Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 68 (всего у книги 90 страниц)
– Почему не разбудил, как я приказал?
– Лесподий и Каданак не велели.
– Кто твой хозяин, я или Лесподий?
– Виноват, хозяин, – пробубнил Дидим голосом, в котором не слышно было ни капли раскаяния.
– Ладно. Открой ставню и давай одеваться. Живо!
– Скифское подавать или эллинское? – спросил Дидим, впуская в комнату через серый прямоугольник окна поток бодрящего утреннего воздуха.
– Давай наше. Довольно уже с меня скифского...
Тепло попрощавшись у развилки с Хрисалиском и Лесподием, Левкон погнал горячую кобылку энергичным галопом навстречу только что оторвавшемуся от горизонта оранжевому диску. Справа от него, радостно жмурясь на солнце, скакал Каданак, слева – Горгипп, а за спиной растянулись по дороге сотня соматофилаков Аристона, сотня сатавков Каданака и две сотни горгипповых меотов.
Когда они проезжали ворота Длинной стены, лишь чёрная копоть над которыми напоминала о проходивших здесь недавно боях, солнце стояло в зените. Меоты, выполнив свою задачу, остались в конном лагере, остальные, включая Горгиппа, оставившего при себе десяток телохранителей, после короткого отдыха поскакали дальше.
По въезде в город Каданак распустил своих сатавков по домам. На одном из перекрёстков, пожав на прощанье руки Левкону и Горгиппу, свернул к своему дому в одну из боковых улиц так называемого Скифского города и он сам. Отвечая улыбкой и приветными взмахами руки на многочисленные приветствия и поздравления со счастливым возвращением домой встречных горожан, Левкон наконец добрался до ворот Акрополя. Попрощавшись со свернувшим на верхнюю террасу гиппархом, царевич проехал мимо радостно отсалютовавших ему вскинутыми копьями воротных стражей в крепость соматофилаков.
Спешившись за воротами и передав повод крапчатой кобылы проследовавшему со своей сотней дальше на конюшенный двор Аристону, Левкон почтил купленными по дороге благодарственными дарами стороживших вход в крепость Геракла и Ахилла. Поднявшись с одним только рабом Дидимом из Нижней крепости на центральную площадь Акрополя, он зашёл поблагодарить за своё благополучное возвращение Афродиту, Афину и Аполлона.
Сколь ни хотелось ему поскорее увидеть после долгой разлуки любимую жену и дочь, Левкон решил прежде повидаться с братом-басилевсом и немалым усилием воли заставил себя из двух дорожек свернуть на ту, что вела к Новому дворцу. К этому времени радостная новость о его возвращении уже долетела до обоих дворцов.
В нижнем дворе царской цитадели младшего брата басилевса тепло приветствовали хилиарх соматофилаков Гиликнид и дворецкий Нимфодор, в ответ на вопрос Левкона, поспешивший сообщить, что с басилевсом и его наследником, хвала милостивым богам, всё благополучно, и они с нетерпением ждут его у себя.
Едва Левкон поднялся вслед за Нимфодором на третий этаж, к нему с радостным криком бросился Перисад Младший. Подхватив царевича под мышки, Левкон легко приподнял его над полом и поцеловал в лоб.
– Ого, как ты вырос, пока меня не было: ещё немного и сравняешься со мной! – сказал, улыбаясь, Левкон, ставя племянника на пол. Обняв друг друга за плечи и талию, они направились в покои басилевса.
Левкон застал у брата Аполлония, Молобара и шута Геракла, с которым, как с комнатной собачонкой, басилевс почти не расставался. Не было только простудившегося по приезде из Скифии, как сообщил, поднимаясь по лестнице с Левконом, Гиликнид, казначея Деметрия. Обнимая и целуя брата, Перисад так расчувствовался, что даже прослезился. Глухим от нахлынувших чувств голосом Левкон поблагодарил брата и его советников за помощь Герее и Хрисалиску в сборе выкупа.
Перисад велел Нимфодору подавать скорее обед, а Левкону – ложиться напротив и рассказывать подробно о своей жизни в логове скифского царя. Вздохнув про себя, что встреча с женой и дочерью, похоже, опять надолго откладывается, Левкон приступил к рассказу...
