Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 90 страниц)
В полусотне шагов, в том месте, где сходились межевые стены четырёх клеров, тёмно-серым утёсом высилась круглая трёхъярусная башня с узкими окнами-бойницами на двух верхних этажах и плоским зубчатым верхом, возведенная прадедами нынешних клерухов в качестве временного убежища на случай нападения тавров. Подобными башнями, где по одной, где по две на квартал, куда ни глянь, была утыкана вся хора. В темнеющем с каждой минутой небе выписывали хаотичные зигзаги вылетевшие на охоту летучие мыши, которым пустующие в мирное время башни служили отличным прибежищем. Внизу, между живыми густолистыми стенами винограда стало уже совсем темно.
Минний положил правую ладонь поверх тонкой шерстяной ткани хитона на круглый мягкий живот Поликасты и крепко прижался к ней сзади. Она молча улыбнулась, почувствовав сквозь хитон, как его налившийся горячим желанием фаллос упёрся в её ягодицы. Губы Минния нежно прильнули к тёплой гладкой коже её шеи под собранными большим тяжёлым узлом на затылке волосами, а его левая рука скользнула над плечом под верхний край хитона и властно завладела её тяжёлыми, упругими, полными молока грудьми.
С приоткрытых в улыбке губ Поликасты сорвался приглушённый полустон-полувздох. Затрепетав от долго сдерживаемого желания, Минний рывком развернул её к себе лицом и жадно впился сухими горячими губами в её мягкий податливый рот. Затем, осыпая быстрыми жгучими поцелуями её гладкие скулы, подбородок, шею, плечи и высвобожденные из-под хитона амфороподобные груди, он поднял нижние края обоих хитонов, закинул себе на бедро её согнутую в колене ногу и решительно всадил свой напряжённый как струна длинный конец в её мохнатое влажное лоно (оба помнили, что времени у них в обрез). Затрепетав от разлившегося внутри наслаждения, Поликаста вцепилась ладонями в покрытые шрамами костлявые плечи Минния, сотрясаясь всем телом от его мощных и всё убыстрявшихся толчков, сдерживая рвавшиеся из распахнутого рта сладострастные крики.
Подняв повыше её затиснутую в правой ладони грудь, он, как дорвавшийся до амфоры с вином пьяница, жадно присосался к её продолговатому, сочащемуся молоком соску, продолжая другой рукой крепко удерживать у своего бедра её гладкую, мясистую ляжку. Почувствовав, что Поликаста достигла вершины наслаждения, Минний вдруг отпустил её ногу, вышел из неё и развернул к себе задом. Повинуясь его лёгкому нажиму, она наклонилась вперёд, ухватившись руками за шершавые плети виноградной лозы. Закинув длинный подол женского хитона ей на поясницу, Минний ласково огладил ладонями пухлые полушария её ягодиц и тут же глубоко вжался в их студенистую массу всем своим разгорячённым лицом. Через минуту он распрямился и медленно втиснул свой изнывающий от неутолённого желания фаллос в выпирающие из-под ягодиц толстые створки её обильно умащенных нижних "ворот", после чего принялся с бешеной энергией орудовать внутри, вцепившись крепко стиснутыми ладонями в крутые изгибы её бёдер. Почувствовав вскоре, что он вот-вот достигнет экстаза, она, вытянув назад руку, прихватила его за ляжку, не давая ему выйти из неё.
– Не вынимай!.. Я хочу зачать от тебя ребёнка, – попросила она низким, прерывистым от продолжавшихся толчков голосом.
Минний исполнил её просьбу, засеяв обильно брызнувшим с конца семенем глубоко вспаханное поле её горячего лона, и отступил на шаг, бурно и шумно дыша, как после долгой работы тяжёлым веслом.
Поликаста распрямилась, спрятала разбухшие груди под хитон, перевязала заново под ними тонкую ленту пояса и с сытой улыбкой на круглом полном лице повернулась к Миннию.
– Кажется, я наставил тебе синяков, – произнёс Минний, немного переведя дух.
– Ха-ха-ха! Пустяки! Всё равно мой телок в темноте ничего не заметит, – рассмеялась беспечно Поликаста. – Я так рада, что ты вернулся.
