Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Глава 7

К собакам как-то сами собой приложились двое вихрастых подростков в костюмах мануфактурного пошива и кепках – Степка и Антошка. Оба грамотные, оба из семей дрессировщиков в пятом поколении, оба шибко довольные тем, что будут жить во дворце и регулярно лицезреть меня и Мишу. Еще больше довольны родители – везение исчезающе редкое. Никакой драмы – тут на лошадках меньше получаса езды, и никто кровиночек насовсем не забирает. Поручив мальчишек заботам взятой в поездку фрейлине – одной из двух десятков – Мария Федоровна решила усилить впечатления от прогулки, и мы прогулялись по всей «собачьей» части слободы. Борзые удостоились угощения бисквитами, разработанными самим Александром.

Домой вернулись уже в сумерках. Переодевшись, отправились ужинать. Мой «гражданский» стиль во время прогулки Мишей не остался незамеченным, и он выбрал такой же, что дало мне ощутить легкий вкус мелкой и ни на что не влияющей победы над маменькой. Под обмен впечатлениями от визита в слободу ужин показался еще вкуснее, и после него, пожелав младшим спокойной ночи, Императрица решила, что под конец дня можно и немного поработать:

– Идем, я помогу тебе написать ответ Вильгельму.

Мы с нею двинулись по коридорам к моим апартаментам, и мама заметила:

– Если бы я не знала о том, что ты забыл сестер и брата, я бы решила, что ты просто втянул их в веселую игру, притворившись, что забыл Табель о рангах. То, как ты держишься, как говоришь, как ведешь себя даже в ближнем кругу… Ты – тот же Георгий, каким я тебя воспитывала! Ты ведешь себя именно так, как пристало наследнику!

– Кровь – не водица, – пожал я плечами. – Спасибо, мама, эти слова для меня очень важны.

Вздохнув, Ее Величество укоризненно покачала головой:

– Не слишком ли много приглашений ты разослал? Уделять каждому гостю не более двадцати минут…

– Разве аудиенции у Его Величества длятся дольше? – пожал плечами я.

– Нет, дело не в этом, – покачала она головой. – Двадцать две встречи за один день! Георгий, куда ты так спешишь?

Окинув руками окружающее пространство, я честно ответил:

– Наш мир очень медленный, мама. Чтобы начать любое предприятие, нужно потратить недели, а то и месяцы.

– Каждый шаг следует тщательно обдумать, – заметила мама.

– Это правда, – согласился я. – И поэтому чем быстрее мы начнем, тем быстрее получим результат. Наша Империя – непаханное поле. Я ни в коем случае не умаляю заслуг как наших предшественников, так и отца с его государственным аппаратом. Но этого решительно недостаточно.

– Недостаточно для чего? – покосилась на меня Мария Федоровна.

– Для большой европейской войны, – ответил я полуправдой.

Потому что «для повышения качества жизни наших подданных» за нормальный ответ принято все равно не будет. Слуга открыл перед нами дверь, мы прошествовали в кабинет, и я жестом попросил оставить нас наедине. Сделаю вид, что не заметил брошенный Семеном на Императрицу взгляд и ее микроскопический кивок – «выполняй». Так себе дисциплина. Вернее, дисциплина-то хорошая, но почему на ее верхушке не я, а матушка? Разберемся.

Опустившись на диван, Ее Величество посмотрела на почти освобожденный от корреспонденции стол и заметила:

– Никто не хочет большой войны.

Усевшись в кресло по другую сторону столика, я улыбнулся:

– Три главных пункта. Первый – ты совершенно права в том, что большой войны никто не хочет. Но к ней ведь готовятся, а когда нежелание накладывается на подготовку, в результате получается чудовищная мясорубка. Второй – Европа уже давненько не воевала на родном театре в полную силу, а чем дольше в Европе держится мир, тем свирепее и больше следующая за ним война. Третий – самый главный: наш мир в целом поделен на сферы влияния, и такое положение дел нравится не всем. Противоречия между Великими державами копятся, и конца-края этому накоплению не видится. Сейчас, пока все перевооружаются, копят силы, налаживают экономику и развлекаются «гонкой вооружений» в виде флотов, противоречия получается разрешить дипломатическим путем, либо просто откладывать на будущее – война решит их все и сразу.

