Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 108 страниц)

Вот из-за этих унижений столичная элита и не принимала тебя. Если бы ты просто снимал людей за конкретные провалы и ошибки, к этому можно было б еще приноровиться. Но ты не любил, презирал аппарат и брезгливости своей не думал даже скрывать. Ты измывался над подчиненными, глумился, постоянно выдумывая новые издевательства.

Твой бывший верный пес Коржаков вот что написал про тебя: “Меня не удивляло, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот. Практически у всех партийных товарищей такого высокого уровня был одинаковый стиль поведения с подчиненными. Я бы больше поразился, если бы заметил у него интеллигентские манеры. Когда Ельцин приходил домой, дети и жена стояли навытяжку. К папочке кидались, раздевали его, переобували. Он только сам руки поднимал”.

– А чего аппарат любить? – возмутился ЕБН. – Трахать его надо!Чиновники – это шлюхи в публичном доме: они стремятся не к установлению порядка на предприятии и к хорошей работе, а к тому, чтобы лучше обслужить тех, кто сверху.

– Ленин из воров делал коммунистов, а Ельцин – наоборот! – бросил издалека реплику Сталин.

Хор бесов тут же исполнил песенку на обсуждаемую тему:

“Нет покоя у вождей

Долгими ночами:

Очень трудно всех людей

Сделать сволочами!”

– Ну, не так уж и трудно! – поправил своих подчиненных Сатана.

– Чтобы подобного не произошло, – подал голос академик Сахаров, “...страной должны править не партийные, а умные люди”. Это, кстати, касается не только государственной власти, но и обороны...

– Это ты блеснул чешуей (отличился – правильно сказал)! – ЕБН использовал подвернувшуюся возможность применить любимый прием – перевести неприятный разговор на другую тему. – Генералы у меня были – оторви да выбрось! Сколько раз я им предъявы кидал: “Все хапают и хапают, панимаш, как будто последний день живут! Разжирели, понастроили дворцов!”

– Вояки тоже были тобой недовольны! – загоготал Люцифер. – Парней призывного возраста при тебе становилось все меньше и меньше...

– А военным-то что с того? – удивился Ницше.

– Ну как же! Было некому генеральские дачи строить, плацы подметать, заборы и траву из краскопультов перед приездом начальства красить и заниматься другими столь же важными для обороны страны делами! Военные интенданты и прапорщики здесь очень страдают: в аду воровать почти нечего, а если что и стыришь, то продать некому.

– Ну-дак я всех в стойло ставил: и шестерок своих (чиновников), и торпед (охранников с вояками)! Чтоб не путали трактатульки (не наглели)! А то до чего доходило! Вот, к примеру, Борька Немцов, бывший нижегородский бригадир (губернатор), коронованный мной в блаткомитет, более того, в положенцы (ставший вице-премьером правительства) чего хрюкнул: «Ельцин сдавал всех и всегда. Президент уволил пятерых премьер-министров, сорок пять вице-премьеров и сто шестьдесят министров»; он еще забыл про восемь руководителей госбезопасности!

– Подумать только, – съязвил Ницше, – такие грандиозные достижения – и всего за восемь с половиной лет правления! Зачем это тебе понадобилось, Борис?

С ответом бывшего хозяина России опять опередил нынешний хозяин инферно:

– А затем, что такое положение дел его очень устраивало. Несмотря на смену флага и герба, нравы в Кремле остались теми же, какими были и при Советах, и при царях: истинная Византия. Чиновники сбивались в коалиции, интриговали друг против друга, наушничали и ябедничали. Сановники – не мелкота, а фигуры первого порядка – выходили в коридор, чтобы поделиться секретами. В ведомствах не успевали не то что к новым руководителям привыкнуть, даже вовремя таблички на дверях менять и обновлять справочники! Они ж менялись по два раза в год!

Большинство министров о своих отставках узнавали исключительно по радио; при такой политике – какая уж работа.

На втором сроке чехарда эта еще ускорилась. В 1998 и 1999 годах Ельцин поставил непревзойденный мировой рекорд: ежегодно он отправлял в отставку по два кабинета министров. Одобряю: нет лучшей политики, чтобы развалить государство! У кого только ты этому научился?

