Текст книги "Ельцын в Аду"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 108 страниц)

Она знала, что ее считают злой, нетерпимой, придирчивой, мстительной, и слухи эти она усердно поддерживала, они ей нравились. Как нравилось ей раздражать людей, наживать себе врагов. Но это тоже была игра. По глубокому моему убеждению, злым, черствым человеком она не была, а в особенности не было в ней никакой злопямятности. (Еще меньше было этого в нем, в Мережковском. Прекрасная его черта: ему можно было сказать что угодно, он сердился, махал руками, возмущался, а через полчаса все забывал и говорил с обидчиком, как с приятелем). Однажды Милюков заявил Зинаиде Николаевне, что не может больше печатать в «Последних новостях» ее статьи:

«Я слишком стар и слишком занят, чтоб уследить за всеми шпильками, которыми Вы каждую свою статью украшаете!»

Она была искренне удивлена: «Ну, подумайте, у меня шпильки! У меня!» Она не придавала своим язвительным выпадам значения, она забывала о них, как о чем-то третьестепенном и в худшем случае только забавном.

Другое воспоминание. В самом начале революции Троцкий выпустил брошюру о борьбе с религиозными предрассудками. «Пора, товарищи, понять, что никакого Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм нет»,. – и вдруг, совершенно неожиданно, в скобках: «Нет, впрочем, одна ведьма есть —.Зинаида Гиппиус». Мне эта брошюра попалась на глаза уже... в Париже, и я принес ее Зинаиде Николаевне. Она, со своим вечным лорнетом в руках, прочла, нахмурилась, пробрюзжала: «Это еще что такое? Что это он выдумал?» – а потом весело рассмеялась и признала, что, по крайней мере, это остроумно.

К беседе подключилась еще одна хорошая знакомая поэтессы – писательница Тэффи:

С Зинаидой Николаевной мы... «как-то заговорили об эпохе Белой Дьяволицы.

«Мы с моей маленькой сестрой были потрясены Вашим стихотворением»:

«Но люблю я себя, как Бога.

Любовь мою душу спасет».

Я ошиблась – не спасла! – призналась Гиппиус с горечью.

«Какие-то немцы, – продолжила Тэффи, – большей частью выходцы из России, писали ей почтительные письма. Как-то она прочла мне:

«Представляю себе, как Вы склоняете над фолиантами свой седой череп». Этот «седой череп» долго нас веселил.

Последние месяцы своей жизни Зинаида Николаевна много работала, и все по ночам. Она писала о Мережковском. Своим чудесным бисерным почерком исписывала она целые тетради, готовила большую книгу. К этой работе она относилась как к долгу перед памятью «Великого Человека», бывшего спутником ее жизни. Человека этого она ценила необычайно высоко, что было даже странно в писательнице такого острого, холодного ума и такого иронического отношения к людям. Должно быть, она действительно очень любила его. Конечно, эта ночная работа утомляла ее. Когда она чувствовала себя плохо, она никого к себе не допускала, ничего не хотела. Я очень жалела ее, но часто приходить не могла. Она почти совсем оглохла, и надо было очень кричать, что для меня было очень трудно.

Одно время она почувствовала себя лучше и даже сделала попытку снова собирать у себя кружок поэтов. Но это оказалось слишком утомительным, да и глухота мешала общению с гостями.

... В. Мамченко подарил Зинаиде Николаевне кошку. Кошка была безобразная, с длинным голым хвостом, дикая и злая. Культурным увещеваниям не поддавалась. Мы называли ее просто «Кошшшка», с тремя «ш». Она всегда сидела на коленях у З.Н. и при виде гостей быстро шмыгала вон из комнаты. З.Н. привыкла к ней и, умирая, уже не открывая глаз, в полусознании, все искала рукой, тут ли ее Кошшшка..

Последние дни она лежала молча, лицом к стене и никого не хотела видеть. Дикая кошка лежала рядом с ней... Настроение у нее было очень тяжелое.

Вспоминалось ее чудесное стихотворение, написанное давно-давно. Она говорила о своей душе:

«... И если боль ее земная мучит,

Она должна молчать.

