Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Перекрестились, и я повернулся направо, на звук торопливых шагов, увидев помятого, но целого и невредимого генерала Василия Андреевича Каменева, второе лицо города после генерал-губернатора. За ним нестройной колонной бежали другие уважаемые люди, включая медиков со своими саквояжами.

– Иосиф Владимирович спас мне жизнь и ранен, – начал я брать ситуацию под контроль. – Как можно быстрее нужно ввести чрезвычайное положение, оцепить вокзалы и перекрыть дороги. Не выпускать никого, кроме дипломатов-иностранцев. Впускать в город можно всех, особенно – припасы. Передать приказы и сразу назад.

Резко затормозив, Василий Андреевич козырнул и проорал:

– Так точно, Ваше Императорское Высочество!

– Журналистов сюда с фотографами! – добавил я важного в спину улепетывающему вглубь улицы генералу. – Люди должны видеть истинное лицо терроризма! – пояснил для свидетелей, которые журналистов и фотографов первым делом звать не привыкли.

Пусть учатся.

Уважаемые бедолаги растерянно поводили глазами туда-сюда, решая, стоит ли им бежать за Василием Андреевичем. Пока они определялись, я уточнил:

– Бомбист целый?

– Цел, собака подлая, – сплюнул от отвращения казак Петр.

– Подождет, – решил я, дал дорогу поклонившимся на ходу медикам, которые полезли в карету, и скомандовал «уважаемым». – Все на помощь раненым, господа!

Очень хорошо, что рыжий выжил – если он не кретин-одиночка, я обязательно вытяну из него все, что он знает.

Глава 9

Рыжему бомбисту было плохо: тихонько подвывая, он размеренно покачивался на корточках в углу сарая и обильно плакал. Методы оперативно-полевого допроса не причем: когда я пришел в сарай, рыжий уже был вот таким. Повезло уроду – в самом деле ни царапины, только очков на тощей бледной роже не осталось – вон валяются, раздавленные, кто-то из Конвоя злость в почти уставных рамках сорвал. Не осуждаю.

– Сo ja zrobiłem, Boże? – вклинилась в тонкий, противный вой рыжего разборчивая фраза.

Даже злиться на этого кретина не могу – идеалист похоже, с таких какой спрос? Чистые безумцы. Опасные безумцы. Очень приятно чувствовать себя борцом за свободу и настоящим, идущим на самопожертвование, героем. Особенно приятно для таких толкать высокопарные речи с петлей на шее – смотрите, какой я классный и несломленный! Конкретная, сидящая в углу особь, похоже именно такой себя и мнила – кину бомбу в цесаревича во имя высокой цели, и все увидят, какой я герой. Увы, реальность оказалась не такой, какой он ее представлял – в фантазиях «сопутствующий урон» как правило не учитывается, а порвать в клочья взрывающейся фигней пару-тройку десятков человек и лошадей без последствий для собственной психики может только идеалист совсем другого уровня. Товарищи Ленин и Сталин, например, про «сопутствующий урон» знали многое, потому что судьба регулярно макала их по самую макушку туда, где идеализм сохранить сложно. Ленин оказался похлипче – мировой революции не случилось, вместо нее пришел новый виток классовой борьбы, смешавшийся со старыми добрыми империалистическими разборками. Все знают, как Владимир Ильич закончил свою жизнь – в безумии и параличе. А вот Коба оказался крепким, и у него получилось возродить Империю в новой форме. Сейчас Иосифу тринадцать лет, пусть себе растет спокойно, но однажды я его отыщу и куда-нибудь пристрою: исключительных дарований человек, мне такой пригодится.

– «Зробилил» знатно, – опустился я на корточки перед рыжим. – Русский знаешь?

Похлопав на меня мутными глазами, идиот кивнул и спросил:

– Как же так, Ваше Высочество? Неужели это все, – он кивнул в сторону улицы. – Я?

– Ты, – ответил я. – И те, кто дал тебе бомбу и инструкции. Ты – лишь орудие, попользованное врагами польского народа. Вы убили полсотни добрых поляков, – преувеличил «потери» ради сговорчивости кретина. – О русских, татарах, грузинах и других я умолчу – ты их ненавидишь.

– Ненавижу, – неуверенно, словно по привычке, согласился задержанный. – И тебя ненавижу! – ощерился на меня. – Все вы – враги рабочего класса и свободной Польши! Если бы не проклятые русские свиньи, мы бы жили сытно и свободно!

