Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Глава 13

«Милый братец, вчера я виделась с Сандро – он ненадолго заезжал в Гатчину с докладом батюшке. Мне больно и стыдно это признавать, но я неожиданно осознала, что мы друг другу совсем чужие. Говорят, «сердцу не прикажешь», но я все равно корю себя за предательство нашей с Сандро любви…».

Ох уж эти девушки-подростки – новый жених прекрасно справился с завоеванием Ксюшиного сердечка. А Сандро, получается, не выдержал и пошел жаловаться на дядю Лешу Императору – я его и не просил, и не отговаривал так делать. В принципе, лояльность правящей персоне хороший навык – я ведь однажды сам стану такой персоной в полном смысле слова. Разумно проявляемое чувство справедливости – это когда не на дуэль зовешь, а тихонько идешь с доказательствами куда следует – тоже качество отличное.

Добросовестно дочитав письмо сестренки, написал короткий ответ о том, что я совсем ее не осуждаю, а сердцу действительно не прикажешь – Сандро (которому она нафиг не уперлась) поймет и простит. Нормально, в колоде прибавилась будущая королева Дании и свободный для выгодного для всех нас брака Романов не из последних.

Раздался звон, и я оторвал взгляд от бумаг, увидев виноватые глаза Арнольда и осколки вазы. Дешевая штамповка, но заплатить придется – это же не мой кабинет и не моя ваза.

– Иди сюда, морда, – скомандовал я щенку-подростку.

В полгода меделян уже в целом достигает положенных размеров, но пользоваться ими нормально еще не умеет – походка становится неуклюжей, потому что собака путается в длинных лапах, на шею приходится повязывать платок – слюни текут – а хвост вообще оружие массового поражения: махнул, и ваза долой.

Почухав Арнольда свободной рукой, я доразобрал бумажки и пошел на улицу, потренировать команду «апорт» – энергии в меделяне неиссякаемое количество, поэтому нужно немного ее вытрясти. Ну а мне все равно делать нечего до поступления свежих сводок или попыток выйти на связь от членов Сейма.

День тем временем шел своим чередом, тусклое солнышко вяло блестело своим отражением в вызывающим озноб одним своим видом море, а я думал о тонкостях морского дела. Не как Петр – я реалист, и прекрасно понимаю, что чертеж никчемного, простенького броненосца я лично смогу начертить только лет через пять упорного изучения кораблестроения. У меня банально времени на это нет, и очень хорошо, что мне и не надо. Думал я о моряках – многие из них и плавать-то не умеют на самом деле, негде было учиться. Думал о пиратах – некторые их «наработки» во время войны пригодятся – и о пиратском капитане. Во работа была у мужиков – ты с полуголодным и нередко охреневающим от жажды, состоящим из отборных маргиналов экипажем месяцами морские просторы колесить должен так, чтобы тебя не зарезали. Дурной, многократно воспетый в литературе характер тут жизненно необходим, а легендарная повязка на одном глазу объясняется вовсе не утратой того самого глаза, а сигналом – входя в трюм, капитан убирал повязку, и неплохо от этого начинал видеть в темноте. Капитан всегда бдителен, и в сумраке корабельных помещений его подло зарезать даже не пытайся!

Вот и у меня так с поправкой на общественный статус, нарядные мундиры и вдолбленные розгами манеры. Мне повязку на глаз надевать не нужно, ибо «темнота» вокруг меня перманентная, и только «коробочка» из преданных людей способна уберечь и меня, и страну. Я сознательно избегаю уже сложившиеся при Дворе «кружки», создавая с нуля собственный. Там, где коллектив уже имеет сложившиеся интересы, вожак попросту вынужден эти самые интересы обслуживать. А я не хочу чужих интересов – у меня своих неисчислимое количество, и все вместе они завязаны на благополучие Империи.

