Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 90 страниц)
В этот момент грянул третий залп. Три огромных камня вонзились в землю рядом с тараном, но четвёртый с жутким грохотом и треском проломил крышу в задней его части. Россыпи мелких камней, выброшенные пристрелявшимися онаграми, загрохотали по кожаной обшивке тарана, накрыли впряженных в него беззащитных лошадей и сидевших на них всадников. Несколько погонщиков свалилось на землю, орошая её кровью из разбитых голов. Дико заржав от боли, кони рванулись вперёд и вправо, пытаясь убежать от сыпавшихся на них с неба увесистых острых камней. Таран съехал с дороги на обочину и медленно завалился на правый бок. Восторженные вопли радующихся столь легко и просто добытой победе боспорцев долетели даже до опрокинутого тарана. Следующие несколько залпов катапульт доломали обездвиженный таран и добили мечущихся в спутанных постромках коней, брошенных разбежавшимися в паническом страхе погонщиками.
Ощерив в досаде зубы, Палак развернул коня и погнал его бешеным намётом к табору сквозь едва успевавших растекаться с его пути всадников. За царём повернула коней его свита и всё войско. Через несколько минут возле неприступной боспорской стены остались на страже лишь несколько тысяч скифов, неуязвимых для метательных машин вблизи засыпанного рва.
В виду табора Палак опомнился и придержал коня, позволив свите нагнать себя, чтобы его внезапное возвращение не походило на паническое бегство. Войдя в шатёр, он швырнул под опорный столб свой расшитый золотом башлык и пояс с оружием, рухнул на покрытое белой медвежьей шкурой ложе и потребовал вина. Тихо вошедшие следом Иненсимей, Лигдамис и два десятка друзей расселись с трёх сторон вокруг медвежьей шкуры и молча, как на поминках, стали пить с царём вино. Запоздавший Дионисий вскоре доложил, что мастера обещают ночью по-тихому разобрать повреждённый таран, оттащить на безопасное расстояние и завтра починить его.
– Кто ж мог знать, что проклятые боспорские собаки закидают его такими здоровенными камнями, – пробормотал вполголоса один из палаковых друзей после того как Дионисий умолк.
– Теперь остаётся только придумать, как уберечь наш таран от камней на пути к воротам, – задался вопросом другой.
– Очень просто: подвести таран ночью, – тотчас нашёл ответ Лигдамис.
– И хорошо бы – туманной ночью! – добавил Главк. – Подкатить его тихо, вручную, и сразу, не дожидаясь рассвета, начать ломать ворота.
– Так и сделаем! – подвёл черту Палак, дурное настроение которого резко переменилось в лучшую сторону. – Они застали нас врасплох своими камнемётами сегодня утром, а мы устроим им внезапную побудку завтра ночью!
Теперь, когда решение было найдено, приближённые царя разом оживились, заговорили вполголоса с соседями, кое-где даже послышались приглушённые смешки. Стали обсуждать, чем бы заняться после обеда: сидеть в шатрах и играть в кости или в стрелу многим уже наскучило. Кто-то громко вздохнул из-за отсутствия женщин и позавидовал сарматам, у которых на войну вместе с мужами всегда отправляются молодые девки и бабы.
– Это потому, что у нас только парни не могут жениться, пока не отведают вражеской крови, а у них и девку никто замуж не возьмёт, пока она не повяжет на узду волосы убитого врага.
– Потому и войско у сарматов вдвое многочисленнее нашего! Из-за этого они и выгнали нас из Великой степи.
– Не худо бы и нам, наконец, перенять этот обычай.
– Ну да! Может ещё позволить нашим бабам править племенами и всем царством, как не раз бывало у сарматов?
– Да и какие из баб воины – смех один!
– Э, не скажи! Не знаю, как они владеют копьём и мечом, но из луков роксоланки стреляют получше многих парней – сам видел!
– Потому, на кого бы они ни пошли войной, численный перевес всегда за ними.
– Для прокормления двойного войска требуется вдвое больше скота и зерна, – напомнил Дионисий.
