Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 90 страниц)
Их ожидания вскоре оправдались. Царевич Левкон вышел из Царской крепости пешком, в скифской одежде и башлыке, в сопровождении всего двух телохранителей-греков и двух скифов, отчего его не сразу узнали. После того, как он, обойдя вокруг чудесной конной статуи царя Скилура, подошёл к мраморному резному алтарю единственного в скифском Неаполе эллинского храма, ждавший его под входной колоннадой вместе с двумя десятками опирающихся на драгоценные посохи глав богатых эллинских семейств Посидей, от лица всех здешних эллинов почтительно приветствовал младшего брата боспорского басилевса как восстановителя мира и пригласил его к себе на праздничный пир, устраиваемый в его честь сегодня вечером.
Поблагодарив с любезной улыбкой за приглашение, Левкон признался, что если царь Палак дозволит, он не только с радостью посетит его симпосион, но и желал бы на время своего пребывания в Неаполе поселиться в его гостеприимном доме.
Через полчаса делегация из десяти неапольских эллинов во главе с Посидеем прибыла во дворец. Прождав около часа выхода царя в "тронную" залу, Посидей от имени всех неапольских эллинов поздравил довольно улыбающегося Палака с победным окончанием войны, а его спутники поднесли царю на широком золотом блюде, покрытом тонким чеканным узором, богато отделанные золотом и самоцветами пояс, акинак и канфар, на глазах у Левкона, Иненсимея, Симаха, Главка, Дионисия и ещё трёх десятков съехавшихся к этому времени во дворец царских друзей. Посидей рассказал об устраиваемом вечером в его доме в честь Главка и Дионисия праздничном пире, на который он хотел бы пригласить и царевича Левкона. Просьбу отца тотчас поддержали оба его сына. Палак ответил, что царевич Левкон волен покидать дворец, когда пожелает, и ходить в гости к кому угодно. Пользуясь хорошим настроением Палака после сладострастных ночных утех и полученных только что подарков, Посидей попросил, чтобы царевич Левкон переночевал в его доме, так как праздничная пирушка затянется допоздна. Палак не возражал.
Вернувшись на другой день вместе с Главком во дворец, Левкон сообщил Палаку о своём желании перебраться к Посидею, который готов приютить его вместе с его телохранителями в своём доме. Левкон пожаловался, что в огромном царском дворце ему неуютно и скучно, а там он сможет занять себя чтением философских книг (вчера он обнаружил у Посидея прекрасную библиотеку), а главное – учёными беседами с почтенным Посидеем, до которых он большой охотник.
Палак, не понимавший, как можно тратить время на подобную чепуху вместо того, чтобы наслаждаться жизнью с красивыми рабынями (ну ладно Посидей – он-то уже старик!), рассмеявшись, исполнил просьбу боспорского царевича, к которому успел проникнуться искренней симпатией. А чтобы развеять скуку, Палак предложил поехать пострелять в полях зайцев, а если повезёт, то и зверей покрупнее – лисиц, волков, косуль или сайгаков. Главк и толпившиеся вокруг царя друзья встретили его предложение шумным одобрением. Чтобы не уронить себя в глазах скифов, Левкон, не любивший кровавые охотничьи забавы, вынужденно принял брошенный Палаком вызов посостязаться в меткости.
Когда, вооружившись луками и взяв с собой охотничьих собак, охотники весёлой гурьбой выехали через Западные ворота из Неаполя, их неожиданно догнала сестра Палака Сенамотис, встреченная хором восторженных приветствий. Покосившись на пристроившуюся коленом к колену с левого боку к Левкону сестру, Палак лишь криво ухмыльнулся.
Осмотрев по дороге мавзолей царя Скилура и вонзённый в макушку чёрной от копоти скалы огромный бронзовый меч Ария, Левкон попросил Палака рассказать, как происходят жертвоприношения скифскому богу войны. Затем охотники свернули с дороги в покрытые высокой стернёй поля, спустили повизгивавших от нетерпения собак и, развернувшись широкой загонной дугой, достав из горитов луки и стрелы, погнали коней галопом на запад.