– Так что – уйдёшь от него ко мне?
– Нет, Минний. За эти шесть лет я уже привыкла к Дельфу, к нашим деткам, – без колебаний ответила Поликаста голосом, полным нежности и грусти. – Дельф – хороший, заботливый муж и любящий отец. Да и жалко мне его. Он не переживёт, если я его брошу... А наше с тобой семейное счастье осталось в прошлом, которого уже не вернуть. Думаю, тебе сейчас нужна жена с хорошим приданым: какая-нибудь богатая вдовушка с собственным домом.
Минний подумал, что Поликаста, конечно, права, и у него уже есть кое-кто на примете, но промолчал, и лишь тихо вздохнул.
– Ну, я побегу, ладно? – обхватив Минния обеими руками за тощую жилистую шею, Поликаста на мгновенье прижалась к нему всем своим мягким жарким телом, быстро чмокнула в губы и, тотчас вырвавшись из его некрепких объятий, быстрым шагом устремилась по тёмному, шелестящему листвой коридору к едва различимой вдали усадьбе.
А Минний ещё долго стоял на месте, печально глядя на её быстро удалявшийся в фиолетовых сумерках белый силуэт. И чем дальше она уходила, уменьшаясь и растворяясь во тьме наступавшей ночи, тем отчётливей проступало перед его мысленным взором полное юного очарования, горделиво-неприступное личико младшей дочери архонта Гераклида.
5
Повариха Троя, подневольная жена полимедова любимца Дрома, утопала спиной в мягкой кошме, наброшенной поверх толстого слоя соломы, устилавшего дно открытой высокобортной повозки. Здесь же в сарае стояли борт к борту ещё три таких же повозки, предназначенных для перевозки в Скифию самого ходового и прибыльного товара – амфор с вином. Полные, гладкие ноги поварихи, разведенные в стороны и закинутые к ушам, удерживались в таком положении сильными мужскими руками, крепко сжимавшими её налитые икры. Уже добрые четверть часа невидимый в непроглядной тьме закрытого сарая мужчина, сипло дыша от натуги, неутомимо втаптывал сильными, энергичными толчками спину и широкий круглый зад рабыни в овчину, шурша пружинящей под ними соломой и исторгая из подвергнутой нескончаемой сладкой пытке женщины сдавленные стоны сквозь закушенную нижнюю губу. Поглощённые своим делом, они не слышали ни отдалённого, постепенно приближающегося лая сторожевых псов во дворах, должно быть, потревоженных каким-то ночным гулякой, ни радостного скулежа собаки Теты за глухой стеной сарая, которую нерадивые слуги Полимеда опять забыли спустить вечером с цепи.
Вдруг Троя настороженно упёрлась ладонями в грудь своего дружка, вынудив его замереть над ней, и до их слуха донеслись сквозь стену приглушенные удары дверной колотушки.
– К кому это стучат? – испуганно спросила она.
– Должно быть, к кому-то из соседей, – беспечно ответил мужчина и продолжил так некстати прерванную работу.
Поскольку ответом на первые слабые удары колотушки был только заливистый лай собак в соседних дворах, заглушивший восторженный визг рвавшейся с цепи Теты и похрапывания крепко спавшего в своей каморке привратника, ночной гость принялся колотить деревянным молотком в бронзовую обивку калитки всё настойчивей и громче.
– Борей, Танатос тебя забери! Куда ты пропал, старый пёс?! – долетевший с улицы в сарай гневный голос побудил вздрогнувшую, как от удара, Трою резко спихнуть с себя любовника и сесть, ухватившись одной рукой за борт телеги, а другой – за левую грудь.
– Хозяин вернулся! – выдохнула она полным ужаса голосом. – И с ним мой Дром! Милостивые боги – он меня убьёт!
Стремительно соскочив с телеги на землю, Троя нащупала в соломе на передке свою шерстяную тунику и торопливо накинула её на себя, затем протянула недвижимо заклякшему на кошме любовнику его кожаную военную одежду.
– На, скорее одевайся! – шепнула она, вслушиваясь с трепетом в происходящее на улице. А там стуки дверной колотушки вдруг прекратились. Неужели Борей проснулся и впустил хозяина?
