Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 108 страниц)

А вот царская Россия не имела серьезных демократических традиций, которые могли бы повлиять на мораль населения в плане роста индивидуального сознания. К тому же национал-социализм провозглашал роль личности, тогда как коммунизм опирался на коллективизм. Кроме того, частнособственническая экономика России накануне революции 1917 года была развита гораздо хуже, чем в Германии в 1933 году, и здесь у большевиков было меньше материала, который они могли наследовать. Еще важнее было то, что идеология коммунизма в качестве главной цели провозглашала полную ликвидацию частной собственности. Последовательно проведя этот постулат в жизнь, Сталин так и не осознал, что тем самым существенно ослабил обороноспособность страны, понизив качественный состав армии и эффективность военной экономики. Обедненные вооруженных сил компенсировались количеством жертв на поле боя и в тылу.

Интересно, кстати, сравнить обе эти страны с Англией и США.

Черчилль и Рузвельт без малейших колебаний заставляли соотечественников нести все тяготы войны, в то время как Гитлер стремился по возможности облегчить участь немцев. Тотальная мобилизация рабочей силы в демократической Англии и довольно небрежное отношение к решению этой проблемы в Германии свидетельствовали о том, что, как ни странно, именно авторитарный режим стремился привлечь на свою сторону симпатии населения. Его руководители, не желая жертвовать собственным благополучием, не считали возможным вынуждать свой народ в полной мере переносить тяготы и лишения и старались путем уступок поддерживать у него хорошее настроение. Гитлер и большинство его соратников принадлежали к поколению солдат первой мировой войны. В ноябре 1918 года, когда вспыхнула революция, они сражались на фронте и с тех пор так и не смогли изжить в себе страх перед ней. Боязнь вызвать недовольство масс заставляла их тратить на производство товаров народного потребления, выплату пособий участникам войны и компенсаций женщинам, потерявшим в заработке из-за ухода их мужей на фронт, гораздо больше средств, чем тратили правительства демократических государств.

Сталин же в этом отношении переплюнул всех, превратив незавоеванные территории СССР в один военный лагерь!

И, наконец, последнее различие между двумя величайшими в истории тиранами. Господин Джугашвили искренне считал себя выдающимся полководцем, позволил себе облачиться в маршальский мундир, а также разрешил присвоить себе звания генералиссимуса и Героя Советского Союза и наградить полководческими орденами Победы и Суворова. Следовательно, ему требовалось внешнее признание своих полководческих качеств, – видимо, в глубине души он таил сомнения по поводу собственных заслуг. Герр Гитлер так и не присвоил себе никакого воинского звания, ни фельдмаршала, ни рейхсмаршала, да и без новых наград обошелся. Он остался ефрейтором с двумя Железными крестами, заслуженными на полях сражений Первой мировой, а в ставке облачался в мундир без знаков различия.

Коба отреагировал на последнее замечание весьма болезненно:

– Когда зашел разговор о присвоении мне звания Героя Советского Союза после войны, я возразил, что «не подхожу под этот статус. Героя Советского Союза присваивают за лично проявленное мужество. Я такого мужества не проявил и не взял Звезду. Меня только рисовали на портретах с этой Звездой. Когда я умер, Золотую Звезду Героя Советского Союза выдал начальник наградного отдела. Ее прикололи на подушку и несли на похоронах.

«Сталин носил только одну Звездочку – Героя Социалистического Труда. Я иногда надевал орден Ленина, – добавил Молотов. – Упорно предлагали одно время Москву переименовать в город Сталин. Очень упорно! Я возражал. Каганович предлагал. Высказывался: «Есть не только ленинизм, но и сталинизм!»

Сталин возмущался.

Сталин жалел, что согласился на Генералиссимуса. Он всегда жалел. И правильно. Это перестарались Каганович, Берия... Ну и командующие настаивали. Сталин был против. Сожалел: «Зачем мне все это?» Для чего ему какие-то внешние отличия, когда он был всем известный человек! Военные – это одно дело, а Сталин – политик, государственный руководитель. Суворов же не был государственным и партийным деятелем! Ему это звание было нужно. А Сталин – руководитель коммунистического движения, социалистического строительства. Это звание ему было не нужно. Нет, он очень жалел!»