Ее заря вечерняя научит,

Как надо умирать».

Ну что ты, дорогая, не надо так переживать! – утешил жену появившийся Мережковский – и она помолодела, превратившись в писаную красавицу, какой осталась в памяти людской. – Не огорчайся, я ведь тоже не в раю, хотя любил Христа и написал про него книгу «Иисус Неизвестный». Я верю: Творец нас помилует и обоих допустит к Себе, пусть мы и представляли Его не совсем таким, каков Он есть!

Ах, Дима, до Конца света ждать еще так долго! И в те минуты, когда на земле обо мне никто не говорит, а мои творения никто не читает, я вспоминаю все самое худшее в моей жизни – и страдаю, страдаю!

Как-то зашел у нас с Тэффи разговор об одной общей знакомой, очень религиозной и чрезвычайно боящейся Страшного суда.

«А Вы? – спросила меня она – Вы боитесь Страшного суда?» Я выразила и лицом и жестами исключительное возмущение:

«Я? Вот еще! Скажите пожалуйста! Очень нужно!» А теперь признаюсь: боюсь! Еще как боюсь!

«О, эти наши дни последние,

Обрывки неподвижных дней!

И только небо в полночь меднее

Да зори голые длинней...

Хочу сказать... Но нету голоса.

На мне почти и тела нет.

Тугим узлом связались волосы

Часов и дней, недель и лет.

Какою силой обездвижена

Река земного бытия?

Чьим преступленьем так унижена

Душа свободная моя?

Как выносить невыносимое?

Чем искупить кровавый грех,

Чтоб сократились эти дни мои,

Чтоб Он простил меня – и всех?»

Я тоже страдаю, милая, и не только о нас... Помнишь наш разговор о Родине? Я тогда спросил тебя:

«Зина, что тебе дороже: Россия без свободы или свобода без России?

«Свобода без России, и потому я здесь, а не там», – ответила ты.

«Я тоже здесь, а не там, потому что Россия без свободы для меня невозможна. Но... на что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?»

Ты после того разговора написала замечательные стихи... Прочти...

«РОДИНЕ

Не знаю, плакать иль молиться,

Дождаться дня, уйти ли в ночь,

Какою верой укрепиться,

Каким неверием помочь?

И пусть вины своей не знаем,

Она в тебе, она во мне;

И мы горим и не сгораем

В неочищающем огне».

«ТАМ И ЗДЕСЬ

Там – я люблю иль ненавижу, -

Но понимаю всех равно:

И лгущих, И обманутых,

И петлю вьющих,

И петлей стянутых...

А здесь – я никого не вижу,

Мне все равны. И все равно».

А я думал, герр Мережковский, что Вы больше всего переживаете из-за того, что какое-то время одобряли нападение Гитлера на СССР? – Ницше не боялся резать правду-матку.

За любимого писателя вступилась его коллега Тэффи:

«Снисходительность Мережковского к немцам можно было бы объяснить только одним – «Хоть с чертом, да против большевиков». Прозрение в Гитлере Наполеона затуманило Мережковского еще до расправы с евреями. Юдофобом Мережковский не был. Япомню, как-то сидел у него один старый приятель и очень снисходительно отзывался о гитлеровских зверствах. Мережковский возмутился:

«Вы дружите с Ф. Вы, значит, были бы довольны, если бы его как еврея арестовали и сослали в лагерь?»

«Если это признают необходимым, то я протестовать не стану». Мережковский молча встал и вышел из комнаты. Когда его пошли звать к чаю, он ответил:

«Пока этот мерзавец сидит в столовой, я туда не пойду».

После смерти Мережковского этот самый гитлерофил просил разрешения у Гиппиус прийти к ней выразить свое сочувствие. Она ответила:

«Это совершенно лишнее».

Для меня тогда все было лишним и ненужным, – сказала Зинаида Николаевна, с нежностью глядя на мужа. – Мое тогдашнее, да и теперешнее настроение отражено в стихе:

«Пустынный шар в пустой пустыне,

Как Дьявола раздумие...