Три часа спустя, весело хохоча и подначивая друг друга, они возвращались назад на потемневших от пота, роняющих мыльные хлопья лошадях, увешанных по бокам длинноухими заячьими тушками. У некоторых, кроме зайцев, на конских холках и крупах лежали серые волчьи шкуры. Палаку, помимо шести ушастых, удалось подстрелить лису. Бросив скептический взгляд на трофеи прискакавших на зов царского барабана Левкона и неразлучной с ним Сенамотис (боспорцу удалось подстрелить аж трёх зайцев, царевне – четырёх), Палак, ехидно улыбаясь, протянул сестре за длинный пушистый хвост рыжую лисью шкуру.
– Это, конечно, не чёрный волк, что подарил тебе красавчик Савмак, но на шапку сгодится! Хе-хе-хе! А кстати, ты знаешь, что юный сын вождя напитов погиб при штурме Феодосии? – спросил Палак.
– Жаль, славный был мальчик, – бесстрастно ответила Сенамотис, любовно поглаживая на конской холке унизанными перстнями пальчиками мягкий лисий мех.
– Да, добрый был бы воин, если б не погиб так рано...
И Палак по пути к видневшемуся далеко на востоке Неаполю рассказал Левкону, как минувшим летом юный сын вождя напитов, расстреляв в долгой погоне за огромным чёрным волчарой, раза в два большим обычных серых волков, все стрелы, потеряв меч и уронив акинак, думая, что гонится за оборотнем-тавром, не растерялся и убил зверя костяной рукоятью плети. Левкон догадался, что чёрная волчья шкура, на которой он провёл свою первую ночь в Неаполе, и была тем самым подарком царевне храброго скифского юноши, и невольно залился краской стыда, вспомнив о своей первой, пусть и бессознательной, измене возлюбленной Герее.
Когда по приезде в Неаполь царевич Левкон вдруг попрощался с царём, царевной и всей охотничьей компанией и постучал рукоятью плети в калитку посидеева дома, для Сенамотис это стало полной и весьма неприятной неожиданностью. Довольная улыбка сменилась на её лице разочарованием и огорчением. Проведя минувшую ночь в одиночестве (Луксора не в счёт), она готовилась этой ночью вновь оседлать Левкона, опоив его за ужином купленным у старой ведуньи Нельмы приворотным зельем, как вдруг выяснилось, что, забыв о своём обещании, Палак дозволил ему перебраться из дворца к Посидею! Женское чутьё подсказало Сенамотис, что Левкон сбежал к Посидею из-за неё, чтобы не изменять больше своей обожаемой Герее. Глупец! Но что же теперь делать? Похоже, что он ускользнул от неё, как скользкий вьюн из рук. Неужели между нею и тем, о ком она столько лет безнадёжно мечтала, всё так и ограничится одной-единственной ночью?
Вечером, подкараулив, когда Палак, отужинав зайчатиной и всласть напившись вина в узкой компании ближайших друзей, отпустив их по домам, направился в свою семейную "конюшню", Сенамотис перехватила его и, схватив за руку, затащила в пустующие покои Атталы. Приблизив соблазнительно приоткрывшиеся губы к его губам и крепко прижавшись тугими грудями к его груди, она запустила руку ему в штаны и отыскала там гладкую кожаную рукоять его двушаровой "булавы".
Вернувшись много вёсен назад не по своей воле из Пантикапея в Неаполь, юная Сенамотис познакомила младшего на два года брата со всем многообразием любовных услад, придуманных изобретательными греками. Да и позднее, когда Палак из мальчика превратился в мужа, связанные крепкой взаимной симпатией брат и сестра при каждом удобном случае с удовольствием возвращались к старому.
– Хочешь заполучить в свой табун прекрасную Герею? Не отпускай Левкона! Он страстно любит свою жену. Предложи ему завтра узнать так ли сильна её любовь к нему. Пусть он напишет Герее, что ты не отпустишь его, пока она сама не приедет сюда за ним.
– Он ни за что не согласится!