– У тебя! – огрызнулся ЕБН. – Кто, как не ты, учил древнеримскую братву: «Разделяй и властвуй».

Все онемели от вторично продемонстрированной им эрудиции.

– А вообще-то ты, Дьявол, беспредельничаешь, грузишь (оговариваешь) меня! Голимая жеванина – твои предъявы! Никого я без дела или по злобе не раскороновывал! Пацаны это усекли и зла на меня не держали. «Вот Виктор Степанович Черномырдин работал со мной бок о бок шесть лет, а потом я его сдал... Сдал его! ...Он не обиделся, потому что понял, что я это сделал, чтобы дать дорогу молодым». Потому что я умел угадывать наперед, из кого высшая воровская масть получится, а из кого – нет!

Дьявол злобно ухмыльнулся в ответ:

– Ага, ты здорово умел предсказывать будущее и отлично разбирался в людях. Помнишь, как Билл Клинтон показывал на тебя и смеялся: «Борис мне говорил, что я, наверное, хороший, порядочный парень, но я никогда не буду президентом США».

– Но согласись: я все ништяк организовывал!

– В России при тебе хорошо организованы были только ОПГ – организованные преступные группировки! Особенно те, что заседали в правительстве и Думе! Все твои организационные решения основывались на элементарном волюнтаризме и соображениях сиюминутной выгоды! Послушайте, пацаны, – обратился Люцифер к собравшимся душам, – вот такую историю.

Играли в футбол однажды команды двух правительств: Москвы и России. Последнюю возглавлял Ельцин. Когда он понял, что дела плохи, решил поставить нового вратаря-комментатора Владимира Маслаченко, много раз защищавшего ворота сборной СССР. Ему возразили: играть имеют право только члены правительства, а новый голкипер таковым не является. «Сейчас будет», – буркнул Боря и во время перерыва заставил премьера Егора Гайдара назначить Маслаченко замминистра культуры и спорта. Тот не пропустил ни одного гола – и команда Ельцина выиграла!

Вот так страна потеряла талантливого спортивного комментатора и приобрела никуда не годного замминистра.

– Так я же его вскоре уволил! – «защитил» себя ЕБН.

– Вот-вот! И я про то же! – обрадовался лукавый.

– Понятно, почему вся финансово-политическая элита при тебе была так разобщена и враждебно настроена к представителям конкурентных группировок, – проанализировал ситуацию философ.

– Вы не совсем правы, коллега! – отозвался из Зоны творческих душ немецкий драматург Бертольд Брехт. – Российские политики и крупные капиталисты, конечно, боролись друг с другом за теплые места под боком у господина Ельцина и связанные с этим блага. Однако их отношения никак нельзя назвать антагонистическими! Я эту ситуацию описал в стихах, под которыми, без сомнения, поставили бы свои подписи почти все простые граждане Российской Федерации:

«Они грызлись за добычу

И ломали лбы и ребра,

Звали прочих жадным быдлом,

А себя – народом добрым.

Мы их видим в драке и раздоре,

Вечно в споре. Стоит нам подняться

И кормежки их лишить, как вскоре,

Спор забыв, они объединятся».

– Справедливо, – буркнул Повелитель мух. Но вообще-то мы отвлеклись! Давай, Борька, продолжай мучиться! Вернись-ка ты во свою вторую выборную кампанию!

...Четыре месяца предвыборной гонки оказались для Ельцина сплошной мукой. Никогда еще власть не давалась ему такой дорогой ценой. Как заведенный, носился он по городам и весям, демонстрируя былую мощь и стать. Проводил встречи, выступал с трибун, даже танцевал: в Ростове были засняты знаменитые кадры его коленец в паре с Евгением Осиным под песню: ”Я-я-ялта-а-а, где растет золотой виногра-а-д”. Зрителям этот концерт напоминал русскую пословицу про корову (в данном случае быка) на льду.

