Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Глава 12

Договорились-таки с Оскаром! В последний момент краями разошлись! И просто шикарно договорились – к общей выгоде, на девяносто девять лет! Мудрый старик все же – не стал лезть в не сулящую ничем хорошим авантюру. Так-то захватить Швецию хочется, но… Но зачем? Да, там геополитически полезные земли, а еще у них есть нефть. Но мне что, нефти мало? Кроме того, есть такая вредная штука как «общественное мнение», и если на мнение «внешнее» мне в целом плевать, то на «внутреннее» плевать опасно: сейчас народ на руках меня носить готов со всем уважением, но память народная не так уж велика – достаточно совершить несколько странных в его глазах движений, как на горизонте замаячат грандиозные проблемы.

Северное, Белое и Норвежские моря таким образом полностью в моем и Вильгельма распоряжении – достаточно потопить несколько французских скорлупок в тех водах, и можно смело забивать об этой зоне на долгие годы. Ну как «забивать» – пользоваться в свое удовольствие, оплачивая тамошним лимитрофам только стоянки в их портах. Само «стояние» – льготное, а вот за работу обслуживающего персонала и припасы придется платить как положено, по рыночной стоимости. Что очень даже нормально!

Остальные скандинавы сочли поступок Оскара мудрым, и при первом же сигнале нашего МИДа воспользовались возможностью подписать симметричные бумажки. Подписать в Москве, воспользовавшись предлогом в виде свадьбы нашей приемной дочери японского происхождения и принца Оскара Фредерика Вильгельма Олафа Густава Адольфа. Согласия внучка Оскара на такой непривычный для Европы брак никто не спрашивал. девушка королевских кровей? Да. Япония нынче Великая держава со всеми причитающимися? Конечно! Стоит ли брак Фредерика Вильгельма мира в рамках всего скандинавского региона? Ну разумеется! А я, на правах главы приемной семьи, еще и очень неплохое приданное «положил», чтобы не обижать как шведов (вторично – у них по сути руки за спиной в наручники упакованы, и дернуться в любом случае не посмеют: больно уж впечатляющим выдалось начало войны), так и японцев – они, значит, мне девочку императорской крови выдали, а я не обеспечил ей должную «партию». Ай как нехорошо!

Муцухито «партией» доволен как слон – создается прецедент династического брака между той стороной планеты и вот этой. Значимость этого не так велика – мир стремительно меняется, и скоро само понятие «династический брак» станет чем-то пахнущим пылью учебников по истории, но япошки-то о таких крутых изменениях не подозревают: они там от собственного величия классово «капсулируются» еще сильнее, потому что успехи Японской Империи завязывают напрямую на элиты во главе с Императором.

Но не только дипломатическими талантами Оскара обусловлен нейтралитет Скандинавии в этой войне: деньги, водясь в мутной воде, оставаться надолго там не любят. Напротив: большие капиталы любят храниться там, где тихо и спокойно. Мои элиты постепенно перевоспитываются и вслед за Августейшей семьей, родом Романовых и еще двумя десятками имеющих доступ ко двору богачами хранят сбережения там, где им и место: в России. Остальные, однако, до сих пор грешат недоверием к родной банковской системе, и выводят деньги за рубеж. Это на самом деле нормально: мир глобализирован, и порой иметь зарубежные счета нужно по чисто юридическим соображениям и просто ради удобства. Отток капитала неизбежен, не страшен и даже полезен:«течет»-то в обе стороны. Короче – без спокойной территории, играющей роль всеобщей «кубышки», никто из больших игроков обойтись не может. Стереотип «Швейцарский банк» складывался веками, и на данный момент рушить его мне не с руки.

Газета с пространным, занимающим весь номер описанием новостей с фронтов закончилась фразой «На западном фронте без перемен», и я невольно поежился, словно ощутив прошедшее через меня зябкое дыхание самой Истории. Очень качественно Вильгельм кампанию начал, с гибели стотысячной группировки о настроенные хитрыми французами внутри Бельгии укрепления. Франко-бельгийский контингент тоже понес немаленькие потери, но соотношение несопоставимое: немцы впервые полной ложкой хлебнули удовольствия штурмовать ощетинившиеся пулеметами, снайперами и артиллерией три каноничные линии обороны.

