Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 90 страниц)
Наблюдая за слаженной, как в муравьином стаде, работой скифов по засыпке рва перед воротами, никто из вождей боспорского войска, всё утро простоявших на верхней площадке башни, высившейся в стадие севернее ворот и потому безопасной от скифских стрел, более не сомневался, что скифы попытаются проломить ворота тараном. Вопрос заключался лишь в том, как этому помешать.
Коротко посовещавшись, архистратег Молобар, гиппарх Горгипп и царевич Левкон, в отсутствие оставшегося с басилевсом в Пантикапее Гиликнида возглавивший отправленных на защиту Длинной стены соматофилаков, решили прежде всего завалить воротный проём с внутренней стороны массивными каменными глыбами, а также спешно доставить из Пантикапея и других городов и разместить напротив ворот все имеющиеся в наличии метательные машины. Беда была в том, что вследствие длительного мира, боспорские метательные машины пребывали в плачевном состоянии, и почти не осталось воинов, знающих, как с ними обращаться, и мастеров, умеющих их чинить и строить новые.
Молобар и Левкон в первый же день, как только стало известно о нависшей дамокловым мечом над Боспором войне со Скифией, осмотрели пылившиеся в арсенале в крепости соматофилаков боевые машины и распорядились срочно приступить к их починке и постройке новых (эластичные жгуты из жил и волос пришлось делать заново). Приказали разыскать и вернуть на службу доживавших свой век стариков, состоявших некогда в обслуге катапульт и баллист, чтобы они вспомнили свои навыки и занялись обучением молодых воинов. Такие же распоряжения были посланы и в другие западнобоспорские города, где имелись свои метательные машины.
Теперь же, когда намерение скифов применить таран стало очевидным, Молобар слал в Пантикапей и соседние с ним города гонца за гонцом, требуя ускорить присылку больших орудий, способных метать через стену тяжёлые камни и стрелы, которыми он рассчитывал разрушить вражеский таран ещё до того, как скифы подкатят его к воротам. Имевшиеся у Длинной стены лёгкие онагры, метавшие горстями небольшие камни, были не в силах помешать скифам засыпать ров, ни тем более – нанести какой-либо вред тарану.
Следующий день миновал спокойно: как видно, скифский таран ещё не был готов. Ночью Молобара разбудил начальник его охраны Синдей и вполголоса доложил, что только что прибыл пентаконтарх Гален из Феодосии с письмом от номарха Лесподия. Вмиг стряхнув остатки сна, архистратег переменил лежачее положение на сидячее, на жёстком узком топчане в тесной комнатке казармы конников, которую он делил с зятем Горгиппом, двумя гекатонтархами и парой слуг, и велел впустить посланца. Крепко спавший Горгипп, как только в комнату вошёл начальник стражи, оборвал свой храп и тоже встретил неожиданного гостя из Феодосии, сидя в одной шерстяной тунике напротив тестя. Вошедший в приоткрытую гекатонтархом Синдеем дверь мрачный, как осенняя ночь за его спиной, феодосийский пентаконтарх коротко приветствовал архистратега и гиппарха и протянул предводителю боспорского войска запечатанное послание своего номарха.
Вернувшийся накануне из скифского стана Лесподий заперся с демиургами и гекатонтархами в пританее и честно рассказал им о таранах, о предложении Марепсемиса и своём ответе. В зале повисла тягостная тишина, резко контрастировавшая с царившей ещё пару часов назад, когда правители города приносили на Акрополе благодарственные жертвы богам, всеобщей радостной уверенностью, что город удастся отстоять. Все лица были обращены на номарха с немым вопросом: «Что делать?» Для Лесподия ответ был очевиден: надо немедля слать гонца к архистратегу Молобару и царевичу Левкону с просьбой о помощи. Это предложение, разумеется, встретило самое горячее и единодушное одобрение всех присутствовавших.
