Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 90 страниц)
Бросив тревожный взгляд на быстро опускавшийся за зубчатую городскую стену малиновый шар, Минний поспешно направился к возвышавшейся сразу за северной околицей Керамика восточной башне Цитадели. Обойдя её вытянутый, будто свиное рыло, почти к самому урезу воды выступ, за который она удостоилась от херсонеситов собственного имени – "Кабан", он пробрался по узкой тропинке вдоль приморской стены Цитадели в гавань. От готовых вот-вот захлопнуться портовых ворот его окликнул, призывно махая рукой, битый час нетерпеливо дожидавшийся его там навклер Пактий. Свернув к воротам, Минний замедлил шаг, не сомневаясь, что стараниями ушлого амисца стража не заметит захода солнца, пока они не окажутся внутри городских стен.
Второй раз за нынешний переполненный волнительными впечатлениями день Херсонес принял своего блудного сына в свои каменные объятия.
2
Заслышав дробный перестук копыт, донёсшийся с Террас незадолго до полудня, четверо стражей, скучавших с утра возле распахнутых настежь Южных или, по-другому, Тиритакских ворот Пантикапея, враз подобрались, поправили висевшие на плечах большие прямоугольные щиты, твёрже сжали в руках коричневые древка поднятых остриями вгору копий, встали парами друг против друга по обе стороны проезда и вместе с сидевшим за своим низеньким столиком чуть в стороне сборщиком въездного мыта повернули головы туда, откуда вот-вот должен был вынестись к воротам невидимый за высокими оградами и стенами домов торопливый всадник. Тот не заставил себя долго ждать: через несколько секунд слетел с южного склона массивной горы, увенчанной, будто царской короной, высокой зубчатой стеной Акрополя, на широкую центральную улицу, протянувшуюся через весь Нижний город от Тиритакских ворот на юге до расположенной в центре агоры и далее до Мирмекийских ворот на севере. Не сдерживая разогнавшегося на крутом спуске с горы низкорослого гнедого конька выносливой степной скифской породы, лихой всадник круто завернул к Тиритакским воротам, вынуждая оказавшихся на его пути прохожих опасливо прижиматься к серым стенам домов.
Всадник был одет в узкие кожаные штаны, обшитые спереди похожими на змеиную чешую стальными пластинами и короткий кафтан из толстой кожи со стальной чешуёй на груди, плечах и длинных рукавах. За спиной развевался длинный темно-красный солдатский плащ, сколотый на груди под горлом серебряной бычьей головой. На ногах – коричневые кавалерийские полусапожки из толстой воловьей кожи. Круглый стальной шлем, с широкими нащёчниками и назатыльником, болтался на ремешке возле правого колена. Из оружия при нём были только узкий, длинный кавалерийский меч на левом боку и треугольный (широкий у перекрестья и узкий на конце) скифский кинжал-акинак на правом, пристёгнутые к украшенному рельефными бронзовыми пластинами краснокожаному поясу. По короткой, прямой, светло-коричневой шевелюре, бритому по македонской моде лицу и свороченному набок носу с глубокой розовой вмятиной посередине, там, где обычно бывает горбинка, стражники ещё издали узнали в приближающемся к воротам всаднике декеарха соматофилаков Ламаха.
Ответив небрежным кивком на приветственный салют молодых воинов, хмурый декеарх без задержки проскочил скорой рысью узкий проём зажатых между двумя массивными квадратными башнями городских ворот и оказался на широкой серой каменистой дороге, тянувшейся от боспорской столицы до расположенного в 35 стадиях южнее городка Тиритаки и потому называвшейся Тиритакской. Дорога эта пролегла примерно посередине между обрывистым берегом пролива Боспор Киммерийский (называемого местными жителями попросту Стеноном – Проливом) на востоке и тянувшейся по западным возвышенностям Ближней стеной, возведенной ещё первыми боспорскими правителями для защиты ближайшей округи Пантикапея от кочевавших на Скалистом полуострове варваров. Всё пространство между Ближней стеной и проливом занимали разделённые узкими просёлочными дорогами и высокими каменными оградами прямоугольники сжатых ещё в середине лета полей, дозревающих на склонах многочисленных холмов виноградников и обширных фруктовых садов, за которыми проглядывали красные черепичные крыши хаотично разбросанных загородных усадеб пантикапейской знати.