– Тогда пусть Симах напишет ей от твоего имени. Если Герея любит его так же сильно, как он её, то приедет.
– А если нет?
– Тогда Левкон останется твоим пленником, и ты отдашь его мне в мужья. А не захочет быть мне мужем – станет моим рабом.
– А ты, оказывается, зла и коварна, как гадюка, сестричка! – воскликнул восхищённо Палак и, наморщив лоб, погрузился в раздумья. – Ну ладно, будь по-твоему! – молвил он через минуту, когда дружеские чувства к Левкону и данное ему слово перевесило желание завладеть его прекрасной женой.
Приоткрыв перламутровые губы в медовой улыбке, Сенамотис опустилась на корточки, приспустила с Палака штаны и с видимым удовольствием медленно вобрала в свой глубокий, как змеиная пасть, рот его набухший и отвердевший "конец"...
Вызвав на другой день Левкона во дворец, Палак в присутствии многочисленных друзей предложил испытать, насколько сильна любовь к нему его жены. Если она не побоится приехать в Неаполь с послом и деньгами Перисада, Палак клянётся отпустить её и Левкона обратно на Боспор, дав им в награду талант золота.
– А если она не приедет? – спросил Левкон, явно застигнутый врасплох этим неожиданным предложением дружески расположенного к нему царя. Для всех присутствующих, кроме Симаха, оно также стало полной неожиданностью.
– Тогда я отпущу тебя лишь после того, как твоя жена или твой брат пришлют мне проспоренный тобой талант золота. Ха-ха-ха! – рассмеялся довольный собою Палак. Его смех, кто вполголоса, кто громко, подхватили его друзья, быстро оценившие находчивость и хитрость своего царя, придумавшего, как, не нарушая слова, содрать с греков лишний талант золота.
Секунду-другую подумав, Левкон ответил, что он заранее признаёт себя проигравшим в этом споре и готов сейчас же написать жене и брату, чтобы они прислали в Неаполь ещё один талант золота вдобавок к двум оговоренным. Скрыв за улыбкой разочарование, Палак ответил, что писать пока ничего не надо, и отпустил Левкона, предложив ему ещё раз хорошенько подумать: талант золота – немалое богатство!
После того, как Левкон ушёл, Палак велел Симаху написать письмо Герее, известив её, что Левкон будет отпущен, только если она приедет в Неаполь.
– Конечно, шансов, что она приедет, не много, но почему бы не попробовать? – заключил он.
– Она приедет лишь в том случае, если будет уверена, что Левкона в самом деле отпустят! – воскликнул Главк. – Палак, позволь я сам отвезу это письмо! Клянусь, я сделаю всё, чтобы убедить Герею приехать в Неаполь, а сам останусь в Пантикапее заложником!
– А я считаю, что с этим письмом не стоит торопиться, – неожиданно возразил Дионисий. – Если в Пантикапее узнают, что мы нарушили данное Левкону обещание, то могут вовсе не прислать нам обещанный выкуп. Давайте сперва дождёмся золота и серебра, а уж потом пошлём Главка с письмом к Герее.
Все согласились, что так будет вернее, и Палаку пришлось накинуть узду на своё нетерпение.
По задумчивому, сумрачному лицу Левкона, вернувшегося из дворца скорее, чем ожидалось, Посидей сразу увидел, что с ним произошла какая-то неприятность. Посидей подумал, что Палак приказал Левкону вернуться от него во дворец, но дело оказалось гораздо хуже.
– Вот уж не думал, что Палак способен на такое коварство, – заключил удручённо Левкон рассказ о сделанном ему царём предложении.
– Да... Я всё больше начинаю сомневаться, того ли сына выбрал Скилур своим преемником, – грустно покачал головой Посидей. – Не навлечёт ли он на Скифию большую беду?
Ещё больше понизив голос, Левкон сказал, что сперва он решил, что Палак хочет заработать на нём лишний талант золота, но теперь всё больше склоняется к мысли, что тот задумал заполучить его жену.
