Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 78 (всего у книги 90 страниц)
Обратно царевна возвращалась либо вместе с отцом, который по пути домой всегда заходил проведать брата и племянника, либо, если дела задерживали Левкона в городе, в сопровождении пары охранявших цитадель соматофилаков, либо её приводил домой сам учитель Аммоний, время от времени наведывавшийся в Старый дворец за книгами (в царском дворце библиотеки не было).
Герак в это время старался быть в андроне, карауля приход хозяина и заодно протирая от пыли Зевса, статуэтки богов и полки, на которых они стояли, либо подливая масло в висевшие на стенах андрона лампы-кораблики. Савмак, обычно успевавший к этому времени переделать всю заданную ему на поварне работу, составлял ему компанию.
В который раз разглядывая мастерски раскрашенных самой Гереей (как с гордостью сообщил Герак) глиняных божков, бережно обмахиваемых Гераком метёлкой из беличьего хвоста, Савмак, уже отложивший в памяти эллинское звучание десятка обычных команд и сотни окружавших его во дворце предметов, вдруг спросил (как и с Дулом, они договорились разговаривать только по-эллински), указывая пальцем на пухленького, голенького крылатого мальчугана, целившегося в него с полки золотой стрелой:
– Кто этот мальчик с луком?
– Это? – переспросил удивлённо Герак. – Это Эрот, сын богини любви Афродиты, по-нашему – Аргимпасы. Вот она, рядом с ним, – мазнул Герак пушистой метёлкой соседнюю статуэтку полуобнажённой красавицы, – и бога войны Ареса – нашего Ария. Те, кого Эрот поразит своими волшебными стрелами, влюбляются так, что не могут друг без друга жить.
– А кто из них Арий? – спросил Савмак, рыская глазами по "мужской" полке по другую сторону от Громовержца.
– Арес, – поправил Герак. – Тут его нет.
– Почему?
– Ну-у... У эллинов бог войны не в почёте.
– Почему? – ещё более удивился Савмак.
– Эллины не воинственный народ. Они не любят воевать, – пояснил Герак. – Ты знаешь, что их родная страна, там за Южным морем, из которой они сюда приплыли, завоёвана римлянами? Поэтому они и не почитают Ареса.
– Но если они не будут почитать бога войны, тот никогда не поможет им освободить свою землю! – резонно возразил Савмак.
Герак лишь недоуменно снизал плечами.
– А ты всех эллинских богов знаешь? – спросил после паузы Савмак.
– Конечно, – усмехнулся Герак. – Слушай! А давай я буду тебе рассказывать об эллинских богах! Это очень интересно и поучительно! А заодно, так ты скорей и полней освоишь эллинскую речь. Ну, с чего начнём? Конечно, с царя всех богов Зевса-Папая. Вот, что рассказывают о нём эллины...
Опустив к колену метёлку, Герак принялся увлечённо пересказывать запутанную историю Зевса, столь непохожую на простенькие скифские легенды о Папае, тут же перетолковывая незнакомые внимательно слушавшему Савмаку слова по-скифски.
– После того как из первобытного мрака появились Гея-Земля и Уран-Небо, миром начал править самый сильный из рождённых ими сыновей, по имени Кронос, или по-нашему – Время. Боясь, что кто-нибудь из его детей или внуков рано или поздно лишит его власти, как сам он лишил власти своего отца, Кронос тут же проглатывал своих новорожденных детей. Наконец, сестра и жена Кроноса Рея, которой, как всякой матери, жалко было своих детей, придумала хитрость. Когда вновь пришло время рожать, она напоила мужа крепким вином... Хотя нет, вино Дионис изобрёл гораздо позже...
Герак задумчиво поскрёб пятернёй подбородок.
– Думаю, она напоила мужа хмельным кобыльим бузатом. После чего дала ему на съедение вместо младенца завёрнутый в пелёнки камень, хе-хе-хе! А настоящего ребёнка спрятала в пещере на самом дальнем острове посреди моря, где его вскармливали своим молоком дикие козы. Этот спасённый матерью Реей ребёнок и был Зевс. Когда он вырос и возмужал, мать привела его в дом отца, в момент, когда Кронос беззаботно пировал со своими братьями, за свой огромный рост прозванными титанами. Рея подмешала на кухне в любимый Кроносом медовый напиток соль и горчицу, и Зевс под видом слуги отнёс его в пиршественную залу и поднёс отцу. Изрядно к этому времени перебравший Кронос одним махом влил в себя огромную, как казан, чашу. Его тут же стошнило, и он изрыгнул из утробы всех своих проглоченных детей, включая камень.
