Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 90 страниц)
– Я родилась рабыней.
Савмак разочарованно выдохнул. Он уже собирался просить её раздобыть для него аркан или длинную верёвку и предложить ей бежать с ним в Скифию.
Через минуту после того как рабыня, виляя под коротким серым хитоном выпуклым задом, уплыла с грязной миской и пустой кружкой на кухню, Савмак встал из-за стола и направился к выходу, чтобы поискать отхожее место и, по мере возможности, осмотреться в новом доме. Распоряжавшаяся на поварне толстуха послала одного из подручных поварят проводить его и сразу привести назад.
На обратном пути новичка перехватила посланная хозяйкой рабыня и увела его через двор в расположенную напротив поварни баню. Одна из имевшихся там четырёх больших прямоугольных мраморных ванн была до половины наполнена парующей водой.
– Раздевайся и лезь в воду! – приказала Савмаку по-скифски приведшая его светловолосая, зеленоглазая рабыня.
– Я уже мылся сегодня, – стыдливо покраснев, возразил Савмак.
– Ничего, малыш, ещё одно купанье тебе не повредит. Да ты не стесняйся, я уже видела тебя всего при осмотре у хозяйки, – хохотнула она.
Савмак нехотя повиновался. Скинув колпак и башмаки и стянув через голову хитон, он осторожно шагнул в ванну. Едва мягкая ладонь рабыни коснулась его живота, как "жеребец" Савмака взвился на дыбы.
– Ого, какой ты быстрый! Хе-хе-хе! Давно не заглядывал в женские норки? Придётся ещё немного потерпеть! Побереги свой пыл до вечера.
Усадив смущённого юношу в горячую воду, рабыня принялась обмывать его шею и торс (голову Исарх велел не трогать) мягкой морской губкой, поливая его из деревянного ковшика душистым мыльным раствором и продолжая между делом давать свои наставления:
– Ты уж сегодня постарайся, красавчик! Если угодишь хозяйке, останешься в усадьбе и будешь здесь жить по-царски!
Савмак брезгливо скривил рот, представив себя простёртым на толстой, как откормленная свинья, старухе, и почувствовал, как его торчащий под водой между ногами "черенок" стал быстро увядать. Утешало лишь то, что эта пытка продлится недолго: как только все в доме уснут, он придушит похотливую старуху и убежит...
– Делай всё, что она прикажет. И будь с ней посмелее: наша хозяйка добрая женщина. Она сама бывшая рабыня и никогда не бьёт своих рабов.
– Твоя хозяйка вдова? – поинтересовался Савмак.
– Вдова?.. Можно считать, что вдова... при живом муже. Хе-хе-хе!.. О муже хозяйки не тревожься, – добавила она, согнав с лица улыбку. – Он уже давно забыл дорогу в спальню жены и не мешает ей утешаться с красивыми рабами... Как и она ему с рабынями.
"А может лучше не спешить? Изучить сперва все хода-выходы, раздобыть верёвку и какое-нибудь оружие, – засомневался он, сидя с прикрытыми глазами, чтоб не видеть раскачивающихся спелыми дынями в полукруглом вырезе хитона грудей склонившейся над ним рабыни. – А вдруг я ей не понравлюсь, и она отошлёт меня завтра назад? Нет, бежать нужно сейчас, этой ночью. Другого такого случая, может, больше не будет... Надо рискнуть".
Тем временем за толстыми дворцовыми стенами уже начинались сумерки – предвестники долгой осенней ночи.
Пакор, как обычно, встретил вернувшегося из города Лесподия на площадке перед колоннами, освещённой двумя прикреплёнными у входа под арку факелами. Как только Лесподий сошёл с коня, стоявший за спиной епископа рядом со старым привратником молодой раб снял с колонны один из факелов и пошёл с ним впереди, освещая хозяину путь (во внутренних дворах уже залегла густая темень).
– Ну, как там Мелиада? – равнодушным тоном поинтересовался Лесподий, приласкав встретивших возвратившегося хозяина радостным повизгиванием собак.
– Неважно, – ответил приглушенным голосом Пакор. – Проплакала всё утро, а потом пожаловалась Исарху, что от переживаний за сына и отца у неё разболелась голова.