Пока воин, соскочив рядом с ней на землю, влезал в свою жёсткую толстокожую тунику, Троя скатала и бросила под телегу кошму.
– Прячься в солому! – приказала она. – Когда хозяин уйдёт в дом, я тебя выпущу, – и, торопливо закидав послушно нырнувшего на дно повозки вояку сверху охапками соломы с соседней телеги, предупредила напоследок:
– Лежи и не шевелись, пока я не приду...
Подкравшись на цыпочках к воротам сарая, Троя чуть приоткрыла створку и, навострив уши, осторожно оглядела освещённый сырным кругом луны двор. Убедившись, что двор пока что пуст, она, собравшись с духом, выбралась наружу, плотно притворила за собой расшатанную створку и бесплотной тенью скользнула вдоль стены к углу сарая. Трепеща от страха, она заглянула за угол и с облегчением увидела, что калитка и ворота закрыты, как и прежде, и возле них никого нет – только издалека учуявшая хозяина Тета, тоненько взвизгивая, мечется на цепи в своём углу, да соседские псы всё никак не уймутся.
Не сводя глаз с калитки, Троя побежала на цыпочках босых ног через открытое пространство от сарая к дверному проёму примыкающей к конюшне комнатки конюха, соседствующей с каморкой храпевшего, как ни в чём не бывало, привратника Борея.
Когда до входа в их с Дромом жилище, где полчаса назад она оставила уснувших детей, оставалось пробежать всего ничего, она вдруг увидела поверх наружной стены прямо над калиткой чью-то заглядывающую во двор голову в круглой военной каске, и от неожиданности застыла на месте. Меж тем, незнакомый воин, подтянувшись на руках, перекинул через ограду ногу и уселся на ней сверху.
– Ой! Кто здесь?! – вскрикнула рабыня с неподдельным испугом.
– Троя, не бойся, это я! – услышала она за калиткой голос Полимеда. – Открой калитку, Троя!
Не сводя испуганных глаз с пялившегося на неё с ухмылкой со стены воина, рабыня опасливо подошла к калитке.
– Это вы, хозяин?
– Я, я! Отворяй скорее!
Едва заслышав лязг железного засова, Полимед с силой толкнул калитку и ворвался во двор с ярко пылающим смоляным факелом в правой руке. Воин тотчас спрыгнул с ограды обратно на улицу и вошёл через калитку уже со щитом на плече. Прежде чем начать домашний суд и расправу над виновными, купец оборотился к стражу, сопровождавшему его с факелом по ночному городу от Скифских ворот, вернул ему факел, извлёк из висевшего на поясе кошеля медный диобол и протянул его воину:
– Благодарю, приятель! Вот, возьми – выпей во славу Гермеса за моё здоровье.
Накрепко зажав в руке монету, воин поблагодарил щедрого купца, пожелал ему со скрытой в усах усмешкой спокойной ночи и довольный двинулся в обратный путь к Скифским воротам, охраняемым в эту ночь его десятком.
Затворив за ним калитку и задвинув засов, Полимед повернулся к Трое и прислушался к долетавшему из ближайшего дверного проёма храпу Борея.
– Что это такое сегодня с Бореем? Он что – оглох?.. Или пьян?.. Завтра утром получит плетей. Кстати, пойди-ка, принеси мне плеть, – обратился он к застывшей перед ним навытяжку рабыне. – Ну, живо!
Успокоившаяся было, не увидев рядом с хозяином мужа, Троя (она догадалась, что Дром, на её счастье, остался с кибиткой и конями до утра за городской стеной) вновь побледнела и затрепетала от страха: неужели хозяин обо всём прознал?! Что же теперь будет?..
Бросившись в свою каморку, где на постеленной в уголке на полу поверх соломы старой овчине лежали, тесно прижавшись друг к другу, её малыши, разбуженные и напуганные раздавшимся среди ночи шумом, повариха сорвала с колка одну из висевших на стене возле входа дромовых плетей, тотчас выскочила обратно и протянула хозяину короткую, отполированную рукою Дрома деревянную рукоять. Нетерпеливо выхватив у неё плеть и опять забыв приласкать радостно звеневшую цепью, всячески стараясь обратить на себя его внимание, свою любимицу Тету, Полимед решительно направился ко входу в дом, всё ещё погружённый во мрак и тишину, несмотря на поднятый им шум.