Дворецкий Арсамен и радостно улыбающийся Делиад ждали Левкона под ограждающими вход в Старый дворец массивными колоннами. Сбежав по ступеням вниз, Арсамен, согнувшись в низком поклоне, поймал правую руку хозяина и запечатлел на ней подобострастный поцелуй.
– С возвращением, господин!
Взойдя по трём выщербленным дождями и временем ступеням под колоннаду, Левкон обнял и от души расцеловал охранявшего в его отсутствие его дом, заметно повзрослевшего за время этой быстротечной войны племянника.
Пройдя мимо двух делиадовых соматофилаков, стороживших вход между двойными дверями, распахнутыми перед хозяином привратником Гагесом, Левкон не успел и глазом моргнуть, как на его шее со счастливым щенячьим визгом повисла Элевсина, крепко прижавшись тёплой щёчкой к его губам. Бережно обнимая дочь за хрупкие плечи, Левкон ласково расцеловал её в прелестные маленькие ямочки на щеках и гладкий матовый лоб под красивым венком из последних осенних цветов, лежащим, подобно короне, на её прекрасных, вьющихся кольцами вдоль узкого продолговатого лица чёрных волосах.
– Ах, ты моя сладенькая! – молвил он трепетным от радостного волнения полушёпотом, глядя поверх головы дочери на стоящую в глубине андрона Герею. – Ах, ты моя умница-разумница! Моя красавица!
Герея была в длинной бледно-голубой столе и вытканном золотыми аканфами тёмно-синем пеплосе, прикрывавшем от чужих нескромных взоров её точёные плечи, руки и высокую круглую грудь. Блестящие чёрные волосы над гладким беломраморным челом были закручены в высокую башнеподобную причёску, увитую алмазными нитями. Вдоль скул и гордой прямой шеи, перехваченной у плеч янтарным ожерельем, свисали жемчужными продолговатыми каплями серьги. Восхитительной формы рубиновые губы Гереи были плотно сжаты, и если бы не лучившиеся радостным огнём из-под длинных чёрных ресниц золотисто-зелёные кошачьи глаза, Левкон бы подумал, что она на него сердита.
– Добро пожаловать домой, муж мой, – произнесла она тихим низким грудным голосом, от которого у него защемило в глазах и подкатил к горлу ком.
Держа на плече обнимавшей его дочери левую руку, Левкон, повернувшись к Делиаду, сказал, что теперь, когда он дома, его дом больше не нуждается в охране. Пожав на прощанье племяннику руку, он отпустил его и его воинов по домам, попросив передать всем, кто оберегал в эти дни покой его семьи, свою благодарность.
Как только Гагес закрыл за соматофилаками и Делиадом дверь, Герея подплыла белым лебедем к мужу и тотчас оказалась вместе с прильнувшей щекой к его левому плечу дочерью в его крепких объятиях, уронив с нежностью голову ему на другое плечо.
– Пойдём ужинать, – молвила она через минуту.
– Вообще-то, я только что пообедал у Перисада.
– Так я и думала.
– Неудобно было отказаться, ты же понимаешь... Ну пойдём, мои красавицы: вы будете ужинать, а я – вами любоваться. Вы не представляете, как же я по вам скучал!
Сделав благодарственное возлияние домашнему Зевсу, Левкон, одной рукой обнимая хрупкое плечо дочери, а другой – тонкий гибкий стан жены, повёл их в трапезную. После того как рабыня разула Левкона и омыла ему в лохани тёплой водой ноги, вместо того, чтобы прилечь, как обычно, на левый бок, он, шутки ради, уселся на обеденном ложе со скрещёнными по-скифски ногами, с улыбкой пояснив удивлённо уставившимся на него из своих кресел жене и дочери, что разучился в гостях у Палака трапезничать по-эллински.
– А пить вино тебя там тоже научили по-скифски? – съязвила Герея.
– Нет, тут мне удалось добиться от Палака послабления, – рассмеялся Левкон.
Время от времени пригубляя расписной канфар с разбавленным на две трети тёплой водой вином, Левкон стал весёлым тоном рассказывать о своей поездке в Скифию, ни на миг не отрывая лучащихся радостью глаз от любимых лиц ужинающих напротив жены и дочери.