По этому поводу я имел с кайзером длинный телефонный разговор с лейтмотивом «я же предупреждал». Вильгельм признать очевидное – а именно многолетние мои попытки пресечь подготовку его генералов к стандартной «прошлой войне» были пропущены мимо ушей – отказался, видя за успехами Российской Императорской Армии простую слабость австрияк. Осуждать кайзера сложно – австрияки по общему мнению и впрямь те еще вояки – поэтому я просто пожелал ему удачи в смене планов.

Франция, согласно им, остается «на сладкое», а немецкая армия на Западном фронте ограничится строительством укреплений на вражеской территории – той, что удалось захватить. Основные усилия тем временем будут перенаправлены на юго-восток: кайзер рассчитывает быстренько отъесть положенную ему по договоренностям часть Австро-Венгрии и потом уже решить французский вопрос.

Встряхнувшись, я выбросил «биг полиси» из головы и пошел переодеваться в торжественное: мне надлежит лично передать принцессу жениху в церкви. Обряд – католический, и для него как нельзя кстати подходит недавно выстроенный католический собор в Москве. У нас здесь и мечети с синагогами есть, но Православные объекты традиционно в подавляющем большинстве.

В гардеробной меня нашел Остап, прямо с порога доложив:

– Георгий Александрович, американцы ультиматум выставили.

США очень не нравится наши с Вильгельмом владения в районе Панамского канала. Дипломатическая работа с началом войны в этом направлении обострилась – американцы решили, что мы очень заняты в Европе, а значит настал момент попытаться выдавить нас из Южной Америки.

– Сколько? – уточнил я.

– Неделя, – ответил Остап.

– Трусы, – фыркнул я. – Через неделю наша армия будет в Царьграде, и тогда начнется совсем иная игра. Будь добр, напомни американскому послу о том, как тяжело мне даются направленные на поддержания мира между США и Японией инициативы.

– Будет исполнено, Георгий Александрович, – с предвкушением скорого запугивания американца на лице козырнул Остап и пошел выполнять приказ.

Посмотрим, как отреагирует Вашингтон на такой толстый намек. Воевать сразу с Россией, Германией и Японией (а еще небольшой флот успел заиметь китайский император Миша) Америка в своей актуальной форме не способна даже с учетом критически напряженной ситуации в Европе. Сил навалять им у нашей троицы хватает с запасом, и недаром они выкатили очень долгий ультиматум – словно пригласили решить вопрос дипломатией, которая штука как правило длинная. Или просто рассчитывают на грядущие морские сражения, в которых Франция с австрияками потреплют наши флоты. Пока больших сражений на Атлантике удавалось избежать – я в силах своих кораблей и моряков уверен, но крейсер – он такой, падла, дорогой и трудозатратный! Не менее ценны и люди – корабли нынче высокотехнологичные, и должному обращению с ними нужно долго учиться.

* * *

В мобилизационном пункте Австро-Венгерского города Прага находиться было в высшей степени неприятно: набившиеся сверх всякой меры в узкий коридор с безликими дверями кабинетов добрые чехи потели, непрерывно курили папиросы, трубки и самокрутки и старались не потерять сознание. Тех, кому это не удалось, под предлогом заботы о здоровье выносили на улицу более крепкие товарищи. Немало веселых минут провели пленники Австро-Венгерской мобилизационной машины наблюдая возмущение вернувшихся слабаков потерянными местами в очереди. Сомнительное развлечение, но здесь и такому будешь рад.

– Хватит курить, чертовы свиньи! – вошел с улицы в коридор усатый, толсторожий лейтенант и принялся при помощи стека и пришедшего с ним рядового прокладывать себе дорогу. – Только посмотрите на себя – голые, грязные, воняете как свиньи…

– Прямо как твоя мамаша когда я драл ее вчера! – раздался негромкий, но разборчивый ответ из толпы.