Вот что мне нравится в «современниках» – это навык слушать собеседника, не перебивая и не забегая вперед. Я стараюсь отвечать им тем же, и такие разговоры намного конструктивнее громких и хаотичных «срачей», ибо последние ни к чему, кроме траты нервов и воздуха, не приводят.

Обдумав мои слова, Мария Федоровна кивнула:

– Что ж, ты прав – мир никогда надолго не приходил в Европу. Однако, как только начнется большая война, все решится за несколько месяцев – никто не захочет воевать годами, как это было при Наполеоне. Долгие войны ведут к разрухе.

– Тысячи лет назад на месте Китая было пестрое лоскутное одеяло мелких государств. Они все время воевали между собой, и уже тогда всем было очевидно, что долгая война истощает казну, разлагает моральный дух войска, дает простор для деятельности внутренним врагам законной власти и способна сподвигнуть население на бунты. Да, мама, я вижу на вашем лице это дивное выражение, с которым представитель так называемой «белой расы» хочет попросить не сравнивать цивилизованную Европу с косоглазыми варварами, но я хочу тебя заверить: законы, которым подчиняются политико-исторические процессы, сформировались не вчера и не в Европе. Они столь же древни, как само человечество, и им совершенно неважно, в каком месте и времени идет война – они просто работают, вроде как гравитация, – для наглядности я смахнул со стола перо.

Проследив его падение взглядом, Мария Федоровна попыталась парировать:

– Сейчас есть пушки, винтовки и броненосцы.

– И есть железная дорога! – обрадовался я. – Есть большое население и есть, например, такие люди как господин Крупп – «пушечный король». Свои Круппы есть везде, и они очень довольны тем, как много денег в них бросают власти в надежде укрепить армию. Безусловно, в выкладках социалистов, которые обвиняют власти в обслуживании интересов крупных капиталистов, имеется критический изъян – любое крупное предприятие рано или поздно попадает в сферу государственного внимания, банально потому, что на нем трудятся сотни тысяч людей, которые в случае банкротства окажутся на улицах и закономерно превратятся в бунтовщиков, поэтому давать «затонуть» крупным предприятиям государству нельзя – приходится давать субсидии, выкупать долги и так далее. Но верно и обратное – например, в вашей любимой Франции лоббисты от военно-промышленного комплекса открыто выбивают себе преференции. Так же будет и в других заигравшихся в конституции и парламенты странах. Большая масса интересантов в большой войне неизбежно к этой самой войне приведет. Но они и сами не подозревают, насколько чудовищной будет эта война.

– А ты – подозреваешь? – с почти незаметной усмешкой спросила мама.

– А я – знаю, – не смутился я. – Вернемся к железным дорогам. О, это великая для любой страны вещь! Торговля двигала этот мир вперед еще тогда, когда в европейских лесах бегали обмазанные медвежьим дерьмом варвары…

– Георгий! – поморщилась Императрица.

– Так они же мазались, – развел я руками. – Объективный исторический факт – медвежьи отходы отпугивали хищников, некоторым образом согревали – это ж корка, ее холодный ветер не продувает – и внушали страх другим варварам: если воняет медведем, значит силен как медведь!

В глазах Марии Федоровны мелькнула смешинка – хороший знак – и она от греха подальше перевела тему:

– Железные дороги.

– Позволят перебрасывать на фронт миллионы солдат, снабжать их припасами – снарядами и провиантом.

– Миллионы? – фыркнула Императрица.