Собственная канцелярия, прикормленные Юсуповы (как собирательный образ), расположение толковых Романовых – все это очень хорошие первые шаги. Теперь нужно идти дальше: завести себе достойных и выполняющих роль «сигналов» друзей. Отсылок к Петру Великому много не бывает, и я, вслед за ним, собираюсь сформировать группу на пару десятков плюс-минус ровесников. В основном – ученых, я же прогрессивный монарх. Разночинцев – эта пестрая братия нуждается в упорядочивании и признании своей значимости на Высочайшем уровне, иначе так и продолжат выступать питательным субстратом для внесистемной оппозиции. Нужна парочка мужиков «из народа», но с достойными положения личного друга достижениями и дарованиями. И никаких актеров – упаси боже, я в прошлой жизни насмотрелся, лучше подальше от «коллег» держаться, за исключением нашего бородатого дьяка-«соловья», он целиком социально одобряемый и православный.

Пока я страдал фигней и развлекался конфискациями контрабанды (неплохо так местные армейские и флотские чины по ее итогам прибарахлились), финны продолжали бродить по улицам, скандировать всякое и – кто поважнее – напряженно думать и принимать компромиссные (а других в этой ситуации быть не может – самоуправление, мать его за ногу) решения с целью заранее определить чего именно мне надо, и как сделать так, чтобы я умерил пыл – запущенных слухов еще до выхода завтрашней газеты достаточно, чтобы осознать простую тенденцию: чем дольше Сейм тянет кота за то самое, тем хуже становится и коту, и Сейму.

В шесть часов вечера ко мне в уже почти обжитый (подремал пару часиков на диване, проснулся закутанным в плед – Андреич заботу проявил) кабинет начальника порта пришел несколько растерянный (впервые это у него) статский советник Иванов.

– Нашли что-то из ряда вон? – предположил я.

– Не то чтобы «из ряда вон», Ваше Высочество, – покачал он головой с небольшим (потому что цесаревича поправил) поклоном. – Детей нашли в трюме, наших подданных. Экипаж молчит, требует шведского посланника, но мы предполагаем…

– Что шведы наладили работорговлю русскими детьми, – легко сложил я два и два.

«Не то чтобы из ряда вон» в моей голове окрасилось новыми красками и вызвало волну гнева в душе. Вы что, твари, совсем охренели? Вам что тут, времена расцвета Византийского рынка, когда монголо-татары и прочие кочевые народы промышляли «угоном в полон» всех, кто под руку попался?! Это что вообще такое?!

– Двадцатый век у калитки во двор маячит, – вздохнул я, усилием воли загнав гнев туда, где он не будет мешать. – А торговля русскими рабами до сих пор не изжита. Это – очень плохая, но очень хорошая находка, Сергей Петрович. Выражаю вам личную благодарность.

– Служу Империи! – цокнул каблуками статский советник.

Подсмотрел у казаков Конвоя – среди них «служу Империи» быстро укоренилось, причем без дополнительных инструкций – поняли, что у меня такой ответ на благодарности вызывает удовольствие.

Какие твари! Это вот такой на Западе прогресс и «свобода», которой так не хватает нам, северным варварам. Что ж, по одной из версий «славянин» происходит от слова «slave», сиречь – раб. Вот такое отношение к нам у геополитических партнеров. Ага, а по эту сторону границы никто не при делах, ага. Цинично, но это тоже мне на руку: теперь шведам придется сильно попотеть, потому что замалчивать такую находку я не стану.

– Оперативная съемка?

– Всё запечатлено в лучшем виде, Ваше Высочество, – заверил Иванов. – Я позволил себе немного подогнать фотографов – детей в стылом трюме держали, натерпелись, мы их в каюты перенесли.

Кое-где и до меня фотографов к облавам и расследованиям привлекали, но само понятие «оперативная съемка» и рекомендации (пока – мало аппаратов и спецов, на каждую суету не напасешься) ею пользоваться при расследовании громких дел вышли из-под моего пера. Ну и сам пользуюсь – с фотографиями любое дело солиднее смотрится.

