Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 108 страниц)

Троцкий называл Гитлера и Сталина близнецами. То же самое можно сказать и об их партиях, которые, придя к власти, превратились просто в государственные структуры, вернее, в государственно-партийные мафии и нуждались поэтому не в политических лидерах, а в «крестных отцах». Сам факт наличия одной-единственной политической партии на всю страну – абсурд!

– Повторяешься, Фридрих! – оборвал своего гида Ельцин. – Дай Гитлерюге слово сказать!

– Я действительно не раз заявлял, что национал-социализм есть то, чем мог бы стать марксизм – с небольшими поправками. Ленин и Троцкий преподали мне уроки, как обманывать и вести за собой массы. «Я многому научился у марксистов, и я признаю это без колебаний. Я учился их методам».

– Да мне не это интересно! Зачем ты полез на Советский Союз несмотря на угрозу войны на два фронта?!

– Боялся, что СССР нападет первым! «Моим кошмаром был страх, что Сталин может перехватить у меня инициативу... Война с Россией стала неизбежной... Ужасом этой войны было то, что для Германии она началась и слишком рано, и слишком поздно...

Упреждающий удар по России был нашим единственным шансом разбить ее... Время работало против нас... На протяжении последних недель (май-июнь 1941года) меня не отпускал страх, что Сталин опередит меня».

Тем не менее я не делал ставку на полное уничтожение твоей страны.

В середине июля 1942 года, когда вермахт находился на вершине своих успехов, я надеялся, что Сталин пойдет на примирение со мною, уступив Германии всю европейскую часть СССР. И я готов был великодушно оставить во владении партнера по пакту 1939 года азиатскую часть Советского Союза.

Альберт Шпеер:

– Фюрер «говорил, ... что правильней всего было бы после победы над Россией доверить, разумеется под германским верховенством, управление страной Сталину, так как он лучше кого бы то ни было знает, как надо обращаться с русскими. Вообще, он, пожалуй, видел в Сталине своего коллегу».

– Ни «бездарному, спившемуся демагогу» Черчиллю, ни «сифилитическому паралитику и, следовательно, невменяемому» Рузвельту я бы роль своего наместника в побежденной стране не доверил».

Я часто поминал Сталина. В июле 1942 года я хвалил его за «чистку», которую тот провел в Генеральном штабе Красной армии, и в расстреле Тухачевского и других генералов видел проявление сталинского ума и проницательности. В июле 1944 года, на второй день после взрыва бомбы, произведенного полковником нашего Генштаба Клаусом фон Штауфенбергом, я жалел, что не последовал вовремя его «мудрому примеру» – не избавился заранее от военных, вызывавших подозрения. При расправе с руководителем штурмовых отрядов СА Эрнстом Ремом летом 1934 года я приказал уничтожить, по официальным данным, 77 человек, реально – вдвое больше. А генералиссимус расстрелял несколько сот тысяч старых большевиков и троцкистов. К сожалению, своих соратников я, в отличие от него, в концлагерь не бросал, полководцев за выдуманные измены не казнил! А ведь надо было!

В 1942 году я также дважды с похвалой отозвался о Сталине как о единомышленнике по части антисемитизма, в чем, кстати, меня счел нужным заверить сам генералиссимус через посредство Риббентропа и моего личного фотографа Генриха Гофмана. Все эти похвальные отзывы увенчиваются итоговой обобщенной оценкой: «Я считаю Сталина гением и открыто восхищаюсь им».

– А что Вы подразумеваете под словом «гений»? – скривился Ницше. – Стиль у советского вождя довольно примитивный...

– А Вы сами попробуйте напишите что-нибудь на русском языке – посмотрю я тогда на Ваш стиль!

– Однако ведь я – не русский...

