Текст книги ""Фантастика 2025-136". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Виктор Ананишнов

Глава 2

Если технология достигнута, ее нужно пользовать в хвост и гриву – зачем мне пилить на поезде, если дирижабль донесет в разы быстрее? Поражаюсь хроноаборигенам – в мои времена инженер это кто? Чем он занимается? Сколько инженеров нужно на большую стройку, и какая сфера их обязанностей пересекается, например, с архитектором? Будь на моем месте специалист, он бы объяснил, но в моих глазах инженер из будущего это лишь маленький винтик огромной машины. Во времена эти толковый инженер может в одиночку спроектировать мост и возглавить его строительство от эскизов на бумаге до полного воплощения. Оклады у таких специалистов масштабам работ соответствуют – инженер даже маленькой квалификации может себе позволить ежегодный отдых в том самом Крыму, домик по месту жительства и набор прислуги. Не жизнь, а сказка – к чисто материальным благам добавляется еще и такая приятная штука, как всеобщее уважение.

Отпив какао – сижу в королевской каюте, красное дерево плюс бронза в основном – я покосился на тучки за окном. Совсем другой уровень по сравнению с тем «пепелацем», на котором я летел из Екатеринбурга в Петербург примерно год назад: кабина уже не трясется, ибо жестко прикреплена к тройке – для безопасности – баллонов. Расположенный в отдельном отсеке двигатель питает генератор, и от этого на дирижабле завелось электричество. Кабина огромна – без учета разделения на классы, если убрать перегородки кают, зоны отдыха и мебель, можно набить до пятисот человек. Подо мной – огромная грузовая палуба, сейчас почти пустая: не успел выгодными к продаже грузами набить, а хотелось.

Не люди вокруг меня, а всамделишные глыбы! Потом, когда мир сильно усложнится, концептуально оставшись таким же, появится нужда в узкой специализации, но сейчас ученый-фундаменталист это скорее правило, что исключение. Есть в этом минусы – реактивный двигатель построить фундаменталист сможет едва ли, для этого нужны головастые люди совсем другой школы, но есть и невероятный плюс – всю жизнь занимаясь тем, что ему интересно и собирая крупицы знаний со всей планеты, ученый не скован рамками узкого профессионального коридора – вместо этого он обладает чудовищной квалификацией «в целом», кипит энтузиазмом и инициативой. В эти времена наука во многом работает через тыканье пальцем в небо, методом проб и ошибок. Укажи моим кадрам направление, и они с радостными воплями протопчут туда тропу, зарасти которой уже не суждено – всё, встроено в циклопическую мировую машину, которая зовется «производством».

Сколько миллионов ценнейших человеко-часов позволили сэкономить мои откровенно дилетантские папочки? Сколько углов срезать? Сколько научных прорывов случится в обозримом будущем? Мне, обычному парню-недоучке с доминирующей гуманитарной половиной мозга, даже страшно становится от ожидания того, что вскоре прольется из наполненных работой институтов, лабораторий и полигонов. «Прольется» неизбежно, назло нашим врагам и на счастье Империи.

Несколько десятков лаборантов посадить пришлось, и коллеги меня за это не осуждают – подписку о неразглашении же давал, так какого черта совершенно секретные сведения иностранцам в трактире передаешь? Думал, что не заметят? Эти беззаботные времена «науки без границ» теперь работают с нюансом – в Россию по-прежнему стекается научная мысль через профильные издания и нанятых спецов, а обратно уходит только то, что не навредит нам в будущем.

Небо за окном прямо на глазах серело, тучи сгущались. Один разряд молнии в баллоны, и мы красиво разлетимся на атомы, никакие красное дерево с бронзой не помогут. Как ни странно, но моим спутникам сейчас не так страшно, как мне – они-то твердо уверены в богоизбранности цесаревича. За мной хоть в ревущее пламя – одним своим присутствием уберегу. К счастью, добраться до столицы и опуститься ногами на бренную землю нам удалось за десяток минут до начала грозы.

