Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 74 (всего у книги 90 страниц)
– А почему их продали? Они что – взбунтовались?
– Взбунтовались! Хе-хе-хе! Скажешь тоже... Ладно, слушай, расскажу, как было дело... Договорившись с вашим царём о мире, наш хозяин, царевич Левкон поехал добровольным заложником в Неаполь, пока его старший брат-басилевс не пришлёт выкуп. Там Палак, как гостеприимный хозяин, напоил его крепко вином "по-скифски", как говорят греки, хе-хе-хе, да и говорит: "Отдай мне свою жену. Она у тебя, хоть и красавица, да только бесплодна – за столько лет одну только дочь тебе и родила! А я тебе взамен дам в жёны свою красавицу-сестру: она молода и нарожает тебе кучу сыновей и дочерей. А ещё я дам тебе целый талант золота и тыщу своих лучших воинов, с которыми ты свергнешь с трона дурака старшего брата и сам станешь боспорским царём". Тут же на зов Палака из соседней комнаты явилась его младшая сестра, на которой, кроме множества золотых украшений, ничего не было, и сплясала для боспорского гостя соблазнительный скифский танец. И так она нашему Левкону понравилась, что тот ударил с Палаком по рукам.
Савмак слушал Дула как заворожённый, открыв рот и даже перестав на время тереть песком закопчённый бок казана. Перед его мысленным взором явственно предстала царевна Сенамотис, извивающаяся в танце перед Палаком и пегобородым боспорским царевичем, в одних звонких браслетах и ожерельях...
– Не слишком ли жирно будет отдать царевичу за старую бесплодную жену сестру, кучу золота и тысячу воинов? – сказал он с сомнением.
– Кхе-хе-хе-хе! – затрясся всем телом Дул, едва не завалившись спиной в водоём. – Старую!.. Сразу видно, что ты не видел госпожу Герею. Вот когда увидишь, сразу перестанешь задавать такие глупые вопросы... Да за такую жену, чтоб ты знал, никаких сокровищ не жалко!
Продолжая ласково полировать лезвие ножа точильным камнем и поминутно пробовать его остроту пальцем, видя с каким неподдельным интересом внимает ему юный скиф, Дул все больше воодушевлялся.
– Царевна Герея, конечно, уже не молода, но по её виду этого не скажешь. С тех пор, как я впервые её увидел много лет назад, она, кажется, совсем не изменилась, – она всё ещё прекрасна, как солнце, как богиня! Недаром её называют боспорской Афродитой. Думаю, другой такой красавицы не то что в вашей Скифии, а и во всём свете не сыскать... От её ослепительного лица невозможно оторвать глаз! Только не вздумай на неё пялиться: на первый раз, пожалуй, простят, а затем отведаешь за такую дерзость плетей. В отличие от своей феодосийской сестрицы, она рабов не жалует, хе-хе-хе!
– Так что, та жирная корова – её сестра?! – вскинул изумлённо к башлыку брови Савмак.
– Ну да! – ответил Дул. – И что тут странного? Родные сёстры часто бывают непохожи: одна – раскрасавица, а другой – разве что ворон на бахче пугать!
– Пожалуй, – согласился Савмак, вспомнив Мирсину и Госу.
– Ты, давай, слушай, да про дело не забывай, – напомнил ему Дул, и Савмак послушно зашуровал жгутом быстрее. – Ну так вот... Вечером, опьянённый неразбавленным вином и красотой палаковой сестры, наш хозяин согласился на обмен, а утром, проспавшись, одумался, сказал, что ничего не помнит, и отказался вызывать в Неаполь госпожу Герею. Палак, ясное дело, рассердился, и объявил, что не отпустит Левкона домой, пока тот не заплатит ему за обиду талант золота. Вот и пришлось госпоже Герее отдать все свои и дочкины золотые украшения и выставить на продажу большинство своих рабынь и рабов, чтоб выкупить мужа у вашего царя... Да, не повезло им, бедолагам. Мне вот повезло – меня оставили... Вот так-то, малыш.