Одолев тянувшийся от Тиритакских ворот семь или восемь стадий подъём, Ламах свернул на уходящую влево по хребту возвышенности просёлочную дорогу, которая вела на выдававшийся в восточном направлении холмистый полуостров, прикрывавший от южных ветров и волн обширную Пантикапейскую бухту, и упиралась в каменную ограду скрытого в ущелье на мысу Дия древнего святилища Гекаты. Но не пещера этой мрачной обитательницы подземного мира и не служившая ей старая колдунья были в этот раз целью царского декеарха: скоро он повернул ещё раз налево и через несколько минут оказался у ворот усадьбы, спрятавшейся в глубине обширного сада над высоким обрывом на южной стороне Пантикапейской бухты.
Усадьба эта, столь удачно расположенная в живописном месте в непосредственной близости от столицы, принадлежала гекатонтарху царских соматофилаков Делиаду – командиру сотни, в которой служил Ламах, а вернее – его матушке Мелиаде, постоянно проживавшей со своим супругом – номархом Феодосийского нома Лесподием в Феодосии. Минувшей весной 18-летний Делиад, пройдя под строгим отцовским надзором двухлетнюю солдатскую науку в родной Феодосии, приехал в столицу и был зачислен сразу гекатонтархом в ряды отборного отряда телохранителей басилевса Перисада V – профессиональных воинов, охранявших Ближнюю стену от Тиритаки до Меотиды, городскую стену Пантикапея, неприступный пантикапейский Акрополь, мощную цитадель, выстроенную на макушке обрывистой скалы в самом центре Акрополя, и, наконец, возвышающуюся, словно маяк, над цитаделью, Акрополем и всем Пантикапеем прямоугольную башню Нового царского дворца, двускатная красная крыша которого была видна в солнечную погоду с расстояния в десять и даже более фарсангов. Ясное дело, молодой аристократ в казарме с простыми воинами не жил: столичный родительский дом, расположенный на самой престижной верхней террасе, и загородная усадьба на мысу Дия оказались со всеми рабами в полном его распоряжении. В холодное время года Делиад жил в городском доме, а с наступлением летней жары, как и большинство столичных богачей, перебрался за город, к тому же не один, а в компании трёх самых красивых и дорогих пантикапейских гетер, с удовольствием принявших его заманчивое предложение поселиться вместе со своими рабами и красивыми служанками на всё лето в его усадьбе, из которой они устроили нечто вроде загородного диктериона для избранных.
На караульной службе, в воинской палестре и тренировочном лагере юный гекатонтарх с наступлением тёплых летних дней почти не появлялся, передоверив командование сотней двум своим опытным заместителям-пентаконтархам. Это, кажется, вполне устраивало и его начальников – лохага Никона и хилиарха Гиликнида (командира царских соматофилаков), предпочитавших закрывать глаза на отсутствие у захваченного вихрем столичных удовольствий сына феодосийского номарха должного служебного рвения, вполне простительное для его возраста.
Но сегодня утром Никон приказал пентаконтарху делиадовой сотни Ктисту разыскать Делиада и немедля доставить его "живым или мёртвым" к хилиарху. Ктист послал за гекатонтархом своего давнего близкого приятеля Ламаха. Даже не заглянув в его городской дом, Ламах, радый представившейся возможности малость развеяться, сразу поскакал на мыс Дия.