А чего ж он согласился? – не выдержал Ельцин.

А ты бы отказался? «Сталин только один, имейте в виду, а генералов-то много. Потом, было, ругался: «Как я согласился?» Вождь всей партии, всего народа и международного движения коммунистического и только Генералиссимус. Это же принижает, а не поднимает! Он был гораздо выше этого! Генералиссимус – специалист в военной области. А он – и в военной, и в партийной, и в международной. Два раза пытались ему присвоить. Первую попытку он отбил, а потом согласился и жалел об этом». Обиженный Коба продолжал борматать:

– «Зачем это нужно товарищу Сталину? Подумаешь, нашли ему звание! Чан Кайши – генералиссимус, Франко – генералиссимус... Хорошая компания...»

Чего переживать из-за этого? Замечательное звание! Мне вот не успели присвоить! – с сожаление прошамкал подслушивавший Брежнев.

Но Сталин все же стал генералиссимусом, принял высочайшее звание царских полководцев и стал чаще изображаться в маршальской форме с красными лампасами на брюках – одной из главных примет формы царской армии... Он не только переименовал наркоматы в министерства, но и ввел форменные мундиры для чиновников – опять как при царе... – позлорадствовал Троцкий. – А как его бандиты старались изобрести какую-нибудь эксклюзивную награду к 70-летнему юбилею своего атамана! Проект указа «Об учреждении ордена Сталина и юбилейной медали», «О медали лауреата международной Сталинской премии»... Ничего нового они так и не придумали. Маловато мозгов у руководителей СССР!. От ордена Сталина, который по проекту «размещается за орденом Ленина»», наш генералиссимус отказался. Хватило мозгов...

Это – симптом внутреннего, тщательно скрываемого и от себя, и от других комплекса неполноценности, – выдал очередной диагноз Фрейд. – Это, кстати, касается и господина Брежнева. А герра Гитлера, как ни странно, нет, хотя они с господином Джугашвили и правда очень схожи!

Мне совсем не нужны внешние отличия власти в виде погон, позументов, лампасов и орденов, – пояснил Адольф. – Я прекрасно знал, что моя власть простирается и на рейхсмаршала Геринга, и на рейхсфюрера Гиммлера, и на других генералов и маршалов. И нисколько не сомневался, что я – великий полководец...

При этом отлично сознавая, что никто все равно не рискнет открыто утверждать обратное, – не преминул съязвить Ницше. – Но вернемся к нашим баранам сиречь тиранам. Морально-психологически они представляют собой два различных типа: фанатика преступных идей и принципов, каким был Гитлер, и беспринципного циника Сталина.

Главного различия между нами Вы, хоть и философ, все же не подметили. Я – победитель, он – побежденный! И этого уже не исправить! – гордо заявил Коба.

Будь у меня такие историки, как у тебя, да, впрочем, – и у Ельцина, или как в ваших новоявленных самостоятельных республиках Украине и Грузии, победителем во Второй мировой считали бы Третий рейх с Италией и Японией, а не СССР, США и Великобританию! – вслух размечтался Гитлер. – Но насчет Вас, генералиссимус, я, конечно, сделал ошибку. Хотя, почему, собственно, я?! Это мои генералы виноваты!

Генерал Гальдер:– В какой-то мере Вы правы майн фюрер! «Колосс-Россия, который сознательно готовился к войне... был нами недооценен... К началу войны мы имели против себя 200 дивизий... К 11 августа 1941 года после кровопролитных потерь Красной Армии мы насчитываем против себя уже 360 дивизий. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину».

Генерал-полковник Гудернан не поддержал ни коллегу, ни фюрера:

– Военачальники рейха в проигрыше войны абсолютно не виноваты! Ответственность за это – на фюрере! Дело тут не только в недооценке противника, даже не в войне на два фронта, а в грубейшей политической ошибке, приведшей к катастрофе!