Увлечённый рассказом Дула, поведавшим ему, чем закончилась война, и собственными мыслями, Савмак старательно наводил блеск на казан, едва ли замечая, что он делает. Внутренне трепеща от еле сдерживаемого восторга и желания рассказать заморскому соплеменнику о своей задумке, он представлял, как изумится царь Палак и всё его вельможное окружение, когда он выведет из подкатившей к неапольскому дворцу кибитки царевича Левкона, его прекрасную жену и дочь. Жену Левкона он подарит Палаку, попросив взамен Сенамотис и должность тысячника сайев, воспарил в мечтах под облака Савмак. "Нет, ведь Сенамотис любит Ториксака, – вспомнил он с сожалением. – И Ториксак её, наверно, любит. Вот пусть и берёт её взамен Евноны и золотой топорик тысячника сайев в придачу, а я буду доволен и должностью сотника в братовой сотне – так будет правильно... А я женюсь на дочери Левкона, надеюсь, красой она пошла в мать... А Фрасибулу возьму второй женой", – великодушно решил Савмак.
До того как все ножи были заточены, а сковороды и казаны залоснились начищенными боками, как выглаженные скребком конские крупы, Савмак успел расспросить словоохотливого Дула о том, сколько в Старом дворце рабов, есть ли среди них скифы, злы ли здесь надсмотрщики и прочее, что должно было интересовать раба, попавшего в незнакомый дом. Так он узнал, что до их приезда во дворце оставалось всего семь рабов и столько же рабынь, да и то, один из них, Дидим, неразлучно сопровождает царевича в качестве доверенного слуги, а чернокожая Карбона постоянно находится при юной дочери хозяев Элевсине, да и привратника Гагеса, хоть он и убирается в андроне и нужнике, можно не считать. Так что все работы по дому лежали на плечах пяти рабов и шести рабынь, а ведь работы меньше не стало, и все они с утра до вечера не знали ни минуты покоя. И это ещё, хвала милостивым богам, что пошли дожди и наполнили эту цистерну водой! Ведь обе хозяйки привыкли по два раза в день мыться в ванной, и летом воду для них и для сада приходится таскать на себе по лестницам из колодца возле пританея.
Что до надсмотрщиков, то за порядком в доме следят всего трое отпущенников: епископ Арсамен, его помощник Хорет и ключница Креуса, и если не лениться и ничего не разбить, то за свою шкуру можно не опасаться – без вины они никого не наказывают.
Постаравшись придать лицу и голосу как можно более невинный детский вид, Савмак поинтересовался, сколько воинов охраняют царевича. Не заметив в его вопросе ничего необычного, Дул ответил, что внутри Акрополя Левкон ходит вообще без охраны, если не считать Дидима.
– А дом царевича и женские покои разве не охраняют? – искренне удивился Савмак. – Что-то я не заметил нигде стражи.
– Хе-хе! Недавно, когда царевич Левкон был в отъезде, Старый дворец охранял десяток соматофилаков во главе с племянником госпожи Гереи Делиадом, сыном её феодосийской сестры. Но после того как хозяин вернулся, дом, как и раньше, охраняют только старина Гагес да пара псов. Хе-хе-хе!
– У нас в Скифии не так: царя и его братьев всюду сопровождают не меньше сотни сайев, а их дома, жёны и дети находятся под строгим присмотром десятков энареев.
– Ну, нашего басилевса и его дворец, как и весь Акрополь, тоже охраняют сотни соматофилаков, – ответил Дул. – А наш царевич, после того как отказался ради женитьбы на Герее от царской власти, сам пожелал жить как обычный простой горожанин, пусть и в бывшем царском дворце.
Бросив опасливый взгляд на прикрытые ставнями окна спальни рабынь у себя за спиной, Дул передвинулся по бортику ближе к Савмаку и, радый представившейся возможности выговориться, понизив голос до полушёпота, продолжил посвящать юного соплеменника в тайны дома, в котором тому отныне предстояло жить.
– Кстати, ты знаешь, что наша госпожа Герея – тоже бывшая рабыня?
На миг оторвавшись от казана, Савмак изумлённо уставился на приблизившийся к нему почти вплотную тонкогубый, опушенный колючими, как ежовая шкурка, тёмно-серыми усами и бородкой рот напарника.