– Как же они оставались живыми и невредимыми в его животе столько лет? – с явным недоверием в голосе поинтересовался Савмак.
– Ну-у, это же боги! Я же говорил, что дети Урана и Реи были все титаны величиной с гору, такую, к примеру, как пантикапейская. А дети Кроноса и Реи были всего раза в два больше обычных людей. Потому-то Кронос глотал младенцев целиком, и все они легко поместились в его утробе, и преспокойно жили там, как в пещере, питаясь проглатываемой Кроносом пищей, только выбраться наружу никак не могли, пока не появился Зевс, – как мог, пояснил Герак. Савмак молча кивнул, признав объяснения товарища вполне убедительными.
– Так вот, – продолжил Герак, – пока титаны были пьяны и ничего не соображали, Зевс и пятеро освобождённых им братьев и сестёр – это были Посейдон, Аид, Гестия, Деметра и Гера – убежали из дворца и укрылись на вершине горы Олимп – самой высокой и труднодоступной на Земле. Проспавшись и протрезвев, на другой день Кронос и титаны погнались за беглецами, и на крутых склонах Олимпа между ними произошла великая битва, длившаяся целых десять лет. Наконец Зевсу удалось сразить Кроноса молнией. Остальные титаны, испугавшись грома и молний, разбежались. Победители, которые стали звать себя олимпийцами, переловили их по одному и сбросили в Тартар – бездонную яму в центре Земли, привалив её для верности сверху огромной, неподъёмной скалой. Покончив с титанами, олимпийцы разделили между собой власть над миром. Повелителя молний Зевса его старшие братья и сёстры признали над собою царём, уступив ему во владение Небо и Землю. Старший брат Посейдон получил в управление все моря и морские глубины вместе с их обитателями, а среднему, Аиду, досталось подземное царство вместе с душами умерших людей.
Савмак хотел было возразить, что души умерших живут на другой стороне Неба, но в этот момент Гагес заглянул в андрон из своего тамбура и сообщил, что хозяин с дочкой вышли из царского дворца и идут сюда.
– Беги, скажи епископу, Креусе и Хорету, – подтолкнул Герак Савмака к входу в правое крыло, а сам, сунув за пазуху метёлку, поспешил к входным дверям.
Объявив о скором приходе царевича с дочерью, Савмак, дабы не мозолить без нужды хозяину глаза, остался на поварне.
Как вдруг в рабскую трапезную вошла Элевсина и вместе с нею какой-то мальчик лет десяти-двенадцати, в украшенном спереди золотыми чеканными пластинками краснокожаном башлыке и обшитом по краю маленькими золотыми трезубцами коротком малиновом плаще, с большим, во всю спину, трезубцем посередине. Сидевшие на лавках и по углам на корточках рабы, традиционно проводившие в трапезной при кухне всё не занятое работой время, испуганно вскочили и замерли навытяжку, вжавшись спинами в стены. Круглым толстощёким лицом, округлившей маленькие пунцовые губы плутоватой улыбкой и всей своей не в меру упитанной фигурой он показался Савмаку как две капли похожим на шаловливого сына Афродиты: не хватало только крылышек за спиной и золотого лука с волшебными стрелами в руках.
– А где же Чайка и щенки? – растерянно обернувшись к рабам, спросила Элевсина, не увидев на привычном месте под лестницей ни щенков, ни собаки, ни даже циновки, на которой она лежала.
– Госпожа Герея велела убрать их подальше от кухни, – пояснила выглянувшая с поварни Креуса. – Тут на щенков могут случайно наступить. Я распорядилась перенести их в спальню рабов.
– Эй, вы! – властно крикнул мальчишка вытянувшимся в струнку рабам. – Проводите нас кто-нибудь туда: я хочу взглянуть!