Лошади мчали во весь опор, бронированная карета обиженно скрипела и дребезжала. Гонка до Гатчины завершилась, лейб-медик встретил нас на крылечке. Вид, как и у всех вокруг, никудышный. Многие смотрят на меня со щенячьей надеждой в заплаканных глазах, и от этого невольно подкашиваются ноги. Я-то что, я-то с потенциальными проблемами разберусь, а они…

У каждого из нас есть свои «Андреичи», которые жизни в отрыве от начальника не мыслят. Кто-то назовет это раболепием и презрительно плюнет, но я назову это преданностью. Сколько «Андреичей» и «Марф» умоляли революционеров охолонуть и убрать оружие? Сколько свинца было впитано в тщетной попытке спасти того, кому служил с малых лет? Сколько презрительных упреков «старые псы» слышали в свой адрес в последние минуты жизни? Сколько «Андреичей» не выполнили последний, самый важный приказ – «иди и живи, тебя не тронут», выбрав вместо этого смерть? Что проще – нажать на спуск в сторону смешного, зачем-то продолжающего взывать к совести дядьки, или остаться преданным своему невеликому, но единственному долгу до самого конца?

– Идемте, Сергей Петрович, – велел я лейб-медику Боткину. – Как оговаривали.

Сглотнув – та еще процедура в его глазах – доктор пропотел, решительно кивнул и бегом отправился за оборудованием. Я направился сразу к апартаментам царя, заставляя себя по пути ободряюще улыбаться не находящей себе места прислуге. Все будет хорошо – смотрите, я здесь, и козырь попросту не может не сработать. Не других успокаиваю – себя.

Доктор нагнал меня в гостиной Императора. В руках – саквояж.

– Обождите в коридоре, – велел я слугам.

Крестясь и проговаривая молитвы, народ покинул гостиную, и мы с Боткиным вошли в спальню. Почему при всем разнообразии болезней все они пахнут одинаково, когда больной цепляется за жизнь из последних сил? Почему открытые окна совсем не прогоняют этот запах? Ливень снаружи открытым окнам был рад, захлестывая подоконник и стекая на пол. Утопить Императорскую спальню ему мешали слуги, тряпками собирающие воду и выжимающие ее в ведра. При нашем появлении хмурые лица разгладились, и на меня пролился еще один поток ни на чем не основанной в моих глазах надежды. Тяжело, когда смотрят вот так, словно зная обо мне что-то, о чем я и сам не догадываюсь.

– Обождите в коридоре, – повторил я приказ. – Потом порядок наведете, – прервал тоскливо бросаемые на влажные подоконники взгляды.

В другой день добавлять ничего не понадобилось бы – ушли бы сразу, как ветром унесенные. Тяжело последние дни слугам дались, железобетонная выучка трещину дала.

Александр своим видом вызвал у меня паническую мысль «что я вообще пытаюсь сделать? Это же не жилец!». Бледно-желтая кожа покрыта потом и обтягивает кости черепа, подергивается от смутных видений лихорадочного полусна-полуобморока, потрескавшиеся губы жадно, порывисто, но очень скудно глотали воздух.

– Приступаем, – велел я щупающему Высочайший пульс Боткину, сняв камзол и принявшись закатывать рукав левой руки до самого плеча.

– Спаси и сохрани, – перекрестился лейб-медик и достал из саквояжа систему для переливания крови с ручным приводом – самый совершенный образец из всех имеющихся в нашем распоряжении.

Я подтащил кресло поближе, уселся. Боткин тем временем зафиксировал руку Императора в петле, которыми пришлось оснастить кровать, чтобы мечущийся Александр не навредил себе – это в последние дни у него сил двигаться не осталось. Рукав ночной рубахи подняли, и доктор обработал мне и царю сгибы рук спиртом. Многоопытная рука без труда направила иглу в мою вену, столь же безошибочно воткнула второй конец системы в руку царя, не забыв ее зафиксировать, доктор закусил губу и принялся крутить рукоять.

