Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 108 страниц)

Адольф дрожал – не от волнения, а потому что страдал болезнью Паркинсона. Ева взяла его под руку, и они направились в свои личные апартаменты. Потом состоялось празднование. Кроме свидетелей были приглашены Магда Геббельс и обе секретарши Гитлера. Это была очень тихая свадьба – одна из самых печальных за всю историю планеты. Подали токайское вино – даже непьющий жених пригубил его. Гости не поднимали бокалы за счастливое будущее молодоженов, а меланхолично вспоминали о прошедших временах. Для всех это было не празднеством, а пыткой. Принесли патефон с единственной пластинкой «Красные розы», и под нее молодожены приняли поздравления.

Затем Гитлер продиктовал свое политическое завещание, и после четырех часов утра молодая пара отправилась в спальню Евы. Еще день они собирались остаться в Берлине, после этого же отправиться в свадебное путешествие, которое увело бы их далеко отсюда, за пределы все более сужающейся границы Третьего рейха. Ева уже какое-то время знала, куда они с женихом отправятся после свадьбы. В загробный мир...

Ева любила Гитлера, хотя он был на 23 года старше ее, частенько пренебрегал ею, из-за чего она дважды покушалась на самоубийство, был жестоким диктатором. Все это она воспринимала как должное, ибо для нее фюрер олицетворял то, что многие немцы воспринимали как мистический идеал: казалось, что от него исходит совершенно особенное очарование. Но секрет его харизмы был на самом деле очень прост: Адольф говорил ей, что хорошо и что плохо, что ей делать, а от чего лучше отказаться. Именно поэтому Гитлер так просто находил общий язык с детьми. Он был отцом, который знал все и имел право руководить их жизнями.

Побелевшая после двух «праздников» – дня рождения и свадьбы – душенька Адольфа пришла в себя.

Шофер Гитлера Кемпке:

– Я увидел фюрера. «Он устало протянул мне слабую, дрожащую руку. Его физическое состояние было ужасным. Он лишь медленно и с трудом смог дойти из жилых комнат бункера в зал заседаний, наклонив вперед вернюю часть туловища и волоча ноги. Он постоянно терял равновесие. Если ему приходилось останавливаться на этом коротком пути в 20-30 метров, то он вынужден был либо садиться на одну из скамеек, которые были специально поставлены вдоль стен, либо держаться за своего собеседника... Глаза были налиты кровью... Из уголков рта постоянно капала слюна. Это была ужасающая и жалкая картина... В духовном отношении Гитлер был по сравнению с физическим состоянием значительно свежее. Правда, порой у него была заметна усталость, но он все еще часто демонстрировал свою достойную удивления память... Из множества сообщений, которые поступали к нему из самых разных источников и зачастую противоречили друг другу, он отбирал самое существенное, каким-то чутьем распознавал грозящие опасности и реагировал на них».

Кемпка и другие работники гитлеровской обслуги, будь то шоферы, секретарши, камердинеры, стенографистки, оставили о фюрере самые добрые воспоминания. Гитлер отнюдь не воспринимался ими как зверь в человеческом облике и умел производить на окружающих самое благоприятное впечатление. К тому же челяди льстила близость к великому человеку, о преступлениях которого они (якобы или взаправду?) узнали только после войны.

Душенька Адольфа собрала последний остаток сил:

– Кавалер Железного креста 1-й степени Борис Ельцин! Вы согласны присоединиться к нам?

– Никогда!

– «Этого человека я не сумел убедить»! Я глубоко разочарован Вашим отказом стать гаулейтером в оккупированной нами части советской зоны. Повторю в Ваш адрес однажды уже мною сказанное о сдавшемся в Сталинграде Паулюсе: «Его ждали горные выси Валгаллы, а он выбрал подвалы Лубянки...»

– Я ничего не выбирал!

– Верю, это Сталин Вас заказал. Что ж, передайте ему от меня большой привет...

– Что за лицемерие! Ты его терпеть не можешь! Как и вообще всех коммунистов!

– Что касается коммунистов, то Вы частично правы. «Тельман, председатель компартии Германии – типичный маленький человек, который и не мог действовать по-другому. Самое скверное в нем то, что он не так умен, как, к примеру, Торглер...»

– Я такого не знаю! – перебил Ельцин, который и о Тельмане слышал только, что тот погиб в концлагере.