Стоявший ближе всех Ардар, на которого был обращён требовательный взгляд мальчика, поспешно схватил горевшую посреди стола плошку и вышел в коридор. Мальчик и Элевсина последовали за ним.
– Это сам царевич Перисад – единственный сын басилевса. Наследник! – с восторженным придыханием прошептал по-скифски Дул на ухо Савмаку после того как юный царевич, дочь хозяина, слуга царевича и темнокожая служанка Элевсины проследовали за Ардаром по коридору мимо главного входа на поварню. – Пришёл поглядеть наших щенков. Пойду и я посвечу им, – перешёл он опять на эллинский, вопрошающе взглянув на Креусу, – а то там совсем темно.
Поймав молчаливый кивок главной поварихи, он схватил с полки расписной глиняный светильник, сунул его вытянутый носик в очаг и, прикрывая ладонью затрепетавший на фитиле огонёк, поспешил в подвал.
Чайка, свернувшись калачиком вокруг спящих детёнышей, дремала на своей циновке в углу напротив двери, по-соседству с ночной бадьёй, которую Ардар поспешил перенести в дальний угол – туда, где было примято спальное место Савмака.
– Ой, как здесь холодно! Брр! – зябко поёжилась под меховой накидкой Элевсина. – Я прикажу, чтобы щенков и Чайку перенесли к нам. Да, Карбонка?
– Госпожа Герея не разрешит, – возразила служанка.
– Ну, я упрошу папочку, – тотчас нашлась Элевсина. – Он разрешит: они же здесь замёрзнут!
Царевич Перисад не был здесь чужим, поэтому Чайка спокойно позволила присевшим возле неё детям брать на руки её щенков. Элевсина со смехом показала своему гостю, как забавно малыши сосут палец, думая, что то материнский сосок. Действительно, забавно, согласился царевич, сунув по примеру старшей сестры мизинец в крохотный ротик слепого щенка.
Отыскав наверху дядю Левкона, царевич Перисад (он ориентировался в Старом дворце, как у себя дома), выразил желание забрать одного, нет – лучше двух! – щенков себе.
– А зачем тебе щенки? – спросил улыбаясь Левкон.
– Я буду играть с ними. Они забавные. А когда они вырастут, я буду с ними охотиться на зайцев, лисиц, диких уток и гусей, – важно пояснил будущий басилевс.
– А обижать ты их не будешь?
– Не буду.
– Обещаешь?
– Угу... обещаю.
– Ну, что ж, хорошо. Тогда выберем для тебя двух самых шустрых. Только не сегодня, а через месяц, когда они малость подрастут и окрепнут на материнском молочке. Договорились?
– Договорились.
– Папочка!
– Да, дочь, – повернул Левкон голову к прильнувшей к его левому боку Элевсине.
– Пусть Чайка и щенки пока поживут у меня! А то в подвале очень холодно!
– Не думаю, что это хорошая идея, – после паузы ответил Левкон. – Собакам не место в девичьих комнатах.
– Ну, пожалуйста – они же там замёрзнут!
– Ну-у, собаки холодов не боятся! Вон у них какие тёплые шубки! Так что лучше пусть они остаются в подвале. Поручим кому-нибудь из рабов заботиться о них. Вот, хоть бы этому молоденькому скифу, подопечному Герака. Ладно?
– Ладно, – огорчённо надув губки, согласилась Элевсина. – Но пусть туда занесут горячую жаровню.
– Хорошо, милая, пусть занесут, – согласился Левкон, целуя дочь в висок.
Вошедшая в кабинет рабыня доложила, что госпожа Герея ждёт мужа и дочь в триклинии.
– Прекрасно! Ну что, дети, пойдём ужинать! Раз уж Перисад у нас в гостях, мы не можем отпустить его голодным. Верно, дочь?
Обняв одной рукой за плечо Элевсину, а другой – племянника, Левкон повёл их в большой триклиний.
Элевсина уступила Перисаду Младшему свой "трон", а сама села напротив отца на принесенный Гераком из проходной комнаты мягкий табурет. За столом Перисад налегал в основном на сладкое, на зависть Элевсине, которую мать с детства ограничивала в сладостях, поскольку они, как уверяет Эпион, губительны для зубов.
