Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 65 (всего у книги 90 страниц)
Войдя в трапезную, Герея предложила перекусить сегодня без лишних церемоний, сидя за общим столом. Умело скрывая своё нетерпение, Герея, прежде, чем приступить к расспросам, подождала, пока Деметрий и Делиад, омыв руки в поднесенном рабыней серебряном рукомойнике, утолят голод (сама она к еде едва прикоснулась) и приступят к вину. Тогда, наконец, Деметрий, блаженно улыбаясь, приступил к многословному рассказу о своей поездке в Скифию, мирной клятве царя Палака, короткой встрече с царевичем Левконом, стремительной езде из Неаполя в Пантикапей вместе с послом Палака Главком и только что завершившемся у басилевса совете, на котором, после его доклада и зачитанного им письма царевича Левкона, было единодушно решено, что басилевс Перисад не произнесёт перед палаковым послом мирную клятву и не отпустит его из Пантикапея, пока царевич Левкон не пересечёт боспорскую границу.
– Главк даже не был допущен к басилевсу, – продолжал разглагольствовать казначей, счастливый, что его опасная миссия столь успешно завершилась. – Аполлоний, выйдя от Перисада, сообщил ему о принятом решении и, как давний гостеприимец Посидея, предложил ему приют в своём доме. Главк попросил дозволения отправить гонца с письмом к Палаку и, разумеется, получил наше согласие.
– А письмо Левкона Перисад оставил у себя? – спросила Герея.
– Как раз нет. Басилевс велел отдать его тебе, царевна. Вот оно.
Сунув руку за отворот тёплого дорожного кафтана, Деметрий протянул Герее свёрнутый в трубку примятый папирусный лист. Тут же сообразив, что Герея желает остаться одна, Деметрий встал с кресла, поблагодарил хозяйку за прекрасное угощение и попрощался, сказав, что должен скорей обрадовать своим возвращением ждущих его дома жену и детей и выразив уверенность, что и царевич Левкон в самом скором времени вернётся домой.
Поднявшаяся с кресла с благодарной улыбкой Герея попросила Делиада проводить гостя. Едва за ними опустился дверной полог, Герея, враз обессилев, рухнула обратно в кресло, развернула короткий папирусный лист и впилась в пляшущие перед глазами чёрные строки, написанные крупным незнакомым почерком.
"Брат Перисад, племянник Перисад, жена Герея, дочь Элевсина – радуйтесь!
Вышло так, что я задолжал повелителю скифов Палаку талант золота и считаю для себя невозможным покинуть Неаполь, прежде чем отдам долг. Прошу брата Перисада и всех моих друзей помочь моей жене Герее собрать требуемую сумму и передать её послу царя Палака Главку.
Я, хвала милостивым богам, здоров и доволен гостеприимством царя Палака и Посидея, в доме которого живу, ни в чём не нуждаясь.
Герею прошу слушаться во всём басилевса Перисада и Лесподия.
Желаю всем радости и здоровья.
С надеждой на скорую встречу, Левкон".
9
Не в добрый час покинули корабли с беглецами феодосийскую гавань, забыв впопыхах задобрить дарами повелителя морских глубин Посейдона и усмирительницу буйных ветров Афродиту Понтию. А может, это сама царица Гера разгневалась на Левкона за то, что похитил её любимицу у законного мужа.
Не прошло и двух часов после того как корабли разошлись в открытом море, и раскачивавшееся над головой звёздное небо заволокли надвинувшиеся с высокого берега чёрные тучи, а дувший с северо-востока ветер на глазах усилился до штормового.
Телесий, навклер плывшего на восток судна, посоветовавшись с кибернетом и келевстом, принял решение возвращаться, пока не поздно, назад в Феодосию. Спустившись на минуту в свою каюту, Телесий, взглянув на тесно прижавшихся друг к дружке на узкой койке Хрисалиска, Досифею и Мелиаду, вслушивавшихся с ужасом в растущий рёв ветра и тяжёлые удары волн о тонкую бортовую обшивку, беспомощно развёл руками.