– Кто посмел?!! – подпрыгнув от возмущения, взревел лейтенант. – Выходи, живо!

Командный тон конечно же не помог.

– Трусливые свиньи! – презрительно припечатал будущих солдат бравый австрийский офицер и гордо прошествовал дальше, утроив прикладываемые к тычкам стека усилия. – Даже сейчас, когда проклятые враги в считанных километрах от Праги, вы не способны смирить свою скотскую сущность и явить хоть немного дисциплины… – от дальнейшего брюзжания лейтенанта мужиков спасла дверь кабинета номер семь.

Вздохнув от ощущения безнадеги, тридцатишестилетний учитель фортепиано Езек Гавранек направил во Вселенную вопрос:

– Почему такое существо наделено правом распоряжаться чужими жизнями? Это же животное!

Стоящий рядом в уютном на общем фоне закутке между не зажженной сейчас печкой и собственно удивительно здоровенным для музыканта Езеком невысокий, щуплый, круглолицый молодой человек лет двадцати с нездоровыми тенями под глазами отвлекся от личных страданий от неприятной обстановки:

– Я знавал одного немца, человека весьма предприимчивого. Он мыл мясником и хозяином фермы, и однажды ему пришла в голову идея отмыть одну из своих свиней, нарядить в платье с бантами и пустить по городу слух, будто она – наследница богатого приданого по праву любимицы престарелой графини.

За прошедшие часы народ успел привыкнуть к забавным байкам этого простодушного на вид паренька, и они им нравились гораздо больше споров из-за места в очереди.

– Задумка оказалась удачной, и в лавку потянулись зеваки. Довольный мясник Шмидт греб деньги лопатой до тех пор, пока на «капиталы» несуществующей старой графини не решил позариться один известный охотник за состоянием престарелых вдов. Показав Шмидту поддельную бумагу с печатью городской управы, он попытался вызнать имя и адрес графини. Будучи ответственным гражданином, мясник не стал спрашивать, какое отношение к подобным делам может иметь городская управа и отправил помощника за полицейским.

– Благодарность получил поди, – предположил сорокадвухлетний усатый и лысый токарь Леош.

– Охотник за вдовушками получил год тюрьмы за подделку документов, а Шмидт – немалый штраф за мошенничество.

Мужики похмыкали – смеяться в такой духоте сил не осталось – и кто-то спросил:

– А в чем здесь мошенничество?

– В том, что в городе нашлось очень много мясников, которые убедили полицию заставить Шмидта избавиться от свиньи, – поморщившись от неинтересной на его взгляд части истории, ответил рассказчик.

– Любопытная история, – одобрил Езек. – А вот у меня однажды был ученик…

Рассказать он не успел – дверь кабинета номер девять выплюнула в коридор пяток «отработанных» будущих солдат, и Езеку с круглолицым пареньком пришлось пойти в кабинет вместе с тремя другими «счастливчиками».

В кабинете было гораздо приятнее: через открытые нараспашку зарешеченные окна помещение наполнял лишенный дневного зноя вечерний воздух, после давки от обилия свободного места кружило голову, и больше всего на свете зашедших в кабинет мобилизованных интересовал вопрос: «какого черта нельзя было сделать в кабинете хоть одно окно?».

– Распределиться, – указал на длинный, заставленный почти скрывающими лица «приемной комиссии» башнями папок лишних дел, медицинских карт и пес его знает чего еще стоящий на посту у двери сержант.

Понять приказ было несложно – в кабинет вошло пять человек, столько же сидит за столом – но легкого хаоса избежать не удалось, что вызвало у «коренных» военных раздраженные гримасы.

Круглолицему пареньку «достался» крайний правый фельдфебель.

– Представься, – буркнул тот на него.

– Ярослав Матей Франтишек Гашек, господин фельдфебель.

