Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 90 страниц)
Взглянув на своего спасителя, она сперва сильно удивится, затем обовьёт его шею руками и, приблизив подрагивающие губы к его губам, шепнёт, что больше не сердится на него, что своей отвагой он добыл её прощение и любовь. Она захочет поцеловать его, но тут он заметит на горном склоне за её спиной мелькающих между деревьев и камней тавров в серых волчьих шкурах. Решительно разомкнув на своей шее руки Сенамотис, он снимет висящий на плече аркан (который не забыл прихватить, соскакивая с Ворона), мигом затянет петлю на её тонкой талии и, упёршись скификом в острый край утёса, быстро спустит её прямо в руки стоящих внизу в пенном речном потоке телохранителей. Когда царевна окажется в безопасности, он сбросит бесполезный теперь аркан вниз и повернётся спиной к краю утёса, крепко сжимая в правой руке палаков меч, а в левой – кинжал Сенамотис. Спасаться самому будет поздно: лохматые, зверовидные тавры с оскаленными лютой злобой лицами уже здесь и готовы все разом наброситься на него...
– Смотрите – тавры! – вырвал Савмака из плена сладостных мечтаний возглас Скиргитиса, ехавшего перед ним крайним справа.
Вздрогнув всем телом, Савмак, как и все, кто ехал рядом, устремил тревожный взгляд направо и вверх, куда указывал плетью Скиргитис. Там, на краю прямовисного речного обрыва, за которым уходил дальше в небо поросший золотисто-зелёным лесом склон массивной горы, застыли, опершись на дубины и копья, три десятка длинноволосых, закутанных в серые, чёрные и бурые звериные шкуры хозяев здешних лесов и гор, которых скифы считали скорее дикими зверьми, нежели людьми. Один из них, по всей видимости, вождь, горделиво поблескивал золотым скифским поясом и мечом, снятыми, должно быть, с убитого когда-то из засады знатного скифа. Стоя на недосягаемой для скифских стрел высоте как раз напротив того места, где узкая долина Напита раздвигалась в вытянутую на северо-восток к Хараку широкую котловину, тавры бессильно провожали алчущими глазами тяжёлую золотую колымагу скифского царя, покрытые красными шкурами колёсные дома женщин царя и нескончаемый, как река, поток его конных воинов.
По мере того как дорога уходила от Напита вдоль округло заворачивавшего на север обрывистого края плато, глазам сопровождавших Скилура скифов открылись один за одним три высоких, крутосклонных холма, мимо которых пробил себе дорогу к морю невидимый пока в низине Харак. Самый восточный из холмов напиты прозвали Старшим Братом. Немного западнее высился его чуть более низкий Младший Брат. Третий холм, самый высокий и массивный, виднелся несколько поодаль от Двух Братьев, отделённый от них руслом малой речки Таваны. Над серой зубчатой стеной, опоясывавшей его пологую, вытянутую к северу макушку, вскинул со скилакова двора коричнево-зелёные лапы к отбившемуся от небесного стада белокудрому облаку раскидистый дуб.
Вскоре после полудня тихоходные волы перетащили повозку с царём и царицей через вернувшийся к этому времени в привычное русло и лишь облизавший её высокое днище Харак и остановились в широкой котловине между Хараком, Таваной и волнистыми жёлто-зелёными грядами Таврских гор. Здесь уже вовсю хозяйничали около огромных казанов, кипевших на сотнях костров, тысячи женщин-напиток с густо измазанными кровью лицами. Вместе со слугами, служанками и малолетними детьми они принесли сюда сотни больших корзин со свежеиспечённым хлебом, сырными кругами, луком и чесноком, сотни бурдюков с ячменным пивом, кобыльим бузатом и виноградным вином, приготовленными всем племенем для угощения многочисленных спутников царя.
Пока в булькавших над огнём казанах доваривалось мясо под присмотром опытных служанок-поварих, а воины снимали с коней чепраки и, накинув повод на руку (ночевать они собирались под Хабеями, потому коней держали при себе), рассаживались вокруг костров, молодые воины во главе с Ариабатом, пастухи, ремесленники, земледельцы, женщины во главе со старой Госой, слуги – всё население Таваны от мала до велика – понесли свои прощальные слёзы и дары царю Скилуру и царице Аттале.