На лице сидящего на диване в этом же кабинете Остапа ничего такого от новостей не мелькнуло – так, поморщился с понятным смыслом – а значит и вправду «не из ряда вон», а случается. С другой стороны – а как иначе? Сколько людей пропадало без вести в мои времена, где на каждом шагу камеры? Сколько из них попадало в настоящее рабство? То-то и оно: этот бич с человечеством рука об руку всю историю существует, и истинных его масштабов в актуальном пространстве-времени я даже представлять не хочу.

– Правильно, – одобрил я заботу о «нашем будущем», велел статскому советнику вести меня к месту действия, кивнул Остапу следовать за мной – тоже линия обороны – и мы вышли в успевший потемнеть холод снаружи.

Стылый ветер заставлял кутаться в шинель поплотнее, неприятно царапал лицо ледяными каплями морской воды, играл качающимися фонарями и лампами. Внутреннее состояние было под стать – нечаянно вскрытый факт заставил плотно задуматься. Это же не разбойник на деревню набежал, а потом лично увез «полон» до ближайшего «пункта приема рабов», а продукт работы настоящей ОПГ. Одни ловят, другие перевозят, третьи закрывают на подозрительно плачущие трюмы глаза за долю малую. Заметим – большинство «замазанных» добросовестно ходят в храмы предпочитаемой религии, как вариант – пользуются расположением уважаемых людей, а занимаются при этом вот таким вот. Ничего в этом мире не меняется. Удивительно, но, если отринуть кажущуюся технологическую пропасть и некоторое пренебрежение религиозными вопросами, концептуально мой прошлый мир от этого почти и не отличался. И хорошо – будь отличий много, я бы так удачно вжиться в роль не смог. Да, люди медленнее, в том числе в плане разговоров, но это потому что они много думают и стараются подбирать слова и строить фразы заранее. Каждый второй образованный человек разговаривает словно сошедший с театральной сцены персонаж условного Гоголя, и я от этого получаю большое эстетическое удовольствие.

Неплохо я себя выдрессировал – любой удар по психике как с гуся вода, через пару мгновений мозг приходит в норму и начинает концентрироваться на хорошем без урона разруливанию проблемной ситуации.

У трапа огромного парохода – названия которого я естественно не знал, мне и основные серии боевых судов заучить до сих пор не удалось, чего уж о торговых говорить? – мы встретили обоих «моих» фотографов. Нервно курят мужики, грустными глазами на меня смотрят. После поклона фотограф Матвей грустно задал вопрос, который сопровождает человечество всю историю существования:

– Как же так, Ваше Императорское Высочество?

– Бывают такие люди, которые хуже зверья, – ответил я такой же классикой. – Что в Польше, что здесь, что дома у нас и по всей остальной планете. Много работы у нас впереди, но справимся, – придал немного морального духа. – Вы вот что – фотографии прямо сейчас печатайте, один экземпляр мне, штуки три – местным журналистам, и сколько получится – для общеимперских газет.

В эти времена обвинить меня в мистификации догадаются разве что сами шведы. Я бы по крайней мере так и сделал – порт с прошлой ночи в блокаде, и принести на арестованный корабль науськанных говорить нужное детишек задача плевая. Посмотрим, какие моральные качества у политической верхушки будущей «жертвы немотивированной агрессии» – окно возможности сохранить лицо я им оставил, когда поблагодарил за «помощь в расследовании».

Сердобольные служивые заботились о неслучившихся (и слава Богу!) рабах как могли, укутав в одеяла, натащив гору еды и конечно же горячий чай. В основном – мальчики пригодного к работе возраста: от десяти до тринадцати лет. Девочки в количестве пять штук еще меньше – от возраста первоклашки до примерно пятиклассницы. Эти уже для совсем другой «работы». Педофилам и другим извращенцам в этом времени хорошо – такое понятие как «возраст согласия» отсутствует в принципе, зато имеется профильный рынок любых услуг. Дешев ребенок из низов общества, и никто его судьбой особо не интересуется – большой мир, много темных уголков. Ничего, скоро вашей вольнице придет конец. По крайней мере в нашей Империи.