Вдоль стола с завидной бодростью пробежался седенький дедушка в гражданском костюме и пенсне, словно порывом ветра всколыхнув папки и шлепнув перед фельдфебелем нужную. Хороший работник картотеки – на вес золота. Особенно сейчас, когда русские уничтожили огромное количество документов, военкоматов и призывных пунктов. Хорошо, что Прагу русские бомбить не спешат, ограничившись перемешиванием с землей линий обороны на такой неприятно близкой к красивому и богатому городу границе. Готовят «коридор» вглубь страны и ждут спешно проводящую последние приготовления южную группировку войск Германии.

– Гашек, значит, – принялся листать содержимое папки фельдфебель.

– Господин Фельдфебель, дают ли на фронте выпить за здоровье нашего любимого императора? – спросил Ярослав.

– М-хм… – не отрываясь от дела, фельдфебель издал неопределенный звук.

– А за добрую память подло убитого наследника престола?

– М-хм…

– А за нашу неизбежную победу?

– М-хм…

– А за высокий моральный дух нашей доблестной армии? Клянусь здоровьем нашей старой соседки Радки, пить нужно именно за него, а не ради него, ведь боевой дух всякого подданного Двуединой монархии и без того достигает небес!

По мере затянувшегося вопроса фельдфебель медленно поднимал глаза от папки и впервые за встречу посмотрел прямо на Гашека, задушевным тоном спросив:

– Ты сравниваешь боевой дух нашей армии со здоровьем старухи?

– Да, господин фельдфебель, – с радостной улыбкой на лице кивнул Ярослав. – Настолько бодрой старушки как Радка я никогда не встречал. Когда я был совсем мал, – показал ладонью прежний свой рост по бедро себе актуальному. – Ей уже было девяносто три года, а она носила на своих плечах коромысло с полными до краев ведрами и еще два брала в руки, проходя от колодца до дома добрые полтора километра! Недавно я узнал, что она до сих пор жива и все так же носит свои любимые ведра.

На лице фельдфебеля мелькнуло понимание:

– Так ты сумасшедший!

– Нет, господин фельдфебель, – бодро покачал головой Гашек. – Меня многократно обследовали, и каждый раз убеждались в моем полном душевном здоровье.

– М-хм… – потерял интерес к человеку и вернув его к документам фельдфебель. – Участие в бунтах, сомнительные разговорчики, множественные аресты за пьяные драки… – перечислил найденный список «заслуг» Гашека.

– Я раскаивался и причащался каждый раз, господин фельдфебель, – смущенно шаркнул потертой туфлей Ярослав.

– Действительно не сумасшедший, – хмыкнув в усы, «военком» закрыл папку и взялся за перьевую ручку и заполненный машинописью бланк, принявшись вписывать в окошки данные Гашека. – Но подданный Двуединой монархии из тебя никудышный. Его Императорское Величество щедры даже к такой скотине как ты, и оказывают тебе милость зачислением на действительную солдатскую службу…

– Так вы – сын того самого Гавранека? – услышал Ярослав обращенный к стоящему по соседству Езеку.

– Полагаю, что так, господин фельдфебель, – развел руками Езек.

– Дадим вам возможность проявить себя на службе Его Величеству в оркестре ландтага.

– Господин Фельдфебель, господин Гашек – талантливый поэт, и мог бы быть тоже полезен оркестру, – попытался пристроить Езек творчески одаренного, а значит коллегу по цеху друга Ярослава.

– Поэты там без надобности, а солдаты фронту нужны всегда, – поскучнел лицом фельдфебель.

– Враг на пороге, – поддакнул другой и вручил Гашеку заполненный бланк. – В девятый неси, – направил твердой командирской рукой.

– Спасибо, – поблагодарил Ярослав по пути к выходу.

– Удачи тебе, – пожелал Езек.

– Обратите внимание как они сидят – у всех ужаснейший геморрой! – повеселил Гашек народ в коридоре и бодрым шагом направился к девятому кабинету.

