Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 108 страниц)

При мне такого не происходило! – гордо вскинула голову экс– президентская душа.

К тебе шествия с твоими портретами ходили только до 1993 года, до расстрела Белого дома! – оборвал его Сатана.

Зато отречение мое... – Ельцин чуть было не ляпнул «от трона», да вовремя остановился, – оказалось совсем не таким, как у Николая!

Это точно! – не преминул вставить шпильку Дьявол. – Твое отречение спасло существовавший в стране строй, Николашкино – разрушило!

Оба самодержца зашатались – насколько издевка была справедливой.

Меня предали самые близкие мне люди – военачальники и родня, – только и прошептал себе в оправдание император. – Это был фактически заговор, и начался он с самого подлого и примитивного обмана. Командующий фронтом генерал Рузский, заявившись в мой вагон, сообщил, что мятежники захватили в свои руки дворец в Царском Селе и мою семью. Что не соответствовало действительности! Я был потрясен, и как раз в этот момент принесли телеграмму от главнокомандующего Западным фронтом генерала Эверта, гласившую, что, по его мнению, продолжать боевые действия можно только при условии, если я отрекусь от престола в пользу сына.

«Мне надо подумать», – сказал я и отпустил Рузского.

Когда я снова вызвал его к себе, тот явился с двумя помощниками, генералами Даниловым и Саввичем, которые сообща принялись убеждать меня в необходимости отречения. Рузский принес новые известия. В Петрограде поспешил явиться в Думу с предложением своих услуг мой собственный конвой; вверил себя в распоряжение парламента мой двоюродный брат Великий князь Кирилл Владимирович; на сторону Временного правительства перешел главнокомандующий Московского военного округа генерал Мрозовский. Тут же подоспели письма от главнокомандующих фронтами и флотами: все они единодушно поддержали требование об отречении. А многолетний сотрудник мой, начальник Генштаба генерал Алексеев одобрил все их решения...

«Я решился, – сказал я наконец. – Я отказываюсь от престола».

Я перекрестился. Перекрестились и генералы. «Благодарю Вас за

доблестную и верную службу», – сказал я Рузскому и поцеловал его. После этого написал две телеграммы об отречении: одну – председателю Думы Родзянко, другую – Алексееву. Было 3 часа дня 2 марта 1917 года...

Заговор против Вас, гражданин Романов, конечно, существовал, – раздался голос Ленина (лично он в чистилище явиться не мог). – Мы, революционеры, к сожалению, в нем не участвовали, но я внимательно изучил все события и теперь могу раскрыть их подоплеку.

Во всем случившемся виноваты только Вы сами!

К началу Первой мировой войны в российской правящей верхушке установились весьма сложные и запутанные отношения. Хотя официально и министры, и совет министров, и даже премьер имели соответствующие полномочия, Вы решали важнейшие вопросы, не обсуждая их с правительством и даже с министром, в ведении которого находилась данная проблема. Так, в июле 1905 года, катаясь на яхте с германским императором Вильгельмом II, Вы подписали Биоркский договор, фактически разрушавший союз с Францией и менявший соотношение сил в Европе. Только через пятнадцать дней об этом узнал министр иностранных дел, а премьер еще позже. Этот невыгодный для России договор еле удалось денонсировать! Вы, кстати, вели себя точно так же, ренегат Ельцин! То Курильские острова по пьянке японцам пытались отдать, то западным соседям все чего-то обещали!

Не менее вопиющий случай произошёл в 1911 году, когда военный министр Сухомлинов убедил царя упразднить русские западные крепости. Премьеру стало известно об этом, когда крепости были разоружены на 90 процентов, так что их потом пришлось экстренно восстанавливать.