– Кишки-то внутри у всех одинаковые, – заметил я и поднялся на ноги. – Идемте, господа, убедимся в правоте моего тезиса так сказать наглядно.

Казаки подхватили рыжего, и он поджал ноги, не желая покидать уютный сарай, откуда не видно «сопутствующего урона»:

– Я не хочу! Не надо! Лучше сразу на виселицу!

Ага, туда, где ты будешь смотреться таким красивым и героическим.

– На дело рук своих смотреть нужно обязательно, – заметил я. – Потому что через интересные разговоры под покровом ночи и через рукописные копии не менее интересных книжек классовая и национальная борьба выглядят красивыми и возвышенными. А на деле… – я обвел рукой останки людей, лошадей и улицы. – Ты чего глазки-то закрыл? Ваня, помоги товарищу полюбоваться издержками борьбы за свободу.

Свободный от ношения рыжего казак подошел к задержанному со спины и руками заставил открыть глаза.

– Зрение у тебя от чтения гнусностей в конспиративной темноте не очень, – обратился я к рыжему. – Вот сюда проследуем, – повел спутников к левому торцу ближайшего дома. – Здесь закончил свою жизнь казак Собственного Его Императорского Величества Конвоя Степан. Как ты, уважаемый борец за свободу и рабочий класс, можешь заметить, затылок Степана не выдержал столкновения с кирпичами. Посмотри поближе на его вытекший мозг.

Идеалиста заставили наклониться к мертвому телу, и рыжий ожидаемо блеванул – казаки успели дернуть его вправо, чтобы не испачкать тело боевого товарища.

– Теперь туда, – указал я на противоположную сторону улицы и скоротал путь рассказом. – Четверо детишек у Степана осталось. Восемь лет старшей дочери. Теперь без батьки расти будут, потому что, видишь ли, борец за свободу Польши решил, что взрыв портфеля с нитроглицерином посреди людной улицы неведомым образом поможет полякам зажить «сытно и свободно». Вот, смотри – это самый настоящий поляк мозги по калитке разбрызгал. По паспорту Мареком зовут. Выживший его сосед поведал, что у Марека жена в прошлом году от чахотки померла, и он один остался воспитывать пятерых маленьких поляков. Теперь сиротами будут, в приюте расти, и ненавидеть они станут не меня, а борцов за свободу чего угодно всех мастей. Покажите мозги Марека задержанному поближе.

Казаки «показали», рыжий снова блеванул.

– Вообще не отличаются, правда? – риторически спросил я. – Теперь посмотрим на кишки – я же тебе обещал…

– Прошу вас, хватит! – не выдержал рыжий. – Что вам от меня нужно?

– Идем в сарай, – решил я возвращаться. – Василий Андреевич! – окликнул командующего уборкой мертвецов (живых и раненых уже убрали в госпиталя, в том числе с моей прямой помощью в виде перевязки ран и разбора обломков) генерала. – Идемте с нами, да полицмейстера прихватите!

Сломленный рыжий не запирался, и за полчаса надиктовал нам в блокнотик всё, что знал. По мере получения адресов к участникам кружка «Речь возрожденная» – любят поляки великодержавными фантомными болями развлекаться – отправлялись группы захвата с приказом брать упырей живьем и свозить в подвал губернаторской резиденции: мне в тюрьму ехать не хочется, а допросом заниматься лично – очень даже. Особенно меня порадовал тот факт, что денег на акции давал лично начальник местного филиала австрийского торгового дома Сассунов – из этого дивного рода Гораций Осипович Гинцбург выбрал себе тестя. Сложить два и два очень легко, и я обязательно это сделаю.

Вторая «радостная» новость тоже ничего так – взрывчатку рыжему передал польский студент, брат которого служит по интендантской части в нашей доблестной армии. Отличный повод немного встряхнуть местные армейские части – осколок из Гурко вынули прямо на месте, он оказался не столь уж велик, и не далее, чем завтра генерал-губернатор присоединится к «акции».

Когда мы покинули сарай, место происшествия успели прибрать, и на нем остались только журналисты, свидетели и следователи, которые опрашивали вторых – дело будет громкое, показаний мало не бывает. Не став отвлекать служивых и гражданских, я велел спутникам грузиться вместе с рыжим в кареты – запасная бронированная имеется, в обычной я теперь ездить вообще никогда не смогу, ну ее нафиг – и подозвал журналюг.

