Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Самоконтроль вернулся, и просьба опускать «императорское» вспомнилась. Ну а мне по возвращении в Питер нужно идти на ковер к «любезной матушке» – Императрица у нас традиционно рулит образованием, благотворительностью и частью медицины. Массовое образование – это штука в XX веке жизненно необходимая. Здесь мы упираемся в недостаток учителей, поэтому нужно начать с разворачивания педагогических училищ. Быстро «Макаренок» они мне не вырастят, но мне и не надо – достаточно научить народ читать, писать и считать, построить хотя бы в крупных городах библиотеки, добавить профессиональное образование, и страна начнет расцветать как на дрожжах. Неграмотные граждане – это невообразимого потенциала ресурс, и именно эти люди и их потомки при СССР первыми запустили человека в космос. Мне – гораздо проще, чем товарищу Сталину. Ему кадры приходилось выращивать, а у меня есть целый пласт уже готовых мудрецов, управленцев, командиров и прочих нужных стране людей. Очистить этот пласт от дармоедов и идиотов, и мне будет на кого опереться. Школы пока возьмем трехлетние – за три года минимальный набор навыков человек усвоит. Так же нужно увеличивать количество вечерних школ – некоторые заводчики их уже применяют – и воровать у большевиков кампанию по ликвидации безграмотности, отправляя часть обученных грамоте людей заниматься с крестьянами и рабочими.

Так и вижу, как Александр отговаривает меня классическим: «Эти мерзавцы сразу же начнут читать безбожника-Маркса», но мне есть чем крыть – через прессу нужно кормить народ пропагандой, которая заборет пропаганду социалистическую. Ленин и его ближайшие соратники умницы не мне чета, но опыта жизни в крайне насыщенном инфополе у меня больше. Маргинализация, «фейки» – которые в эти времена физически на достоверность проверить нельзя – подкупы, ловля на компромат, аккуратные ликвидации – вот основа моего успеха в борьбе с «оппозицией». Ну и решение многих застарелых социально-экономических проблем – сытый и довольный царем народ про конституции, думы и прочую мерзость и думать не будет. Здесь сложнее – попытка влезть в некоторые вещи закончится табакеркой, и не в висок Никки, а в мой. Ладно, при недостатке информации планировать укрепление вертикали власти нет смысла, нужно Питерского воздуха понюхать сначала.

Дождавшись условленного времени, мы усилились казаками и добрались до лифта. Сэр Уоллес уже был здесь, а Николая пришлось подождать две вежливые минуты. Должность такая, опаздывать обязующая, но я человек пунктуальный, поэтому буду требовать от других уважать свое и чужое время. Никки, понятное дело, исключение.

Люди попроще поклонились цесаревичу, и мы поехали вниз.

– Евпатий, случившееся с тобой в высшей степени неприемлемо, – заявил оживленный от предвкушения «приключения» Николай. – Как наследник Престола, я не могу дозволить спустить такое отношение к честному купцу.

– Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество, – низко поклонился купец. – Всю жизнь Господа за вас молить буду, и домочадцам своим накажу!

– Много ли домочадцев? – спросил Никки.

– Двоих сыновей Господь даровал, Ваше Императорское Высочество, – ответил Евпатий. – Да трех девок. Старшой в Екатеринбурге остался, за хозяйством пригляд держать, а младшенький во Франции, наукам обучается.

– Добро, – одобрил Николай. – Достойное семейство. Савелий, – обернулся к своему секретарю. – Когда будем в Екатеринбурге, вели купцов Первой гильдии Мухиных на прием у городского голавы пригласить.

Не перестаю поражаться, насколько счастливыми становятся люди, когда на них падает Высочайшая милость. Буквально от счастья плачут, и от этого – уж такого я от себя не ожидал – хочется делать больше добра. Нет, так ни времени, ни эмоций, ни казны не напасешься, нужно вводить лимиты. Например – одно сильное «облагодетельствование», три средних и пять малых в неделю.

– Чудо господне, как есть чудо, Ваше Императорское Высочество, – перекрестился купец. – Век за вас Господа молить буду.

Однообразненько, но что он еще ответит? «Спасибо, царь-батюшка»? Его за такое панибратство выпорят.

– За Императора молись, Евпатий, – перенаправил благодать повыше Николай. – Только его заботами Империя и живет. Трудно ему.