Но это, так сказать, субъективные обстоятельства. Были и объективные. Самой серьезной проблемой в русском царствующем доме являлось наследование. Царица родила подряд четырех дочерей, а, по законам империи, престол передавался исключительно по мужской линии, поэтому наследником был объявлен родной Ваш брат, гражданин Романов, – Михаил. Вы недолюбливали его и отстранили от государственных дел. В 1900 году, когда Вы заболели и врачи не исключали летальный исход, группа вельмож с благословения властолюбивой императрицы составила заговор: в случае Вашей смерти короновать пятилетнюю царевну Татьяну, назначив регентшей царицу. Династии повезло: Вы выздоровели, а в июне 1904 года родился наследник. Это счастливое событие оказалось омраченным тяжелым наследственным заболеванием Алексея – гемофилией. В 1915-1916 годах у Вас появились сильнейшие сердечные боли, причинившие окружению немало беспокойств. Случись с государем смертельный приступ – и кто бы оказался на престоле! Неуравновешенная царица с больным сыном? Ведь Михаил Александрович к этому времени практически выбыл из игры: он и сам не стремился к власти, да и брак с дважды разведенной дочерью адвоката свел его шансы на престол к нулю.

В сущности, весь романовский клан, включая императрицу-мать, выступил против Распутина, и к 1916 году отношения Александры Федоровны с Вашей семьей накалились до предела. Подтвердите, Родзянко!

– Да, мать великого князя Кирилла Владимировича, беседуя со мной, обронила:

«Надо ее уничтожить!»

«Кого?» – спросил я.

«Императрицу!»

Еще пример, – продолжил Ильич. – В середине декабря 1916 года тифлисский городской голова вел переговоры о военном перевороте против Вас с Великим князем Николаем Николаевичем, командовавшим кавказской армией. Тот, правда, с рядом оговорок, согласился.

Еще один заговор начался с убийства Распутина. Вы, получив телеграмму Александры об исчезновении «святого черта», бросили ставку в Могилеве и экстренно приехали в Царское Село. Вам удалось подавить заговор «великокняжеской» группировки. Из Петрограда началась массовая высылка... Великих князей: Дмитрий Павлович отправился на Персидский фронт, Николай Михайлович – в свое имение Грушевку в Херсонской губернии, Кирилл Владимирович – в Мурманск, Борис Владимирович – на Кавказ...

Вам следовало посадить их в тюрьму и судить по закону за убийство и государственную измену, а Вы щадили своих родичей и назначали на важные посты в действующую армию! И результат не замедлил себя явить! Поражения наших войск как в 1904-1905 годах, так и в 1914-1917 годах в основном вызваны некомпетентностью высшего руководства страной – Ваших родичей!

В ставке и в центральных военных учреждениях имелось множество талантливых организаторов, но у них были связаны руки. На фронте не хватало снарядов, войска шли на пулеметы врага без артподготовки, а в тылу ржавели десятки миллионов снарядов... Как мне рассказывал товарищ Сталин, позже Красная Армия не смогла их утилизировать даже к 1950 году! В крупных городах возникали голодные очереди, а на железнодорожных станциях и складах гнили мясо и масло. Железнодорожный транспорт был якобы перегружен, а, по подсчетам генерала Маниковского, железные дороги были загружены от 30 до 95 процентов. Многочисленные устные и письменные обращения военных к Вам ничего не давали. Наконец, вмешательство императрицы и Распутина в дела армии лично оскорбляло многих генералов.

И тогда военщина выступила против Вас! Генералитет ухитрился все гвардейские полки (традиционную опору царской власти) отправить на фронт. А подавляющее большинство войск Петроградского гарнизона составляли запасные батальоны, которыми в основном командовали так называемые офицеры военного времени – бывшие студенты, инженеры, преподаватели. Вполне естественно, что первые не жаждали попасть на передовую, а вторые – не симпатизировали самодержавию.

В конце 1916 – начале 1917 годов Вы неоднократно выражали желание, чтобы полки гвардии поочередно приходили в Царское Село на «отдых». Но все эти пожелания бойкотировались подчиненными, спускались ими на тормозах, причем наиболее активную роль в противодействии этим планам играл генерал Гурко. Отсутствие надежных войск поблизости и сыграло роковую роль в Вашей судьбе! А еще близорукость и глупость – Ваша и царицы, не распознавших, что у них под носом зреет революция!

При чем тут Аликс? – возмутился ее любящий муж.

Ленин засмеялся своим звонким колокольчатым смехом:

В январе-феврале 1917 года начальник охранного отделения в Петрограде подавал бесконечные доклады министру внутренних дел Протопопову. Цитирую!