Выслушав его подробный рассказ о знаменитой скифской бане, в которой, по его ощущениям, не столько омывают тело, сколько очищают душу, теряя на время всякую связь с реальным миром, о скифском Неаполе и царском дворце, Элевсина спросила:
– Папочка, а жён Палака ты видел?
– Да, дочка, видел. Целых два раза. Один раз, когда царица мать Палака, его жёны и малые дети встречали царя в дворцовом андроне, и в другой раз, когда они наблюдали мой отъезд с дворцовой галереи.
– Они красивые?
– Конечно! И жёны, и старшая царица – мать Палака – весьма хороши собой. Хотя, конечно, до тебя и нашей мамки им как до неба.
– А сколько у Палака жён? – продолжала допрашивать дочь.
– Пока четыре, но он хотел заполучить и пятую.
И Левкон в шутливой манере рассказал о сватовстве Палаком Элевсины.
– Ты хотела бы стать скифской царицей, женой Палака?
– Нет, папочка, нет! Он же варвар! – испуганно воскликнула Элевсина, вмиг покрывшись от шеи до корней волос стыдливым румянцем.
Весело захохотав, Левкон успокоил дочь и жену, сказав, что отказал Палаку, для чего, правда, ему пришлось объявить Элевсину невестой царевича Перисада.
– Как тебе такой жених? – спросил он дочь, улыбаясь в усы кончиками губ.
– Лучше уж Перисад, чем варвар, – манерно опустив глаза, ответила Элевсина, обрадовавшись, что не придётся никуда уезжать из Пантикапея, да и свадьба с малолетним "женихом" состоится, наверное, ещё не скоро.
Впервые за вечер на губах не проронившей за ужином ни слова Гереи появилась улыбка, не ускользнувшая от внимательных глаз Левкона.
– Ну что, наелась? – спросила она дочь.
– Да, мамочка.
– Хорошо. Ступай к себе и ложись спать – уже поздно.
Левкон поставил опустевший канфар на столик и опустил ноги с ложа в поданные рабыней лёгкие домашние башмаки. Встав с табурета, Элевсина подставила лоб под прощальный поцелуй сначала матери, затем отцу, получила от них пожелания счастливых снов и покинула трапезную вместе с прождавшей весь ужин у двери, не смея поднять от пола глаз, Карбоной.
– Ах, Карбона, я так счастлива, что папочка наконец вернулся! – воскликнула Элевсина, едва ступив за порог передней комнаты своих покоев, и порывисто обняла несшую перед ней светильник рабыню, крепко прижавшись к ней сзади всем телом.
– Мы все очень рады, – глухим голосом заверила рабыня, отведя подальше дрогнувший в руке светильник.
– И мне ни капельки не хочется спать! Ведь ещё совсем не поздно.
– Ну так что? Разве ты не понимаешь, что твои отец и мать после долгой разлуки хотят поскорее остаться одни? – не столько спросила, как пояснила, словно маленькой, Карбона, осторожно высвобождаясь из её объятий.
– Понимаю, – вздохнула Элевсина. – Ладно. Давай ляжем и будем разговаривать, пока не заснём.
Они прошли в спальню, где Карбона, оставив на столике светильник, помогла госпоже разуться и раздеться до нижней льняной белой туники, ниспадавшей вдоль её худенького тела до колен. Заметив, что её служанка сглотнула слюну, Элевсина нежно провела пальчиками по её глянцевой коричневой щеке и острой скуле.
– Ах, моя милая Карбонка! Ты же ещё не ужинала! Ступай обратно на кухню и поешь. Иди, иди, я подожду.
Обождав, пока Элевсина юркнула под одеяло, Карбона задёрнула полупрозрачный кисейный полог балдахина и бесшумно упорхнула из спальни. Спустившись в полутьме на нижний этаж, она поспешила на кухню, но, уловив тонким обострённым слухом доносившийся из бальнеума плеск воды и короткие ритмичные стоны, резко остановилась. Помедлив секунду-другую, она прокралась с гулко бьющимся сердцем в тёмный предбанник и присоединилась к подслушивавшей, приложив ухо к неплотно прикрытой деревянной двери ванной комнаты в ожидании хозяйского оклика гереиной служанке. Тотчас охваченная внутренним жаром, Карбона приподняла подол хитона и принялась жестоко терзать пальчиками правой руки свою притаившуюся в жёстких курчавых зарослях "улитку".