Когда Мирсина увидела на расстоянии вытянутой руки страшное, расползшееся под слоем воска тёмными гнилостными пятнами, ввалившееся лицо царя и позади него – не менее ужасное, сморщенное, как печёное яблоко, измождённое лицо царицы, которая больше не имела сил сидеть и лежала рядом с мужем, будто мёртвая, из переполнившихся влагой, опушенных чёрными ресницами синих озёр по щекам Мирсины ручьями побежали слёзы, а сердечко защемило от жалости при мысли, что Скилур и Аттала тоже ведь когда-то были красивыми и молодыми, как она с Фарзоем, любили друг друга и не думали о старости и смерти...
Простившись с царём и старшей царицей, жёны, дочери и невестки вождя Скилака, в соответствии со своим высоким статусом, принялись раздавать кушанья и напитки старшим и младшим царевичам. Жены, дочери и невестки Октамасада отправились к кибиткам прислуживать царице Опие и царевнам, для которых были сварено более нежное мясо уток, гусей, зайцев, ягнят и коз. Слушая похоронный звон погремушек вокруг мёртвого царя, воины, вот уже больше месяца жившие в строгом воздержании, старались не глядеть на сновавших вокруг костров соблазнительных, несмотря на заплаканные, измазанные кровью лица, женщин, – борясь с искушениями, отрешённо сидели, уткнувшись очами в землю. И только старший, перешагнувший уже за четвёртый десяток царевич Марепсемис, не утерпев, ожёг, будто кнутом, алчными глазами аппетитные фигуры и прекрасные даже в горести лица любимой жены и дочери Скилака...
Передохнув пару часов, спутники царя Скилура, накормленные и напоенные до отвала напитами, вновь сели на коней и двинулись за царской колесницей в гости к хабеям. Женщины и слуги, проводив унылыми взглядами своих отправившихся в поход мужчин и хозяев, молча потянулись с пустыми корзинами, бурдюками и казанами с дымящегося тонкими струйками дотлевающих под горячим пеплом кострищ луга – кто в крепость на горе, а большинство – в вытянувшееся между ручьём и горою селище.
Скилак взял с собой всех скептухов и воинов, чьи уздечки украшали волосы убитых ими врагов: никто не хотел упустить столь редкостный случай увидеть своими глазами похороны Скилура в каменном кургане-мавзолее и поучаствовать в избрании нового царя.
Когда войско царя, племя за племенем, стало вытягиваться в походную колонну на уходившей к Хабеям дороге, Скилак перед конным строем не пробовавшей ещё вражьей крови молодёжи объявил Савмаку, что до своего возвращения оставляет его старшим над напитами.
– Не теряй бдительности, сын, – предупредил вождь, положив жёсткую ладонь на плечо Савмака. – Тавры знают, что наши воины уходят с царём, и могут наведаться к нам за добычей.
– Будь спокоен, отец! Мы угостим непрошеных гостей копьями, мечами и стрелами – пусть только сунутся! – громко заверил Савмак, преисполнившись гордостью, что в свои семнадцать лет он, пусть и всего на несколько дней, будет полновластным вождём родного племени.
Скилак со своими воинами пристроился в хвосте царского войска. Савмак, Канит, младшие сыновья Октамасада и других скептухов сопровождали отцов и старших братьев до пересекавшей дорогу пограничной балки, за которой владыку скифов ждала огромная, охваченная неподдельным горем толпа соседей хабов во главе с вождём Госоном. Полсотни знатных юношей-напитов несколько минут тоскливо глядели вслед уходившему к Хабеям войску, переживая и горько сожалея, что для них самих туда путь, увы, заказан. Наконец Савмак, как и подобает вождю, первым развернул своего Ворона и потрусил походной рысцой назад к Таване. Бросив напоследок полные зависти и горечи взгляды на удалявшихся отцов и старших братьев, поворотили коней и остальные.