У Гитлера был единственный шанс добиться победы в России: выступить в роли освободителя ее народов от сталинской диктатуры, восстановить независимость Украины, государств Прибалтики и кавказских народов и сформировать антикоммунистическое российское правительство. Однако он не собирался сохранять СССР в качестве независимого государства, по крайней мере в европейской части страны. А Бероруссию, Украину и Прибалтику фюрер рассматривал лишь как жизненное пространство для германского народа. На этих территориях он не собирался создавать государства, пусть даже зависимые от Германии. А такая политика не позволяла сформировать массовые армии коллаборационистов и, наоборот, обеспечивала пополнение Красной Армии и антигерманских партизанских отрядов. Вот только один пример. Вскоре после занятия нашими войсками Львова капитан Теодор Оберлендер, занимавшийся формированием «восточных легионов», сумел добиться аудиенции у Гитлера. Он пытался убедить фюрера пообещать украинцам создание их национального государства. Гитлер прервал его доклад: «Вы в этом ничего не понимаете. Россия – это наша Африка, русские – это наши негры». Оберлендер позднее так суммировал свои впечатления от беседы: «С этим мнением Гитлера война проиграна».

А ведь были у нас шансы, были! Если бы не зверства гестапо и СД, не истребление евреев и славян, население СССР могло бы поддержать нас, выступи мы в роли их спасителей от Сталина! Ведь ни в одной другой войне, кроме Великой Отечественной, ни в одной другой стране, за исключением Китая, не воевали против своей Родины более полутора миллионов граждан!

– Расстрелять бы всех жителей СССР следовало – да ведь кем-то надо править! – зарычал кремлевский тигр.

Слушайте, давайте со мной заканчивать! – опять напомнил о себе ЕБН, слишком долго остававшийся даже не на вторых, а на десятых ролях.

Верно, давайте с ним, точнее, его кончать! – проявил энтузиазм Берия.

Ну что ж, приступим, – согласился Вождь. – Досье с компроматом на него составили?

Обижаешь, батоно, – закокетничал Лаврентий Павлович.

«Объективку» сочинили?

Заполнили. Специально двух экстрасексов... тьфу, экстрасенсов с эйдетической памятью нашел. Они все абсолютно помнят, что слышали, читали и видели!

Ты, Лаврентий, на плотских мыслях свихнулся. Щас Жукова позову с тобой разбираться!

Не надо, с меня одного раза хватит! К тому же не меня судить собираются, а этого ренегата!

Сталин в упор посмотрел на Ельцина – и сделал типичный вывод, приведший к смерти не однбй,

тысячу человек:

«Глаза бегают – значит, на душе нечисто!» Ты, отродье не нашего рода...

Я – природный русак! – оборвал его ЕБН.

Беляк ты! Совсем как Мао Цзедун. Тот «похож на редиску: снаружи он красный, а внутри -

белый».

Хватит ерунду пороть, понимаш! Говори, зачем вызвал меня в свою адскую зону?

«Какая сволочь! Лаврентий, прими меры» к товарищу... тьфу, господину Ельцину, – объединил две свои любимые фразы в одну Хозяин.

Берия тоже начал изрекать собственные цитаты, видимо, следуя примеру Генсека:

«Погоди, мы сейчас завяжем твои кишки в узел!» Товарищ Сталин, предлагаю провести оперативно-следственные действия в отношении подозреваемого свежеупокоенного экс-президента России Бориса Ельцина!

Основание?

– Серьезное подозрение в том, что он – агент влияния чеченских сепаратистов, который помог им многократно громить наши войска, что нанесло неизмеримый ущерб экономике, международному престижу страны и национальной гордости россиян!

От такого обвинения трудно отвертеться, – прокомментировал Ницше. – Даже лучшим адвокатам будет трудно доказать, что причина случившегося – не предательство, а обычная пьяная глупость.

Пропустить подозреваемого через следственно-судебный конвейер! – приказал генералиссимус.

Хор «вражьих голосов» запел «сталинские философские» частушки:

«Эх, подружки, ё-моё,

Пропою страдания.

Было раньше бытиё,

А потом сознание,

А теперь пошло битьё

А потом признание».

Для начала – в мой кабинет его! – распорядился Лаврентий Павлович. – Без иностранного свидетеля!

Почему без меня? Пытать его будете? – спросил философ Молотова.

И Вы поддались буржуазной антисоветской пропаганде?

Я слышал, что Сталин и Вы дали директиву органам НКВД применять пытки.

«Пытки?»

Было такое?

«Нет, нет, такого не было».