Встречи с обиженным лейтенантом он не боялся, как и других людей в погонах: когда ему было четырнадцать, он попытался из чисто мальчишеско-хулиганских побуждений поучаствовать в городских беспорядках и набрал для этой цели камне в карманы. За камни-то его в околоток и утащили, пообещав завтрашним же утром повесить.

Тряхнув головой, Гашек взбодрился глубоким вдохом чудовищного коридорного амбре и прибавил шагу: чем быстрее его отправят на фронт, тем скорее он сможет сдаться в плен при первой возможности.

Глава 13

Москва жила своей обыкновенной жизнью: гремели кажущиеся жителям старо-новой столицы бесконечными стройки, по улицам спешил на работу, в магазины или просто развлечься народ, драли глотки коробейники, продавцы кваса из бочек, пацаны-газетчики и прочий бродяче-торговый люд. Искали чем поживиться солидные, жирные столичные голуби, сороки да вороны с воробьями. В небе над городом висели воздушные шары с полицейскими наблюдателями, призванные сверху следить за порядком. Имелась жизнь и под землей: столичное метро к сегодняшнему дню имеет уже четыре работающие станции, и курсирующие между ними электропоезда ежедневно перевозят почти сто пятьдесят тысяч человек.

Грустно, но из-за войны строительство многих нужных Империи объектов замедлилось. Просто рабочих меньше стало, и не только на собственно стройках, но и на питающих ее производствах. Так, где терять рабочие руки было никак нельзя, пришлось приложить мужиков «бронью от мобилизации» с прямым запретом поступать в войска добровольцем. Ну а там, где сдвинуть график работ на годик-два-три-пять было можно, пришлось замедляться и перебрасывать рабочих на самые важные направления. Метро в эти времена штука больше статусная, чем необходимая, поэтому дальнейшего развития ему придется подождать.

Коммерсам нашим плохо – смесь патриотизма и мощь «благодарственного пакета благ» от государства в первые дни войны заставляли мужиков прямо с завода целыми рабочими коллективами идти стоять в длинной очереди военкоматов. Сейчас ситуация гораздо лучше – не нужно нам столько солдат, учебные полигоны переполнены, а потери – прости-Господи – гораздо меньше, чем даже в самых оптимистичных прогнозах. Полная доминация в небесах, превосходство на море и в артиллерии, ломящиеся от запасов снарядов склады – а ВПК-то последние полгода пашет в три смены, без остановок! – все это делает «мясные штурмы» совершенно бессмысленными. По крайней мере на данном этапе, когда крепости можно разбомбить в пыль вместе с линиями обороны. Дальше, когда начнутся бои за крупные агломерации, станет труднее, но у нас с товарищами из Генштаба хватит политической воли сравнять с землей и города – платить кровью русских солдат за сохранение архитектуры и «освобождение» чужого гражданского населения мы не хотим.

Сейчас на города Австро-Венгрии падают не бомбы, а листовки с классическими «мы не воюем с народом, мы воюем с прогнившим режимом Франца Иосифа», «Франц Иосиф не эвакуирует прифронтовые города, чтобы использовать гражданское население в качестве живого щита» и прочее. Свою порцию листовок получают и вражеские комбатанты: «зачем тебе погибать за государство, в котором ты – человек второго сорта?», «сложи оружие и сдайся Российской армии, и мы гарантируем тебе жизнь, хорошее питание и удобную кровать в центре временного размещения будущих друзей Российской Империи».

Недооценивать мощь подмены понятий нельзя: америкосы моей реальности не зря называют солдат приговоренных ими к демократии стран «террористами». Да, в актуальные времена термин «концентрационный лагерь» еще не приобрел своего пробирающего до ледяных мурашек зловещего флера, не говоря уже о привычном всем «лагере военнопленных», но «Центр временного содержания друзей» все-таки гораздо лучше!