Пятиминутная речь о сущности терроризма (страшная, вредная вообще для всех, непростительная, а главное – не имеющая позитивных для самих террористов результатов штука) была аккуратно законспектирована, сверху в блокнотики легла фраза «Полиция будет сообщать народу о ходе расследования, компенсации будут выплачены из личных средств Цесаревича», и мы отправились в генерал-губернаторский дом. Просто ужасный день. И обязательно нужно по пути отправить телеграммы – домой и Маргарите, чтобы не волновались больше необходимого. И попросить полковника Курпатова удвоить количество «топтунов» при Горации и его зяте со смешной для русского уха фамилией. При попытке свалить за пределы Империи – задерживать без лишних рефлексий. Совсем капиталисты «без национальности» охренели!

– Чудовищное, непростительное преступление! – делился со мной по пути впечатлениями Василий Андреевич. – Только спокойно зажили, тишь да благодать была, бунташных настроений, казалось, днем с огнем не сыщешь, а тут…

– Бунташные настроения цикличны, – пожал я плечами. – Ячейки кретинов никуда не делись – просто их не успевшие накуролесить идеологи переехали в Сибирь. Шифрованные переписки ведутся, гнилые идеи бродят в умах молодых идиотов, и лишь вопросом времени является их активизация. У меня очень много врагов, Василий Андреевич, врагов самых опасных – скрытых. Чем больше полезного для нашей Империи я буду делать, тем сильнее будет противодействие врагов. Наша задача – воспользоваться сегодняшним инцидентом так, чтобы все подданные Империи, от мала до велика, террористов возненавидели лютой ненавистью. Завтра и послезавтра во всех газетах Империи появятся фотографии того, что наделал рыжий – кровь, кишки, мертвые женщины, дети и старики. С поименным списком раненых и длинными некрологами, в которых будет описана жизнь каждого погибшего. Появятся слова родственников и друзей, и я совершенно уверен, что о свободе Польши они говорить не станут. Этот материал сильно ударит по всем людям доброй воли, и кое-кто из идеалистов-идиотов может задуматься об истинной цене своих придурошных акций. Ну а мы просто будем работать, прилагая системные усилия к наведению порядка и дальше. Ячейки частенько связаны между собой, ибо выстроены на основе горизонтальных связей, и у нас есть шансы очень качественно почистить Варшаву – сейчас все эти идиоты либо залегли на конспиративных квартирах, либо пытаются свалить подальше.

– Не допустим! – воспылал служебным рвением Василий Андреевич.

За следующие двое суток я поспал сорок коротких, но таких сладких минут. Чрезвычайное положение и блокпосты позволили воспользоваться полученными (не без вырванных ногтей и сломанных пальцев) сведениями в полной мере, и к исходу второго дня из заброшенного домика на окраинах Варшавы бравыми гвардейцами был вынут Мишель Пихлер, подданный Австро-Венгерской Империи. Хорошо спрятался, падла – в куче одеял в подвале сидел, трясся от холода и страха. Мишель в ходе полевого допроса указал нам на остатки собственной ячейки и попытался сбить нас с пути «английским следом» – мол, лично посол его науськивал. Бред полный – английские послы так не подставляются, они аккуратнее работают, опыт-то многовековой. Два вырванных зуба позволили Пихлеру осознать ошибку и начать уже говорить правду – как уважаемый капиталист Сассун поил его элитным винцом и рассказывал, что Гораций Гинцбург – ооо, глыба и титан духа, а русский цесаревич – жадная, замышляющая передел собственности гнида. Такая вот «борьба за свободу Польши», и страну можно называть любую – от этого суть не изменится, все эти «революционеры» концептуально одинаковые.

Пихлер же указал нам на звенья еще трех ячеек «борцов». С ними разобрались уже без меня – все третьи сутки расследования я банально проспал. На четвертые сутки чрезвычайное положение было отменено, вернулась свобода передвижений, и уже вечером состоялся суд над рыжим и всеми остальными, кроме Пихлера – он у нас секретным способом отправился в Петербург, для дальнейших раскопок и очных ставок с Сассуном, который по донесениям трижды ходил в гости Гинцбургу, но резких движений не предпринимал. Полагаю, от чистой самоуверенности и от усыпляющих его бдительность новостей о ходе расследования.