– Эрнст Торглер – председатель коммунистической фракции в парламенте в 1932-1933 годах. Будучи обвинен нами в участии в поджоге рейхстага и оказавшись на скамье подсудимых, вел себя в ходе Лейпцигского процесса беспринципно, ограничившись доказыванием своей личной непричастности к поджогу и не защищая от клеветнических обвинений представляемую им партию. По суду был оправдан, в 1935 году исключен из КПГ. Так вот, Тельман – «очень недалекий человек. Поэтому Торглера я отпустил, а Тельмана – нет, и не из мести, а потому, что он опасен. И как только с той страшной угрозой, которую таит в себе Россия, будет покончено, пусть себе идет куда хочет.

Социал-демократов мне незачем было сажать за решетку, ни одно иностранное государство не могло стать им оплотом в их подрывной деятельности».

– Неправда: Тельмана в конце войны расстреляли! И сразу после поджога рейхстага, и позднее многочисленные руководители и активисты СДПГ подвергались репрессиям, заключались в тюрьмы и концлагеря, – опроверг фюрера Ницше. – Но я Вас за это вовсе не осуждаю!

– «Пакт с Россией не мог побудить меня по-иному отнестись к внутреннему врагу. Но сами по себе коммунисты мне в тысячу раз симпатичнее» предателей нашего движения. «У них здоровые натуры, и, побудь они подольше в России, наверняка бы вернулись домой исцеленными.

Если какая-нибудь страна, подобно России, отгораживается от всего мира, то лишь с целью лишить своих граждан возможностей для сравнения. Сталин установил в Балтии большевизм потому, что солдаты его оккупационной армии были просто ошарашены, сравнив тамошнюю жизнь со своей. Сперва он этого не хотел».

– Но, герр Гитлер, Вы ведь не станете опровергать тот неоспоримый факт, что антикоммунизм – родимое пятно гитлеризма?

– Не стану. Но вместе с тем в обеих наших доктринах, в их социальной и государственной практике очень много общего. «Вообще-то между нами и большевиками больше объединяющего, чем разделяющего. Из мелкобуржуазного социал-демократа и профсоюзного бонзы никогда не выйдет настоящего национал-социалиста, из коммуниста – всегда». В 20-30-е годы такие переходы из коммунистов в нацисты и обратно не были редкостью.

– Да, – согласился Фридрих, – в Вашей и сталинской империях многое поразительно совпадает. Как в Германии, так и в Советском Союзе царил тоталитарный режим с присущим такому общественному строю культом личности диктатора (фюрера или вождя), с занимавшей монопольное положение и игравшей «руководящую роль» единственной партией; с практически безвластными, в сущности, фиктивными и выполнявшими чисто демонстративные функции представительными органами – рейхстагом и Верховным Советом; с жесточайшей репрессивной системой и массовым террором вплоть до геноцида, осуществляемого через сети концентрационных лагерей «KZ» («кацет») и «ГУЛаг». Параллелизму в государственном устройстве соответствовало и сходство многих идеологических постулатов. В Советском Союзе все объяснялось и оправдывалось законами классовой борьбы, в Германии – расовой войны. Антирелигиозная политика большевиков в своих разрушительных и репрессивных проявлениях зашла, правда, дальше, чем в Германии, но враждебное отношение к христианским конфессиям в равной степени присуще и нацистам. И даже в художественной политике насильственно насаждавшиеся социалистический реализм в СССР и культурная программа «кровь и почва» вкупе с эпигонским неоклассицизмом в Третьем рейхе стоили один другого.

И Гитлер, и Сталин без конца льстили своим народам. Первый величал немцев расой господ. Второй громогласно объявлял советских людей первопроходцами, строителями коммунизма, прокладывавшими новые пути человечеству. А тихонечко, себе в усы, оба обзывали соотечественников дураками. Общество было обречено и слышать, и говорить только то, что разрешалось. Судьба инакомыслящих была одинаковой – их упрятывали в лагеря или уничтожали. Так что существовала единственная альтернатива верноподданничеству. Ну а те, кто попрактичней, поэластичней, вовремя перестроились. При Гитлере многие коммунисты стали нацистами. Вышли из одной партии и вошли в другую. Больше всего перестройщиков оказалось в рабочей среде. Как говорится, в гуще народной.