9 января: «Тревожное настроение революционного подполья и общая распропагандированность пролетариата».

28 января: «События чрезвычайной важности, чреватые исключительными последствиями для русской государственности, не за горами».

5 февраля: «Озлобление растет... Стихийные выступления народных масс явятся первым и последним этапом на пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех анархической революции».

Все эти доклады Протопопов с легкой душой клал под сукно. Почему, господин министр?

Ведь Ее величество категорически объявила: «Революции в России нет и быть не может. Бог не допустит...»

Царица заплакала:

Да, я виновата! Но меня можно простить: я болела! Вот пусть врач скажет!

Из рая спустился, как всегда, на выручку своей постоянной пациентки, Евгений Сергеевич Боткин, сын великого русского медика Сергея Боткина, лейб-медика Александра II и Александра III. Сыновья светила тоже стали врачами: знаменитый Сергей и куда более скромный, но необычайно добрый, душевный Евгений. 15 января 1914 года он перенес трагедию: его сын был убит, так как не хотел сдаться в плен немцам.

В то время императрица проводила часы в постели, пытаясь победить боль в сердце. У нее немели руки, она задыхалась. Приглашенные именитейшие европейские светила не нашли у нее сердечной болезни, определили расстройство нервов – и потребовали изменить режим.

Аликс не терпела, когда кто-то не соглашался с нею – это касалось и диагнозов ее болезни... Вот почему к ней был приглашен мягкий и в то же время очень талантливый Евгений Сергеевич. С одной стороны, это как бы продолжало традицию лейб-медиков Боткиных, с другой – покладистый врач тотчас прописал пациентке простейшее лекарство: лежать без движения.

Я сделал это не потому, что не понял ее истинного состояния, просто считал, что такой «рецепт» лечит нервы. Знакомый диагноз успокоил царицу, перечить ей – означало усилить губительное для нее возбуждение, – объяснил персональный эскулап императрицы.

– Вовсе не сердце больное заставляло её писать идиотские письма мужу, а инфантильность, полное незнание жизни народа и дурь! – фыркнул дьявол. – Почитай-ка свои опусы, дурында! – приказал он Александре Федоровне.

– «25 февраля... Бесценное, любимое сокровище. Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи... то хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение – и рабочие мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но все это пройдет и успокоится, если только Дума будет вести себя хорошо...»

Свое полное согласие с подругой по несчастью тотчас выразила казненная французская королева Мария Антуанетта:

Правильно! Я тоже удивлялась, глядя на восставших из-за голода парижан: «У народа нет хлеба? Пусть кушают пирожные!»

Николай горестно вздохнул:

Как раз в тот день, 25-го вечером, мне доложили о беспорядках, которые третий день бушевали в городе... 26-го я получил телеграмму от военного министра: солдаты отказывались стрелять в бунтовщиков и переходили на сторону их. Я повелел Хабалову – начальнику Петербургского военного округа – немедля прекратить беспорядки. К несчастью, он оказался полной посредственностью из тех, кого списывают в тыл во время войны...

А какой дурак назначил слабака на эту важнейшую должность? – задал риторический вопрос Сталин.

Я... – со стыдом признался монарх.

А твоя супруга именно в этот день прислала тебе еще одно кретиническое послание! – добил его Сатана. – Читай, кулема!

«26 февраля... Какая радость, я получила твое письмо, я покрыла его поцелуями и буду еще часто целовать... Рассказывают много о беспорядках в городе (я думаю, больше 200 тысяч человек...), но я написала об этом уже вчера, прости, я глупенькая. Необходимо ввести просто карточную систему на хлеб (как это теперь в каждой стране, ведь так устроили уже с сахаром и все спокойны и получают достаточно), у нас же – идиоты... Вся беда от этой зевающей публики, хорошо одетых людей, раненых солдат и т.д., курсисток и прочее, которые подстрекают других... Какие испорченные типы! Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, это непохоже на 1905 год, потому что все обожают тебя и только хотят хлеба... Какая теплая погода. Досадно, что дети не могут покататься даже в закрытом автомобиле. Но мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит ярко – я ощущаю такое спокойствие на Его дорогой могиле. Он умер, чтобы спасти нас...»