Водрузив на широколобую круглую голову шлем, Ламах, не слезая с коня, громко постучал рукоятью плети в закрытую калитку делиадовой усадьбы. Узнав от тотчас откликнувшегося из-за высокой каменной ограды раба-привратника, что молодой хозяин здесь, декеарх властным тоном велел открыть ворота. Проскакав рысцой по длинной, обсаженной старыми липами аллее, он очутился на небольшом мощёном дворе, окружённом с трёх сторон деревянным портиком. По-военному быстро осмотревшись (он попал сюда впервые), Ламах уверенно направил коня мимо дождевой цистерны в центре двора ко входу в расположенный напротив въездной арки двухэтажный дом, опоясанный вдоль верхнего яруса деревянной галереей с красными резными столбами и перилами.
Из дома навстречу воину, потревожившему громким цокотом копыт сонную тишину усадьбы, испуганно выскочил невысокий худой старичок с изрезанным глубокими морщинами, вытянутым собачьим лицом, обрамлённым внизу пушистой дымчато-сизой бородой. Поприветствовав с низким почтительным поклоном грозно насупившего брови царского воина, он назвался Меноном, смотрителем усадьбы. Оставив без ответа приветствие и упредив дальнейшие ненужные расспросы, Ламах потребовал отвести его к гекатонтарху Делиаду.
Испуганно замахав руками, Менон приглушенным полушёпотом попросил воина говорить потише, поскольку молодой хозяин и его гости ещё спят.
– Придётся его разбудить, – заявил Ламах, всё же несколько поубавив тон. – Делиада срочно желает видеть хилиарх Гиликнид.
Тяжко вздохнув, Менон доверительно сообщил декеарху, бросившему выразительный взгляд на стоявшее высоко над воротами солнце, что молодой хозяин с друзьями и гетерами угомонились лишь под утро. Просительно заглядывая в неприветное лицо матёрого вояки, он предложил ему пока что пройти в трапезную, перекусить по-домашнему, пропустить пару канфаров хорошего вина, а затем он разбудит хозяина.
– Ладно, пошли, – легко уступил Ламах, подумав, что лишних полчаса ничего не решают. Спрыгнув на устилавшие двор грязно-жёлтые известняковые плиты, он привязал коня к резному опорному столбу навеса и вошёл за стариком-управляющим в дом.
Минуло добрых полчаса. Мысленно возблагодарив своего друга Ктиста за это поручение, Ламах досыта набил утробу вкуснейшими деликатесами, которыми искусные повара каждый день кормят аристократов, обильно полив их первосортным привозным вином, разбавленным едва на треть, а дом по-прежнему был погружён в сонную тишину.
Просидев за столом ещё с четверть часа в ожидании запропастившегося смотрителя, Ламах решил наконец отправиться на его поиски. Увидев в одной из комнат деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, где очевидно находились хозяйские спальни, декеарх, которому ударившее в голову вино добавило смелости, решил, что время не ждёт, и решительно направился наверх, по-военному держа снятый с головы в трапезной шлем на согнутой в локте левой руке.
Оказавшись на верхней галерее, он двинулся по кругу, осторожно отодвигая закрывавшие дверные проёмы полупрозрачные занавеси и заглядывая в богато обставленные комнаты, но все они были пусты. И только обогнув дом и оказавшись на северной его стороне, близко примыкающей к большому тенистому саду, ветвисто раскинувшемуся на добрую сотню шагов до самого берегового обрыва, он ещё издали услышал вырывавшийся из-за дверного полога одной из комнат многоголосый храп. Приоткрыв полог и впустив в комнату немного света из сада, он разглядел у противоположной стены широкое, закрытое балдахином ложе, занимавшее чуть не половину комнаты, пару кушеток у боковых стен, несколько кресел и два изящных трапезофора – круглых столика на одной ножке – с потухшими светильниками.
Решительно сдвинув плотный тёмно-зелёный полог к дверному косяку (комнаты верхнего этажа не имели окон – дневной свет проникал в них только через двери), Ламах бесшумно подошёл по устилавшему пол спальни мягкому ковру к ногам ложа, раздвинул свисавшие между витых позолоченных столбов полупрозрачные занавеси и всмотрелся в открывшуюся его взору соблазнительную картину.
