелий, зашитых в полотно... Бриллианты тут же переписывались, их набралось около полупуда... На шее у каждой из девиц оказался портрет Распутина с текстом его молитвы, зашитой в ладанки».

А чего я помню! – подключился к разговору видный большевик Василий Леватных. – Я ж в похоронной команде участвовал. Проверял расстрелянных – не живы ли? «Когда мы пришли, они были еще теплые. Я сам щупал царицу, и она была теплая... Я тогда сказал: «Теперь и умереть не грешно, щупал у царицы...»

Заткнись, мразь! – не выдержал Борис Николаевич.

Душа императрицы плакала...

Ах ты, мой некрофил! – засюсюкал владыка инферно.

Не все еще товарищи, даже старые большевики, революционную сознательность проявляют! – напустил на себя суровость Юровский. – Кто воровал, кто мертвых баб щупал... А надо было делом заниматься – от жмуриков избавляться! Но благодаря моим стараниям все оказалось в ажуре. «Сложив все ценное в сумки, остальное найденное на трупах сожгли, а сами трупы опустили в шахту. При этом кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставная челюсть Боткина) было обронено...» Бриллиантов и жемчуга собралось очень много. И за мелочью уже не следили. Устали.

Царские драгоценности были похоронены «на Алапаевском заводе в одном из домиков в подполье. В 19-м году откопано и привезено в Москву».

Я позавтракал на пеньке яйцами, которые предназначались царевичу на завтрак. Пока ел, придумал: надо бросить в шахту несколько гранат... «При попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части – этим объясняется, нахождение на этом месте белыми (которые потом его открыли) оторванного пальца и т.д.»

После чего Ермаков с товарищами поехали в Верх-Исетск, а я позаботился, чтобы драгоценности отправились в Алапаевск. «Кончив операцию и оставив охрану, я часам к 10-12 утра (уже 17 июля) поехал с докладом в Уралисполком, где нашел Сафарова и Белобородова... Рассказал, что найдено, и выразил сожаление, что мне не позволили в свое время произвести у Романовых обыск». А так я все сделал образцово!

– Хреново ты все сделал! – уел его Медведев. – «Утром я пришел на базар – и от местных торговок услышал подробный рассказ, где и как спрятали трупы царской семьи. Пришлось делать второе захоронение трупов». А времени оставалось мало – белые стояли на пороге.

Но я же мгновенно исправил свою оплошность! – возразил Юровский. – «Я узнал от Чуцкаева, председателя горисполкома, что на девятой версте по московскому тракту имеются очень глубокие шахты, подходящие для погребения Романовых... Отправился туда, но до места не сразу доехал из-за поломки машины. Добрался до шахт уже пешком. Нашел действительно три шахты очень глубоких, заполненных водою, где и решил утопить трупы, привязав к ним камни. Так как там были сторожа, являвшиеся неудобными свидетелями, то решено было, что одновременно с грузовиком, который привезет трупы, придет автомобиль с чекистами, которые под предлогом обыска арестуют всю публику. На случай, если не удался бы план с шахтами, решено было трупы сжечь и похоронить в глинистых ямах, наполненных водой, предварительно обезобразив трупы до неузнаваемости серной кислотой.

Вернувшись, наконец, в город уже к восьми часам вечера (17 июля), начали добывать все необходимое – керосин, серную кислоту. Телеги с лошадьми без кучеров были взяты из тюрьмы...

Отправились только в двенадцать с половиной ночью с 17-го на 18-е. Чтобы изолировать шахты на время операции, объявили в деревне Коптяки, что в лесу скрываются чехи, лес будут обыскивать, чтобы никто из деревни не выезжал ни под каким видом. Было приказано, если кто ворвется в район оцепления, расстрелять на месте». В полночь мы вернулись к шахте...

Как сейчас помню! – вздрогнула душа Медведева. – «Светили факелами. Ваганов, матрос, влез в шахту и стоял внизу во тьме – в ледяной воде. Вода была по грудь. Спустили веревки. Он привязывал трупы и подавал наверх».

Да что ж ты меня все время перебиваешь! – заорал Юровский. – «Меж тем рассвело (это был третий день, 18-го). Возникла мысль: часть трупов похоронить тут же у шахты. Стали копать яму, почти выкопали, но тут к Ермакову подъехал его знакомый крестьянин, и выяснилось, что он мог видеть яму. Пришлось бросить дело, решено было везти трупы на глубокие шахты».