– Поступай, как считаешь нужным, навклер, – смиренно ответил Хрисалиск, понимавший, что противиться воле богов бессмысленно.
– Ну, мы-то ещё что! – радостно сказал Телесий. – Волны и ветер скоро сами принесут нас обратно в гавань! А вот каково сейчас Диону даже подумать страшно – им-то волны и ветер не позволят вернуться в Феодосию!
– Ну, так они переждут бурю в одной из таврских бухт, – предположил Хрисалиск.
– И-и-и, Хрисалиск, дорогой, что ты! – замахал руками Телесий. – Туда даже средь бела дня в тихую погоду не всякий сунется из-за подводных скал! А уж в шторм да тёмной ночью – это верная гибель! Вся их надежда сейчас на крепость судна, да на то, что буря их только заденет! – И навклер, прикрыв поплотнее дверь, поспешил наверх к своему кормчему, оставив Хрисалиска, Досифею и согнувшуюся в очередной раз на полу над медным тазом Мелиаду переживать уже не так за себя, сколько за Герею и Левкона.
Столь же сильное беспокойство испытывал и Лесподий, слушая, как за закрытыми оконными ставнями хлещет дождь, а разгулявшийся после полуночи ветер со свистом раскачивает и гнёт кроны деревьев. Уплыли ли беглецы, как планировали, и если да, то не настигла ли их в море ещё большая беда?
Дождавшись утром пробуждения Филоксена, спавшего всю ночь под завывание бури на удивление крепко, Лесподий вошёл со своими пентаконтархами в его спальню, не торопясь разрезал мечом путы, которыми тот был привязан к кольцу в спинке кровати, и объявил номарху, что он свободен. Но прежде, чем номарх покинет спальню и прикажет арестовать "мятежников", Лесподий предложил Филоксену хорошенько подумать и договориться по-доброму.
– Оставить преступников, похитивших чужую жену, безнаказанными? – возмутился, правда, не слишком громко, Филоксен.
– Ну, насколько я успел заметить, настоящей женой тебе она стать так и не успела, – ухмыльнулся Лесподий. – Конечно, если бы мы помогали сынку какого-нибудь навклера или скифского этнарха, это одно. Но как мы могли отказать в помощи любимому сыну и наследнику Перисада, нашему будущему басилевсу? Ты бы на моём месте отказал?
Филоксен промолчал.
– Казнить нас, свободных граждан, по своей воле, ты всё равно не вправе, да и не за что: мы никого не убили и даже не ранили. Раз уж так вышло, лучше тебе смириться с тем, что Герея для тебя потеряна навсегда, и не искать суда у басилевса, тем более, что там ты легко можешь превратиться из обвинителя в обвиняемого.
– Это как же? – удивился Филоксен.
– А так, что все мы отлично слышали, как ночью, когда началась буря, ты посылал проклятья на головы Левкона и Гереи, кричал, что раз Герея не досталась тебе, то пусть она не достанется никому, и призывал Посейдона и Эола утопить корабль Левкона и Гереи в море.
– Неправда! Я такого не говорил.
– Не просто говорил, а кричал, уж не знаю, наяву или во сне, но я, мои пентаконтархи и эфебы в соседней комнате всё прекрасно слышали. Фадий, Мосхион, подтвердите!
– Да, отлично слышали, – закивали те головами, – как номарх в гневе призывал смерть на голову царевича Левкона.
– Так что, если хочешь спокойно дожить старость в должности номарха, лучше и тебе и нам предать всё случившееся забвению и тихо разойтись с миром... Ну что, по рукам?
И Лесподий протянул с табурета руку сидевшему нагишом напротив него на краю брачного ложа несостоявшемуся супругу Гереи. Помедлив, Филоксен протянул навстречу свою ладонь.
– Ладно... Твоей... вашей вины здесь нет. Забудем об этом. Возвращайтесь в лагерь.