На широкой постели лежали вповалку три пары красивых молодых мужчин и женщин. Прежде всего, взгляд Ламаха невольно задержался на гладких точёных ножках и восхитительно круглых задницах женщин. Он, конечно, знал из ходивших среди соматофилаков разговоров, что их юный командир приютил у себя в усадьбе трёх самых красивых столичных гетер – черноволосую Афинаиду, светло-русую Агапию и рыжую Илерию. И вот ему представился небывалый для простого воина случай задарма полюбоваться их нагими телами, причём всеми тремя сразу! Будет о чём вечером рассказать за кружкой вина товарищам!
Почувствовав, что его мирно дремавший в штанах "боец" вдруг ожил и начал раздуваться от желания ринуться немедля в атаку, Ламах поспешил перевести взгляд с женских прелестей на лица обнимавших их мужчин. Все они были ему хорошо знакомы. Справа на краю ложа спал на правом боку гекатонтарх соматофилаков Феокрит – 23-летний сын царского казначея Деметрия. С другой стороны похрапывал на спине 20-летний гекатонтарх соматофилаков Алким – племянник хилиарха Гиликнида, сын его младшего брата Гегесиппа – фанагорийского номарха. Лица третьего счастливчика, крепко спавшего на середине ложа, не было видно за высокими курганами грудей его чернокудрой подруги, но это, несомненно, был хозяин усадьбы Делиад. Впрочем, своего непосредственного командира декеарх Ламах знал в лицо далеко не так хорошо, как чужих гекатонтархов: слишком уж редко тот наведывался в свою сотню со дня своего назначения!
Чернокудрая Афинаида, старшая из трёх гетер, спала, похоже, чутко как кошка. Почувствовав полившийся в комнату из дверного проёма неяркий, затенённый садовыми деревьями свет, она тотчас пробудилась, а когда кто-то тихонько подошёл к ложу и раздвинул занавески, удивлённо приоткрыла опушенные густыми длинными ресницами веки: слугам было настрого запрещено соваться в хозяйскую спальню без зова. Увидев между приоткрывшихся занавесей балдахина тёмный силуэт воина с круглым солдатским шлемом на согнутой в локте руке, она сразу успокоилась.
Заметив, что одна из красоток исподтишка за ним наблюдает, Ламах молча указал пальцем правой руки на Делиада. Бережно высвободив лицо юноши из нежного плена своих роскошных грудей, Афинаида ласково затормошила тонкими, унизанными перстнями пальчиками густые тёмно-каштановые волны его волос, тихонько, чтоб не разбудить остальных, проворковав ему в ушко:
– Делиа-а-ад!.. Миленьки-и-ий, просни-ись... К тебе пришли-и-и!
– Ну кого там ещё ворон принёс в такую рань? – пробурчал недовольно Делиад, с трудом разлепляя заспанные глаза.
– Декеарх Ламах. Прибыл за тобой по приказу лохага Никона, – отпустив полог балдахина и отведя глаза в сторону, доложил вполголоса Ламах.
Юноша сонно зевнул.
– Ну, что там ещё случилось?
– Тебя срочно требует к себе хилиарх Гиликнид.
– Вот старый хрен! Что ему нужно?
– Не знаю, господин.
– Скажи, что не нашёл меня... Или нет – что я тяжело заболел и не могу сейчас приехать.
– Лучше бы тебе всё-таки поехать, малыш, – посоветовала Делиаду его благоразумная подруга.
Как ни тихо они говорили, всё равно их голоса скоро разбудили остальных. Под балдахином началось всеобщее шевеление, ворочание, потягивание.
– Да, Делиад. Лучше съезди, – широко зевнув спросонок, поддержал Афинаиду своим авторитетным мнением Феокрит. – Не дразни голодного пса. А то, ещё чего доброго, отошлёт тебя обратно в Феодосию.
– Хочешь, я поеду к дяде вместе с тобой? – предложил великодушно Алким с другой стороны ложа. – Если что, замолвлю за тебя словечко.
– Да, поедем все вместе, – тотчас на правах старшего решил Феокрит.