Некоторое время все скакали молча, понурив головы и уткнувшись взглядами в коротко стриженые гривы своих коней. Лишь когда за поворотом дороги из-за обрывистого края изрезанного узкими оврагами и промоинами западного плато показалась вдали Тавана, скакавший рядом с Савмаком Канит, поглядев на открывшееся слева широкое устье ущелья, из которого выбегала к дороге речка Тавана, решился прервать затянувшееся молчание.
– А хорошо бы, чтоб тавры в самом деле напали на Тавану, а мы бы их перебили и стали настоящими воинами! – высказал он вслух то, что, наверное, сейчас вертелось в головах многих спутников Савмака. Но, увы – в прилегающей к Таване с востока широкой котловине всё было тихо, мирно и спокойно, если не считать грызни, лая и скулежа множества сбежавшихся на пиршество собак, рыскавших по изгаженной свежим конским навозом и мочой стоянке войска в поисках костей, да недовольного карканья круживших над дымящимся полем ворон.
– А что, если нам оставить для тавров приманку? А, Савмак? – повернул к Савмаку вспыхнувшее надеждой лицо ехавший по правую руку от него Сакдарис. – Пустить сюда на ночной выпас табун коней с небольшой охраной, а самим стать за горой в засаду. Тавры наверняка спустятся за лёгкой поживой – тут мы их и накроем! Тогда те из нас, кому повезёт убить вора, завтра догнали бы наших на неапольской дороге. А, Савмак?
– Ну, не знаю... Надо подумать, – неуверенно ответил другу Савмак. Он-то в любом случае останется в Таване. Но украсить уздечку Ворона скальпом первого убитого врага и стать, наконец, полноправным воином, конечно, хотелось, – когда ещё представится такой случай!
Въехав в Тавану, Савмак спешился и направился ко входу в привратную башню, позвав с собой на военный совет Сакдариса, Канита, Апафирса, Ишпакая – одного из своих самых близких друзей, наряду с Сакдарисом и Фарзоем – сына своего двоюродного дяди Танасака, и ещё пять-шесть друзей-сверстников из знатных напитских семей.
С верха башни зажатая между лесистыми горами и степным плато долина Харака была как на ладони. Табуны, отары и стада богатых напитов паслись под приглядом опытных слуг-пастухов на высоких западных плато – подальше от леса. Именно там сейчас находилась большая часть подчинённых Савмаку молодых воинов, призванных днём и ночью ездить крепкими дозорами по краю плато, высматривая сверху двуногих и четвероногих лесных хищников.
Несколько минут Савмак и его товарищи молча озирали окрестности Таваны, и без того знакомые им до последнего кустика и бугорка. Все ждали, что скажет Савмак.
– Пожалуй, можно попробовать подмануть лесовиков, – решился он наконец. – Здесь возле Таваны всё вытоптано и съедено, а там, под Ящерицей, – Савмак махнул рукой в сторону вытянувшейся на северо-востоке к большой дороге длинным каменным хвостом горы-ящерицы, – травы хватает. Можно отогнать туда на выпас сотни две коней под охраной сотни воинов.
– Не многовато ли охраны? – усомнился Сакдарис. – На сотню наших они побоятся напасть.
– А если послать меньше, они могут наших перебить. Мы же не знаем, сколько их нападёт.
– А что, если сейчас послать с табуном человек тридцать-сорок, а как стемнеет, послать тайком к ним в подмогу ещё две-три сотни? – предложил Ишпакай.
– Точно! – тотчас ухватился за умную подсказку юный вождь. – Так и сделаем. Сейчас табун погонят...
– А может лучше отару овец? – перебил брата Канит, которому жаль было рисковать конями. – Для тавров они более ценная добыча, чем кони.
– Нет. Тогда тавры враз догадаются, что это приманка, – возразил Савмак. – Отгоним на выпас коней под охраной... полусотни воинов. Кто поедет старшим?
– Я! Позволь мне, – тотчас попросил Сакдарис, первым подавший эту идею.
– Хорошо, – согласился Савмак, отлично понимая, насколько его другу не терпится повязать на уздечку волосы убитого тавра. – Не забудьте захватить с собою копья.
– Ладно.
