Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 90 страниц)
Только когда он обратился к ней с почтительным приветствием, тётушка Алкиноя признала по голосу в этом темнолицем, худощавом мужчине с пробивающейся в бороде и на висках сединой соседского мальчика Минния. Удивлённо качая покрытой фиолетовой накидкой головой, она сделала несколько шагов от двери дома ему навстречу и залилась беззвучными слезами у него на груди. Бережно оглаживая её вздрагивающие плечи, Минний вскоре узнал, что дядюшка Демарх, супруг тётушки Алкинои, умер три года назад, и она живёт здесь с дочерью Гедией, её мужем Калликлом и двумя внучатами, которые на лето все перебрались в клеры с рабами, а её со старой служанкой Пиной оставили присматривать за домом.
Утирая концом накидки остатки слезинок, Алкиноя известила угрюмо сомкнувшего брови Минния о печальной судьбе его родителей: семь лет назад Гераклий и Левкимна, вместе со слугой и служанкой погибли в огне, вспыхнувшем среди ночи в их усадьбе, – как раз во время сбора урожая. Затем, приблизив тонкие губы к его правому уху и понизив голос до чуть слышного шёпота, старушка поведала ему о ходивших тогда по городу слухах, что тот ночной пожар был вовсе не случайным: будто бы усадьбу подожгли по тайному приказу Формиона, которому ритор Гераклий давно был как кость в горле. А так ли это было на самом деле или нет – про то одним богам ведомо.
Поблагодарив тётушку Алкиною за полученные сведения, Минний пообещал, что непременно дознается правды: если его родители были убиты, их убийцы не должны остаться безнаказанными. Выудив всё, что ей было известно, он стал торопливо прощаться, пообещав рассказать о том, где он столько лет пропадал как-нибудь в другой раз.
– Но где же ты будешь жить? – озабоченно спросила старушка. – Ведь в твоём доме теперь живёт старший сын архонта Гераклида с женой и детьми. Я бы с удовольствием приютила тебя в своём доме, будь здесь сейчас мой зять. А так-то поселить в доме чужого мужчину выйдет перед соседями неудобно...
Изобразив благодарную улыбку, Минний попросил тётушку Алкиною не беспокоиться: он наверняка найдёт себе приют в родном городе.
Выйдя с рабом на улицу, Минний после недолгих раздумий направился обратно на агору.
Почти всю юго-восточную сторону агоры напротив булевтерия занимало великолепное здание гимнасия с примыкающими к нему роскошными термами с одной стороны и палестрой – с другой, бывшие, наряду с агорой, особенно, в плохую погоду, любимым местом времяпровождения зажиточных, имевших вдосталь свободного времени херсонеситов. Проигнорировав крики брадобреев, зазывавших его в свои укрытые навесом лавочки возле гимнасия, Минний взошёл по четырём широким ступеням к украшенному двумя парами высоких квадратных колонн входу в термы, когда с площади его окликнул знакомый голос. Оглянувшись, Минний увидел пробиравшегося к нему через шумный людской муравейник в сопровождении тащившего его дорожный сундук раба навклера Пактия, успевшего к этому часу покончить со своими делами в порту и поспешившего в город, чтобы, прежде всего, смыть с себя дорожную усталость и грязь. С широкой улыбкой на довольном лице, Пактий радостно хлопнул ладонями по плечам своего угрюмого, несмотря на долгожданное возвращение домой, попутчика:
– Вот уж не думал тебя снова увидеть так скоро! А почему ты с сундуком? Почему не дома? Что случилось?
– Мои родители умерли много лет назад... А в моём доме теперь живут другие люди.
Пактий согнал с лица улыбку:
– Пойдём. Там всё расскажешь.