Даже в отношении оппонентов режима у вас схожая терминология. В рейхе: «член семьи врагов нации», в СССР: «член семьи врага народа». В обращениях к массам Вы со Сталиным копировали друг друга: «Победа будет за нами». В обеих империях праздновали 1 мая – День международной солидарности трудящихся и Праздник национального труда. Большие чистки оба тирана провели в 1937-1938 годах. Правда, Гитлер убил в тысячи раз меньше чиновников – в основном, отправлял их в отставку. Вы даже работали с советским диктатором в одно и тоже время: ночью, а днем спали – и свои команды заставляли подстраиваться под вас! Оба устраивали по ночам коллективные просмотры художественных фильмов.

– «В боевые времена я привык долго не ложиться. После собраний мне приходилось сидеть с товарищами по партии, и к тому же я так заводился от своих речей, что до утра не мог заснуть», – попытался оправдаться Гитлер. Но Ницше так же трудно было сбить со следа, как хорошую борзую.

– Эту родственность обеих политических и идеологических доктрин и Вы, герр Гитлер, и Сталин осознавали. И в то время как политическая необходимость, продиктованная данной исторической ситуацией, заставляла вас обоих в предвоенные и тем более в военные годы воспитывать своих граждан соответственно в антикоммунистическом и антифашистском духе и предавать друг друга пропагандистской анафеме, втайне вы испытывали чувство «профессиональной солидарности диктаторов» и за спиной своих народов, которым не положено знать «лишнее», в узком кругу приближенных лиц признавались в своих неофициальных симпатиях.

Альберт Шпеер в очередной раз вмешался в диалог:

– Вы правы, герр Ницше! «Симпатизируя режиму Сталина, Гитлер считал своим действительным врагом не Советский Союз, а западные демократии».

– Герр Шпеер не совсем точен. СССР я не любил – как и его правительство. Но лично Сталину я очень благодарен: ведь именно его политика в отношении германских социал-демократов привела меня к победе на выборах.

– Не может быть! – ахнул ЕБН.

– Очень даже может быть! Именно Сталин принудил Коммунистический Интернационал организовать конфронтацию между немецкими социал-демократами и коммунистами. Ведь советский вождь рассматривал Коминтерн не как объединение коммунистических партий, а как инструмент своей власти в разных странах. Да вот пусть свидетель – русский шпион сам расскажет!

Из сталинский зоны подал голос коминтерновский разведчик (а заодно известный советский публицист) Эрнст Генри:

– «Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну, как его указания Красной Армии и НКВД. Они разделили рабочих друг от друга как бы баррикадой.

Везде, как будто спятив с ума, социал-демократы и коммунисты неистовствовали друг против друга на глазах у фашистов... Отказался Сталин от теории социал-фашизма только в 1935 году, но было уже поздно – Гитлер смеялся и над коммунистами, и над социал-демократами».

Правда, не один Джугашвили помог фашистам прийти к власти в Германии, а почти все советское руководство. Зиновьев, многолетний руководитель Коминтерна, еще в 1929 году писал, что «контрреволюционные вожди германской социал-демократии на деле готовят участие буржуазной Германии в войне против СССР». Лидеров левого крыла немецких эсдеков он называл «ренегатами коммунизма», утверждая, что они приносят гиганский вред германскому и мировому революционному движению, «служа прикрытием для самой контрреволюционной политики». Социал-демократия, по его словам, «все более и более превращается в партию социал-фашизма».

– А как же столько лет нам вдалбливали, будто задолго до 1933 года германские коммунисты призывали немецких трудящихся к единому фронту против фашизма? – все недоумевал Борис Николаевич.

– Так-то оно так, но делалось это в неприемлемой форме: социал-демократам предлагали объединиться с коммунистами через голову их собственных лидеров, – обьяснил Генри. – На состоявшемся в Москве VI конгрессе Коминтерна в 1928 году на первый план была выдвинута задача «борьбы против социал-демократии». Основной доклад делал Бухарин. В Москве с 3 по 19 июля 1929 года заседал X расширенный пленум ИККИ. Там уже говорят о социал-фашизме как о порождении социал-демократов. Бела Кун утверждал: фашизм Муссолини родился из идей социал-демократов. Куусинен заявил: «У фашистов и у социалистов одинаковые цели; разница только в девизах и методах». Мануильский, Лозовский, Молотов, Тельман и другие пели с ними в унисон.