А какие телеграммы слали мне родные! Беспокоятся, уговаривают скорее вернуться в уютную и безопасную Гатчину, клянут на чем свет стоит польских придурков, но в Гатчину я конечно же не поеду – сам заявил, что терроризм не работает, и сам же поджав хвост от испуга сбежал, резко изменив планы? Нет уж – «турне» должно продолжаться своим чередом, в соответствии с планом.

Бомбиста, троих гвардейцев – их за подгон террористу взрывчатки – и непосредственного главу ячейки рыжего приговорили к повешению. Не на главной площади и не прилюдно, а в грязном, темном подвале без окон, куда кроме палача допустили только священников. Четыре десятка любителей «свободы» отправились на каторгу. Минимальный срок – десять лет, что в принципе тоже приравнивается к смертному приговору. Общественное мнение оказалось целиком на стороне обвинения – одно дело, когда после теракта в газетах только слезы по убиенным сотрудникам Конвоя и аристократической жертве покушения, и совсем другое – когда вся газета в фотографиях сильно деформированных мертвецов. К жести народ в этом времени в целом привычен, но к «жести» бытовой. Кого-то топором по пьяни зарубили? Тю-ю-ю, обычное дело. Многие и повоевать успели, насмотревшись «жести» фронтовой. Но вот так, когда крупным планом ошметки стариков, женщин и детей, да с придающими жертвам личностных качеств и превращающих их в почти знакомых для читателей людей текстами, эффект получается убойный, вплоть до выворачивания содержимого желудка прямо на передовицу.

Ужасные впечатления от Польши, и особенно тяжело дался коллективный молебен с родственниками жертв теракта с последующими похоронами, на которых мне присутствовать было нужно обязательно. Надеюсь, в других западных регионах будет поспокойнее – рыжий идиот подарил мне неплохую возможность для показательной акции и сильного воздействия на общественное мнение, подарил козырь для разборки с Гинцбургом, но лучше все-таки от летящих бомб держаться подальше.

Глава 10

Минск встречал меня усиленной охраной, нормальными баррикадами на дорогах, а пришедших посмотреть на меня подданных подвергали обыску. Само собой, никаких портфелей и других емкостей, а за коробейниками солдатам и полицейским велели держать пристальный пригляд. Стяги на зданиях приспущены, оркестры отсутствуют – Всеимперский траур по жертвам теракта продлится еще три дня. Не настолько суровый, как британский «локдаун» в честь королевы – предприятия торговые и промышленные работают как обычно, чтобы экономике не было грустно. Однако театры закрыты, балы и приемы устраивать «невместно», а в церквях служат положенные молебны.

Мал нынче город Минск, да дорог: население меньше девяноста тысяч человек, но географическое положение, статус крупного железнодорожного узла, обилие деятельных людей и три с лишним десятка промышленных объектов обещают столице Минской губернии безоблачное будущее – начав бурное развитие в начале 1870-х – тогда сюда пришла железная дорога – город останавливаться конечно же не собирается. Будучи включенным в «черту оседлости», Минск стал центром притяжения для многих подданных Империи еврейской национальности – их здесь около 40% от всех жителей, и таки да, из окна кареты видно много кип, характерных бород и носов. Теперь, когда «черта» отменена, сюда поехали подданные христианского вероисповедания из центральных губерний – когда ты купец с тремя лавочками, отъезд условной половины потребителей в Манчжурию причиняет беспокойство. До Дальнего Востока далеко, а вот качественно развивающийся и от этого вкусный и платежеспособный Минск – рядом. Усилия стоят того, чтобы попытаться, и я этому рад – Минск к Большой Войне должен стать подходящим для размещения в нем госпиталей, штабов, гарнизонов и прочего добра городом. А еще ремонтные базы, производства и учебные полигоны – маленький город от такого просто надорвется, поэтому впереди у меня насыщенная, лишенная из-за траура развлечений, программа, которая опустошит мой успевший пополниться кошелек.

В числе прочих доходов – большой транш от «добрых людей Николаевской губернии», пришедший позавчера. Триста тысяч рублей – сумма немалая, но тамошние подданные могут себе это позволить: губерния уже сейчас богатая, и дальше будет только лучше. Приятно – помнят «папу» губернии, и платят добром за добро.