Отпустив своих радостно ухмыляющихся помощников и эфебов по выходе из филоксеновой усадьбы на трое суток по домам, сам Лесподий поспешил в порт, чтобы узнать о судьбе вчерашних беглецов. Оказалось, что Хрисалиск с женой и старшей дочерью всё ещё там – накатывавшие с грохотом на восточный мол водяные валы держали корабли в гавани. Благополучно вернувшись ночью в Феодосию, Хрисалиск укрыл жену и дочь от непогоды в одном из портовых ксенонов, а сам поспешил с дарами к Афродите Понтии и Навархиде, моля её уберечь и защитить Герею и Левкона, а затем, закутавшись в промокший паллий, отправился бродить в тревоге по набережной, где на него и наткнулся Лесподий.
Хрисалиск привёл Лесподия в ксенон к жене и дочери (Мелиада еле-еле успела оправиться от кошмарной ночной болтанки на штормовых волнах), и там по его совету гекатонтарх написал лаконичное сообщение басилевсу Перисаду. О том, что Филоксен якобы посылал проклятия и призывал гнев богов на головы Левкона и Гереи, Лесподий, верный заключённой с номархом сделке, не упомянул. Лесподий поспешил домой к Фадию и, с сожалением прервав его отдых в кругу семьи, отправил в Пантикапей: очень важно было, чтобы басилевс узнал о случившемся не только от Филоксена (неизвестно, что он ещё там понапишет!) и желательно раньше, чем от него.
Хрисалиск, который благодаря находчивости Лесподия мог теперь не опасаться мести Филоксена, решил задержаться в Феодосии пока не прояснится судьба Левкона и Гереи. Поселился он с Досифеей и Мелиадой в собственном доме у припортовой стены, о котором не было известно Филоксену.
Фадий не смог вручить донесение Лесподия лично басилевсу. Хилиарх соматофилаков Аргот, к которому дворцовая стража привела феодосийского пентаконтарха, вынудил отдать папирус ему. Прочтя его и допросив Фадия о подробностях дела, Аргот решил, что пока не отыщется Левкон, басилевса Перисада и басилису Камасарию следует оградить от излишних треволнений. В тот же день, не теряя времени, он ускакал вместе с Фадием и сотней телохранителей-сатавков в Феодосию, сказав Перисаду и Камасарии, что хочет навестить в Неаполе Посидея и присмотреть среди дочерей царя Скилура невесту для Гераклида.
Допросив в лагере эфебов Лесподия (тот, как и Фадий, твёрдо стоял на том, что царевич Левкон показал им папирус с приказом выполнять любые его распоряжения и красной царской печатью, а уж подлинная та печать, или нет, не ему судить) и напугав своим внезапным приездом Филоксена (номарх пребывал в растерянности, граничившей с паникой; хорошо понимая, что ему грозит, если выяснится, что царевич Левкон в самом деле погиб, он клятвенно заверил Аргота, что не призывал проклятий на голову царевича – Лесподий со своими людьми всё это выдумал, чтобы оградить себя от его мести), Аргот велел, как только поутихнут волны, отправить вдоль таврийского побережья в Херсонес имевшиеся в его распоряжении военные корабли. Сам же он, успокоив Филоксена насчёт Лесподия, ничего не сказавшего и не написавшего о его угрозах Левкону, утром поскакал в Херсонес по суше, через Скифию, с тем, чтобы, буде царевич окажется там, уговорами или силой вернуть его вместе с беглой женой Филоксена домой на Боспор.
Прискакав на другой день в Херсонес, Аргот узнал, что ни корабль Диона и никакие другие суда с Боспора туда пока не приходили. Навклеры двух феодосийских военных триер, прибывших в Херсонес через два дня с целым выводком торговых судов, скорбно потупив глаза, доложили супругу старой басилисы, что ни в бухтах таврского побережья, ни из расспросов экипажей встречных кораблей обнаружить судно Диона не удалось; только близ узкого гористого полуострова, известного среди моряков, как Ослиный Фаллос, вытянувшегося далеко в море к западу от Феодосийского полуострова, болтались в воде обломки какого-то судна. Конечно, можно надеяться, что буря утащила корабль Диона через море к берегам Пафлагонии или Фракии, но...
С этими безрадостными вестями Аргот ускакал обратно на Боспор.