Подождав, пока кипящий от еле сдерживаемого гнева хозяин скроется за дверью, которую она, выйдя к дружку, оставила незапертой, Троя поспешила к воротам сарая.
Обхватив, будто лихая наездница-амазонка, согнутыми в коленях мясистыми ногами бёдра покрытого густой тёмной шерстью мужчины с грубым варварским лицом, распростёртого на спине посреди широкого семейного ложа, вцепившаяся пальцами в его мускулистые плечи Андокида, испуская громкие сладострастные крики, энергично гарцевала широким кобыльим задом на его мощном вздыбленном фаллосе. Покачиваясь, словно в лодке, на упруго пружинившем и весело поскрипывавшем под ним высоком пышном ложе, прикрытом полупрозрачными занавесями, волнисто ниспадавшими из под подвесного краснобархатного балдахина, мужчина то грубо сминал в сильных, жёстких ладонях её большие, мягкие и податливые, как тесто, груди, жадно хватая и покусывая по очереди твёрдые розовые соски, то, будто кобылицу по крупу, звучно нахлёстывал её ладонями по пухлым ягодицам.
Требовательные удары дверной колотушки, разлетевшиеся вместе с яростным собачьим лаем по всей округе, прозвучали для любовников громом с ясного неба. Замерев, они разом повернули головы к единственному в комнате небольшому, квадратному, выходящему во двор окну с открытыми ради освежающей ночной прохлады ставнями, и прислушались, в надежде, что ночной гость стучится к кому-то из соседей. Но нет – через несколько секунд Андокида расслышала сквозь собачий гвалт высокий гневный голос мужа.
– Проклятье! Это Полимед! – Андокида резво соскочила с осёдланного любовника и подбежала, голая, к окну. Раздосадованный, но нимало не напуганный внезапным возвращением купца мужчина (должно быть, подобные щекотливые ситуации случались с ним далеко не в первый раз), проскрипев расшатанным ложем, последовал за ней. Мельком глянув из-за плеча Андокиды на залитый бледным лунным светом пустынный двор (калитку и ворота не было видно за углом конюшни), страдалец прильнул к ней сзади с явным намерением всё-таки довершить начатое. Его напряжённый фаллос вновь решительно проник в глубокое ущелье меж её выпуклых ягодиц, холодные крепкие пальцы властно вонзились в тёплую мякоть роскошных грудей, а горячие губы покрыли жаркими поцелуями гладкую белую шею и плечо. Тут они увидели, как из сарая выскользнула Троя, тенью прокралась вдоль стены до угла, побежала мимо ворот к конюшне, немного не добежав, остановилась, что-то вскрикнула и направилась к калитке.
– Харон его побери! Почему он так скоро вернулся? – Андокида повернула голову к любовнику. – У нас уже нет времени, Криптон. Бери свою одежду. Я отведу тебя пока в спальню Аполлодоры.
Сосем немного не добравшись до конца пути, Криптон со стоном отлепился от мягкого тела Андокиды. Обойдя ложе, он взял с кресла свой меч в отделанных бронзой кожаных ножнах на узкой перевязи, обшитую металлом кожаную военную форму, поднял с пола свои коричневые солдатские башмаки из прочной свиной кожи.
Отойдя от окна, Андокида быстро накинула на себя тонкую ночную тунику и босиком повела любовника через анфиладу комнат, пронизанных полосами лившегося из окон лунного света, к находившейся на другом конце гинекея спальне дочери.
– Я угощу его с дороги вином с сонным зельем, – прошептала она по дороге, – а когда он уснёт...
– ... мы доведём наши игры до конца, – закончил за неё Криптон.
– Какой же ты у меня ненасытный, – улыбнулась довольная Андокида. В центральной комнате, около выхода на лестницу она отпустила локоть любовника. – Дальше иди сам. Только не вздумай там со скуки засунуть свой кожаный рог в мою дочь... А я, как благоверная жена, пойду встречу с дороги любимого мужа, хе-хе.