Перед каждым выступлением главу государства пичкали таблетками и терзали уколами – для поднятия тонуса. Во всех поездках его неотлучно сопровождала отныне бригада медиков, при первом же недомогании в ход пускались все имеющиеся средства, включая реанимационные.

– “Врачи ходили по пятам, хуже, чем охрана, – с содроганием вспомнил ЕБН. – Все их специальные чемоданчики, бледные от испуга лица я уже спокойно видеть не мог. Слышать не мог одно и то же: “Борис Николаевич, что Вы делаете! Ограничьте нагрузки! Борис Николаевич, Вы что!”...

Всюду за спиной стояли с инъекциями и таблетками. И имели для этого веские основания: сердце прихватывало постоянно. Причем капитально, с комом в горле, с уплывающим горизонтом, все как положено”.

– После трех инфарктов – какие уж тут выборы? – пожалел лже-Виргилий своего лже-Данте. Однако последний не сдавался:

– “Никакое сердце, никакие предупреждения врачей не могли снизить мой эмоциональный тонус, мой огромный настрой и желание выиграть этот бой”.

– Занимаешься моим любимым делом? – спросил Сатана.

– Эт каким еще? – удивился Борис.

– Лукавишь! А это ведь мое, лукавого, самое главное занятие! И тонус, и настрой у тебя, конечно, были. Но очень важным фактором служила твоя Семья. Новоявленный член избирательного штаба – Татьяна – не выпускала тебя из поля зрения ни на минуту, твердила, упрашивала, писала записочки: “Папочка, ты можешь... Папочка, покажи им всем... Очень хорошо, папа. Молодец. Вел себя замечательно”.

– В кое-то веки признаю, что ты, Сатана, истину базаришь! Действительно, “Таня... была все время где-то рядом. Насколько спокойнее я стал себя ощущать!.. Подойдет, поправит галстук, застегнет пуговицу на рубашке – и у меня настроение улучшается”.

– А тебе и невдомек слова, сказанные одним из твоих же доверенных лиц: “Доведется, Татьяна и из гроба отца поднимет, лишь бы он помахал электорату ручкой...” – урыл его Дьявол.

Ельцину поплохело. И совсем худо стало, когда властелин инферно начал перечислять его нелепые промахи во время предвыборного турне.

– В Архангельске президент поприветствовал собравшихся словами: “Здравствуйте, дорогие астраханцы” – и принялся рассуждать о том, что добываемая в области черная икра – залог процветания и могущества региона.

На встрече с ветеранами в Краснодаре ему прямо в глаза было предложено немедленно уйти в отставку и снять свою кандидатуру с выборов. Порядком растерявшийся Ельцин спросил, все ли собравшиеся с этим согласны, и к ужасу своему услышал гул толпы: “Все!!!”

– Это – единичный случай! – не замедлил оправдаться верховод.

– Так тебя ж специально щадили! – не уступал повелитель ада. – Возили по образцово-показательным хозяйствам, всевозможным потемкинским деревням, где заранее проинструктированные граждане демонстрировали тебе любовь свою и признание.

В Подмосковье тебя доставили, например, в поселок Атепцево. Специально выписали молодоженов из соседнего села, в Атепцеве никто в те дни не вступал в законный брак. Подобрали образцового рабочего и ветерана – к ним, под светом софитов, президент зашел на огонек, погутарил за жизнь.

За несколько часов до твоего появления охрана была уже на месте. Молодожены, чтобы не опоздать, прибыли намного раньше намеченного. Чтобы не портили сценарий, их послали ехать на второй круг.

А как ты терялся в пространстве и времени, забывал имена приближенных, путался в должностях и фамилиях!

Нового премьер-министра, бывшего главу МИДа Евгения Примакова ты почти две недели упорно именовал “Сергеем Максимовичем”, а выслушав как-то доклад его сменщика – внешнеполитического министра Иванова – наклонившись к “Сергею Максимовичу”, громко, на весь зал произнес:

“Хорошо докладывает! Ну просто готовый министр иностранных дел. Нужно назначить!”