– Так и Сталин – грузин! Но научился прекрасно – образно, кратко, внятно и даже афористично – говорить и писать на неродном для него языке! Тем более что литературные способности – признак всего лишь писательского гения, а не всемирно-исторического. Последний обладает другими преимуществами и достоинствами. По моим понятиям, такие исключительные качества, как жестокость и готовность с «ледяной холодностью» убивать или обрекать на гибель конкретного человека и миллионы людей, отсутствие «категорического императива» и всяких нравственных тормозов, лицемерие, хитрость, лживость (разумеется, не мелкие, бытовые, а крупномасштабные, когда счет идет на страны, народы и континенты) – вот непременные черты гения, составляющие его сущность. И тут мы со Сталиным равны! Рад всем это сообщить!

– Не, ну это прямо издевательство надо мной! – в бешенстве заорал появившийся (наяву или в проекции, не разобрать) Дьявол. – Опять радуешься?! А ну, живо иди кончать с собой!

– Владыка, – залебезил Гитлер, – дайте немного времени на напутствие герру Ельцину.

– Ну, хор... плохо. По рукам, то бишь по лапам... Сначала – напутствие, потом – суицид. До связи – сексуально-духовной и прочей.

Сатана испарился. Словесная команда фюрера заставила вытянуться во фрунт всю его нацистскую команду.

– Унтерменш Ельцин! К несчастью, я обделен официальным потомством. Детей от моего французского бастарда я не считаю своими внуками. Юнити, что бы там ни болтали, от меня не рожала. Мои внучатые племянники Бриан, Льюис и Александр, внуки моего старшего сводного брата Алоиса, которые живут в США, отказались заводить детей, чтобы на них окончательно оборвалось генеалогическое древо семьи Гитлеров. Четвертый мой внучатый племянник умер бездетным. Поэтому свое продолжение я вижу не в потомстве по крови, а в тех, кто следует по моим кровавым стезям. Я рад, что в Вашем лице обрел выдающегося союзника и продолжателя моего дела – успешного борца с коммунизмом, разрушителя Советского Союза, истребителя россиян! Мое предложение стать гаулейтером остается в силе до сорокового дня Вашего пребывания в аду! Не говорю «прощайте», а – «до свидания!»

– А не пошел бы ты... – отбрехнулась душенька Бориса, сгорая со стыда.

– Уже пошел! – горестно вздохнул Адольф и шагнул в последний день своей жизни...

... Свое самоубийство фюрер рассматривал как подвиг, призванный вдохновить вермахт и германский народ на борьбу до последнего человека. Обитателям рейхсканцелярии он объявил: «В этом городе у меня было право отдавать приказы. Теперь я должен повиноваться приказу судьбы. Даже если бы у меня была возможность спастись, я бы не сделал этого. Капитан тонет вместе со своим кораблем».

Для наци №1 непосредственным толчком к тому, чтобы избрать именно 30 апреля в качестве дня самоубийства, послужило известие о капитуляции германских войск в Италии 29 апреля. Он понял, что сдачу вермахта противнику не остановить, и если он промедлит с последним выстрелом, то ему придется либо попасть в плен, либо кончать с собой в положении полководца без армии, поскольку она уже склонила свои знамена перед неприятелем. Кроме того, Гитлер узнал, что 28 апреля Муссолини был расстрелян итальянскими партизанами вместе со своей любовницей Кларой Петаччи (ей предложили уйти, но она, как и Ева Браун, добровольно пошла на смерть вместе с дуче), и их тела были повешены вверх ногами на центральной площади Милана. Это укрепило решимость Адольфа ни при каких обстоятельствах не даваться в руки своих врагов живым и позаботиться о том, чтобы победители не смогли опознать его тело и надругаться над ним.

– Проиграв войну, я не хотел позора: выступать на суде, оправдываться или брать ответственность за свои деяния я не собирался. Страшными делами я пытался убедить мир в непреходящем величии германской расы и потерпел поражение, а теперь доказывать кому-либо свою правоту на словах было бессмысленно. Я боялся не смерти – унижения, – объяснил фюрер.