Заплатив по медному диоболу за вход открывавшему посетителям дверь рабу, они вошли со своими рабами в небольшой предбанник. Справа и слева от него широкие открытые проёмы вели в длинные узкие раздевалки, где посетители оставляли в тянувшихся рядами вдоль стен ячейках под надзор специального раба свои вещи и, обернув вокруг бёдер чистую льняную простыню, служившую полотенцем, а то и просто небрежно перекинув её через плечо, ступали босыми ногами на гладкие мраморные плиты центральной залы. Так же поступили и Пактий с Миннием, оставившие, по примеру местных богачей, своих рабов с сундуками в раздевалке.
Главная банная зала представляла собой просторный прямоугольник с большим мраморным бассейном посередине. По периметру бассейн окружали десять круглых гладкоствольных ионических колонн редкостного чёрного мрамора, поддерживавших высокие потолочные перекрытия. Прямо над бассейном в крыше зиял широкий проём гипериона, через который в залу лился солнечный свет. Высокие стены залы украшали красочные мозаичные панно с мифологическими сценами. Под ними были расставлены десятки мягких, удобных лож, кресел и низких столиков с напитками и закусками для отдыхавших там посетителей обоего пола (мужчины нередко скрашивали своё пребывание в банях приятным обществом красивых гетер и рабынь). Между ложами, образуя как бы отдельные уголки, стояли на высоких пьедесталах прекрасные беломраморные статуи нагих богинь и нимф, богов и героев – копии лучших эллинских мастеров минувших веков.
Центральные городские бани никогда не испытывали недостатка в посетителях. Вот и сейчас народу здесь было не намного меньше, чем на агоре. Под высокими сводами зала стоял гул голосов, звучал громкий мужской хохот, перемежаемый игривыми женскими смешками. В просторном бассейне плавали, ныряли и плескались десятки нагих мужчин и женщин. Ещё больше их прогуливалось, беседуя, вокруг бассейна и отдыхало с кубками в руках на ложах и в креслах. Между голыми посетителями сновали с деревянными лотками наперевес, предлагая свой товар, одетые в короткие туники продавцы всевозможных напитков, сладостей и снеди. Здесь, в большом зале были по большей части люди старшего и среднего возраста, посвящавшие первую половину дня делам и заботам, а после обеда предававшиеся заслуженному отдохновению. Более молодые предпочитали проводить свой досуг более активно в залах гимнасия, занимаясь полезными для тела и духа гимнастическими упражнениями, борьбой, фехтованием, метанием диска и копья, излюбленными играми с мячом (становившимися ещё интереснее и азартнее, если в них принимали участие гетеры и рабыни), а после уединялись в отдельных комнатах с парилками, горячими и холодными ваннами, где можно было без стеснения позабавиться с услужливыми рабынями, весёлыми гетерами или нежными мальчиками.
Едва Пактий и Минний возникли в дверном проёме, к ним навстречу поспешил с широкой приветливой улыбкой старший банный епископ, встречавший и провожавший у входа в главный зал всех посетителей. (Комплекс гимнасия и бань принадлежал полису и находился в ведении и в значительной мере на содержании у избираемого на ежегодной экклесии гимнасиарха и трёх его помощников-епископов, надзиравших за порядком в гимнасии, палестре и термах). Как только он узнал в одном из вошедших богатого понтийского навклера, его улыбка сделалась ещё шире и доброжелательней. Отобразив на лице, не в пример своему мрачному спутнику, ответную улыбку, Пактий назвал банного смотрителя по имени, пожал ему как старому доброму знакомому руку и спросил, не здесь ли, случайно, его уважаемый проксен Гераклид. Смотритель ответил, что архонта, к сожалению, сейчас в здании нет, но зато здесь оба его сына: младший, Агасикл – в одном из залов гимнасия, а старший, Невмений, с тремя друзьями и двумя восхитительными подругами – в одной из ванных комнат. Пактий попросил епископа послать кого-нибудь сообщить о нём Невмению и спросить, где и когда они могут свидеться. Смотритель тотчас отправил одного из банных рабов в левую боковую дверь с приятным известием для Невмения.