– Чем же объясняется столь неверная стратегия руководителей Коминтерна? – в Ельцине проснулся крупный политик.

Ответил Гитлер, предварительно указав шпионской душеньке сгинуть:

– Прежде всего, конечно, диктатом Сталина, но также и слепотой многих так называемых вождей мирового рабочего движения. Раскол среди германских трудящихся, устроенный Советами и Коминтерном, привел меня к власти! Ведь абсолютного большинства голосов я на выборах ни разу не получил! Вместе социал-демократы и коммунисты в 1930 году имели 13 миллионов 169 тысяч голосов против нацистских 6 миллионов 409 тысяч, то есть вдвое больше! В июле 1932 года – 14 миллионов 242 тысячи против наших 13 миллионов 745 тысяч. А в декабре того же года 13 миллионов 228 тысяч против 11 миллионов 737 тысяч. Иными словами, перевес всегда был на стороне рабочих партий. Если бы они выступили единым фронтом, национал-социалистическое движение очутилось бы на задворках истории.

– По отношению к коммунистам германское социал-демократическое правительство вело себя враждебно: хуже, чем к фашистам! – огрызнулся издалека Сталин. – Даже первомайские демонстрации мирных рабочих расстреливали! Как я мог с этими предателями марксизма сотрудничать?!

– Выходит, тебе есть за что любить советское руководство, – задумчиво пожевала призрачными губами душенька Бориса.

– В общем-то, да. Но... «Нельзя забывать и того факта, что правители современной России – это запятнавшие себя кровью низкие преступники, это – накипь человеческая, которая воспользовалась благоприятным для нее стечением обстоятельств, захватила врасплох громадное государство, произвела дикую расправу над миллионами передовых интеллигентных людей, фактически истребила интеллигенцию и теперь осуществляет самую жестокую тиранию, какую когда-либо только знала история».

– Ну-ка, Борис, угадай автора этого страстного и вполне справедливого антисоветского пассажа, – подначил спутника философ.

– Солженицын? Автарханов? Оруэлл?.. – начал перечислять известных ему антисоветчиков ЕБН. – А это, случаем, не про Третий рейх написано? А про Россию только вставка?

– Не читаете Вы классиков! – обиделся Гитлер. – Это мой шедевр – «Майн кампф»!

Ницше тут же продемонстрировал свои незаурядные качества литкритика и аналитика:

– Цитата сия иллюстрирует характерную особенность тоталитарной идеологии. Друг про друга нацисты и коммунисты писали, в общем-то, правду, а врали в первую очередь про себя, про свои действия и намерения. Обе стороны выдавали себя за спасителей человечества от смертельного врага, и обе были правы только в моральной оценке противника. В этом и состояла идеологическая опасность нацистской пропаганды в СССР. Расовая теория не могла увлечь «унтерменшей» за пределами Рейха, но открыть глаза советским гражданам на собственный режим – вполне могла! Поэтому никакая нацистская литература не была доступна в СССР даже ученым.

Фюрер отобрал ораторскую трибуну у автора «Заратустры»:

– Я писал свою знаменитую книгу в тюрьме в 1923-1924 годах после провала путча. О грядущей победе я тогда мог только мечтать. «Майн кампф» – не пропагандистская литература, а партийная теория, которая должна была в будущем лечь в основу массового движения и решить судьбу Германии. Главная ее идея – отказ от борьбы за колонии в пользу завоевания новых земель в Европе. Вести войну одновременно на Западе и на Востоке для Германии невозможно физически. Победа будет обеспечена только при условии союза либо с Западом против СССР, либо наоборот. Оба варианта допустимы, если ведут к успеху.

Я высказался против Советского Союза по сугубо практическим соображениям. «С чисто военной точки зрения война Германии-России против Западной Европы (а вернее сказать, в данном случае, против всего остального мира) была бы настоящей катастрофой для нас. Ведь вся борьба разыгралась бы не на русской, а на германской территории, причем Германия не могла бы даже рассчитывать на сколько-нибудь серьезную поддержку со стороны России...» Потому что она – слабый, плохо вооруженный союзник. «Прибавьте к этому еще тот факт, что между Германией и Россией расположено Польское государство, целиком находящееся в руках Франции...