Левкон, блаженствуя, полулежал в широкой овальной ванной, наполненной доходившей ему до сосков тёплой водой, источающей вместе с паром волнующий аромат аравийских благовоний. Разведя согнутые в коленях ноги и подавшись вперёд, Герея энергично скакала на его скрытом под бурлящей и парующей водой фаллосе. Левкон то притягивал её за шею к себе и ненасытно целовал в сочные, как спелые вишни, губы, то, отодвинув, брал в руки круглые чаши её грудей, безжалостно сминая их в любовном экстазе своими сильными пальцами и, выгнув шею, с жадностью поочерёдно сосал набухшие розовые соски. Затем его ладони заскользили по её вогнутой спине к широким крутым бёдрам и наполовину погружённым в воду налитым шарам ягодиц. Пальцы левой руки тотчас проникли глубоко в обнаруженную между ягодицами тесную тёплую норку, а пальцы правой он вложил сквозь слегка приоткрытые губы в её испускающий непрестанные сладострастные стоны рот.
Наконец его туго натянутая тетива выбросила стрелу.
Притянув опять к себе её лицо, Левкон запечатлел на её раскрывшихся в довольной улыбке губах благодарный поцелуй. Распрямив под водой ноги, Герея расслабленно вытянулась в ванной у него между ногами, прижавшись животом и тугими грудями к его животу и груди и положив правую щёку ему на ключицу. Прикрыв в сладкой истоме веки, Левкон с наслаждением вдыхал исходивший от её закрученных на голове волос и влажной кожи неповторимый аромат. Тесно прижимая её к себе правой рукой за плечи, левой он блуждал под водой по её выпуклым ягодицам.
– А как тебе понравились палаковы служанки? – проворковала невинным голоском Герея после минутного молчания. – Наверное, он собрал в своём дворце целый цветник отборных красавиц. И, конечно, как гостеприимный хозяин, поделился ими со своим гостем.
– Что я слышу?! – воскликнул Левкон с деланным удивлением. – Моя милая жёнушка ревнует меня к рабыням?
– Нет, мне просто любопытно.
– Палак действительно приставил ко мне парочку, только, к сожалению, не прелестных служанок, а слуг, ходивших всюду за мной, как на привязи, следя, чтобы я ненароком не сбежал. Да и провёл то я под крышей его дворца всего одну ночь, после чего перебрался в дом старика Посидея. – Ладони Левкона возобновили свои блуждания по спине и ягодицам Гереи. – Так что долго любоваться красотой палаковых жён и служанок мне, увы, не пришлось.
О случившемся с ним в палаковом дворце в первую ночь, после скифской парной бани, Левкон решил благоразумно умолчать, тем более, что он до сих пор не был до конца уверен, была ли та его измена на самом деле, или плодом его воображения, разыгравшегося вследствие слишком затянувшейся разлуки с любимой женой и усиленного дурманящим воздействием конопляного дыма.
– Зато Палак чуть не заставил меня жениться. И знаешь на ком?
Герея, до сих пор лежавшая на любимом муже в блаженной неге, резко вскинула голову и опалила его взглядом своих зелёных кошачьих глаз.
– Ты помнишь малышку Сенамотис, жену Гераклида? – продолжил с улыбкой Левкон, нимало не обеспокоясь напрягшимся, как перед прыжком, телом своей супруги. – Она какое-то время жила с нами в Старом дворце после гибели мужа и, по твоим словам, была влюблена в меня.
– Помню.
– Так вот, представь себе, она так и не вышла больше замуж и уверяла во время охоты, что всё ещё любит меня. Должен признаться, что малышка теперь расцвела и превратилась в прекрасного лебедя, а скачет на коне и стреляет из лука, как настоящая амазонка! Должно быть, с её подачи Палак долго уговаривал меня взять её второй женой. Еле-еле удалось его убедить, что двух наездниц мой старый заезженный "жеребец" уже не вынесет. Ха-ха-ха!