«Друзья» пароль «береза» натурально скандируют, подняв над головами руки и белые тряпочки – те, кто смог пережить многодневные бомбардировки и сохранить рассудок. «Взгляд на две тысячи ярдов» и прочие прелести посттравматического расстройства порой превращают австро-венгерских солдат в натуральные «овощи». В кинохронике фронтовой видел и запретил к чертовой бабушке такие кадры показывать гражданскому населению. Страшно.

Австро-Венгерский аппарат пытается поддерживать дисциплину изо всех сил привычными методами – арестами на пару-тройку суток за хранение наших листовок, грозными обещаниями покарать дезертиров и «шпионов» и банальным спаиванием собственных солдат – пьяным сидеть под трясущейся от падающей с небес овеществленной смерти землей немного легче.

Верно подобное положение дел и на Черноморском фронте с поправкой на гораздо меньшее количество пленных, предпочтение харамному алкоголю опиума и упора в наших листовках на гарантируемую свободу вероисповедания. Турок, собака такая, воюет упорно и в плен сдаваться желает редко, полагая, что русские его обманут и один черт убьют. А потом и семью его убьют. И друзей. И даже кошек и собак, потому что люди часто мерят других по себе. Османы геноцида не стесняются, и считают, что Российская Императорская Армия пришла на их земли именно с этой целью.

Механизированный кортеж вез меня на плановое совещание с Генштабом в Военное Министерство, и я, с удовольствием впитывая теплый утренний воздух из открытого окошка автомобиля, коротал дорогу чтением газеты «Московский листок». Просто оценить уровень своего военно-пропагандистского аппарата, потому что ни одна газета в мире не способна поведать мне что-то радикально новое.

«На войне нельзя терять бдительности даже в кажущейся безопасности тыловых лагерей. Коломанов Петр Иванович из казачьей уральской деревни Лужа, как и многие миллионы своих соотечественников отправился на фронт по первому зову Империи. Воевать в первых рядах, несмотря на просьбы самого Петра, ему не довелось: за кулинарные таланты определили Петра Степановича в главные повара тылового лагеря, названия и положения которого мы не можем сообщить уважаемым читателям из соображений секретности. Как и всякое дело в своей жизни, службу Петр Степанович нес исправно, за что не раз терпел ругань офицеров: не в свое, мол, дело лезет. „Залез в чужое дело“ наш герой и в ночь на восемнадцатое августа сего года, когда сквозь бдительный сон услышал подозрительные, несвойственные лагерю глубокой ночью звуки. Посмотрев через окошко палатки старших поваров, Петр Иванович узрел в свете звезд темный силуэт, крадущийся к продуктовому складу. Решив, что это – решивший поживиться дополнительным пайком солдат, Петр Иванович тихо, чтобы не будить заслуживших отдых товарищей, велел ему не дурить и убираться. К удивлению нашего героя, незваный гость резко ускорился и сходу воткнул кинжал в грудь стоящего на посту у склада караульного. Пока Петр Иванович, прихватив револьвер и громко извещая товарищей о беде выбегал из палатки, подлый враг успел бросить внутрь деревянного, полного превосходно горящих припасов склада две бутылки с зажигательной смесью и был схвачен при попытке сбежать. Диверсант, оказавшийся подданным Австро-Венгрии, по законам военного времени был приговорен к расстрелу, а комендант полевого лагеря был разжалован в рядовые за плохо отлаженную караульную службу».

Хорошо, что это – чуть ли не единичный случай, несмотря на невозможную к полному блокированию, исполинскую линию фронта. Невозможно поставить на каждый метр по солдату, и псих-одиночка (даже трижды фанат Франца Иосифа в здравом уме пробираться в лагерь противника с откровенно самоубийственной задачей не будет) всегда может «просочиться» через леса и болота.