Висел всегда, висит поныне...

Безумие! Безумие!

Единый миг застыл – и длится,

Как вечное раскаянье...

Нельзя ни плакать, ни молиться...

Отчаянье! Отчаянье!

Пугает кто-то мукой ада.

Потом сулит спасение...

Ни лжи, ни истины не надо...

Забвение! Забвение!

Сомкни плотней пустые очи

И тлей скорей, мертвец.

Нет утр, нет дней, есть только ночи...

Конец».

Больше оптимизма! – подбодрил поэтессу Ницше. – Вас мало вспоминали и совсем не цитировали в СССР по понятным причинам. Вашим соперницам на поэтическом поприще Цветаевой и Ахматовой, первая из которых вернулась в Россию, а вторая ее не покидала, казалось бы, повезло больше: их печатали. Тем не менее кончили они куда более трагично, чем Вы, так что радуйтесь хотя бы этому!

Чужому несчастью? Горю двух гениальных женщин?

Своему счастью! Вы полвека жили с любимым человеком, не теряли детей, не покончили с собой, умерли своей смертью! А в посткоммунистической России и Гиппиус, и Мережковского узнала широкая публика...

Но эти проклятые компьютеры...

Дело не только в них... Россияне, всегда бывшие самой читающей нацией, разлюбили книги и прессу... Это ведь касается и моего творчества...

Надеюсь, Господь устроит Светопреставление именно тогда, когда люди (не только мои земляки) окончательно перестанут читать, – прервал ницшенские разглагольствования Мережковский. – Зиночка, наше время истекло. Тебе пора...

Прощай...

Не говори так! Скажем друг другу: до свидания!

Гениальная – и очень трогательная пара, – позавидовал Фридрих, что было ему совсем не свойственно. – Если бы меня так полюбила там, на земле, такая женщина, вряд ли я стал бы «первым имморалистом». Впрочем, Борис, нам пора двигаться еще к одному обитателю чистилища, который тебя заказал, как и Иуда...

Во какая загогулина... что, есть еще кто-то?

Обязательно! Иначе мы были бы давно уже в твоей новой зоне!

Ну тогда, как Гагарин сказал, поехали!

... И они очутились перед зданием, которое Ельцин сразу узнал...

В самом начале 1918 года известный екатеринбургский предприниматель, капитан Горного корпуса инженер Николай Ипатьев, наживший капитал на торговле черными металлами, приобрел добротный особняк в центре города на углу Вознесенской площади и одноименного переулка. Белый оштукатуренный дом в псевдо-русском стиле с тесовой зеленой крышей находился на спуске с косогора, поэтому первый этаж, в котором новый хозяин разместил конторские помещения, получился полуподвальным. На площадь выходил лишь второй этаж, отведенный для жилых комнат.

27 апреля того же года к только что обставившему дом владельцу пожаловал комиссар жилотдела городской администрации Жилинский и потребовал «из совершенно секретных государственных соображений» освободить здание, оставив, однако, всю обстановку и закрыв и опечатав ценные вещи в одной из комнат. Перепуганный Ипатьев сразу переселился на свою пригородную дачу, откуда смылся в Прагу.

...ЕБН задрожал: понял, с кем предстоит встретиться... И худшие его опасения сбылись: он увидел перед собой душу, которую ну никак не хотел видеть. И хотя узнал этого человека сразу по фотографиям, из-за природного лицемерия «запустил дурку» и задал свой любимый идиотский вопрос:

Ты кто?

Во время национальной переписи в графе «занятие» я написал: «Хозяин земли русской», – с тонким юмором ответил Николай II.

Во, панимаш, а я-то не додумался! – выпалил ЕБН.

Встреча властительных ничтожеств, – едко прокомментировал эту сцену Ницше.

А что ты тут делаешь? – продолжил свое глупое интервью экс-гарант Конституции РФ.

Непозволительное амикошонство с Вашей стороны! – оборвал его царь.

Чего?

Панибратское поведение с людьми выше тебя по рангу, – расшифровал французско-русский термин лже-Виргилий. – Извините, что перебил Вас, Ваше императорское величество!