– Я с ужасом думаю, что будет, если Герею известят, что меня не отпустят, или даже казнят, если она не приедет в Неаполь. Она наверняка бросится меня спасать! А если она попадёт в руки Палака... тогда моя жизнь будет кончена. Без Гереи мне не жить!.. Этого нельзя допустить... Досточтимый Посидей! На тебя вся моя надежда!
– Я сейчас же пойду во дворец, поговорю с Иненсимеем, царицей Опией. Царь не должен отступаться от данного им слова.
– Не то, не то! – замахал руками Левкон. – Формально ведь он ничего не нарушает!.. Не мог бы ты послать верного человека в Пантикапей к Герее? Или лучше – в Феодосию к Лесподию.
– Отвезти письмо?
– Нет, письмо могут перехватить. Я не хочу, чтобы ты и твой человек пострадали из-за меня. Пусть передаст на словах...
И Левкон рассказал, что должен сообщить посланец феодосийскому номарху.
– Найти человека, который, в надежде на награду, не побежит с этим сообщением к Палаку, не так просто, – сказал со вздохом Посидей, задумчиво теребя длинную белую бороду. – В мысли к человеку ведь не заглянешь... Я даже сынам своим в этом деле не могу довериться.
– И всё же нужно рискнуть! Эх, если бы одного из моих воинов можно было вывести из города!
– Нет, без сопровождения сайев он далеко не уедет... А впрочем... – Посидей, до сих пор глядевший, размышляя, куда-то в стену, перевёл загоревшийся взгляд в глаза собеседнику. – Ты, должно быть, заметил, что Палак и Марепсемис едва терпят друг друга. Думаю, если обратиться к Марепсемису, он с готовностью согласится напакостить Палаку. Твоего гонца нужно одеть по-скифски и, как стемнеет, спустить на арканах с обрыва, а внизу его встретят телохранители Марепсемиса и проводят до боспорской границы. Думаю, так.
– Отличная идея! – обрадовано воскликнул Левкон.
– Тише, тише, – улыбнулся Посидей. – Только Марепсемис живёт в усадьбе за городом. Мне к нему ехать не с руки. Придётся всё-таки посвятить в наши планы Дионисия... А с Иненсимеем и Опией я всё же поговорю, – пообещал напоследок Посидей, выходя с Левконом из кабинета в андрон.
Накинув поданный рабом тёплый шерстяной плащ с наголовником и прихватив стоявший на своём обычном месте у входных дверей резной позолоченный посох, старик твёрдым решительным шагом пересёк двор и вместе с сопровождавшим его рабом вышел на улицу.
Левкону не оставалось ничего другого, как запастись терпением и ждать. Выбрав в библиотеке Посидея "Анабасис" Ксенофонта, как нельзя лучше подходивший, как он считал, к его теперешнему положению в Скифии, он отправился в отведённые ему и двум приглядывавшим за ним царским слугам комнаты. Приказав слуге зажечь стоявший на столике у изголовья трёхфитильный светильник, он прилёг на софу, развернул свиток и заскользил глазами по знакомым строкам:
"У Дария и Парисатиды было два сына: старший Артаксеркс и младший Кир. Когда Дарий захворал и почувствовал приближение смерти, он потребовал к себе обоих сыновей. Старший сын находился при нём, а за Киром Дарий послал в ту область, над которой он поставил его сатрапом, назначив его также начальником войск, местом сбора которых была долина Кастола. И вот Кир отправляется в глубь страны, взяв с собой Тиссаферна, как друга, и 300 эллинских гоплитов с их начальником Ксением из Паррасия. А когда Дарий скончался и Артаксеркс был посажен на царство, Тиссаферн наклеветал брату на Кира, будто тот злоумышляет против него. Артаксеркс поверил и приказал схватить Кира, чтобы предать его смерти; но мать вымолила его у царя и отослала обратно в подвластную ему область.