Как Пактий и рассчитывал, не прошло и минуты, как оттуда выбежал в небрежно обмотанной вокруг бёдер мокрой простыне, сам Невмений и, увидев под статуей Геракла слева от входных дверей амисского навклера в окружении пяти-шести почтенных старцев (у Пактия среди херсонеситов было немало знакомых, жаждавших первыми услышать новости с южных берегов Эвксина), поспешил к нему, ловко лавируя между чинно прогуливающихся вокруг бассейна посетителей. Уверенно протиснувшись вперёд, Невмений положил руку на голое плечо Пактия:
– Дружище Пактий! Как я рад тебя видеть! Давненько же тебя не было – мы с отцом уже стали беспокоиться: не случилось ли чего?
– Так сложились обстоятельства...
– Ты отца уже видел?
– Нет, я с корабля прямо сюда.
– Отлично! Мы тут с друзьями как раз отдыхаем в ванной комнате. Так что, давай-ка к нам. Там и помоешься, и перекусим, и поговорим.
– С удовольствием, Невмений. Только я тоже с другом, – Пактий указал кивком на скромно стоящего сбоку, закутанного, будто стыдящийся наготы варвар, в белую простыню немолодого мужчины.
– Ну так и для твоего приятеля у нас там место найдётся, если он не против составить нам компанию, – с лёгким поклоном в сторону незнакомца Невмений сделал широкий пригласительный жест и, как только мимолётом встретился взглядом с его острыми, как стекло, тёмно-зелёными глазами, рыжеватые дуги его бровей изумлённо поползли вверх. – Минний?.. Ты?!
– Узнал-таки? А вот Полихарм у портовых ворот меня не признал, – приподнял кончики губ в короткой улыбке Минний.
– Вот это новость! Ну и ну! Ведь это же Минний – сын ритора Гераклия, мой лучший друг, пропавший за морями десять лет назад! – радостно пояснил Невмений окружавшим их почтенным горожанам. – Простите, отцы! Я забираю у вас моих друзей. Ну, пошли, пошли скорее... Мне не терпится узнать, где же ты пропадал все эти годы...
Обогнув колонну на углу бассейна, они втроём вошли через окрашенную в золотой цвет низкую одностворчатую дверь, охраняемую по бокам сатиром и нимфой, и очутились в длинном, узком коридоре левого крыла, слабо освещённом несколькими висящими вдоль стены маслеными светильниками. Справа и слева в стенах были проделаны узкие, закрытые кожаными пологами проходы в пронумерованные над притолокой жёлтой краской ванные комнаты. Из-за многих пологов в коридор доносились сладострастные стоны, шлепки, плеск воды, обрывки разговоров, мужские и женские смешки.
Невмений завёл гостей в ванную, помеченную зетой. Пактий и Минний оказались в небольшой – пять шагов в длину и четыре в ширину – комнатке, освещённой двумя тусклыми светильниками, висящими на крюках у ближней и дальней от входа стены. Впритык к дальней длинной стене находились две углубленные в пол большие, прямоугольные каменные ванны, холодная и горячая вода в которые подавалась самотёком по упрятанным под пол керамическим трубам с медными вентилями. Напротив ванн у стены стояли два высоких массажных топчана, а у дальней от входа левой боковой стенки – две софы с кожаными спинками и два низких обеденных столика перед ними. Напротив расположенной впритык к правой боковой стене входной двери находился похожий на лаз вход в горячую парилку, прикрытый маленькой деревянной дверкой. Грязно-коричневые стены коридора, ванных комнат, дверка парилки, столики и лежаки были исчерчены фривольными надписями в стихах и прозе, признаниями в любви, восхвалениями прелестей и мастерства здешних рабынь, мальчиков, гетер и скабрёзными рисунками.
Друзья и подруги Невмения остывали в ванной комнате после жаркой парилки: один сидел по шею в воде в ближней от дверей парилки ванной и небрежно ласкал левой рукой сочные розовые груди расслабленно прислонившейся спиной к его груди рыжеволосой, большеротой гетеры, а правой – её скрытое под водой лоно; другой мужчина лежал животом вниз на дальнем от входа топчане, отдав свои размягчённые паром мышцы и кости умелым рукам раба-массажиста, старательно втиравшего в него душистое масло; третий лежал на спине на ложе у стены, тиская ладонями упругие выпуклые ягодицы лежащей на нём гетеры – лица обоих были скрыты россыпью её ниспадавших до пола густых белокурых волос.