В Неаполе Скифском, где ждали от него новостей Скилур и Посидей, почтив память исчезнувшего в морской пучине Левкона изрядными возлияниями, царь и его первый советник сказали Арготу, что нет худа без добра, и теперь наследником басилевса Перисада вместо недееспособного старшего сына станет Гераклид. А Скилур подкрепит притязания Гераклида женитьбой на одной из своих дочерей.
Но на деле всё случилось не так, как задумывалось в Неаполе.
По приезде в Пантикапей, Аргот застал басилевса Перисада, окружённого басилисой-матерью Камасарией, ближайшими советниками и врачами, в постели, куда тот слёг вскоре после его спешного отъезда, когда до столицы долетели слухи из Феодосии о побеге царевича Левкона с похищенной прямо с брачного ложа женой номарха Филоксена в Херсонес и разразившейся в ту же ночь ужасной буре. Все глаза, и в первую очередь басилевса Перисада, с надеждой обратились на вошедшего Аргота, но по его сумрачному лицу тотчас стало понятно, что прибыл он не с добрыми вестями. Перисада, после того как рухнула его последняя надежда увидеть любимого сына, хватил новый удар. Он впал в беспамятство и, прожив с бессмысленно выпученными в потолок глазами ещё три дня, скончался.
В тот же день соматофилаки, расквартированные вблизи столицы войска и собравшиеся в Новом дворце многочисленные вельможи присягнули на верность 27-летнему сыну покойного Перисаду, ставшему уже пятым басилевсом с этим популярным на Боспоре царским именем.
Вопреки советам Скилура и Посидея, Аргот не стал добиваться на совете с Камасарией и вельможами царской диадемы для своего сына Гераклида. Возмечтав самому полновластно править Боспором, подобно архонту Гигиэнонту столетней давности, он посчитал более выгодным возвести на трон Перисада. Ведь Гераклид скоро войдёт в возраст и, вполне вероятно, отец перестанет быть для него непререкаемым авторитетом, особенно, если попадёт под влияние красивой и властолюбивой жены, как нередко случается, тогда как ленивый и слабоумный любитель петушиных боёв Перисад до конца своих дней будет оставаться безвольной куклой в его руках. И вскоре после пышных похорон Перисада IV в роскошной царской усыпальнице недалеко от Скифских ворот, где покоились в резных саркофагах и гробах кости его прапрадеда – архонта Гигиэнонта, прабабки – знаменитой красавицы Алкатеи, деда – басилевса Спартока V, отца – Перисада III и жены – понтийской царевны Арсинои, Аргот добавил к своим званиям супруга басилисы Камасарии, этнарха сатавков и начальника соматофилаков басилевса должности столичного архонта и боспорского архистратега.
Такая узурпация власти очень не понравилась родственникам новой басилисы Апфии (она происходила из знатнейшей и богатейшей семьи Фанагории – второго по величине, богатству и значению города Боспорского царства, расположенного на другой, азиатской стороне Стенона), рассчитывавших, что новый басилевс возвысит их и разделит с ними кормило власти. Старший брат Апфии Гиликнид, надеявшийся, что Аргот уступит ему должность хилиарха соматофилаков, получив отказ, стал открыто выказывать своё недовольство. Аргот и Камасария решили проблему просто: пару месяцев спустя Апфия, к которой Перисад за семь лет супружества крепко привязался, получила от мужа развод по причине своего бесплодия и была отослана вместе с братьями в родительский дом в Фанагорию, а невестой Перисада V тотчас была объявлена его очаровательная 18-летняя тётка Клеомена. К этому времени горечь утраты Левкона в душе Клеомены помалу притупилась, тогда как желание стать басилисой и властвовать, никуда не делось. Быстро сообразив, что с дураком Перисадом это удастся ей тем легче, она без труда влюбила его в себя. Скоро они стали спать вместе – задолго до того, как истёк положенный год траура по Перисаду IV, и они официально стали мужем и женой.