В последние минуты жизни Гитлер разрешил оставшимся в рейхсканцелярии прорыв из Берлина. Он сказал своему камердинеру Линге, когда тот попросил разрешения проститься с ним: «Я отдаю приказ пойти на прорыв». Удивленный слуга спросил: «Майн фюрер, а для кого нам теперь прорываться?» Гитлер объяснил: «Для грядущего человечества!» Ему очень хотелось, чтобы кто-то из очевидцев вырвался из кольца и поведал миру об обстоятельствах его смерти. Тогда это удалось сделать только двоим – его шоферу Кемпке и порученцу Аксману, которые охотно рассказали западным союзникам, как и когда погиб лидер Третьего рейха, а затем отразили это в собственных мемуарах. Другим повезло меньше: они оказались в советском плену и до возвращения на родину в 1955 году могли делиться известными им подробностями только с чекистами-следователями. Сталин старался доказать, что труп Гитлера так и не был обнаружен, и побудить мировую общественность искать будто бы сбежавшего из Берлина фюрера. Но показания Кемпки и Аксмана быстро разрушили эту легенду.

29 апреля 1945 года Адольф попросил всех обитателей бункера пройти в конференц-зал – попрощаться. Он шел вдоль рядов с бесстрастным лицом, пожимая каждому руку. На следующее утро встал, против обычного, рано. В то время как Ева оставалась в своей комнате, фюрер провел последнее совещание – обсуждение положения. Он узнал, что советские войска заняли Тиргартен, Потсдамерплатц и станции метрополитена близ бункера. Гитлер приказал достать двести литров бензина – достаточное количество, чтобы сжечь трупы – его и жены. Своему адъютанту Гюнше он объяснил: «Я не хочу, чтобы после моей смерти русские выставили меня в своем паноптикуме». Кемпке с большим трудом удалось слить для погребального костра несколько сот литров горючего из баков разбитых автомобилей.

30 апреля в два часа полудня Ева и Адольф Гитлер обедали с двумя секретаршами и поварихой. Он был спокоен. Почти сразу после трапезы супруги пригласилил Бормана, чету Геббельсов и еще несколько человек. Гитлер каждому пожал руку, а Ева обняла Траудль, секретаршу мужа, и сказала: «Пожалуйста, попытайтесь выбраться отсюда». Личный пилот фюрера предложил вывезти их на самолете в Южную Америку. Адольф отказался: «Нужно иметь мужество отвечать за последствия – я кончаю здесь. Я знаю, завтра миллионы людей будут меня проклинать. Ну что ж, такова судьба».

После этого Ева вместе с секретаршей ненадолго зашла в свою комнату. Она достала из шкафа свое манто из меха серебряной лисицы, подарила его Траудль и пожелала ей всего наилучшего.

Одним из последних говорил с Гитлером перед смертью вице-адмирал Фосс:

– Вот что сказал мне фюрер во время беседы, закончившейся в 15 часов 30 апреля 1945 года: «Я понял, какую непоправимую ошибку я совершил, напав на Советский Союз. Я никогда не думал, что так сильно свои идеи Сталин мог привить своему народу. Нужно быть гениальным человеком и в политике, и в стратегии, чтобы организовать свой народ в столь невыгодных условиях и беспримерной борьбе, которую русские показали в боях за свою родину, и особенно в боях за Сталинград, Москву и Ленинград, и таким человеком оказался Сталин». Гибель десятков миллионов людей в результате развязанной им грандиозной войны не имела для него никакого значения. Величайшую в истории трагедию фюрер воспринимал как схватку двух «гениев», стоящих над человечеством и над морально.

Затем Гитлер еще раз созвал своих самых верных сотрудников, среди них чету Геббельсов, Бормана и обеих оставшихся секретарш. Молча подал каждому руку. Потом он и Ева исчезли за дверью рабочего кабинета фюрера.