В порту Феодосии имелись две старые военные триеры и три диеры, использовавшиеся для сопровождения торговых кораблей у опасных таврийских берегов и обучения боспорских юношей морскому делу, но они, как и все другие корабли, по окончании сезона навигации были вытащены в доке на берег. К тому же, они требовали многочисленного экипажа, а у Лесподия сейчас каждый человек был на счету. Поэтому для отправки посланца с письмами к Молобару и Левкону было спешно спущено на воду и снаряжено небольшое 30-вёсельное торговое судно с опытным экипажем, состоящим из навклера, кормчего, трёх матросов, и управляющего с двумя надсмотрщиками шестью десятками прикованных к гребным скамьям крепких рабов келевста. Лесподий приказал навклеру доставить его посланца в расположенный на южном берегу Скалистого полуострова городок Киммерик, притулившийся у подножья одноименной горы, откуда гонец должен скакать прямиком к воротам Длинной стены, где сейчас наверняка находятся с войсками боспорский архистратег и младший брат басилевса.
Запечатав своим перстнем-печаткой продиктованные двум рабам-грамматам письма (кроме имён адресатов они ничем не различались), номарх вручил их пентаконтарху Галену, служившему в Феодосии под его началом уже добрых два десятка лет. Десять минут спустя судёнышко, энергично отталкиваясь от воды пятнадцатью парами тонких "лапок", выбралось из тихой бухты в покрытый пенными бурунами Феодосийский залив и, провожаемое отовсюду тысячами благословляющих глаз, взяло курс на восток...
Сломав восковую печать, Молобар развернул жёлтый папирусный свиток и поднёс его к светильнику, горевшему на плоской крышке дорожного сундука, стоявшего между топчанами у дальней от входа стены. Беззвучно шевеля губами, он не спеша прочитал послание феодосийского номарха и передал его Горгиппу.
Пояснив, почему он решил не оборонять хору, Лесподий далее сообщал о блестяще отбитом штурме города, о прибытии на другой день к осадившим Феодосию скифам крупного подкрепления, с лихвой восполнившего их потери, о строящихся таранах и о своих переговорах с Марепсемисом. Заканчивалось письмо настоятельной просьбой прислать как можно скорее хотя бы 3-4 тысячи воинов, ибо с одними феодосийцами против многочисленных и вооруженных таранами варваров город долго не продержится.
Обождав, пока зять бегло ознакомится с письмом, Молобар велел стоявшему навытяжку в центре комнаты пентаконтарху Галену рассказать подробности вчерашнего штурма. Особенно его интересовали понесенные скифами и феодосийцами потери. Выслушав ответ, архистратег удовлетворённо кивнул и приказал Синдею найти для пентаконтарха свободную койку – ответ он получит утром.
Во дворе Гален спросил Синдея, здесь ли царевич Левкон, для которого у него тоже имеется письмо. Гекатонтарх ответил, что царевич обосновался с соматофилаками в лагере пехотинцев через дорогу.
Как и мучимый давящей тяжестью в груди Молобар, Левкон тоже поздно заснул в эту ночь, но по иной причине. Сперва он читал доставленное домашним рабом из Пантикапея длинное послание от жены и дочери, затем писал на него короткий, но ёмкий ответ. Задув наконец светильник, Левкон долго лежал без сна с закрытыми глазами, вспоминая прекрасное лицо и всё восхитительное, знакомое до крохотной родинки нагое тело своей супруги, о котором за несколько дней разлуки успел истосковаться, словно впервые влюбившийся мальчишка.
Разбуженный приходом Галена, Левкон усадил его напротив себя, велел слуге налить ему вина и быстро прочитал послание Лесподия. Коротко расспросив хорошо ему знакомого пентаконтарха о событиях под Феодосией и о состоянии моря, царевич велел ему лечь поспать пока на своём топчане, а сам, накинув на кожаную тунику длинный тёмно-красный паллий и прихватив с собой послание, отправился к Молобару.