Совершенно наивно думать, будто Англия и Франция в таком случае стали бы спокойно ждать, скажем, десяток лет, пока немецко-русский союз сделает все необходимые технические приготовления для войны. Нет, в этом случае гроза разразилась бы над Германией с невероятной быстротой».

И еще важный аргумент: «Современные владыки России совершенно не помышляют о заключении честного союза с Германией, а тем более о его выполнении, если бы они его заключили».

Так что договор с Россией против Запада бессмыслен и опасен, а «действительно полезным и открывающим нам крупные перспективы союзом был бы только союз с Англией и Италией. ...Германия поступила бы гораздо более правильно, если бы, отказавшись от бессмысленной колониальной политики, от создания военного флота и усиления своей мировой торговли, она вступила бы в союз с Англией против России...

Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены».

– Выходит, нападение на сильную Россию не только без поддержки с Запада, но и в состоянии войны с ним, с твоей точки зрения, – безумие. Чего ж ты сначала с нами в 39-м союз заключил, а затем вдруг в 41-м на нас набросился? – этот вопрос всегда интересовал Ельцина, как и любого гражданина СССР, пусть и бывшего.

– Я начал Вторую мировую войну в полном соответствии со своей теорией – заключил союз с более мощной стороной. Поменялась только расстановка сил. Советский Союз из слабой страны превратился в могучую державу – с нищим и полностью бесправным населением, но вооруженную до зубов. Пакт Молотова – Риббентропа – прямая реализация моих теоретических разработок пятнадцатилетней давности. Этот союз вел к немедленной победоносной войне за завоевание жизненного пространства. Тем более что вопрос с Польшей был быстро решен к обоюдному удовлетворению сторон. Эффект этого альянса превзошел все, о чем я мог мечтать. К лету 1940 года я стал хозяином большей части Европы. Франция разгромлена и захвачена, часть европейских стран оккупирована, часть – наши надежные союзники-сателлиты. Жизненного пространства для освоения его германской нацией очень много. На западе – еще сопротивляющаяся, но блокированная и изолированная от континента Англия...

– Ну, отвечай по существу, не томи меня! – зарычала от нетерпения душенька Бориса.

– 22 августа 1939 года, за день до подписания Пакта о ненападении с СССР, я сказал в Оберзальцбурге, проводя совещание командующих всем видами вооруженных сил Германии:

«С осени 1938 года я решил идти вместе со Сталиным... Сталин и я – единственные, которые смотрим только в будущее. Так, я в ближайшие недели на германо-советской границе подам руку Сталину и вместе с ним приступлю к новому разделу мира... Генерал-полковник фон Браухич обещал мне войну с Польшей закончить в течение нескольких недель. Если бы он мне доложил, что потребуется даже два или один год для этого, я бы не дал приказа о наступлении, и договор бы заключил не с Россией, а с Англией. Мы не можем вести длительную войну... С Россией случится то, что я сделал с Польшей. После смерти Сталина, он тяжело больной человек, мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства...»

Я верил, что советского тирана свергнет его же народ, как только он потерпит на фронте тяжелое поражение: «Надо только ударить сапогом в дверь, и вся прогнившая структура тотчас развалится».

– Вы считали, что репрессии и ограничение свобод так сильно восстановили сообщество советских граждан против режима? – заинтересовался Ницше.

– «...Вечная болтовня о сообществе может вызвать у меня лишь смех... Когда на моей родине крестьянские парни и батраки с близлежащих подворий встречались за кружкой пива, то возникшее у них было чувство общности по мере увеличения потребления алкоголя приводило в конце концов к драке и поножовщине. И лишь появление жандарма сплачивало всю эту компанию в единое сообщество.

Сообщество можно создать и сохранить только силой. И не нужно поэтому осуждать Карла Великого за то, что он путем насилия создал единое государство, столь необходимое, по моему мнению, немецкому народу...»

Гиммлер не выдержал и совершил редкий для себя поступок – пылко возразил шефу:

– Майн фюрер, как можете Вы постоянно хвалить этого франка – палача наших предков – саксонцев?!

– Да будет Вам известно, что «... гибель множества саксонцев вовсе не была историческим преступлением... Карл Великий хорошо поступил, ... истребив саксонцев, именно благодаря этому он приобрел власть над Франконией и сделал возможным проникновение в Германию западной культуры».