Попытался поговорить – дети источник информации специфический, но порой видят, слышат и понимают больше, чем кажется взрослым. Тщетно – несмотря на заботу со стороны моих людей, малыши запуганы до полной неспособности говорить и шокированы – много дней в темном, холодном трюме, вдалеке от родителей и с полной неизвестностью впереди. Глаза прячут, кутаются в одеяла, пытаются жаться в стену. Тут и взрослый охренеет. Ладно, дадим время ребятам.

– Документы? Опись? Что-нибудь? – спросил я.

– Вон тот малой на финском лопотал, когда его из трюма на свет Божий вынесли, – указал статский советник на худого, бледного пацана с белой шевелюрой. – Допросим и разберемся, Ваше Высочество. И описи найдем, и бухгалтерию, и места, откуда деток забрали. В трюме голубчики сидят, под присмотром и в кандалах. Как раз замерзнуть должны были.

– Ребята, я – русский цесаревич, – представился я детям максимально мягким тоном, решив попытаться разговорить их снова. – Всех вас вернем родителям, а злодеев – накажем. Вам сейчас очень трудно, но я очень прошу вас набраться отваги и рассказать этому дядьке, – указал на коллежского секретаря Федорова. – Все, что видели и слышали с того грустного дня, когда вас забрали из отчего дома.

– Меня с улицы забрали, – откликнулся сидящий в уголке капитанской кровати рыжий пацан лет десяти. – Ни кола, ни двора у меня. Ни мамки, ни папки.

Подтянув колени к подбородку, он обнял их руками и снова ушел в себя, уставившись на висящие на стене напротив картины «морской» тематики пустым взглядом. Плотина, однако, была прорвана – мальчики и девочки наперебой начали рассказывать, кто они и откуда, не забывая предлагать рыжему переехать к ним – те, кому есть куда возвращаться, конечно, потому что беспризорник здесь не один:

«А меня хозяин фабрики за нерадивость продал».

Сгною урода!

«Батя сказал, что еще одну бабу кормить нечем, и приданного на меня нет, а потом благородный в мундире в деревню приехал, сказал, что им с женою деток Боженька не дал, поэтому меня в дочери возьмет, тоже благородная буду».

Многое говорит об экономической ситуации на селе. Полагаю, в байку про «удочерение» родители этой десятилетней глазастой девчушки не шибко-то поверили, просто другие возможности решить «проблему» еще хуже. Нет, не получается не осуждать, но это рудименты прошлого мира еще не отмерли.

«Мы вон с Ванькой и Колькой второй год на улице живем, по карманам уважаемых людей лазим… Ой, а нас за это на каторгу не отправят? Нас старшие научили, Степан Петрович у нас главный, палкой нас учить любит. Вот, значит, по темноте в подвал наш возвращались, а тут карета по дороге проехала, из нее трое выскочили. Ванька с Колькой убежали, а я попался».

Вот огромный пласт «товара» – беспризорника из банды малолеток вообще никто искать не станет, а дисциплина у них в наличии – вон, палкой прививают.

«Отцу поесть носила, он пастух, так меня с котелком в лесу какой-то вонючий и бородатый схватил, рот тряпкой заткнул, связал да в мешок засунул, я и не видела ничего, только трясло и гремело сильно. И качало».

Речной пароход даже по такому скудному описанию не узнать невозможно. Нагло, и даже связанный и неспособный кричать ребенок в мешке делает мешок очень подозрительным – дергается, мычит. Значит логистика отлажена, и на неудобные мешки добрые партнеры глаза сознательно закрывают.

В разноголосице действительно мелькал финский. И не только он – польский, идиш, отчетливо указывающие на Кавказ, но непонятные мне фразы смуглого бровастого пацана. Полный интернационал, и это, прости-Господи, хорошо: на чисто русских детей будет плевать всем, кроме русских и хороших представителей наших национальных меньшинств. Теперь, с таким комплектом, проникнутся вообще все.