– Уверен, происходящее более чем попадает под критерии врачебной тайны, – на всякий случай заявил я.

– Безусловно, Георгий Александрович, – не отвлекаясь от дела ответил Сергей Петрович.

Крови мне не жаль – если покажет свою эффективность, я бы ее «сцеживал» раз в несколько дней и отдавал неизлечимо больным. Но их же много, на всех не напасешься, а градус сатанизма в этой процедуре разглядят такой, что… Ладно, может и не получится ничего, а я уже думаю, как разгребать последствия «опыта».

Минута, другая, третья. Стрелка считающего объем перелитой крови датчика достигла ста миллилитров, потом – двухсот, доктор начал прятать от меня глаза, стыдясь провала «опыта». Давай, ты же царь! Ты же Помазанник! Неужели хочешь уйти вот так, проиграв долгой и тяжелой болезни, жалко развалившись на пропотевшей, скомканной кровати?

На трехстах пятидесяти миллилитрах веки Императора задрожали, а дыхание выровнялось. На четырехстах он открыл глаза, проморгался и нашел нас вполне осознанным взглядом:

– Что?.. – выдохнули губы, и царь закашлялся.

Дальше он подергал рукой, и я попросил:

– Подождите немного, папа́, дайте доктору закончить.

Спокойный, деловитый тон сработал – Император перестал дергаться, с живым интересом на лице глядя на работу системы. Пятьсот. Хватит, пожалуй – мне не жалко, и даже голова от кровопотери не кружится, но лицо царя прямо на глазах обретает румянец, а кожа – упругость. Ууу, какое лицо у доктора Боткина вдохновленное! Крестится свободной рукой, и я снова завидую способности смотреть на меня вот так. Что ж, без ложной скромности должен признать – делай я свою работу дурно, таких взглядов бы не удостоился.

– Систему сжечь, – велел я к огромному, прорвавшемуся сквозь вернувшуюся было профессиональную маску недовольству доктора велел я.

Понимаю желание вытрясти из трубок каждую капельку и как следует поглазеть на них в микроскоп и подсадить к всяческим бактериям. Доктор человек экстра-надежности (а каким еще должен быть человек, который видит самые потаенные августейшие места и принимает роды?), но такую деликатную субстанцию доверять нельзя никому.

– Объяснись, – в свою очередь велел Император.

Запросто.

– Вы умирали, и я велел доктору перелить вам моей крови. Помогло, но не знаю, насколько хорошо.

Александр почухал подбородок, и я скопировал жест. Далее он поерзал, и я поерзал вслед за ним с поправкой на позу. Причина проста и логична – показать царю, что отныне мы связаны прочнее, чем когда бы то ни было. Боткин завороженно взирал на происходящее от горящего камина, пожиравшего оборудование.

Император заметил закономерность и приподнял правую руку. Изобразив усилие, я удержал свою на месте и покачал головой.

– Сергей Петрович, прошу вас покинуть нас ненадолго, – велел Александр.

Поклонившись, доктор покинул спальню, ожесточенно растирая лицо ладонями. Едва дверь закрылась, царь горько усмехнулся и с отвращением к себе выдохнул:

– Выходит, не свою я отныне жизнь живу, а у тебя подворовываю.

– Глупости, – улыбнулся я. – Крови в человеке пять литров, я отдал тебе половину литра. Она – восстановится, а отец – нет.

– Не шути со смертью! – страшными глазами, с не менее страшным оскалом прошипел на меня Император. – Господь срок отмеряет, и не тебе с ним спорить!

– Не с ним, но от его имени, – поправил я.

– Чужое-то мне зачем? – всхлипнул царь, откинувшись на пропотевшую подушку и мокрыми глазами уставившись в потолок. – От своего-то устал мочи нет! Каково мне вот так, – окинул рукой искалеченное вместилище. – Подумал? Шевелиться не могу, дышать полной грудью не могу, даже посрать не могу сам! Отпусти меня, Гриша, не мучай.