Я от такого обращения давно отвык, ныне откликаюсь на «гражданин Романов», – горько вздохнул монарх. – Однако даже большевики мне не «тыкали»...

А я со всеми на «ты», даже со святыми и с Дьяволом, – выпятила призрачную грудь экс-президентская душа.

С Дьяволом на «ты»... Нашел, чем хвастаться! – поморщился Николай. – Ладно уж, попал в стаю – лай не лай, а хвостом виляй. Хоть мы и не пили на брудершафт, я тоже перейду с тобой на «ты» – не из любви и уважения, а чтобы быть вежливым – на твоих условиях...

Ваше Величество, а ведь Борис задал весьма уместный вопрос... – «первый имморалист» тоже не церемонился с теми монархами, которых не уважал, хотя внешне соблюдал этикет. – Ведь Вы же причислены к лику святых мучеников...

Что я делаю в чистилище вместо пребывания в раю? Страдаю за все грехи и глупости, которые совершил при жизни! Мне гореть бы в аду за то, что я разрушил великую Россию! Как и тебе, Борис, – ты сделал то же самое с преемником моей империи – СССР! А еще молюсь за тех церковных иерархов, которые из политических соображений поставили меня в неудобное положение: я – великомученик, а врач Евгений Боткин, камердинер Алоизий Трупп, повар Иван Харитонов, горничная Анна Демидова, уже не слуги, нет, а верные друзья и спутники нашей семьи, которые могли бы оставить нас, но предпочли умереть вместе с нами, такой чести не удостоились...

Они получили награду на небесах – сразу попали в Царствие Божье! – сообщил Ельцин.

Я, Аликс и дети тоже очутились там после канонизации, дочки и сын – вполне заслуженно, мы с женой – нет... И на земле пусть посмертно, пусть через семьдесят лет, однако мы прославились... А те, кто лучше, благороднее, святее нас, – нет! Мне стыдно перед ними! А еще мне стыдно перед Карлом I и Людовиком XVI – их ведь тоже казнили... Тем не менее святыми признали только членов моей семьи... А ведь мы трое как монархи проявили себя полными бездарностями... Как все несправедливо...

«... Несправедливость не зависит от строя, это свойство рода человеческого. И монархисты, и революционеры, когда они во власти, одинаково гадки», – «утешил» последнего русского императора драматург Бамарше, подав голос из Зоны творческих душ.

Тут Ельцин вспомнил о суде сорокового дня и сообразил, что совершенно к нему не готов, а времени остается мало...

– Хватит мерихлюндии тут разводить, панимаш! Зачем ты меня сюда вызвал?

Чтобы взглянуть в глаза душе моего последнего наследника!

Какого еще наследника? – опешил видавший виды политический интриган: ну не ожидал он такого титула.

Царя-самозванца Бориса Второго! Кажется, Маркс утверждал, что история начинается с трагедии, а заканчивается фарсом! Верная мысль! Извольте увидеть гримасу истории: самозванец Дмитрий Первый, царь Борис Первый Годунов и самозванец – царь Борис Второй Ельцин! И со мной, впрочем, у тебя сходство есть. Как правители мы потерпели полное фиаско – и оба отреклись от престола!

А ведь ты прав – в кои-то веки! – развил эту мысль русского царя царь преисподней. – У тебя, Николаша, был позорный Портсмутский мир с Японией; у Бориски – не менее позорный Хасавюрт: когда победившая уже российская армия, запершая боевиков в Грозном, неожиданно была уведена из Чечни. Через пару лет, окрепнув и вооружившись на деньги от выкупов заложников, бандиты устроили новую войну.

Всей твоей кадровой политикой заведовала твоя жена, бывшая Гессен– Дармштадская принцесса Алиса: отстраняла и назначала министров, царедворцев, даже премьер-министров. Последним русским премьером стал по ее прихоти 70-летний князь Голицын, заведовавший прежде благотворительными учреждениями Ее Величества. На вопросы друзей, зачем согласился на этот хлопотный пост, что ты ответил, князюшка?