Когда Кир уехал, познав опасность и претерпев бесчестье, он принял решение никогда больше не отдавать себя во власть брата, но, если это окажется возможным, сменить его на престоле. Мать помогала Киру, так как она любила его больше, чем царствующего Артаксеркса. Со всеми приезжавшими к нему приближёнными царя Кир обходился таким образом, что, когда он отпускал их домой, они оказывались более преданными ему, чем царю. А что касается до состоявших при нём варваров, то Кир заботился не только об их надлежащей военной подготовке, но и о том, чтобы они были к нему расположены..."
Вскоре отяжелевшие веки Левкона закрылись, и он сам не заметил, как под воздействием прочитанного, мысли унесли его из посидеева дома в дальние дали дорогих ему воспоминаний...
6
Возвращался из дома номарха Филоксена Левкон как во сне – ничего вокруг не видя и не слыша. Перед глазами, будто наяву, стояло алебастровое лицо младшей дочери Хрисалиска, её вьющиеся чёрными блестящими змеями по плечам и груди волосы, перехваченные над высоким лбом, слоновой кости глаже, тонкой алой лентой; её восхитительно очерченные рубиновые губы, прямой точёный нос, расходящиеся от него изогнутые крылья смолисто-чёрных бровей и под ними, в обрамлении густых длинных ресниц, огромные миндалевидные глаза – два искристых изумруда, две золотисто-зелёные звезды, два колдовских озера, от которых невозможно отвести взгляд. А в ушах, заглушая топот копыт, снова и снова звучал её переливчатый, как колокольчик, звонкий, серебристый смех.
Не успел Хрисалиск представить Герее жениха её сестры, как возникший в дверях раб позвал гекатонтарха к номарху. Лишь проводив его до дверей долгим испытующим взглядом и обворожительной улыбкой, Герея удостоила внимания второго незнакомца – бледного юношу с коротко остриженными светлыми волосами и ничем не примечательным лицом, облачённого в скромные кожаные доспехи простого воина. Точно громом поражённый, он застыл на своём табурете с полупустым канфаром в руке, не сводя с неё восхищённо-испуганного взгляда.
– О! Я вижу, жених нашей Мелиады позаботился и о женихе для её младшей сестры, – сладко улыбнулась Герея. – И как же зовут нашего храброго воина? – обратилась она к незнакомцу, выпятив в его сторону проступившую под тонким бирюзовым, высоко подпоясанным хитоном круглую девичью грудь и кокетливо уперев правую руку в бок.
Опустив взгляд с крутых холмов её грудей на тонкую талию и овальные бёдра, Левкон чуть было не назвал с перепугу своё настоящее имя, но, успев произнести лишь первые буквы "Ле", вовремя одумался и застыл, как дурак, с раскрытым ртом, вызвав звонкий заливистый смех Гереи. Левкон густо покраснел, ещё больше развеселив девушку.
– Этого славного юношу зовут Санон, – пришёл ему на выручку Хрисалиск. – Он сын известного пантикапейского рыбопромышленника Главкиона и декеарх эфебов в сотне Лесподия.
– О-о! А я уж было подумала, что он тоже Лесподий. Ха-ха-ха-ха!
– Герея, не смущай молодого человека, – вмешалась мать. – Присядь, что-нибудь покушай.
– Благодарю, мамочка, я не голодна.
Прыснув опять коротким смешком, юная красавица упорхнула из комнаты, оставив после себя душистый аромат свежераспустившихся роз.
Выходившего четверть часа спустя с Лесподием через украшенный колоннами пропилон к их привязанным у конюшни лошадям Левкона не покидало радостное ощущение, что вся его прежняя жизнь до этого дня была лишь сном, и что он никогда не будет по-настоящему счастлив, если рядом с ним не будет Гереи. Хотя небо над городом было затянуто серым покровом чересчур затянувшейся зимы, в душе Левкона сияло яркое весеннее солнце. Безграничное, никогда прежде не испытанное счастье переполняло его. Он ясно сознавал, что не сможет дальше жить, не видя и не слыша это удивительное существо, не похожее ни на одну виденную им прежде девушку. А для этого... для этого ему понадобится помощь Лесподия и его невесты Мелиады.