Любое ЧП у нас в стране приводит к повышенной бдительности Системы и ее стремлению «бить по площадям». Еще до моего приезда я получил телеграмму, в которой местные силовики отчитались об обнаружении подпольных типографий (три штуки), задержании тридцати двух человек (в основном из «вечных студентов», которые подвязались продукцию типографий распространять), включая и хозяев типографий – один еврей, один опальный и потому обиженный русский дворянин и один купец-старообрядец из «безпоповцев». От этакой дружбы народов слезы умиления текут! Но звоночек неприятный – подавляющее большинство староверов целиком и полностью за меня, но они-то «поповцы», а их антагонисты нифига от перемен и не получили – напротив, испытывают на себе давление пойти уже в старообрядческую церковь и от этого злятся на «продажных еретиков» и персонально меня, который в «искушение великое» староверов и ввел. «Раскол внутри Раскольников» мне неприятен, но на долгой дистанции их свои же к ногтю и прижмут, чтобы малину не портили и не дискредитировали нормальных единоверцев.

Полагаю, органы кого-то «взяли» чисто для массы, под руку попался, но быстро в этом разобраться я не смогу, а лезть в работу местных органов правопорядка, как совершенно правильно говорила мама, мне «невместно». Совесть, однако, в покое меня оставить не пожелала, и копаться в бумагах был отправлен титулярный советник Минеев – он у нас по образованию юрист, и пятнадцать лет верой и правдой работал сначала в уголовном сыске, потом – в «охранке», так что нужный опыт имеет.

А еще он командовал группой стряпчих, которые представляли мои интересы на суде с охреневшими от безнаказанности журналистами. Суд мы выиграли, создав прецедент. Газетенки были вынуждены написать крупное, на всю передовицу (таково было наше требование, удовлетворенное судьей), опровержение с извинениями в адрес русского цесаревича. Для подавляющего большинства выпуск газеты с опровержением стал последним – компенсации мне выплатить они должны чудовищные, и в отсутствие накоплений и крупных спонсоров хозяева изданий вынуждены продавать имущество «с молотка» и банкротиться к чертовой матери. А не нарушай журналистскую этику – это, вообще-то, твоя прямая обязанность!

Сейчас по всей Европе судятся почти все монархи – поняли, что так можно. Исключение – британский правящий дом, который привык не обращать на быдло внимания, власти-то все равно ничего не угрожает.

Со мной в карете путешествует местный губернатор, ни много не мало, а граф Александр Александрович Мусин-Пушкин. Род старинный, на протяжении веков упрочнявший свое положение в Империи и верою и правдою служивший ей. С Мусиными-Пушкиными мне по пути, и в Петербурге кое-с-кем из них связи я уже навел.

Александр Александрович на должности губернатора впервые – до этого ходил в должности вице-губернатора тургайского, а затем смоленского. Из Смоленска его в Минск и выдернули – не без моего участия в рамках заданного Александром тренда на «омоложение» поместного губернаторства. Мои эмиссары из Смоленска прислали про Александра Александровича много хороших докладов, а еще сие назначение помогло мне заручиться расположением всего могучего Мусин-Пушкинского рода.

Куется личная элита, куется фундамент полноты личной власти, и, когда настанет время Больших Чисток, мне найдется кем заполнить «очищенные» от ворья и кретинов вакансии. Иллюзий нет – эти тоже воровать и предаваться халатности будут, но, как говорил товарищ Сталин, «других художников у нас нет». Чистки должны быть регулярными – только так ворье будет ограничивать свою алчность, тупо из страха. Десятка два лет на хлебной должности способны развратить и титана духа (с исключениями, как и всякое обобщение), а значит «неприкасаемых» быть физически не должно, а кадры должны тасоваться регулярно – это спасает от засилья «своих людей», через которых высокопоставленный вор свою «долю» и получает.

Тридцатичетырехлетний Александр Александрович был усат, коротко стрижен, гладко выбрит и оснащен пенсне. Юридическое прошлое наложило свой отпечаток, и большую часть пути до губернаторского дома – неизменное место моей ночевки – он делился результатами расследования и облав, с перерывом в районе Александровского моста через реку Свислочь – он был деревянным, узким и вообще не очень. Ширина реки в этом месте невелика, поэтому я попросил Александра Александровича подыскать инженера, которому можно дать денег за нормальный мост – городу он нужен, потому что оба берега активно застраиваются.