Это мама обо мне, покойнике, написала, – гордо заявил Распутин.

К обсуждению подключился Родзянко:

– 26 февраля я послал государю отчаянную телеграмму: «В столице анархия. Правительство парализовано, транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Части войск стреляют друг в друга. На улицах – беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство... Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».

28 февраля, в последний день зимы, в Царском Селе восстал гарнизон: 40 тысяч солдат. Во дворец позвонил я – теперь уже не «надоедливый толстяк Родзянко», как меня оскорбительно обзывали при дворе, а председатель Государственной думы, то есть единственная власть в восставшей столице. Единственный, кто мог тогда защитить царскую семью.

Я говорил с начальником охраны Бенкендорфом, просил передать государыне: она должна как можно скорее покинуть Александровский дворец.

«Но больные дети...» – возразил Бенкендорф.

«Когда дом горит – и больных детей выносят», – ответил я, думая: если бы вы меня раньше послушали!

«Никуда я не поеду! Пусть делают, что хотят», – ответила тогда я, – вспомнила императрица. – В то время вокзал в Царском уже был занят восставшими. Поезда не ходили. И тогда я направила в Петроград двух казаков конвоя. Они возвратились с известием: город окончательно в руках бунтовщиков. Центр запружен народом, и везде – флаги, флаги. Город покрыт кровавым кумачом. Тюрьмы открыты, громят участки, ловят полицейских.

Весь день 28 февраля мы во дворце слышали беспорядочную пальбу. Это восторженно стреляли (пока еще в воздух) мятежные солдаты царскосельского гарнизона. Оркестры играли «Марсельезу». Весь день эта музыка! В полукилометре от дворца – первая жертва: убит казак. Грозное предупреждение. Но этим пока ограничились: сорок тысяч восставших не пошли ко дворцу.

... Ленин продолжил свой анализ Февральской революции:

23 февраля 1917 года в Петрограде в различных частях города начались хорошо организованные демонстрации. Военные власти играли в поддавки. К примеру, вывели морально неустойчивых резервистов на подавление беспорядков. Причем офицеры сами приказывали солдатам переходить на сторону пролетариев. Интересно, что положение рабочих и солдат в других городах России было гораздо хуже, чем в столице. Но если в 1905 году наиболее активные вооруженные выступления против самодержавия состоялись в Москве, Одессе, Новороссийске при сравнительной пассивности Петербурга, то в феврале 1917 года восстание ограничилось лишь столицей. Ситуация на фронте и в тылу 23-25 февраля ничем не отличалась от ситуации 23-25 января то же года, когда народ еще верил в царизм. Поправлюсь: отличалось тем, что генералы Вас, гражданин Романов, еще не продали окончательно! Однако власть над всей страной и армией пока находилась в Ваших руках. Хотя поначалу Вы и не смогли правильно оценить ситуацию, тем не менее уже 27 февраля приказали генералу Иванову возглавить группировку войск для наведения порядка в Петрограде. Исход боя четырех отборных обстрелянных кавалерийских дивизий с перепившимися резервистами Петроградского гарнизона был предрешен.

Но Вы, гражданин Романов, допустили роковой просчет – лично выехали в Царское Село, не усилив свой конвой. И поплатились за беспечность! 1 марта царский поезд оказался в Пскове. Едва ступив на подножку, генерал Рузский заявил столпившимся на платформе придворным: «Господа, придется сдаться на милость победителя».

Царица, узнав, что супруг задержан в Пскове, писала 2 марта, что государь «в западне». Она, вопреки своему обычаю, на сей раз оказалась недалека от истины. В Пскове Вы действительно были блокированы генералом Рузским. Вся входящая и исходящая информация подвергалась его «цензуре». Поезд был загнан в глухой тупик.