Герея, сузив в щёлки радостно заблестевшие глаза, впилась в улыбающийся рот мужа долгим жгучим поцелуем. Почувствовав, что его "загнанный жеребец" опять готов к скачке, Левкон обхватил жену за талию и поставил её на ноги. Подавшись вперёд, он переместил ладони с её роскошных бёдер на ягодицы и принялся вылизывать и покрывать поцелуями её влажный трепещущий живот и глубокую круглую вмятину пупка. Спустившись ниже, он надолго припал жаждущими устами к толстым, без единого волоска, створкам её дивной, сочащейся пахучей влагой "раковины", заставив её тихо постанывать от наслаждения. Затем он развернул её и крепко прижался разомлевшим лицом к её мокрым, мягким, эластичным, как губка, ягодицам. Герея медленно наклонилась, упёршись раскинутыми руками в края ванны, отчего её соблазнительный зад приобрёл идеально круглую форму.
С вожделением дорвавшегося до запретного плода юнца, Левкон лизал и лобзал восхитительные шары её налитых ягодиц, то и дело впиваясь в них в порыве страсти зубами и отвешивая звонкие шлепки то одной, то другой ладонью, тогда как его нос, губы и язык без устали путешествовали то вверх, то вниз по дну разделявшего их глубокого ущелья. Затем Герея опустилась на колени, положив ладони на широкий край ванны перед собой, так что её провисшие груди и ягодицы оказались наполовину в воде. Левкон поспешил ввести свой закаменевший от вожделения "наконечник" в скрытые под водой выпуклые створки внизу её ягодиц. Наклонясь вперёд, он забрал в руки, будто поводья, конусовидные чаши её грудей и рьяно пустился вскачь, сотрясая её упруго пружинящий "круп" сильными ритмичными толчками, исторгавшими из её полуоткрытого рта глубокие сладострастные стоны.
Минут через семь он вызволил свой "инструмент" из её нижней "дверцы", поводил недолго его красным раздвоенным концом по глянцевой влажной коже её ягодиц и по тесной расщелине между ними, после чего медленно проник в узкую круглую "пещерку", едва возвышавшуюся над поверхностью воды. Привстав, Левкон упёрся ладонями в крутые бёдра жены и вновь энергично задвигался вверх-вниз над её задом, разгоняя в ванной штормовую волну. С силой ударяя бёдрами и мускулистым животом в глянцевые шары её ягодиц, он с каждым разом старался загнать свой "таран" всё дальше вглубь её "пещеры", постепенно увеличивая мощь и частоту толчков, отчего вырывавшиеся из её груди стоны скоро перешли в сплошную череду коротких прерывистых охов и ахов. Наконец Левкон вырвал свой раскалённый "инструмент" из отполированного зада жены.
Повернув голову, Герея с улыбкой сытой кошки глядела, как из стиснутого левконовой рукой красного грибовидного конца на её выступающие над водой ягодицы и вогнутую поясницу хлынула густая белая струя. Тихо засмеявшись, Герея размазала ладонью мужское молочко по ягодицам, после чего погрузила зад в воду и развернулась лицом к мужу. Взяв его славно потрудившийся и всё ещё возбуждённо торчащий орган в ладонь, она ополоснула его другой рукой, затем ласково потёрлась щеками и подбородком о его обнажённую красную головку и благодарно припала к нему губами. Взяв жену за плечи, Левкон поднял её из воды, крепко прижал к себе и с нежностью поцеловал в улыбающиеся губы.
Выйдя из ванной, он поставил её на широкий бортик, взял с обтянутого красно-коричневой кожей топчана у стены розовое махровое полотенце, с распустившим яркий цветастый хвост павлином посередине, и тщательно вытер мокрый живот, ягодицы и ноги жены, осыпая их при этом частыми поцелуями и шутливыми укусами. Затем Герея, ступив с бортика на лежавшую на полу перед ванной оленью шкуру, забрала у мужа полотенце и, присев на корточки, обтёрла от влаги его стройные бёдра и мускулистые волосатые ноги, в свою очередь не упустив случая оставить на них где влажный след язычка и губ, где отпечаток острых зубок.