– Скорей из-за своих побрякушек, – ухмыльнулся Лесподий, выходя из-под арки на Малый двор.
Семеня рядом с номархом вслед за освещавшим путь рабом, Пакор доложил о визите жены навклера Лимнея Масатиды, предложившей госпоже Мелиаде купить у неё раба.
– Что за раб? – без особого интереса спросил Лесподий после того как, войдя в свой андрон, приказал подавать скорее ужин и приготовить горячую ванну, назвав имена двух рабынь, которые помогут ему сегодня мыться, и ещё двух, которым надлежит, пока он будет в бане, согревать своими телами его холодную постель.
– Скиф лет пятнадцати-шестнадцати, приятной наружности (Лесподий выразительно хмыкнул), но в общем – ничего особенного. С ещё не до конца зажившей раной на темени.
И пока доверенный слуга освобождал номарха от тяжёлых лат, Пакор пересказал суть разговора Мелиады и Масатиды.
– Мы только что понесли такие огромные расходы, лишились всего нашего золота, а эта безмозглая дура собирается отдать кучу денег за какого-то смазливого юнца! – не смог сдержать возмущения Лесподий, узнав о заломленной женой Лимнея цене. – И эта Масатида, будто нарочно, подгадала момент, когда нет Хрисалиска, чтоб отговорить её!
Самому Лесподию разубеждать жену, тем более запрещать ей тратить собственные деньги как она считает нужным, было бесполезно – это лишь укрепит её желание приобрести этого раба по явно завышенной цене наперекор ему; после того как лет семь-восемь назад их взаимные чувства охладели, и они перестали спать вместе, они, к взаимному удовольствию, условились не мешать друг другу, заботясь лишь о соблюдении внешних приличий.
– По словам Масатиды, этот скиф был конюхом одного из скифских этнархов, – сообщил Пакор.
– Хэ! Какой же скиф не умеет обращаться с лошадьми! Мелиаде захотелось ещё одного жеребца, а не конюха!
– Его можно будет позже с выгодой продать в Пантикапее или в Синдике. Там наверняка найдутся покупатели на такого конюха, – постарался сгладить ситуацию епископ.
– Пожалуй, ты прав... Надо будет только позаботиться, чтоб он к тому времени не дал дёру – Скифия то рядом. Но сто драхм – это слишком!
Тем временем рабыни занесли в комнату, где, переодевшись в домашнее, расположился на чёрном кожаном диване Лесподий, кушанья, а старик Лафил принёс его любимое вино и тёплую воду.
– Я, кажется, знаю, как можно сбить на него цену, – молвил Пакор, обождав, пока набросившийся на еду номарх утолил первый голод.
– Ну? – воззрился на него Лесподий, продолжая, но уже без прежнего усердия, работать челюстями.
Пакор велел стоявшим в ногах хозяина рабыням выйти за дверь. После того, как его приказание, подтверждённое молчаливым кивком номарха, было исполнено (оставшийся в кабинете Лафил не станет болтать лишнего), епископ подошёл к изголовью дивана и, по-заговорщицки понизив голос, пояснил:
– Нужно сделать так, чтобы скиф не прошёл испытание, и госпожа Мелиада завтра отослала его обратно. Когда навклер Лимней выставит его на агоре, мы сможем купить его втрое дешевле. Думаю, никто в Феодосии сейчас не предложит за него больше тридцати-сорока драхм.
– Точно! – радостно хлопнул себя ладонью по бедру Лесподий. – Но как это сделать?
– Думаю, у Исарха найдётся какое-нибудь средство.
– Давай, зови сюда сирийца.
Когда через пять минут Исарх вошёл в кабинет номарха, рабыни уже унесли на кухню остатки ужина, ушёл к себе и Лафил, оставив на столике у стены расписную ойнохою с процеженным хиосским вином, серебряную гидрию с водой и бронзовый канфар на высокой ножке. Узнав от Пакора, что от него требуется, лекарь задумчиво поскрёб тремя пальцами острый бритый подбородок и ответил, что самый простой способ сделать скифа на всю ночь недееспособным – дать ему во время ужина вина с сонным зельем.