Заодно с Рузским действовал и начальник Генштаба генерал Алексеев, который утром 1 марта разослал командующим фронтами и флотами циркулярную телеграмму о желательности отречения царя от престола. Вот итоги этого опроса: Великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт) – за; генерал Брусилов (Юго-Западный фронт) – за; генерал Эверт (Западный фронт) – за; генерал Сахаров (Румынский фронт) – за; генерал Рузский (Северный фронт) – за; адмирал Непенин (командующий Балтийским флотом) – за; адмирал Колчак (командующий Черноморским флотом) – «принял безоговорочно». Сам Алексеев – тоже за.

Против Вас объединились все великие князья, генералитет, Дума и либеральная буржуазия. Песенка дома Романовых (я не имею в виду гимн из оперы Глинки) была спета!

А дальше возник первозданный хаос! Идя на отречение императора, патриотически настроенные генералы хотели получить крепкий тыл, который позволил бы им победоносно закончить войну. Временное же правительство, чтобы ослабить власть генералитета и «заплатить» толпам пьяной солдатни, фактически согласилось с приказом № 1 Петроградского Совета, который воякам столичного гарнизона давал иммунитет от отправки на фронт, устанавливал двоевластие и даже приоритет солдатских комитетов в армии перед воинскими начальниками и т.д. Сей документ положил начало развалу армии и страны!

Задам риторический вопрос: а как же народ, который в январе 1917 года пел: «Боже, царя храни», а в марте кричал: «Да здравствует Временное правительство!»? Уже 12 ноября 1917 года после захвата власти нами народ на выборах в Учредительное собрание отдал большевикам только четверть голосов, а подавляющее большинство получили «демократические» партии: эсеры, кадеты, народные социалисты и прочие. Через год, когда вместо ораторов взял слово «товарищ маузер», народ послал к едрени фене все «демократические» объединения и пошел частью к нам, а частью к Деникину и Колчаку...

Тут император прервал своего главного врага:

Последней каплей, переполнившей чашу, для меня стала депеша от командующего Кавказским фронтом Великого князя Николая Николаевича... Прочитав ее, я сказал:

«Я принял решение. Я отрекусь в пользу Алексея». А потом, после долгой паузы спросил своего врача – долго ли проживет сынишка? И когда тот ответил отрицательно, я передумал: передал права на трон брату Михаилу.

Вечером 2 марта в Псков приехали председатель Военно-промышленного комитета А.И. Гучков и член Временного комитета Государственной думы В.В. Шульгин, уполномоченные принять из моих рук документ об отречении от престола.

Шульгин взял слово:

«Государь сидел, оперевшись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и непроницаемо. Я не спускал с него глаз... Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Он не смотрел на государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу, в нем же, в Гучкове, сидящему. Как будто бы совести своей говорил.

Когда Гучков кончил, заговорил царь. Совершенно спокойно, как о самом обыкновенном деле, он сказал: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться с моим сыном я не способен... Вы это, надеюсь, поймете. Поэтому я решил отречься в пользу брата». Затем он сказал:

«Наконец я смогу поехать в Ливадию».

…Он отрекся, как командование эскадроном сдал».

Я записал тогда в дневнике, – вспомнил Николай: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»

3 марта я приехал в Могилев и здесь узнал, что Михаил не принял корону и отрекся от царского сана.

9 марта я сделал запись в дневнике: «Скоро и благополучно прибыл в Царское Село... Но, Боже, какая разница – на улице и кругом дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате.

Погулял с Валей Долгоруковым, гофмаршалом двора, и поработал с ним в садике, так как дальше выходить нельзя!».

...И с той самой поры и до близкой уже смерти «дальше выходить нельзя» стало для всех нас приговором, ибо с этого самого дня мы сделались арестантами...

Экс-монарх чуть не плакал...

Давай я тебя, Николаша, утешу! – радостно осклабил клыки хозяин инферно. – Ведь все знают: именно я мщу клятвопреступникам по велению Божьему! Кара за нарушение присяги не заставила себя долго ждать! 2 марта 1917 года Рузский с Алексеевым выдавили из тебя отречение, а уже через четыре дня первый телеграфировал второму, что начавшиеся в Пскове, Двинске и других городах в полосе Северного фронта «ежедневные публичные аресты генералов и офицеров, производимые в оскорбительной форме, ставят командный состав в безвыходное положение». Твой отказ от престола, вырванный нарушившими присягу генералами, разложил армию и погубил тысячи офицеров, в том числе пятерых из семи предавших своего государя военачальников...