– Только, т-с-с! – приложил палец к губам Дул, довольный произведённым эффектом. – Это тайна! Я тебе этого не говорил... Так вот... Поскольку из двух сыновей прежнего здешнего басилевса старший уродился круглым дураком, отец объявил своим наследником младшего – нашего Левкона. Как-то, лет двадцать назад, старый басилевс, на свою беду, послал зачем-то Левкона в Феодосию, и в доме тамошнего правителя тот увидел юную рабыню небывалой красоты. Влюбившись в неё без памяти, наш царевич, вернувшись в Пантикапей, отказался жениться на прежней своей невесте из царского рода и объявил отцу, что хочет жениться на рабыне Герее. Старый царь, конечно, вспылил и заявил, что если Левкон не женится на выбранной ему отцом невесте, то он лишит его царства. Наш Левкон, которому было тогда примерно столько же лет, как сейчас тебе, ответил, что отказывается от всех своих царских прав, и будет жить, как простой горожанин, лишь бы со своей Гереей. Тогда старый басилевс позвал стражу и велел держать Левкона под замком, пока не одумается, а номарху Феодосии послал приказ либо продать Герею за море, либо жениться на ней. Не в силах расстаться со своей рабыней, номарх решил жениться на ней. Тем часом друзья помогли нашему Левкону бежать из-под стражи. Примчавшись в Феодосию, он выкрал Герею прямо с брачного ложа, собственноручно зарубив старика-наместника, и убежал с нею от отцовского гнева за море. Старого царя, когда он узнал об этом, хватил удар, и через пару дней он откинул копыта, и власть принял никчёмный старший брат нашего Левкона Перисад. Вот такая вот история, малыш... А ты зачем расспрашивал про охрану? Хочешь убежать?
Дул зорко вгляделся в лицо тотчас опустившего глаза юноши.
– Вижу, что хочешь! Ха-ха-ха!.. Даже не пытайся – только хуже себе сделаешь! Всё равно ведь поймают!.. Не сегодня-завтра на вас наденут вот такие гривны. Хе-хе-хе! – Дул коснулся охватывавшего его кривую жилистую шею плоского медного кольца в два пальца шириной, с выбитыми на нём греческими письменами. – С такой штукой далеко не уйдёшь. Первый же встречный грек прочтёт на ней имя твоего хозяина и, если у тебя не будет письменного дозволения хозяина, хозяйки или Арсамена выйти из дома, вернёт тебя сюда – прямиком под хоретову плеть. Ха-ха-ха!.. А может, ты думаешь, что тебе помогут соплеменники-сатавки?.. И не надейся! – Дул смачно сплюнул под ноги. – Поймавшему беглого раба полагается хорошая награда, а уж за раба царевича Левкона – и подавно! Правда, таких дураков, что пытались отсюда убежать, за все годы, что я здесь служу, до сих пор ещё не было. Хе-хе-хе! Вот и ты, сынок, лучше выкинь эти глупые мысли из головы, а то мне будет жаль лишиться такого старательного помощничка. Ха-ха-ха!
– Не бойся, дядя Дуланак, я тоже не глупее других: если тут правда так хорошо – не убегу, – пообещал Савмак.
– Вот и хорошо, малыш! – Дул покровительственно похлопал его мозолистой ладонью по плечу. – А когда познакомишься с хозяйкой, ты возблагодаришь всех скифских и греческих богов за счастье быть её рабом. Хе-хе-хе!.. Ну что, управился наконец? Дай-ка погляжу.
Поднося сковороды и казаны поочерёдно к близоруко сощуренным глазам, Дул удовлетворённо водил пальцем по их блестящим поверхностям, указывая места, которые не мешало бы ещё малость тирануть. Савмак послушно макал травяной жгут в воду и песок и драил забракованные напарником места. Наконец Дул сполоснул вылизанную напарником посуду от остатков песка, кинул ручками вниз в один из казанов лежавшие на бортике ножи и поднялся.
– Ну что ж! Думаю, Креуса должна остаться довольна. Сумеешь ей угодить, всегда будешь иметь лишний кусок хлеба и глоток вина. Хе-хе-хе! Ну, пошли...