– Пои его, чем хочешь, но этой ночью его "конец" должен висеть, как хвост у дохлой мыши, – приказал номарх, отпуская Исарха и Пакора.
Из бани зеленоглазая рабыня повела Савмака полутёмными внутренними переходами в гинекей. Приподняв висевший в дверном проёме одной из многочисленных комнат верхнего этажа толстый тёмно-коричневый полог, она пригласила оробевшего юношу войти. Но вместо ожидаемой им с внутренней дрожью спальни безобразной толстухи, он оказался в небольшой комнате с голыми стенами и единственным квадратным окном напротив входной двери, под которым сидели «по-скифски» друг против друга на расстеленной на паркетном полу тростниковой циновке четверо молодых мускулистых парней, явно принадлежащих к четырём разным народностям. Велев Савмаку ждать здесь, рабыня сказала что-то по-эллински уставившимся оценивающе на новичка рабам и удалилась в расположенные неподалёку покои хозяйки.
Дни Мелиады проходили в однообразной праздности и неге. Избавленная отцом Хрисалиском, епископом Пакором и поварихой Лострой от всяких домашних и хозяйственных забот, она просыпалась поздно, обычно незадолго до полудня. Позавтракав в спальне, спускалась в нужник, затем долго нежилась в ванной, наполненной тёплой, смешанной с благовониями водой, покрытой – когда лепестками роз, когда – цветами и листьями мяты или других душистых трав, а рабыни тем временем делали в её покоях уборку. Поднявшись к себе, долго выбирала наряд и украшения, которых у неё было до сегодняшнего утра великое множество.
Мелиада очень любила слушать запутанные любовные истории. По заказу Хрисалиска навклеры привозили из Эллады все книжные новинки подобного рода в стихах и прозе. Пока служанки колдовали перед огромным настенным зеркалом над её лицом и причёской, обученная грамоте рабыня с красивым голосом читала очередной душещипательный роман.
В тёплое время года Мелиада проводила большую часть дня в великолепном саду, разбитом на дне балки за гинекеем. В дождливые дни и зимой она почти безвылазно сидела в своих нагретых жаровнями комнатах, в окружении сонма рабынь и мальчиков-рабов (она любила и баловала детей, по большей части, появлявшихся во дворце стараниями её мужа, а в последние годы и сына) и беседовала с навещавшими её время от времени женами богатых горожан, удостоенными если не чести, то привилегии входить в избранный круг её подруг. Отобедав с Мелиадой и пересказав ей все городские новости и сплетни, подруги отправлялись домой, а Мелиада по давней привычке предавалась целительному послеобеденному сну.
Пробудившись, Мелиада первым делом спросила явившихся на её зов рабынь, вернулся ли Лесподий и есть ли какие-нибудь новости о Хрисалиске и Делиаде. Получив на первый вопрос утвердительный, а на второй отрицательный ответ, Мелиада тяжко вздохнула. Бойкая зеленоглазая рабыня Гела поспешила доложить, что новый раб отмыт в ванной и ждёт в комнате носильщиков дальнейших приказаний.
– Ну как он тебе? – поинтересовалась Мелиада.
– Настоящий красавчик! – Гела постаралась придать голосу как можно больше восхищения. – По-моему, никакая хозяйка не отказалась бы иметь у себя такого раба.
– Масатида же отказалась.
– Уверена, что всему виной ревность её мужа.
– Ты думаешь?
– Конечно!
За разговорами хлопотавшие вокруг хозяйки рабыни натянули ей на ноги меховые полусапожки, помогли встать, накинули на плечи тёплую вязаную шаль. Приковыляв к стене, она открыла ставню единственного в спальне квадратного, в два локтя шириной окна.
– Ого, как уже темно! И ветер какой холодный! – Мелиада поспешила затворить окно, за которым мрачно шумели раскачиваемые налетавшим с залива ветром тёмные кроны деревьев. – Каково сейчас моему бедному мальчику верхом на коне посреди голой степи!
– Ваш батюшка и господин Делиад уже давно в Пантикапее, – заверила уверенным тоном Гела.