Остаток пути скрасили обсуждением «журналистского кейса» – губернатор высоко отозвался о работе стряпчих и полностью поддержал меня в стремлении бороться с «наглой клеветой». Известил он меня и о реакции аборигенов на газеты с полными жести последствиями теракта:

– Народ как в воду опущенный ходил. Бабы целый день выли, по всему Минску, приношу свои извинения за неприятные подробности, желудочные спазмы были слышны. Пришлось усиленные патрули на улицах выставлять, чтобы мужики поляков бить не замыслили.

Тяжело с коллективной ответственностью в эти времена. Один представитель какой-нибудь народности накосячит, а я потом этнические погромы пресекай. По всей Империи нынче «усиленные патрули», особенно в промышленно развитых городах – рабочие меня без ложной скромности любят, и совершенно справедливо связывают мою жизнедеятельность с собственными шансами на благополучное будущее – своё, а главное – своих детей и внуков.

***

Беларусь, Эстония и Литва (про себя так называю, привычно) остались за спиной, оставив после себя весьма неплохие впечатления. Везде нашлись достойные люди разных национальностей, с которыми я пообщался с соответствующим отображением в газетах. Пообщался ко всеобщей выгоде, да не забыл внести щедрые «донаты» во всяческие общества, в основном те, которые кормят и учат маленьких подданных. Отличная возможность приватизировать и впечатать в человеческую память фразу «Дети – наше будущее». До меня никто не удосужился – понятие «детство» еще в самом своем зарождении, а само выражение – тайское, я его от Рамы слышал, когда мы с Никки там гостили. Честно сказал об источнике, но кому не все равно? Георгий Александрович впервые во всеуслышание тезис озвучил, значит ему он и принадлежит.

Отдельным удовольствием для меня стал визит к семейству Мухиных. Богатый клан квартирует в Риге, и в доме нашлась двухлетняя девочка, которой больше всего на свете нравится лепить всякое из глины. Малышку зовут Верой, и скоро из Риги они с отцом уедут – мама Веры умерла от туберкулеза, и Игнатий Кузьмич боится, что дочь постигнет та же участь. Я такой план одобрил и подтянул Мухиных с их капиталами и компаньонами к организации на наших землях производства пластилина – в числе прочего привез инструкции из Германии. Открытие десятилетней давности, и привилегия на него уже истекла, став достоянием человечества. Пластилина будущие детские сады, школы и пионерские лагеря потребуют прорву, то есть – клану Мухиных в обозримом будущем грозит государственный заказ, что делает этих купцов еще одним кирпичиком в фундаменте моего личного могущества.

Ну а Вера… От Веры в столь же обозримом будущем я жду скульптурных шедевров. Разве плохо в Российской Империи будет смотреться монумент «Рабочий и колхозница»? Вот и я думаю, что будет смотреться отлично – без еды и чугуния планета неизбежно впадет в неолит, поэтому петь славу человеку труда в высшей степени богоугодно.

Ну а Финляндия почти со старта решила показать мне, с какой интересной субстанцией нам тут приходится иметь дело. Новость принес генерал-губернатор Федор Логгинович Гейден, обладатель интересного фасона бороды, которая словно объединяла в себе «лопату» и «клинышки». Генерал хороший, неоднократно проливал кровь за Родину, честно строил карьеру, и всей душой радеет за вверенную ему ныне Финляндию.

На лице его я прочитал смесь невероятного смущения, отголоски уже подавленного гнева – не в мой адрес, разумеется – и смутную надежду:

– Сейм не смог собраться, Ваше Императорское Высочество. Два часа назад я получил их решение и не успел вернуть этим идиотам умение мыслить здраво.

Планировался внеплановый сбор Сейма, на котором мы с ними поговорили бы о настоящем и будущем Финляндии, а я указал на неоспоримые плюсы для финнов находиться в составе нашей Империи. Чисто воздух посотрясать – регионы с необычными формами существования в составе государства вписать в общий способ жизни необходимо, но разговоры с Сеймом тут не помогут.

– Что значит «не смог собраться», Федор Логгинович? – сохранил я на лице безмятежную улыбку.

Мы же на карете сквозь праздничную толпу к дому едем, лицо надо держать – много глазастых людей в мире, увидят не то что через окно кареты, а и через сплошную стену!

– Не серчайте, Ваше Императорское Высочество, – пустился в объяснения генерал. – Нарушений закона здесь нет – Сейм собирался в прошлом месяце, и все важные вопросы Княжества на данный момент решены. Это все шведское лобби – эту заразу сколько не выжигай, она так и норовит внедриться в умы добрых финнов. Очень прошу вас, Ваше Императорское Высочество, не принимать отказ Сейма в качестве неуважения к Вашему Императорскому Высочеству.