Что-то шевелится в голове. Как там? «Петр Степанович Коломанов из уральской деревни Лужа». В этой деревне, как мне рассказывала бабушка, жил мой прапрадед по отцовской линии. Петром Степановичем Коломановым его и звали. Совпадает и профессия – прапрадед подрабатывал поваром в трактире на окраине Луж, рядом с оживленной дорогой. В прошлой моей реальности он ни в одной войне не участвовал, а в этой, получается, ситуация изменилась. Не пришибли бы коварные враги прапрадедушку! Может «выдернуть» его с прифронтовых территорий и отправить домой с заслуженной наградой за бдительность? Технически возможно, но как-то несправедливо: прапрадеда получается «отмазываю», а остальные, значит, тяни лямку? Ну и что, что никто не знает о моем родстве с Петром Ивановичем – я-то знаю, и этого достаточно.

Подумав, я попросил Остапа:

– Запроси информацию по этому славному повару – после войны приглашу его в Кремлевскую столовую работать. Только так запроси, чтобы староста Луж от испуга не помер, а самого Петьку не трогали и не спрятали поглубже в тылу.

– Слушаюсь, Георгий Александрович, – Остап сделал пометку в блокнотике и убрал протянутый мной газетный лист с портфель.

Прослежу на примере прапрадеда насколько сильно изменилась реальность. Изменилась очень сильно хотя бы потому, что Петр Иванович попал в войска. Может я как таковой в этой реальности и на свет-то не появлюсь. По спине пробежал неприятный холодок мистического свойства, и я открыл окно пошире, чтобы солнечный свет и сдобренный запахами и звуками жизни отогнали бесплодные мысли о материях, разобраться в которых человечеству не суждено еще очень долго, несмотря на мои поразительно эффективные пинки научно-техническому прогрессу.

Заехав на подземную парковку Военного Министерства (ноу-хау, которое очень нравится уважаемым людям), мы в скромненьком, но просторном лифте поднялись на третий этаж и ловя по пути поклоны от встречных военных, добрались до зала для совещаний номер один. Приветствия от Генштаба (тех его членов, которые занимаются работой в Москве, а не откомандировались в прифронтовые районы) были без сомнения уважительными, как по регламенту и положено, но я не мог не заметить некоторой подавленности на лицах и в голосах.

– Вольно, – скомандовал я и уселся в главное кресло «круглого» (на самом деле прямоугольник) стола (на самом деле нескольких столов). – Присаживайтесь, господа, – подождал, пока все рассядутся. – Выражения ваших лиц заставляют меня предполагать, что у нас возникла большая проблема. Это так?

– Никак нет, Георгий Александрович, – излишне-бодро ответил генерал-лейтенант Роман Исидорович Кондратенко. – Кампания идет в том же духе, что и ранее – при полной доминации Русского оружия.

– Флот считает так же? – посмотрел я на Степана Осиповича Макарова, тот самый флот в Генштабе и представляющий.

– Так точно, Георгий Александрович!

– А чего тогда рожи кислые? – откинувшись в кресле, спросил я. – Роман Исидорович, просветите меня – тоже похандрить хочется.

Помявшись пару секунд аки смущенная гимназистка, генерал ответил:

– Виноват, Ваше Величество. Рожи у нас кислые исключительно потому, что у нас получается не война, а избиение.

Генералитет покивал, выражая согласие. Не удивлен: передо мной же высшая воинская аристократия, в головы которой накрепко зашиты всяческие «чести». Стыдно им вот так воевать, тупо забрасывая врагов начиненным взрывчаткой железом. Вот бы тыщонок этак сто-двести солдат красивыми коробочками на пулеметы и траншеи героически послать, помереть за Веру, Царя и Отечество!

– Понимаю вас, господа, – кивнул я. – И сам испытываю изрядное смущение от подобного положения дел. Однако будучи защитником подданных Российской короны, я считаю такой способ ведения войны прекрасным. Денег и железа у нас, слава Богу, – перекрестились. – Хватает, а рабочих рук – сами знаете. Чем больше мужиков вернется домой живыми и невредимыми, тем лучше мы сможем подготовиться к следующей большой войне.

– Так точно, Георгий Александрович, – с фальшивым энтузиазмом выразил согласие Кондратенко.