Попавшему к тебе на прием зам.руководителя кремлевской администрации Сысуева ты спутал с директором погранслужбы и долго объяснял, как важно держать на замке границы. Лидера КНР, посетившего с визитом столицу РФ, принял за японского премьера. Обалдевший китаец никак не мог уразуметь, с чего вдруг российский глава восторженно вещает ему о стратегической оси Москва – Токио.

Ни один отечественный телеканал – даже НТВ – не осмелился показать кадры твоей встречи с Клинтоном, когда в разгар беседы ты повернулся вдруг к американскому президенту задом и устремился к своим министрам, стоящим поодаль, с одним-единственным вопросом: “А где журналисты?” Работники СМИ толпились в другом углу, но ты их почему-то не заметил.

И репортаж о твоем посещении одной столичной школы тоже прошел с серьезными купюрами. Телезрители так и не услышали откровения президента, который на голубом глазу поведал ученикам, что в детстве любимым его литературным героем был, оказывается, Пушкин и что каждые пять лет вместе с одноклассниками он путешествует по стране и до сих пор переписывается со своей первой учительницей (учитывая, что пошел ты в школу еще накануне войны, интересно, сколько лет насчитывалось тогда старушке, если вообще она была жива!)

Далее вспомним твои знаменитые признания, что вы всей семьей сажаете на зиму картошку, чем и кормитесь потом: “И я, и Наина Иосифовна, и дочки, и зятья, и внуки. Восемь мешков сажаем, восемь собираем, и нам на зиму хватает”, – точно сымитировал Ельцина Повелитель мух. – Ты самого Брежнева переплюнул!

– Несправедливо! – прошамкал Леонид Ильич. – Борька меня переплюнул, а анекдотов про него в сотни раз меньше сочинили!

... ЕБН не обратил внимания на генсека, чего никогда не позволил бы себе эдак четверть века тому назад. Его прошлое, возвращаясь, истязало его...

... При подлете к Балтийску президента разбил четвертый по счету инфаркт. Прямо в вертолете личному врачу Вторушину пришлось откачивать его, вводить наркотики. Собравшаяся на площади толпа недоумевала: уже 40 минут как Ельцин должен был приземлиться, а его все нет и нет.

Через три дня, 26 июня 1996 года, случился пятый инфаркт. Это произошло вечером, в Барвихе, когда он присел в кресло передохнуть, прежде чем подняться на второй этаж (даже это ему давалось тогда с трудом). Прямо в кресле Ельцин начал терять сознание. Он был практически обездвижен и лишь на следующий день сумел кое-как приподняться, сидя в постели. Кардиограмма и лабораторные исследования подтвердили диагноз.

Положение было ужасным. До второго тура выборов оставалась ровно неделя. Окажись кандидат сейчас в больнице, победа коммунистам стопроцентно была бы обеспечена.

И Семья в очередной раз рискнула. Вопреки требованиям врачей Ельцина не отправили в лечебницу, оставили на даче, в Барвихе, наспех переоборудовав гостиную под больничную палату. Из ЦКБ доставили необходимую технику, аппаратуру. При этом препараты, которые ему вводились (например, фибринолитики, растворяющие тромбы) могли применяться исключительно в стационарных условиях. Но в тот момент это мало кого тревожило.

– “Кроме семьи, об инфаркте, разумеется, знали только лечащие врачи, несколько человек из охраны и персонала, – разоткровенничался ЕБН. – Не то что ближний круг – ближайший!

Буквально на следующий день после приступа, 27 июня, Таня и Чубайс встретились в “Президент-отеле”, там, где работал штаб. Весь график встреч между первым и вторым туром, все акции, поездки на предприятия пришлось отменить под благовидным предлогом – изменение тактики: президент, мол, уверен в успехе. И ни в коем случае не допустить утечки информации о болезни.

Конечно, я и мои помощники ходили по лезвию бритвы: позволительно ли было скрывать такую информацию от общества? Но я до сих пор уверен в том, что отдавать победу Зюганову или переносить выборы было бы во много раз большим, наихудшим злом”.