– Табун пусть будет между вами и горой, – продолжал сыпать указаниями Савмак. – Лучше потерять несколько коней, чем людей... Думаю, днём они не нападут. А как только стемнеет, я приведу к вам из Таваны ещё сотни три воинов... Ну, всё – пошли... Только, глядите, не проболтайтесь о нашей задумке матерям, – предупредил он товарищей напоследок.
Первыми сбежав вниз, Канит и Апафирс вскочили на коней, приготовившись ехать с Сакдарисом, но тот погнал малолеток домой, отобрав с одобрения Савмака в свой отряд самых сильных и ловких в обращении с оружием юношей старшего возраста. Увидя, что младшие братья обиженно надули губы, Савмак велел им быть всё время возле себя, назначив их на ответственные должности своих вестовых, поскольку их кони – одни из самых резвых в племени.
Отправив по домам самых младших, таких, как восьмилетний младший сын Октамасада Госон, Савмак приказал всем, кому уже исполнилось 14 лет (таковых набралось в Таване около трёх сотен), не рассёдлывая, пустить коней пастись в нижней части крепости, а самим сбегать за копьями и через час собраться у ворот (на тот случай, если тавры всё же нападут на табун-приманку, не дожидаясь темноты), сам же с вестовыми вновь поднялся на башню.
Рыская настороженным взглядом по окрестным горам, Савмак испытывал в душе сильные сомнения, не погорячился ли он, пойдя на поводу у Сакдариса. Ведь это ему не волков подстерегать: тут с гор могут спуститься звери пострашнее. Как бы самим из охотников не превратиться в добычу!.. Но пути назад уже не было. В конце концов, решил он, успокаивая себя, если вечером долину окутает туман, он тотчас прикажет Сакдарису вернуться с табуном в крепость.
Как он и предполагал, до вечера ничего не произошло: скифские кони под охраной полусотни вооружённых пастухов спокойно щипали траву у подножья запирающей котловину с севера горы Ящерицы. К тайному сожалению Савмака, начало ночи выдалось ясным и не туманным. Как только над западными возвышенностями отгорел и угас закат, небо покрылось жемчужными россыпями звёзд. Вскоре где-то далеко на северо-востоке – может над Хабеями, а может и над самим Неаполем – поднялась в серебристо-голубом сиянии половинка луны. В её таинственный полусвет иногда залетали бесшумно шнырявшие в тёмном небе крылатые демоны – вечерницы и нетопыри. Зловещую ночную тишину нарушало лишь пофыркивание и перетоп сотен коней на крепостном пустыре.
Дождавшись, когда очертания гор на востоке и плоские края западных плато растворились в черноте неба, Савмак тихонько разбудил прикорнувших под каменным ограждением башни у него за спиной Канита и Апафирса.
Сбежав вниз, они увидели, что три сотни юношей уже сидят на конях с поднятыми вгору копьями, построившись в колонну по три перед закрытыми, как и положено, крепостными воротами, и ждут только своего командира. Одним махом взлетев на спину Ворона, Савмак велел стражам открыть ворота, затем, негромко, но внятно обратился к своим едва угадываемым в темноте воинам: ехать за ним по мосту медленным шагом, оружием не звенеть, копытами не стучать и не разговаривать даже шёпотом.
Тихо спустившись от крепости к большой дороге, отряд Савмака перебрался через ручей и, держась берега, поехал украдкой к пасшемуся под горой на северном краю котловины табуну. Соединившись с отрядом Сакдариса, юные охотники за скальпами, не слезая с коней стали ждать, клюнут ли лесные разбойники на их нехитрую приманку.
Ждать пришлось долго. Многие даже задремали в сёдлах, обняв руками тёплые конские шеи. И вот, когда бледный осколок луны незаметно пропал за дальним хребтом, сонную тишину глубокой ночи вдруг разорвал донёсшийся откуда-то с южной стороны жуткий, многоголосый волчий вой. Кони под скифами испуганно вздрогнули, и многие всадники спросонья чуть не попадали на землю. Лишь крепко натянутые поводья удержали охваченных паникой коней от попытки пуститься вслед за насмерть перепуганным табуном в обход горы на север.