– За Его Императорское Величество всякий верный подданый молится истово, – покивал Евпатий. – Он один у нас, защитник и помазанник божий.

– Поповцы? – спросил Николай, заметив недостаток пальца при крещении.

Точно, старообрядцы на два больших течения делятся – одни попам своим молятся, что затруднительно и даже рискованно – алтари старообрядческих церквей в Москве запечатаны, и «беспоповцы» – в их глазах после Раскола церковь утратила благодать, и теперь остается ждать гибели мира и Страшного Суда.

– Белокрини́цы, Ваше Императорское Высочество, – поклонился Евпатий.

Разобраться с монополией действующей Церкви на окормление паствы, он, конечно, не попросит – риск навлечь на себя гнев Николая таким запросом велик, но что-то с этой проблемой надо делать: у нас всегда тут многонациональная и многоконфессиональная страна была, и бороться с этим глупо – свобода вероисповедания у нас быть должна, хотя бы назло социалистам. Кроме того – любая монополия, в том числе на оккультные услуги, автоматически вызывает стагнацию и лень. Церковь наша, прости-господи, в алчности да попустительстве порокам погрязла – не просто так же народ массово попов на колокольнях вешал?

Глава 8

Добираться до плантации пришлось поездом. Пустая трата рейткнехтов, которым даже билеты купить не обломилось – транспортные расходы на себя берет принимающая сторона.

В полицейском участке нас встретили с огромным почтением и даже извинились перед Евпатием, которого пару дней назад прогнали взашей. Тоже понять можно – пришел избитый вонючий бомж в дерюге и требует на целого плантатора дело завести. А ты, собственно, кто, чтобы такое требовать?

Хреново без консульства. Ладно, если ты хотя бы дворянин или представитель «больших» Мухиных – тогда местные до исполнения обязанностей снизойдут, и, может быть, даже поверят в долг, оплатив телеграмму родственникам и какую-нибудь халупу. Но когда ты уездный купец, пусть даже с неплохим капиталом, при этом выглядящий оборванцем, тебе хрен кто поможет. Консульство должно быть таким, чтобы даже распоследний бомж, если он подданный Империи, мог получить миску похлебки, моральную и юридическую поддержку и билет до дома.

Вагон у нас (имею ввиду принцев, английского писателя, некоторую охрану, камердинеров и Главного Инспектора местной полиции, люди попроще едут в другом вагоне) отдельный. Не Императорский уровень, но за неимением можно прокатиться и в первом классе. Удобные кожаные кресла, позолоченные светильники, резная мебель – в мои времена первый класс выглядел похуже. Быть богачом в любые времена приятно, но здесь и сейчас социальное расслоение такое, что оторопь пробирает, и невольно хочется записаться в коммунисты. Столик по цене десятка деревень – это что, нормальная экономическая модель?

В мои времена, впрочем, тоже все не так однозначно – тот же дорогущий столик можно разменять на резкое увеличение уровня жизни в десятке деревень, но настолько нищие деревни искать придется в условной Африке. Словом – нет в мире совершенства, есть только долгая и опасная – потому что царский сын из мяса сделан, а это материал хрупкий – работа по улучшению уровня жизни податного населения.

Сэр Уоллас тем временем делился очередной порцией этнографических наблюдений, в этот раз – об англичанах нижнего социального слоя:

– Наша Империя велика и многообразна. Порою черни удается сколотить капитал и купить землю – как в нашем случае, Ваше Императорское Высочество. Здесь – колония, вокруг – дикари, и человеческая жизнь, к огромному моему сожалению, стоит дешево. Лишенный воспитания, уверовавший в собственную исключительность от свалившегося богатства вчерашний крестьянин или лавочник может потерять голову от мнимой вседозволенности.

– Полагаете, мотивом преступника была уверенность в том, что его не накажут? – поддержал беседу Николай.

Сэр Уоллас взглядом переадресовал вопрос генеральному инспектору Эдвардсу, который, узнав о нашем с Никки визите в участок, прибыл туда сам, решив на всякий случай возглавить расследование. Как и почти любой важный чиновник этих времен, имеет на лице пышные, связанные усищами в единое целое, бакенбарды.

– Преступники – все равно что животные, Ваше Императорское Величество, – ответил сэр Эдвардс на английском.