Около половины четвертого раздался выстрел. Услышав его, несколько челядинцев вошли в комнату. Там стоял запах пороха, как бывает после выстрела... На диване слева сидел Гитлер. Он был мертв. На правом виске зияла огнестрельная рана величиной с монету, на щеке – следы скатившейся двумя струйками крови, на ковре около дивана виднелась лужица крови величиной с тарелку. На стене и на диване – тоже красные брызги. Правая рука лежала на его коленке ладонью вверх. Левая висела вдоль тела. У правой ноги лежал револьвер системы «Вальтер» калибра 7,65 мм, у левой – револьвер той же системы калибра 6,35 мм. Мертвая Ева Гитлер сидела на диване, подобрав ноги. Ее светлые туфли на высоких каблуках стояли на полу. Губы ее были крепко сжаты. Она отравилась цианистым калием. Однако и у нее был наготове револьвер. Правая рука ее повисла, оружие лежало на полу рядом.

Еще не остывшее тело наци №1 уложили на пол и завернули в одеяло. Затем эсэсовцы из личной охраны понесли его через приемную к запасному выходу в парк. Стоявшие в приемной подняли для приветствия руки. Потом из кабинета вышел Борман и вслед за ним шофер Кемпка с телом Евы на руках.

Адъютант фюрера Гюнше: «Я подбежал к Кемпке, взял у него тело Евы Браун, которое не было завернуто в одеяло, и понес его к выходу. От Евы Браун исходил характерный острый запах цианистого калия... Завернутое тело Гитлера лежало на земле в двух метрах от запасного выхода. Рядом с ним, с правой стороны, я положил тело Евы Браун».

Трупы были сложены рядом с бетономешалкой.

«В этот момент Борман нагнулся над телом Гитлера, отвернул одеяло с его лица, посмотрел на него несколько секунд и вновь прикрыл одеялом. В парк рейхсканцелярии и на бомбоубежище с воем и свистом падали снаряды. Густые облака дыма неслись над растерзанными деревьями парка. Рейхсканцелярия и прилегающие здания были объяты сплошным пожаром. Борман и еще несколько человек взяли приготовленные бидоны с бензином и вылили на трупы Гитлера и Евы Браун все 200 литров.

Зажечь бензин долго не удавалось. От сильного ветра, вызванного бушующим пожаром, гасли спички. Я схватил лежащую у двери ручную гранату, чтобы с ее помощью поджечь бензин. Но я не успел вытащить запал, как Линге поджег бензин, бросив на трупы сожженную бумагу. Трупы Гитлера и Евы Браун были моментально охвачены пламенем. Дверь бомбоубежища плотно прикрыли, так как языки пламени пробивались через оставшуюся щель. Борман, Геббельс, Аксман,Кемпка и другие стояли еще несколько секунд на верхней площадке лестницы, и затем все молча спустились в бомбоубежище. Я пошел в кабинет Гитлера. Там все оставалось по-прежнему. На полу, около лужи крови, все еще лежали оба револьвера Гитлера. Я поднял и разрядил их. При этом я увидел, что выстрел был произведен из револьвера калибра 7,65 мм. Второй револьвер, калибра 6,35 мм, тоже был заряжен и снят с предохранителя. Я спрятал оба револьвера в карман и передал их потом адъютанту Аксмана лейтенанту Хаману. Я также передал ему собачью плетку Гитлера. Хаман хотел сохранить револьверы и плетку Гитлера в качестве реликвий для Гитлерюгенда».

Сожжение продолжалось до 19 часов.

– Сбылись мои пророчества! На первом митинге, состоявшемся сразу после выхода из тюрьмы, я предрек: «Либо враг пройдет по нашим трупам, либо мы пройдем по его!», после чего мне запретили произносить речи... – прохрипел Гитлер.

– Как Вы тогда мучились, – лицемерно посочувствовал Ницше. – Так долго хранить молчание!