– Это тавры! – воскликнул Савмак сквозь тревожное ржание и топот. Хоть вой был неотличим от волчьего, он тотчас сообразил, что то не могли быть волки: эти осторожные звери не могли не учуять такое множество людей. Выхватив из ножен меч, юный вождь прокричал приказ:
– Сакдарис со своей полусотней – за табуном! Остальные – за мной, на перехват!
Крепко наддав пятками Ворону, Савмак бесстрашно погнал его туда, где продолжались завывания мнимых волков. Но те, заслышав дробный перестук несущейся навстречу конной лавы, сразу смолкли. Пригнувшись к шеям коней, наклонив вперёд копья, три сотни напитов с Савмаком во главе, безуспешно пытаясь разглядеть в черноте безлунной ночи что-либо дальше наконечников своих копий, скакали несколько минут вдоль кромки гор в сторону Харака. Как вдруг зловещий многоголосый волчий вой послышался вновь далеко за их спинами, – где-то там, куда унёсся наполоханный табун и пустившийся вдогонку отряд Сакдариса. Савмак и его воины дружно натянули поводья и остановились в растерянности, прислушиваясь к отдалённому вою: не могли же тавры или волки перелететь туда по воздуху!
– Они хотят загнать наш табун в ущелье за Ящерицей, – высказал предположение кто-то неподалёку от Савмака.
Щёки юного вождя опалила горячая волна стыда. Он вдруг понял, что хитрые лесные дикари провели его, как мальчишку, разделившись на два отряда: один погнал табун вокруг горы на полночь, а другой перехватил его там и заставил повернуть в ущелье.
– Разворачивайте коней! Скорее туда! – скомандовал Савмак, и три сотни всадников поскакали в обратную сторону, переживая о судьбе Сакдариса и его товарищей.
Савмак и державшиеся рядом с ним Канит и Апафирс оказались теперь позади отряда. Пытаясь протиснуться на Вороне сквозь плотную массу скачущих конских крупов в первые ряды, Савмак лихорадочно думал, что делать, если тавры загнали табун в ущелье. Нужно ли соваться туда за ним? Что, если они сами окажутся в ловушке? Сколько там может таиться дикарей? Может пожертвовать парой сотен коней, чем рисковать головами своих неопытных воинов?
Вдруг откуда-то сзади донёсся сквозь конский топот отдалённый собачий гвалт. Конечно, то могли быть только собаки из Таваны. Что их так всполошило? "Уж не напали ли тавры на селище, пока мы тут гоняемся за табуном?!" – пронзила Савмака острой стрелой ужасная догадка, как, наверное, и многих его товарищей, начавших отворачивать головы назад и невольно придерживать бег своих коней, недоуменно прислушиваясь. И как бы в подтверждение, от крепостных ворот Таваны, охраняемой всего сотней подростков, донёсся тревожный набат сигнального барабана.
– Стойте! Стойте! – закричал Савмак, хотя и без того все его воины при первых же раскатах барабана дружно натянули поводья. – Наверно, тавры нас обманули и напали на Тавану... Ишпакай!
– Я здесь! – донёсся откуда-то сбоку звонкий голос Ишпакая.
– Скачи со своей сотней напрямки к селищу, а я с остальными поскачу к Хараку, чтоб отрезать им пути отхода. Ни один разбойник не должен уйти с добычей! – стремительно составил план действий юный вождь. – Вперёд!
– Сотня! Во весь дух – за мной! – радостно прокричал Ишпакай, и тотчас земля вздрогнула под четырьмя сотнями копыт.
– Канит! Апафирс! – позвал Савмак, прежде чем пуститься с двумя сотнями на юг к Хараку.
– Мы тут!
– Возьмите с собой ещё троих и скачите к Сакдарису. Передайте ему мой приказ ни в коем случае не соваться за табуном в ущелье! Пусть немедля скачут к Таване. Вы поняли?!
– Да! – вскричали оба в один голос.
– Тогда – вперёд! Все остальные – за мной! – скомандовал Савмак и огрел в запале Ворона плетью.