Лесподия в это время переполняли иные мысли и мечты. Вспоминая многообещающий взгляд и улыбку, которой обожгла его душу Герея, он думал, какой удачей будет стать свояком такой красавицы, а там, глядишь, и её возлюбленным, ведь по ней не похоже, что она удовлетворится стариковскими ласками Филоксена.
Чтобы не толкаться на заполненных народом улицах Феодосии, они выехали из города через ближайшие Малые ворота.
– Гекатонтарх, я должен тебе кое в чём признаться, – заговорил неуверенно Левкон, оказавшись вдвоём с Лесподием на безлюдной дороге, огибающей широкой дугой городскую стену. – Ты, конечно, мне не поверишь, но я не...
– Знаю, царевич.
– Ты знаешь кто я? Вот как... Интересно, от кого?
– От Филоксена. А что же ты хотел? Он отвечает перед басилевсом за твою безопасность головой.
– А кто ещё знает?
– Фадий, Мосхион, ну и Эвникий, конечно. Но хвалили мы тебя не потому, что ты царевич, не подумай... Лучник из тебя, конечно, так себе, – усмехнулся по-доброму Лесподий, – а в остальном ты воин, что надо, и звание декеарха вполне заслужил.
– Что ж, тем лучше... Послушай, Лесподий, ты ведь местный? Расскажи мне всё, что знаешь о Герее и её семье.
Пока ехали шагом к лагерю эфебов, Лесподий добросовестно выложил все известные ему сведения о Хрисалиске, Досифее, Мелиаде, Герее и их бывшем хозяине Филоксене, собиравшемся, по слухам, в конце весны взять Герею в законные супруги, невзирая на то, что она, как говорят, его родная дочь.
– Так тем более мы должны её спасти! – воскликнул убеждённо Левкон. – Согласен ты помочь мне в этом?
– Да, – ответил без колебаний Лесподий. – Я и сам не хочу, чтобы такая красавица досталась этому старому похотливому козлу.
И Левкон с Лесподием крепко пожали друг другу руки. Лесподий моментально понял, что это его великий шанс: если он поможет Левкону завладеть Гереей, царевич этого никогда не забудет, и в будущем он может достичь таких высот, которые ему раньше и во сне не могли привидеться!
Левкон попросил Лесподия устроить ему с помощью своей невесты встречу с Гереей. Встречаться с простым эфебом она, конечно, не захочет, поэтому Лесподий должен рассказать Мелиаде по секрету, кто он на самом деле. Лесподий предложил раскрыть его тайну ещё и Хрисалиску. Отец Гереи человек весьма умный и вполне способен оценить насколько для него и для всей его семьи выгоднее, если его дочь достанется не старику номарху, а будущему басилевсу. Само собой, свидания Левкона с Гереей должны оставаться до времени тайной для Филоксена, и здесь помощь Хрисалиска будет незаменима. Секунду подумав, Левкон согласился.
С самого своего отъезда из столицы Левкон состоял в интенсивной переписке со своей невестой Клеоменой и её братом, а своим близким другом Гераклидом. Через каждые 5-6 дней доверенный гонец привозил в лагерь короткие письма Гераклида с длинными приписками Клеомены, полными столичных новостей, жалоб на скуку, клятв любви и верности, и увозил на другой день его письма с живописанием лагерной жизни и службы на границе и словами любви к обоим. С каким нетерпением ждал Левкон этих писем, связывавших его с родным домом, с какой радостью их прочитывал! Но с того перевернувшего его душу дня, когда он вернулся из феодосийской усадьбы Филоксена, его как будто подменили. Все мысли Левкона были заняты только Гереей и ожиданием свидания с ней. Даже столь любимые им упражнения с оружием и военные игры не могли теперь полностью отвлечь его. Послания Гераклия и Клеомены он равнодушно пробегал глазами, почти не вникая в написанное, и с трудом заставлял себя писать что-то в ответ, всё чаще подумывая о том, чтобы честно признаться Клеомене, что он никогда не сможет стать её мужем. Только опасение, что тогда отец и дядя Аргот незамедлительно предпримут расследование и разлучат его с Гереей, останавливало его занесенную над папирусом руку.