– Благодарю вас, друзья! – растроганно отозвался Делиад. – Но раз хилиарх вызвал только меня, то я поеду к нему один, а вы оставайтесь, а то девушки без нас заскучают, – мужественно решил Делиад, не хотевший, чтобы его друзья и подруги и всё ещё ожидавший за кисейной завесой декеарх сочли его испугавшимся высокого начальства мальчишкой.
– Ну, как хочешь, – не стал спорить Феокрит и с хрустом потянулся.
– Ступай, Ламах, – приказал Делиад, – жди меня внизу. Я сейчас спущусь.
Едва фигура декеарха исчезла в дверном проёме, Делиада стали целовать на прощанье (он обещал, что через пару часов, самое позднее – к вечеру, вернётся) по очереди все три его подружки. Не довольствуясь одними только губками, он стал обцеловывать их сочные груди и тотчас почувствовал, как его отдохнувший после короткого сна "наездник" снова просится в "седло". Решив, что Гиликнид ещё немного подождёт, он опрокинул Афинаиду на живот, извозил мокрыми губами и языком её выпуклые, круглые и упругие, как мячи, ягодицы и, застонав от наслаждения, лёг на них животом, запустив своего "единорога" глубоко в их раздавшуюся нежную мякоть. Две другие пары тотчас с превеликим удовольствием последовали их примеру...
Прошло больше получаса, когда Делиад, утолив жажду канфаром разбавленного на две трети вина и наскоро перекусив, появился, наконец, во дворе усадьбы, где терпеливо дожидался его в тени навеса Ламах. Юношески стройный узкоплечий торс гекатонтарха поверх тонкой льняной туники плотно облегала кавалерийская кожаная куртка с короткими рукавами и полами до колен, вся обшитая гладкими, тщательно отполированными серебряными пластинами. Самая большая из них, на середине груди, имела чеканное изображение воинственной Афины в высоком шлеме, со щитом у левой ноги и с коротким копьём в деснице. На тонкой талии юноши куртку стягивал кожаный пояс шириной с ладонь, украшенный в скифском стиле плоскими серебряными фигурками хищных зверей и птиц, на котором слева висел длинный узкий меч с позолоченной рукоятью в богато инкрустированных золотом ножнах, а справа – столь же драгоценный узкий кривой кинжал. Варварских штанов, без которых здешней суровой зимой, конечно, не обойтись, Делиад, как и большинство боспорских эллинов, в тёплое время года не носил. Обут он был в сандалии на толстой деревянной подошве, закреплённые на ногах с помощью длинных, обвязанных крест-накрест вокруг голеней ремешков, сплошь обшитых крохотными серебряными бляшками. Завершал щегольской наряд гекатонтарха свисавший за спиной до поясницы ярко-алый шерстяной кавалерийский плащ (свидетельствовавший о его принадлежности к царским соматофилакам), закреплённый на правом плече крупной золотой фибулой в виде клыкастого вепря.
Широколицый, мускулистый слуга лет 30-ти, с короткими, как у всех рабов, русыми волосами, одетый в грубую холщовую серую тунику, вынес вслед за хозяином его великолепный командирский шлем из отполированной как зеркало бронзы, с небольшим рельефным козырьком над глазами, широкими рельефными нащёчниками и назатыльником, с красивым гребнем ото лба до затылка из стоящих торчком на длину ладони чёрных конских волос. Едва гекатонтарх показался в дверях дома, раб-конюх поспешил подвести к нему высокого, тонконогого, породистого светло-серого мерина с коротко подстриженной белой гривой и хвостом, вся ременная сбруя которого, толстый, отороченный бахромой чепрак и удобное, "рогатое" седло блестели богатой серебряной отделкой.
Делиад ласково потрепал коня по крутой шелковистой шее:
– Что, Снежок, застоялся без дела? Сейчас разомнёмся.