Извещённый Синдеем о его приходе, Молобар пригласил царевича войти и указал на топчан напротив. Сев рядом с Горгиппом, Левкон предложил архистратегу немедля, пока не нагрянули настоящие шторма, отправить в Феодосию хотя бы три тысячи гоплитов из имеющихся здесь в настоящий момент 20-ти тысяч воинов – этого хватит, чтобы удержать город. Молобар твёрдо ответил, что пока не будет отбита атака скифов на Длинную стену, он не отпустит отсюда ни единого воина, поскольку именно здесь решается судьба войны. А Лесподий напрасно ударился в панику: феодосийцам, если будут сражаться так же, как вчера, вполне по силам самим отстоять свой город. Все попытки Левкона переубедить Молобара и единомысленного с ним Горгиппа ни к чему не привели.
– Ну хорошо, – сдался наконец Левкон, поднимаясь с топчана. – Но если феодосийцы, не дождавшись от нас никакой помощи, сдадут свой город скифам, вся вина за это ляжет на твою голову.
– Напиши Лесподию, пусть продержится ещё три-четыре дня, и помощь придёт, – глухо сказал Молобар, раздвинув обеими руками пошире тесный ворот туники на груди, провожая царевича угрюмым взглядом.
– Если старик Эвксин не решит иначе, – молвил Левкон, выходя за дверь.
Вернувшись к себе, царевич присел к сундуку, собственноручно написал короткое письмо номарху Лесподию и вручил его вскочившему на ноги с его появлением Галену, который заверил, что уже отдохнул и готов сей же час скакать обратно, чтоб к рассвету быть в Киммерике. Изложив на всякий случай Галену содержание своего послания, Левкон крепко пожал ему на прощанье руку и попросил держаться, пообещав, что сделает всё возможное, чтобы помощь пришла в Феодосию как можно скорее.
На другой день, скифы, как и накануне, вели себя у Длинной стены весьма миролюбиво, не отправив в подарок боспорцам ни единой стрелы: видимо, их таран всё ещё строился. (На самом деле Палак, пожелавший, как и полагается перед всяким важным делом, утром узнать, будет ли этот день благоприятным для битвы, неожиданно получил от первой же тройки гадателей отрицательный ответ и скрепя сердце был вынужден ждать нового дня).
Около трёх часов пополудни на пантикапейской дороге показалась далеко растянувшаяся воинская колонна. Впереди трусила рысцой сотня всадников, в предводителе которых Молобар, Левкон и Горгипп ещё издали узнали по высокому алому султану из страусовых перьев хилиарха соматофилаков Гиликнида. Низкорослый всадник, ехавший на белом широкогрудом коне слева от хилиарха, не мог быть никем иным, как только царевичем Перисадом. Он был в облегающей тело серебряной кольчуге и удобных для верховой езды варварских штанах из мягкой и тёплой лосиной шкуры, заправленных в обшитые золотыми пластинками алые скифики. На левом предплечье царевича висел небольшой овальный красный щит с соколом из позлащённой бронзы посередине, справа на золотом поясе висел вместо меча короткий акинак в покрытых золотой вязью ножнах. Тонкую шею и голову мальчика прикрывал скифский кожаный башлык (более удобный, тёплый и лёгкий, нежели эллинский шлем), сплошь обшитый позолоченной бронзовой чешуёй. Левее царевича трясся на высоком гнедом коне племянник Гиликнида гекатонтарх Алким.
За передовой сотней катилась широкая колымага с высоким кожаным верхом, влекомая шестёркой запряженных цугом серых коней, среди которых была и пара, переданная три месяца назад умирающим царём Скилуром через врача Эпиона в качестве прощального подарка басилевсу Перисаду. Сразу за царской колымагой, плотно зашторенной спереди и сзади из-за задувавшего с Меотиды холодного ветра, ехал, укутавшись до самых глаз в алый шерстяной гиматий, гекатонтарх Делиад со своей сотней.
(Оказавшись как-то с глазу на глаз с декеархом Ламахом после того как стало известно о нападении скифов, Делиад сказал ему вполголоса с нервной усмешкой:
– Ну и кашу мы с тобой заварили!