– Ты полагаешь? Дай-то бог... Ну ладно, пойдём, прогуляемся перед ужином...
Как только дверная завеса опустилась за спиной Савмака, четверо сидевших под окном рабов равнодушно-пренебрежительно отвернулись от новенького, вернувшись к прерванному занятию. Чтобы скоротать медленно тянувшееся в ожидании, когда их услуги понадобятся хозяйке время, они играли в «жребий». Эта незамысловатая игра была хорошо знакома Савмаку: ею частенько забавлялись и скифские дети, парни и девушки. Заключалась она в том, что один из игроков, спрятав руки за спину, зажимал в кулаке былинки, соломинки или тонкие палочки по числу играющих, одна из которых была короче остальных. В зависимости от оговоренных перед игрой условий, победителем либо проигравшим считался тот, кто вытягивал «жребий» – короткую палочку.
Поглядев с тоской на видневшийся в открытом окне, между двух тёмно-зелёных лапчатых пихт, кусок зубчатой крепостной стены в конце сада, за которой глухо шумело море (там – отсюда казалось, рукой подать, была воля), Савмак опустился на пол слева от двери, спиной к жёлтой стене. Поджав под себя голые ноги, он стал наблюдать за игрой, вспоминая, как ещё недавно парни и девушки из Таваны и Хабей, съехавшись под вечер в оговоренном месте, вот так же играли на поцелуи. Парни по очереди зажимали в кулаке былинки, а девчата, волнуясь, тянули, и та, которой посчастливилось вытянуть жребий, покраснев до корней волос, целовала парня под шутки и задорный смех друзей и подружек. Затем игроки менялись местами: уже девушки, трепеща, держали в кулачке былинки, а парни тянули, и счастливчик целовал взасос избранницу, а окружающие хором громко считали, как долго продлится поцелуй, определяя таким способом, насколько любы друг другу целующиеся по воле Аргимпасы пары. Савмаку вспомнилось, как ревновал во время этих забав свою Мирсину Фарзой, и как оба светились от счастья, когда после многих попыток жребий Аргимпасы сводил, наконец, их в пару. Сейчас, наверное, в доме вождя Госона вовсю идут приготовления к их свадьбе...
Рабы под окном играли на щелбаны. Тот, кто вытягивал короткую палочку, подставлял лоб трём остальным. Минут через пять, один из них, выглядевший постарше остальных (на вид им было лет по 20-25), спросил на понятном каждому скифу сарматском наречии молчаливого новичка, как его зовут, какого он роду-племени и сколько ему лет. Савмак неохотно ответил, но от предложения сыграть с ними отказался и, смежив устало веки, предался мечтам о побеге и возвращении домой на захваченном боспорском коне ("Как там мой Ворон? Всё ещё тоскует по мне, или уже начал забывать?"), с трофейным оружием и висящей на конской шее головой боспорского пограничного стража.
Когда за окном и в комнате сделалось совсем темно и холодно, один из рабов закрыл ставни, все четверо растянулись на разостланных в дальних от входа углах дерюжных половиках и скоро захрапели.
После того как Мелиада, закутавшись в тёплые меха, отправилась с освещающими путь рабынями на прогулку по галереям верхнего яруса (врач Исарх настаивал и убеждал, что для здоровья полезно подышать перед сном свежим воздухом, совершив хотя бы один круг), одна из служанок разбудила носильщиков и велела отнести из комнат госпожи на кухню остывшие жаровни. Одну из жаровен доверили новичку-скифу.
В трапезной возле поварни уже собрались все дворцовые рабы, вернувшиеся с различных работ. Было их около двадцати, не считая детей и подростков. Кормили рабов у Хрисалиска дважды в день – утром и вечером (так было далеко не везде: многие хозяева, экономя, считали, что двуногие скоты вполне обойдутся и одноразовой кормёжкой); рабыни, которых в доме было, опять же не считая малолеток, около двух десятков, как и положено, ели после мужчин.
Под надзором Пакора и двух угрюмых надсмотрщиков, тесно сидевшие по обе стороны длинного стола рабы молча старательно опустошали свои миски с горячей рыбной похлёбкой, заедая её тонкой ячменной лепёшкой и небольшой луковицей. Многие с любопытством поглядывали на хлипкого новичка-скифа, которому этой ночью предстояло нелёгкое испытание в спальне хозяйки.