– А поглядите-ка, кого я к вам привёл! – воскликнул радостно с порога Невмений.
Пять пар глаз уставились на двух вошедших вслед за ним мужей; даже млевшая на дальнем ложе в мужских объятиях блондинка откинула в сторону пряди соломенных волос и, оторвавшись на мгновенье от губ возлюбленного, с любопытством повернула полное сладкой истомы лицо в сторону входа.
– Вот это, если кто забыл, проксен моего отца – навклер Пактий из Амиса, – указал Невмений на следовавшего за ним с радушной улыбкой на круглом лице понтийца. – А вот кто этот суровый пегобородый мужчина?.. Ну, молодые, конечно, не помнят его. А вы – Амфий, Дамастрий? – обратился он к своим бородатым ровесникам, – Неужто не узнаёте?
Поймав их недоумевающие взгляды, Невмений торжественно объявил:
– Перед вами не кто иной, как только что вернувшийся домой после многолетних скитаний по белу свету сын ритора Гераклия Минний – лучший друг моей – увы! – безвозвратно ушедшей юности.
– И как раз только что узнавший об ужасной смерти своих родителей и о том, что у него больше нет в родном городе своего дома. Поэтому у него сейчас такой безрадостный вид, – счёл необходимым добавить к сказанному свои пояснения Пактий. – Минувшей весной Минний оказал мне одну очень важную услугу, поэтому я собираюсь просить твоего, Невмений, многоуважаемого отца, а моего проксена Гераклида оказать помощь и покровительство моему другу Миннию в восстановлении всех его законных прав в родном полисе.
– Конечно, конечно! Уверен – мой отец, как и все мы – друзья Минния – окажем ему всяческое содействие, – поспешил заверить слегка смутившийся Невмений, – Правда, дом и клер его родителей были проданы властями новым владельцам на вполне законных основаниях, после того, как истёк ровно год после их смерти и...
– И я уже знаю, кто теперь живёт в моём доме, Невмений, – вмешался, наконец, в разговор Минний.
– Я как раз тогда женился, и мне нужен был свой дом.
– Ты не думай, что я тебя в чём-то виню, Невмений. Всё действительно сделано по закону. Так что я не в претензии. Просто, мне любопытно, кто купил нашу усадьбу – тоже ты?
– Нет. Клер Гераклия достался Апеманту – младшему брату Формиона, – поспешил удовлетворить его любопытство Невмений.
– Ну, я ещё не забыл, кто такой Апемант, – горько усмехнулся Минний.
– Друзья мои! Я вот о чём только что подумал, – перехватил нить разговора Пактий. – Если ты, Невмений, живёшь в бывшем доме Минния, то, должно быть, твои комнаты в родительском доме сейчас свободны? А что, если мы с тобой, Невмений, попросим Гераклида поселить нашего друга Минния на то время, пока он не подыщет себе где-нибудь новое жильё, в одной из твоих бывших комнат? Что вы на это скажете?
– Я охотно поддержу твою просьбу, дружище Пактий! – тотчас согласился Невмений. – Уверен, что отец согласится.
– А я тем более не буду возражать против столь выгодного обмена, – шевельнул губами в улыбке Минний.
– Тогда считай, что твоя жилищная проблема уже решена! – рассмеялся Невмений, весьма довольный, что Минний не претендует на возврат отцовского дома, который за эти шесть лет он уже привык считать своим.
– А ты не боишься, что я займу твоё место не только в доме, но и в сердце почтенного Гераклида?
Невмений громко захохотал удачной шутке старого друга, произнесенной без тени улыбки.
– Мой отец давно уже не увлекается мальчиками. Тем более... такими пегобородыми. Ха-ха-ха!