– Теперь уж ничего не поделаешь. Назад хода нет, – так же тихо ответил ему Ламах. – Кто ж знал, что оно так обернётся...)
За соматофилаками следовал обоз из доброй сотни пароконных телег и кибиток с припасами для войска. Далее, значительно отстав, волы тащили долгожданные большие катапульты и баллисты, способные швырять на расстояние до трёх стадий тяжеленные камни и огромные толстые стрелы.
Молобар, Левкон и Горгипп, каждый в сопровождении десятка телохранителей, поехали навстречу басилевсу и его наследнику, появление которых здесь у Длинной стены стало для них полной неожиданностью. Когда их разделяло полстадия, юный царевич неожиданно хлестнул коня и понёсся галопом им навстречу.
– Дядя Левкон! Молобар! Мы везём вам катапульты и баллисты! – радостно закричал он ещё шагов за сорок. Подлетев вплотную, царевич лихо осадил заржавшего коня. – Мы не опоздали? Битвы ещё не было?
– Вы молодцы! Прибыли как раз вовремя. Теперь у скифов вообще нет никаких шансов нас победить, – ответил с мягкой улыбкой Левкон.
– Слава Аресу! Мне так хочется увидеть, как мы отдубасим обнаглевших варваров, и рассказать об этом Элевсине и тёте Герее!
Теперь уже не только Левкон, но и Молобар с Горгиппом и охранники за их спинами умильно заулыбались в пушистые усы и кудрявые бороды.
Если бы не это желание горячо обожаемого сына, басилевс Перисад преспокойно сидел бы сейчас в своём неприступном дворце и забавлялся игрой в кости с шутом и безопасными петушиными боями. Но юный царевич, с самых ранних лет умевший пугать до полусмерти многочисленных нянек и изводить мать и отца отчаянным рёвом и громким визгом, пока не получал желаемого, и на сей раз, пусть и не сразу, добился своего. После того как отец не отпустил его в поход с Молобаром и дядей Левконом, юный Перисад пропадал целые дни в крепости соматофилаков, с интересом наблюдая, как лучшие столичные мастера спешно чинят вытащенные из арсенала метательные машины, и воображал, как он будет стрелять по варварам из баллисты, и метко выпущенная им огромная стрела пронзит насквозь подлого царя Палака вместе с десятью его охранниками, после чего скифы в ужасе кинутся наутёк, и война закончится полной победой Боспора...
Гиликнид высказал Аполлонию опасение, что победа над скифами (а в том, что варваров не пустят за Длинную стену он был уверен) увеличит и без того высокую популярность царевича Левкона в войсках и в народе. Как бы это не аукнулось потом, когда придёт время сажать на трон нового басилевса. Потому хорошо бы, чтобы басилевс Перисад и его наследник не прятались в час опасности за семью стенами, а были сейчас со своими войсками у Длинной стены, тем более, что отважный мальчик рвётся туда всей душой и легко может стать во время этой войны любимцем соматофилаков. А тут ещё и повод хороший представился: необходимо доставить к Длинной стене метательные машины. Аполлоний согласился с Гиликнидом, после чего убедить вдвоём ленивого и боязливого басилевса, что его приезд с сыном и боевыми машинами воодушевит войска и сыграет решающую роль в победе над варварами, было уже не трудно.
Удобная четырёхколёсная повозка, покрытая снаружи толстыми воловьими кожами, а внутри оббитая мягкими оленьими шкурами, использовавшаяся некогда для поездок за город басилисы и маленького царевича, припадала пылью в дальнем углу царской конюшни в крепости соматофилаков по соседству с раззолоченной двухколёсной открытой колесницей басилевса.