С коралловых губ Гереи, по-матерински ласково наблюдавшей, как "жених" её дочери за обе щёки уплетает пирожки с цукатами и маком, не сходила умильная улыбка.
– Элевсина рассказывала нам, что ты, когда вырастешь, собираешься завоевать всю Ойкумену? – спросила она.
– Да, – важно кивнул царевич с набитым ртом. – И начну со скифов, – добавил он, прожевав. – Они заплатят нам сполна за недавнее нападение. Я заберу назад всё то золото и серебро, что мы им дали, отниму все их богатства и наберу себе большое-пребольшое войско из эллинов и македонян, вдвое больше, чем было у Александра.
Царевич потянулся за следующим пирожком.
– А как ты собираешься победить скифов, ещё не имея большого-пребольшого войска? – пряча в усах улыбку, поинтересовался Левкон.
– Я прикажу построить много-много больших катапульт и баллист и забросаю их конницу огромными камнями и стрелами, – проглотив кусок, ответил юный царевич.
– Неплохо, – одобрил Левкон.
– После скифов я завоюю Херсонес, и вся Таврика станет боспорской, – поощряемый улыбками Левкона и Гереи, продолжил сокрушать врагов будущий великий завоеватель. – Затем я переправлю своё войско через Пролив и разгромлю сираков и все остальные варварские племена аж до самого восточного Океана!
– Молодец! – похвалила Герея.
– А дядя Левкон будет моим начальником гоплитов и первым помощником. Правда, дядя?
– Ну уж нет! – возразила Герея. – Дядя Левкон к тому времени будет уже стареньким, и я его с тобой не отпущу! Ты найдёшь себе помощников помоложе.
Левкон расхохотался.
– Ладно, – согласился Перисад. – Оставлю дядю Левкона управлять Боспором.
– Вот это другое дело, – довольно улыбнулась Герея и приказала Дидиму налить всем сладкого миндального вина, разбавив его тёплой водой не на три четверти, как обычно, а на две трети.
– Давайте выпьем за будущего Перисада Великого, – предложила она, поднимая наполненный пахучим рубиновым напитком хрустальный канфар.
Пролив несколько капель богам, дабы осуществилось то, за что они пьют, все четверо с удовольствием осушили свои кубки.
– Скажи, Перисад, а на кого ты хотел бы быть похожим, когда вырастешь, на Геракла или Ахилла? – поинтересовался Левкон, беря из вазы финик.
– На Александра Великого! – выпалил без раздумий царевич.
– На Александра ты станешь похож после того как завоюешь мир, – возразил Левкон. – А как воин, кто тебе больше нравится – Геракл или Ахилл?
– Как воин... я бы хотел быть сильным, как Геракл, и доблестным, как Ахилл! – ответил Перисад после небольшой заминки.
– Ну-у, так любой бы хотел, – заметил Левкон. – А всё-таки, если бы сейчас сюда спустился Зевс и пообещал дать тебе либо силу Геракла, либо ловкость и воинское мастерство Ахилла, что бы ты выбрал?
Юный царевич наморщил лоб, колеблясь, кому из двух великих героев отдать предпочтение.
– Ахилла, – не выдержав, подсказала Элевсина, словно на уроке у Аммония.
– Почему? – улыбнулся Левкон, переведя взгляд на сощурившую заблестевшие еле сдерживаемым смехом глазки дочь.
– А потому, что вы забыли – один Геракл у нас уже есть! А-ха-ха-ха-а! – залилась неудержимым хохотом Элевсина, тотчас подхваченным Левконом и Гереей. Даже присутствовавшие в триклинии рабы и рабыни не смогли удержаться от тихих смешков и невольных улыбок, а громче и задорней всех, вспомнив отцовского любимца – безобразного дурака Геракла, хохотал царевич Перисад.
На этой весёлой ноте ужин и закончился. Расцеловавшись в щёки со своим "женихом", Элевсина, всё ещё содрогаясь от приступов смеха, убежала с Карбоной в бальнеум. Герея одарила на прощанье племянника нежным материнским поцелуем в лоб, а Левкон проводил его к выходу, велев Хорету сопроводить царевича вместе с двумя рабами-факелоносцами до ворот цитадели.