Совесть отвесила мне оглушительную оплеуху, в голове всплыли сотни фильмов о том, что если пытаться обмануть смерть, никогда ничего хорошего не выходит.

– Прости, старый медведь, – опустил я глаза. – Прошу тебя – позволь попрятаться в твоей тени еще немного.

Александр шумно сглотнул, закрыл глаза запястьем и тихо заплакал.

* * *

Филера Федьку с того памятного вечера, когда он имел честь лично доложить полковнику Курпатову об опасном разговоре Гинцбурга с его зятем словно стремительный водоворот затянул. Сначала – двухмесячная подготовка в Москве с зачислением в «Избу», затем, со ста рублями в кармане и адресом, на корабль до Америки. Там Федька прожил три месяца, если не считать время в пути – как и было велено, он прибыл в глухомань: штат Мэн. Там Федьке сделали документы американского гражданина, поддельные рекомендательные письма, и пристроили в дом местного мэра слугой. Совсем не тот уровень сервиса, что дома или в Европе, но научиться себя правильно вести и потренировать акцент Федор смог.

И только-только вдруг обретший зарубежную карьеру филёр уверился в своей пожизненной командировке и начал подбивать клинья к налившейся аки яблочко, доставляющей по утрам молоко дочери фермера Джона, как ему было велено отдать господину мэру письмо от несуществующей тетушки, которая-де на последнем издыхании и хочет завещать единственному племяннику рухлядь на окраинах Лондона.

Погрустил мэр – слуга-то толковый, без него уже как без рук! – и отпустил Федю с пространным рекомендательным письмом и поразительно щедрой для американского чинуши премией. Новому назначению филёр был рад – кроме фермерских дочек в этой глухомани ничего интересного, то ли дело главный город планеты – Лондон! Задания, надо полагать, тоже станут поинтереснее – Федор знал цену своим умениям, и в доме хозяина захолустья откровенно задыхался от нереализованного потенциала.

Стоя на палубе прибывающего к британской метрополии корабля, Федор смотрел на город и дышал на озябшие ладони. Раскинувшись от горизонта до горизонта своей коптящей мириадами труб тушей, столица могучей империи словно решила уничтожить всё, способное внушить хоть толику мысли о жизни: лишь тощие воробьи да голуби, опасливо косясь на крыс, пытались найти что-то съедобное в заполненных помоями грязных переулках. Воняющий гарью и нечистотами воздух, однако, Феде понравился – к промышленным ароматам примешивалась отчетливая нотка опасности и приключений.

Жизнь тем не менее внесла коррективы – прямо с корабля Федора протащил по нужным конторам хмурый незнакомый соотечественник, кроме пароля-отзыва и словом-то не обмолвившийся. Так филер получил в собственность наполненную пауками, клопами и плесенью конуру на окраинах Лондона и подданство Британской Империи. Дальше было рекрутинговое агентство и строгий отбор, который «связной» очень советовал филеру не провалить. Получилось – теперь Федор работал слугой широкого профиля в гостинице «Лэндхэм». Работал долго – до середины мая, от ощущения собственной бесполезности и скуки уже подумывая начать прикладываться к дешевому бурбону, но двадцать третьего мая в холл гостиницы, где дежурил почти повысившийся до администратора благодаря усердию Федя, вошел «связной».

Вручив филеру тяжеленный ящик, «связной» велел ему отнести обозначенное «хрупким» оборудование в соседствующий с люксом номер два номер и прислонить трубками к стене в соответствии с инструкцией. Самому Федору было велено слушать ушами живыми, привычной слуховой трубкой и не стесняться записывать беседу, которая развернется в люксе с девяти вечера до полуночи.

Наконец-то настоящая работа! Повидал Федор постояльцев, которые останавливаются в люксах – сплошь богачи с бакенбардами в сажень! Непростая будет беседа! Такая, что окупит потраченные на протирание пыли полгода!