– Молодцы! – похвалил я ребят. – Я к вам еще вернусь, а пока рассказывайте дальше, – посмотрел на статского советника. – Ведите к арестованным.

Допросим с большим пристрастием.

Глава 14

Удивительно, но первым своего родителя обрел смуглый пацан, Омар. Немного промазал я – не с Кавказа сюда прибыл, а из более южных краев – из Азербайджана, ныне – Бакинской губернии. К концу коллективной и хаотичной дачи показаний «ожили» даже самые мрачные ребята, и десятилетний азербайджанец в их числе – пригодились лингвистические дарования сотника Савельева, который в Бакинской губернии отслужил больше пятнадцати лет. Омар назвал нам ФИО отца (Али Агшинович Агшин-оглы, и он первым из своей горной деревеньки заимел фамилию: в тамошних краях фамилии до сих пор есть не у всех, что известным образом вносит сумятицу в документооборот) и адрес дома, в котором они остановились. Отца в доме не оказалось – последние двое суток он провел слоняясь по заполненным жертвами политтехнологий улицам и тщетно вглядываясь в лица всех подходящих по комплекции детей, но бравые Конвой и гвардия разве чуть ли не единственного азербайджанца в Финляндии не найдут?

– А-а-ай, дура-а-ак!!! – влепил смачный подзатыльник помытой и аккуратно причесанной кудрявой голове сына почти лысый, оснащенный солидным пузом и дорогим костюмом-«тройкой», гладко выбривший все свои три подбородка и раскрасневшийся от мороза и переживаний счастливый отец.

Сочтя на этом педагогический долг временно выполненным, он рухнул лбом в пол, увлекая за собой и Омара и начав с совершенно каноничным акцентом изрекать многочисленные восточные красивости благодарного и виноватого толка. Послушав секунд двадцать, я привычно отшагнул назад, дабы уберечь сапоги от лобызаний (все еще перебор для меня), поднял «гостей» на ноги, усадил с собой за стол, чай с сушками пить, и принялся задавать Али вопросы.

Не доглядел командированный отец пока с бумагами возился – отпустил Омара гулять в спокойный день по чинной и благородной улице, где кроме состоятельных господ никого не живет и на каждом углу по полицейскому, а через час за окном начали бродить шумные финны с какими-то скандированиями – полицейские к этому времени исчезли, по велению начальства отправившись поддерживать порядок в более проблемных частях города. Перепугавшись – «чувствовало сердце отцовское!» – Али («старик-Али», как сам окрестил себя визитер) построил двоих взятых с собою из родного Баку слуг и самого себя, и отправился искать Омара в таком большом и стремительно переставшем быть уютным и спокойным городе. Конечно же к полиции и солдатам Али обращался, заявления и прошения писал при каждом посещении участка, обзванивал и отправлял гонцов к немногочисленным местным знакомым, но толку не было никакого: кому в такой суматохе есть дело до выделения отрядов по поиску пропавшего чужеземца? Чужеземца без чинов, простого происхождения и не шибко-то богатого – в мои времена Али можно было бы смело назвать «менеджером среднего звена» компании с оборотом в пару сотен миллионов в год, и имя его работодателя было мне знакомо благодаря собранной и изученной информации об отечественной «нефтянке».

– Другого такого человека как Шамси Ага во всем мире не сыскать! – отрекомендовал начальника-нефтяного магната Али Агшинович, подтолкнул к обиженно насупившемуся сыну чашку с чаем и возмущенно спросил. – Его Императорское Высочество тебя, дурака невоспитанного, спасли, за один стол с собой усадили – да я за таким важным столом и мечтать не смел оказаться! – угощают, а ты – нос воротишь? – повернувшись ко мне, изобразил сидячий поклон, давлением отцовской руки заставив поклониться и сына. – Простите меня, Ваше Императорское Высочество – старик-Али не смог воспитать своего третьего сына достойным мужчиной.