У нас тут русскоязычное большинство, поэтому инспектор пользуется переводчиком – мы-то его понимаем, а он нас – нет.

– Преступник ставит себя над Законом, то есть – считает себя лучше, умнее и сильнее общества. Ваш замечательный писатель Достоевский много об этом писал. Порой преступнику даже не нужен мотив – достаточно желания совершить преступление и уверенности в отсутствии наказания. Следствие обязано оперировать установленными фактами, однако я позволю себе предположить, что в этом прискорбном инциденте мотивом послужила жадность – пятьдесят тысяч рублей немалая сумма.

– Безусловно, мистер Эдвардс, – глубокомысленно кивнул Николай. – Установить факты – это самое главное.

Думаю о преступности этих времен, и натурально руки опускаются. Дактилоскопии или нет, или она в зачаточном состоянии. Генетическая экспертиза вообще фантастика. Камер нет, телефоны только в крупных городах и не в каждом доме, «межгород» только телеграфом или почтой. Как вообще в этих условиях полиция умудряется кого-то ловить? В моих глазах это какое-то волшебство.

Уличное освещение закончилось за пределами «цивильной» части Бомбея, и смотреть в окно стало неинтересно – темень и темень. За сорок минут пути мы успели еще немного поговорить о природе преступности, отметить несомненные успехи англичан в наведении порядка на «диких» территориях – случай с Евпатием решили счесть исключением из правил – и попить чаю.

Спешившись на ничем непримечательном, оснащенным керосинками и многофункциональным павильоном – билеты, почта, найм лошадей – перроне, мы погрузились в кареты – на них керосинки продвинутее, с зеркалами, работают фарами – рассадили казаков и полицейских на организованных англичанами лошадей и поехали по ублюдочного состояния грунтовке. Свет выхватывал куски джунглей, отражался в глазах живности – ее тут много, кушать же не всех можно – пугал непривычных к шуму Высочайших караванов птиц, а противомоскитная сетка – мое любимое изделие в этих краях! – надежно отсекала кровососов. Если бы не состояние дороги, вынуждающее крепко держаться за кожаные ремни у потолка, было бы совсем хорошо.

Беседу продолжать из-за качки и тряски было затруднительно, но мы справились, обсудив живописность индийской природы. Николай «маленьким приключением» доволен – регламентированные пафосные мероприятия кого хочешь за долгие годы достанут, а спонтанность под благовидным предлогом добавила индийскому Путешествию цесаревича приятную перчинку. В ночь, в джунгли, ловить настоящего преступника, обидевшего милого сердцу подданного!

Насчет «милого сердцу» я погорячился – старообрядцев Никки не любит. Стоило Евпатию подтвердить свою принадлежность к «двуперстым», Николай сразу потерял к нему интерес. Купец не обиделся и едва ли заметил связь – он за день столько Высочайшего внимания хапнул, что на три поколения вперед хватит – а я расстроился. Почему податное население делится на сорта из-за полной фигни? Это же мешает строить единую и неделимую Империю! Это же даже не иноверцы – это самые что ни на есть православные христиане, которых внутри православно-христианской страны держат за второй сорт.

Джунгли за окном расступились, свет фонарей покатился по выстроенным из жердей заборам, за которыми рос тот самый джут, в охоте за которым и потерпел поражение Евпатий. Время от времени в кустах встречались прогалины, засеянные страшнейшим на планете растением – опиумным маком.

Многие связывают могущество Ост-Индской компании с чаем и специями, стыдливо умалчивая о роли вот этих симпатичных цветочков. Англичане – главные наркоторговцы в истории человечества. На опиуме сколачивались и сколачиваются огромные состояния, опиум позволяет англичанам держать под каблуком титанический, когда-то процветающий Китай. Верхушка Китая предавалась сладкой опиумной дрёме, тем же самым занимались и китайцы попроще. Опиум из неоткуда не берется, его нужно покупать, и англичане радостно удовлетворяли спрос. В какой-то момент Китай начал понимать, что с ним происходит, и начал пытаться сопротивляться, что вылилось в две войны, которые так и называются – опиумные. Ост-индская компания защищает свои торговые интересы, и, если они требуют превращения огромной страны с уникальной культурой, древней историей и гигантским потенциалом в большой наркопритон, англичане не пожалеют пуль и штыков.