«Чтобы было одним приятственным воспоминанием больше!».

У тебя же, царь Борис, имелась великовозрастная дочь Татьяна, без соизволения которой ни одно серьезное решение в Кремле не принималось. Без «Татьяниной точки», поставленной в условленном месте, не подписывались никакие документы! И даже аналог Распутина у тебя тоже завелся: Березовский. Правда, до Гришки Борька не дотягивал, но ему помогали Абрамович и Юмашев.

И к своим свитам оба вы относились одинаково скверно. «Он смотрел на своих министров как на обыкновенных приказчиков», – писал о тебе, Николай, один очевидец событий. Назначая министром Коковцева, ты спросил его прямо: «Надеюсь, Вы не будете заслонять меня так, как это делал Столыпин?» Премьер-министр Витте, что ты говорил о своем государе?

«Ничтожный, а потому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость».

А ты, министр Дурново?

«Убожество мысли и болезненнось души».

Когда в 1905 году ты, Никола, велел министру внутренних дел Святополк-Мирскому вступить в переговоры с лидерами земского движения, то одновременно приказал подготовить проект рескрипта о его отставке: за «уступчивость» в переговорах с оппозицией. Ну не мразь ли ты после этого?! Впрочем, Борис Второй тоже постоянно тасовал своих министров, словно колоду карт! И выбрасывал на помойку верных слуг!

Ельцина затрясло от стыда. В первые годы своего владычества ему очень льстили сравнения его с монархами: Царь Борис. Он пытался демонстрировать черты, присущие государям-реформаторам, крутым норовом своим и самодержавными замашками стараясь походить то на Ивана Грозного, то на Петра Великого. А фактически смахивал исключительно на беспомощных и слабых императоров.

Масла в огонь подлил неожиданный новый участник дискуссии – Пушкин:

О, государь Борис Второй! О, мой герой! Ты во время своего последнего президентского срока осуществил мечту моего персонажа – царя Салтана, жившего под девизом «Царствуй, лежа на боку»! Не сей ли славный властитель – твой настоящий предок?

Ельцина заколдобило еще сильнее. Когда его с легкой руки Павла Бородина, кремлевского завхоза, в глаза стали величать «царем», ЕБН прилюдно начал рассуждать на тему: не на самом ли деле он – царских кровей? То ли наследник августейшей династии, то ли мессия, посланный сверху. Чем это подтверждалось: у него тело было абсолютно лысое. Если он не брился пару дней, щетина почти не росла – пробивались какие-то смешные кустики. Под мышками торчали две волосинки. Борис Николаевич вполне серьезно утверждал, что это особый знак свыше. Потому что, если б у него и голова тоже была лысой – это одно дело. Но шевелюра-то у него росла нормально... И так же серьезно он понукал своими холуями: «Иди и делай, что тебе царь велел!»

Дьявол ликовал... Ох и любил он поиздеваться над грешниками!

– Знаешь, в России всегда действовал принцип «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан»! Подкину-ка я людишкам оригинальную мыслишку: накропать диссертацию на тему «Может ли обыкновенный подзаборный бомж править великой страной?» Пример двух российских царей – Николая и Бориса Вторых – доказывает: может!

Неоспоримым достоинством (или недостатком: как смотреть) Ельцина было умение не давать спуску своим хулителям и платить им той же монетой, независимо от того, правду они говорили или нет. Поэтому он повел ответную атаку на своих собеседников:

Слушай, Николай Кровавый, раз тебя святым объявили, может, и не зря я про себя болтанул, что я – святой президент? Может, и меня еще причислят к лику, панимаш? И тогда в сражении на поле Армагеддон я тебя, Люциферишка, змей ты подколодный, порешу, как святой Георгий поразил дракона! Помнишь стишок?

Святой Жорий во бою

На гнедом сидит коню,

Держит в руцех копие,

Тычет змия в жопие!

Дьявол хмыкнул:

Ну, ты хотя бы не размазня, как этот немецкий хлюпик, выдающий себя за Романова.