Меня вообще раздражает Ваш, Генрих, примитивный взгляд на исторические процессы. Вы не раз поручали ученым предпринимать археологические раскопки. «Почему мы наводим весь мир на мысль, будто у нас нет исторического прошлого? Мало нам, что римляне возводили гигантские сооружения, когда наши предки обитали в глиняных жилищах, так Гиммлер еще приказывает откапывать эти глиняные деревни и приходит в восторг при виде каждого глиняного черепка и каждого каменного топора, которые удалось выкопать. Этим мы лишь показываем, что метали каменные дротики и сидели вокруг костра, когда Греция и Рим уже находились на высшей ступени культурного развития. У нас есть все основания помалкивать насчет нашего прошлого. А Гиммлер трезвонит о нем на весь свет. Воображаю, какой презрительный смех вызывают эти разоблачения у сегодняшних римлян».

Только насмешки, господа, достойна и эсэсовская мифология Гиммлера. «Какая нелепость! Наконец-то нам удалось войти в эту эпоху, которая оставляет позади всякое мифотворчество, а он начинает все с начала. Тогда незачем было отказываться от религии. У церкви по меньшей мере есть традиции. Одна только мысль, что меня некогда причислят к лику «святых СС»! Вы только представьте себе! Да я в гробу перевернусь!

Вы, Гиммлер, в отличие от всех нас жили по своим собственным причудливым методам, которые слагаются из прогерманских расовых теорий, элитарного мышления, а также идеи здорового диетического питания, и постепенно приняли экзальтированные псевдорелигиозные формы...»

– Вы сами, майн фюрер, тому поспособствовали! Получив, к примеру, в подарок от японцев самурайский меч, Вы вдруг обнаружили черты сходства между японскими и германскими культовыми обрядами и при посредстве ученых долго мудрили над задачей привести это сходство к общему знаменателю с позиций расового учения!

– Не смейте перебивать меня и сбивать с мысли! Итак, я говорил о генералиссимусе. «...Если Сталин в минувшие годы применял по отношению к русскому народу те же методы, которые в свое время Карл Великий применял в отношении немецкого народа, то, учитывая тогдашний культурный уровень русских, не стоит его за это проклинать. Сталин тоже сделал для себя вывод, что русским для их сплочения нужна строгая дисциплина и сильное государство, если хочешь обеспечить прочный политический фундамент борьбе за выживание, которую ведут все объединенные в СССР народы... Гениальный Сталин вполне сознавал, что при осуществлении его планов мировой революции и нападения на страны Центральной и Западной Европы ему очень на руку может оказаться тот факт, что в конце XIX – начале XX века так и не удалось сделать философской основой христианства материализм вместо метафизики.

И если хорошенько осмыслить этот факт, то сразу же отчетливо представляешь себе, какая страшная опасность нависла бы над Европой, если бы я не нанес решительный удар. Ведь за спиной Сталина стоят евреи. И еврейский лозунг диктатуры пролетариата есть не что иное, как призыв к свержению руками пролетариата существующего строя и замене его господством кучки людей, состоящей из евреев и их пособников, поскольку сам пролетариат не способен руководить государством.

И если бы Сталин одержал победу, то мы бы имели во всех странах Центральной и Западной Европы коммунизм самого худшего образца...»

– Так, собственно, и произошло после поражения Германии, – вставил реплику Ницше.

– «Советы представляли бы для нас страшную опасность, если бы им удалось с помощью выдвинутого КПГ лозунга «Не бывать больше войне!» убить в немецком народе солдатский дух. Ведь в то же самое время, когда они у нас с помощью коммунистического террора, прессы, забастовок, короче говоря, всеми средствами боролись за победу пацифизма, у себя в России они создали невероятно мощную военную промышленность.

Невзирая на то что в Германии они всячески пропагандировали слюнявый гуманизм, у себя они удивительнейшим образом сумели использовать рабочую силу и, развернув стахановское движение, приучили советских рабочих работать не только быстрее, чем средний рабочий в Германии и капиталистических государствах, но так же и продолжительнее по времени».

– Ты сильно идеализируешь стахановскую систему, – скривил губы экс-гарант.