– А он не зайдёт проведать дочь перед сном?
– Нет. Он вообще не заходит в её комнаты, тем более – ночью. Так я не прощаюсь, милый...
На самом деле Андокида никогда не испытывала к дочери нежных материнских чувств. Она сразу невзлюбила Аполлодору за то, что та была точной копией своего отца: такая же худосочная, невзрачная и глупая, что и Аполлоний Младший, с которым ей пришлось прожить, изображая любящую жену, 15 мучительных лет. К счастью, года через три в доме Аполлония Старшего, куда она, дочь богатого фанагорийца Посия, попала 17-летней, выйдя по воле родителей замуж за его единственного сына, ей удалось найти верную подругу и сообщницу среди рабынь, которая стала тайком водить к ней горячих, как племенные жеребцы, любовников. То была её ровесница Троя – дочь аполлониевой поварихи и, как она уверяла, самого хозяина, незаконнорожденная младшая сестра мужа Андокиды. Когда четыре года назад – через год после смерти ненавистного пьяницы-мужа, Андокида с дочерью перебралась от тестя в дом нового мужа Полимеда, она подговорила 11-летнюю дочь выпросить у логографа Аполлония рабыню Трою (ставшую, как и её мать, искусной поварихой), чтобы им не остаться в чужом доме без любимых кушаний и преданной служанки.
И хоть новый муж, несмотря на то, что был почти на 10 лет старше, на супружеском ложе был не чета прежнему, во время его частых поездок с товарами в Скифию Андокида и Троя, снедаемые неудержимой похотью, отправлялись в город на поиски любовников с крепкими фаллосами, завлекая их не только своими пышными телесами, но и вкусной дармовой едой и выпивкой, а также деньгами, которыми Андокида оплачивала их усердие и готовность держать язык за зубами.
Этим летом Андокиде и Трое удалось поймать в свои сети гинекономаха Криптона – начальника городской стражи, поддерживавшей порядок на улицах и площадях, ловившей беглых рабов, воров и прочих преступников. Вот и вчера, не успела ещё кибитка Полимеда завернуть за угол, как Андокида послала Трою звать гинекономаха Криптона после захода солнца к себе на ужин.
Верная Троя, ежедневно ходившая в город за продуктами, когда с хозяйкой, а чаще – сама, имела множество знакомых торговцев, лекарей, повитух. Ей не составляло труда втайне добывать для хозяйки (а заодно и для себя) различные афродисиаки – микстуры, разжигающие в любовниках жаркий огонь желаний и придающие мужским "таранам" особую твёрдость, неутомимость и ненасытность в любовных битвах, а также надёжные средства против зачатия, приворотные и снотворные зелья.
Для домашних рабов и рабынь Полимеда с отъездом хозяина ночи превращались в праздник: едва начинало темнеть, добрая хозяйка запирала их вместе в каморке на нижнем этаже, а с обязанностями ночной прислуги прекрасно справлялась повариха Троя. Что до Аполлодоры, то с ней мать поступала очень просто: оберегая её девичье целомудрие от опасного любопытства, поила её перед приходом любовника сладким вином с хорошей дозой снотворного, после чего та лежала в своей комнате всё равно что мёртвая. Затем добрая Троя угощала скифосом крепкого вина со снотворным дядюшку Борея (с удовольствием присматривавшего, когда она была занята на кухне или ходила в город за покупками, за её малышами), кормила и укладывала спать своих с Дромом детишек и садилась у калитки поджидать ночных гостей.
Гинекономах Криптон приходил всегда в сопровождении молодого, приятной наружности телохранителя, которого оставлял на стаже около каморки спящего праведным сном привратника.
Андокида встречала возлюбленного в андроне объятиями и поцелуями и тотчас уводила в свои покои. Троя несла следом с кухни на широком деревянном подносе ужин, искусно приготовленный из продуктов, подкрепляющих огонь любовной страсти и способствующих более частому повторению любовного соития: крабов, мидий, улиток, сдобренных перцем и луком яиц, и, конечно же, кувшина дорогого заморского вина, в котором была заранее растворена изрядная щепотка драгоценного любовного порошка пиретрума.