– Да, мама, миллионы, – развел я руками. – И эти миллионы будут перемалывать друг дружку годами. Смотри, – я взял со стола листочек, поднял с пола перо. – Вот это – условная линия фронта, – начертил. – Это – линии обороны, – начертил. – По обе стороны фронта солдаты окопались, соорудив ростовые окопы, связанные между собою коридорами, подземными ходами, а сверху это все прикрыто толстенными бревнами да залито бетоном. Перед окопами натянуты ряды колючей проволоки. В ней есть проходы, которые ведут, например, вот так, вглубь первой линии обороны, – начертил. – Эти проходы прикрыты огневыми точками с пулеметами… – опомнившись, поднял на Императрицу глаза. – Очень прошу тебя не говорить о пулеметах вообще ни с кем – их считают бесполезной тратой патронов, и нам важно сохранить у наших зарубежных партнеров такое понимание.

– Я несколько далека от всех этих железяк, – легкомысленно призналась Мария Федоровна. – Если ты так хочешь – я охотно забуду о пулеметах.

Что ж, она же девочка из XIX века, нафиг ей солдатики?

– Спасибо, – поблагодарил я. – С тем, как будет выглядеть линия фронта и укрепления в грядущей войне, мы определились…

– Ты определился, – заметила мама.

– К счастью, я – цесаревич, а потому определилась вся наша Империя, – улыбнулся я. – Теперь разберем милый сердцу каждого генерала момент атаки. По первой и – частично – второй линии обороны начинает работать артиллерия. Работать долго – мы ведь помним о том, что линия обороны представляет собой без пяти минут крепость, и даже Крупповским снарядам три наката бревен разрушить сразу не по силам. Сутки, двое, трое – на щадящей стволы орудий скорострельности, но это – тысячи снарядов. Представь, каково сидеть в землянке, когда час за часом, не замолкая ни на миг, вокруг все трясется, грохочет, взрывается, а удачное попадание может оборвать твою жизнь в любой момент?

– Отвага русского солдата известна всему миру, – заявила Мария Федоровна, не желая тратить эмпатию.

– Поэтому он дождется, пока артподготовка закончится, – кивнул я. – И враг поведёт войска через превращенную в музей ям и котлованов «ничейную» землю – на дымящуюся, перепаханную, смазанную кусками плоти и крови, первую линию обороны.

Императрица от натурализма поморщилась, но перебивать не стала.

– Под огнем переживших многодневный обстрел, а потому – очень злых выживших защитников первой линии и расположенной на– и за второй линией обороны пушек. Потеряв еще в пути трети так две – и это еще хороший результат – солдат, атакующие уткнутся в частично уничтоженные, но частично и сохранившиеся заграждения из колючей проволоки. Накал страстей в этот момент очень велик: над головою свистят снаряды и пули, время от времени засыпая атакующих перемешанной с кровью землей, на глазах погибают товарищи ну и так далее. Больше всего на свете атакующему хочется от всего этого спрятаться. Назад бежать долго и опасно – условный фельдфебель же объяснял, что при беге вперед, на вражеские позиции, шансов выжить больше, а сержанты расстреливают паникеров на месте. Поэтому, уперевшись в колючую проволоку, нападающие попробуют ее оббежать по заранее подготовленным для них защитниками проходам – там, где их уже ждут пулеметы. Что будет, если за минуту выпустить шестьсот пуль хотя бы вон в тот проем? – указал на открытую дверь в спальню.

Метра три – даже больше, чем надо.

Судя по побледневшим щекам, Мария Федоровна воображением обделена не была.

– Погибнут почти все, и толку от такой атаки не будет, – кивнул я. – Теперь разберем менее благоприятный для защитников вариант – в нем артиллерия нападающих отработала лучше, перебив вообще всех защитников первой линии, раскурочив укрепления и пулеметы. В этом случае первую линию обороны атакующие возьмут с наскока, но дальше, – ухмыльнувшись, пощекотал пером начерченную вторую линию. – В первую линию обороны превратится вторая, а третья – во вторую. При этом здесь, – указал на тылы «защитников». – Тоже есть командир, который за поражение и потерю первой линии огребет как следует. Теперь он горит желанием поквитаться, а посему готовит собственное наступление – накрывает артиллерией свою бывшую первую линии обороны, перемалывая осевших там вражеских солдат, а потом переводит огонь на первую линию собственно врага.