– Простите, Ваше Императорское Высочество, – с очень сильным акцентом покаялся вслед за отцом Омар и заерзал на стуле.

Понимаю – акцент потому что дома разговаривают на родном языке, а ёрзает…

– Не нужно извиняться, уважаемый Али, – улыбнулся я. – Просто еще до вашего прибытия Омар и его товарищи по несчастью успели напиться чаю до самой макушки.

Пацан жалобным взглядом посмотрел на отца, и тот считал сигнал:

– Беги, а то оконфузишься на глазах у Его Императорского Высочества, вся губерния смеяться над нами будет.

Не очень-то уважаемый Али педагогичен, но мне-то что? Он – отец, продукт своего времени и места рождения, и, судя по костюмчику, должности и годовому доходу в три с половиною тысячи рублей (это задекларированных, а значит сильно не всё), неплохо в этой жизни смог устроиться, а значит с воспитанием отпрысков прекрасно справится сам. Впрочем…

– Уважаемый Али, Империя предоставляет своим подданным многие возможности, – выкатил я ценный совет. – Не обязательно в совершенстве знать русский язык, но читать, писать и поддерживать беседу твоему третьему сыну будет столь же полезно, как и другим.

Вроде принято на родной части Востока советы давать с высоты своего положения. Надо будет поизучать менталитет народностей Кавказа и Каспия, а то про далекий Китай и еще более далекую Японию знаю больше, чем про собственных подданных.

– От всего сердца благодарю вас за мудрый совет, Ваше Императорское Высочество, – отвесил поклон Али. – Я найду для Омара и других моих детей лучших учителей. Великая Российская Империя воистину дарует множество путей, и даже младший сын неграмотного пастуха, – указал на себя. – Смог добиться совсем незначительного, но положения.

– За нефть поговорить прибыл в Гельсинфорс? – спросил я.

«Менеджер» отвел глаза и потупился:

– Слово ваше – закон, Ваше Императорское Высочество, и для меня нет большего счастья, чем удостоиться чести выпить чаю за вашим столом. Прошу вас не считать старика-Али неблагодарным шакалом, но в отсутствие уважаемого Шамси Ага нехорошо об его делах говорить.

– Нехорошо, – признал я.

Коммерческая тайна штука важная, а умение ее сохранять даже передо мной характеризует Али однозначно в положительном ключе. Прикажу – скажет, но я же не прикажу.

В кабинет строевым шагом вошел фельдъегерь с очередной партией почты, следом за ним, любуясь сияющими в свете керосинок элементами нарядного мундира служивого, тихонько пробрался Омар. Пора сплавлять дорогих гостей.

– Уважаемый Али, прошу тебя и твоего сына поговорить с газетчиками, к ним вас проводят.

В один глоток добив содержимое чашки, отец встал – сын конечно же поднялся следом – и отвесил глубокий поклон, сопроводив ее короткой, столь же цветастой, как и в начале нашего знакомства, речью с посылом «какая крошечная плата за все, что вы для нас сделали».

– Я твоего начальника на свадьбу приглашу, – приоткрыл я завесу будущего. – И ты с ним приезжай, Али.

Не за главные столы, и даже не на банкет в Кремле – просто постоит в «человеческой изгороди» во время одного из наших с Марго променадов от кареты до дверей. Ряду этак в третьем постоит – миллионеров или «миллионщиков» в Империи, слава Богу, хватает, и львиная их доля поважнее бакинского нефтяного магната средней руки. Однако сам факт получения личного приглашения от цесаревича добавит Шамси Аге очень много общественного веса, особенно – на малой Родине, превратив его в проводник моих интересов в тех местах.