Обвиняют главного прокурора Вышинского, что он отменил юридическое право, людские судьбы решались единолично.

«Ну, его нечего обвинять, он ничего не решал. Конечно, такие перебарщивания были, но выхода другого не было».

Человека могли засудить по воле секретаря райкома...

«Могло быть. Настоящие большевики не могли перед этим остановиться в такой момент, накануне Второй мировой войны. Это очень важно».

Опять врешь, как сивый мерин! – донесся издалека голос Ельцина. – Я же читал постановление Центрального Комитета на этот счет! В секретном архиве нашел!

Не, он брешет, как мой верный пес! – то ли опроверг, то ли подтвердил Сатана. – Цитирую: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК... ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Чего от своих-то прятаться? – закинул себе трубку в рот кремлевский горец. – Товарищ Ницше – душа близкой нам идеологии, пусть, как говорил Христос, познает истину. Только вот сделает ли она его свободным, как утверждает евангельское высказывание Иисуса, – это вряд ли! Ха-ха! Министр госбезопасности Абакумов, повтори, в чем ты признался на допросе!

«Мы можем бить арестованных. В ЦК меня и моего первого заместителя Огольцова многократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно.

В следственной части у меня было разделение труда. Одни, малограмотные, выбивали показания из арестованных. Другие, с образованием, писали протоколы. Они так и назывались: «забойщики» и «писари».

...Тем временем экс-гарант очутился в адской мясорубке, присущей именно сталинскому режиму. Он даже не мог понять, в чьи именно воспоминания попал, – слишком много было тех, кто перенес все эти муки. В кабинете наркома госбезопасности Борис Николаевич знакомился с чекистскими методами дознания, что называется, на своей шкуре.

Пол был устлан ковром. На длинном столе для заседаний стояла ваза с апельсинами: Берия

угощал ими тех, кем был доволен. В глубине комнаты находился письменный стол, за которым сидел нарком и беседовал с расположившимся напротив своим замом Кобуловым. Ельцина поместили на стул рядом с Кобуловым, а слева от него уселся какой-то лейтенант...

Кобулов официальным тоном доложил:

Товарищ народный комиссар, подследственный Ельцин на первом допросе вел себя дерзко, но признал свои связи с врагами народа.

Борис Николаевич прервал Кобулова:

Это неправда! Меня не допрашивали! Яне признавал никаких связей с врагами народа... Преступником себя не признаю, так как никаких преступлений не совершал!

«Дайте нам человека, и мы найдем преступление», – Лаврений Павлович произнес любимый слоган сотрудников НКВД.

В тот же миг Кобулов со всей силой ударил Ельцина кулаком в правую скулу, тот откачнулся – и получил от сидевшего рядом лейтенанта удар в левую скулу. Хуки следовали быстро один за другим. Кобулов и его помощник довольно долго обрабатывали голову допрашиваемого – так боксеры стучат по подвешенному кожаному мешку. Берия сидел напротив и со спокойным любопытством наблюдал, ожидая, когда знакомый ему «эксперимент» даст должные результаты...

Убедившись, что у экс-президента «замедленная реакция» на примененные «возбудители», член Политбюол ЦК ВКП(б) Л.П. Берия поднялся с места и приказал кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС Б.Н. Ельцину лечь на пол. Уже плохо понимая, что с ним происходит, тот опустился на пол и лег на спину.

– «Не так!»

Ельцин лег ногами к письменному столу наркома.

– «Не так!» -повторил оберпалач.

Допрашиваемый переместился головой к столу. Его непонятливость раздражала, а может быть, и смутила наркома. Он приказал своим подручным перевернуть арестованного и подготовить для следующего номера задуманной программы. Когда палачи (их уже было несколько) принялись за дело, Берия предупредил:

«Следов не оставляйте!..»

Они лупили жертву дубинками по обнаженному телу. Борису Николаевичу почему-то казалось, что дубинки резиновые, во всяком случае, когда его били по пяткам, что было особенно болезненно, он повторял про себя, может быть, чтобы сохранить ясность мыслей: «Меня бьют резиновыми дубинками по пяткам». Он кричал, – и не только от боли, но наивно предполагая, что громкие вопли в кабинете наркома, близ приемной, могут побудить палачей сократить пытку. Но они остановились, только когда устали.