– ... А второе предсказание я изрек своему шоферу в 1933 году, когда тот впервые вез меня в рейхсканцелярию: «Живым я отсюда не выйду!» – шептала душа фюрера, глядя, как по ветру летели отдельные клочья тел – его и Евы, как обугленные трупы спешно захоранивались в воронке у стены. – Что поделать... «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца...Любое существо, любое вещество, но также любой общественный институт подвержены процессу старения. Однако всякий общественный институт обязан считать, что он вечен, если только не желает самоликвидироваться. Крепчайшая сталь устает, все без исключения элементы распадаются. Поскольку Земле суждена гибель, несомненно, уйдут также в небытие и все общественные институты». И рейх, и я уходим в небытие...

Распространившееся среди обитателей бункера известие о самоубийстве вождя у многих вызвало облегчение. Самые отважные стали готовиться к прорыву. Рекой полилось спиртное, столбом повис табачный дым – эти забавы Гитлер категорически запрещал. Все хотели быстрее вырваться из окружения и сдаться в плен американцам. Один из охранников – Менгерсхаузен пробрался в кабинет фюрера и снял с его кителя партийный значок НСДАП, заявив: «В Америке за него дорого дадут».

После захвата бункера советские контрразведчики приступили к допросу немцев, задержанных при попытке прорваться из окружения в районе рейхсканцелярии. Имевшуюся информацию о самоубийстве Гитлера необходимо было подкрепить вещественными доказательствами. Эсэсовец Гарри Менгерсхаузен, который 30 апреля 1945 года при выносе трупов четы Гитлер стоял на посту у выхода из бункера, указал место, где сжигали и захоронили их останки. 5 мая одна из поисковых групп военной контрразведки сняла верхний слой земли, под которым обнаружились два сильно обгоревших мертвеца.

После обнаружения «предполагаемого трупа Гитлера» началась его идентификация. О визуальном опознании мечтать не приходилось – слишком сильно были повреждены огнем мягкие ткани, вдобавок частично отсутствовала крышка черепа. Контрразведчики разыскали Кете Гойзерман, которая работала в стоматологическом кабинете рейхсканцелярии ассистентом профессора Блашке – личного дантиста фюрера. Она подробно описала верхнюю и нижнюю челюсти Гитлера. Ее рассказ полностью совпал с тем, что увидели при исследовании трупа советские медэксперты. Челюсти были изъяты из тела в качестве вещественного доказательства.

Зарисовку зубов сделал также задержанный смершевцами зубной техник Фриц Эхтман, который по заданию профессора Блашке должен был изготовить основу протеза для Гитлера. Его показания также позволили идентифицировать труп Евы Браун: именно он изготовил и установил единственный в ее челюсти зубной мост своего собственного изобретения.

В 1946 году по страницам западных газет полетели «утки» – измышления о чудесном «спасении» фюрера. На сказки идеологических противников сотрудники МВД СССР ответили операцией «Миф». В ходе ее в яме, где в 1945 году обнаружили чету Гитлеров, нашли недостающую затылочную кость черепа с пулевым отверстием. Тогда же в качестве вещественных доказательств была изъята часть обшивки дивана Гитлера со следами запекшейся крови.

В мае 1945 года обнаруженные на территории рейхсканцелярии останки вождей Третьего рейха предали земле. В документе, подписанном комиссией в составе военнослужащих Третьей ударной армии, было указано:

«Местонахождение закопанных трупов: Германия, Бранденбургская провинция, район гор. Ратенов, лес восточнее гор. Ратенова: по шоссе с Ратенова на Штехов, не доходя дер. Ной Фридрихсдорф, что 325 метров от железнодорожного моста, по лесной просеке, от каменного стоба с числом 111 – на северо-восток до каменного 4-хгранного столба с тем же числом 111-55 метров. От этого 3-го столба строго на восток – 26 метров. Закопанная яма с трупами сравнена с землей, на поверхности ямы высажены из мелких сосновых деревьев число – 111».