Когда она встала, оставив на полу мокрое полотенце, Левкон, протянув руку к топчану, бережно закутал её в лежавшую там вместе со столой и его хитоном накидку. Обхватив левой рукой жену за талию, а правой подхватив под колени, он сунул босые ступни в стоявшие у порога домашние башмаки без задников и, не заметив вжавшуюся в стену с потупленными долу глазами в погружённом в полутьму предбаннике рабыню, как был голый, привычно понёс её на руках по освещённому тусклыми огоньками подвесных лампад коридору в супружескую спальню.
За миг до этого чёрная служанка Элевсины успела бесшумно упорхнуть на второй этаж по расположенной за углом коридора деревянной лестнице. Войдя в спальню хозяйки, она осторожно раздвинула кисею балдахина. Элевсина мирно спала, свернувшись по-детски калачиком на левом боку. Дунув на тускло мерцавший у двери светильник, Карбона осторожно, чтоб не потревожить сладкий сон Элевсины, забралась в темноте под покрывавшее всё ложе меховое одеяло. Вытянувшись на спине на краю ложа, она заложила за голову руки и, уставясь широко открытыми глазами в невидимый потолок, о чём-то горько вздохнула...
Войдя через откинутый дежурившей в покоях Гереи рабыней дверной полог в спальню, Левкон понёс жену к занимавшему почти половину комнаты у противоположной от входа стены высокому квадратному ложу, скрытому под златотканым парчовым шатром балдахина.
– Погоди, милый, я распущу волосы, – попросила Герея, соскальзывая с рук мужа на мягкий, как весенняя трава, персидский ковёр, устилавший паркетный пол спальни от дверного порога до передних ножек ложа.
Стены спальни были обтянуты той же, что и балдахин, расшитой золотыми листьями и цветами тканью шафранного цвета. Сбросив с плеч накидку, она подошла к висевшему слева от ложа большому бронзовому зеркалу в красивой позолоченной раме, и сама, не прибегая к помощи оставшейся в передней комнате служанки (не хотела, чтоб та пялилась украдкой на её обнажённого мужа), нарочито неспешно освободила волосы от унизанной алмазами длинной нити, вынула серебряные заколки (все её золотые заколки сейчас, наверное, украшают гривы палаковых жён) и, тряхнув головой, рассыпала волосы чёрными блестящими змеями по спине до самых ягодиц, не спуская при этом в зеркале глаз с мужа, вожделённо пожиравшего её глазами, сидя между откинутых в стороны пологов на краю ложа.
Оставив, как всегда, на столике у зеркала горящий светильник, Герея развернулась с хищной улыбкой заметившей добычу охотницы и, пройдя несколько отделявших её от мужа шагов, мягким толчком ладони в грудь опрокинула его спиной на покрывавшее ложе меховое одеяло. Его успевший отдохнуть и набраться сил мужской орган тотчас встал торчком из тёмно-коричневого подшёрстка внизу живота, вновь готовый к многотрудной работе. Забравшись широко расставленными коленями на высокое ложе между бёдер мужа, Герея присела на его плоский и твёрдый, как жернов, живот, прислонясь налитыми шарами ягодиц к его мощному "стволу". Руки Левкона тотчас завладели объёмными чашами её склонившихся к нему грудей.
– Но как ты посмел поспорить на меня с Палаком? – спросила вдруг Герея потянувшегося к ней за поцелуем Левкона.
– Да не было никакого спора! – воскликнул Левкон, уронив голову обратно на меха. – В том то и дело!.. Палак, то ли сам, а скорее по чьей-то подсказке, решил испытать, насколько я доверчив и жаден. И знаешь, я его понимаю: коль представился случай заполучить в свой гинекей первую на берегах Эвксина красавицу, либо лишний талант золота, и он сам, и его советники сочли бы его глупцом, если б он им не воспользовался.
– Хорошо ещё, что он удовлетворился талантом.
– Думаю, он просто побоялся предлагать за тебя больше. Вдруг бы я согласился?.. Может за восемнадцать лет супружеской жизни ты мне поднадоела и... ай!
Отведя назад правую руку, Герея крепко стиснула его мужской "корень" и резко дёрнула, будто хотела проверить, хорошо ли он ещё держится.