Ящик пронести удалось легко – мало ли что там слуги по коридорам на тележках катают. Остаться в номере получилось еще легче – ночевки на шелковых простынях лакшери-номеров слугами практиковалось часто и охотно. Аккуратно сняв крышку, Федор узрел сияющий в свете ламп полированной бронзой прибор, в инструкции названный «фонографом». Название знакомо – еще в Москве, на учебе, работу фонографа демонстрировали. Модель, однако, отличалась и выглядела, на взгляд филера, как очень тонкая, штучная, выполненная в одиночку настоящим Кулибиным, работа. Стараясь лишний раз не дышать на чудо техники, Федя как было велено расположил трубки у стены и принялся ждать девяти вечера, не забывая, впрочем, слушать тишину по ту сторону стены чисто из чувства долга – а ну как пораньше включить надо будет?

Информация оказалась верной – ровно в девять слуховая трубка донесла до жадного филерского уха хлопки дверей, шаги, и становящиеся по мере приближения господ к нужной стене разговоры. Кнопка нежно щелкнула, Федор свободной рукой взялся за небольшой рычажок сбоку и беззвучно начал крутить его, аккуратно отсчитывая один оборот в десять секунд, параллельно запоминая особенности голосов и слова уважаемых господ.

– Старого мопса давно не видели – либо он сдох, либо на последнем издыхании.

– Полагаете, стоит начать действовать сейчас, лорд Ротшильд?

– Безусловно! Мопсёнок играет так, словно за ним стоит кто-то очень мудрый, но нужно смотреть правде в глаза – судьба послала нам сильного противника. Он купил лояльность одних, а другие слишком напуганы, чтобы дергаться – все помнят, сколько странных смертей случилось с теми, кто мешал мопсёнку…

Пол словно ушел из-под филёрской задницы, дыхание стало почти неслышимым, и только пропотевшая рука вертела ручку фонографа, как механизм отмеряя оборот в десять секунд. Полгода протирания пыли? Ха! Да за такое Федор был готов сутками долбить руду в промозглой шахте до конца своих дней!

Глава 3

Я уже даже и не удивляюсь тому, что после молебна ранним утром распогодилось, и теплое весеннее солнышко принялось играть бликами в оставшихся на нежной, едва успевшей распуститься зелени, каплях. Еще до молебна Александр и я успели поговорить с духовником, и он, не будь дурак, Императора заверил в том, что никаких грехов мы на душу не взяли – отец и сын – это одна плоть и кровь, а значит поделиться и тем, и другим не зазорно. «Переливание» жизни из одного сосуда в другой с последующим списанием драгоценных дней для «донора» вообще суть колдунство и еретические ритуалы – с ними я очевидно несовместим, а потому продлеваю жизнь Александра без урона самому себе, чисто Божьей волей, проводником которой я считаюсь.

Словом – духовник и молебен смогли вырвать Императора из глубокой депрессии и обратить его лицом к свету. Отчасти – в прямом смысле: сейчас мы находимся в саду, я сижу за столом и копаюсь в интереснейших бумагах (не пропадать же драгоценному времени зря), а Александр в своем кресле с улыбкой гладит своего любимого коня по морде и кормит его яблоками.

– Так-то оно и хорошо, – рассуждал Император. – Внука на руках подержать успею.

– Правильно, – поддакнул я.

– Тебя прикрыть, – продолжил он.

– Это еще правильнее, – одобрил я и это.

Смущенно кхекнув, Александр тихо извинился:

– Прости за тот день. Ну, когда Лешка… – замолчал.

– Высочайший гнев страшен, но не для меня, – улыбнулся я ему. – Просто под горячую руку попал, даже вспоминать не о чем.

– Что там у тебя? – заинтересовался Александр.

Коллективный царский «Андреич» сегодня бегает чуть ли не вприпрыжку, при каждом удобном случае крестясь, бубня молитвы и демонстрируя привычные чудеса профессионализма – сейчас последнее выразилось в моментальном считывании монаршей воли и перекате его поближе ко мне вместе с лошадью.