После торжественных жертвоприношений и молитв о даровании победы над варварами у всех акропольских храмов и алтарей с участием сотен жрецов, супруги царевича Левкона Гереи, их дочери Элевсины, а также множества жён и дочерей столичной знати, басилевс Перисад – в раззолоченных доспехах, но без шлема – сел на роскошно убранного молочно-белого мерина, широкого, как скамья, и смирного, как овца, и тронулся шагом из крепости соматофилаков к Скифским воротам. Ехавший с горделиво-радостным видом рядом с отцом и хилиархом Гиликнидом мимо толпившихся на пути женщин, детей и стариков царевич Перисад с удовольствием ловил на себе завистливые взгляды мальчишек. За ними ехали по четверо в ряд две сотни соматофилаков, затем, громыхая по каменной вымостке оббитыми железом колёсами и приковывая к себе все взгляды, катились четыре массивные катапульты с огромными деревянными "ложками" для метания камней, и столько же снабжённых мощными стальными луками баллист. Каждую из них, налегая под ударами погонщиков на ярма, тащили по четыре пары могучих круторогих волов, а по бокам сопровождали вооружённые одними только копьями и щитами воины обслуживающих команд. Важно поглядывая по сторонам и используя копья вместо посоха, за каждой катапультой и баллистой вышагивали по одному, по два седых старика в лёгких кожаных доспехах, помнивших, как обращаться с этими машинами, и потому назначенных ими командовать. Охранять опустевший дворец и Акрополь осталась всего сотня соматофилаков.
Оставив за городскими воротами щедрое подношение охранителю дорог Гермесу, басилевс поспешил забраться в стоявшую на обочине колымагу покойной басилисы, в которой его с утра дожидались любимый шут Геракл и врач Эпион со своим дорожным сундуком. На приглашение отца перебраться к нему в тёплую и удобную повозку, царевич Перисад ответил категоричным отказом: куда интереснее было проделать весь путь, как настоящему воину, верхом на коне. Жаль только, что из-за тяжёлых военных машин пришлось всё время тащиться черепашьим шагом. Пять фарсангов от Скифских ворот до Длинной стены, которые, не будь машин и обоза, можно было промчать галопом за какой-нибудь час, едва одолели за пять часов.
Перисад с сыном, шутом, врачом и шестью рабами, и Гиликнид с двумя сотнями телохранителей расположились не в казармах у ворот, где всё было забито битком, и куда залетали вражеские стрелы, а в ксеноне Пандора, откуда были спешно изгнаны его обычные обитательницы. Рабы устлали выбранные для обоих Перисадов комнатки привезенными в нескольких кибитках коврами, мягкими звериными шкурами, покрывалами, подушками, обставили креслами, табуретами и столиками. Сундуки с одеждой и посудой были оставлены поблизости в кибитках на случай срочного отъезда.
Пока рабы обустраивали для басилевса с сыном и Гиликнида походное жилище, Перисад Младший, сгорая от нетерпения, уговорил отца пойти поглядеть со стены на скифское войско. Чтобы не выглядеть в глазах сына и окружающих боягузом, пришлось Перисаду, тяжко вздыхая, опять садиться на коня.
Приветствуемые радостными криками тысяч воинов, выбежавших из своих шатров и палаток, которыми была заставлена безопасная от скифских стрел полоска земли под стеною позади постоянных лагерей, оба Перисада, Молобар, Гиликнид и Горгипп проехали шагом к отстоявшей на добрый стадий к северу от дороги башне, с которой можно было без опаски осмотреть всю лежащую за стеною местность.
Взбежав резвым козликом на охраняемую четырьмя дозорными верхнюю площадку, юный царевич тотчас устремил полный жадного любопытства взгляд между мерлонов на растянувшийся лавой по обе стороны дороги конный строй скифов, недвижимо стоявший напротив засыпанного землёю рва, и испытал сильное разочарование.
– А почему мы не откроем ворота и не нападём на них? – обернулся он к выбежавшему наверх следом Горгиппу. – Ведь варваров так мало! Чего мы их боимся?
– Это лишь передовой отряд, который следит, чтобы мы не расчистили их завал во рву, – пояснил Горгипп. – Главное их войско стоит, я думаю, на берегу озера вон за теми холмами. Утром и вечером там поднимаются клубы дыма от сотен костров. Десяткам тысяч людей и лошадей ведь нужна вода, а здесь её нет. Но стоит нам только открыть ворота, и все скифы окажутся здесь.