– Герея, больно! – Левкон обхватил жену за спину и крепко прижал к себе. – Ты же знаешь, что я не променяю тебя на всё золото на свете, – прошептал он, почти касаясь губами её губ. – На самом деле больше всего я боялся, что Палак запугает тебя, сообщив, что убьёт меня, если ты не приедешь... Или попытается выменять тебя на талант золота у Перисада... К счастью, мне удалось отправить на Боспор Фагиса.
– А знаешь, Главк и в самом деле хотел поторговаться за меня с твоим братом, – Герея поцеловала мужа в губы. – Мне пришлось выдать ему нашу семейную тайну. Я сказала Главку, что Перисад давно влюблён в меня и только и ждёт, чтобы с его младшим братом что-нибудь случилось, чтобы жениться на мне. И я уверена, что это так и есть на самом деле, – закончила она вполне серьёзно.
– Не любишь ты моего брата, – вздохнул Левкон.
– Конечно, нет! Ведь я всегда любила, люблю и буду любить только одного, лучшего на свете мужчину – моего мужа!
Савмак попадает в дом Левкона и Гереи в Пантикапее...
САВМАК
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
За день до наступления Фесмофорий – пятидневного праздника, которым херсонеситы благодарили Деметру за дарованный в уходящем году урожай (в посвящённых богине плодородия обрядах по традиции участвовали только женщины), в Херсонес вернулся из Неаполя Скифского последний до будущей весны купеческий обоз. С наступлением зимних холодов и ненастья вся морская и сухопутная торговля в этих суровых северных краях замирала: купцы, подсчитывая барыши, отсиживались в тёплых домах, как медведи в берлогах, разве что в спячку не впадали.
Среди вернувшихся из Скифии с доверху загруженными закупленным у скифов ходовым товаром (кожами, шерстью, мехами, а прежде всего – пшеницей) возами и кибитками были и закадычные дружки Каллиад и Агасикл, которым по воле отцов сразу после Фесмофорий предстояло распроститься с вольной холостяцкой жизнью. В тот же вечер архонт Гераклид устроил по случаю возвращения сына с хорошей торговой "добычей" посвящённую Гермесу пирушку, позвав на неё самых близких друзей.
Вскоре после захода ленивого предзимнего солнца, в обогреваемом четырьмя керамическими жаровнями андроне гераклидова дома собрались, помимо хозяина, оба его сына – Невмений и Агасикл, купец Артемидор с младшим сыном Каллиадом, солепромышленник Саннион со старшим сыном Мегаклом, судовладелец Матрий с сыном Амфием, трапезит и главный логограф полиса Дамасикл с сыном Афинеем.
Нашлось на этом семейном торжестве местечко и для гераклидова приживальщика Минния, все последние месяцы всячески старавшегося доказать преданность и полезность своему покровителю. У Гераклида на услужливого и умного Минния были свои виды.
После того как расположившиеся на расставленных квадратом ложах мужи (старики ближе к хозяину дома, молодёжь, как и положено, возле дверей) отдали должное поварскому искусству волшебницы Тирсении, настало время симпосиона – беседы за кубками вина.
Прибрав посуду с объедками, Тирсения с рабынями отправились в гинекей, где, пока мужчины будут заняты выпивкой и разговорами, состоится своя пирушка с вином и сладостями, с участием Агафоклеи и её сегодняшних гостий: старшей сестры Афинаиды (супруги Мегакла), ровесницы и близкой подруги Афинаиды Хедры (жены Амфия), дочери Матрия Горгиппы (жены Невмения) и 15-летней дочери Дамасикла Аполлониды. (Аполлониде после Фесмофорий предстояло войти в дом Гераклида в качестве законной супруги его младшего сына – красавчика Агасикла – и стать хозяйкой в бывших комнатах Агафоклеи, которая днём ранее переберётся из отчего дома в дом своего будущего мужа Каллиада.)