В последующие дни Герак, продолжая обучать и просвещать Савмака, поведал занимательные истории о повелителе ветров и морей Посейдоне – прародителе боспорских царей, о ревнивой жене Зевса царице Гере, в честь которой названа госпожа Герея, о сребролуком Аполлоне и его сестре-близнеце – мужененавистнице Артемиде, о рождённой из морской пены Афродите и о том, как её муж, бог-кузнец Гефест, накрыл её с любовником Аресом, словно двух голубков, сверхпрочной стальной сетью.
Чем дальше, тем большей симпатией проникался Савмак к Гераку. И он чувствовал, что их расположение друг к другу взаимно: похоже, тот тоже испытывал потребность в верном товарище и друге. И всё же довериться ему безоглядно Савмак пока опасался. Не выдаст ли он его на расправу хозяину, к которому относится с таким поистине сыновним почтением? Насколько велико у Герака стремление к свободе, и есть ли оно у него вообще? Как проверить? Наконец, придумал.
Как-то вечером, когда Герак с Савмаком, занеся в спальню младшей хозяйки наполненную свежими углями жаровню (Элевсина и Герея в это время ужинали с Левконом в триклинии, и наверху никого не было), собирались не спеша идти назад, Савмак остановил приятеля неожиданным вопросом:
– Скажи, Герак, о чём ты мечтаешь?
Герак смутился и даже слегка покраснел, подумав, что его товарищ как-то догадался о его тайном заветном желании насладиться прелестями темнокожей служанки Элевсины. С первого же дня, как он появился два с половиной года назад в Старом дворце и увидел Карбону, он только и мечтал совершить что-нибудь такое, за что благодарный хозяин предложил бы ему любую награду, и он бы выпросил нубийку себе в сожительницы. Но случай спасти от какой-нибудь смертельной опасности Левкона, Герею или Элевсину всё не никак подворачивался, и мечты сорвать с гордой красавицы-нубийки одежду и покрыть лобзаньями её глянцевую коричневую кожу так пока и оставались мечтами.
– Ну... кгм... я мечтаю... что однажды царевич Левкон... сделает меня епископом в своём доме.
Савмак разочарованно покачал головой.
– Дул считает, что Арсамена сменит Хорет, а сам он надеется занять место Хорета. Так что не скоро ты дождёшься должности епископа. Если вообще дождёшься.
Гераку ничего не оставалось, как вздохнув и пожав плечами в знак согласия, молча покинуть спальню своей тайной возлюбленной.
– А разве... – последовав за ним, Савмак перешёл на скифский, понизив голос до полушёпота. Убедившись, что в соседней комнате, освещённой, как и спальня, горевшим на столике тусклым ночником, никого нет, он продолжил: – разве тебе не хочется сорвать этот ошейник и зажить вольным человеком, спать не в вонючем подвале с рабами, словно скотина в хлеву, а с красавицей женой на мягком ложе в собственном доме?.. Я вот мечтаю, что скоро вырвусь отсюда и вернусь домой, на волю.
Остановившись посреди комнаты, Герак повернулся к товарищу и стал с пристальным интересом вглядываться в его лицо, словно заново открывая его для себя после долгой разлуки.
– Хм! На волю... – тихо заговорил он, также перейдя на скифский. – А разве у тебя был там свой дом, жена? Разве там у тебя не было тоже хозяина?.. Свой дом, жена, дети – на всё это нужны деньги, и немалые. А где их взять?
Герак снова вздохнул и задумчиво опустил глаза себе под ноги.
– Хотя есть один способ... – он вновь вонзил проникновенный взгляд в мерцавшие голубыми звёздами глаза юного скифа. – Если бы кто-нибудь из рабов покушался на хозяина, хозяйку или их дочь, а я бы этому помешал, то Левкон из благодарности дал бы мне и волю, и денег на собственный дом и жену. Не хочешь мне помочь, а? – и Герак невесело рассмеялся. – Ну, ладно, пошли – я пошутил, – похлопал он дружески приятеля по плечу, переходя на эллинскую речь, и двинулся к прикрытому парчовым пологом проходу в следующую комнату.