...Вновь, как бывало уже не раз, мир принялись потчевать небылицами о том, что президент России всего лишь переутомился и решил отдохнуть. Его пресс-секретарь Медведев громогласно заявил, что у шефа “сел голос в связи с многочисленными публичными выступлениями”. Аналогичную сказку поведали Черномырдин, Илюшин, Лебедь.

“На второй тур выборов президенту хватит сил, – бодро врал журналистам министр спорта Шамиль Тарпищев. – Он здоровее всех нас, вместе взятых”.

Именно в эти дни родилась легендарная фраза о крепком президентском рукопожатии...

Однако брехня соратников не могла заменить собой живого кандидата. Его исчезновение с телеэкранов мгновенно породило вереницу самых страшных слухов и домыслов. Чтобы окончательно успокоить страну, нужно было предъявить народу целого и невредимого президента. И его, полумертвого, показали телезрителям. Жив он остался только чудом...

Власть свою Борис спас. Надо было срочно спасать здоровье. 5 ноября ему наконец сделали операцию. Но пост был важнее здоровья. Поэтому первое, с чего начал прооперированный, едва придя в сознание, в 6 утра другого дня, – подмахнул дрожащей рукой указ о возвращении себе президентских полномочий (на время анабиоза они были возложены на премьера Черномырдина).

Болезнь так ничему и не научила его. Уже 8 ноября, несмотря на протесты врачей, Ельцин добился перевода в ЦКБ. Тогда же медики застукали Наину Иосифовну, когда та пыталась пронести под халатом бутылочку коньяка. “Борис Николаевич очень просил”, – смущенно объясняла первая леди...

На седьмой день после операции Ельцин уже работал с документами и принимал посетителей. На семнадцатый – из ЦКБ переехал в санаторий. Через месяц – вернулся на дачу. И пяти недель не прошло, как поставили ему шунты, а президент уже охотился в Завидово.

Он постепенно возвращался опять к прежнему своему образу жизни: принимая сначала по 100 граммов водки, потом – по 200. И итог не замедлил себя ждать. 7 января 1997 года с диагнозом “пневмония” президент вновь попал в ЦКБ. Это произошло после того, как сходил он на радостях в баню, а потом прыгнул в бассейн с ледяной водой.

– Я заботился о своей зоне, то есть стране, без моего руководства она могла пропасть! – заявил ЕБН. – Потому и пахал, еще как следует не выздоровев! Бля буду!

– Не гони прогоны! Не бреши! – отмахнулся от него Сатана. – Бля ты был, есть и будешь! Тебя хватило после операции только на то, чтобы охотиться, ходить изредка в баню... А главное – бухать!

Больше 2-3– часов в день работать ты не мог! Твоя резиденция в Горках-9 превратилась в филиал ЦКБ с соответствующим оборудованием и постоянно дежурящей бригадой врачей. Для снятия боли тебе приходилось постоянно принимать наркотики (промедол, баралгин, препараты анальгетического ряда). Стоимость лекарств, которые специально выписывали тебе из заграницы, была сопоставима со всей внебюджетной прибылью ЦКБ. Помнишь свое знаменитое заявление: «Я не могу глотать импортные лекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка»?! Как у тебя эти таблетки в горле не застряли?!

Когда в марте 1997 года тебя первый раз после операции и болезней вывели в свет – прочитать послание Федеральному Собранию, для организации этого спектакля пришлось привлекать профессионального режиссера Иосифа Райхельгауза. Главная задача, которую поставили ему, – максимально сократить твое выступление и отсечь от микрофонов всех нежелательных депутатов.

Даже в первые годы своего владычества ты не пропускал ни одного отпуска, предпочитая устраивать по 3-4 перерыва в год. За 10 лет, когда у тебя служил Коржаков, ты отдыхал не менее 50 раз! А уж на втором сроке в ЦКБ и Завидово ты проводил времени больше, нежели в Кремле; недаром на даче в Барвихе тебе даже построили рабочий кабинет – точную копию кремлевского: специально для лохов-телезрителей.