Кстати! Посажу-ка я по возвращении в Петербург пяток писарей воспроизводить поздравительные шаблоны и рассылать их от моего имени в качестве поощрения за разные заслуги перед обществом и просто пожелать хорошего в честь Рождества. У японского Императора такое есть – бамбуковый тубус с его письмом держат на самом видном месте дома и показывают гостям первым делом. От меня здесь вообще усилий не требуется, а народу будет приятно.

Азербайджанец (который рисковал моим расположением в пользу коммерческой тайны и логично в своих глазах опасался цесаревичевой обиды) от неожиданности аж подпрыгнул и принялся отвешивать поклоны один за одним, не забывая со словами благодарности пятиться из кабинета. В завтрашних газетах, помимо фотографий детей в трюме, их синяков и ссадин крупным планом (грубо в эти времена дисциплину прививают), их же рассказов о том, как страшно быть похищенным/проданным/отданным заезжему проходимцу, появится отличный сегмент, демонстрирующий эффективность следствия и должный произвести на читателя приятное впечатление и вселить оптимизм – одного спасли, значит и других спасут. Беспризорники будут отданы в приюты под патронажем РПЦ или – на что я надеюсь – в приемные семьи не последних людей Империи. Не могут желающие не найтись – я же этих детей лично спас, а значит проявление христианского сострадания замечу с соответствующими бонусами для опекунов. Ну и чистосердечными порывами пренебрегать не стоит – не удивлюсь, если я самый циничный человек в этом времени и мире.

Среди корреспонденции нашлась очень уместная телеграмма от шведского министра иностранных дел. Как и ожидалось, первым делом они позвонили Александру – полезность телефона мной до попадания в это время и не осознавалась, реально хай-тек! – а тот вежливо перенаправил шведов на меня. Миру нужно привыкать, что действующий Император почти на пенсии, и не дергать его по пустякам.

«Ты что творишь?! Что это за «операция по пресечению контрабанды»?!» – примерно так можно законспектировать телеграмму на почти десять тысяч знаков. Повод, как говорится, есть, поэтому в ответ ушел пакет с фактурой по обнаруженной контрабанде, и, отдельно, «кейс» с детьми. Сверху легло мое приглашение королю Швеции и Норвегии (это в наши времена уже разные страны, но номинально под одним монархом «ходят», в формате личной унии) Оскару Второму на личный телефонный разговор – я все-таки еще молод и не коронован, поэтому приглашать должен первым.

А вот и первое письмо от действующего члена Ландтага. По собственной инициативе и тайком от уважаемых коллег такое не пишут – созрели наконец-то, осознали, что дальнейшее затягивание переговоров обернется ухудшением их собственных позиций.

Автором значился Иоганн Вильгельм Рунеберг, сын знаменитого в Финляндии поэта и действующий врач. Как бы издалека знатный доктор начал – как я вообще отреагирую, и стоит ли пытаться налаживать коммуникацию в принципе. Содержание письма Рунеберга целиком состояло из радости от свежих открытий в области медицины, в дополнение к которым шла просьба ко мне по возможности отправить кого-нибудь прочитать лекции про Сибирий и пенициллин в финских университетах. «Вот это вот все однажды закончится, правильно?».

Правильно – закончится неминуемо, а потому в Петербург ушел запрос на «лектора», а в ответ – мое согласие поприсутствовать в университете. Не факт, что на лекции, просто к молодежи ходить нужно обязательно.

Второе письмо прибыло через сорок минут – ровно столько мой ответ на первое до адресата и добирался. «Цесаревич не против перестать нагнетать обстановку, а значит нужно договариваться». Автором письма номер два значился Ирьё Сакари Ирьё-Коскинен. Профильный историк, и в учебных материалах, с которыми я ознакомился, его работам уделялось немалое место. Неплохой кадр, если измерить его с позиции старого тренда на взращивание чисто финских элит и вытеснение ими элит шведских. Не без нюансов, конечно, но этот хотя бы старался в своих исторических изысканиях быть беспристрастным и не опускался до сладкого хруста шведской булки.