В тот день, когда Мелиада, воровато озираясь, шепнула ей на ушко открытую Лесподием тайну, что тот скромный юноша-эфеб, над которым Герея давеча насмехалась в отцовской трапезной, на самом деле любимый сын и наследник басилевса Перисада Левкон, жизненные планы и намерения Гереи круто переменились. Благоволящие и покровительствующие ей богини Гера, Афродита и Тихе – её Счастливая Судьба – послали ей новый, поистине бесценный дар, и Герея не намерена была его упускать.
Что ей теперь какой-то номарх Филоксен – гадкий, красноносый, слюнявый старик! Теперь, когда в её сети попался сам царевич – наследник Боспорского трона!.. Басилиса! У неё даже перехватило дыхание и слегка закружилась от восторга голова, когда она представила себя гордо восседающей перед толпою вельмож на золотом троне в роскошном царском дворце в Пантикапее бок о бок с русоволосым красавцем Левконом.
Герея побежала с сестрой в кабинет отца, где застала также мать, которую Хрисалиск решил не оставлять в неведении в столь важном деле, и Лесподия. Клятвенно заверив, что его друг – в самом деле сын и наследник басилевса Перисада Левкон, Лесподий сообщил, что царевич влюбился в неё без памяти и умоляет о встрече. Помедлив, чтоб не подумали, что она пришла от этой новости в щенячий восторг и готова без раздумий упасть в объятия возжелавшего её царственного юнца, она ответила, что согласна повидаться с царевичем в присутствии сестры, чтобы попросить у него извинения за то, что недавно посмеялась над ним. Но как быть с соглядатайками Филоксена, следящими за каждым её шагом? Ведь если номарх узнает, что она встречается с молодым человеком, последствия для неё и её родных могут быть самые печальные.
Лесподий предложил позвать сюда карауливших за закрытой дверью рабынь, рассказать им о царевиче и купить их молчание деньгами и обещанием свободы. Герея с этим не согласилась: она им не верит – рабыни слишком боятся Филоксена и непременно выдадут её. Хрисалиск согласился, что риск слишком велик, и предложил другой план: за ужином шпионок номарха напоят вином с сонным зельем, а в полночь сам Хрисалиск впустит Лесподия и царевича в усадьбу через калитку в крепостной стене. Так и было сделано.
Прихватив с собой настоящего Санона, Лесподий и сгоравший от нетерпения Левкон, как стемнело, поскакали из лагеря эфебов к Феодосии. Объехав город окольными путями, они спешились на морском берегу напротив черневшей на фоне звёзд северо-восточной приморской башни. Оставив коней Санону, Лесподий и Левкон спустились по крутой каменистой тропинке к гудущему накатывающими на прибрежные камни штормовыми валами морю и, вымокнув до нитки, пробрались по наваленным у подножья башни для защиты от прибойных волн камням к расположенной в приморской стене напротив небольшой деревянной пристани маленькой железной калитке. Хрисалиск, как и обещал, явился в полночь и проводил их, не зажигая огня, к скрытому в центре густого, тёмного сада мраморному павильону, недавно построенному по капризу Гереи на небольшом островке посреди искусственного пруда. Оставив Лесподия и Левкона наедине с дочерьми, Хрисалиск отправился караулить ведущую к пруду от дома дорожку.
Лесподий через минуту попросил Мелиаду показать ему сад, а когда та удивлённо спросила, что же он разглядит там ночью, ухмыляясь в усы, заверил, что он видит в темноте, как кот, и, взяв невесту за руку, увёл её вдоль тихо журчащего ручья к замыкающей сад крепостной стене.
Как только Левкон остался с Гереей один, он бросился к её ногам и заявил, что не мыслит своей дальнейшей жизни без неё. Герея, будучи уверена, что царевич, несмотря на молодость, человек развращённый и наглый, была озабочена тем, как бы не уступить его домогательствам на первом же свидании. Сестра, на которую она поначалу рассчитывала, благодаря находчивому Лесподию, оказалась ей в этом неважной помощницей. Оставалось надеяться только на собственную изворотливость. Ограничивать одними только объятиями, поглаживаниями и поцелуями влюблённого старика Филоксена у неё до сих пор получалось, но с ним она никогда не оставалась наедине, а как будет с царевичем, который, наверное, не привык ни от кого получать отказа?