Поставив поднос на столик, повариха желала хозяйке и её гостю радостной ночи и покидала комнату, оставляя их наедине. Спустившись во двор, Троя уводила молодого гинеконома на кухню, щедро кормила и поила всё той же возбуждающей любовный аппетит едой и вином, а затем, еле сдерживая нетерпение, тащила его в сарай на мягкое соломенное ложе...
Гинекономах Криптон, имевший немалый опыт в таких делах, сразу понял, что столь внезапное возвращение домой Полимеда могло быть вызвано только одним: кто-то из "доброжелателей" уведомил его об изменах жены. Странно было лишь то, что вместо того, чтобы тихонько пробраться в дом и застукать супругу на горячем, он устроил тарарам на всю округу и дал любовникам время замести следы. Впрочем, это могло объясняться тем, что приступ гнева затмил обманутому купцу разум. Криптону было отлично известно, что обманутый муж имел полное право убить прелюбодея (как и изменницу-жену) на месте преступления, но не испытывал по этому поводу ни малейшего волнения: с ним был его верный меч, с которым он, в случае чего, легко отобьётся от купца и его рабов и пробьётся на улицу даже без помощи своего телохранителя. Поэтому, добравшись до дальней в левом крыле дома комнаты, в которой, свернувшись по-детски калачиком в глубине завешенного кисейным балдахином высокого ложа, беззвучно спала некрасивая внучка царского логографа Аполлония, Криптон спокойно, без спешки оделся, обулся, застегнул пояс, повесил у левого бедра меч и, притаившись за свисавшей с дверной притолоки пятнистой оленьей шкурой, с интересом стал ждать дальнейшего развития событий.
Дрому, в конце концов, удалось умолить невесть отчего взбесившегося хозяина не губить своих прекрасных лошадей. Возвращая своему вознице кнут, Полимед пообещал самолично исхлестать его им с ног до головы, если до захода солнца они не будут в Пантикапее, после чего укрылся в кибитке и больше не высовывал оттуда носа до вечера. Дром же твёрдо про себя решил, что лучше сам подвергнется порке, чем загубит по нелепой прихоти хозяина таких замечательных коней, которых он холил и любил больше собственных детей – сам же хозяин ему потом спасибо скажет!
Успев до заката проехать Дальнюю стену, к Ближней они подъехали уже в темноте. Полимед к этому времени заметно поостыл, так что Дром надеялся избежать обещанной порки.
Соблазнившись золотым статером, начальник воротной стражи согласился, в виде исключения, открыть ворота Ближней стены для перисадова посла, везущего важные сведения из Скифии. Но декеарх соматофилаков, охранявших Скифские ворота столицы, ни в какую не захотел впускать ночью в город кибитку и лошадей, согласившись, в конце концов, за пару статеров приоткрыть ворота для самого купца, и даже дал ему для безопасного сопровождения домой одного из своих воинов с факелом.
Приказав Дрому сторожить до рассвета кибитку и лошадей на обочине дороги и оставив ему в качестве оружия свой посох, Полимед поспешил с провожатым домой.
Случившаяся затем непредвиденная заминка у входной калитки вновь всколыхнула в нём улёгшийся было праведный гнев, с которым он и вошёл, зловеще похлопывая себя согнутой вдвое плетью по левой ладони, в оказавшуюся почему-то незапертой дверь погружённого в сонную тишину дома. Пока он, заперев за собою дверь на засов, привыкал к темноте, раздумывая, не зажечь ли на кухне светильник (в печи ещё должны оставаться тлеющие угли), ступени наверху лестницы заскрипели под весом медленно спускавшейся в андрон Андокиды. Полимед поспешно спрятал плеть за спину.
– Полимед! Своим грохотом и криком ты, наверное, перебудил всех наших соседей. Неужели нельзя было вести себя потише? – недовольным голосом отчитала мужа Андокида, ничуть, казалось, не удивившаяся его внезапному появлению среди ночи. – Как прошло твоё посольство? Надеюсь, успешно?
– Где наши рабыни?