Почти сразу пришло письмо третье – от Топелиуса Сакариаса, бывшего профессора и ректора Императорского Александровского университета. Письмо – вот умора – было написано на шведском, что и без развернутой справки (которую мне конечно же предоставили) многое говорит о взглядах этого подданного Швеции. В урну не читая – вот это письмо могло быть отправлено без согласований с коллегами, от чистой и незамутненной националистической боли. Как вариант – Сакариаса "слили" свои же, и это письмо стало его способом погромче хлопнуть дверью напоследок.

Письмо четвертое подписано двумя именами. Первое – Леопольд Мехелин, ни много ни мало, а основатель и хозяин компании Nokia. Не столь славная, как в моем детстве (потом-то захирела), но о важности телекоммуникаций я поговорить рад всегда. Второй автор – Антти Альстрём, один из богатейших людей Финляндии со специализацией на дерево– и металлообработке. Происхождение – из крестьян. Обоих авторов письма интересовали конечно же деньги. Вернее, возможность прекратить блокаду порта, придирчивых обысков товарных поездов и поговорить о славном для нас всех будущем.

Три вектора! Первый – «олдскульный», когда мы опираемся на финнов в противовес «шведскому лобби». Второй – чистая, незамутненная и приятная лишь автору «шведского письма» фронда, с которой все ясно. Третий – чисто прагматический, торгово-промышленный, и выберу я именно его, послав сигнал о том, что политические процессы внутри Финляндии мне в принципе по боку и теоретически я не против часть их сохранить. Отвечаем тандему из обрабатывающего и высокотехнологичного промышленников приглашением приехать в порт и разделить со мной завтрак – ночь уже почти закончилась, но подремать пару часиков успею.

Пошевелив усами на телефонный аппарат, я смалодушничал и не стал звонить маме и Марго с новостями о детях – Александра предупредил сразу, а слушать «ахи» и «охи» милых дам пока не хочется.

Увы, поспать не удалось и часа – Оскар, похоже, от происходящих считай под боком событий с прямым участием собственных подданных (причем сразу в двух качествах – преступников и политических акторов), этой ночью тоже не спит, а потому позвонил в половину шестого утра – как раз с «кейсами» ознакомиться времени хватило. Сначала мы с ним обменялись любезностями, затем я сослался на дела в ответ на вопрос «а чего это ко мне в гости не заехал, рядом же был, в Дании?». Как бы окно возможности мне Оскар предоставил – я и сейчас рядом – но зачем оно мне?

Далее Оскар изволил минут десять предаваться Высочайшему гневу: в наши, гуманные и прогрессивные времена, прямо под носом у пафосных Империй, королевств и прочих уважаемых образований происходит такая гнусная штука как работорговля! Непростительно! Какой удар по репутации! Прямой благодарности за возможность для Оскара и его аппарата примазаться к «совместной операции» и тем самым разменять десяток шведских контрабандистов на бонусы от косвенного участия в спасении детей озвучено не было, но между строк она читалась хорошо, вместе с недовольством моим самоуправством. И конечно же Швеция теперь присоединится к Интерполу – вопрос уже поручен кому следует, и в следующем году мы с другими правителями соберемся где-нибудь в Европе на торжественное подписание договоров.

Под конец разговора Оскар выразил нарочито-небрежную уверенность в том, что добрые подданные шведской короны в Финляндии не пострадают от накала политической обстановки и конечно же принял мое приглашение на нашу с Марго свадьбу. Там лично и познакомимся, а пока берем паузу на осмысление полученного от первого контакта опыта. Повесив слуховую компоненту телефона на крючок, я откинулся в кресле и посмотрел на едва начавшее светлеть, затянутое тучками небо. И с чего я взял, что шведы начнут выгораживать своих работорговцев? Совсем меня мой прошлый мир испортил – там «нашим сукиным сынам» прощалось всё вплоть до откровенного геноцида. Да и пес с ним – при Георгии Первом такой фигни не будет!