После завершения операции «Миф» трупы были перезахоронены 21 февраля 1946 года на территории советского военного городка в Магдебурге по улице Вестендштрассе возле дома 36, где пролежали в земле вплоть до 1970 года.

Председатель КГБ при Совете Министров СССР Юрий Андропов:

– 13 марта 1970 года я направил в ЦК КПСС письмо следующего содержания:

«В феврале 1946 г в г. Магдебурге (ГДР) на территории военного городка, занимаемого ныне Особым отделом КГБ по 3 армии Группы советских войск в Германии, были захоронены трупы Гитлера, Евы Браун, Геббельса, его жены и детей. (Всего 10 трупов).

В настоящее время указанный военный городок, исходя из служебной целесообразности, отвечающей интересам наших войск, командованием армии передается немецким властям.

Учитывая возможность строительных или других земляных работ на этой территории, которые могут повлечь обнаружение захоронения, полагал бы целесообразным произвести изъятие останков и их уничтожение путем сожжения.

Указанное мероприятие будет проведено строго конспиративно силами оперативной группы Особого отдела КГБ 3 армии ГСВГ и должным образом задокументировано».

Получив согласие ЦК, Андропов утвердил план мероприятия «Архив» по физическому уничтожению останков. В качестве легенды прикрытия действий советских контрразведчиков на территории военного городка (установка палатки, раскопки) было принято объяснение, что работы ведутся в целях проверки арестованного в СССР преступника, по данным которого в этом месте могут находиться ценные архивные материалы. Раскопки производили ночью, обнаруженные останки 4 апреля 1970 года вложили в специально подготовленные ящики, которые на машине вывезли в район учебных полей саперного и танковых полков ГВСГ в районе Гнилого озера (Магдебуртский округ ГДР).

Советский военный городок находился в окружении немецких высотных домов, и вся территория просматривалась как на ладони. Да и свои не должны были знать, чем именно теплой апрельской ночью будут заниматься три офицера Особого отдела. Поэтому для всех окружающих троица якобы собралась на рыбалку.

Забросили в багажник удочки, снасти, надувную лодку. И лопаты – червей копать. Доехали до секретного места, разбили палатку прямо на месте раскопок. Рыли час, другой – никаких признаков захоронения. На этом выполнение сверхсекретного задания могло бы и прекратиться.

Может, в плане какая неточность? Или те, кто закапывал тела в 1946-м, ошиблись с ориентирами? Посмотрели еще раз секретный план. И тут старшего осенило:

– «Мы отсчитали 45 метров. А надо было 45 шагов. Это же в два раза меньше. Не там роем!»

Перенесли палатку на новое место, и вскоре лопата стукнула о дерево.

Некоторые ящики уже были сгнившие. Поэтому приготовили заранее новые. Останки давно пролежали в земле, поэтому особисты набрали с собой перчаток и резиновых сапог, спецкостюмов химической защиты. Думали, что запах будет ужасный, даже противогаз взяли. Но когда стали копать, ничего такого не было. Кости нашли, переложили в ящики, яму снова зарыли. Все заровняли, засыпали сухой землей, листьями для маскировки.

Согласно приказу, останки надо было вывезти за пределы военного городка, сжечь и развеять пепел по ветру. А в Германии ночной костер даже у реки – вещь совершенно необычная. Народ здесь живет дисциплинированный, костры на природе в ГДР жечь не разрешали. Как быть?

Пришлось дожидаться утра. Весной там светало рано, и на рассвете выехали из города. Попетляли по Магдебургу, проверили, нет ли наблюдения. Выехали к реке ( по легенде они – рыбаки). Поставили котелок с ухой. А рядом развели еще один костер. Вот в нем и жгли Гитлера... Целую канистру бензина на него извели. Потом пепел залили водой, чтобы быстрее остыл. Собрали в обычные вещмешки и поехали в заранее определенное место к утесу у маленькой, безымянной речушки. Подъехали, остановились, посмотрели – никого нет. 20 секунд – ветер повеял, и все разлетелось. Мешок вытряхнули, сели в машину и благополучно вернулись в гарнизон.