Раб Орик (его имя было выбито на медном, в два пальца шириной ошейнике) привязал справа к передней луке седла ремешок хозяйского шлема, после чего, не спеша, обошёл сзади коня и встал возле его левого бока на четвереньки. С тех пор, как в пять лет отец забрал Делиада от матери и нянек, голубоглазый северянин Орик стал его личным неразлучным слугой, и за эти 13 лет Делиад успел его отлично выдрессировать. Привычно использовав спину Орика в качестве ступеньки, гекатонтарх удобно умостился в седле и принял у конюха повод и плеть с рукоятью из белого моржового зуба.
– Останешься здесь, – велел он вставшему на ноги Орику. – Я к вечеру вернусь.
Раб молча поклонился. Подняв глаза, Делиад с улыбкой помахал плетью двум друзьям и трём полунагим гетерам, взиравшим на его отъезд с галереи, маша ему на прощанье руками и посылая воздушные поцелуи.
– Удачи тебе, Делиад! – пожелал Алким.
– Возвращайся скорее! – крикнула, энергично размахивая рукой, рыжая Илерия.
Огрев коня плетью, Делиад поднял его на дыбы, лихо развернул на задних ногах и порысил тёмной липовой аллеей к выезду с усадьбы, сопровождаемый сзади декеархом Ламахом на низкорослом скифском меринке. Но и оказавшись за пределами усадьбы, Делиад не спешил давать волю грызшему нетерпеливо удила Снежку. Подозвав жестом декеарха, он принялся расспрашивать, не случилось ли в последнее время какой неприятности в его сотне?
Ламах заверил, что в сотне всё обстоит в образцовом порядке: все воины исправно несут службу в караулах и, насколько ему известно, никто из них никаких взысканий от вышестоящего начальства не получал. Успокоенный на этот счёт, Делиад стал думать, зачем же всё-таки он понадобился Гиликниду. "Если спросит, почему не появляюсь на службе, скажу, что болел, но теперь уже выздоровел. Пообещаю исправно нести службу, только бы не отправил меня обратно в Феодосию".
Выехав на Тиритакскую дорогу, Делиад отдал повод, ожёг Снежка кручёной плетью по гладкому крупу и понёсся широким скоком с высокой горки к Пантикапею. Стараясь далеко не отстать, энергично заработал плетью и Ламах, но на короткой дистанции его скифский бегунок был, конечно, делиадову рысаку не соперник.
Перед воротами Делиад перевёл взмокшего Снежка опять на спокойную рысь и водрузил на голову свой великолепный шлем, давая декеарху время настичь себя. Въехав вместе в город, юный красавчик-гекатонтарх и его мрачный, страховидный спутник сразу же свернули с широкой центральной улицы в узкую, полого уходящую влево и вверх по склону горы улочку, служившую кратчайшим путём от южных городских ворот до расположенного по другую сторону горы единственного въезда в крепость соматофилаков.
Обогнув Акрополь с запада по Террасам, они выехали на небольшую площадь, с которой одна дорога вела к монументальным воротам собственно Акрополя, с расположенными на нём главными пантикапейскими храмами, алтарями и двумя царскими дворцами – Старым и Новым, а другая – к примыкавшему к нему чуть пониже с западной стороны комплексу зданий, предназначенных для царских телохранителей, также охваченному мощной оборонительной стеной. В центре этой крепости соматофилаков находилась огромная трёхэтажная казарма, легко вмешавшая несколько тысяч воинов, с широким квадратом мощёного камнем внутреннего двора, используемого для строевых занятий и упражнений с оружием. Вокруг казармы теснились: царская конюшня на сотню лошадей (большую часть царских коней держали за городом), хранилище оружия и военных машин, поварня и примыкающая к ней трапезная с десятками длинных столов и лавок под навесом, склады с запасами продуктов, вина, фуража, дровами и прочим.
Вместе с караулом соматофилаков, с внутренней стороны ворот стояли на страже друг против друга два самых почитаемых воинами эллинских героя – опирающийся на массивную дубину Геракл и Ахилл с приставленным к левой ноге высоким овальным щитом и копьём в правой руке. Стоя на низких пьедесталах перед замаранными жертвенной кровью мраморными квадратными алтарями, бронзовые герои не отличались ростом от обыкновенных людей, напоминая каждому проходящему мимо соматофилаку, что воинская доблесть и геройство зависят не столько от величины тела, сколько от величия духа.