Одно было худо: так же, как и Апфия, Клеомена никак не могла зачать от Перисада. Как всегда в затруднительных ситуациях, молодая басилиса обратилась за советом и помощью к своему мудрому отцу. Поразмыслив, Аргот решил, что не мешает подстраховаться: ведь безжалостная Атропос могла в любой момент оборвать жизненные нити как его единственного законного сына Гераклида так и не отличавшегося крепким здоровьем Перисада, – примеров, когда чёрный демон смерти похищал людей во цвете лет, несть числа! Тогда трехсотлетняя династия Спартокидов прервётся, и его собственное положение фактического правителя Боспора станет ненадёжным. Поэтому будет не лишним, если его любимица Клеомена родит ещё одного наследника, именем которого, случись что, он мог бы править. К тому же, рождение ребёнка, особенно мальчика, ещё крепче привяжет Перисада к Клеомене.
Подобрав среди своих рабов схожего цветом волос и глаз с Перисадом, Аргот велел своему лекарю отрезать у него язык. После того, как его рана зажила, и раб оклемался, Аргот пригласил дочь навестить частенько хворавшую в последние годы (особенно – после трагической гибели её любимца Левкона) Камасарию в Старом дворце, и закрыл её на часок в одной из комнат с немым рабом. Клеомена и прежде частенько навещала родителей, когда с Перисадом, а чаще сама: Старый царский дворец, в котором она родилась и выросла, с его маленьким зелёным садиком, нравился ей гораздо больше мрачного и неуютного, особенно в зимнюю пору, Нового. Теперь же она стала проведывать столь кстати заболевшую матушку чуть не каждый день, оставляя ленивого домоседа Перисада тешиться охотой на мух (одно из любимейших его занятий), стрельбой из лука по голубям и воронам, игрой в кости и петушиными боями. После того как Клеомена благополучно понесла, Аргот услал немого раба в одну из отдалённых усадеб. (Избавляться от него насовсем было преждевременно – а вдруг родится девочка?)
Узнав, что его долгие старания наконец увенчались успехом, и у его обожаемой Клеомены будет ребёнок, Перисад страшно обрадовался и возгордился. Что до Клеомены, то раз вкусив запретного плода и познав, насколько слаб и ничтожен её муж как любовник, она больше не хотела играть роль целомудренной жены. Скоро ей удалось завлечь в любовные сети приглянувшегося ей гекатонтарха охранявших Новый дворец соматофилаков – 35-летнего синда по имени Молобар. По её просьбе он раздобыл для неё сонное зелье, которое она по вечерам подмешивала в вино и подпаивала Перисада и своих ночных служанок, после чего преспокойно предавалась любовным утехам с возлюбленным по соседству с супружеской спальней.
Через год после свадьбы басилиса Клеомена родила ребёнка. К счастью, это оказался мальчик. На радость растроганной до слёз Камасарии, лично присутствовавшей при родах, она назвала его Левконом, отдав последнюю дань памяти своей первой любви и пообещав не помнящему себя от счастья Перисаду, что второго своего сына они назовут в его честь.
А ещё через полтора года в скифском Неаполе и в Старом дворце Пантикапея состоялась, наконец, давно обещанная Арготу свадьба 21-летнего Гераклида, получившего по такому поводу от отца почётную должность гиппарха боспорской конницы, и прехорошенькой 13-летней дочери царя Скилура Сенамотис, выбранной самим женихом. (Скилур задержал эту свадьбу на три с лишним года из-за того что Гераклид так и не стал после Перисада IV басилевсом, как было договорено с Арготом.)
А через несколько дней после свадьбы умерла 70-летняя басилиса Камасария, давно ставшая обузой для Аргота. Среди эллинского населения Пантикапея и соседних городов тотчас поползли слухи, что старую басилису отравили приехавшие с невестой на свадьбу скифы. Скоро за ней, шептали из уха в ухо с оглядкой, в царскую усыпальницу за Скифскими воротами переберётся и сам басилевс Перисад с младенцем-сыном, и отравит их не кто иная, как Клеомена, расчищающая по приказу отца путь к трону для Гераклида. Эти нелепые, ни на чём не основанные слухи свидетельствовали о растущем среди эллинского и синдо-меотского населения Боспора недовольстве тираническим, разорительным правлением Аргота и его скифских ставленников-номархов.