Николай II редко приходил в бешенство – но на сей раз пришел:

Ты что несешь, мерзавец! Я – законный наследник династии Романовых и во мне течет чистейшая русская кровь... – и тут же осекся...

Ага! Дошло! – забулькал утробным смехом Сатана. – Не русский ты и не Романов! Хотя гордиться принадлежностью к этому боярско – царскому роду смешно! Послушай, что люди думают о ее представителях!

Это я, чукча Никифор, говорю. Однако будь проклят род Романовых за то, что Аляску они американцам продали, а Чукотку – нет!

А я, представитель колхозного крестьянства, бросаю обвинение бездельникам Романовым: за 300 лет правления не могли запасти продуктов на каких-нибудь 70!

Романовы всегда были чужими русскому народу! – вдруг подал голос Ленин. – Большевиков обвиняют в получении денег на революцию от немцев. Но Екатерина II свергла мужа на 100 тысяч рублей (огромные по тем временам деньги!), которые ей дал англичанин – купец Фельтон. Этот дворцовый переворот, кстати, современники называли «революцией».

А вообще-то Вы, товарищ Дьявол, архиправы: Николай II – никакой не Романов, а русский крови в нем еще меньше, чем во мне!

Последним истинным представителем этой династии был Петр I. Убив своего сына Алексея, родившегося от законной русской царицы, он фактически пресек свой род. Женившись на литовской прачке Марте Скавронской и сделав ее императрицей Екатериной I, он положил начало традиции для русских царей брать в жены иноземок. Брак Николая и Александры – 33-й по счету союз так называемых Романовых (их следует величать династией Голштейн – Готторнов) с немками! Русской крови в их артериях течет малая доля процента!

– Этим в том числе объясняется плохое отношение населения России к своим владыкам, – прервал пролетарского вождя «первый имморалист». – «Глубокое ледяное недоверие, возбуждаемое немцем и теперь, как только он захватывает власть, – и в настоящее время является отражением того неугасимого ужаса, с каким Европа в течение столетий смотрела на неистовства белокурой германской бестии (хотя межлу древними германцами и теперешними немцами едва ли имеется и родство понятий, не говоря уж о кровном родстве)».

Вы правы, герр Ницше, но прошу меня не перебивать! Династия Романовых существует только на бумаге – в фамилии! Последним ее представителем по мужской линии был сын Алексея и внук Петра – тоже Петр, умерший в младенчестве. Остальные мужчины были Романовыми только по женской линии. В их числе был последний законный император Иван Антонович, которого свергла Елизавета I, а потом убила Екатерина II.

Петр III тоже принадлежал к Романовым по женской линии – но царствовал уже незаконно, так как получил престол от узурпаторши власти – Елизаветы. И на нем эта династия прервалась совсем! Отцом Павла I был не он, а граф Салтыков!

Катька, это правда? – спросил хозяин инферно самую великую российскую императрицу.

Не скажу!

Ты чего выкобениваешься, ведь никогда своих любовников миру показывать не стеснялась!

А я и не стесняюсь! Просто не знаю! Мужу давала по необходимости, милому графушке – по любви. Что правда, то правда – Лизка специально его мне подсунула: беспокоилась, что наследника престола никак не рожу. Петрушка-то вроде бесплодным первое время считался – только в те времена мужскую бесплодность не признавали, лишь женскую... Хотя потом от полюбовницы своей дочку прижил…

Николай II всеми этими разоблачениями был не просто потрясен – раздавлен.

Не Романов, не русский... – бормотал он. – Кто же я?

Ничтожество, как и Ельцин! Оба вы – разрушители России! – дал им окончательную характеристику Ленин и замолк.

Слушай, – решил одобрить своего новоявленного «двойника» Борис Николаевич, – вспомнил я еще кое-что, что нас объединяет!

Что? – машинально спросил Николай Александрович, уже не обращая внимания на панибратство.

В выпивке мы с тобой оба знали толк!

Оба самодержца чуть не пустили слюни – чуть, потому что души этого делать не могли. Хотя им очень хотелось...