Все шесть человек в ванной комнате, кроме Минния, дружно прыснули смехом, представив вслед за Невмением невзрачного Минния на любовном ложе с почтенным архонтом. Даже лысый, как колено, банщик-раб, трудившийся у массажного топчана, позволил себе оскалить лишённый половины зубов рот в широкой ухмылке.
Окончательно оправившись от изумления, Дамастрий и Амфий, ровесники и сослуживцы Минния по эфебии, встали со своих мест – один с массажного стола, другой – из тёплой ванной, и, как были нагишом, подошли ко всё ещё скромно стоявшим у входа неожиданным гостям с дружескими рукопожатиями и объятиями. Третий приятель Невмения, которого Минний, как ни приглядывался, не мог вспомнить, остался, как и прежде, на своём ложе с красавицей-блондинкой, переменив лишь лежачее положение на сидячее.
– Ну, ладно, вы пока полезайте в парилку, – предложил Невмений вновь прибывшим, когда все отсмеялись, – а мы тем временем приготовим всё необходимое для более обстоятельной беседы.
– Но может, ты прежде познакомишь меня с остальными своими друзьями? – спросил у Невмения Минний.
Невмений поспешил исправить своё упущение. Рыжеволосую гетеру звали Калена, её светловолосую подругу – Герма, а добрый молодец, не выпускавший последнюю из своих объятий – не кто иной, как Аполлоний – средний из трёх сыновей известного торговца рыбой и солью Санниона. Все трое в момент отъезда Минния в Афины были ещё детьми. Пактию же все они были достаточно хорошо знакомы.
Пактий и Минний отправились париться, а когда минут через двадцать вылезли обратно, голые и красные, как варёные креветки, столики между ванными и ложами были уставлены кубками, кувшинами, тарелками и вазочками с лёгкими закусками и сладостями (каши, супы, мясные блюда в бане не продавали – для этого существовали харчевни). Амфий и Аполлоний, с гетерами в обнимку, сидели друг напротив друга в ближней от входа ванной. Невмений и Дамастрий полулежали на ложах у дальней стены. Для гостей они оставили свободной ближайшую к ложам ванну. Раб-массажист был отпущен за ненадобностью.
Быстро прошлёпав мокрыми ступнями по цементному полу, Пактий и Минний с наслаждением погрузили разгорячённые тела в прохладную воду. Тем не менее, все успели заметить на правой щиколотке Минния характерный красный след от долго носимого железного браслета, какими приковывают к скамье вёсельных рабов. Полный немого удивления взгляд, которым обменялась между собою в ванной гетеры, не ускользнул от внимания быстроглазого, всё подмечавшего Пактия. Да и остальные, наверняка, были изумлены не меньше, увидя на сутулой спине и плечах Минния тонкие бледно-розовые "узоры", несомненно, оставленные бичом надсмотрщика.
– Да, друзья! Нам с Миннием действительно довелось хлебнуть лиха на вёслах в трюме римской галеры, – подтвердил обоснованность возникших у них подозрений Пактий, погрузившись по шею в прозрачную воду. – Но пусть лучше сам Минний расскажет вам о своих приключениях.
– Мы с удовольствием послушаем. Но прежде, давайте все выпьем за счастливое и долгожданное возвращение моего друга Минния на родину! – предложил Невмений.
Все подняли заранее наполненные разбавленным на две трети вином медные канфары и дружно выпили за Минния, не забыв пролить несколько капель на пол в дар богам. Затем Минний, поблагодарив всех за добрые слова, предложил вновь наполнить кубки и выпить за здоровье и благополучие своего дорогого друга Пактия, сына Кефала из Амиса, без которого его возвращение домой едва ли было бы возможно. Все охотно выпили по второму разу, а затем и в третий раз осушили кубки – по традиции за Зевса, после чего взялись за наедки, а Минний, смущённо кашлянув, начал своё печальное и поучительное повествование.