Честолюбивый Молобар, рассчитывавший с помощью Клеомены заполучить вожделенную должность хилиарха соматофилаков, после двух лет бесплодных ожиданий и обещаний узнал, что он далеко не единственный "жеребец" в "конюшне" любвеобильной басилисы. Однажды он услышал, как напившийся по случаю свадьбы Гераклида и Сенамотис гекатонтарх соседней сотни похвалялся в кругу приятелей россказнями о своих ночных забавах с ненасытной супругой дурачка Перисада. По хорошо знакомым ему деталям Молобар понял, что тот говорит правду. Поняв, что Клеомена водит его за нос, обманутый в своих надеждах Молобар решил отомстить.
Периодически бывая в родной Синдике, Молобар знал о крепнущей с каждым месяцем за Проливом ненависти к узурпатору Арготу и захватившим власть над Боспором грабителям скифам. И в голове Молобара созрел план, как, воспользовавшись сложившейся ситуацией, низвергнуть Аргота и его клику.
Явившись во время одной из поездок за Пролив вместе с отцом Мойродором – знатным и влиятельным синдом – тайком в фанагорийский дом Гиликнида, в котором жила отвергнутая Перисадом по велению Аргота басилиса Апфия, он предложил её братьям составить заговор против Аргота, обещая им единодушную поддержку синдов. После того как восстание восточнобоспорских городов и племён будет подготовлено, Молобар брался переправить в Фанагорию басилевса Перисада.
Решительный момент настал в начале следующей весны, когда подходил к концу пятый год номинального правления Перисада V. К этому времени Молобар нашёл себе верных сторонников среди воинов своей сотни, а также среди проживающих в Пантикапее соплеменников синдов.
В одну из ночей, когда настал черёд сотне Молобара охранять цитадель с Новым дворцом, Молобар, оставив на лестнице у входа семь вовлечённых им в заговор соматофилаков, вошёл около полуночи в покои басилевса. Повиснув у него на шее, Клеомена осыпала его жаркими поцелуями и упрёками, почему он так медлил. Из завешенной толстым пологом спальни слышался громкий храп усыплённого, как обычно, изрядной порцией вина со снотворным Перисада. Изнемогая от нетерпения, Клеомена втащила возлюбленного в соседнюю комнату и, опустившись перед ним на колени, принялась со знанием дела готовить к предстоящему жаркому бою его "орудие". Расстаравшись напоследок, Молобар от усердия покрылся испариной. Окропив обильным семенем живот и грудь возлюбленной и чуть переведя дух, он сказал с улыбкой, что его конь после столь резвой скачки нуждается в водопое.
Подойдя к столику в углу комнаты, на котором, как всегда, стояли круглый узкогорлый кувшин со сладким вином, серебряная гидрия с водой, две глубокие мегарские вазы с финиками и инжиром и пара высоких позолоченных канфаров, он наполнил канфары вином напополам с водой. Заслонившись спиной от раскинувшейся в блаженной истоме на мягкой кушетке Клеомены, с довольной улыбкой втиравшей в гладкую алебастровую кожу живота и груди пролитое им "молочко", Молобар быстро вынул припрятанный за пазухой под обшитой стальной чешуёй кожаной туникой (он оставался в форме и скификах – только аккуратно положил на стул у двери свой красный гиматий, украшенный гривой чёрных конских волос шлем и обшитый рельефными серебряными фигурками хищных зверей пояс с мечом) зелёный стеклянный флакон размером с большой палец и вылил его содержимое в один из канфаров. Спрятав пустой флакон обратно за пазуху, он вернулся к басилисе.