Оставив коней во дворе конюшни тотчас подбежавшим царским рабам-конюхам, Делиад и Ламах, которому тот велел следовать за собой, направились пешком к ведущим на Акрополь небольшим, больше похожим на калитку внутренним воротам, спрятавшимся между боковой оградой пристроенной к высокой акропольской стене конюшни и притулившимся у северной стены крепости соматофилаков небольшим храмом покровителя коней Посейдона. Вырубленные в крутом склоне горы лестничные ступени вывели их на узкую, изогнутую дугой дорогу, поднимавшуюся по пологому скалистому гребню к расположенному с северной стороны входу в цитадель, повторявшую причудливой формой своих стен очертания скалы, на которой она стояла.
Центральное место цитадели занимала четырёхъярусная прямоугольная башня со сторонами длиной в шесть и семь оргий. Более длинные стороны башни были ориентированы на север и юг, те, что покороче – на запад и восток. На уровне первого этажа к башне с западной стороны примыкал вымощенный булыжником небольшой, квадратный нижний дворик, а с трёх других сторон её окружал на уровне второго этажа огороженный высоким зубчатым парапетом узкий верхний двор. С западной стороны к южной стене была пристроена возвышавшаяся над островерхой дворцовой крышей прямоугольная башенка, заключавшая в себе десятимаршевую каменную лестницу с выходами на все четыре этажа и чердак. Два верхних этажа, собственно, и были дворцом: на третьем находились жилые покои басилевса, а четвёртый занимал большой по боспорским меркам тронный зал, способный вместить до сотни гостей, окружённый со всех сторон каменной галереей с широкими арочными проёмами. В юго-восточном углу дворцового строения была скрыта вторая, предназначенная для слуг узкая винтовая каменная лестница, поднимавшаяся из расположенной в нижнем этаже поварни, где в толще наружной стены имелась маленькая калитка, служившая запасным выходом из цитадели на крутой южный выступ скалы.
Миновав охранявших ворота стражей, Делиад и Ламах прошли под узкой длинной аркой и оказались в тесном нижнем квадратном дворике царской цитадели, с трёх сторон окружённом высокой крепостной стеной, а с четвёртой, западной – стеной массивной центральной башни с единственной ведущей внутрь неё широкой дверью – открытой и никем не охраняемой в дневное время. Войдя в неё, они оказались в коротком коридоре, вначале которого находились напротив друг друга два открытых дверных проёма: левый вёл в караульное помещение, вмещающее до полусотни воинов, правый – на неширокую переднюю лестницу, по которой едва могли пройти плечом к плечу трое человек. В конце коридора напротив входа имелся ещё один узкий дверной проём, ведший в маленькую комнатку, в которой располагались двое телохранителей хилиарха Гиликнида и его личный раб-секретарь. Туда и вошли Делиад с Ламахом.
Пока вошедшие обменивались дружескими рукопожатиями с телохранителями, раб бесшумно впорхнул через расположенную напротив входной двери маленькую тёмно-красную дверь в кабинет хозяина доложить о прибытии Делиада и тотчас выскользнул обратно. Оставив дверь открытой, раб с поклоном пригласил гекатонтарха войти и, едва тот с порозовевшими от волнения щеками шагнул за порог, осторожно прикрыл за ним толстую дубовую створку.
Кабинет начальника царских телохранителей представлял собой прямоугольную комнату, ненамного большую, чем передняя, с таким же выложенным красными каменными плитами полом и выкрашенными в мрачные кроваво-красные тона стенами.