Пантикапейскую гору начинали окутывать ранние сумерки под беспросветно серым небом, когда в Старый дворец вернулся из города царевич Левкон с неизменным слугой Дидимом. Извещённый Гагесом Арсамен (чёрный с крупными белыми пятнами пёс Баклан, живший у Гагеса под топчаном, как всегда, учуял любимого хозяина задолго до того, как тот постучал в дверь) встретил царевича под колоннадой и, после того как Левкон, приласкав с улыбкой скакавшего в тамбуре с радостным повизгиванием на задних лапах Баклана, вошёл в андрон, доложил о доставленных Никием из Феодосии рабах и прочих подарках Хрисалиска и подал письмо от номарха Лесподия.
– Хорошо иметь такого щедрого тестя, – улыбнулся довольный Левкон. – Ну и как они тебе? Надеюсь, окажутся не хуже прежних?
– Думаю, проблем с ними не будет: у господина Хрисалиска товар всегда отменный, – слегка улыбнулся кончиками тёмно-розовых губ епископ. – Все, кроме одного, прошли многолетнюю выучку в его доме. Уверен, все они счастливы здесь оказаться. Только один скиф лет восемнадцати – новичок. Он попал в плен к феодосийцам во время недавней войны и ещё даже не говорит по-эллински. Думаю, старик отправил его сюда к нам, чтоб был подальше от скифской границы.
– Ну, понятное дело, – согласился Левкон. – Незачем держать волка близ леса.
– Если что, можно отправить его на выучку в усадьбу или с выгодой продать, – предложил Арсамен. – Мальчонка он смазливый, к тому же, как всякий скиф, умеет обращаться с лошадьми. За такого дадут хорошую цену... Впрочем, пока Креуса им довольна: говорит – послушный и старательный, – заключил он, оглаживая прошитый первыми серебряными нитями тёмно-каштановый лоскут бороды.
– Ну, раз так, пусть пока остаётся, а там видно будет, – решил Левкон.
Беседуя, они прошли из андрона через распахнутые Дидимом дверные пологи в расположенные в левом крыле дворца нижние покои царевича, состоящие из расположенных друг за другом малого триклиния, рабочего кабинета и библиотеки. На пороге триклиния хозяина приветствовал низким поклоном его рыжий секретарь Герак, отвечавший за порядок в этих комнатах и в первую очередь – в библиотеке. Обычно он сопровождал хозяина с диптихом и стилем в его выходах в город вместе с Дидимом, но в эти дни из-за крайне малого числа рабов Левкон оставлял его в распоряжении Арсамена.
– Ага, Герак! – положил ладонь ему на плечо Левкон. – Возьмёшь новичка-скифа под свою опеку. Обучи его поскорее нашему языку. И приглядись, что он за человек: можно ли ему доверять?
– Слушаюсь, хозяин, – прижав ладонь к сердцу, поклонился Герак.
– И не давай его никому обижать.
– Слушаюсь, хозяин, – вновь согнул шею в лёгком поклоне Герак.
– Покажешь мне их в триклинии перед ужином, – обратился Левкон к Арсамену. Тот молча кивнул.
В этот миг полосатая завеса на входной двери всколыхнулась, заставив пугливо затрепетать огоньки поставленной Гераком на ближайший к дверному проёму столик глиняной лампы. В комнату вихрем ворвалась черноволосая девчушка в лиловом хитоне до колен и с радостным смехом обвила голыми по локти руками крепкую шею Левкона, подставив украшенную прелестной ямочкой розовую щёчку под отцовский поцелуй.
– Ах ты, моя горная козочка! – засветившись улыбкой, Левкон нежно поцеловал ямочки сперва на одной, потом на другой щёчке своей любимицы. – Ну как сегодня прошла учёба? Надеюсь, Аммоний остался тобой доволен?
Быстро нагнувшись, Элевсина схватила белого короткошерстного кота Снежка, усердно тёршегося, с радостно вскинутым тонким хвостом, о ноги хозяина, и крепко придавила его к груди, впитывая исходившее от него тепло.
– Да, папочка! Вопросы учителя сегодня были совсем не трудными, хоть Перисад опять на половину не ответил.