...Получая с детства военное образование, в молодости наследник престола обязан был послужить в гвардии. Жизнь там шла далекая от христианской морали: главными развлечениями являлись бретерство, амурные похождения, игра в карты, пьянство.

В довершение всего в 80-х годах XIX века среди офицеров гвардии широко распространился гомосексуализм. Александр III, считавший свою венценосную особу эталоном нравственности, с омерзением относился к носителям сего порока, но изгонять их со службы не мог, ибо их насчитывалось слишком много. И ограничивался отставками офицеров, чьи похождения получали особо громкую скандальную огласку.

Особенно славился «голубизной» Преображенский полк, где командиром был Великий князь Сергей Александрович, устроивший там настоящий содом – причем в прямом смысле слова. Император вынужден был отставить от службы сразу двадцать офицеров-преображенцев, не предавая их суду только из-за того, что это бросило бы тень на его родного брата.

Племянник Сергея Александровича – Великий князь Александр Михайлович вспомнил к месту:

«Некоторые генералы, которые как-то посетили офицерское собрание Преображенского полка, остолбенели от изумления, услыхав любимый цыганский романс Великого князя в исполнении молодых офицеров. Сам августейший командир полка иллюстрировал этот любезный романс, откинув назад тело и обводя всех блаженным взглядом!»

В Лейб-гусарском полку почти не имелось гомосексуалистов, зато царило патологическое пьянство. И здесь тон тоже задавал командир – один из самых горьких пьяниц страны Великий князь Николай Николаевич. Его подчиненные, собираясь в офицерском собрании, гуляли неделями, допиваясь до зеленых чертиков и белой горячки.

Николай II пустился в приятные воспоминания:

Водку пили не рюмками, а «аршинами» – нужно было опустошить не менее аршина рюмок, поставленных в ряд!

А что такое аршин? – заинтересовался Ельцин.

71 сантиметр! Другой забавой была «лестница», когда следовало подняться на второй этаж, выпивая по одной рюмке на каждой ступеньке. А еще пили «локтями»: ставили рюмки на длину локтя и враз опорожняли.

Частенько гусары играли «в волков»: раздевшись донага, становились на четвереньки и начинали выть. Тогда старик-буфетчик выносил лохань, наполнял ее шампанским или водкой, и вся «стая», стоя на карачках, с визгом отталкивая друг друга и кусаясь, лакала спиртное. Чемпионом в этом виде офицерского «спорта» был наш командир, Великий князь Николай Николаевич. Бывало, дядюшка голышом залезал на крышу собственного дома и, как и его офицеры, тоже выл на луну, а то и пел серенады своей возлюбленной купчихе, невенчанной супруге, жившей с ним в Царском Селе, где квартировал Лейб– гусарский. полк.

Во гуляли баре! – завистливо вздохнула экс-президентская душа. – Ах, черт...

Что? – мгновенно подскочил к нему искуситель.

Что ж ты мне не подсказал в свое время, как можно по-царски квасить?! У меня-то воображалки не хватило... И похвастаться теперь нечем... Во какая загогулина... Впрочем... Слышь, Николай, а «двустволку» не пробовал?

А как это? – оживился царь. Его некоронованный преемник с довольным видом объяснил.

Как всегда бывало на Руси, двойка пьяниц очень быстро и совершенно волшебным образом увеличилась до тройки: Барков попытался воплотить в реальность свою давнюю мечту «сообразить на троих» с самодержавными особами – хотя бы в мыслях.

О, сколь затейливо Вы, Ваше императорское величество, предавались увеселениям Бахуса! Какая августейшая изобретательность! А я-то, скудоумный, просто и незатейливо бухáл, используя термину и подражая примеру сударя Ельцина...

Бýхал, что ли, то бишь кашлял? – царь впал в недоумение.

Нет, именно бухáл, как Борис! – поставил правильное ударение в полюбившемся словце поэт-матерщинник.

Чего ты делал? – наморщила брови от недоумения монаршья душа.

То же, что и ты, и Барков... Наливал да глотал! – признался экс-гарант.