– Ни в коем случае! «Было бы глупостью пренебрежительно относиться к стахановской системе. Вооружение и снаряжение русских армий является лучшим доказательством ее эффективности в использовании промышленной рабочей силы. Сталин также заслуживает нашего безусловного уважения. По-своему он чертовски хороший парень! Он знает свои образцы, Чингисхана и других, очень хорошо, а масштаб его индустриального планирования превзойден лишь нашим Четырехлетним планом. И нет сомнений, что он очень решительно выступает за то, чтобы в СССР не было безработных, обычного явления в капиталистических государствах вроде Соединенных Штатов Америки...

Сталин – самый серьезный противник... Если дать ему время, Сталин сделает из России сверхиндустриального монстра, который будет полностью противоречить интересам масс, но существование которого будет оправдываться демагогической фразеологией. В действительности этот монстр будет предназначен для подъема уровня жизни лишь узкого слоя его собственных приближенных. Его конечной целью было бы поглощение всей Европы в большевистском кольце. Он – карлик, но карлик, стоящий на большой скале...

И чем больше мы узнаем о том, что происходит в России при Советах, тем больше радуемся тому, что вовремя нанесли решительный удар. Ведь за ближайшие десять лет в СССР возникло бы множество промышленных центров, которые постепенно становились бы все более и более непреступными, и даже представить себе невозможно, каким вооружением обладали бы Советы, а Европа в то же самое время окончательно бы деградировала и, оказавшись совершенно беззащитной, превратилась бы в объект советской экспансии, направленной на установление мирового господства».

Ельцин был весьма удивлен:

– В Советском Союзе все считали, что ты Сталина ненавидел и презирал...

– Я достаточно противоречиво высказывался по его поводу, но никогда не мазал его черной краской. Я считаю генералиссимуса «одной из самых необычных фигур в мировой истории... Сталин претендует на то, чтобы быть провозвестником большевистской революции. На самом же деле он отождествляет себя с Россией царей и просто-напросто возрождает традицию панславизма. Для него большевизм лишь средство, род ловушки, предназначенной для обмана германских и латинских народов».

Перед отъездом в 1939 году немецкой делегации на переговоры в Москву я поручил своему личному фотографу снять крупным планом мочки ушей Сталина. В результате такой проверки я убедился, что он евреем не был.

Сравнивая себя с ним, я не раз повторял, что присущие нам обоим «величие и непоколебимость не знают в своей основе ни шатаний, ни уступчивости, характерных для буржуазных политиков». Даже перед самым разгромом Германии я оставался при своем мнении о Сталине, считал, что с ним еще сумею договориться.

Геббельс подтвердил:

– Да, в марте 1945 года я отметил в своем дневнике: «Фюрер прав, говоря, что Сталину легче всего совершить крутой поворот, поскольку ему не надо принимать во внимание общественное мнение».

Но фюрер, несмотря на симпатии лично к Сталину, никогда не отказывался от агрессивных намерений в отношении Советского Союза. Даже в августе 1939 года, пойдя на соглашение о сотрудничестве с СССР, он вовсе не думал менять свою стратегию. В узком кругу приближенных он заявлял: «Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, чтобы побить Запад, и затем», разгромив их, захватить Европу.

Тем не менее признаю: мы с большевиками во многом схожи. Я, и не только я один, «в годы борьбы почти торжественно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма; подобное же мнение о большевиках развивалось и после нашего прихода к власти, хотя об этом уже не говорили в открытую». Вот почему «Штеннес говорит, что я – Сталин нашего движения, который оберегает чистоту идеи. Я не Сталин, я им стану... Я – национал-большевик!» А вот моя запись в дневнике от 1940 года: «Теперь мы связаны с Россией союзом. До сих пор это было нам выгодно. Фюрер увидел Сталина в фильме, и он тотчас показался ему симпатичным. С этого, собственно, началась германо-русская коалиция».

Ницше не привык долго молчать и перебил фашистского министра пропаганды:

– Никак нельзя забывать, что основатели обеих партий, нацистской и коммунистической, спекулировали на том, что они якобы защищают интересы трудящихся. Ленин с самого начала своей революционной деятельности решил создать «партию, опирающуюся на рабочее движение». Точно так же сформулировал свою задачу и Гитлер, создавая нацистскую партию. Забавно: обе партии прежде всего именуют себя рабочими, социалистическими и революционными. И обе, придя к власти, стали единственными партиями в своих странах!