Тем временем кухонные рабыни внесли на медных тарелях глиняные скифосы с разбавленным на две трети холодной водой вином и, проходя за спинами заканчивавших ужинать рабов, ставили их на стол. Врач Исарх, явившийся вслед за ними из поварни и вставший у дверей рядом с Пакором, следил, чтобы медноволосая Томея ничего не перепутала и поставила перед новичком скифом именно тот канфар с отбитой ручкой, что он приказал. Жадно осушив одним духом свои кружки (только скиф, как видно, ещё не привыкший пить эту разбавленную кислым вином водицу, пил медленно, брезгливо скривившись, как бы через силу заставляя себя глотать это пойло; поставленный им на стол недопитый кубок тотчас опрокинул в рот его проворный сосед), рабы разом встали по команде Пакора и потянулись к выходу, освобождая место за столом ждавшим во дворе своей очереди рабыням. Один из носильщиков схватил за плечо направившегося вслед за остальными Савмака и потянул его к дверям на поварню.
Пока надсмотрщики уводили рабов через освещённый четырьмя факелами и вынырнувшей из облака ущербной луной двор в их спальни, носильщики и Савмак понесли на вытянутых перед собою руках наполненные горячими углями жаровни обратно в покои Мелиады. На лестнице Савмак почувствовал сильную усталость и знакомую слабость во всём теле. Голова, руки и ноги будто налились свинцом, веки начали слипаться, каждый шаг давался со всё большим трудом. Он едва донёс потяжелевшую жаровню до спальни.
Голая Мелиада, сидевшая, раздвинув ноги, на краю широкого пышного ложа, предстала перед его затуманенным взором в виде подвешенной на крюк белой свиной туши. Он не заметил, как рабыни стянули с него колпак, одежду и башмаки и подтолкнули голого к хозяйке. Сделав несколько нетвёрдых шагов, он запнулся и рухнул коленями на разостланную перед ложем полосатую тигриную шкуру, ткнувшись лицом в круглый и мягкий, как подушка, женский живот. Расплывшись в довольной улыбке, Мелиада шире развела ноги, обхватила его затылок и тонкую шею руками и крепко прижала его пухлые упругие губы к скрытой в густых тёмных зарослях огромной розовой раковине.
– Ну же, малыш, смелее! Разожги во мне огонь своими горячими поцелуями...
Однако продолжения не последовало: губы, язык и руки юного скифа оставались неподвижны, словно одеревенели от страха. Может он ещё ни разу не имел дела с женщинами?
Сжав ладонями его виски, Мелиада отвела назад его голову и с удивлением увидела, что глаза его закрыты. Ей показалось, что он не дышит. Она испуганно убрала руки, и юный скиф безжизненно завалился на правый бок у её ног.
– Он что, умер?! – вскрикнула с выражением ужаса на лице Мелиада.
Не успевшая покинуть спальню хозяйки Гела мигом вернулась от двери, опустилась возле лежащего на полу юноши на колени, опрокинула его на спину и припала ухом к дравшимся на его левой груди длиннохвостым петухам.
– Живой! Сердце бьётся, – радостно сообщила она через несколько секунд.
– Слава богам! Я, наверное, ненароком потревожила его рану, – сказала, успокаиваясь, Мелиада.
После того как попытки Гелы привести скифа в чувство лёгкими пощёчинами, щипками и брызгами воды не увенчались успехом, Мелиада приказала одеть его, вынести в соседнюю комнату и позвать Исарха.
Присев у лежащего на ковре посреди комнаты бесчувственного тела, Исарх пощупал на его запястье пульс, после чего заглянув в спальню, объявил лежащей под пуховым одеялом Мелиаде, что у скифа глубокий обморок, будить его бесполезно и вредно для его здоровья – сон для него сейчас лучшее лекарство.
– Ну хорошо. Пусть его унесут, – приказала Мелиада.