Фрейд опять не утерпел:

– Большая политика страдает от плохого состояния здоровья и самочувствия ее лидеров. Известны самодурство и взбалмошность Хрущева, при нормальной психике их быть просто не могло. Последние годы своего правления был практически недееспособным Брежнев. Его многочисленные зарубежные поездки превращались в жалкие спектакли из-за его постоянного недомогания. Эту же дурную традицию развил и приумножил Ельцин!

– Ну, по крайней мере, на местном (да и общенациональном) самоуправстве это не сказалось! – оговорился ЕБН, попытавшись огрызнуться.

– Может, на самоуправлении? – поправил своего спутника его гид по инферно.

– А какая разница?!

– Действительно, – согласился Ницше, – в России между этими двумя терминами различия нет. Видно, именно поэтому при твоем правлении твои сограждане жили, как Адам и Ева в раю...

– Эт как? – Ельцин не ожидал такой похвалы и даже растрогался. Впрочем, Ницше тут же его разочаровал.

– Ходили голые и ели фиги!

– Не по понятиям корешей подъ...бывать! – озлился пахан. – Что, только я один косяк упорол?! Это меня мои хлебники – министры и аппарат – за паровоза пустили! Мои подельники на меня грузят (дают показания), а сами блудняки еще те! Герман Греф, смотрящий за министерством экономразвития, на встрече с цеховиками (предпринимателями) как-то не покубатурил (не подумал) и не профильтровал базар: “Наше правительство из любой ситуации постоянно выходит с наибольшим позором!” Эх, мало я их дрючил на наших кремлевских сходняках! И щас они там наверху обо мне порожняк гонят! Харэ, я на кипиш не ведусь. Базар их гнилой мне – до фени!

– Да кто ж там плохо про тебя говорил? – поразился Ницше – не столько самому признанию Бориса, сколько тому факту, что он это признание сумел перевести с блатного языка сам – без переводчика.

– Да были такие суки! Вон, смотрящий за средствами массовой информации Михаил Полторанин. Какой кореш был! Сколько мы с ним бухали! Ему даже кликуху дали «второй стакан России»! А взялся мне втыкать (обвинять)! Помню, на сходняке блаткомитета (заседании совета министров) меня били по голенищу (хвалили), а он начал выступать не по делу: “Перестаньте врать! Плохо мы все работаем – и президент в первую очередь!”

Я его тогда поставил в стойло: “Михаил Никифорович все еще хочет учить меня! – говорю со злостью. – И забывает, что я Президент! Повторяю: Пре-зи-дент!” Ох, любил я произносить эти слова! А Мишку я раскороновал (уволил)!

– Я российские министерства при жизни называл “департаменты государственных умопомрачений”, – вдруг неожиданно подал голос Салтыков-Щедрин. – А Ваши министерства, господин Ельцин, заслуживают еще более крепкого термина – “помешательств”.

– И ты косяки за мной нашел? – окрысился ЕБН. – Меня за лоха держишь?

– Так ведь Вы же этих министров назначили!

– У тебя не бестолковка (голова), а Дом Советов! – “похвалил” собеседника пахан. – Перелетай в мою зону, будем за первым столом корянку ломать... Прокантуемся тут вечность...

– Чего делать? – не понял гениальный сатирик.

– Ну, отламывать от одной буханки, это – знак дружбы. А за первым столом сидят только авторитеты... Только надо придумать, по какой статье тебе чалиться...

– Благодарю за такую “честь”, сударь, но с государственным преступником делить трапезу не желаю... Тем более, как в Вашей зоне принято выражаться, с синим, по-русски пьяницей...

Главшпана от обиды понесло:

– Чего на меня балан (бревно на лесоповале) катишь, в запале (противоправном действии) обвиняешь, фуфломет хренов?! Меня за пса держишь? Правилку хочешь? Заглохни! Я тебя, фраера, урою!

За собрата по перу заступился Ницше – и к своему ужасу обнаружил, что он сам набрался в ельцинской адской России блатных выражений, как породистый пес – блох на уличной собачьей свадьбе.