Но, в отличие от тебя, я вовремя остановился и алкоголиком не стал! – царь попытался поставить окончательную точку над i. – Хотя, если честно признаться, водочку любил до конца жизни и потреблял ее постоянно: утречком по рюмочке, обязательно сто граммов в обед, так сказать, официальная доза аппетита для... Иногда добавлял – тайком от Аликc. Для этого носил за отворотом сапога специальную плоскую фляжку – в саду или где-нибудь в ином потайном месте потреблял ее содержимое вместе с самыми верными мне придворными. Тем не менее искуситель не довел меня до такого состояния, чтобы я управлял Россией, как говорится, на пьяную голову...

Подтверждаю! – помотал рогами черт №1. – Ты управлял не пьяной, но все равно дурной головой! А ты, Борис – и пьяной, и дурной!

Вы неправы, Ваше адское величество, – заступился за обиженных Сатаною душ философ. – Оба они – совсем не дураки, хотя государственным умом не блистали, его им заменяла любовь к дворцовым интригам и перетасовкам своей камарильи... Борису, тем не менее, не хватало того, что, бесспорно, являлось преимуществом императора России – блестящего образования...

До девяти лет цесаревича воспитывали, как обычно, няни и бонны – у маленького Ники, по желанию его родителей, это были преимущественно англичанки. Затем появились учителя-наставники, обучавшие мальчика чтению, письму, арифметике, началам истории и географии. Особое место занимал законоучитель – протоиерей И.Л. Янышев, прививший наследнику престола глубокую и искреннюю религиозность.

В 1877 году Николаю исполнилось девять, и он перешел из женских рук в мужские. Его главным воспитателем стал генерал Данилович, директор военной гимназии, составивший, а затем и осуществивший программу обучения своего питомца, рассчитанную на 12 лет: 8 лет – гимназический курс и 4 года – университетский. Потом пришлось увеличить срок обучения еще на один год.

«Данилович, – вспомнил видный дипломат А.П. Извольский, – не имел других качеств, кроме ультрареакционных взглядов».

Действительным наставником и воспитателем Николая являлся учитель английского языка Хетс – очень одаренный и очень обаятельный человек, преподававший еще и в Царскосельском лицее. «Карл Осипович», как обычно называли его, выполнял роль еще и няньки, ибо он глубоко был предан царской семье, приютившей его, и искренне любил своего воспитанника. Он был чистейшим идеалистом, прекрасно рисовал и занимался многими видами спорта. Особенно Хетс увлекался конным спортом и сумел передать любовь к нему Николаю.

Цесаревич прошел усложненный курс гимназии, где, помимо всех обычных предметов, изучал не два живых языка, как в гимназии, а четыре: английский, немецкий, французский и датский. Последний был родным языком его матери, и он хотел, чтобы, когда рано или поздно окажется у своих родственников в Копенгагене, мог бы с ними общаться и по-датски. Языки давались Николаю легко, и он с удовольствием занимался ими. Особенно же любил он английский и владел им, благодаря Хетсу, настолько безукоризненно, что лингвисты полагали: Николай думает по-английски, а потом переводит свои мысли на русский.

В семнадцать лет цесаревич закончил среднее образование и перешел к изучению серии дисциплин, предусмотренных программами Академии Генерального штаба и двух факультетов университета – юридического и экономического. Высшее образование заняло еще пять лет. Преподавателями стали ведущие политики и ученые страны, включая министра финансов.

Вторую половину всего обучения занимали военные науки. Курс стратегии и военной истории читал начальник Академии Генерального штаба, фортификацию вел инженер-генерал. В числе преподавателей военных наук входили выдающиеся генералы. Для изучения пехотной службы цесаревич провел два лагерных сбора в Преображенском полку, первый год исполняя обязанности взводного, второй – ротного командира. Следующие два летних лагерных сбора служил уже в Лейб-гвардии гусарском полку, приобщаясь к кавалерии, – опять сначала младшим офицером, а потом командиром эскадрона. Его дяди – командиры этих полков развращали его по мере сил. Педерастом он в гвардии не стал, а вот поклонником Бахуса – да.