Командующий Балтийским флотом адмирал Непенин был арестован и застрелен.

Генерал Эверт в марте 1918-го уволился в отставку, рассчитывая дожить свой век на покое. Но через несколько недель его убили взбунтовавшиеся солдаты.

Самой страшной оказалась судьба генерала Рузского, сыгравшего главную роль в искусно отрежиссированной драме твоего отречения. Выйдя в отставку в апреле 1917 года, старик поселился в Кисловодске, где вел тихую жизнь, далекую от политики. Но в сентябре 1918 года, когда по стране прокатилась волна красного террора, власти Северо-Кавказской республики объявили о взятии заложников. Рузского включили в группу заложников из 83 генералов, адмиралов, офицеров, чиновников, купцов.

Рано утром 31 октября 1918 года сторож и смотритель пятигорского кладбища по приказу чекистов вырыли большую могилу в северо-западной части кладбища, Когда заложников повели к могиле, Рузский с грустной иронией заметил, что свободных граждан России ведут на казнь, что всю жизнь он честно служил Отечеству, дослужился до генерала и теперь должен терпеть от своих же русских. Его ударили прикладом и заставили замолчать.

Предоставив матросам из карательного отряда «батальон смерти» расправляться с остальными заложниками, председатель Пятигорской ЧК Атарбеков лично «занялся» Рузским.

«На мой вопрос, признает ли он теперь великую российскую революцию, – поделился своими воспоминаниями из сталинского сектора Атарбеков, – Рузский ответил: «Я вижу пока лишь один великий разбой!» И я ударил Рузского вот этим самым кинжалом по руке, а потом – по шее...» Он отдал концы после пяти нанесенных ему ударов, не издав при этом ни единого стона.

В 1920 году, – продолжил Люцифер, – погибли еще два военачальника– предателя. Командующий Румынским фронтом генерал Сахаров, поверив обещаниям Советской власти об амнистии, остался в Крыму и был расстрелян в числе сорока тысяч белых офицеров, уничтоженных карателями в декабре 1920 года.

А десятью месяцами раньше в Иркутске расстреляли Верховного правителя России, адмирала Колчака...

Этот человек, не устававший подчеркивать свою приверженность монархическим взглядам, высказался не просто за твое отречение, но счел необходимым добавить в своей телеграмме: «принял безоговорочно». 5 марта 1917 года, всего через три дня после того, как ты отказался от престола, Колчак первым присягнул Временному правительству и организовал в Севастополе парад войск по случаю победы революции! Позднее он санкционировал торжественное перезахоронение останков лейтенанта Шмидта, предводителя мятежа на крейсере «Азов», а также домашние аресты членов императорской фамилии и обыски в их крымских имениях.

За предательство я наказываю предательством! Союзники-чехи выдали его и председателя Совета министров Омского правительства В.Пепеляева так называемому Политическому центру, захватившему власть в Иркутске.

Чрезвычайная следственная комиссия представила в ревком список из 18 политических заключенных, предназначенных к расстрелу. Начать решено было с Колчака и Пепеляева...

Их вывели из тюрьмы рано утром 7 февраля 1920 года и привели на берег заснеженной речки Ушаковки. Командовали экзекуцией председатель этой комиссии Чудновский и комендант города Бурсак. Последний велел Колчаку и Пепеляеву подняться на бугор, после чего предложил смертникам завязать глаза. Но адмирал презрительно отказался.

Бурсак не преминул рассказать о самом значительном событии своей жизни:

– «Перед расстрелом Колчак спокойно выкурил папиросу, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке «смирно». Последовал короткий приказ: «Взвод! По врагам революции – пли!» После первого залпа сделали еще два по лежачим – для верности. Напротив Знаменского монастыря была большая прорубь. Там монашки брали воду. Вот в эту прорубь и протолкнули вначале Пепеляева, а потом Колчака вперед головой. Закапывать не стали потому, что эсеры могли разболтать и народ повалил бы на могилу. А так концы в воду».

Господи, прости их, как и меня, грешного! – взмолился царь. – Ясам их давно простил!