– За два года моей афинской жизни я подружился с одним молодым богатым римлянином – большим почитателем эллинской философии, театра, поэзии и вообще всего эллинского. Однажды этот римлянин уговорил меня отправиться вместе с ним в путешествие по Элладе. Я, конечно, не упустил подвернувшийся случай посетить знаменитые города и святыни Эллады за счёт богатого римского приятеля. Прежде всего, мы отправились в Олимпию, где как раз проходили 165-е Олимпийские игры.
(Примечание: Состоялись в 120 году до н. э.)
Затем мы объехали вокруг Эгейского моря всю материковую Элладу, побывали в Дельфах, на развалинах Трои, на Лесбосе и Хиосе и через полгода добрались до Родоса. Оттуда мы отплыли на Кипр, намереваясь после острова Афродиты посетить ещё дельту Нила, Александрию Египетскую и Крит, после чего вернуться в Афины и дослушать до конца прерванный нашим путешествием курс лекций знаменитого философа Зенобия и других видных учёных мужей в афинских Птолемейоне и Ликее. Но вышло по-иному.
По пути на Кипр наш корабль атаковали пираты, и мы стали пленниками морских разбойников. Тех, кто обещал заплатить за свою свободу назначенный главарём немалый выкуп, пираты укрыли в своём тайном убежище, затерянном среди неприступных ликийских скал, а остальных продали в рабство связанным с ними взаимной выгодой работорговцам. Поскольку мой друг римлянин благородно пообещал заплатить выкуп и за меня, так как считал, что я попал в лапы пиратам по его вине, я составил ему компанию в пиратском логове. Обращались пираты со своими богатыми пленниками вполне сносно, давали вдоволь еды и вина, позволяли гулять по селению и окрестностям, запирая в каменной пещере и выставляя стражу только на ночь. Правда тем, кто попытается убежать, главарь пообещал выколоть глаза.
Месяца через три доверенный слуга римлянина привёз пиратам наш выкуп. Получив деньги, пираты отвезли нас на небольшой островок, откуда нас забрала шлюпка с римского торгового корабля. И, как только мы оказались на его палубе, меня подстерегла огромная неожиданность: мой друг римлянин объявил, что поскольку он заплатил за меня морским разбойникам немалые деньги, то с этой минуты я – его раб, и велел надеть на меня ошейник со своим именем. Впрочем, он позволил мне написать и отправить в Херсонес письмо, в котором я сообщал отцу, что попал в плен к пиратам, и просил прислать за меня на имя известного афинского трапезита назначенный моим римским "благодетелем" выкуп, вдвое превышавший тот, что он уплатил за меня пиратам. Как я только что узнал, платить за меня выкуп здесь уже было некому.
– Я не помню, чтобы об этом твоём письме говорили в Херсонесе. Наверное, оно так сюда и не доплыло, – предположил Невмений, прервав на секунду повествование Минния.
– Тем временем, римлянин вместе со мной – уже в качестве его раба – продолжил прерванное путешествие на Кипр, а оттуда – к дельте Нила. Он сказал, что если не дождётся по возвращении в Афины назначенного за меня выкупа, то увезёт меня с собой в Рим, утешая меня тем, что меня до конца моих дней ждёт сытая жизнь и лёгкая служба секретаря, составителя его речей, а затем – учителя и воспитателя его будущих детей. Но увидеть Рим мне было не суждено.
Приближаясь к берегам Египта и уже видя дым Фаросского маяка, мы попали в ужасный шторм. Несколько нескончаемых дней и ночей нас как щепку носило по бурному морю, пока, наконец, не прибило к пустынному ливийскому берегу. Вымотанная и обессиленная непрестанной многочасовой борьбой за спасение давшего течь корабля команда крепко заснула. Воспользовавшись удобным случаем, мне удалось выкрасть у келевста связку ключей и отомкнуть цепи вёсельных рабов. Через несколько минут корабль оказался в нашей власти, а римские моряки – прикованы к вёслам. Только римского навклера и моего хозяина мы отправили кормить рыб на морское дно с привязанным к ногам грузом. Теперь перед нами встал вопрос, что делать дальше. С одной стороны перед нами расстилался пустынный, безжизненный ливийский берег, с другой – необъятная морская равнина. Единственной нашей надеждой на спасение был наш сильно потрёпанный бурей корабль, в котором нужно было во что бы то ни стало заделать течи, откачать из трюма воду и снять с отмели. Все дружно взялись за дело, и, после напряжённых усилий, нам это удалось.