Красно-синий замшевый полог опять раздвинулся, и в прозрачном облаке заморских благовоний в комнату величаво вплыла Герея. Придерживавшая полог беловолосая рабыня Гереи и коричневая служанка её дочери, проскользнув следом, смиренно потупив глаза (Герея очень не любила, когда рабыни пялились на её мужа), застыли по обе стороны дверного проёма.
– Аммоний сегодня опять порицал Перисада за лень, а меня ставил в пример, – лаская довольно урчавшего кота, похвастала Элевсина, – но у того одни только игры и шалости в голове.
– Совсем, как у его отца, – ядовито улыбнулась Герея, целуя мужа в губы через голову прильнувшей к его груди вместе со Снежком дочери.
– Ну, царевич ведь на три года моложе Элевсины, – возразил Левкон. – Не удивительно, что ум его ещё не столь развит. Всему своё время. Я в его возрасте тоже таким шалуном был, – улыбнулся Левкон. – Когда повзрослеет...
– Ну да, сейчас у него на уме детские забавы, а тогда будут девичьи прелести и опять не до учёбы, – осталась при своём мнении Герея.
– Перисад заявил Аммонию, что басилевсу не обязательно самому всё помнить и знать, – сообщила Элевсина. – Он сказал, что когда станет басилевсом, то поручит править Боспором дяде Левкону – тебе, папочка! – а сам во главе войска отправится покорять скифов, затем сираков, а вслед за ними покорит и все другие народы и страны, и доберётся аж до самого края Ойкумены, куда даже Александр не доходил.
– Умный мальчик, – переменила своё мнение Герея, вызвав заливистый хохот Левкона. – Ну, ладно, идёмте ужинать – у Креусы уже всё готово.
Миновав похожую на широкий коридор проходную комнату, отделявшую его покои от так называемого большого триклиния (а также залу андрона от сада), Левкон в обнимку с женой и дочерью вошёл в семейную трапезную, освещённую двухфитильными бронзовыми светильниками, висевшими на высоких витых позолоченных канделябрах по бокам хозяйского ложа.
Ополоснув руки тёплой водой в поднесенной кухонной рабыней серебряной лохани, Герея и Элевсина сели в свои троноподобные кресла в торцах столика, а Левкон, после того как Дидим стянул с него скифики, а рабыня омыла в лохани и вытерла перекинутым через плечо льняным рушником его ступни, уперев левый локоть в подушку, устроился на ложе.
Заслонявший широкими плечами обращённый в сторону кухни дверной проём Хорет (зелёный бархатный полог, обшитый внизу золотой бахромой, был сдвинут на край и зацеплен, чтоб не мешал, за стенной крюк), обернувшись, передал ждавшей в дверях поварни Креусе приказ хозяина заносить. Тотчас по разделяющему поварню и большой триклиний короткому коридору двинулась вереница молодых рабынь, одетых в опрятные, спускающиеся до колен жёлтые хитоны без рукавов. Передние несли на вытянутых перед собой руках широкие позолоченные подносы, заставленные аппетитно выглядящей и ещё вкуснее пахнущей едой, замыкающие – кувшины, кубки, серебряный кратер и серебряный киаф – длинную разливную ложку, сделанную традиционно в виде лебединой шеи и головы. Пройдя мимо посторонившегося Хорета в триклиний, они, не поднимая глаз (замыкавшая шествие Креуса предупредила их, чтоб не вздумали в присутствии Гереи пялиться на хозяина), аккуратно переставили миски и блюда с едой на низкий, не выше колен, столик у ложа хозяина, а кувшины, кратер и канфары – на круглый мраморный трапезофор у противоположной стены. Выстроившись в ряд в центре комнаты с опущенными к ногам пустыми подносами, "феодосийки" по очереди напомнили разглядывавшему их с благожелательной улыбкой Левкону свои имена:
– Гиса.
– Ника.
– Колла.
– Элида.
– Гекуба.
– Геликона.
– Хорошо, девушки. Надеюсь, моя жена Герея и дочь Элевсина найдут в вас верных и трудолюбивых помощниц. Можете идти, – отпустил их Левкон, и обратился к стоявшему у двери в прихожую Арсамену: – Теперь пусть войдут рабы.