Двое из четырёх пребывавших в переднем покое носильщиков, ухватив по указке Гелы скифа за тощие руки и ноги, с лёгкостью понесли его вслед за освещавшим путь врачом. Во дворе они наткнулись на делавшего вечерний обход перед сном Пакора и направились вместе с ним к рабским спальням.
Отодвинув широкий засов, Пакор открыл обитую медью дверь, из-за которой вырвался наружу густой храп десятка рабов (рабы спали по десять человек в двух расположенных между бальнеумом и нужником небольших спальнях). Исарх вошёл с поднятым над головой в вытянутой руке светильником в узкую продолговатую конуру, с крошечным оконцем над дверью, в которой дрыхли рядком головами к левой стене на покрытом пахучей камкой и рогожами цементном полу рабы. Следом за ним носильщики внесли Савмака и положили по указке Пакора на свободное место у самой двери, где на протёртой до дыр, заскорузлой от грязи рогоже ещё не разгладилась вмятина от увезенного утром вместе с Вороном в Пантикапей Ашвина.
8
Остановив кибитку на развилке трёх дорог, Хрисалиск узнал от выбежавшего с постоялого двора Дамона, что этой ночью у него останавливался сам казначей Деметрий, которому басилевс доверил отвезти в Неаполь обещанное Палаку золото и серебро, но около получаса назад он с тремя сотнями охранников сатавков поехал дальше. Посланная гекатонтархом Аристоном по просьбе Хрисалиска завернуть Деметрия назад погоня успехом не увенчалась: тот уже успел укатить далеко за Бик. Хрисалиску ничего не оставалось, как скакать на передохнувших конях галопом по той же дороге в противоположную сторону, размышляя под дробный топот копыт, свист кнута и храп уткнувшегося в обитый войлоком борт кибитки Фагиса, как скажется приезд Деметрия в Неаполь на аппетитах Палака.
Домчав часов за пять до Длинной стены, Хрисалиск и его спутники заехали в лагерь конницы, чтобы перекусить и запрячь в хрисалискову кибитку свежих лошадей.
После того, как несколькими днями ранее левконов гонец Бласт привёз долгожданную радостную весть, что Палак вернулся в Неаполь и распустил своё войско, архистратег Молобар отправил пеших ополченцев по домам и сам вернулся в Пантикапей. Охранять Длинную стену осталась меотская конница во главе с Горгиппом, да подошедшая через день от Ближней стены с косметом Метродором тысяча пеших эфебов. Остались у ворот Длинной стены и все метательные машины со своей обслугой.
Узнав о коварном пленении царевича Левкона Палаком, Горгипп приказал одному из меотских гекатонтархов сопроводить со своими всадниками в столицу кибитку Хрисалиска, а в освободившиеся комнаты поместить левконовых соматофилаков, собиравшихся утром скакать назад Феодосию.
У хрисалисковой кибитки тем часом столпились десятки знатных меотов, разглядывая алчно горящими глазами привязанного к её задку вороного красавца жеребца. Оглаживая его исполосованный рубцами круп, они удивлялись, что за варвары над ним измывались? На посыпавшиеся со всех сторон просьбы продать коня, Хрисалиск отвечал, что жеребец будет продан за золото на аукционе в Пантикапее, постольку ему нужно как можно скорее собрать выкуп за царевича Левкона. Горгипп передал с Делиадом записку для Молобара, в которой просил тестя непременно купить вороного бактрийского жеребца.
После получасового обеда и отдыха, усердно нахлёстываемая с облучка Ашвином четвёрка лошадей умчала кибитку Хрисалиска, сопровождаемую сотней меотских всадников (не столько для охраны, в которой тут за Длинной стеной не было необходимости, как для почёта и уважения тестю царевича Левкона и отцу царевны Гереи), дальше на восток. Короткий зимний день близился к концу, и Хрисалиск торопился добраться до Пантикапея до того как стража закроет ворота.
Выспавшийся и отдохнувший Фагис оставшуюся часть пути проделал верхом на коне вместе с Делиадом и его соматофилаками. Полтора часа спустя кибитка остановилась на опоясывающей верхнюю пантикапейскую террасу узкой улочке, возле калитки принадлежащего Лесподию и Мелиаде дома.