Дорога стала получше, на полях появились огоньки – плантации охраняются, и стали слышны периодические крики снаружи. Расслышать не получается, но смысл угадать – вполне: «Стой, кто идет?», «Не твое собачье дело».

Вскоре мы увидели дом – двухэтажный, довольно большой кирпичный особняк с освещенными окнами и керосинками на фонарях у украшенного колоннами крылечка, к которому вела выложенная булыжником дорожка. Остальные постройки нас не интересуют – что нам делать на складах, в сараях и никчемных лачугах, которых местные, надо полагать, именуют «жильем для работников»?

Не бедный же человек, ну зачем на чужое позарился? Пятьдесят тысяч – не «немалая», как ее назвал мистер Эдвардс, сумма, а целое состояние. Но вот эта плантация, даже если не учитывать ее рентабельность – когда почва плодородна, климат – теплый, а работники-индусы вкалывают буквально за еду, рентабельность просто не может быть плохой – стоит гораздо дороже. Опиумный мак, впрочем, намекает – я не детектив, но тут им быть и не нужно, достаточно немного соображать и уметь смотреть на генерального инспектора, который задумчиво шевелит усищами.

– Салтычиха, – тихонько поделился я с Никки исторической параллелью.

Цесаревич едва заметно – нормально мешает обилие людей вокруг – поморщился, выражая свое отношение к такой неприятной исторической фигуре, и воздержался от комментариев.

На крылечко выкатился худющий бакенбардистый мужик лет тридцати пяти в характерном фраке. Лысину к своим годам он успел отрастить знатную, и я невольно залюбовался бликами фонарей на ней.

– Идем, – велел Николай, и мы покинули карету.

Выбрались и спутники – Евпатий сразу же начал обильно креститься, бормотать под нос молитвы и с полностью мной одобряемым злорадством глазеть на плантацию.

Разговор с дворецким, который встретил нас глубоким поклоном, доверили вести генеральному инспектору:

– Мы проделали долгий путь, чтобы поговорить с мистером Томсоном.

Вооруженная толпа и обилие супер важных людей, казалось, совсем не смутили дворецкого:

– Мистер Томсон не сможет принять вас сегодня.

А, нет, это не смелость и не легендарная невозмутимость английского дворецкого – мужик потеет, не совсем внятно произносит слова, двигается несколько неловко – а он же много лет одни и те же движения воспроизводил – а зрачки, которым в едва развеиваемой фонарями тьме положено расширяться, напоминали две черные точки.

Инспектор на опиумных наркоманов всех сортов за свою долгую жизнь насмотрелся, поэтому пришел к тому же выводу, что и я:

– Арестовать этого морфиниста.

Вяло сопротивляющегося дворецкого скрутили. Покрутив башкой, я заметил любопытно-опасливо глядящих на нас из кустов и из-за углов индусов. Из «бараков», полагаю, тоже смотрят, но их не видно – фонари не дотягиваются. Ничего, наши до туда доберутся – полтора десятка человек с фонарями отправились обыскивать постройки.

Мы прошли в дом, пропустив вперед смешанную группу полицейских, английских вояк и казаков. Освещенный массивной «керосиновой люстрой» холл встретил нас шкурой леопарда у камина, головой слона над ним же, на полке – поделки из кости, а на стене – большой портрет хмурого, худого, гладковыбритого седоволосого англичанина.

– Мерзавец, – погрозил портрету кулаком Евпатий.

Мужики тем временем обыскивали дом и приводили нашедшихся слуг-индусов в холл. Бедолаги смотрели на усаженного в кресло, прикрывшего глаза – отдыхает морфинист – дворецкого затравленными глазами. Помощники инспектора тут же их допрашивали, реагируя на напуганно-жалобные фразы на индийском мотивирующими оплеухами.

Хинди – или какая тут у них разновидность диалекта? – я не знаю, но догадаться легко: «забыл язык» – это очень древняя, но почти всегда бесполезная отмазка.

– Есть тут тот, кто тебя выпустил? – спросил я Евпатия.

Наградить за добрый поступок надо.

– Нет, – покачал он головой и ткнул пальцем в дворецкого. – А этот, значится, хозяину палку подавал, чтобы тот ею в меня тыкал.

– Соучастник, – моментально квалифицировал деяние генеральный инспектор.

Опытный.

В открытой двери появился констебль:

– Господин главный инспектор, нашли двух белых, при смерти, и троих индусов. Эти живы и в сознании, говорят – работники.