Почухав вычесанную гриву копытного, я ответил:

– Черновик нового учебника истории. Очень хорошо получается, на мой взгляд, потому что сделать из описанного здесь, совершенно правдивого и основанного на фактах исторического процесса можно единственный вывод: Россия все свое существование жила в кольце врагов, и делает это до сих пор.

– То же мне новость, – фыркнул Император.

– Для нас – так, – улыбнулся я. – Потому что мы глубоко погружены в контекст. Наши подданные такого сомнительного удовольствия не имеют. Кто постарше – те да, помнят недавние кампании, но не больше. Вон нынче германофилия расцветать стала, но если однажды придется столкнуться в войне с немцами, вот это, – похлопал по черновику. – Поможет народу побыстрее привыкнуть к изменениям государственной политики. Нет и не может быть вековой дружбы и полного благорастворения – есть лишь выгодные в сложившихся условиях союзы, и действовать они будут только до конца ближайшей войны. Наша задача – воспитать новое поколение подданных со встроенным пониманием геополитики. Не как у французов, где новость – это всего лишь повод ее обсудить за обедом, а привить истинное понимание: исторический процесс объективно существует, двигается своим чередом, и все мы его заложники. Не хочу воевать, вот вам крест, – перекрестился. – И никто не хочет, но, собака, приходится – если попытаться отгородиться от Истории иллюзиями о вечной дружбе с соседями, История придет к тебе сама. Так, как будет выгодно более активным ее акторам. Нельзя лениво отмахиваться от раздражителей и козней наших врагов – нужно выстраивать новую систему международных отношений и включать в нее других, только так можно контролировать развитие соседей и в конечном итоге победить.

– Слышал, – отмахнулся Александр. – Назвался груздем, сам в этом, – кивнул на черновик. – И копайся так, как тебе нужно.

– Как ты себя чувствуешь? – перевел я тему.

– Не поверишь – полон сил, – улыбнулся Император, подхватил кованный белый стул и по очереди согнул его ножки.

У меня так не получится – не сплавы из будущего, а настоящий чугун в добрых сантиметра полтора диаметром. Коллективный «Андреич» перекрестился – вот насколько Император окреп и здоров, это ли не чудо? Не думаю, что дело в крови – Александр всегда медвежьей силой отличался, и не гнушался по случаю сгибать всякое, как бы делая отсылки к Петру.

– Полетели в Крым? – предложил я. – Неизвестно, насколько болезнь ушла, лучше быть рядом.

Не могу в Питере оставаться – важное дело за спиной осталось, в принципе и без меня обойдутся, но лучше поучаствовать – это первое такое на родных землях мероприятие, и нужно придать ему должный статус своим присутствием.

– Чему быть, тому не миновать, – пожал плечами Александр и вернулся к кормлению коня яблоками. – Не кататься же мне за тобой как телега за лошадью. Не поеду, Гриша. Здесь останусь, за хозяйством присмотрю.

– Ух и много того хозяйства! – потянулся я. – Хозяин – барин, – поднялся со стула, указал стоящему на деликатном отдалении секретарю подхватить бумаги. – Ежели чего, так я мигом домчу.

– Ну-ка иди сюда, – велел царь.

Я подчинился, поскрипел ребрами в медвежьих объятьях, похлопал Императора по могучей спине. Ослабив хватку, Александр схватил меня за плечи и широко улыбнулся мне в лицо:

– Помазанник!

– Сами вы такой, папа! – хохотнул я.

– Ступай с Богом, – отпустил меня Император.

– Угу! – поддакнул я.

– Маму-то успокоить не забудь, – уже в спину прилетел мне совет.

– Обязательно! – обернувшись, помахал я рукой и жестом велел слугам готовить выезд.

Как раз успею. И что бы я без воздушного транспорта делал?

* * *

Когда в твоем распоряжении грандиозные средства, нужно быть самым отбитым коммунякой на планете (любитель «альтернативки», друг-Илюха, о таком рассказывал, какой-то вымышленный Сережа Ткачев), чтобы не тратить малой их толики на любимого себя и чуть менее любимых (хорошо, что никто в моей голове эту градацию разглядеть не может, а значит и не осудит), но тем не менее любимых в полном смысле слова родных.