И вновь повезли расстрелянных Романовых. Сначала на телегах, потом на грузовике. «Так как телеги оказались непрочными, разваливались, я отправился в город за машинами – грузовик и две легких для чекистов. Смогли отправиться в путь только в девять вечера, пересекли линию железной дороги в полуверсте, перегрузили трупы на грузовик. Ехали с трудом, вымащая опасные места шпалами, и все-таки застревали несколько раз. Около четырех с половиной утра 19-го машина застряла окончательно. Оставалось, не доезжая шахт, хоронить или жечь... Хотели сжечь Алексея и Александру Федоровну, по ошибке вместо последней сожгли фрейлину. Потом похоронили тут же под костром останки и снова разложили костер, чтоб совершенно закрыть следы копанья. Тем временем вырыли братскую могилу для остальных. Часам к семи утра яма аршина в два с половиной глубины и три с половиной в квадрате была готова. Трупы сложили в яму и облили лица и все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была неглубока). Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали – следов ямы не осталось. Секрет был сохранен вполне – этого места погребения не нашли».

Жутко! – поежился Борис Николаевич, который в общем-то часто бывал жестким, но редко – жестоким. – Бедные вы, бедные! Расстреляли, добили штыками и прикладами, три раза хоронили, жгли, кислотой обливали... Пожалуй, справедливо, что Церковь признала тебя, Николай Александрович, и твою семью святомучениками,

Не мне судить! – сымитировала выдох душа царя. – Но чем я лучше других моих родичей, в том числе четырех Великих князей, тоже зверски убитых непонятно за что?!

Почему непонятно? – раздался голос Ленина. – Ваших кузенов и дядю казнили в ответ на убийство в начале 1919 года немецких революционеров Карла Либкнехта и Розы Люксембург...

Зверская логика, панимаш! – закричал экс-президент. – Их же немцы ликвидировали, при чем тут Романовы!

Не понимаете Вы революционной логики, ренегат Ельцин! Товарищ Дантон, объясните ему! – приказным тоном заявил Ильич.

Я еще во время Великой французской революции предупредил: «Мы будем их убивать, мы будем убивать этих священников. Мы будем убивать этих аристократов... и не потому, что они виновны, а потому, что им нет места в грядущем, в светлом будущем».

Все равно не понимаю! – тряхнул призрачной головой Николай. – Чем Вам, господин Ульянов, мог помешать Великий князь Николай Михайлович – либеральный историк, председатель Русского исторического общества (того самого, где почетным председателем был я сам)? Автор монументальной биографии Александра I, он увлекался таинственными легендами о странной смерти нашего предка и загадочным старцем Федором Кузьмичем, появившимся после смерти Александра в Сибири.

Возможный тайный уход с трона нашего прадеда и превращение царя в «Старца» волновали и меня самого. Но нам трудно было находить общий язык... Николай Михайлович – мистик, масон и вольнодумец. В Петербурге он одиноко жил в своем дворце среди книг и манускриптов. Мы его прозвали «господин Эгалите». Так когда-то окрестили либерального принца Орлеанского, брата Людовика XVI...

Очень похоже! – одобрил Сатана. – Либерал принц Орлеанский был гильотинирован Французской революцией, либерал Николай Романов расстрелян в Петропавловской крепости революцией Октябрьской... За него просил Горький, Ленин обещал рассмотреть его ходатайство, а сам дал приказ Зиновьеву: не выпускать Великого князя и поторопиться!

Не отрицаю! – гордо заявил Ильич.

В Перми был убит Великий князь Михаил Александрович, – продолжил мартиролог последний русский император. – В СССР рассказывали официальную сказку: Михаила... казнили местные рабочие Мотовилихинского завода. Прознали о его желании выехать за границу и – «приняли меры». В действительности же Михаила чекисты, специально приехавшие в Пермь из Москвы, выкрали у местной охраны и тайно застрелили в лесу.

В ночь на 18 июля 1918 года зверски расправились с другими членами нашей семьи. Погибли Елизавета Федоровна, настоятельница Марфо– Мариинской обители милосердия (сестра моей супруги); князя Иоанн Константинович, Константин Константинович, Игорь Константинович, Сергей Михайлович Романовы и Владимир Палей.

Все они содержались в заключении в городе Алапаевске близ Екатеринбурга. Их тайком увезли к заброшенной шахте на 110-й версте по дороге от этого городка на Синячихинские заводы. «Были расстреляны» – сообщалось при Советской власти. Но это ложь! Только один из них умер от пули: Сергей Михайлович сопротивлялся, схватил одного из большевиков, некоего Шишкина, и чуть не сбросил с собой в шахту. Он был убит выстрелом в голову.

Остальные Великие князья умерли от ударов по голове и груди каким– либо твердым тупым орудием или же получили такие повреждения при падении с высоты. Их живьем бросили в шахту и забросали бревнами! Возле нее выставили охрану: из-под земли доносились стоны, пение псалмов и молитв. Великая княгиня перевязала своим платком разбитую голову Иоанна Константиновича. Три дня Елизавета Федоровна еще жила и, как могла, помогала раненым. Потом ствол шахты забросали гранатами. Но и это не удовлетворило палачей! Последние мученики умерли только после того, как председатель Алапаевской ЧК Говырин взял у местного фельдшера большой кусок серы, зажег его и сбросил в шахту. А сверху наглухо завалил колодец.