За нерадивость клеткой наказывал, видимо – работников морить себе дороже, вот и кормили и воздерживались от побоев.

– Немедленно отправить пострадавших в больницу, – распорядился инспектор. – Индусов – в участок, допросить.

– Всех, господин генеральный инспектор?

– Всех, – махнул тот рукой.

Если уж приходится дело шить, значит нужно шить его максимально объемным и применить для показательного суда. Не обольщаюсь – на индусов генеральному инспектору пофигу, но вот белые «пленники» – это уже серьезно.

Обыск закончился, слуг в холл набилось больше десятка – богато плантатор живет – и констебль доложил:

– В правом крыле, за лестницей, железная дверь в подвал. Заперта, господин генеральный инспектор.

– Прячется, – догадался мистер Эдвардс. – Идемте, попытаемся выкурить. Слуг – на телеги, с нами поедут.

Для дальнейших допросов.

Миновав уже привычно украшенные лакированным деревом, коврами и позолоченными светильниками коридоры – двери открыты настежь, обыск же – мы уперлись в солидную, окованную железом, здоровенную дверь.

Болгарки у нас нет, сварочного аппарата – тоже. Динамитом вскрывать будут?

Инспектор махнул рукой, и констебль ногами постучал в дверь:

– Мистер Томсон, это полиция! Откройте!

Подождали – ноль эффекта. Постучали снова:

– Препятствие правосудию ухудшит ваше положение, мистер Томсон!

Нет ответа.

– Сломать, – велел инспектор.

Копы сбегали за ломами, фомками и кувалдами. Не получится на динамит сегодня посмотреть.

Слабое место нашли быстро – дверь и ее рама железные, но стены-то деревянные. Ломы и кувалды с треском разворотили доски, покорежили столбы, и дверь рухнула на пол, чуть не придавив зазевавшегося констебля.

Нашим глазам предстала кирпичная лестница, нижние ступеньки которой озарял тревожный, тусклый красный свет. В нос ударила тошнотворная вонь гниющей плоти, нечистот и бог весть чего еще. Запах керосина от ламп на его фоне казался альпийской свежестью, и мы дружно укутали носы в надушенные платочки. Генеральный инспектор, будучи опытным человеком, оценив купаж, дал наследнику шанс сберечь Высочайшую психику:

– Ваше Императорское Высочество, скорее всего там, – указал на лестницу. – Мы увидим ужасные вещи. Улик и показаний более чем достаточно, чтобы повесить подонка и его приспешника-дворецкого. Стоит ли вам дышать миазмами?

– Стоит, мистер Эдвардс, – блеснул сталью в глазах Никки.

«Этот англичашка что, решил, что может решать за наследника Российского престола⁈» – ясно читалось на его лице.

– Ваше мужество и забота о подданных заслуживают величайшего уважения, – отвесил поклон инспектор, загладив тем самым вину.

Чем глубже мы спускались, тем больше я жалел, что Николай не ушел домой, забрав меня с собой. Не хочу! Расчлененка в новостных каналах, трупы в них же – это все где-то далеко и почти не по-настоящему. А здесь я чую запах, слышу какие-то странные, тошнотворно хлюпающие звуки и неразборчивое бормотание. Не похоже на приказы залечь за дубовый стол и отстреливаться по нам до последнего, скорее – на молитву.

В поисках успокоения я прислушался к молитвам Евпатия и Кирила. Молитвы они читали разные, но душеспасительный эффект был достигнут – я немного успокоился, и к моменту, когда мы вслед за стеной ощерившихся револьверами полицейских спустились вниз, я был почти готов увидеть «ужасные вещи».

Кирпичные стены подвала были освещены теми же керосинками. Красный оттенок объяснялся цветными стеклами плафонов. У правой – ближайшей к нам – стены стояли пустые, загаженные клетки. Кирпичный пол около них был заляпан характерными, бурыми пятнами.

У стены противоположной, за непонятно зачем нужным в подвале небольшим, два на два, неглубоким бассейном нашелся запачканный кровью, одетый в каноничную черную мантию с капюшоном, плантатор с портрета, который не обращал на нас внимания, напевая непонятное и вытаскивая кишки из прикованного к каменному столу белого бедолаги. Справа и слева от плантатора, на стенах, на перевернутых крестах висели два мертвых и выпотрошенных индуса.