Это было сделано по моему приказу, переданному секретной телеграммой, – пояснил Ленин. – «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке. Не печатайте ровно ничего. А после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Беретесь ли сделать архинадежно?»

Очень предусмотрительно, товарищ Ленин! – осклабился лукавый.

Благодарю за комплимент, товарищ Сатана! – слегка поклонился Ильич.

Однако завершу свой рассказ, – объявил Дьявол. – В течение трех лет насильственная смерть настигла пятерых командующих-отступников. Двое оставшихся – Брусилов и Великий князь Николай Николаевич – хотя и дожили соответственно до 1926 и 1929 годов, но далеко не счастливо.

Возмездие настигло и большую часть остальной генеральской оппозиции. В августе 1917 года генерал Крымов неожиданно для всех покончил с собой. Бежал на юг и скоропостижно скончался в Екатеринодаре один из главных заговорщиков генерал Алексеев. А в 1938-м дошла очередь и до тех, кто переметнулся на сторону красных: были расстреляны генерал А. Свечин и бывший шеф жандармов генерал В. Джунковский, которого не спасли даже услуги, оказанные Советской власти в деле организации ВЧК, паспортной системы и системы виз...

Предателей надо уничтожать до, а не после предательства! – дал всем урок «дядюшка Джо». – Ишак ты и тюфяк, Николай! Тебе сообщили (пусть позднее оказалось, что наврали), будто твою семью захватили мятежники. Надо было сразу бросаться освобождать близких, а не переговоры с приближенными– изменниками вести!

Так меня же изолировали!

Чушь! Оружие у тебя было? Было! Вызвал бы Рузского к себе в вагон, пристрелил. Затем созвал бы охрану, всех казаков и матросов произвел бы в майоры-полковники, дворяне-графья. Поехал бы на поезде в Ставку, по дороге шлепал бы всех саботажников, которые пытались тебя остановить. В Ставку созвал бы генералитет – и всех к стенке! Назначил бы новых командующих из «черной кости» – чтобы были преданны только тебе! Заключил бы перемирие со своим кузеном – кайзером Вильгельмом, чтоб народ и армию успокоить и получить возможность вызвать в столицу верные тебе войска... В Петербурге всех бунтовщиков, включая большинство членов Госдумы, – на «станцию Могилевскую»!

Перемирие – нарушение соглашений с союзниками!

Плевать на союзников, соглашения и договоры, когда в опасности ты сам, твоя семья и вся страна! Ленин вон подписал позорный Брестский мир – и оказался прав!

Но расстрелы... Я и так за свое царствование приказал казнить более двадцати тысяч человек...

Всего двадцать тысяч! – возмутился Джугашвили. – А должен был двести тысяч или два миллиона! Или двадцать миллионов, если надо! Только тогда ты бы умер в своей постели, будучи подлинным властителем! Как я!

Абсолютно согласен с Вами, генералиссимус, – Гитлер не мог отказаться от обсуждения такой волнующей темы, как геноцид. – В свое время я много размышлял об инициированной русскими большевиками революции 1918-1919 годов в Германии. «...Приходишь к выводу, что ее основной движущей силой были отнюдь не идеи, а преимущественно всякий сброд, ранее освобожденный из тюрем и исправительных колоний.

Когда читаешь сообщение о том, как проходили революционные события в Кельне, Гамбурге или каком-нибудь еще городе, то постоянно сталкиваешься с тем фактом, что все так называемое народное движение на деле оборачивалось совершенно заурядными кражами и грабежами. И испытываешь лишь презрение к ничтожествам, сбежавшим от этого отребья.

Если теперь где-нибудь в рейхе вспыхнет мятеж, я в ответ незамедлительно приму следующие меры:

а) в тот же день, когда поступит первое сообщение, прикажу арестовать в своих квартирах и казнить всех лидеров враждебных направлений...;

б) прикажу расстрелять в течение трех дней всех заключенных концлагерей;

в) всеуголовные элементы вне зависимости от того, находятся ли они в тюрьмах или на свободе, я на основе имеющихся списков прикажу также в течение трех дней собрать в одном месте и расстрелять.