– Погоди! Я хочу без всяких шуток предложить тебе волю... и богатство, – остановил его Савмак, решив, раз уж начал этот разговор, выяснить до конца, насколько Герак ему друг.
Приоткрыв полог, он убедился, что в соседней комнате, разделявшей покои матери и дочери, никого нет. Держа в поле зрения вход на лестницу в дальнем левом углу, он крепко сжал запястье Герака и, приблизив губы почти к самому его лицу, заговорил глухим от волнения голосом:
– Вот ты говорил, что в Скифии у меня тоже был хозяин... Так вот... это не так... в Скифии я сам был хозяином... Я давно собирался тебе признаться – моё имя не Сайвах... Я – Фарзой, сын вождя хабов Госона.
Рот Герака скривился в ироничной ухмылке:
– Что же отец не выкупил тебя из плена? Или ты незаконный?
– Нет, я законный... Думаю, родные посчитали меня погибшим. Наверняка многие видели, как меня рубанули мечом по голове... А сам я, когда очнулся в плену, постыдился открыть кто я такой, назвался именем своего погибшего слуги. Ведь попасть в полон сыну вождя – это позор не только для меня, но и для всего нашего рода. (Савмак почувствовал, что его уши и скулы опять заполыхали непрошеным огнём.) Как после этого моему отцу, да и мне самому, глядеть в глаза царю!.. Помнишь, я рассказывал тебе про шкуру белого медведя? Так вот, я сам её видел в царском шатре, своими собственными глазами!.. (Савмак вздохнул.) Поэтому я решил, что сам добуду себе волю. Если б я остался в Феодосии, так бы оно и было – я бы непременно убежал. Но отсюда в одиночку мне не вырваться... (Савмак крепче сдавил руку Герака.) Слушай, давай убежим вместе, а? Там, в Скифии, ты станешь мне братом, будешь иметь не одну, а две, три, четыре жены, – призывно заглядывая в глаза, соблазнял он приятеля.
Герак не знал, верить ли услышанному. С одной стороны в рассказе Сайваха-Фарзоя не было ничего невероятного, а с другой... с такой же лёгкостью он мог всё это выдумать, чтобы сманить его с собой в побег.
– Хочешь дружеский совет? – сказал он наконец. – Тебе нужно рассказать об этом хозяину.
– Нет! Лучше я останусь навек рабом, чем получу свободу за выкуп! – горячо воскликнул вполголоса Савмак, с силой сдавив запястье Герака. – Поклянись, что никому не выдашь мою тайну!
– Ну, хорошо, – не без усилий высвободив руку из захвата савмаковой ладони, пообещал Герак. – Не хочешь, как хочешь – дело твоё. Клянусь усами и бородой Папая, что никому не скажу.
"Если сдержит слово, значит, свой парень, не выдаст – можно будет рассказать ему главное", – решил Савмак, двинувшись вслед за Гераком к лестнице.
– Ну, так что, поможешь? – спросил он в голос.
Бросив сверху взгляд на освещённую висевшей внизу лампадой лестницу, Герак прислушался к доносившимся с кухни шумам и голосам, затем, бесшумно ступая мягкими скификами по самшитовому паркету, которым были выстелены все полы на верхнем этаже, вернулся к входу в передние покои Гереи и осторожно заглянул за златотканый полог. Убедившись, что комната пуста, он подманил к себе пальцем Савмака.
– Ну, из дворца мы, положим, выберемся. А как выйти из Акрополя, потом из города, миновать Ближнюю и Длинную стены с этими вот "украшениями" ты подумал? – спросил он чуть слышным шёпотом, постучав ногтем о тусклую медь ошейника у себя под подбородком.
– Подумал! – тотчас радостно кивнул Савмак, довольный, что удалось заинтересовать Герака. – Ты же умеешь писать. Что тебе стоит написать для стражи, что царевич Левкон послал нас за какой-то надобностью в Феодосию?
– А кони?
– Коней возьмём в царской конюшне. Ведь не пешком же нас хозяин в такую даль посылает!
– Молодец!.. Хорошо придумал!.. – Герак слегка потрепал приятеля ладонью по скуле. – Только ничего не выйдет.
– Почему? – хлопнул непонимающе ресницами Савмак.