– Завари е...ало, Трехпалый! Знаешь, что за гнилой наезд бывает?! Брателло Салтыков-Щедрин порожняк не гонит, он не зашухарит, мы с ним в одной связке... И нечего втирать, что ты его закроешь! Ой, что это я несу?! Даю перевод. Замолчи, Борис! Он, как и я, великий литератор, говорит правду, поэтому нечего ему угрожать, что ты его в свою зону затащишь...

Ельцин, поняв, что неправ, утих, хотя извиняться не стал. Бросив угрожающий взгляд на гида-изменника, он придумывал убедительную отповедь, но в этот момент его отвлек чей-то робкий голос:

– Скажите, а Борис Николаевич сейчас может принять?

Обозленный философ среагировал быстрее оскорбленного политика.

– Хочет, но не может, хотя раньше бухал по-черному! А здесь, в аду – просто нечего принимать!

– Слышь, Фридрих, а пошел ты в п...ду!

– Почему не на мужской половой член, а в женские гениталии? – изумился немец.

– На х... по понятиям посылать нельзя, это – призыв опустить!

– Твоя, Борис, Россия – не страна, а сплошная почта!

– Эт как? Не по,ял... Выкладывай (поясняй)!

– Твои земляки все время посылают! Всех и вся! И везде!

– А мне «дорогие россияне» напоминают пациентов, только что сдавших кровь из вены, – бледные и держат одну руку на сгибе локтя второй руки. Символический жест, явно адресуемый властям! – начал изгаляться Дьявол. – Потому врачи в России считают пульс не на локтевом сгибе, как во многих странах, а на запястье!

Возразить ЕБН не смог: против правды не попрешь. Окончательно его добило высказывание Бисмарка:

– Ваше правление, герр Ельцин, как нельзя нагляднее подтверждает однажды высказанную мною мысль: «При плохих законах и хороших политиках управлять государством еще можно, но с плохими политиками управлять государством нельзя даже при хороших законах».

Впрочем, Россия под Вашим правлением и хорошие законы так же несовместимы, как социалистическая система и нервная система. Вы плясали под дудку Белого дома, а потому действовали, как говорят американцы, по принципу Билла Роджерса: стоит конгрессу отмочить хохму, как ее нужно делать законом, стоит конгрессу принять закон, как его сразу нужно делать хохмой. Только у Вас получилась не комедия, а трагикомедия, а то и трагедия...

– Ты чего на меня бочку катишь, чепушила фрицевская? – пахан попробовал взрыкнуть по-медвежьему. Однако «железного канцлера» на испуг взять оказалось невозможно:

– А Вы, губитель собственного народа, сбавьте тон! Не орите на меня – пупок развяжется! В фигуральном, естественно, смысле...

– Ты что вола вертишь (лжешь)?! Мокруху на меня даже мои ссученные подельники не вешали! Ну, до объявления моратория на смертную казнь я издал несколько указов, чтоб шестидесяти беспредельщикам лоб зеленкой намазали (расстреляли), но сам на мокряк не подписывался...

– Вы же не будете отрицать, что смертность при Вас в стране повысилась в разы?! А главная причина этого феномена – в неуверенности. При Вас ничто не осталось незыблемым. Деньги-дефолт, инфляция. Бизнес – захватывали рейдеры. Дачи, собственность – отбирали. Пост, должность – снимали. Даже пребывание во власти мало помогало – Вы постоянно «загогулины» устраивали под лозунгом: «Не так сидите!» Только бандиты ничего не боялись, кроме друг друга...

– Туфта! – не согласился ЕБН. – Земную братву мои торпеды-ментяры частенько пробивали на измену (пугали)!

– Порожняк гонишь, Трехпалый! – вмешался в дискуссию какой-то обитатель пальмы в Индии. – Воровской закон в твоей зоне наверху был посильнее мусорского, потому хрен кого из твоего блаткомитета (правительства) по обвинению в коррупции закрыли (посадили за решетку)!

– Кентяра истину базарит, – выразил согласие чекист-аноним. – У нас, ментов, поимки преступников и охрана общественного порядка отнимали много сил и времени, мешали бизнесу, а потому были не в кайф! А насчет законов, о которых Бисмарк рамс завел, то многие из них были хорошими – для нас, правильных пацанов. К примеру, терпил (жертв преступлений) они почти никак не защищали, а права братвы – вполне. А некоторые из них ваще могли бы выиграть в конкурсе самых идиотских законов! К примеру, советские военные награды нельзя ни вывозить из России, ни... ввозить в нее!