– Трою ты, кажется, уже видел, а Тегее и Дориде я разрешила провести эту ночь с Итисом.
– А Аполлодора?
– Спит в своей спальне. Где же ей быть?
– Хорошо...
По-прежнему держа правую руку за спиной, а левой держась за перило, Полимед стал медленно подниматься по скрипучим ступеням навстречу жене.
– Постой! Ты, наверное, голоден с дороги. Я прикажу Трое что-нибудь наскоро тебе приготовить.
– Потом. Пошли в твою спальню – нам надо поговорить.
– Но я хотя бы принесу тебе вина...
– Поднимайся наверх, я сказал!
– Ну хорошо, хорошо... Незачем так орать – я не глухая! – Соблазнительно вихляя выпирающим из-под тонкой льняной туники задом, Андокида повела мужа к себе. – Что с тобой сегодня такое? Что-нибудь случилось? Почему ты так быстро вернулся?
Полимед, не отвечая, шёл в четырёх-пяти шагах позади. Дойдя до своей спальни в правом торце дома, Андокида отвела в сторону тяжёлый ковровый полог на двери и оглянулась на мужа.
– Ну, входи... Как видишь, здесь никого нет. Можешь ещё в сундуки заглянуть. Или под кровать... Ты ведь для этого примчался домой среди ночи?
– Ты ещё спрашиваешь у меня, что случилось? – прошипел зловещим полушёпотом Полимед, наступая мелкими шажками от дверей на испуганно попятившуюся к ложу Андокиду. – А теперь, дорогая жёнушка, давай, показывай, где золото.
– Какое ещё золото?
– Царское золото, сука! – сорвался на крик, забыв об осторожности, Полимед. – То, которое ты украла, тварь!
С силой пихнув жену в грудь, отчего она повалилась спиной на ложе, он взмахнул из-за спины правой рукой и с размаху полоснул её вдогон плетью.
– Ай! – дико взвизгнула Андокида, хватаясь рукой за обожжённое плетью плечо и грудь, на которых тотчас вспух кровавый рубец. – Ты что – сдурел?!
Увидя, что Полимед с оскаленным зверски лицом заносит руку для нового удара, Андокида с необычайной прытью перекатилась на другой край ложа и прикрылась подушкой.
– Сейчас я буду пороть тебя, мерзкая, жадная шлюха, пока не выбью из тебя всю правду! – грозно прошипел Полимед и двинулся в обход ложа с занесенной над головой плетью.
– Клянусь Зевсом, я не брала никакого золота! – закричала визгливо Андокида, не сводя полных ужаса глаз с вибрирующей в руке мужа плети.
– Тогда куда же оно подевалось? Кто его украл, если не ты? Может Лесподий с Хрисалиском?
– Я не знаю! А почему бы нет?!
– Ха-ха-ха! И ты думаешь, я поверю, что самый богатый человек на Боспоре может покуситься на золото своего басилевса? – Полимед даже приостановился от столь дикого в своей нелепости предположения.
– А почему бы и нет? – смелее повторила Андокида, тотчас уловив, что сумела заронить в него искру сомнения. – Он потому и самый богатый, что никогда не упустит удобного случая озолотиться. В отличие от тебя... Ой, как больно! – жалобно заныла она, растирая ладонью горевший огнём кровавый рубец на левом плече. Полимед медленно опустил плеть.
"И в самом деле! Ведь посуду запросто могли подменить и в Феодосии. Может не случайно меня там так напоили? Конечно, это не Хрисалиск и не Лесподий... А вот его сынок вполне мог это сделать. Его разгульная жизнь в столице стоит немалых денег. С чего бы он сказался утром больным и не поехал с нами в Скифию? Побоялся?.. Или этот его декеарх с перебитым носом!.. Хотя, нет. Откуда простому соматофилаку взять позолоченную посуду для подмены? Он бы просто обчистил ларец... И Оронтон, конечно, вряд ли посягнул бы на дары, предназначенные скифскому царю. Это могли сделать либо Делиад, либо Андокида... Ну почему я не заглянул в ларец перед отъездом?!"