Явившиеся на смену рабыням четверо рабов, внесли под присмотром Актеона, исполнявшего в доме Гераклида обязанности епископа и виночерпия, расписные амфоры с различными сортами заморских вин и гидрии с тёплой и холодной водой. Гераклид, единодушно избранный симпосиархом, велел для начала наполнить канфары и скифосы светлым фасийским пополам с водой. Приняв из рук проворных рабов наполненные Актеоном кубки, мужчины начали попойку с провозглашённой симпосиархом благодарственной молитвы покровителю торговцев Гермесу. Благоговейно пролив в честь крылоногого бога малую толику вина из своих кубков на пол, остальное, по предложению Артемидора, дружно выпили во здравие гостеприимного хозяина дома.
Пока Актеон с помощниками опять наполнял кубки вином, Гераклид попросил только что вернувшихся из Скифии Агасикла и Каллиада рассказать о последних скифских новостях. Агасикл, с самого начала пира с нетерпением ждавший этой минуты, чувствуя себя лазутчиком, вернувшимся из вражьего стана, с видимым удовольствием приступил к рассказу, иногда дополняемому не столь бойким на язык, но более памятливым на детали Каллиадом. И хозяин дома Гераклид, и гости, неспешно отхлёбывая вино из наполняемых вновь и вновь Актеоном серебряных и бронзовых канфаров, с живым интересом слушали наслаждавшегося вниманием столь большой и почтенной компании Агасикла.
В первую очередь всех, конечно, интересовала столь внезапно разразившаяся после избрания царём молодого Палака война скифов с Боспором. Благодаря дружбе с сыном главы неапольских эллинов Посидея Главком (подкрепляемой, как полагается, при каждой встрече ценными подарками), занявшем при новом царе то же место, которое при прежнем царе Скилуре занимал его отошедший теперь по старости в тень отец, Агасикл и Каллиад оказались посвящены во все подробности боспорского похода скифов. По словам Главка, причиной войны послужили оскорбительные дары из позолоченной меди и бронзы, положенные послами басилевса Перисада к ногам покойного Скилура. Сам Перисад клялся Главку, что при нём в ларец уложили посуду из чистого золота, но по пути в Скифию оно таинственным образом превратилось в дешёвую бронзу и медь. Скифы уверены, что настоящие дары подменили послы, но боспорцы отказались выдать своих послов скифам на расправу, посчитав, что скифы их оклеветали, чтобы получить повод к войне.
– Скорее всего, это так и было, – перебил рассказ сына Гераклид. – Не могу поверить, чтобы боспорские послы осмелились на столь бесчестный и рискованный шаг, как подмена даров.
– Ой, не знаю, не знаю, – с сомнением покачал головой Минний, глядя на возлежащего по соседству Невмения. Тот, растянув в молчаливой ухмылке тонкие губы, только взмахнул недоуменно широкими крыльями бровей.
Из дальнейшего рассказа участники симпосиона узнали, как старшие братья царя, Марепсемис и Эминак, чуть было не захватили с частью скифского войска Феодосию – город спасло лишь прибывшее в последний момент по морю крупное подкрепление во главе с младшим братом басилевса Перисада Левконом, и о неудачных попытках главных скифских сил во главе с Палаком прорваться за Длинную стену – из-за находчивости боспорцев, догадавшихся, пока скифы подводили к перегородившей Скалистый полуостров стене насыпь, возвести в том месте с внутренней стороны новое укрепление. В итоге Палак согласился прекратить войну и вернуть Боспору захваченные земли за три таланта золота и четыре таланта серебра. Вот сколь дорого обошлась боспорцам их скупость!
Царевич Левкон отправился с Палаком в Неаполь заложником, пока его брат басилевс не соберёт и не пришлёт оговоренную сумму. В Неаполе Левкон поселился в доме Посидея, где Агасикл и Каллиад виделись и беседовали с ним на устроенном в его честь симпосионе. Палак развлекает полюбившегося ему царевича каждодневными охотами в окрестностях своей столицы. По словам Главка, Палак даже хотел породниться с Левконом – женить его на своей красавице сестре, а самому взять в жёны единственную дочь Левкона, но от обоих предложений Левкон отказался. Тогда Палак объявил Левкону, что если его жена Герея докажет, что после 18 лет супружества она так же предана ему, как и он ей, и приедет по его велению за ним в Неаполь, то он отпустит её обратно вместе с любимым мужем и целым талантом золота в придачу. Чем всё это дело кончится – непонятно*...