Строительством Крымской резиденции озаботились еще мои предшественники – Ливадийский дворец прекрасен, и второй резиденции в Крыму строить я не вижу смысла: очень дорого, а жить в Ливадии нам всем очень нравится. Однако изменения в резиденцию я внес – у нас появился бассейн хитрой конструкции: на берегу моря вырыли котлован, обложили его плиткой, присобачили насос с трубами, дали раствору высохнуть – на жаре это буквально несколько дней – и вуаля: у нас появилось совершенно безопасное место для купания. Вода поступает из моря и утекает туда же. В процессе великолепно прогревается, а меняющаяся глубина делит бассейн на «детскую» и «взрослую» части. Глубина «взрослой» утонуть позволяет только при большом желании: 1.6 метра всего.

Сейчас посреди бассейна натянута сетка, и мы играем в водное поло. Со взрослой стороны одинокий я, со стороны «детской» – Оля и Миша. Счет равный, но мне приходится несладко – такая расстановка сил вызывает изрядное веселье у оккупировавших шезлонги под зонтиками и наслаждающихся свежевыжатыми соками Маргариты и Дагмары. Последняя немного обижена на Александра – ишь ты, хозяйственный какой оказался, нет бы с любимой женой курортом наслаждаться! Обида, впрочем, с лихвой перекрывается радостью от поправки Императора.

Водное поло в эти времена уже изобретено, равно как и волейбол (мы смешали), но популярностью по понятным причинам не пользуется ни то, ни другое. Спортом в целом ныне занимаются по большей части энтузиасты, его важность очевидна не всем, но я не постесняюсь стать первым монархом, который будет за спорт радеть словом и делом. Здоровый подданный – это здоровый экономический актор. Здоровый подданный – это выносливый солдат, на которого можно навесить всякое полезное. Здоровый подданный – счастливый подданный, потому что «в здоровом теле – здоровый дух».

Пропустив Олину подачу – ну не могу я разорваться, чтобы быть во всех углах бассейна (размера «олимпийский стандарт») одновременно! – я под смех младших выбрался из бассейна и прямо в мокром плавательном костюме опустился на лежак рядом с Марго.

– Я бы с радостью помогла тебе, милый, – проворковала она. – Но… – положила рука на уже солидный животик.

– Отложим реванш на скорое будущее, – пригрозил я младшим.

Они продолжили играть в мячик – Миша на «глубокой» части в целом неплохо себя чувствует, но ходить приходится на цыпочках – а я погрузился в воспоминания о вчерашнем вечере – вечере, который многие запомнят навсегда как Первый Международный Экономический Форум в Ялте.

Такие хитрые жуки как Гинцбург мне в Империи не нужны – у него и банк, и прииски, и связи, считай – нормальная экосистема для картельного сговора и махинаций. Хочу – банкрочу часть своих предприятий, хочу – банкрочу и выкупаю конкурентов, а налоги… Какие с убыточных предприятий налоги? Однако предприниматели нормальные, законопослушные, мне нужны очень даже – слышал я теорию, что без революции по итогам Первой мировой в Россию хлынули бы репарации и инвестиции не хуже чем в Америку, и вылились бы в Русское Экономическое Чудо. Утопично, на мой взгляд – уже сейчас, за полтора десятилетия до начала мясорубки, экономический контур Империи кишит паразитами и махинаторами всех мастей. Порядок потихоньку наводится и продолжит наводиться, но в истории моего мира никто такими сложными вещами не занимался. Колониальная экономика лечится трудно, а если пустить ее на самотек, не лечится вовсе – да, без Революции страна бы быстро подтянулась до среднеевропейского уровня, но каким был бы тот уровень?