Среди освобождённых мною рабов оказалось несколько бывших пиратов. Расписав самыми яркими красками привольную пиратскую жизнь и пообещав, что через год-другой каждый из нас вернётся на родину богачом, они без труда подбили остальных заняться прибыльным пиратским ремеслом, взяв власть на корабле в свои руки. Меня, поскольку я лучше остальных знал географию и звёздное небо и был немного знаком с морским делом, они назначили кормчим. Дав нашему кораблю новое имя, после недолгих споров, мы поплыли вдоль побережья на восток. При встречах с другими кораблями и заходах в порт я выдавал себя за херсонесского навклера. Так поневоле началась моя служба у пиратов, промышлявших в восточной части Внутреннего моря.
Через три года я посчитал, что скопил достаточно богатств, и решил, что пора возвращаться домой в Херсонес. Меня и ещё пятерых человек, решивших расстаться с пиратским ремеслом, наш главарь сам доставил в тайное место на побережье, где пираты сбывали свою добычу доверенным навклерам. И тут выяснилось, что коварные пиратские вожаки никого из своих людей так просто не отпускали. По команде главаря его люди напали на нас, связали, отняли всю нашу немалую добычу, после чего пиратский главарь объявил нас "дезертирами" и продал в рабство родосскому работорговцу. Тот отвёз нас на остров Делос и выставил на продажу на знаменитом рынке живого товара. Там меня через пару дней купил римский навклер и приковал к скамье гребца на своей пентаконтере. В итоге мне, как и царю Эдипу, пришлось убедиться на собственной шкуре, что от назначенной тебе мойрами судьбы не уйдёшь, как ни пытайся: ведь дельфийский оракул предсказал мне три года жестоких мытарств, прежде чем в моей судьбе наступит счастливый поворот. А я-то думал, что моя служба у пиратов и была теми тремя годами мытарств! Оказалось же, что отсчёт начался в зловонном трюме римской галеры. Мне ничего не оставалось, как только терпеливо ждать обещанного пифией счастливого поворота колеса моей злосчастной судьбы. И вот, минувшей весной вместо умершего от непосильной работы раба к соседней скамье приковали нового несчастного, которым оказался не кто иной, как Пактий из Амиса.
– Вот так поворот! – Невмений, слушавший рассказ Минния, как и все остальные, с превеликим интересом, как увлекательную сказку, даже присвистнул от удивления.
– Да-да, Невмений! Судьба и сама жизнь человека находятся всецело в руках богов: никто не знает, что его ждёт за ближайшим поворотом! – подключился к разговору Пактий. – Полагаю, прежде, чем Минний продолжит, я должен пояснить, как я оказался соседом Минния в трюме римской торговой галеры...
С началом этой навигации я повел свои корабли в Эгейское море, намереваясь посетить Пирей, Делос и Родос. Но в порту Абидоса, что на Геллеспонте, принадлежащем с недавних пор, как и весь Пергам, римской державе, один из моих вёсельных рабов вдруг заявил таможенному чиновнику, что он римский гражданин, якобы незаконно лишённый свободы на территории Понта. За такое преступление римский правитель Абидоса конфисковал мои корабли со всем содержимым, а моих моряков и меня, не слушая никаких оправданий, велел продать в рабство, причём для меня специально уготовил место вёсельного раба на римском корабле, чтобы я на своей шкуре прочувствовал всё то, что довелось испытать тому римлянину. Так я оказался случайным соседом Минния, с которым, конечно, до того ужасного для меня дня был незнаком, в трюме римской галеры.