Лишь спустя много лет стало известно, что все извлеченные останки сожгли, а пепел развеяли над рекой Бидериц в районе города Шенебек в 11 километрах от Магдебурга. На хранении в Центральном архиве КГБ при СМ СССР остались в качестве вещественных доказательств только изъятые в 1945 году из трупов зубы Адольфа и Евы Гитлеров да часть фюрерского черепа.

– Странно, – пробормотал Гиммлер, – мне это напоминает нашу акцию прикрытия, когда эсэсовские компанды «тысяча и пять» взрывали в концлагерях могильники и рвы, заполненные трупами, раскапывали и сминали тела, а скелеты пропускали через костедробилки. Руководил операцией Ганс Блобер, штандартенфюрер из ведомства Эйхмана! Бесплодная была затея – все равно ничего не скрыли.

Душа «преступника №1 в мировой истории», как его окрестили СМИ, безмолвно стояла и смотрела, как пепел от его сгоревшей плоти, смешанный с прахом самых близких ему людей, развеивается над никому не известной речушкой...

– Как верно я в свое время предсказал, – бормотал он. – «Для меня существуют две возможности: либо добиться полного осуществления своих планов, либо потерпеть неудачу. Добьюсь – стану одним из величайших в истории, потерплю неудачу – буду осужден, отвергнут и проклят».

– Здесь, наверное, уместно было бы исполнить грустную песню, столь любимую у тебя на родине, – предложил философ Ельцину.

– «Реквием»? Но его не поют, а только играют...

– Названия я не знаю, а вот первую строчку запомнил: «И никто не узнает, где могилка моя», – пропел обладавший идеальным музыкальным слухом Ницше, для которого, как оказалось, не было ничего святого. – Герр Гитлер, не сожалеете ли Вы, что Ваш и Вашей супруги прах используется так нерационально, без всякой пользы для Рейха? Было бы правильнее сдать его на мыловаренный завод, как пепел сожженных в печах жертв концлагерей, не так ли?

– Заткнись! – душа Бориса Николаевича чуяла, что глумиться над покойником, даже над Гитлером, в такие минуты просто нельзя...

А вокруг фюрера бушевал вселенский катаклизм. Ломались судьбы отдельных личностей. Рушились государства. Пылали континенты. Маршировали фронты и армии. Летели в стороны кишки и оторванные конечности. Невинные падали под огнем расстрельных взводов, царапали ногтями стены «душегубок», горели в концлагерных топках, штабелями укладывались в братские могилы. И души десятков миллионов замученных истерзанных людей невиданно огромным роем клубились, заполняя близлежащее пространство, подлетали сверху, снизу, спереди, сзади, слева, справа и шептали, говорили, кричали, орали ему на ухо:

– Ты нас убил – ты разделишь с нами все наши муки! Придет час возмездия! Жди архангельского трубного гласа – и мы тоже будем ждать!

И несмотря на свое бесспорное мужество Адольф Гитлер терзался предчувствием своей неповторимо ужасной участи... Но повторял раз за разом свой девиз:

– «Я не сдамся, я не покорюсь!».

– «В вашей смерти должны еще гореть ваш дух и ваша добродетель, как вечерняя заря на земле, – или смерть плохо удалась вам», – процитировал себя посерьезневший Ницше. – Это я сказал душе Бонапарта – говорю напоследок и Гитлеру. «Наполеон был последним воплощением бога солнца, Аполлона». А фюрер – воплощение корсиканца...

– Какие там, панимаш, солнечные боги! Мрази они оба – и суперубийцы! Я не встречал личности более страшной, чем Гитлер, – прохрипел потрясенный, измученный чужими и собственными страданиями Ельцин. – И вряд ли встречу...

– Сейчас увидишь еще такого же, – разуверил спутника его инфернальный гид.