– На двое-трое суток? – с улыбкой спросила Мария Федоровна.

– На двое-трое суток, – улыбнувшись в ответ, подтвердил я. – Через месяц здесь, – очертил круг по контуром вторых линий обороны. – Будет что-то около полумиллиона потерь с обеих сторон, а линия фронта вообще не сдвинется, потому что к обеим сторонам конфликта по железным дорогам прибывают пополнения, снаряды и провиант!

– Полагаю, подобные разговоры тебе лучше вести с нашими генералами, – призналась Императрица в более чем простительной некомпетентности.

Война и в мои, прогрессивные донельзя времена оставалась мужским делом, чего уж говорить про теперь?

– Поговорю, – согласился я. – Хотя бы для того, чтобы выявить сторонников запущенного моим уважаемым дядюшкой Алексеем движения «Георгий взял Манчжурию без единого выстрела, на крови брата, а значит в войне он ничего не понимает».

Мария Федоровна дернулась.

– Я заметил, – подтвердил я.

– Георгий, не горячись, – попросила мама. – Ты ведь и в самом деле никогда не воевал. Да, по Двору гуляют не очень приятные для нас слухи, но это – нормальное положение вещей. Так было всегда, и так будет всегда. Уверяю тебя, Алексей Александрович с радостью отдаст жизнь за Империю!

– В этом и проблема, мама, – вздохнул я. – Наша воинская верхушка делает из войны культ, а готовность отдать жизнь воспринимают как индульгенцию, дающую им право воровать, пренебрегать должностными обязанностями и рулить войсками методами, не больно-то отличающимися от тех, что были во времена Наполеоновский войн. Зачем такие Империи? Война – это не самоценность, а способ нарастить мощь государства там, где этого не может обеспечить дипломатия. Подохнуть, уж прости за прямоту, может любой кретин. Да, сделать это с честью и отвагою – это похвально, но требовать подобного можно лишь от солдат, которые делают самую тяжелую, опасную, но, прости-господи, – перекрестились. – Малую часть огромной общегосударственной работы! Стремящийся к смерти командир напрямую вредит, потому что и сам подыхает без всякой пользы, и подчиненных заставляет делать так же.

Потерев пальцами виски, Ее Величество решила слиться:

– Это – очень тяжелый и бесполезный разговор. Война – это не мое дело.

– Война – это общее дело, – заметил я. – Война обостряет все болезни общества. Разберем на примере голода – недоедание тоже обостряет болезни. У условного крестьянина Федора завелся фурункул. Покуда Федор имеет возможность питаться хотя бы впроголодь, его организм фурункулу развиваться не дает. Но стоит Федору поголодать недельку, и из-за фурункула придется оттяпать ему ногу, потому что пойдет заражение.

Мария Федоровна скривилась. Еще немного, и она просто уйдет, не желая дальше слушать «неприятное». Нужно ускориться и перевести тему.

– Война – это как голод для государственного организма. Одной из наших основных задач перед подготовкою к большой войне является аккуратное вскрытие самых опасных для нас фурункулов. Главные из них – настроения рабочих и крестьян. Лет за десять нам нужно сделать так, чтобы долгая война не заставила их взяться за оружие, повернув его против нас.

– Казаки быстро объяснят им их место, – отмахнулась Мария Федоровна.

– Казаки к этому моменту похоронят половину товарищей, посмотрят на карту военных действий и поймут, что как-то толку от этого не было. Подумают снова и решат, что царь их предал, отправив подыхать без всякой пользы, – парировал я. – Так же решат и который год сидящие под артиллерией люди. Легкий толчок, и они решат, что настоящий враг – в Петербурге, а не где-то под Танненбергом. Хочешь посмотреть, как гильотина перед Зимним дворцом отсекает головы твоим детям?