– Потому что, во-первых, пропуск без печати Левкона не действителен, а перстень с печаткой он носит на пальце, не снимая. Есть ещё, конечно, печать у Арсамена, но и она для нас недоступна. А во-вторых, если сам хозяин, Арсамен или Хорет не придут с нами на конюшню, коней нам там никто не даст. Так что всё не так легко, как тебе кажется... Ну, ладно, пошли вниз, пока нас не хватились...
Так и не признавшись Савмаку, в ответ на его откровения, что главная причина, удерживавшая его в Старом дворце крепче всяких цепей и ошейников, звалась Карбона, Герак весь оставшийся вечер размышлял, как ему поступить. Вот если бы можно было как-нибудь и её увезти с собой в Скифию – ради этого, пожалуй, можно было бы и рискнуть. Знать бы наверняка, что этот скиф в самом деле сын вождя, а не водит его, как дурачка, за нос, да как тут узнаешь! А даже если это правда, что ему помешает, когда они окажутся в Скифии, отнять у него Карбону, а самого продать опять в рабство? Нет уж, Герака на такой мякине не проведёшь!
Савмак же, которому тоже долго не шёл сон в эту ночь, слушая, как ворочается рядом в темноте Герак, решил, что выждет ещё два-три дня и раскроет ему свой истинный замысел, а затем они вместе подговорят Дула, или, может, кого другого – Герак, конечно, лучше знает, кто из здешних рабов больше годится для такого дела. В крайнем случае, они могут начать и вдвоём: тут главное – внезапность и решительность, а остальные присоединятся к ним уже по ходу дела...
В эту ночь Савмаку опять приснился Ворон.
Он на Вороне, Мирсина на серой в яблоках Золушке, Канит на Рыжике, Скиргитис, Сакдарис, Ишпакай – всего с десяток всадников на отборных скакунах, скакали рысцой вдоль края плато к Козьей горе, а со стороны Хабей к горе рысили Фарзой с сестрой Фрасибулой и десятком родных и двоюродных братьев. Съехавшись у горы, они договорились, что устроят гонку за невестами: хабы погонятся за Мирсиной, а напиты – за Фрасибулой: кто первый их догонит – тому они и достанутся в жёны.
Оглядев с лукавыми улыбками выстроившихся в линию претендентов, Мирсина и Фрасибула разом огрели коней плетьми и, словно подхваченные вихрем, понеслись по зелёному покрывалу степи на запад. Подождав, пока Ишпакай досчитал до ста, парни с гиком и залихватским свистом сорвали коней в погоню. Какое-то время они, отчаянно полосуя коней, неслись тесной гурьбой (Савмак подгонял Ворона голосом и скификами, приберегая плеть до решающего рывка), но постепенно толпа "женихов" вокруг Савмака становилась всё реже, и вот уже рядом с ним остались только Фарзой на сметано-белом мерине слева и Скиргитис на мышастом – справа. Скакавшие во весь дух "невесты" к этому времени стали заметно ближе: уже хорошо были различимы цветастые узоры на спинах их кафтанов – красно-зелёные у Мирсины и серебристо-золотые у Фрасибулы – над которыми развевались бунчуками на ветру их длинные распущенные косы (круглые шапочки, должно быть, слетели с них на скаку) – желточно-золотые у одной и иссиня-чёрные – у другой.
Неожиданно Савмак увидел впереди тёмную борозду пересекавшего степь от края до края рва; за рвом высился поросший травою вал, на валу – зубчатая серокаменная стена. "Откуда она тут взялась? – удивился Савмак. – Неужели за то время, пока я был в плену, херсонесские греки успели отгородить от нашей степи Закатное море?"
Доскакав до преграды, девушки разделились: Мирсина, оглянувшись с задорной улыбкой на преследователей, помчалась на полдень, и за ней радостно устремился Фарзой; Фрасибула погнала свою кроваво-гнедую кобылу на полночь; Савмак и упорно не желавший ему уступать Скиргитис на роняющем с удил пенные хлопья сером в крапинку темноногом коне понеслись за ней. "Почему он на сером? Ведь он был на мышастом!" – удивился Савмак и повернул лицо к державшемуся за его правым плечом упрямому всаднику. К немалому его изумлению на сером темноногом коне скакал вовсе не Скиргитис, а... Герак.