Тем временем на площадку выбрались, натужно дыша, басилевс Перисад, архистратег Молобар и Гиликнид в сопровождении гекатонтарха Алкима и десятка соматофилаков.
– А где берут воду наши воины? – поинтересовался любознательный царевич.
– Лошадей всадники гоняют на водопой к озёрам, которые есть и на нашей стороне, примерно в фарсанге к северо-востоку. А гоплиты берут воду из колодцев, которые имеются в обоих наших лагерях и на постоялом дворе Пандора.
Поглядев в ту сторону, царевич обратил внимание на раскинувшийся к северу от постоялого двора, примерно в стадие от стены, большой табор, состоящий по большей части из кибиток, между которыми попадались также шатры, палатки и даже шалаши.
– А кто живёт в том лагере?
– Гм... Ну, там живёт обслуга, – пояснил Горгипп, – женщины, которые готовят воинам еду, стирают им одежду... и всё такое прочее.
Царевич вернулся к наблюдению за скифами, не заметив улыбок, появившихся на лицах стоявших рядом дозорных, и тотчас задал новый вопрос:
– И что же, мы так и будем глядеть друг на друга, ничего не делая?
– Мы думаем, что эллины из Неаполя Скифского сейчас строят для скифов таран, которым они попытаются проломить наши ворота, – подключился к разговору отдышавшийся Молобар. – А мы, с помощью доставленных вами машин, попытаемся разрушить его прежде, чем он доберётся до ворот.
Царевич Левкон, не поехавший с братом и племянником смотреть на скифов, занялся тем временем установкой на боевые позиции метательных машин. Посоветовавшись с вернувшимися в силу настоятельной необходимости на службу ветеранами, возглавившими набранную из неопытных новичков обслугу боевых машин (команды тяжёлых катапульт и баллист состояли из десяти человек, более лёгких онагров – из пяти-шести), Левкон расположил четыре катапульты впритык одна к другой шагах в двадцати перед воротами. Дорога и обочины позади них были выровнены и сглажены, чтобы, по мере необходимости, можно было оттаскивать их назад, перенося обстрел дороги на той стороне всё ближе к стене. Две батареи онагров – по два десятка в каждой – были расставлены шагах в тридцати-сорока правее и левее катапульт. Четыре дальнобойные баллисты установили поперёк дороги в сотне шагов позади катапульт. Одновременно тысячи воинов по приказу Левкона разбрелись по округе в поисках камней: камни весом от одного до трёх талантов несли к катапультам, более мелкие складывали возле онагров (запас спешно изготовленных тяжёлых стрел для баллист – по 30 штук на баллисту – прибыл вместе с ними из Пантикапея).
После установки машин на позиции, по-хорошему, нужно было бы произвести пробные выстрелы и сделать необходимые поправки, но в таком случае пропал бы элемент неожиданности, и скифы могли что-нибудь предпринять в ответ, а Левкон очень рассчитывал на их уверенность в собственной неуязвимости и связанную с этим беспечность. Поэтому старики – командиры катапульт и баллист, осмотрев осторожно вместе с Левконом сквозь узкие бойницы одной из привратных башен ровную и прямую дорогу по ту сторону ворот, уходящую с небольшим уклоном мимо постоялого двора Харитона за западный горизонт (значит, тащить тяжёлый таран будут медленно, и будет время пристреляться), покряхтев и повздыхав, согласились с доводами царевича и прониклись его уверенностью, что в бою, несмотря на необстрелянность их подчинённых, всё сложится хорошо. А если попасть во вражеский таран всё же не удастся, всю вину Левкон заранее берёт на себя.