– С этим разобрались, – я открыл положенный передо мной Остапом большой блокнот с названием «Для совещаний» и «окошками» для даты и номера собственно совещания и вооружился перьевой ручкой. – Значит можно переходить к «избиению». Начнем, как обычно, с Черноморского фронта…

* * *

Лейтенант Собственной Его Императорского Величества Георгия Романова частной военной компании Федор Ильич Чижиков сидел на крылечке старого, почти развалившегося охотничьего домика в глухом лесу. В доме спали его подчиненные, и лейтенант отправил часового присоединиться к ним. Не до утра – толку от невыспавшегося командира не будет – а на пару часиков: хотелось посидеть в темноте и тишине. Глядя на яркие звезды на ночном небе в прорехах древесных крон, Федор выпускал в них папиросный дым, словно подвергая испытанию: достаточно ли ярок небесный огонек, чтобы такая мелочь как сгоревший табак не смогли помешать ему радовать глаз капитана?

Небес за пять последних лет Федор повидал столько, что скажи ему кто-то о том до перевода из Императорской армии в Личную Его Императорского Величества Георгия Романова частную военную компанию, Федя бы только посмеялся: небо оно небо и есть, как оно может быть разное?

Родился Федор в далекой сибирской деревеньке, в крепком хозяйстве большой семьи Чижиковых, через что был крепок телом и разумом: регулярный голод не способствует ни тому, ни другому, но у Чижиковых никто не голодал уже поколения этак четыре, и за это они не забывали регулярно возносить Господу благодарности. Везло им – там, где другой конь сломал бы ногу, Чижиковский умудрялся выбрать единственно верную точку опоры. Там, где у других мерли младенцы-мальчики и выживали девочки, у Чижиковых выживали все.

Везло мужикам семейства и на войне – большой род, и в солдаты его мужчины попадали регулярно. Дед Федора так и вовсе «полный бант» с Русско-Турецкой на груди принес, и когда внуку пришла повестка, крепко обнял Федора и строго-настрого наказал ему служить так же исправно, как он сам. Ну а матери, бабушкам, сестрам да теткам велел не выть аки по покойнику – вернется Федя, и вернется обязательно героем.

Служба забросила рядового Чижикова на Дальний Восток, и первый околобоевой опыт он получил во время попытки китайцев-«боксеров» прорваться на земли Николаевской губернии. Отстрелял «куда-то туда» пару магазинов из винтовки, и на этом для него восстание Ихэтуаней закончилось. Ну а потом к ним в часть наведался рекрутер царской ЧВК, который на общем построении честно предупредил, что работу делать предстоит опасную, в ужасных для русского человека климатических зонах, и порой она будет казаться работникам ЧВК откровенно грязной и позорной. Только казаться, потому что Его Императорское Величество «голова» не чета простым смертным, и никому не дано угадать, чем обернутся его приказы. Служба в ЧВК сурова, но взамен щедро награждает материальными благами, карьерными перспективами, дает возможность посмотреть наш огромный мир (ну и что, что через прицел?), архипочетна и даже сакральна, потому что обслуживает интересы не абы кого, а Помазанника.

На отборы после такой многообещающей речи записалась половина контингента. Две трети из них забраковали еще на этапе чисто внешнего осмотра невооруженным глазом: этот хлипок, этот староват, этот – неграмотен и так далее.

Дальше наступила без преувеличения адская неделя: по пятнадцать часов в сутки штурмовали кандидаты полосы препятствий, стреляли по мишеням, отжимались, подтягивались, бегали марш-броски с тяжеленной снарягой, а в качестве отдыха писали диктанты и заполняли анкеты, нередко дивясь вопросам из нее, не зная, что за составление анкет и «методичек» по их расшифровке отвечал НИИ Психологии при Российской Академии Наук. Проставленные испытуемым галочки в окошках позволяли с изрядной долей уверенности измерить психологическую стойкость кандидата, спрогнозировать его поведение в критической ситуации и – что для ЧВКашных задач даже важнее – наблюдательность, прикладное логическое мышление и все остальное, что можно объединить ёмким словечком из сибирского диалекта – «тяма».