Быстро доскакав до Харака, Савмак послал полсотни воинов на тот берег, приказав всем растянуться от реки цепью, как при загонной охоте, так, чтобы соседи слева и справа хоть немного видели в темноте друг друга, и скакать рысью к Таване, откуда продолжал разноситься по исколотому звёздными иглами чёрному воздуху рвущий тревогой душу гул зовущего на помощь барабана и неумолчный, неистово-заливистый собачий лай.
Минут через пять, справа от ехавшего по-над берегом Савмака, где протекал в осоке параллельно реке небольшой ручей, раздались истошные крики:
– Тавры! Тавры! Здесь тавры!
– Держать строй! – крикнул Савмак, увидев, что ближние к нему всадники сворачивают вправо.
– Вон они! Вон они! Держи! Коли! Получай! – покатились по рядам загонщиков от правого края к Савмаку азартные мальчишеские вопли.
Как вдруг перед самой мордой тревожно всхрапнувшего Ворона возникли из темноты две лохматые тени и, прежде чем он успел взмахнуть мечом, сиганули в реку. Тут же и ещё несколько тавров попрыгали от надвигавшихся всадников в воду, рассчитывая найти спасение на другом берегу Харака. Савмак повернул за ними, но не успел Ворон скакнуть с низкого берега в реку, как у самой савмаковой головы просвистело чьё-то копьё и вонзилось в спину одного из разбойников, а других приняли на копья напиты, ехавшие по левому берегу. Савмак видел с берега, как его товарищи, поразившие разбойников, без промедления кинулись в реку, не давая быстрому течению унести трупы, отсекли мечами головы врагов, после чего, радостно выкрикивая славу Арию, нанизали их на копья, и вернулись с этими бесценными трофеями на берег.
Проехав заросшее осокой устье завернувшего к Хараку Коровьего ручья, отряд Савмака скоро наткнулся возле Старшего Брата на всадников Ишпакая, гнавших дикарей от Таваны. Съехавшись, юноши радостно загалдели, показывая друг другу свои кровавые трофеи. На копьях над головами воинов Ишпакая, в том числе и на его копье, реяли, словно бунчуки, девять длинноволосых вражеских голов. Спутники Савмака могли похвастать шестнадцатью победными трофеями. Преисполненные охотничьего азарта воины Ишпакая рассказали, что заслышав топот их коней, тавры, не приняв боя, трусливо бежали из селища, бросая захваченных там девушек и другую добычу.
– Мы успели как раз вовремя! – похвалил себя и свою сотню с не сходившей с лица восторженной улыбкой Ишпакай, страшно довольный, что ему, в отличие от Савмака, удалось стать этой ночью полноправным воином.
В это время один из воинов, подъехав справа к Савмаку, сообщил, что под ноги его коня с горы скатился камень, и он подумал, что несколько тавров могли залезть на Старшего Брата.
Вокруг Савмака все, кому не удалось ещё добыть вражью голову, в один голос заговорили, что так оно и есть: разбойников наверняка не всех перебили, и уцелевшим некуда было деваться, кроме как на Двух Братьев. Савмак приказал немедля окружить оба холма плотным кольцом и ждать утра, настрого запретив лезть наверх до своего возвращения. Назначив Ишпакая старшим, Савмак с тяжёлым сердцем поехал с тремя десятками воинов охраны в селение поглядеть, много ли бед успели натворить там лесные разбойники из-за его ротозейства.
Когда Савмак въехал в селище, собачий гвалт там уже сменился женскими воплями и плачем в тех дворах, где успели побывать незваные гости. Вламываясь в дома застигнутых врасплох поселян, разбуженных лаем и скулежом гибнущих во дворах собак, тавры прежде всего убивали копьями и секирами мужчин, подростков, стариков и старух, а нередко и малых детей, хватали девушек и молодых женщин, а также всё металлическое: украшения, оружие, ножи, серпы, мотыги. До того, как Ишпакай со своей сотней подоспел на выручку, они успели убить больше тридцати поселян.