Протянув ей с почтительным поклоном и обожающей улыбкой один из канфаров, он предложил выпить за то, чтобы боги навсегда оставили её такой же молодой и неотразимо прекрасной, как сейчас. Клеомена засмеялась, довольная его пожеланием, и они, глядя в глаза друг другу, медленно осушили свои кубки, выплеснув по традиции несколько последних капель на пол для богов. Бросив пустой канфар на устилающий пол мягкий ковёр, он опустился перед Клеоменой на колени, сдавил в ладонях её продолговатые упругие груди и принялся нежно целовать её губы, щёки, подбородок, шею, плечи, груди. По мере того как он спускался всё ниже, хватка её рук у него на затылке становилась всё слабее. Наконец тонкие пальчики выскользнули из его густой, жёсткой, как конская грива, шевелюры, и её руки бессильно легли на кушетку.
Оторвав губы от её тщательно выбритого розового лона, Молобар с минуту молча вглядывался холодным взглядом в её помертвевшее лицо, приоткрытый маленький рот и закрытые глаза на поникшей на правое плечо голове. Обдумывая похищение басилевса, он долго колебался, чем опоить Клеомену – снотворным или ядом? В конце концов, жалость к бывшей возлюбленной взяла верх, подкреплённая тем соображением, что Клеомена ещё должна будет повиниться перед Перисадом и признаться, что сын Левкон прижит ею не от басилевса, и он сделал выбор в пользу сонных капель.
Убедившись, что зелье подействовало как нельзя лучше, Молобар встал с колен, подпоясался, накинул на плечи гиматий, надел шлем и вышел из комнаты. Бесшумно приоткрыв массивную створку входных дверей, он поманил томившихся на лестнице соучастников. Оставив двоих, как положено, на страже снаружи, гекатонтарх провёл остальных пятерых в спальню басилевса. Следуя его молчаливым указаниям, воины завернули крепко спящего Перисада в бархатное покрывало, оставив открытым только лицо, и опустили с ложа на разостланный на полу ковёр. Отрезав широкий лоскут покрывавшей царское ложе льняной простыни, Молобар заткнул рот басилевса кляпом; ничего не поделаешь – иначе он поднял бы на ноги своим раскатистым храпом всю стражу на стенах Акрополя и всех собак в городе. Повинуясь молчаливому жесту гекатонтарха, четверо соматофилаков взялись за углы ковра и, поднапрягшись (Перисад был тяжёл, как хорошо откормленный боров), понесли его через переднюю, в которой, прильнув друг к дружке, беспробудно спали в углу возле высокого сундука с царским бельём и одеждой две дежурных служанки, в андрон, тогда как пятый, идя впереди, открывал перед ними двери.
Проводив их взглядом до дверей, Молобар зашёл в соседнюю комнату, легко поднял на руки Клеомену, занёс её в спальню и уложил на середину широкого пустого ложа. Накрыв её по шею пуховым одеялом, он тщательно сдвинул парчовые пологи балдахина и поспешил вслед за своими воинами.
Забрав тех двоих, что стояли в полном вооружении на входе, они понесли похищенного басилевса из андрона полутёмными дворцовыми переходами к тесной винтовой лестнице для слуг (Молобар, сжимая в руке яблоко меча, шёл впереди) и спустились в пустую в этот полночный час поварню на нижнем этаже, в южной стене которой имелась небольшая, выходящая наружу дверца, ключи от которой имелись у дворецкого, у начальника царских телохранителей и в караульной комнате.
Выйдя со своей ношей наружу, семеро соматофилаков во главе с Молобаром оказались на узком карнизе крутосклонной, правда, невысокой скалы у подножья дворцовой цитадели и кое-как спустились в темноте на ощупь (луны на затянутом рваными облаками небе не было, а огня они с собой, понятное дело, не взяли) по узкой крутой тропинке к расположенной неподалёку южной стене Акрополя. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, они понесли спящего басилевса по тянущейся под стеной узкой, но ровной дороге на восток. Благополучно миновав погружённый в сон Старый дворец – опасное обиталище Аргота, его сына Гераклида и юной невестки – они вошли в чёрный зев юго-восточной угловой башни и поднялись на стену Акрополя.
Неприступные снаружи, башни и стены Акрополя охранялись обленившимися соматофилаками чисто символически. Два десятка стражей (из другой, не молобаровой сотни) располагались в башне у главных ворот, и пятеро из них раза два за ночь обходили с факелами стену по кругу.