– Не принимать? – улыбнулся я. – А как это еще воспринимать, Федор Логгинович? Как возможность не дышать спертым воздухом Зала заседаний и заниматься более интересными вещами?

– Ваше Императорское Высочество, если мне будет дозволено говорить… – сделал паузу генерал.

– Дозволено. Георгий Александрович, – выкатил я разрешение и оптимизацию.

Чисто генерал-губернатора подбодрить, не больно-то ему легко дается этот разговор и выгораживание накушавшихся привилегий и от этого оборзевших финнов.

– Благодарю, Георгий Александрович, – поклонился Гейден. – Как вам без сомнения известно, волею Его Императорского Величества был разработан многолетний план по русификации Княжества и постепенному уравниванию его в правах с другими губерниями Империи. Согласно этому плану, мы с достойными людьми в течение многих лет не без успехов пытаемся ограничивать влияние местных шведов, шведской агентуры и вынашивающих реваншистские настроения подлецов.

– Делая ставку на собственно финнов, – кивнул я.

План-то неплохой, но путь от точки «а» к точке «бэ» на мой взгляд воняет полумерами и, судя по событиям из моей реальности, сделает только хуже, потому что давить национализм национализмом – это все равно, что тушить огонь керосином.

– Так, Георгий Александрович, – подтвердил генерал. – Мы заняли хорошие позиции, сформировали парламентское большинство из финнов, и, если мне будет дозволено…

– Дозволено.

– На наш с верными слугами Его Императорского Величества взгляд будет лучше не поднимать шума. Ваша репутация не пострадает – многие члены Сейма покинули Княжество по делам, другие объявили себя больными горячкою. Кроме того, состояние Зала заседаний ныне является совершенно недостойным для Вашего в нем пребывания – под конец лета там затеяли некоторый ремонт…

– Фёдор Логгинович, в целом я согласен с вами, – перебил я.

Генерал приободрился, но это он поспешил.

– Лягушку нужно варить на медленном огне – тогда ей и в голову не придет выпрыгнуть из кастрюли. Однако мы, здравомыслящие и обладающие властью люди, не должны быть идеалистами. Когда мой дедушка Александр II говорил Сейму, цитирую: «Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого… либеральные учреждения, далеко не быв опасными, делаются гарантией порядка и безопасности», это было красиво, возвышенно и без всякого сомнения благородно. Сейчас, десятки лет спустя, оглянувшись на пройденный Княжеством путь, мы можем заключить – финны и живущие в губернии шведы «народом мудрым» дедушкой считались совершенно несправедливо. Любая составная часть Империи при наделении ее неоправданными привилегиями начинает считать себя лучше других, а населяющие ее народы – особенно если эти народы были завоеваны – считать, что завоеватели им обязаны доплачивать материальными и нематериальными благами за лояльность. Папа, в отличие от дедушки, смотрит на мир трезво, и видит, что во всей Империи просто обязано существовать единство законов и правил. Без исключений для всяческих автономий.

– И я, как и другие верные подданные Его Императорского Величества, руководствуемся в своей работе именно этими, без сомнения верными, суждениями, – заверил генерал-губернатор.

– Его Императорское Величество даже сейчас, разбитый страшной болезнью, пашет как раб на галерах, – ввернул я еще одну фразу, которая неизбежно станет крылатой. – Держа руку на пульсе исполинской Империи. При этом он находит время оглядываться назад и осмысливать инициированные им и нашими предками процессы на долгой дистанции. Вывод отец сделал неутешительный – для финнов, а тем более шведов, мы, русские, обыкновенные варвары, и для местных мы всегда будем восприниматься не иначе как оккупанты. Не завоеватели – разве европейские политики заигрывали с покоренными народами? Принцип «Vae victis», «горе побежденным», родился не на пустом месте. Что «шведское лобби», что «финское лобби», являются проявлениями ничем необоснованного, пещерного национализма. Я ни в коем случае не умаляю ваших заслуг – вас закинули в банку с пауками, приказав воздерживаться от резких движений и оперировать лишь тонкими, дипломатическими инструментами, и вы великолепно справились с задачей.

Генерал-губернатор приосанился, порозовел лишенными бороды и волос частями лица и разгладил усы:

– Премного благодарен, Георгий Александрович!