Чем дальше ехал Савмак со спутниками по взбудораженному небывалой бедой, освещённому десятками факелов и ламп селищу, тем тяжелее и горше становилось у него на душе. Но вместо того чтобы осыпать молодого вождя, так бездарно проворонившего нападение на племенную столицу, упрёками и проклятиями, как он того заслуживал, жители пригородной Таваны благодарили его за то, что так быстро подоспел с молодыми воинами им на помощь. Ведь заслышав топот множества скифских коней, тавры в панике кинулись наутёк, побросав добычу, и почти все захваченные ими девушки сумели вырваться из их рук и вернулись домой целыми и невредимыми.
Когда Савмак с товарищами выехал на северную околицу селища, послышался топот сотен нёсшихся им навстречу во весь опор коней. Савмак уронил на грудь подбородок и вобрал голову в плечи, решив, что это скачет с напитами от Хабей отец, перед которым ему сейчас придётся держать суровый ответ за три с лишним десятка погубленных соплеменников. Но оказалось, что то был Сакдарис, пригнавший со своей полусотней к Таване порученный его охране табун.
Вздыбив взмыленного коня перед савмаковым Вороном, отражавшим лоснящейся шкурой трепещущее на ветру пламя двух факелов в руках застывших по бокам Савмака всадников, он, захлёбываясь от радостного возбуждения, словно после удачной охоты, хвастливо доложил, что прикинувшиеся волками тавры завернули табун в ущелье за Ящерицей, но он со своими парнями догнал его в самом конце длинного и узкого ущелья и в целости вернул назад.
– Жаль только, что трусливые дикари так и не рискнули показаться нам на глаза, так что ни одного скальпа нам добыть не удалось, – посетовал Сакдарис.
– Ничего, может утром у тебя ещё будет такая возможность, – мрачно ответил Савмак, чей непривычно угрюмый вид Сакдарис объяснил себе тем, что ему тоже не удалось смочить свой меч и губы кровью первого врага. – Загоните табун в крепость да скажите там, пусть прекратят бить тревогу! – крикнул Савмак воинам Сакдариса, после чего рассказал двоюродному брату о нападении тавров на Тавану.
Весть о тридцати с лишним убитых жителей селища, казалось, нимало не огорчила Сакдариса (ведь не ему отвечать за них перед вождём!), зато сообщение об укрывшихся, вероятно, на Двух Братьях разбойниках привела его в восторг. Он предложил Савмаку немедля скакать туда, беспокоясь, как бы желающие заполучить заветные скальпы не ринулись на штурм без них.
– Погоди! – остудил его пыл Савмак. – Давай сперва поднимемся на башню и поглядим: может, там и нет никого.
– Хорошо! Ты езжай в Тавану, а я поскачу к Двум Братьям и прослежу, чтоб до твоего приезда не начинали, – предложил Сакдарис.
Но Савмак, видя нетерпение Сакдариса, побоялся, что он-то как раз и кинется там, сломя голову, за своим первым скальпом, и если тавры его убьют (а погибнуть на этих труднодоступных кручах легче лёгкого!), то ни дядя Октамасад, ни тётя Иресмея, ни он сам никогда себе этого не простит. Потому он настоял, чтобы Сакдарис отправился с ним в Тавану. Тот неохотно подчинился. Вслед за воинами Сакдариса, загонявшими в крепость по узкому, огороженному жердями мосту вдоволь напасшийся и набегавшийся табун, они миновали единственные ворота Таваны. До рассвета было ещё добрых три часа, и Савмак отправил своих и сакдарисовых воинов по домам, подкрепиться пищей и коротким сном, приказав с первыми солнечными лучами всем быть возле Нижних ворот.
В защищённом высокими крепкими стенами городке в эту тревожную ночь тоже никто не спал. Жены и дочери вождя и других родовитых семей лишь недавно разошлись со стен по домам, когда прекратился тревожный набат и посланец Савмака сообщил, что нападение на селище отбито, их сыновья и братья все живы-здоровы, а двадцать пять из них в эту ночь стали воинами.
Едва Савмак завёл Ворона через калитку на родной двор и передал повод подбежавшему слуге, ему на шею радостно кинулась Мирсина, а подошедшая следом мать спросила, где Канит. И только теперь Савмак вспомнил о младшем брате и Апафирсе, о которых совсем забыл под гнётом своих чёрных дум. Сердце Савмака сжалось от недоброго предчувствия.