Кровь с жертвенника стекала на пол, по желобкам формируя пентаграмму, вершины которой освещались свечами. Кто-нибудь, пожалуйста, заберите меня отсюда обратно в гуманные и сытые времена!

Три четверти полицейских от увиденного блеванули – слабаки! – но я, Никки, казаки и господа офицеры удержались. Удержались и старообрядцы – этим помогла нон-стоп молитва.

Слабость англичан мне помогла – ну сатанизм, ну жертвоприношения, дальше-то что? Хроноаборигенам гораздо страшнее, чем мне: они-то в сатанизм неиронично верят и боятся, а точно знаю, что все эти обряды никаких сверхъестественных сил не вызывают, просто ублюдочная форма досуга для обезумевших от вседозволенности и – как в нашем случае – бесконечных самодельных наркотиков.

– Схватить его! – скомандовал инспектор.

Копы попытались выполнить приказ, но плантатор торжественно вытянул руки к потолку, блеснув окровавленным, кривым ножиком, и возвестил:

– Бегите, глупцы! Ритуал завершен!

Уважаемые английские констебли, панически пискнув, ломанулись обратно, напрочь игнорируя гневные оклики генерального инспектора.

Минус карьера или поймут и простят? Никки явно растерялся и напуганно смотрел на выпотрошенных индусов, казаки, полагаю, не растерялись, но им никто ничего не приказывал, поэтому они просто стояли рядом со мной и цесаревичем, готовясь защищать до последнего вздоха и тихонько шепча молитвы.

Все молятся и боятся – это вообще полицейская операция или водевиль?!! Сатанист тем временем наслаждался иллюзией власти и могущества:

– На колени перед истинным владыкой этого мира – Люцифером!

Зловеще заржав, он пошел на нас. Наркотики – штука деструктивная, и плантатор нам это наглядно продемонстрировал, когда обходил бассейн. Зацепив ножом керосинку, он неосторожно облил себя и загорелся. Словно не заметив этого, продолжил путь, окончательно вогнав моих спутников в ужас и прострацию.

Да я на этого сраного инспектора Вице-королю ТАК нажалуюсь!!! В голове что-то щелкнуло, чисто бытовая опаска – горящий дебил с ножом на меня идет! – испарилась, настроение, в полном соответствии с указом Петра, стало лихим и придурковатым, я подхватил с пола пару отлетевших сюда во время взлома двери деревяшек, сложил крестом, раздвинул казаков и толкнул «крестом» придурка-сатаниста:

– Изыди!!!

Он плюхнулся в воду. Керосин по всем законам физики не потух, а словно поджег воду. Зрелище очень впечатляющее, и старообрядцы с воем плюхнулись на колени, истово отбивая поклоны и крестясь.

– Адские врата разверзлись! – потерял остатки уважения в моих глазах инспектор и тоже рухнул на колени, истово крестясь.

Это что за силовики такие⁈ Так, керосин догорает, помогу соратникам еще немного, заодно показав мощь православия:

– Господь дарует тебе очищение водой!

Пламя погасло спустя секунды три.

– Инспектор, преступник утонет, – заметил я.

А чего это Николай на меня так восторженно смотрит? Чего это старообрядца поклоны земные бьют не пространству, а лично мне? Почему казаки тоже падают на колени и крестятся на меня? Понимаю – я как-то машинально, чисто из любви показывать другим мою крутость – это у нас, актеров, профессиональное – на их глазах совершил экзорцизм над очень опасным (по их мнению) сатанистом, защитив не только наши жизни, но и бессмертные души.

Инспектор обмер, посмотрел на парочку оставшихся в подвале, дрожащих от страха и непонимания полицейских, скривился и пошел к бассейну сам.

– Выловить грешника! – помог я ему не испачкать костюма.

Казаки бросились выполнять приказ прямо из коленопреклоненной позиции, и через секунд пять мутно глядящий на нас сатанист – греховно-наркотический кураж сбили вода и пламя – стоял перед нами, воняя керосином и красуясь опалинами мантии.

– Никки, – шепнул я. – Возмутись.

– А? – похлопал на меня глазами цесаревич. – А, да! – его лицо вернуло привычное, соответствующее должности выражение. – Мистер Эдвардс, я совершенно разочарован вами и вашими подчиненными!