Почтительно кивнув, епископ отодвинул дверную завесу – точно такую, что и у противоположной двери, через которую скрылись на поварню рабыни, – шестеро ждавших за нею новичков, робея и волнуясь, вошли в триклиний и выстроились шеренгой перед новыми хозяевами, невольно устремив взгляды на уставленный яствами стол. Савмак, оттеснённый, как самый младший, в конец, вошёл шестым, встав крайним слева. Вошедший за ним рыжий Герак, метнув с порога мгновенный взгляд на изучавшую спинку кресла Элевсины Карбону, встал у него за спиной, готовый, в случае необходимости, переводить обращённые к юному скифу вопросы и его ответы.
С любопытством оглядев темнокожую пухлогубую служанку (людей столь необыкновенной породы он видел впервые) и почти не заметив сидевшую вполоборота в кресле перед ней черноволосую девочку, Савмак скользнул взглядом по вальяжно развалившемуся на ложе младшему брату боспорского царя. Тот оказался вовсе не старым – в его густых русых волосах не было и намёка на седину. Но разглядеть царевича как следует Савмак не успел: как только его взгляд упал на сидевшую у его изголовья с надменно вскинутой головой черноволосую женщину, его грудь перестала дышать, а сердце сперва остановилось, а затем забилось пойманной в силки птицей. Дул не соврал: прикрытые бирюзовой тканью хитона плавные очертания стройных ног, выглядывающие из широкого выреза бледно-розовые полушария грудей, стройная беломраморная колонна шеи, увенчанная дивной формы головой, светлое и гладкое, как слоновая кость, лицо, обрамленное волнистым водопадом чёрных волос, лоснящихся, как залитая солнцем шкура Ворона, точёные линии небольшого рта с отливающими перламутровым блеском выпуклыми губами – всё в этой удивительной женщине было прекрасно, а от её необыкновенно длинных, искристых, изумрудно-зелёных глаз, разделённых тонким светло-розовым треугольником безупречно ровного носа, невозможно было оторвать зачарованный взгляд. Да, именно так, должно быть, выглядит Аргимпаса, мелькнуло в мыслях Савмака, жадно пожиравшего жену царевича Левкона пылающими восторгом глазами, вмиг забыв о предостережениях Дула.
Левкон, Герея и Элевсина, в свою очередь, с любопытством разглядывали ладные фигуры и бородатые лица своих новых рабов, глядевших, кто подобострастно в лицо хозяину, кто завистливо на изобилующий ароматными вкусностями стол. Добравшись до девичьи гладкого лица замыкавшего шеренгу пухлогубого скифа, Герея удивлённо свела над переносицей чёрные соболиные брови, встретившись с дерзко устремлённым на неё взглядом ярко-голубых, изумлённо-восторженных глаз. Но через миг суровая складка на её переносице разгладилась, и Герея дрогнула уголками губ в едва заметной улыбке, довольная произведённым на юного варвара впечатлением.
Рабы назвали новым хозяевам свои имена.
– Назови своё имя, – прошипел по-скифски сзади в левое ухо Савмаку Герак, когда очередь дошла до него. – И не пялься на хозяйку, – больно ткнул он его в поясницу костяшками сжатых в кулак пальцев, дабы скиф очнулся от колдовских чар Гереи.
– Са... Сайвах, – запнувшись, выдавил тот непослушным языком, с трудом оторвавшись от лица Гереи.
Глядя на испуганно-глуповатое, окрасившееся пунцовым румянцем лицо юного варвара, Элевсина залилась звонким, переливчатым, как колокольчик, смешком, вогнав юношу в ещё большую краску.
– Как ты попал в плен? – так же тихо перевёл Герак на скифский обращённый к нему вопрос Левкона.
Савмак взглянул в устремлённые на него будто бы с доброжелательным интересом тёмно-карие глаза царевича.
– Прыгнул с крыши на прятавшихся в боковой улице греков... Получил удар сзади по голове... Дальше не помню... Очнулся в спальне рабов, – неохотно пояснил он, глядя в опушенный короткой русой бородкой и аккуратно подстриженными усами рот царевича и невольно косясь боковым зрением на его жену.