На следующее утро, в разгар завтрака (каждая сотня воинов имела пару поваров, несколько казанов, сковород, запас зерна, разных круп, бобов, соли, овощей, вяленой рыбы; каждый день забивались сотни овец, бычков, телят, свиней, пригнанных скототорговцами на прокорм войска, – расплачивался за всё басилевс), боспорское войско было поднято на ноги заполошными криками дозорных, углядевших с привратных башен на западном горизонте медленно надвигающуюся густую, как кисель, серо-коричневую массу.
Отставив недоеденные миски, воины торопливо надевали шлемы и каски, застёгивали пояса с оружием, хватали щиты и копья и бежали к ближайшим башням, у входа в которые тотчас возникла толчея и давка. Хилиархи и гекатонтархи, первыми поднявшиеся на стену, увидев, что противник ещё далеко и движется медленно, приказали своим воинам вернуться к палаткам и закончить завтрак.
Басилевс с сыном, братом Левконом, Молобаром, Гиликнидом и Горгиппом поскакали к башне на северном краю лагеря, с которой, как они вчера убедились, открывался наилучший вид на дорогу.
Небо покрывали тонкие, неплотные облака, сквозь которые, как сквозь наполненные ветром паруса, неярким белым пятном светило низкое утреннее солнце.
Приглядевшись, наблюдатели на стене скоро заметили ползущий по дороге домик с высокой двускатной крышей, похожий на черепаху или улитку, преследуемую полчищами саранчи. Вне всяких сомнений, то был таран, и он был у скифов, к счастью, в единственном числе.
Золотой и серебряный блеск украшенных пышными султанами шлемов на северной башне привлёк внимание скифов, державших под прицелом своих луков привратные башни и стены. С полсотни всадников оторвались от левого края своего строя и поскакали туда галопом, натягивая на ходу луки. Но прежде, чем первые меткие стрелы просвистели в узких проёмах, красные, чёрные и белые перья и хвосты с верха башни будто ветром сдуло под насмешливый свист и улюлюканье варваров. Телохранители басилевса хотели отогнать скифов стрелами, но Левкон посоветовал не дразнить степных разбойников блеском шлемов, а переждать в укрытии, пока те ускачут назад. Сам же Левкон с десятком своих охранников, пригнувшись, пошёл по стене, постепенно заполнявшейся лучниками, главным образом из числа меотских всадников (вооружённые копьями и мечами гоплиты – жители городов – пока оставались в резерве внизу под стеной), к воротам. Что до многочисленной женской "обслуги", о которой накануне упомянул в разговоре с царевичем Горгипп, то она к этому времени дружным натиском завладела участком стены к северу от фланговой башни, откуда, словно с верхних рядов театра, могла безопасно следить за ходом разворачивающегося у ворот сражения.
После того, как скифы, погарцевав минут десять перед опустевшей башней, ускакали обратно к дороге, оба Перисада, Молобар, Гиликнид и Горгипп, сменив свои роскошные парадные шеломы на простые шлемы телохранителей, стали опять без опаски глядеть на неумолимо приближающуюся с запада тёмной грозовой тучей вражью рать. Картина открывалась столь захватывающая и страшная, что царевич Перисад даже не вспомнил о своём вчерашнем намерении самому дёргать за шнур спускового механизма одной из катапульт. Это, конечно, было бы здорово, но только оттуда ничего не будет видно, и юный царевич предпочёл остаться на башне, чтобы увидеть своими глазами, как каменный град и огромные стрелы обрушатся на головы ничего не подозревающих варваров.
Левкон, в обычном стальном шлеме, расположился среди лучников на верхней площадке северной привратной башни. Скифы иногда постреливали для острастки, но боспорцы на стене были внимательны и осторожны, и не стреляли в ответ – по приказу своих командиров берегли стрелы для настоящего боя.
Когда влекомый десятком разномастых лошадей таран, сопровождаемый скопищем всадников, общим числом, на грубый прикид, тысяч в тридцать, приблизился на расстояние примерно в два стадия (ориентиром служила росшая справа у дороги акация), Левкон, как и было вчера договорено с командирами метательных машин, через своего телохранителя, замахавшего справа налево зажатым в руке красным гиматием с внутреннего ограждения башни, подал команду заряжать.