– Не знаю, мама, – сказал он как можно более спокойно, отстраняя от себя сестру. – Я велел ему и Апафирсу держаться возле меня, но в темноте потерял их из виду. Но никто из наших воинов не погиб – тавры бежали от нас, как зайцы. Думаю, утром Канит и его дружок найдутся.
Тем не менее, прежде чем выпить чашку бузата, наскоро перекусить и лечь вздремнуть, Савмак отправился через дорогу в дом дяди Октамасада порасспросить о младших братьях Сакдариса. Тот только что уселся ужинать и радостно вещал с набитым ртом матушкам и сёстрам о своей погоне за табуном в ущелье, когда Савмак, заглянув в дом, вызвал его на пару слов во двор.
Узнав, что Савмак послал к нему Канита и Апафирса с приказом не соваться за табуном в ущелье, Сакдарис, округлив для убедительности глаза, поклялся, что не видел его посыльных.
– Куда же они подевались?
– Наверно, они побоялись скакать за нами в ущелье и повернули назад к Хараку. А сейчас они наверняка отсиживаются с остальными возле Двух Братьев – боятся показаться тебе на глаза, потому что не выполнили твой приказ, – без тени сомнения предположил Сакдарис.
Его уверенный тон и беспечный вид несколько успокоили тревогу Савмака за малолетних братьев. Возвращаясь на своё подворье, он раздумывал, не послать ли кого-нибудь из слуг сейчас же к Двум Братьям, но, в конце концов, решил, что если Канит с Апафирсом, гонясь за Сакдарисом, нарвались на тавров, то им уже ничем не поможешь, и разумнее пока не тревожить мать.
Наскоро перекусив и коротко поведав бабушке Госе, матушкам Матасие и Зорсине и сестре Мирсине (младшая Госа уже спала) о событиях этой бурной ночи, Савмак ушёл в свою комнату малость поспать, попросив бабушку непременно разбудить его, как только над горами начнёт светать. Не раздеваясь, только сняв в темноте башлык, горит и отстегнув тяжёлый пояс, Савмак растянулся на своём тюфяке на полу возле левой стены и устало сомкнул веки. Но навязчиво ворочавшиеся в голове гнетущие думы о трёх десятках убитых по его вине соплеменников и пропавших младших братьях так и не дали ему забыться сном хоть на несколько минут.
Едва услышав крики первых ночных петухов, он тяжко вздохнул, вновь застегнул на животе тяжёлый пояс с мечом и акинаком, навесил горит, натянул на лоб обшитый золотом башлык и тихонько вышел из погружённого в сонную тишину дома. Ополоснув холодной водой из жёлоба возле конюшни лицо, он сам взнуздал Ворона, вывел его через калитку со двора и поехал один к южной крепостной стене.
Неспешно поднявшись во всё ещё густой, как смола, темноте на юго-восточную – ближайшую к Двум Братьям башню, он пожал руки трём юным стражам, очевидно только что очнувшимся от сладкой предрассветной дрёмы, услышав его осторожные шаги на скрипучих ступенях. Положив ладони на верха двух соседних зубцов, поднимавшихся до уровня его бровей, он попытался разглядеть между ними в полуденной стороне вершины Двух Братьев, но пока что их очертания терялись на чёрном фоне более отдалённых и высоких Таврских гор.
Глядя на тускнеющие и гаснущие один за другим над волнистыми горными хребтами небесные костры, Савмак с горечью думал о том, что вождь из него вышел никуда не годный. Ведь никто не помнил, когда на Тавану в последний раз нападали! И вот, стоило только вождю Скилаку уехать в Неаполь, оставив его вместо себя, как в первую же ночь в беспечно оставленное им без охраны селище ворвались грабители-тавры! А ведь отец его предупреждал, что они могут напасть! Дожидаясь теперь здесь на башне всё никак не загоравшейся зари, Савмаку оставалось только мысленно молить по очереди всех богов, чтобы Сакдарис оказался прав, и младшие братья отыскались утром возле Двух Братьев.