– А вы знаете, – вмешался в разговор сын рыботорговца Аполлоний, – я слышал от отца, что жадные римские наместники подговаривают римских бедняков специально продаваться в рабство на эллинские корабли, чтобы иметь законный повод для их захвата, после чего эти лжерабы получают свою долю добычи. Так что нашим навклерам при заходе в принадлежащие римлянам порты надо быть очень осторожными.
– Очень может быть, что это так и есть на самом деле, – согласился Пактий. Сделав при всеобщем напряжённом ожидании пару неспешных глотков из кубка, он закончил свой рассказ. – К счастью, моё рабство у римлян продлилось недолго. Месяца через два наша галера напоролась во время шторма на подводную скалу у берегов Киликии. Нам с Миннием очень повезло: скала, пропоровшая и отправившая на дно римский корабль, расщепила брус, к которому были примкнуты наши цепи. Почувствовав себя внезапно на свободе среди царившей вокруг паники и отчаянных криков гибнущих в стремительно затапливаемом трюме людей, мы выскользнули через пролом в море и вынырнули среди высоких водяных валов, гонимых штормовым ветром к видневшемуся в нескольких стадиях скалистому берегу. Мысленно моля всех морских богов и богинь смилостивиться и не отнимать у меня на этот раз жизнь, я вслед за моим напарником поплыл к спасительному берегу. Но, как я ни старался, Минний скоро оказался далеко впереди – плавает он гораздо лучше меня...
– О, да! Наш Минний с детства плавал как рыба, – подтвердил с улыбкой Невмений. – В наших заплывах через Ктенунт он всегда был первым.
Ответив на похвалу старого друга благодарной улыбкой, Минний молчаливо уступил Пактию право завершить начатый им рассказ.
– Примерно на полпути к берегу я окончательно обессилел и выдохся и непременно пошёл бы ко дну, если б не Минний. Он к тому времени уже почти добрался до берега, но, услышав мои крики и мольбы о помощи, вернулся за мной. У его ноги на цепи болтался обломок скамьи, ухватившись за который, я смог передохнуть и отдышаться, а затем мы вместе доплыли до берега. Расклепав камнями наши цепи, мы, таясь от всех, больше месяца шли ночами через всю Киликию и Каппадокию на север, добывая пропитание воровством, ловлей рыбы и охотой на мелкую дичь, пока, наконец, не добрались до Понтийского царства. За этот месяц мы с Миннием сдружились, как родные братья. Не знаю, как он, но я бы точно не одолел в одиночку этот трудный и полный опасностей путь.
– В своём родном Амисе Пактий приютил меня в своём доме, одарил сверх всякой меры деньгами и всем необходимым и взялся сам доставить меня в мой родной Херсонес на одном из своих кораблей. И вот я здесь, – лаконично закончил повествование Минний.
Он удовлетворённо заметил, что его с Пактием рассказ явно произвёл впечатление на Невмения и его друзей. Через день-два эта история разлетится по всему Херсонесу, сделав Минния знаменитым.
Налив себе вина, он попросил Невмения рассказать, что важного и любопытного произошло в Херсонесе за эти десять лет, и, прежде всего, о судьбе их общих приятелей – товарищей по эфебии. Увы, но кое-кто из них успел за эти годы переселиться из своих херсонесских домов в тёмные склепы некрополя. Кое-что из того, что упустил в своём рассказе Невмений, подсказали его друзья.
Одним из значимых событий стала случившаяся пять лет назад смерть единственного сына первого херсонесского богача Формиона Стратона.
– Однажды утром его нашли в воде с разбитой головой у подножья Парфенона, – сообщил Невмений. – Формион тогда, помутившись от горя, обвинил моего отца в убийстве своего сына, а мы не остались в долгу и распустили в ответ слухи, что Стратон пал жертвой преступной страсти Формиона к его невестке.
– Да, припоминаю, что уже вскоре после женитьбы Стратона на дочери Скилура над ним стали в открытую насмехаться, что его жена куда охотнее делит ложе со своим властным свёкром, нежели со слабаком мужем, – вспомнил Минний.