Оттянув при помощи воротов и закрепив в боевом положении "ложки" катапульт, заряжающие положили на них для начала по паре сравнительно небольших камней – каждый примерно в талант весом, после чего четверо стариков-командиров побежали, насколько позволяли им старые кости и болячки, к привратным башням, чтобы проследить, куда упадут камни, и сделать перед вторым залпом соответствующие поправки.
Когда до вражеского тарана, за которым развевающимся на ветру густолистым деревом высился царский бунчук, осталось полтора стадия, едва успевшие отдышаться возле Левкона старики, переглянувшись друг с другом, решили, что пора. Застывший в ожидании на тыльной стороне башни молодой телохранитель Левкона, преисполненный ощущением собственной значимости, резко взмахнул сверху вниз кровавым пятном плаща и крикнул тонким радостным голосом:
– Стреляй!
Ответственные за выстрел стрелки разом выдернули запорные штыри спусковых механизмов катапульт, онагров и баллист. Отпущенные рычаги с глухим стуком ударились в обмотанные сырыми воловьими кожами толстые дубовые рамы катапульт и онагров, швырнув из деревянных "ложек" и кожаных "гамаков" десятки тяжёлых, покрытых острыми краями камней. С глухим воем пролетев над воротами, они, будто спугнутая воронья стая, стремительно унеслись в сторону скифского войска. С задержкой в несколько секунд низко над головами инстинктивно пригнувшихся на стене и башнях лучников, со свистом рассекая сырой, пропитанный морским запахом воздух, пролетели четыре длинные, толстые стрелы, которыми запросто можно было пронзить насквозь слона.
Выплюнутые онаграми мелкие камни упали, будто в морские волны, в плотные ряды скифов справа и слева от дороги. Тяжёлые камни катапульт грохнулись на дорогу позади тарана; ехавшие там знатные скифы во главе с самим царём (которого, как известно, всюду сопровождает его пышный бунчук), увидев падающие из-под облаков прямо на них серые вращающиеся глыбы, успели в панике отскочить в стороны. Стрелы баллист вонзились в дорогу и обочины, уйдя широкими треугольными остриями глубоко в сырую после недавних дождей землю шагов за пятьдесят до тарана. Тысячи меотских лучников, находившихся в этот момент на стене между северной и южной фланговыми башнями, разразились громкими ликующими криками, на зависть толпившимся внизу гоплитам. Несколько тысяч стоявших напротив ворот скифов тотчас обрушили на зубчатый гребень стены ливень стрел, которые, впрочем, почти не причинили вреда: меоты успели укрыться за зубцами, и скифские стрелы вонзились в землю далеко позади катапульт и онагров и ещё дальше от баллист.
– Ничего не меняйте! Так и стреляйте по моей команде! – присев под осыпаемым скифскими стрелами парапетом, приказал Левкон командирам баллист, прежде чем они устремились вниз по башенным лестницам и, окружённые приставленной к ним конной охраной, поскакали к назад своим орудиям. Командиры катапульт, оставшись с Левконом на башне, тем временем прокричали своим заряжающим приказ положить на спешно возвращённые в боевое положение "ложки" более увесистые камни.
После нового залпа, опять накрывшего густые ряды скифской конницы смертоносным каменным градом из онагров, варвары начали стремительно растекаться и рассеиваться по степи по обе стороны дороги. Потяжелевшие вдвое камни катапульт на этот раз шагов 30-40 не долетели до влекущей таран упряжки. Стрелы баллист упали примерно на то же место, что и в первый раз, ещё больше загородив дорогу и едва не пронзив несколько десятков всадников, пытавшихся по приказу царя вытащить с помощью арканов и нещадно нахлёстываемых коней торчащие на пути тарана великанские стрелы. Погонщики остановили таранную упряжку шагов за двадцать до неожиданной преграды, ожидая, пока расчистят дорогу.