Давай его в Гагры кинем! – дал указание Берия.

Заместитель начальника райотдела НКВД в Гаграх В.Н. Васильев (начальником отдела был будущий министр госбезопасности Грузии Рухадзе):

«Арестованных на допросах били до смерти, а затем оформляли как умерших от паралича сердца и по другим причинам... Арестованного били по несколько часов подряд по чему попало... Делалась веревочная петля, которая надевалась на его половые органы и потом затягивалась... Майор Рухадзе дал сотрудникам установку: «Кто не бьет, тот сам враг народа!»

Однажды я зашел в кабинет следователя, который допрашивал арестованного эстонца по подозрению в шпионаже на немцев. «Как он ведет себя?» – спросил я. «Молчит, не хочет признаваться во вражеских намерениях», – ответил следователь, заполняя протокол. Я внимательно посмотрел на арестованного и понял, что тот мертв. Обойдя вокруг него, я заметил кровь на разбитом затылке... Тогда я спросил следователя, что он с ним делал, и он мне показал свернутую проволочную плеть, пальца в два толщиной, которой он бил этого арестованного по спине, не заметив того, что тот уже мертв...

Словом, в помещении райотдела днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стон...»

Рухадзе вознегодовал:

«Мой бывший заместитель преувеличивает: избивали только по ночам, днем в райотдел приходили посетители, и бить было невозможно».

Перебросьте арестованного в Сухановку! – приказал нарком.

В системе центральных тюрем подмосковная Сухановская занимала особое место – следователи недаром пугали ею своих подопечных. В подвальных камерах этого особорежимного заведения применялась новейшая пыточная техника, хотя тамошние костоломы не отказывались и от традиционных способов добывания признаний. Именно с нее началась томительная одиссея ельцинской души по архипелагу ГУЛАГ.

Для пыточной приспособили стовяшую вблизи церковь. Это был адский конвейер, на котором арестант проходил, за исключением судебной процедуры, все стадии – «оработки», начиная со следствия, кончая казнью. Тех, кого не расстреливали на месте, отправляли в Суханово на консервацию, сажали надолго в камеру-клетку. Койку на день надзиратель привинчивал к стене, но и тогда нельзя было двух шагов сделать без помех: табуретка, столик, параша тоже привинчивались. Узкое окошко закрыто козырьком, прогулки отменены. Ночной сон походил на пытку: койка, опускавшаяся от двери вдоль стены, имела наклон в сторону изголовья...

Дни, недели, месяцы без движения, без воздуха и света, без общения с людьми. Иногда к упорствующему узнику подсаживали соседа-провокатора. В этом случае приходилось целый день сидеть на краешке табуретки. Надзиратель поминутно заглядывал в глазок. За малейшее нарушение распорядка – карцер.

Потом экс-президент был переброшен в другое воспоминание.

... Летней ночью 1938 года агенты НКВД арестовали руководство труболитейного завода в Могилеве. Инженеров обвинили в организации диверсий, шпионаже, терроре, антисоветской агитации. Бросили в тесную камеру, закрыли наглухо окна, дверь и начали усиленно топить печь. Через несколько дней арестанты потеряли сознание, шестеро лишились ума. Местные следователи были изобретательны: упорствующим надевали на головы противогазные маски и нещадно били резиновыми дубинками. На ночных допросах переворачивали табуретку и сажали подследственного на заостренную ножку. Через две недели все, кроме Ельцина, подписали чистосердечные признания в контрреволюционной деятельности.

Тогда Борису Николаевичу усилили режим. В строго режимной камере № 6 – шестьдесят человек на 16 квадратных метрах. Стояли сутками, упасть на пол никто не мог, а небольшие нары у стены занимали уголовники. Они избивали «политических», отнимали последний кусок хлеба.

Весной 1939 года заводских перевели в тюрьму, большое трехэтажное здание, и начали по одному вызывать на заседание тройки. Первый вопрос задавали каждому: «Подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии?» Что они могли ответить? Подтвердишь – расстреляют, откажешься – забьют до смерти. И все же начальник заводской химической лаборатории отказался. Его тотчас вернули в тюрьму. Все сгинули – директор, главный инженер, конструкторы, мастера. И начальник лаборатории...