Прихватив припрятанные в башне минувшим вечером верёвки, беглецы кое-как протащили свою тяжёлую ношу ещё около сотни шагов по узкому пряслу завернувшей в северную сторону стены. Наконец они оказались напротив священной оливковой рощи на задворках храма Аполлона Врача. Всё вокруг, хвала богам, пока было тихо и спокойно.
По команде Молобара воины обвязали безмятежно спящего Перисада верёвками под мышками и под коленями и аккуратно спустили его вчетвером на плоскую крышу приткнувшегося к подножью акропольской стены дома, хозяин которого был соучастником заговора, – на руки своим спустившимся туда первыми товарищам. Молобар покинул Акрополь последним, легко соскользнув вниз по сдвоенной верёвке, зацепленной серединой за мерлон. Оказавшись на крыше, он, потянув за один конец, сбросил верёвку вниз, дабы скрыть место побега и не навлечь подозрений на хозяина дома.
Погрузив не подозревающего о своих опасных приключениях басилевса (будь он в сознании, то ни за что бы не решился на побег – это Молобар, зная малодушный характер Перисада, понял сразу) в ждавшие во дворе крытые женские носилки, четверо окружённых соматофилаками рабов хозяина дома быстро понесли его вниз по узким крутым тёмным улочкам.
Пройдя через одни из трёх портовых ворот, охраняемые вовлечёнными в заговор синдами, носильщики, предводительствуемые суровым гекатонтархом соматофилаков, доставили свою грузную ношу к одному из крайних причалов в южной части гавани, у которого покачивался на приколе, будто рвущийся с поводка нетерпеливый конь, большой рыболовный баркас. Вместо мирных пантикапейских рыбаков, в трюме баркаса скрывался отряд вооружённых фанагорийцев во главе с младшим братом Гиликнида и Апфии Гегесиппом. Как только четверо рабов с носилками и восьмеро соматофилаков оказались на палубе, баркас незамедлительно отчалил. Спящего точно убитый Перисада спустили на ковре в пропахший рыбой трюм, а носилки, дабы не привлекать внимания, тотчас полетели за борт. Два десятка крепких парней взялись за вёсла, и баркас стрелой полетел сквозь накатывающие с Эвксина пенные валы к восточному берегу...
Пробудившись утром после долгого и беспокойного сна, Перисад вдруг обнаружил себя в незнакомой спальне, а в сидящей у изголовья женщине, нежно сжимающей в ладонях его руку, вместо привычной и ожидаемой Клеомены, с изумлением узнал свою прежнюю отвергнутую супругу Апфию.
Явившийся на зов Апфии вместе с Гегесиппом и Молобаром Гиликнид пояснил ошарашенному и напуганному Перисаду, что Аргот недавно отравил старую басилису Камасарию и задумал отравить с помощью подлой изменницы Клеомены и его, Перисада, чтобы посадить на боспорский трон своего сына Гераклида. Но отважный гекатонтарх Молобар вовремя узнал об этом и ночью тайком увёз его из Пантикапея, где его ждала неминуемая гибель, за Стенон, и теперь Перисад находится в своём фанагорийском дворце в полной безопасности, в окружении своей горячо любящей супруги, верных друзей и многочисленных преданных ему войск.
Как только Гиликнид предъявил басилевса Перисада гражданам Фанагории и посланцам других восточнобоспорских городов и племён, те немедленно восстали против тирании ненавистного Аргота, низложив назначенных им номархов. Аргот, разумеется, не признал себя побеждённым и потребовал вернуть Перисада в столицу. На Боспоре началась гражданская война.
Перисад назначил своего решительного спасителя Молобара архистратегом – главнокомандующим восточнобоспорских войск. Гиликнид стал хилиархом соматофилаков – отборного отряда телохранителей басилевса. Воспользовавшись тем, что на сторону законного государя перешёл весь боспорский военный флот и большинство небольших городов на европейском берегу, Молобар вскоре переправился через Пролив, завладел всем столичным номом (между Проливом и Ближней стеной) и осадил Пантикапей.