Все ведь просто – если нет прецедента в виде первого в мире государства рабочих и крестьян, бояться тех самых рабочих и крестьян элиты и не станут. Да, в той же Дании профсоюзы социалистического толка неплохо прогибают под себя капиталистов, но это в районе погрешности. Европа ищет баланс между жадностью элит и благосостоянием подданных, и выигрывают пока элиты. Они просто не боятся, что их поднимут на вилы, и это, как ни крути, сказывается – зачем быдлу превращаться в «средний класс», если оно разобщено и управляемо? Посмотрим, что будет дальше, но я полагаю, что Европа в этой реальности будет несколько менее процветающей. Такой – «менее процветающей» – стала бы и Россия.

Ладно, это все сослагательное наклонение, которое история, как известно, не терпит. Мое дело – привлечь в Россию нормальных инвесторов, которые составят конкуренцию как мутным Гинцбургам, так и отечественным махинаторам. Это, впрочем, пусть и приятный, но побочный эффект – основа за Форумом чисто экономическая. Да просто на карту посмотреть – столько никак не используемой земли и едва вышедшего из кондового неолита населения! Мне нужны заводы, фабрики, агрохолдинги, торговцы – индустриализация гигантской страны впитает любое количество инвестиций и честно превратит их в прибыли: тогда, когда кое-чего прирежется к Родине под гарантии соблюдения прав собственности, предприниматели не станут эвакуировать капиталы и самих себя: зачем? Капитал же над-национален, и ему пофигу, какое государство берет с него налог.

Бедная Ялта от наплыва гостей трещала по швам и стонала. Довольные местные радостно взвинчивали цены до полного неприличия, но каждый миллиметр свободной площади все равно выкупался важными, жадными до перспектив (и это хорошо!) капиталистами. Отдельного упоминания заслуживает непременный атрибут любого Экономического Форума – так называемый «эскорт», в этом времени кокетливо называемый «белошвейками». Имеющие лицензию и лишенные таковой (а это плохо, потому что не проходят медосмотров и не платят налог) дамы в Ялту устремились со всех ног, изумляя адептов свободного рынка ценами на услуги. Предложение же выросло, почему цена растет? Что ж, либерально-рыночные теории не впервой проигрывают жестокой реальности.

Большая часть прибывших по делу, конечно, наши подданные – им сам Бог велел. Остальные – европейцы и колониальные богачи. А вот турки объявили мероприятию бойкот и разразились пачкой дипломатических воплей: по неведомым для меня причинам, они почему-то считают Крым своим. Не проблема – для антуражу и в качестве дипломатического ответа на недовольство в акваторию Черного моря пригнали пяток броненосцев, а на сухопутных границах с османами объявили армейские учения малой интенсивности – вполне достаточно, потому что всем понятно, что турки никаких активных действий не станут предпринимать. Ответить, однако, необходимо – дипломатия штука зубастая, и на любой сигнал должен следовать ответный, показывающий, что лучше не эскалировать.

Так-то иностранные инвестиции и без Форума потекли в страну с новой силой. Причины просты: после спровоцированных мной «трясок» многомесячной давности с личным выкупом родных активов (+3 к суверенитету!), отечественные ценные бумаги показывают стабильный рост с небольшими колебаниями в минус, когда случается что-то плохое: недавний, например, вызван смертью дяди Леши. До этого случился откат покрупнее – в момент принятия Закона об охране труда. Ничего, вернулось обратно, да с прибытком – подкупленные журналюги по всему миру публикуют статейки о зарождающемся «русском экономическом чуде», с лихвой окупая вложения.

Понятие «презентации» в эти времена в зачаточном состоянии – уважаемые господа предпочитают кулуарные беседы со вдумчивым копанием в бумажках. Я считаю такой подход в целом правильным – очень много странного может наделать корпорация, совет директоров которой дальше красивенькой презентации смотреть ленится. Эффект новизны, однако, грешно не использовать, поэтому мы с подчиненными приготовились, заготовив много «аналоговых» «слайдов» – здоровенных щитов с графиками и диаграммами, которые будут меняться по мере моей вступительной речи силами четверки дюжих мужиков.