– Ну ладно. Что сделано, то сделано, – произнёс Полимед уже совсем другим тоном. – Я оставил у ног Скилура ларец с подменённой кем-то посудой из позолоченной меди и бронзы. Признайся – это твоя работа? Клянусь Гермесом, я больше тебя и пальцем не трону.
– Полимед, милый! Клянусь тебе всеми богами – это не я! Это же легко проверить! Пошли, посмотрим на месте ли наша мегарская чаша и ритон.
– Ну, ты же не настолько глупа, чтобы подменить царскую посуду нашей.
– А где бы я взяла посреди ночи другую?
– Тоже верно.
У Полимеда не осталось больше сомнений, что царские дары подменили в доме Хрисалиска.
– Миленький мой, давай я сбегаю, принесу вина и чего-нибудь поесть, а потом ты спокойно обо всём расскажешь.
– Хорошо, иди.
Уронив плеть на устилавшую пол возле ложа мягкую барсовую шкуру, Полимед тяжело осел на край ложа, уже сожалея в глубине души, что не послушал тогда Андокиду, и в итоге драгоценная царская посуда обогатила кого-то другого.
Убедившись, что гроза окончательно миновала, Андокида бросила на постель окровавленную подушку и, не сводя глаз с удручённо поникшего головой супруга, направилась к двери.
Как вдруг перед самым её носом дверной полог откачнулся, и в спальню вошёл с обнажённым мечом наготове гинекономах Криптон. Андокида застыла на месте, вытаращив на него изумлённо-перепуганные глаза. Ещё большее недоумение и испуг при виде возникшего на пороге воина с обнажённым мечом в руке (лица его он не разглядел в темноте) отразились на лице Полимеда.
– Что же ты остановилась, крошка? – весело спросил вошедший, и Полимед тотчас узнал голос гинекономаха Криптона. – Иди, принеси нам доброго заморского винца. Я тоже с удовольствием послушаю рассказ досточтимого Полимеда о доверенных ему нашим басилевсом золотых дарах.
Выпроваживая Андокиду из комнаты, Криптон по-свойски крепко шлёпнул её свободной левой ладонью по мягкой ягодице. Услышав удаляющиеся шаги Андокиды за дверным пологом, он двинулся от двери к ложу и вошёл в полосу лунного света, падавшего из окна на середину комнаты. С усилием оторвав взгляд от его матово отсвечивающего полированной сталью меча, Полимед поднял выпученные в паническом страхе глаза на довольно ухмыляющееся черноволосое лицо гинекономаха, и у него не осталось сомнений, что тот всё слышал, и он пропал. Развалясь по-хозяйски в кресле напротив Полимеда, Криптон закинул ногу на ногу и принялся любовно поглаживать левой ладонью положенный на колено клинок.
– К-криптон? К-как т-ты т-тут ок-казался? – смог, наконец, выдавить из себя Полимед, начав с перепугу заикаться на каждом слове.
– Ха-ха-ха! – радостно хохотнул в ответ Криптон, обнажив два ряда крупных белых зубов. – Хороший вопрос!.. А ты как думаешь?.. Дело в том, дорогой Полимед, что твоя прелестная супруга боится спать одна. Вот она и наняла меня за хорошую плату охранять её сон во время твоих отлучек из города. Га-га-га-га!
Какое-то время Полимед молчал, осмысливая услышанное, – от страха он потерял способность быстро соображать, – затем качнулся с ложа вперёд, будто собираясь броситься на Криптона, но тот молниеносно выбросил к его груди остриё меча.
– А ну, сидеть! Не вздумай со мной шутить!
– К-криптон! П-п-прошу т-тебя – н-не губи! – обратился к нему Полимед умоляюще-плаксивым тоном, заламывая руки на груди и медленно сползая с ложа на колени. – Д-давай д-договоримся по-дружески. Умоляю! Я г-готов хорошо заплатить, что бы ты забыл то, что здесь услышал.
– Вот как? – медленно отведя отточенное остриё от груди коленопреклонённого Полимеда и вновь положив клинок плашмя себе на колени, Криптон нахмурил лоб в раздумьях. Выдержав долгую паузу, в продолжение которой купец не сводил с него полных мольбы и надежды глаз, он наконец объявил Полимеду свой приговор:
