Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Глава 6

Караван путешествующего «инкогнито» цесаревича был скромен: две большие кареты для «ВИПов», четыре экипажа поменьше для прислуги, и десятка три всадников охраны – ни одного индуса, сплошь белые люди. Вооружены револьверами, саблями и ружьями со штыком. Форма одежды – полевая, а не как вчера, когда от торжественности рябило в глазах.

Нормальные, чистые улицы сменились трущобами как-то незаметно. Для меня – ничего нового, такое чувство, что индийские нищие и способ их обитания за полтора века не особо-то и изменились. Убери телефоны, столбы с проводами, пластик, и получишь полую картину. Однако повышение уровня жизни затрагивает и нищих, и самый нищий индус моих времен приравнивается к средней нищеты индусу этих. А раз так, значит вывод прост – это специальные, повышенного благосостояния, трущобы для богатых туристов.

Когда мы перебили успевших за время нашей посадки набиться в карету москитов, сетки на окнах начали делать свое дело, и ехать, несмотря на влажную духоту, стало почти приятно – если не принимать во внимание запахи.

Накатанная глиняная дорога пролегала между домами из соломы и глиняных кирпичей – порой двух– и трехэтажные. Вдоль нее, слева, пыталась нести свои отравленные воды мутная, какая-то загустевшая, мелкая речушка в пару шагов шириной. Грязь местных не смущала – дамы набирали «бульончик» в глиняные сосуды, взамен отдавая помои и отбросы. А вон тот тщедушный старый индус справляет в этот же ручей нужду. А здесь – несколько мужиков в лохмотьях набирают воду в ведра и несут куда-то во дворы.

– Прачечная, – проследим мой взгляд, пояснил взявший на себя обязанности гида сэр Дональд Мэкензи Уоллас.

Не только в нас разбирается, получается, но и в других народах.

– Вода – это воистину источник жизни! – жизнерадостно заявил я зажавшим носы надушенными платочками Никки и Георгу. – Какой же мощи миазмы стоят в районах, где бедолаги лишены даже этого? – указал на речушку.

– Если бы они гадили меньше, им бы не пришлось так страдать, – проявил здоровый цинизм цесаревич.

– Чудовищная нищета, – посочувствовал аборигенам Георг.

– По крайней мере здешний климат не позволяет им умереть от холода, – пожал я плечами.

– В наших странах жить так проблематично, – моментально оценив возможность списать все на климат, примазался к нашим погодам англичанин. – Суровый климат закаляет характер. Тепло развращает и превращает человека в лентяя. Империя сделала достаточно, чтобы имеющий внутренний стержень дикарь приносил пользу, получая соответствующее вознаграждение. Предложи любому из этих, – он окинул трущобы надменным взглядом. – Работу или завербоваться в армию, они тут же примутся рассказывать, как сильно больны и как много у них нуждающихся в уходе братьев, детей, бабушек и прочих.

Аборигены, вопреки его словам, бездельниками не выглядели: кто-то что-то опасливо тащил, кто-то жарил хрючево для продажи соседям: аромат пищи вызывал приступы тошноты еще круче, чем царящие в трущобах миазмы – и порой попадались рынки, прачечные, стучали металлом о металл инструменты, закопченные индусы обжигали рукодельную, вполне пристойного вида посуду. Поколения гончаров, видимо, лепить умеют как надо.

– В Петербурге, к моей великой скорби, тоже есть бедняцкие районы, – признался Николай, мудро умолчав о состоянии провинции.

– Даже в Лондоне хватает мест, в которых приличному человеку нечего делать, – покивал сэр Уоллас.

Классовое расслоение, конечно, штука неприятная, но неистребимая. В «жупел» его коммунисты превратить еще не успели, и почти все принимают такое положение дел как должное. Так же буду и я – ориентироваться на самого нищего в мире, крепко пьющего батрака при построении государства чревато. Я буду ориентироваться на большинство: оно сейчас регулярно голодает, плохо образованно, испытывает острый недостаток инфраструктуры и благ цивилизации – в основном выражается в дефиците врачей – но в целом живет не так уж по этим временам и плохо. Население же растет, и тут не только наука и пропаганда поповская постарались, но и другие факторы. Например – наличие жратвы, которое и позволяет народу плодиться. Прекратить лет за пятнадцать массовые голодания – более чем достойная цель, воплотить которую вполне реально, особенно если учесть, что хлеба и прочего в Империи навалом. Отладить логистику, нарастить железные дороги – уже несоизмеримо легче будет.

Местные к туристам привыкли, и спустя минут десять с момента, когда мы въехали в трущобы, к дороге потянулись индусы – одетые в лохмотья, худющие мужчины и женщины с маленькими, голыми или почти голыми детьми. С судорогой на душе посмотрев, как индуска моет в ручье лицо своему двухгодовалому сыну, я запустил руку в коробку на столе посреди кабины, отодвинул москитную сетку и принялся разбрасывать сладости: пастила, леденцы, сухофрукты.

Я бы и монеты побросал, но за них здесь и убить могут – англичанин предупредил.

Никки и Георг занялись тем же, с явным удовольствием глядя на спешно хватающих и прячущих в недра лохмотий угощение аборигенов. Почти как голубей кормить. На пару секунд позади нас вспыхнула драка, но ее быстро пресекла охрана при помощи нагаек. Очень грустно, но многие взрослые отбирают гостинцы у опередивших их детей. Не мои подданные, мне-то что? Или это такая предусмотрительность – потом продаст кусочек пастилы и купит, например, лепешек на всю семью.

– Взять с собой сладости для этих несчастных было хорошей задумкой, Жоржи, – похвалил меня Николай.

– Несчастными они не выглядят, – заметил Георг.

– Они могут круглый год греться под теплым солнцем и питаться отбросами, – поделился наблюдениями бывалый этнограф сэр Уоллас. – Когда целый день неподвижно лежишь под солнцем, потребность в пище снижается. Солнечные лучи так же придают дикарям хорошего настроения. Не находите ли вы сходства между индусами и неграми, Ваше Императорское Высочество?

Побывавший в Африке Николай величаво кивнул:

– Сходство налицо. Однако у негров менее замысловатая система общества.

Климат тот, так сказать.

Очень интересно будет посмотреть на реакцию Никки, когда мы через всю Империю будем возвращаться в Петербург. Ну и просто посмотреть интересно, посравнивать: колониальную роскошь я видел, колониальную нищету наблюдаю прямо сейчас, и на обратном пути заценим, где в этой «вилке» застряла основная масса русского народа.

Нахватавшись впечатлений, покормив москитов и пофографировавшись на фоне местной архитектуры…

– Любишь же ты фотографирование, – улыбнулся Никки.

– Через век-другой нас не станет, – развел я руками. – А фотографические карточки останутся. Не знаю, как тебе, но мне приятно думать, что кто-то спустя века будет на эти фотографии смотреть.

– Поэтому ты снимаешь шляпу? – спросил Георг.

– Она помешает потомкам любоваться моим мужественным лицом, – подтвердил я.

Николай с Георгом хохотнули, и я принялся их учить принимать эффектные позы.

…мы вернулись в гостиницу. Слуги меня помыли и переодели. Далее состоялся обед – постная диета соблюдалась и вчера, за ужином, и сегодня, за завтраком и обедом – по истечении которого было объявлено свободное время до ужина.

Поднявшись наверх, мы столкнулись со ждущим лифта Шевичем. Никки не удивился, а я спросил:

– Покидаете нас, Дмитрий Егорович?

– Так точно, Ваше Высочество, – поклонился он. – Получил предписания от его Высокопревосходительства Министра иностранных дел Гирса и незамедлительно отправляюсь с ними в Токио.

– Какие? – заинтересовался я.

– Жоржи, далась тебе эта дипломатия, – влез «беспечный ездок» Николай. – Дмитрий Егорович, буду ждать нашей встречи в Нагасаки.

Что ж, я и так знаю – в ультимативной форме требовать права для русской эскадры заходить в любой японский порт, что станет кульминацией долгой истории о похождениях многоопытного дипломата Шевича в необычной стране Японии.

– Я буду ждать ее еще сильнее, Ваше Императорское Высочество, – поклонился Шевич снова.

Мы разошлись по номерам, слуги снова меня переодели, я прилег на мягкий диван под открытым окном – сетка помогает от кровопийц – и спросил:

– Андреич, Карлуша и Кирил ходили в город?

– Велите позвать? – замаскировал он утвердительный ответ.

– Зови, – махнул я рукой.

Илюха эту историю много раз рассказывал, даже я запомнил. До назначения в Японию Шевич много лет верою и правдою, аки мой Андреич, тянул дипломатическую лямку в Европе, так что я нисколько не иронизировал, называя его «многоопытным». Увы, опыт в этом случае сыграл дурную службу: что Петербург, что Париж, что Лондон – это, что бы там кто не думал, примерно одно и то же. Дворянство – тем более: повязанные многовековыми родственными, деловыми и политическими нитями, далеко не все из них к этим временам утратили феодальное понимание своего класса. Дворяне – как бы над быдлом. Англичане и Французы доминируют в том числе и из-за того, что первыми сообразили построить национальные государства, и теперь пользуются доверием менее прогрессивных соседей. То самое хваленое «рыцарство» наших монархов не раз било по русскому народу – другие-то смотрят на мир прагматично.

В общем, попав в Японию, Шевич не понял, что оказался в другой цивилизации. Гражданские войны в Японии отгремели совсем недавно. Реставрация Мэйдзи завершилась успешно: страну объединили, замаскировали феодальную верхушку ширмой в виде парламента, построили какую-никакую промышленность, и теперь хищно косятся на Север, мечтая о колониях.

Невозможно за одно поколение всему тридцатимиллионному населению Японии – примерная цифра, точной не помню – перепрыгнуть от без пяти минут неолита к модерну. Образованные и богатые – они да, смогли вестернизироваться. Большая часть населения, однако, до сих пор смотрит на мир как их предки тысячи лет для этого. В частности, очень важно учитывать «божественное происхождение» Императорской династии.

Шевич вот этого не предусмотрел, когда во дворе нашего посольства строили беседку. Получилась так, что она просматривается с дороги. С дороги, по которой в один прекрасный день захотел прокатиться Император Муцухито. Выезд Императора – это всегда большой праздник и повод для подданных посмотреть на свое божество. Посмотреть украдкой – лежа рожей в грязи только так и получается.

Будучи просвещенным человеком, Муцухито спокойно принял тот факт, что собравшиеся на чай в беседке русского посольства дамы падать напудренными щечками в грязь не захотели, ограничившись привычными им, светскими европейскими поклонами.

Муцухито радушно помахал дамам ручкой и поехал дальше, а вот крайне оскорбленные поведением русских аборигены остались. Как ты смеешь не падать рожей в грязь перед божеством? В дам полетели камни, но полиция быстро усмирила погрязшую в раболепстве толпу.

Скандал, тем не менее, случился, и извинения оперативно присланного японца из министерства иностранных дел не помогли. Пылающий гневом Шевич требовал расследования, и японцы в целом были не против, но дело затягивалось из-за несовершенства японского законодательства – они слизали у англосаксов прецедентное право, а прецедента нападений на иностранные представительства до этого не было. Понять можно – очень многим юристам нужно обсудить все детали, а еще очень хочется такую грустную историю замять: извинились же.

Шевич начал настаивать, чтобы приехал извиниться лично японский министр иностранных дел. Тот и приехал, но не к Шевичу, а к пострадавшим – к дамам, среди которых была жена Дмитрия Егоровича. Поговорив с супругой посла полчаса, министр убыл обратно. Не поняв, что таким образом японцы «сохранили лицо» всем участникам скандала, Шевич пошел на эскалацию, предложив японцам свои услуги в деле принятия закона о нападении на иностранные представительства. То есть – полез во внутренние японские дела. А ты, собственно, кто такой? Ты посол, вот и посольствуй, а японцам оставь решать японские проблемы – перед тобой многократно извинялись, слали подарки и письма, а ты продолжаешь пытаться прогибать японцев.

Какое отношение к дипломату после такого? Если по прибытии в Японию я увижу, что я помню все правильно, приложу все усилия, чтобы снять Шевича – этот дегенерат все портит, а в Питере ему радостно подмахивают: не станет же целый министр иностранных дел Гирс разбираться в происходящем на откровенно второстепенном направлении?

Это сейчас оно «второстепенное», но пройдет пятнадцать-двадцать лет, и япошки построят себе флот и армию. Надо оно мне, с ними бодаться? Лучше починю дипломатические отношения, заставлю Никки подписать какой-нибудь почетный и пафосный, но ни к чему не обязывающий договор и расстанемся добрыми друзьями.

В сериале обо всех неудобных моментах умалчивали – по сценарию Николай просто приезжал в Нагасаки, где японцы его страшно любили, а потом безумец-полицейский напал без всякого повода и по собственной инициативе.

Что ж, инициатива вполне может быть и «своя», а может и другое – ответка япошек сразу за все унижения. Стереотип о том, что все япошки сплошь мастера меча смешон, но человек с многолетним опытом службы в армии разве не знает, как бить насмерть? Катана – легенькая, как правило из дерьмового железа, и череп пробить, конечно, может, но не всегда и не везде. Почему не пырнул в сердце? Япошки очень коварные – у них тут социальный ад и многовековой опыт гражданских войн из-за любого чиха. В общем – посмотрим, в момент поездки Никки по Нагасаки я в любом случае буду наготове, а страшное общественное напряжение из-за сопутствующей приезду цесаревича политической эскалации я постараюсь сгладить – лишь бы Николай в позу не встал, прямо запретив мне лезть. Но он не запретит, я же его любимый брат.

Андреич вошел в комнату и поклонился:

– Георгий Александрович, Кирил привел с собой какого-то доходягу, назвав его русским купцом первой гильдии Евпатием Михайловичем Мухиным. В дерюгу драную одет.

– Пригласи, да позови казака – тоже пусть на доходягу первой гильдии посмотрит, – озаботился я безопасностью.

Мало ли что.

Андреич сходил до коридора, вернулся с казаком, расправил плечи:

– Писарь Кирил Петрович Уваров и назвавшийся купцом Первой гильдии Евпатий Михайлович Мухин.

Кирил и Евпатий вошли в комнату, и я понял, что купец первой гильдии недавно пережил не самые лучшие в своей жизни времена. Длинная, нестриженная борода, покрасневшие от недосыпа и стресса глаза над начавшими рассасываться синяками, торчащие из обернувшей тело драной дерюги руки и босые ноги покрыты синяками и царапинами. Вопреки ожиданиям – чистый, к цесаревичу на прием же собирался, привел себя в порядок как смог.

Сев на диване, я спросил:

– Чего это купец первой гильдии в дерюге и босой бродит?

– Не велите казнить, Ваше Императорское Высочество! – шлепнулся он на ковер. – Не по своей воле голодранцем пришел, Господом-богом клянусь, – он на секунду оторвал рожу от пола, чтобы перекреститься на «красный угол».

Номер им оснащен не был – принесли с корабля.

– Токмо от испытаний суровых, Ваше Императорское Высочество, – продолжил купец (самопровозглашенный). – От лихих людей пострадал…

– Замолчи и встань, – решил я оптимизировать процесс. – Кирил, рассказывай.

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – поклонился писарь. – Это вот, значит, купец первой гильдии, Евпатий Мухин, Михайла сын.

– Знаешь его? – спросил я.

– Имя слышал краем уха, – честно признался Кирил. – Документа у него нет, в лицо – не знаю.

– Понимаю, – кивнул я. – Перекреститесь-ка, братцы.

Мужики перекрестились. Да, двумя перстами. Старообрядцы этих времен – это диаспора со всеми причитающимися: помогают своим, стараются аккуратно отталкивать чужих. Не монолитны – разные движения старообрядческие есть, в том числе такие, которые Династию последовательно и люто ненавидят – за древний Раскол обижаются. Старообрядец Морозов, кроме того, проникся идеями социализма и дает денег Ленину сотоварищи. С этим мы разберемся по прибытии домой, а сейчас нужно разобраться с «текучкой».

– Староверы? – на всякий случай уточнил я.

Мужики напряглись и осторожно кивнули.

– Я православный люд на сорта не делю, – успокоил их я. – В одного Господа веруем. Рассказывай дальше, Кирил.

– Да, Ваше Высочество! – просветлевший писарь от избытка чувств поклонился снова. – Прибыли, значит, Евпатий Михалыч с двумя помощниками сюда за джутом.

Я поднял бровь, запросив тем самым справку.

– Растение такое, Ваше Высочество, – считал сигнал Кирил. – Волокно дает, ткань получается суровая, но крепкая.

– Дальше, – кивнул я.

– Приехали они, значит, с деньгами большими, – продолжил писарь. – На плантацию приехали, к англичанину. Он их чаем напоил, а потом молодчики его дубинами прямо в столовой бошки нашим проломили.

– Ничего себе, – для порядка удивился я.

Времена такие – лихие люди под каждой кочкой сидят, а «англичанин» – нихрена не синоним цивилизованного и высокогуманного человека. Это же колония – индус здесь не человек, и я даже думать не хочу о том, сколько человек в день по всей Индии пускают под нож чисто ради увеселения. Куш, видимо, был велик, раз на белого человека руку подняли. Стоп.

– А ты, получается, выжил? – обратился я к Евпатию.

– Божьей милостью, – перекрестился он. – Голова крепкая, Ваше Императорское Высочество, – обернувшись, показал лишенную волос, успевшую затянуться ссадину на затылке.

– Дальше, – кивнул я.

Евпатий продолжил сам:

– Очнулся, значит, в сарае каком-то. В клетку меня, аки тварь бездушную, – расстроенно шмыгнул носом. – Три дня и три ночи молился, воду хлебал гнилую. Англичанин приходил, палкой меня, купца Первой гильдии, тыкал да глумился. Я ему – «отпусти», а он мне «пока собакою гавкать не научишься, не пущу». Грех-то какой, – перекрестился. – Живого человека собакою нарекать!

Легко отделался на самом деле – помощникам меньше повезло.

– Сбежал? – спросил я.

– Как есть сбежал, Ваше Императорское Высочество. Господь… – опять перекрестился. – Молитвам внял, на четвертый день индуса прислал, сердобольного. Тот мне клетку открыл, дорогу указал, одёжу, – показал дерюгу. – Выделил. Век за него Господа молить буду, – перекрестился снова.

Документов и денег нет, из имущества – только дерюга, а русского посольства в Бомбее нет. Да его и в Индии толком нет – это же колония, нафига здесь дипкорпус держать? Вся власть – в Лондоне. Даже если бы наше консульство здесь существовало, даже если бы в него пустили мутного избитого чувака в дерюге, телеграмма из Калькутты до Питера идет минимум три дня. Это если телеграмма важная – например, наша с Никки весточка папе – и погода стоит хорошая. В грозу менее важная телеграмма может и месяц добираться. А еще в Империи нужно найти какие-то документы на этого купца, составить ответ, напрягаться и ждать, пока он месяц будет добираться до Индии. Евпатий за это время с голоду помрет.

– Полиция? – спросил я.

– В шею выгнали, – потупился Евпатий.

Такие вот времена.

– Брешешь – накажу, – на всякий случай пригрозил я.

– Смилуйтесь, Ваше Императорское Высочество! – крестясь, бухнулся на колени пострадавший на производстве купец первой гильдии. – Помазаннику врать все равно что Господу! Не могу такой грех на душу взять!

– Ага, – без энтузиазма покивал я. – Андреич, Евпатия вымыть, накормить, побрить и постричь так, как он сам укажет.

В таком виде его и брат родной не признает, чего уж про потенциальных дальних знакомых говорить? Такого Евпатия показывать бесполезно, а «цивильного» может и признают.

– На каждого доходягу белья не напасешься, – заметил камердинер. – Слушаюсь, Георгий Александрович, – не оставил мне окна для мотивирующего «втыка».

– Далее – нужно Евпатия одеть нормально и показать всем нашим. Если кто узнает и подтвердит, что этот человек – действительно купец первой гильдии, привести снова. Если никто не узнает – посадить Евпатия на ближайший корабль до дома. Там тож проверить, тот ли он, кем назвался.

– У Евпатия в банке пол мильёна, Ваше Высочество, – влез Кирил.

– За билет и заботу честь по чести уплачу, Ваше Императорское Высочество, – затряс головой Евпатий.

– Идите, – махнул я на них рукой.

Хорошо быть принцем – самому суетиться вообще не приходится, лежи на диване да приказы раздавай.

Глава 7

За ужином я поделился с Николаем, Георгом и англичанами историей Евпатия.

– Обмана исключать нельзя – своему писарю я доверяю, но он – добрый христианин, и обмануть могли его. Я велел Андреичу привести Евпатия в достойный вид и показать всем нашим. Если никто его не признает, отправлю ближайшим рейсом в Империю. Там разберутся.

– Правильное решение, Жоржи, – одобрил Никки. – Сэр Уоллас, в случае если личность Евпатия и случившееся с ним будут подтверждены, я буду вынужден требовать тщательного расследования этого прескорбнейшего инцидента.

Англичанин кивнул:

– Разумеется, Ваше Императорское Высочество. Наша Империя велика, и, как и везде, в ней случаются подлецы. Если ваш купец не врет, я буду лично контролировать ход расследования.

Ага, изо всех сил спускать на тормозах, особенно если плантатор-маньяк (а как еще такие забавы объяснить?) окажется дворянином. В Англии с равенством перед законом значительно лучше, чем у нас, но исключения бывают везде.

– Никки, даже если купец – обманщик, я считаю нужным отреагировать на обнаруженные проблемы, – заявил я. – Нужно открыть наши консульства во всех торговых городах, куда ездят подданные Империи. Потеря документа, векселя, денег – любая из этих неприятностей приведет к тому, что наши люди будут вынуждены надеяться лишь на Божью помощь. Милость Господа велика, но стоит ли его беспокоить подобными пустяками? Как минимум билет до дома нашим подданным мы обеспечить должны.

Николай, будучи православным цесаревичем, в заботе о подданных схватку с собственной ленью выиграл быстро:

– В чужой стране, без денег, без бумаг, без верных друзей – поистине ужасное положение! Завтрашним утром составим Его Императорскому Величеству телеграмму.

Может когда захочет! И замечательно – чем больше хорошего я за его спиной или с одобрения сделаю, тем охотнее Никки будет подмахивать дальнейшие инициативы. Про «пиар» в эти времена мало кто задумывается, но чем меньше в стране проблем – а их «разруливание» наш народ привычно вешает персонально на Царя – тем меньше мощь социалистической пропаганды. В моей реальности эффективность системы при Никки последовательно деградировала, воровство цвело и пахло – это, впрочем, всегда так – а народ наблюдал, как его непосредственный защитник от козней злых бояр на народ не сильно-то внимание и обращает. А много ли тому народу надо? Чуть-чуть помог тут, немного – там, снял пару градоправителей, отправил на каторгу какого-нибудь высокородного ворюгу, и все: по всей Империи понесутся слухи, что Царь о податном населении радеет так, что кушать не может. Особенно если эти слухи будут составляться и распространяться специальными людьми на зарплате.

После ужина я вернулся в номер, дал слугам себя переодеть и выслушал отчет Карла о похождениях моего «торгового представителя».

– На тысячу с половиною купили-с дивной красоты перья. Кирил Петрович говорили – для шляп дамских. Також покупали сами шляпы – на восемьсот рублёв. По возвращении Кирил Петрович обещали-с открыть мануфактуру – перья да шляпы вместе складывать.

Чудовищные суммы! Но модниц в Империи много, шляпки с перьями покупать будут.

– Чучела птиц тропических, також для украшения шляпок, на тысячу рублёв.

Эта мода еще в ходу? Вот умора!

– Опосля Кирил Петрович разохотились купить поделок слоновой кости, но услышали из проулка плачь с молитвою, и велели этого в дерюге к вам волочь. В гостиницу долго не пущали…

При том, что слуги через черный ход ходят.

– … Пришлось швейцару на лапу дать, два рубля.

– Молодец, – похвалил я лакея-шпиона.

– Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! – вытянулся он во фрунт.

А рожа-то какая довольная! Надо будет озаботиться личными подарками для слуг – с меня не убудет, а лояльности добавит. Впрочем, есть ли куда «добавлять»? Они и так преданнее некуда – должность такая, что надо быть полнейшим кретином, чтобы подставляться ради мутных схем. При Дворе служили их деды, их отцы. И будут служить их дети с внуками – таким ради сиюминутного барыша жертвовать не будут.

– Ступай, братец, – отпустил я Карла.

Через двадцать минут, которые я провел за дневником изначального Георгия, заучивая манеру даже не речи, а мышления – речь к ней приложится автоматически, в номер приперлись старообрядцы – Евпатий в нормальном костюме, чистый и подстриженный начал выглядеть прямо по-купечески – в компании объявившего их Андреича.

– Евпатий и есть, Христом-Богом клянусь, Ваше Императорское Высочество! – рухнув на колени, перекрестился матрос.

Тремя перстами крестится – не из диаспоры, значит. Что ж, в эти времена людям верить проще. Первое – матрос сильно рискует, ручаясь за Евпатия. Второе – не настолько Кирил распробовал новую должность и прилагающиеся к ней привилегии, чтобы «мутить» за моей спиной.

– Встань, братец. Как звать тебя? – спросил я матроса.

– Федором, Ваше Императорское Высочество, – ответил он, поднявшись на ноги.

– Расскажи, Федор, откуда и как хорошо ты знаешь Евпатия?

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество. Я в Екатеринбурге родился, там и жил, пока на флот не завербовался. У Евпатия там лавка была, у бати моего, кузнеца, Евпатий подковы, гвозди да лопаты по честной цене брал.

– Отец – кузнец, а ты на флот?

– Четвертый я, Ваше Императорское Высочество, – потупившись, развел руками матрос. – Кузня не наша, артельная. Братьёв моих вместила, на меня места не осталось.

– Жалеешь?

Матрос просто не мог ответить иначе:

– Никоим образом, Ваше Императорское Величество!

– Купеческое семейство Мухиных – важные люди в Риге, – как бы себе под нос заметил Андреич.

Я посмотрел на Евпатия.

– Так то другие Мухины, поболее нас, – развел он руками. – Фамилия общая, но боле ничем с теми Мухиными не связан. От Урала до Риги путь не близкий, никогда там не бывал, куда уж мне с самими Мухиными знаться?

«Важные» из уст Андреича и «поболее нас» из купеческих значат, что Рижские Мухины олигархи или вроде того. Надо будет поузнавать, и, если будет толк, попробовать навести связи.

– Андреич, выдай Федору пять рублей за честность и готовность поручится за православного соотечественника.

– Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! – проорал матрос.

– Ступай, братец, – отпустил я его.

Щелкнув каблуками и козырнув, матрос с поклоном принял из рук камердинера ассигнацию и ушел. На ассигнации, кстати, имеются подписи управляющего Государственного банка, ответственного кассира и приписка о том, что при предъявлении ассигнацию можно поменять на золотые или серебряные монеты. Не совсем «золотой стандарт» – курс пока плавает. Золотого стандарта допускать нельзя – прямой путь во внешнедолговое рабство. Монетарная масса растет и будет расти дальше, и золота Родине, несмотря на богатейшие недра, не хватит физически – технологии совсем не те, чтобы забуриваться на километры под землю. Технологиям я помогу – в универе учился на совесть, и многие «нефтяные» наработки годятся для геологии в принципе. Помимо недостатка собственного золотого запаса, есть и издержки – монеты портятся, теряют в весе, закапываются бережливыми гражданами в землицу, и их нужно отливать заново. Проблема хранения и обслуживания запаса тоже влетает в копеечку. Импортерам, инвесторам и экспортерам, спору нет, очень выгодно, но стабилизировать валюту и привлекать инвестиции можно и более рациональными способами. Александру, Никки и прочим имеющим право на решения в масштабах страны будут петь о том, насколько это хорошо и престижно, и они поведутся. Моя задача – собрать лобби противников «золотого стандарта» и прогнуть монархов на привязку рубля, например, к золото-серебряно-валютным резервам.

За размышлениями я успел добраться до стола и написать Никки записку:

«Купец Евпатий не лгал. Собираюсь вести его в полицию в компании сэра Уолласа. Уверен, наш добрый английский друг разберется и сам, но я считаю это хорошим поводом для прогулки. Не каждый день (и слава Богу!) доводится встретить настоящего плантатора-лиходея. Не желаешь ли отправиться с нами? Твой верный брат Жоржи».

– Андреич, Его Императорскому Высочеству, – отдал записку. – И кликни сэра Уолласа.

– Сию секунду, Георгий Александрович, – поклонился камердинер и пошел выполнять приказ.

– Дорогу до плантации помнишь? – спросил я Евпатия.

– Помню, Ваше Императорское Высочество!

– «Императорское» можешь опускать, – великодушно махнул я на него рукой. – Имя плантатора?

– Томсон, Ваше Высочество. Джордж.

– Значит сейчас поедем к нему, спрашивать как так вышло, – пообещал я. – Федор, переодеться!

Оставив гостей сидеть в гостиной, я сходил до спальни, где слуги меня переодели. Просто жесть – к завтраку одна одежда, к прогулкам – другая, к важным приемам – третья, к обеду – четвертая. Будь я на самообслуживании, я бы растерялся и впал в ничтожество от таких сложностей, а так просто немного раздражает. Но одежда замечательная – сидит как влетая, все ткани дышат и приятны телу, в зеркало на себя смотрю и невольно ухмыляюсь тому, насколько я стильный.

Сначала прибыл посыльный от Никки: «С радостью разделю с тобой это маленькое приключение, милый Жоржи. Встретимся у лифта через тридцать минут. Велю взять побольше фонарей. С надеждой на увлекательную прогулку, твой верный брат Никки».

Отлично, Высочайший «таран» с нами! Ах да, рейткнехт простаивает, а не должен:

– Юрка, готовь выезд.

– Сию секунду, Георгий Александрович! – отозвался рейткнехт и пошел заниматься делом.

– Его Императорское Высочество возмущен таким отношением к его подданному, – порадовал я новостью опасливо сидящего на краешке кресла – а ну как испачкает или порвет, и я расстроюсь? – Евпатия.

Кирил ко мне привык, поэтому в своем кресле сидит нормально.

Купец внезапно бухнулся на пол, завыл и пополз ко мне на коленях. Потерял все, планировал помереть в грязной канаве, а тут аж два принца «вписываются» – не чудо ли? Но сапоги мне целовать не надо.

– Встань! – велел я.

Мужик моментально выполнил приказ.

– Кирил говорил – ты в средствах не стеснен?

– Так, Ваше Императорское Высочество, – не переставая плакать от радости, подтвердил купец. – Последнюю рубаху…

– На кой мне твоя рубаха? – перебил я. – Ты лучше вот что – когда домой вернешься, на свои средства две школы для крестьянских и мещанских детей построй да учителей найми. Читать, писать да считать пусть учатся – это дело для всей нашей Империи полезное и богоугодное.

– Господом клянусь, Ваше Высочество, – перекрестился он. – В лучшем виде сделаю!