– Это дурной, совершенно невыносимый разговор! – слилась Мария Федоровна, поднявшись с дивана. – Прошу тебя, прежде чем отправлять ответ твоему любимому кайзеру, покажи его мне!

И с гордо поднятым подбородком Императрица покинула кабинет, снизойдя до личного открытия двери перед собою. Сильно расстроилась. Дав волю чувствам, я ослабил пальцем воротник и поморщился на письмо Кайзера – сегодня точно отвечать не стану, хватит мне морального напряжения. Мастодонты, мать вашу! Геополитики великие! Напридумывали себе штампов и в них погрязли! Маменька тупо в восемнадцатом веке живет, считая, что лояльности гвардии и придворных достаточно для спокойной жизни. Французская революция выбила из зоны комфорта многих, но обернулась не вакциной, а легким пищевым отравлением – Дагмару вот явно тошнит при мысли о том, что дом Романовых постигнет та же участь. «Ничего, потошнит и отпустит». Не отпустит, мама. Она теперь ко мне долго не подойдет в ожидании сыновьего покаяния – ишь пришел тут молодой да ранний, матушку расстраивает!

Глава 8

– «…с большим нетерпением буду ждать возможности посетить великолепный Берлин. С уважением и надеждою на скорую встречу, твой кузен Жоржи», – закончил я диктовать письмо кайзеру.

Утреннее серое питерское небо за окном на свершения не вдохновляло, но на него я повлиять не могу, а вот на дела – очень даже, поэтому суровый климат мне не помеха! Тон послания кайзера был добросовестно «отзеркален»: я рассказывал о погоде, о том, как скучал по семье и как рад вернуться домой, поделился уверенностью в выздоровлении Александра и не смог дать Вильгельму точной даты моей поездки в Германию, сославшись на накопившиеся в столице дела, коих и в самом деле великое множество.

Секретарь у меня новый, Остап еще в «отпуске», а этого тридцатидвухлетнего статского советника с юридическим образованием мне «сосватала» мама – не лично, он ждал меня в гостиной с сопроводительным письмом о том, какой Федор Афанасьевич – так его зовут – толковый. Что ж, я не против – мне с ним детей не крестить, а секретными делами в ближайшие дни, недели, а возможно и месяцы, я заниматься не планирую. Ладно, немножко планирую, но секретаря на переговоры тет-а-тет не пущу.

– Перепиши, да снеси список Ее Величеству, – велел я.

Пока секретарь снимал копию, я пробежал глазами распорядок дня, зафиксированный в специальном журнале. То, что надо – сразу после семейного завтрака у меня не останется ни одной свободной минуты, и так должно быть и далее – кто-то в Августейшей семье должен упорно и демонстративно пахать, чтобы толковые чиновники понимали, что они такие не одни и тянулись к трудолюбивому мне.

Секретарь унес список, а камердинер упаковал оригинал в конверт. Оставив оттиск печати на воске, я велел отправить письмо прямо сейчас. Не отправит – по глазенкам вижу, что будет ждать «одобрямс» от Дагмары. Не страшно – мне главное показать, что к матушке я прислушиваюсь и мнение ее ценю, но слушаться не собираюсь, и это, как ни странно, ради ее же блага: если Империя полыхнет, матушке придется сваливать к родственникам, которым она нафиг не нужна.

Далее у нас газеты – «опиумный бунт» практически сошел на нет: одна маленькая заметка об избитом сельском докторе из Тамбовской губернии. Кто-то из наркоманов додумался, что в сельских больницах имеются запасы медикаментов, в том числе – морфий, и собравшаяся банда из семи человек отправилась в «гастроль», жестоко ошибившись в первой же деревне. Крестьянин – человек простой, и прекрасно понимает, насколько важен врач. Он такой на полсотни верст окрест один, и его ОЧЕНЬ уважают. Новость о том, что лихие городские ворвались в дом доктора, в мгновение ока облетела окрестные селения, и изрядно отрихтованных молодчиков передали полиции всего через три часа после начала ограбления. Уважуха мужикам.