– Понятно, – молвил Левкон, выслушав перевод Герака.
"Наверно они думают, что я трус и слабак, – подумал он, пылая стыдливым румянцем. – Ну и пусть! Так даже лучше. Пусть считают меня ни на что не способным слабаком".
– Ну что ж... – обратился Левкон ко всей шеренге. – Надеюсь, что все вы будете служить на новом месте так же честно, добросовестно и прилежно, как служили прежним хозяевам, и мне не придётся выслушивать жалобы на вас. Если вы будете добрыми слугами, то я, моя жена и дочь будем вам добрыми хозяевами. Так что ваша судьба – в ваших руках. Уяснили?
– Да, господин! – хором ответили пятеро голосов.
– Ну, всё. Хорет, отведи их ужинать, – приказал Левкон помощнику епископа.
– Надо будет им сегодня помыться с дороги. И выдать каждому по тёплой хламиде – зима на носу, – обратился он к Арсамену после того как шестеро новичков вышли в ведущий на поварню коридор.
– Будет сделано, хозяин, – заверил Арсамен, привычно приложив правую ладонь к груди.
Сунувшимся было в трапезную новичкам, Хорет велел взять на кухне по паре широкогорлых пузатых амфор и присоединиться к четырём местным рабам, таскавшим из садовой цистерны воду в расположенную напротив входа в рабскую столовую глубокую мраморную ванну. Когда ванна оказалась на две трети наполнена, две гереины служанки долили в неё кипятка из отсвечивавшего над огнём очага зеркальным блеском бронзового котла, доведя воду до комфортного для госпожи уровня – не слишком горячего, но и не прохладного, и разбавили десятком капель душистого розового масла.
Закончившая к этому времени ужин Элевсина, светясь не сходившей весь вечер с прелестного личика смешливой улыбкой, вбежала вместе с Карбоной в ванную комнату, залитую мягким светом оранжево-жёлтых язычков, плясавших в волосах двух прелестных, ярко раскрашенных терракотовых женских головок, висевших по обе стороны двери: одна принадлежала владычице Луны Селене, вторая – её сестре, богине утренней зари Эос. Притворив за вышедшими в предбанник рабынями Гереи дверь, Карбона сняла с юной госпожи башмачки, хитон и нательную эксомиду, и та поспешила с радостным визгом погрузиться по шею в парующую нежными ароматами воду. Через минуту она села на широкий тёплый бортик спиной к Карбоне, и служанка, нежно лоскоча мягкими пухлыми губами белую атласную кожу на её затылке, плечах и лопатках, натёрла её под мышками, между ягодицами и в паху ароматическим мыльным порошком. После этого и сама Карбона, сбросив одежду, присоединилась к госпоже в ванной, и теперь уже Элевсина с удовольствием покрыла поцелуями мокрую, масленно блестящую коричневую кожу своей единственной подруги, со смехом щекоча её в курчавых жёстких волосах под мышками и между ногами.
Через четверть часа Элевсина и Карбона вышли из ванной и протопотали резвыми козочками друг за дружкой над головами ужинавших рабов по лестнице на второй этаж.
Всё это время Герея ждала своей очереди в триклинии. Едва только Элевсина убежала в бальнеум, она поспешила перебраться на ложе к супругу. Дидим, исполнявший во время ужина обязанности виночерпия, и служанка Гереи, тихонько вышли из триклиния в противоположные двери, тщательно задвинув за собой пологи, но остались поблизости, готовые явиться по первому зову.
Лёжа на спине, Левкон расслабленно блуждал ладонями по плечам, спине, заголённым бёдрам и ягодицам навалившейся мягким животом на его набухший желанием фаллос жены. Протянув руку к стоявшему на углу столика тонконогому канфару из горного хрусталя, Герея набрала в рот вина и, прильнув к приоткрытым в улыбке губам Левкона, медленно перелила сладкую пьянящую влагу ему в рот, затем долго вкушала сладость его губ. Задохнувшись, они разлепляли губы, чтобы отдышаться, после чего Герея тянулась к канфару за новой порцией...
Наконец, чуть приоткрыв полог, служанка тихо доложила, что ванна свободна. Выскользнув из расслабленных рук мужа, Герея сама надела на него скифики и, держа, как коня за узду, за вздыбленный под полой хитона фаллос, потащила в бальнеум.