Ельцин, умирал с каждым из них. Но не сдался!

Пока Берия придумывал ему новые истязания, его отправили куда-то по этапу на поезде. В 4– хместное купе набили 25 человек. В дороге голодали, приехали скелетами в Москву в, так сказать, VIP– тюрьму для самых опасных «врагов народа» – ответственных работников государственного и партийного аппарата. К ним применялась особая технология. Нет, побои, пытки не упразднялись. Арестованных били, но не добивали, калечили, но не до смерти. Эта категория подследственных представляла собой ценный исходный материал для чекистских игр «Заговор», «Антисоветский центр», «Шпионское гнездо»...

И еще одно важное обстоятельство имели в виду Ягода, Ежов и Берия, сохраняя им жизнь (на время). Ответственные работники могли дать показания на самых близких Сталину людей, над головами которых дамоклов меч висел постоянно. И следовало быть готовым в любой момент выдать Хозяину компромат на попавшего в немилость родича или друга.

Следователей сюда подбирали из образованных, способных даже к вежливому обращению, обученных психологическим методам ведения допроса. Именно такой «добряк» доверительно объяснил Борису Николаевичу:

Мы знаем о Вас все. Нас интересуют лишь детали. Так что рассказывайте. И учтите при этом вот что. Лагеря бывают разные – дальние и ближние, тяжелые и не очень. Не поймите меня превратно: лагерей-санаториев у нас нет, но от Вас лично зависит – пошлем мы Вас на север, на лесоповал, или еще дальше – в Заполярье, где и леса нет.

Пожалуйста, подумайте о жене – Вы ей снились вчера – и о детях. Не надо смотреть на меня как на заклятого врага. У меня тоже есть дети, и я смотрю на них открытыми глазами, я честно исполняю свой долг, свой служебный и партийный долг.

Мои жена и дети, слава Богу, живы! – отбрил его Борис Николаевич.

Не надо всуе упомянуть Творца в ад... во Втором СССР. Учитывая прошлое и настоящее поведение членов Вашей Семьи, они все попадут к нам. И от Вашего решения сейчас зависит их будущее, когда они окажутся здесь!

И вообще: проявите сознательность. Вы ведь член партии, Вы меня понимаете. Я всего-навсего старший следователь, но докладывать наркому будут по моим материалам... И оставьте свои страхи. Да, мы применяем физические методы воздействия. Иногда. Это право нам дано для выявления опасных вражеских замыслов. Но Вас никто больше пальцем не тронет. Вы же остались патриотом, я верю, что Вы хоть и оступились, но готовы помочь родному государству... Ведь так? Я вижу – Вы никак не можете успокоиться. Я оставлю Вам несколько листов бумаги, вот ручка. Папиросы, пожалуйста, спички. Не курите? Ну тогда вот бутылка водки. А хотите, мы запустим Вас в воспоминания какого-нибудь алкоголика? Такого же, как Вы сами...

Это был самый сильный искус. Борис Николаевич на земле мог терпеть все: боль, страх смерти, позор, но не алкогольную ломку. В аду он выдержал даже ее.

Находились среди жерт|в НКВД люди, отважившиеся заявить на следствии и на суде о применении пыток. А иные из прокуроров, не успевшие освоить новейшую технологию государственного террора, предлагали занести заявления истязаемых в протокол. Когда об этом стало известно наркому внутренних дел, он потребовал от Вышинского пресечь все попытки оклеветать органы. В архиве сохранилось письмо Генерального прокурора на имя Берии, в котором он сообщает, что дал указание не фиксировать провокационные заявления.

Ельцин, стоически переживший на земле физическую боль и болезни, держался геройски: дерзил, заявлял о принуждении, пытках, писал жалобы, которые никто не рассматривал...Тогда к нему применили своего рода «метод контрастного душа: от «хорошего следователя» передали «плохому» – полковнику Лихачеву, который сразу ему заявил:

«Помни, что ты теперь уже не кандидат в члены Политбюро, а арестант, и разговоры с тобой будут коротки. Если будешь запираться в своих показаниях, будем бить тебя, как «Сидорову козу».

МГБ мне партийные должности не присваивало и не оно меня их будет лишать! А применять избиения подследственных в Советском Союзе никому права не дано. Лихачев заявил:

«Этот вопрос согласован где надо, мы самостоятельно не избиваем.