Гиликнид сидел вполоборота к двери, удобно развалясь, в низком кресле с изогнутой полукруглой спинкой, стоящем напротив единственного окна-бойницы в правой стене, и читал какой-то свиток, держа его перед собой на вытянутых руках. На прямоугольном краснолаковом столике у его колен, между медным кувшином и серебряным канфаром валялось ещё несколько свёрнутых в трубку папирусных свитков. Напротив кресла под окном стоял высокий сундук с горбатой крышкой, за которым виднелась у дальней от входа стены покрытая пятнистой барсовой шкурой кушетка. На стене над кушеткой висели украшенный чеканными позолоченными гирляндами и пышным алым султаном из страусовых перьев шлем, короткий меч с двумя крупными, тёмными рубинами в яблоке рукояти, в обтянутых красной кожей ножнах с богатой золотой отделкой, и обшитый по краям золотыми листьями аканфа тёмно-красный гиматий хилиарха.
Дочитав свиток, Гиликнид отпустил его нижний край, отчего папирус тотчас свернулся в трубку, и поднял, наконец, свои маленькие, глубоко спрятанные в глазницах под недовольно насупленными бровями тёмно-карие глазки на робко застывшего около порога юношу в доспехах гекатонтарха.
Главному телохранителю басилевса Перисада было около пятидесяти. Это был невысокий, сухощавый, узкоплечий мужчина с маленькой круглой головой, покрытой короткими прямыми каштановыми волосами, изрядно поредевшими над узким, изрезанным глубокими морщинами лбом. Одет он был в кожаную коричневую тунику, обшитую на плечах вертикальными, а на груди горизонтальными серебряными полосами. Центр панциря украшал рельефный позолоченный трезубец, как знак того, что его владелец служит боспорскому басилевсу (поскольку правящие вот уже почти 330 лет на Боспоре Спартокиды вели свой род от самого Посейдона, они выбрали трезубец владыки морей символом своего царского рода).
Разглядывая вытянувшегося у двери со шлемом на сгибе левой руки Делиада, Гиликнид сделал вид, будто не узнаёт его. Затем тонкие фиолетовые губы хилиарха, обрамлённые аккуратными усами и узкой, облегающей скулы и подбородок каштановой бородкой раздвинулись в некоем подобии любезной улыбки.
– А-а, наконец-то сам гекатонтарх Делиад удостоил нас своим посещением! – сухой, скрипучий, как песок, голос хилиарха неприятно резанул слух Делиада. – Очень рад видеть тебя в добром здравии. А то вот, – Гиликнид небрежно указал на лежащие перед ним на столе свитки, – твой высокочтимый отец беспокоится, что я делаю его сыну слишком много поблажек.
О том, что матушка Делиада, почтенная Мелиада, в своих письмах к нему просила, по возможности, оградить её единственного сыночка от излишних тягот военной службы, подкрепляя свои просьбы ценными подарками, хилиарх предпочёл умолчать.
– Да что ты встал там у двери? Подходи-ка ближе. Не бойся, я не кусаюсь. Хе-хе-хе!.. Ну ладно – пошутили, и хватит, – сменил тон Гиликнид, как только Делиад переместился к разделявшему их столику. – Я вызвал тебя, чтобы сообщить об ответственном и, надеюсь, приятном для тебя задании. Будем считать, что время, отпущенное тебе, чтобы освоиться в славных рядах соматофилаков басилевса, завершено. Пора начинать службу всерьёз... Ты, кстати, знаешь, что недавно умер старый владыка наших соседей скифов?
– Слыхал.
– Ну так вот. Наш басилевс отправляет послов в Скифию, чтобы почтить прах своего друга Скилура, а тебе и твоей сотне поручена почётная миссия сопровождать и охранять наших послов в этой поездке.
– Но я...
– Главой посольства будет твой отец. Ты назначен охранять послов по его просьбе. Так что твоя поездка в Скифию – дело решённое, – пресёк на корню попытку Делиада уклониться от хлопотного задания хилиарх. – Побываешь в родном городе, повидаешься с родителями, дедушкой, покрасуешься в доспехах царского гекатонтарха перед феодосийскими друзьями и подружками – чем плохо? Да и твоим бойцам будет полезно поупражняться лишний раз в верховой езде.