– Полностью согласен! – отозвался Сталин. – Киллерам за убийство воров в законе надо памятники ставить как спасителям нации, а их судят!

– Какой народ, такие и понятия! – не уступал ЕБН. – «Дорогие россияне» делятся на две категории: дармоеды и дерьмоеды. Первые кормят вторых сами поняли чем! Последние, впрочем, тоже хороши! Самая любимая пословица у них знаете какая? «Жить не работая трудно и скучно, но мы никогда не отступали перед трудностями и скукой».

– Ты не прав, пахан! – опроверг заявление главшпана какой-то мужик. – Самая популярная пословица у нас: «Правительство делает вид, что нам платит, а мы делаем вид, что работаем».

– На самом деле ни власти, ни народные массы ничего из заявленного ими не сотворяют! – в зоне повисла душа русского историка Карамзина. – И не платят, и не работают! В 1802 году, когда я находился за рубежом, меня попросили одним словом охарактеризовать ситуацию в России. Я дал хрестоматийный ответ: «Воруют». В 1902 и 2002 годах уже здесь, в пекле, пришлось отвечать на тот же вопрос. Однако одним глаголом я уже обойтись не мог, понадобились соответственно два, потом три слова!

– Какие же, герр Карамзин? – заволновался любознательный немец.

– «Еще воруют» и «Воруют пуще прежнего»...

– В 2002-м я уже был раскоронован! – напомнил ЕБН.

– Но именно Вы в 90-х положили начало тому грандиозному разворовыванию государственной казны и природных богатств, которое никак не остановится! – бросил упрек великий историк и исчез.

– «А где грабеж – закон и право,

Распродается вся держава», – поддержал коллегу по пиру Блейк, давно не подававший голоса.

– Сговорились, падлы! – озлобился ЕБН. – А я же не при делах! Обиженка (простые граждане) при Советах воспитывались! Ленин со Сталиным им мозги прополоскали, а на меня теперь грузят конкретно за чужие делюги (преступления)...

– Как не стыдно! – открыл полемику Ильич. – Ваша жизнь подтверждает правоту пословицы «После боя поле битвы принадлежит мародерам».

– Брешешь ты все, ренегат Ельцин! – зарычал кремлевский тигр. – Я с преступностью боролся по-настоящему, а не устраивал борьбу нанайских мальчиков, как ты! Лаврентий, помнишь, как в 40-м году я поручил тебе покончить с криминалом в столице?

– А как же, батоно! По Вашему указанию тогда я внес в ЦК конкретное предложение:

«1.Арестовать и решением Особого совещания НКВД заключить в исправительно-трудовые лагеря сроком до 8 лет нелегально проживающих в Москве и области 5-7 тысяч человек уголовно-преступного элемента.

2.Решением Военной коллегии Верховного Суда СССР расстрелять 300 человек профессиональных бандитов и грабителей, имеющих неоднократные судимости...»

Предложение было принято и исполнено.

– А ты Иванькова по кличке Япончик за что помиловал? – Коба продолжил допрос.

– Хорошие люди за него мазу давали: певец Иосиф Кобзон, врач Святослав Федоров, актер и режиссер Ролан Быков...

– Как такие одаренные творческие интеллигенты могли заступаться за отпетого бандита? – удивился Ницше.

– А зачем ты послал благодарственное письмо главарю ОПГ «Уралмаш» Александру Хабарову? – не унимался Сталин.

Ответил сам бандюк, лежавший на нижней шконке в Индии:

– В канун выборов 1996 года я собрал братву и организовал Движение рабочих в поддержку Трехпалого. Он мне маляву кинул, а губернатор Россель подгон подкнокнул (подарок сделал) – часы. А чо? «Меня отметили. Меня признали за человека...» главные воры в законе. «Это стоит того, чтобы помнить об этом».