Другой привлекшей внимание новостью стала совсем уж крошечная заметка из издания «делового» характера: японская компания Мицуи арендовала на двадцать лет большой кусок Аляски. Мне-то понятно зачем, а как япошки объяснили вложения в заснеженные пустоши, в газете не рассказано. Пофигу, главное – эффект.

Новость третья, поданная большими статьями – Император тяжело болен, но уверенно идет к выздоровлению. Посмотрев на биржевые котировки, я пришел к известному, но все равно печальному факту – нифига народ придворным не верит, потому что падение российских ценных бумаг продолжается. Впрочем, вся эта гора газет была издана в один день, поэтому нужно ждать котировок завтрашних. Я в любом случае в шоколаде – закупился качественно, а потом не менее качественно продам.

Четвертая новость без преувеличения воодушевила – столпотворение на Урале сходит на «нет»: старые переселенцы в массе своей уже свалили, а приток новых уменьшается с каждым днем. Ждем князей с докладами про грядущий голод в Центральных губерниях, забиваем на продиктованное ленью желание положиться на уменьшившееся их население и засеянные да брошенные поля, и начинаем плотно пахать над недопущением массовой гибели подданных.

За семейным завтраком из рубленых рыбных котлет, ухи и пирогов с той же рыбою, мы с Ее Величеством притворялись, что никаких обид и недопониманий между нами нет. Точнее – она притворялась, потому что я вообще обижаться не особо умею, это же не конструктивно, и в любом конфликте с человеком, от которого никуда не деться, кто-то должен быть выше и мудрее. Кто-то назовет меня «терпилой», но терпила – это тот, кто терпит, а мне и терпеть-то не приходится, я просто знаю, что в конечном итоге победа останется за мной, а раз так – зачем переживать?

– Письмо Вильгельму написано как должно, – похвалила Императрица, сделав вид, что не заметила маленького демарша с отправкой оригинала в обход нее. – Сразу отказывать и сразу соглашаться – недипломатично и даже неприлично, – преподала урок. – Я собираюсь поприсутствовать в некоторых из запланированных тобою аудиенций.

Типа я должен быть благодарен за «подстраховку»? Фиг с ней, пусть сидит себе в уголочке да уши греет – сегодня можно.

– Буду рад, – улыбнулся я ей и использовал возможность сблизиться с младшими. – Завтра, перед завтраком, давайте выгуляем наших собак?

Идея, разумеется, всем понравилась, но Ее Величество конечно же не стала пускать такое важное дело на самотек:

– Ах, Тип уже так стар…

Тип – это ее собака, прекрасно балансирует малым размером переход от крошечных пекинесов к здоровенным даже в щенячьем возрасте меделянами.

– … Скоро он отправится к Камчатке, а покуда я должна как следует насладиться последними месяцами рядом с ним.

Походу я тут двигатель материнской любви – выдвигаю идею на «пробздеться», и матушка автоматически падает на хвост, очень радуя этим младших детей.

– Помимо этого, на завтрашний день ничего не планируй, – наложила Императрица лапки на мой распорядок. – Сразу же после прогулки нам нужно успокоить взволнованные Сашиной болезнью гвардейские части. Вечером устроим большой прием – наши подданные и иностранные посланники должны видеть, что, несмотря на болезнь царя, благополучию и власти Романовых ничего не угрожает.

Ладно, это реально надо – хотя бы акции выправить, не говоря уже о том, что вооруженные массы людей обделять вниманием очень опасно.

– Спасибо, что взвалили на себя эти хлопоты, мама, – поиграл я в хорошего сына.