Но позволь, я же пока только подследственный и никем не разжалован, не приговорен!

«Иди сюда, – и Лихачев подвел допрашиваемого к окну, из которого была видна улица. – Вон видишь там народ, вон где подследственные, а ты уже осужден, от нас на свободу возврата нет, дорога одна – только в исправительные лагеря». Или в магилу!

Затем экс-предизента повели к министру МГБ Абакумову. Тот тоже посчитал своей обязанностью прежде всего предупредить арестанта:

«Будешь упорствовать, будем бить и искалечим на всю жизнь».

Но в Советском Союзе не допускаются подобные методы ведения следствия, это напоминает «ежовщину».

«Я тебе покажу «ежовщину», еще раз говорю, не будешь давать показания, искалечим на всю жизнь и все равно добьемся от тебя нужных показаний».

На протяжении месяца Ельцин проводил бессонные ночи в кабинете следователя Самарина. Обычно вызывали на допрос часов в 10-12 дня и держали до 5-6 часов вечера, затем в 10-11 часов вечера до 5-6 часов утра, а подъем в тюрьме был в 6 часов утра. Арестант понимал, что это тоже один из методов следствия, чтобы заставить говорить то, что нужно чекистам. Экс-президента обвинили в участии в заговоре, во главе которого стоит Жуков, против Сталина.

Я этого маршала никогда лично не встречал, ни в каком заговоре не принимал участия и точно знаю благодаря своему посту президента России, что Жуков никогда не был организатором несуществующего заговора против Сталина.

«Бывал на банкетах у Жукова и Буденного и других?»

–Нет!

«Врешь, перестань упорствовать, нам все известно».

Если вам все известно, что же вы от меня хотите? Уличайте меня тогда фактами.

«Я буду тебя уличать не фактами, а резиновой палкой».

Капитан Самарин схватил подозреваемого за плечи, ударил по ногам и повалил на пол. И началось зверское избиение резиновой палкой, причем били по очереди, один отдыхает, другой бьет, при этом сыпались различные оскорбления и сплошной мат. Ельцин так и не узнал, сколько времени они калечили его. В полубессознательном состоянии Бориса Николаевича унесли в «бокс». И так продолжалось в течение четырех дней и днем, и ночью.

На пятый день его опять вызвал заместитель начальника следственной части полковник Лихачев.

В кабинете присутствовал и следователь Самарин.

– «Ну, и после этого ты будешь упорствовать?»

Я ложных показаний давать не буду!

«Ну, что же, начнем опять избивать. Почему ты боишься давать показания? Всем известно, что Жуков – предатель, ты должен давать показания, и этим самым ты облегчишь свою участь, ведь ты посторонний во всей этой игре. Подумай о своей участи и начинай давать показания».

Сколько бы вы меня ни били, я никаких ложных показаний давать не буду. Я категорически вам заявляю, что я ни в какой организации не состоял и ни о каком заговоре ничего не знаю. И никогда антисоветскими делами не занимался. Я только не понимаю, где я нахожусь – в МГБ или у врагов Советской Родины, которые, прикрываясь партийными билетами и авторитетностью МГБ, творят такие преступления. И сколько бы вы меня ни били, из меня вы врага Советской власти и партии не сделаете. Моя совесть чиста перед партией и Советским правительством, я никогда антисоветским человеком не был, каким вы пытаетесь меня сделать искусственно. Ваши избиения я принимаю не от Советской власти, это не она меня избивает, а люди, которые забыли, кто они, где находятся и что творят. Так что я не знаю, кто из нас враг Советской власти – вы или я?

При этом Ельцин с ужасом осознал, что насчет антисоветчины нагло врет – благо палачи об этом не знали.

Самарин предложил Лихачеву:

«Видите, какой он, ему надо сейчас вломить так, чтобы он не очухался». Лихачев оказался более благоразумным:

«Сегодня мне некогда возиться с этой сволочью, а завтра «вложим» ему, если он до утра не образумится».

В течение последующего месяца почти ежедневно Самарин все время угрожал избиениями. За это время был составлен ряд протоколов, и все так, как считал нужным сам следователь.