Громко окликнув привратника, Делиад спрыгнул с коня, передав повод ближайшему воину. Узнав голос хозяина, старик поспешил открыть калитку, выбежал на улицу и застыл с изумлённо раззявленным ртом, увидев вылезающего с передка кибитки Хрисалиска. Сопровождавший в дороге Хрисалиска раб Беот, после того, как помог хозяину сойти на землю и подал ему посох, достал из кибитки тяжёлый дорожный сундук и понёс его в дом.
Передав вожжи и кнут перебравшемуся с седла на облучок соматофилаку, Ашвин по приказу Хрисалиска отвязал от задка кибитки Ворона и попробовал завести его через калитку и узкий тёмный коридор во двор, но жеребец вдруг заартачился. Вскипевший Делиад хотел подсобить ему плетью, но Хрисалиск остановил его занесенную руку и велел привязать жеребца сзади к делиадовой кобыле. Ашвин потянул через порог кобылу, а вслед за ней под одобрительные возгласы соматофилаков зашёл на чужой двор и жеребец.
Отослав своих воинов вместе с дедовой кибиткой в царскую конюшню, Делиад вошёл вслед за Хрисалиском и Фагисом в окружённый навесом и строениями тесный дворик, в который выбежали встречать хозяев все его застигнутые врасплох и слегка напуганные обитатели. Хрисалиск тотчас послал одного из рабов узнать, дома ли царский логограф Аполлоний и может ли он его сегодня принять.
Минут через пять (дом Аполлония находился неподалёку на том же северо-восточном склоне) раб прибежал назад с вестью, что логограф уже дома и будет рад принять Хрисалиска в любое удобное для него время.
Оставив усталого с дороги Делиада дома отдыхать, Хрисалиск с Фагисом и Беотом, захватившим с собой незажжённый факел (солнце уже зашло за Акрополь, но было ещё светло), отправился в гости к Аполлонию.
Логограф басилевса Перисада встретил отца царевны Гереи во дворе своего дома, в нескольких шагах от входного коридора. Почтенные старцы, раскинув радостно руки, обнялись и расцеловались, как старые добрые друзья, нечаянно встретившиеся после долгой разлуки.
– Радуйся, досточтимый Хрисалиск! Хотя подозреваю, что тебя привела в наши края скорее какая-нибудь беда, чем радость, – сказал Аполлоний, продолжая мягко удерживать дорогого гостя за плечи и пристально глядя ему в глаза.
– Ты угадал, Аполлоний. Только в беду попал не я, а царевич Левкон. Вот его посланец Фагис, – обернувшись, указал Хрисалиск на стоявшего в двух шагах за его спиной молодого человека в скифской одежде и башлыке. – Он расскажет тебе всё подробно.
Аполлоний провёл гостей в свой кабинет и, сев с Хрисалиском в кресла, внимательно выслушал по-военному чёткий доклад оставшегося стоять перед ними навытяжку Фагиса о пребывании царевича Левкона в Неаполе и устное послание, с которым царевич отправил его к номарху Лесподию. Хрисалиск добавил, что пытался задержать Деметрия с выкупом у границы, да, жаль, немного опоздал.
– А почему скифы помогли тебе втайне от своего царя добраться до границы? – спросил Фагиса Аполлоний.
– Это были воины старшего царевича Марепсемиса, который по просьбе Посидея помог царевичу Левкону из вражды к Палаку.
– Почему же тогда сам Левкон не воспользовался этой возможностью бежать? – задал резонный вопрос Аполлоний.
– Потому что с царевича не спускают глаз двое приставленных к нему Палаком слуг, и он не хотел подводить под гнев царя своего гостеприимца Посидея, – пояснил Фагис.
– И потому что далеко не факт, что Марепсемис помог бы бежать самому царевичу Левкону, – добавил Хрисалиск. – Решись Левкон на побег, он мог бы попасть в ещё большую беду.
– Пожалуй, – согласился Аполлоний. Позвонив в стоявший на перламутровой столешнице у кресла серебряный колокольчик, он велел тотчас возникшему в отворившихся дверях рабу проводить Фагиса в трапезную и дать ему еды и вина, сколько пожелает, а им с Хрисалиском подать ужин сюда в кабинет.