Тотчас проскользнувший с другой стороны в триклиний Дидим принялся торопливо набивать голодное брюхо остатками господского ужина (Левкон, Герея и Элевсина съели и выпили, как обычно, едва половину поданного на стол), после чего отправился на второй этаж, чтобы, как верный пёс, лечь спать у дверей хозяина.
К тому времени, когда, натешившись в ванной, Левкон на руках унёс жену в супружескую спальню, рабыни успели прибраться в триклинии и на кухне, поужинать вслед за рабами и перемыть посуду. Велев своим помощницам идти спать, Креуса направила шестерых "феодосиек" в освободившуюся ванну.
Задержавшийся на поварне Дул, взяв в каждую руку по миске с едой, понёс их в андрон Гагесу и его четырёхлапому помощнику.
Заперев местных рабынь и рабов в противоположных концах дома, Хорет и Арсамен вернулись в трапезную и, потеснив на скамьях ждавших своей очереди на помывку "феодосийских" рабов, сели ужинать. Креуса, перекусившая, как обычно, на ходу во время готовки, сама подала им принесенные из хозяйского триклиния объедки. Неторопливо, со вкусом поглощая господскую еду и запивая её господским вином, епископ с помощником щедро делились костями с сидевшей на задних лапах у торца стола брюхатой сукой.
Дав время рабыням поплескаться в оставшейся после купания хозяев ароматной воде, пока ужинали надсмотрщики, Креуса пошла выгонять их из ванной. Вошедшие следом Арсамен и Хорет, став в открытых дверях предбанника, молча разглядывали аппетитные молодые тела новеньких рабынь, обтиравшихся и одевавшихся у них на глазах без всякого стеснения, а напротив – с явным желанием обратить на себя внимание новых хозяев. "Феодосийки" уже с радостью успели отметить, что здешние рабыни и старше их, и далеко не так хороши, как они.
Выбрав себе по рабыне, епископ и его помощник увели их, свежих и благоухающих, греть свои холодные постели. Остальных, заметно огорчённых, что выбор пал не на них, Креуса, словно гусынь, погнала по коридору в дальний конец гинекея, где в разделённых рабочей комнатой торцевых чуланах находились спальни рабынь. В левой, с окнами в сад, спали пятеро местных рабынь, правая была свободна. Посветив, пока "феодосийки" устраивались на новом месте, Креуса предупредила, что завтра поднимет их с зарёй, и заперла дверь на замок.
Вернувшись в коридор, она вошла в примыкавшую к рабочей комнате с правой стороны крохотную каморку, служившую ей спальней (напротив, через коридор, находилась дверь в спаленку Хорета). Почти всю её занимал широкий высокий сундук, на плоской крышке которого было настелено несколько старых овчин. Удостоверившись, что Дул, которого она последние несколько лет удостаивала быть своим сожителем, уже лежит под толстым шерстяным одеялом, ключница заперла на задвижку дверь, дунула на огонёк светильника и принялась не спеша раздеваться.
Феодосийские рабы, перейдя из трапезной в тесный, тёмный предбанник, сняли по приказу вернувшегося для присмотра за ними Хорета одежду и обувь, после чего Хорет запустил в ванну первую пару.
Жадно вдыхая насыщенный дурманящими не хуже конопляного дыма ароматами воздух, рабы с наслаждением погрузились по уши в охолонувшую, но всё ещё достаточно тёплую воду.
– С головой погружайтесь, с головой! – подсказывал стоявший в дверях надсмотрщик. – Топите ваших блошек и вошек в воде! У нас тут и своих хватает! Ха-ха-ха! – загоготал он.
Дав им поплескаться одну-две минуты, Хорет, помня о томившейся в его постели круглозадой рабыне, выгнал их из ванной и отправил туда следующую пару.
– Эх, хорошо! – проурчал, вытирая пропитанным волнующими женскими запахами рушником раскрасневшееся лицо и грудь покрытый, как лесной таврский медведь, с головы до ног густой бурой шерстью бастарн Бусирис. – Никогда ещё так сладко не пах!