После завтрака мы с мамой попрощались с младшими – у них весь день уроками заполнен, а потому сестры и брат немного приуныли – и отправились в мой кабинет:

– Встречать на крыльце положено лишь членов правящих домов или демонстрируя Высочайшее расположение. Дмитрий Иванович – великий ученый, но даже он не поймет, если ты встретишь его лично. Любые визитеры подобного уровня, ежели регламент встречи не подразумевает иного, должны находить тебя в кабинете.

– Желательно – копающимся в бумагах, – улыбнулся я.

– Безусловно! – хихикнула Ее Величество.

Хорошее настроение у нее сегодня – умеет абстрагироваться даже от самых насущных, но неприятных тем. Да и что ей наша мелкая ссора – сколько таких было, сколько таких будет? Императрица для себя уже давно все решила, и теперь кнутом и пряником ведет меня к провальному во всех отношениях браку. Смотри, сынок – вот какая я всепрощающая, добра тебе, дурачку, хочу, трачу свое личное время на твоих гостей, чтобы ты, милый мальчик, не наломал дров и случайно не нажил могущественных врагов. Что ж, меня такое ее поведение устраивает – кто еще научит меня существовать в условиях долбаного Двора, как не главное его действующее лицо?

– Мама, происхождение большей части моих коробок с задумками я не смогу объяснить, – признался я. – Они просто открылись мне при первой после гибели Никки молитве. Никакого Сибирия прибывшие со мной ученые не открывали – я рассказал им способ получения, а они просто хорошо справились со своей работой. Награду тем не менее заслужили, и я бы хотел попросить вас позаботиться об организации Премии Романовых. Ею мы станем отмечать людей, внесших большой вклад в отечественные науки и искусства. Скажем – двадцать тысяч рублей да личное дворянство за первое открытие или шедевр, дворянство потомственное – за второе.

Мария Федоровна перспективы оценила:

– Мальчик мой, это великолепная идея! Царственный дом Романовых чуть ли не с момента образования династии покровительствовал ученым мужам и талантливым литераторам, и подобная премия изрядно упорядочит этот процесс. Я завтра же отдам потребные распоряжения.

Сегодня, получается, маменька работать не хочет.

– Что касается твоих «задумок», – приложив палец к подбородку, подумала и широко мне улыбнулась. – Русский цесаревич не обязан ничего объяснять каким-то там ученым.

На душе стало полегче – придумывать легенду типа той, что сопровождала Сибирий на каждый способствующий прогрессу чих я тупо устану. Ну и вранья допускать нужно как можно меньше – Царь-пушка у нас есть, Царь-колокол – тоже, а вот Царь-врун народу не нужен совсем.

Кабинет у меня здоровенный. Перед окном с видом на внутренний двор стоит покрытый сукном, дубовый стол. Сидеть мне надлежит в мягком кожаном кресле с резными ножками. Стены кабинета обиты деревянными панелями, у правой имеется камин с комплектом кресел – для переговоров с уютом. У левой – диван с журнальным столиком. Остатки места заняты книжными полками, картинами и гобеленами. Освещение электрическое – люстра на потолке, четыре светильника на стенах и настоящая электрическая лампа с выключателем на моем столе. Настоящий хай-тек!

Мария Федоровна заняла диван, я опустился в кресло – удобное, нравится – и напомнил:

– Я обещал рабочим отменить заводские лавки и пересмотреть систему штрафов. Черновик приказа у меня есть, кому отдать на доработку?

– Федя – честный и исполнительный секретарь, – сослалась она на своего протеже. – Давно служит при Дворе, и ты можешь доверять ему так же, как и мне. Любые черновики надлежит передавать ему – он знает, что с ними делать.

Нести маменьке, ага.

– Слово Императора – закон, и я бы хотела, чтобы впредь ты давал меньше обещаний, – заявила она. – Тем более – нищим и необразованным бунтовщикам.

– Спасибо, мама, – не стал я вступать в спор.

Задрали своим «это быдло понимает только силу». Ничего, скоро академик Павлов всему миру расскажет, что важен не только кнут, но и пряник!