За ужином Хрисалиск и Аполлоний не спеша обсудили, как выручить Левкона. Как видно, придётся отдать за него Палаку ещё один талант золота, и хорошо, если обойдётся только этим!
Хрисалиск рассказал о понесенных им тратах на оборону Феодосии. В результате он смог наскрести едва четвёртую часть от необходимого золота. Сколько-то ещё найдётся в доме Левкона, но... в общем, без помощи Аполлония и басилевса не обойтись.
– Да-а, дорого будет стоить Левкону его доверчивость слову варвара, – покачал сочувственно головой Аполлоний. – Беда в том, что почти всё золото из казны басилевса и сокровищницы Аполлона Врача Деметрий увёз в Неаполь, в уплату за мир, согласно заключённому Левконом договору. Серебра ещё можно набрать, а вот золота... Разве что за Стеноном?
Утром, едва стража открыла вход на Акрополь, Хрисалиск, Делиад и Фагис отправились в Старый дворец. Но прежде чем явиться с недобрыми вестями к дочери и внучке, Хрисалиск обошёл все имевшиеся на Акрополе алтари и храмы, всюду оставив щедрые дары, прося богов, богинь и богоравных героев поспособствовать благополучному возвращению царевича Левкона домой.
Герея, сидя перед большим бронзовым зеркалом, заканчивала с помощью двух прислужниц утренний макияж и причёску, когда ворвавшаяся как на пожар рабыня взволнованно доложила, что только что во дворец вошёл отец госпожи Хрисалиск в сопровождении Делиада и молодого скифа и просит госпожу спуститься в андрон.
Сердце Гереи испуганно дрогнуло и камнем упало вниз, холёное лицо, глядевшее на неё из отороченного витой золотой рамой бронзового зеркала, покрылось матовой бледностью. Внезапный приезд отца, давно уже по старости не покидавшего родной Феодосии, да ещё с каким-то скифом, явно предвещал что-то недоброе. Герея сразу поняла, что с её Левконом в Скифии случилась беда... Убит? Ранен? Заболел? Брошен в заточение?
Отпихнув застывшую перед ней с кисточкой и тушью рабыню, Герея вскочила с табурета, подхватила с кресла у стены горностаевую мантию и бросилась в андрон, чувствуя, как по спине и рукам от страха побежали мурашки. Рабыня, известившая её о приезде отца, едва успевала раздвигать перед ней дверные пологи и открывать позолоченные резные створки.
Вбежав в андрон, Герея на секунду замерла у дверей. Вцепившись обеими руками в стоящий между ногами посох, отец сидел на кушетке справа от входной двери и слушал стоявшего перед ним вполоборота к Герее дворецкого Арсамена. По бокам от него застыли, как двое часовых, Делиад в военной форме и шлеме и воин в скифской одежде, с мечом на поясе. По их угрюмым, неулыбчивым лицам она тотчас поняла, что предчувствия её не обманули. "О боги, молю, лишь бы не самое страшное!" – мелькнуло в её голове.
– Что с Левконом?! Он жив?! – выкрикнула Герея, устремляясь с вившимися, точно змеи горгоны, вокруг белого лица растрёпанными чёрными волосами через широкую залу навстречу с трудом поднявшемуся с кушетки отцу.
– Жив! Жив и здоров... Радуйся, дочка, – поспешил Хрисалиск успокоить охваченную паническим страхом Герею.
– Хвала милостивым богам! Радуйся, отец! Привет, Делиад! – кровь горячей волной радости прихлынула к матовому лицу Гереи. – Что привело тебя в Пантикапей, отец? Мой муж – пленник? – спросила она уже куда более спокойным тоном, после того как мягко коснулась губами впалых щёк заключившего её в объятия отца.
– Дай я сперва полюбуюсь на тебя, – молвил старик с нежной улыбкой, отдавая посох Делиаду. Положа ладони на укутанные в горностай плечи дочери, он отодвинул её от себя на длину вытянутых рук. – Ты всё так же прекрасна, дочь моя! Воистину, время над тобой не властно.