– Герак! Ты как здесь оказался?! – воскликнул радостно Савмак.
– А так! Ты обещал отдать мне в жёны свою невесту, если я помогу тебе бежать, – скаля в лисьей улыбке мелкие белые зубы, напомнил Герак, – так что теперь эта красотка моя!
Азартно нахлёстывая коня, Герак вырвался на полкорпуса вперёд. Савмак подумал, что надо сдержать слово: раз обещал, пусть Фрасибула достаётся Гераку, – и начал потихоньку придерживать Ворона.
В этот миг девушка оглянулась (она теперь была не далее, как в двадцати шагах от преследователей), и Савмаку вдруг перехватило дыхание от ужаса и восторга: вместо Фрасибулы на коне скакала Герея.
– Нет, Герак! – крикнул он. – Она моя! – и впервые ожёг потный лоснящийся бок Ворона плетью.
– Ты же обещал! Ты же обещал! – прокричал Герак, повернув раздосадованное лицо к стремительно обгонявшему его по краю рва Савмаку.
– Нет, нет! Я обещал тебе Фрасибулу! А Герея моя, моя! – радостно кричал в ответ Савмак.
Внезапно Герак кинул коня к нему и спихнул Ворона с Савмаком в глубокий ров. Победно захохотав, Герак один умчался догонять Герею.
К счастью, ров оказался сухим, а умница Ворон удачно приземлился на четыре ноги. Савмаку ничего не оставалось, как глотая слёзы досады и гнева, без устали гнать Ворона по дну рва к морю (только там он мог выбраться из рва), надеясь, что Герак не успеет догнать Герею до берега моря.
И вышло так, как он предполагал. Скоро в узком проёме рва блеснуло стальной синевой море. Вылетев на сипящем, как кузнечные меха, Вороне на берег, он с радостно заколотившимся сердцем увидел слева, шагах в десяти от берега, Герею. Заехав в воду, она, не оглядываясь, испуганно гнала кобылу всё дальше в море. Герака нигде не было видно ("Наверно, его серый пал, не выдержав гонки", – радостно подумал Савмак) – они были одни.
– Герея, не бойся! Постой! Остановись! – закричал по-эллински во всё горло Савмак и погнал Ворона вдогон за нею в искрившееся мелкой рябью зеленовато-голубое море.
Словно не слыша его криков, Герея гнала кобылу всё дальше от берега, и вот уже её рассыпавшиеся чёрным плащом по спине волосы погрузились концами в воду. Наконец, Савмак настиг её, обхватил сбоку за талию и рывком пересадил с красной кобылицы на холку своего коня. Отведя дрожащей рукой волосы с её лица, Савмак приготовился прильнуть к её дивным губам, да так и застыл в изумлении с округлившимися недоуменно глазами: что за наваждение! – вместо Гереи, он держал в своих объятиях её дочь!
Элевсина серебристо засмеялась.
– Что, не ожидал? Знаешь, кто я? Я – дочь морского царя Посейдона! Ха-ха-ха! Отныне – ты мой раб, и твоя жизнь принадлежит мне! Там, на дне, нас ждёт мягкое ложе из морской травы.
Обвив его шею тонкими и гибкими, как змеи, руками, она приникла смеющимися губками к его губам. Савмак сам не заметил, как и куда исчез его Ворон. Внезапно мутные, зелёные воды сомкнулись над ними. По тому, как меркнет вокруг свет и становится холоднее, Савмак понял, что они всё дальше погружаются в глубину, и подумал, что надо бы, пока не поздно, вырваться из её объятий и попытаться выплыть наверх, иначе он утонет. Но, опутанный, будто стальной гефестовой сетью, густыми чёрными водорослями её волос, он чувствовал, что не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, и, намертво сцепившись губами, они продолжали медленно погружаться в бездонную зелёную глубину. Падая в безмолвии спиной вниз, Савмак понимал, что жив лишь до тех пор, пока его губы сомкнуты с губами морской царевны, и она дарит ему своё дыхание, и что стоит им разорвать свой нескончаемый поцелуй, как вода хлынет внутрь, и наступит конец.