* * *

Дмитрий Иванович словно сошел ко мне с висевшего в школьном кабинете химии портрета. Седина соперничала с чернотою в длинных, до мочек ушей, волосах и густой бороде. Наибольшее сопротивление оказывали усы: их цвет почти не изменился от прожитых лет. Над этим великолепием утесом нависал окруженный морщинами нос с горбинкой. Драчлив великий русский ученый, вот и попортил ему профиль чей-то не испытывающий пиетета перед высокой наукой кулак. Горящие вопреки почтенному возрасту глаза сохранили остроту зрения, и теперь с добродушием и уважением – ну и что, что молод? Вон каких дел наворотил, это даже без учета чувства ранга уважения заслуживает – смотрели на меня из-под высокого, венчающегося парой залысин, лба. Мимические морщины говорили о непростом характере Дмитрия Ивановича – брови по привычке пытались на меня нахмуриться, а улыбнулся Менделеев пока всего один раз – во время «прикладывания» к ручке Императрицы.

Получив легкий – ему можно – поклон, я протянул руку, и она скрылась в огромной лапище Менделеева. Проговорив формальные фразы, пригласил его присесть и начал с комплимента его сыну – он уже вот-вот доберется до Петербурга поездом:

– Прежде всего хотел бы поблагодарить вас за то, что отпустили Владимира Дмитриевича в это Путешествие. Благодаря его талантам последние дни жизни Николая, царствие ему небесное, – перекрестились. – Были запечатлены на фотографиях, кои стали для меня большим утешением.

– Спасибо, Дмитрий Иванович, – добавила Мария Федоровна. – Наш Никки на фотографиях Владимира Дмитриевича совсем как живой.

– Примите мои искренние соболезнования, Ваше Величество, – поклонился Менделеев маме. – Ваше Высочество, – кивнул мне.

Дмитрий Иванович – давний знакомый Августейшей семьи, иначе его сын бы и не попал на «Память Азова», а потому «императорское» может себе позволить опускать.

– Спасибо, Дмитрий Иванович, – пропустив мамину благодарность вперед – она все-таки сына потеряла – поблагодарил я и перешел к делу. – Жизнь тем не менее не стоит на месте, а значит нужно думать о будущем. Признаюсь вам – я несколько оторвался от столичной жизни, и во многие ее сферы забираться будучи простым Великим князем не собирался. Теперь этими сферами пренебрегать нельзя.

– В меру сил могу поспособствовать расширению ваших знаний, Ваше Высочество, – благожелательно кивнул Менделеев.

Целый Менделеев в учителях! Не достойна моя специфическая голова такой чести – я в другом хорош, а откуда и при какой температуре какие газы испаряются мне по сути знать и не надо – лишь бы от этого страна крепла.

– Я очень ценю вашу готовность пожертвовать своими экспериментами ради моего обучения, но, как будущий Император, я не могу себе позволить тратить время такого замечательного ученого-фундаменталиста как вы на какие-то уроки, – улыбнулся я.

Дмитрий Иванович улыбнулся в ответ – все же продукт своего времени, и комплимент из Высочайших уст ему приятен.

– Комплекс проблем, в которые упирается отечественная наука, мне в целом известен, – продолжил я. – Позволю себе их обрисовать, а вас, Дмитрий Иванович, прошу поправить, если я неверно истолковал донесения.

– С радостью, Ваше Величество, – кивнул ученый.

– По всей стране, включая Сибирь и Дальний Восток, у нас имеются институты и другие профильные учреждения. Имеется и немалое количество образованных людей. Гордостью нашей является Петербургская академия наук. Проблемы такие – отсутствие централизованной структуры, которая будет упорядочивать, финансировать и определять приоритетные направления для научных изысканий; отсутствие вышеупомянутого финансирования; отсутствие внятной, скажем так, лестницы, по которой надлежит пройти будущему ученому: школа-университет-лаборатория.