– Я слыхала от Филоксена, что в Пантикапее тебя ждёт невеста? – спросила она после минутной растерянности у Левкона, осыпавшего, стоя по-прежнему перед ней на коленях, страстными поцелуями её ладони и запястья.
– Да, Клеомена. Она замечательная девушка и любит меня, и я тоже думал, что люблю её... до того, как встретил тебя, – Левкон грустно вздохнул. – Мне безумно жаль её. Боюсь даже представить, какую боль она испытает, когда узнает, что я не смогу на ней жениться.
– Так ты не женишься на ней?!
– Нет. В первую же секунду, как я увидел тебя, я понял, что никто другой мне не нужен, мне нужна только ты. Отныне и навек – ты моя Судьба, и я каждый день и час шлю благодарные молитвы Афродите и Тихе за то, что они послали мне этот бесценный дар. Знай, что я женюсь только на тебе или умру.
Герея была потрясена. Запустив пальчики в его по-военному коротко остриженные волосы, она прижала его пылающее лицо к своим ногам. С нежностью лаская грубыми от меча и копья ладонями её стройные икры, он целовал её колени, не решаясь податься выше.
– Но твой отец никогда не позволит тебе жениться на дочери отпущенника, – вернулась с небес на землю Герея.
– Отец любит меня. Я уверен, что он поймет меня и одобрит моё решение, как только увидит тебя.
Герее очень хотелось в это верить, но она была умная девушка и подозревала, что в Пантикапее всё будет далеко не так просто, как думается Левкону. Она убедила его не спешить пока с решительными шагами. Ведь и ей нужно время, чтобы привыкнуть к нему, узнать его получше. Да, он ей нравится, но сказав, что он с первого же взгляда воспламенил в её сердце любовь, она бы солгала.
– О, клянусь улыбкой Афродиты, на которую ты так похожа, я готов на всё, лишь бы заслужить твою любовь! – воскликнул Левкон, по-прежнему обнимая колени Гереи. Лаская и прижимая к себе его голову, Герея сознавала, что если бы он проявил в эту минуту настойчивость, у неё не достало бы сил воспротивиться его желаниям. Ей было и страшно в его объятиях, и в то же время хотелось, чтобы это случилось, но Левкон в это первое их свидание был безмерно счастлив уже тем, что она позволила ему обнимать и целовать себя, и не решился требовать большего, пока не воспламенит в её сердце ответную любовь. А затем у входа в павильон послышался тихий голос отца, напомнивший, что ночь на исходе.
Целуя на прощанье руки любимой, Левкон с мольбою в голосе попросил о новой встрече будущей ночью. Ответив согласием, Герея просила его быть терпеливым и осторожным. Она очень опасается Филоксена: он страшно ревнив и если узнает об их свиданиях, то сотворит с нею и её родными что-нибудь ужасное.
– Не бойся, любовь моя! Я сумею защитить тебя и твою семью от него и от любого, кто посмеет встать на нашем пути, – торжественно пообещал Левкон перед тем, как выпустить нежную девичью ладошку из своих рук. Хрисалиск, хорошо расслышавший это обещание, велев дочерям вернуться, соблюдая осторожность, в их спальню, поспешил увести царевича и гекатонтарха из сада обратно к крепостной калитке и выпустил на пустынный берег, покрытый, будто снеговыми сугробами, белой морской пеной.
Труся рысцой через сонную хору к Северной стене, пребывавший в состоянии радостной эйфории Левкон на прямой вопрос Лесподия, отдалась ли ему Герея, густо покраснел (к счастью, в темноте этого не было видно) и после небольшой заминки, когда он раздумывал, не солгать ли ему товарищам, честно признался, что решил не торопить события, дать время Герее привыкнуть к нему и на первый раз ограничился поцелуями. Да и отец её был рядом.