– Воевать нужно не числом, а умением – как Александр Великий, – вмешался в спор Симах.
– А вот в боспорском войске бабы есть! Слышали их визги на стене?
– Значит у Перисада совсем мало воинов, раз он пригнал сюда баб!
– Да это просто шлюхи, которые всегда, как мухи, слетаются туда, где много мужей и велик спрос на их услуги, – пояснил с сальной ухмылкой Главк.
– Эх, надо было и нам захватить с собой "кобылиц" из сирисковой "конюшни"!
– Ничего, Спадин, ещё пару дней как-нибудь потерпишь! Вот выломает наш таран ворота, и все боспорские шлюхи станут нашими! Га-га-га!
А пока, чтобы не отлежать бока, кто-то предложил поехать, погонять после обеда в окрестных полях и степях зайцев.
– Тут наверняка найдутся не только зайцы, но и звери покрупнее! – поддержал товарища другой сотрапезник Палака.
– Ну, хорошо, поедем, разомнем коней, – не стал противиться общему желанию Палак и расплылся в довольной улыбке, услышав грянувший под высокими шатровыми сводами дружный радостный возглас:
– Слава царю Палаку! Слава! Слава! Слава!
О временной неудаче с тараном тотчас было забыто.
10
После того как скифы, бросив на обочине опрокинутый и разбитый камнями таран, по-собачьи поджав хвосты, убрались восвояси, на Длинной стене ещё долго не смолкали победные крики воинов и счастливые визги женщин, окончательно уверовавших в её неприступность. Юный Перисад восторженно наблюдал за работой метательных машин и бегством варваров, стоя в полный рост между зубцами, удерживаемый сзади за пояс гекатонтархом Алкимом, а шут Геракл так и вовсе уселся между мерлонами, как на скамье, впереди басилевса, бесшабашно болтая свешенными наружу ногами.
Молобар и Гиликнид посоветовали басилевсу Перисаду, с лица которого не сходила блаженная улыбка (всё оказалось совсем не так уж страшно, как ему представлялось), лично поблагодарить и наградить команды метательных машин. Спустившись с башни, басилевс и его свита сели на коней и под восторженные крики воинов поехали шагом вдоль шатров и палаток к воротам. Там их встретил верхом на тёмно-сером мерине улыбающийся царевич Левкон. Братья обнялись и поздравили друг друга с победой под громкие славословия толпившихся вокруг них с радостными лицами ополченцев. Восторженный рёв сделался ещё громче, после того как Перисад лично вручил четырём старикам-командирам катапульт по золотому статеру и распорядился выдать каждому воину из обслуги катапульт и онагров по серебряной тетрадрахме. Таких же наград из рук Перисада Младшего удостоились командиры и обслуга четырёх стоявших возле ксенона Пандора баллист, несмотря на то, что те ни разу в таран не попали, – Левкон пояснил, что таков был его замысел.
Пока младший Перисад с важным видом раздавал полученные от Гиликнида монеты, старший спросил у Молобара и Левкона, не пора ли ему с сыном возвращаться в столицу. Юный Перисад тотчас сердито закричал, что он никуда не поедет и останется здесь до конца войны. Гиликнид посоветовал басилевсу не спешить с отъездом: весьма вероятно, что Палак, убедившись в неприступности Длинной стены, скоро запросит мира, и через несколько дней басилевс и его отважный наследник вернутся в Пантикапей во главе своего победоносного войска.
Вздохнув, Перисад покорно свернул к воротам ксенона. Ехавший рядом с братом Левкон высказал опасение, что Палак может теперь отправить часть своего войска (если не увести всё!) к Феодосии и попытаться добиться успеха там – ведь навряд ли молодой царь захочет начинать своё правление с унизительного поражения. Поэтому Левкон предложил Перисаду и Молобару отправить его как можно скорее с пятью-шестью тысячами гоплитов в Феодосию. Перисад повернул голову к ехавшему справа архистратегу. Молобар ответил, что ему понятно желание царевича Левкона обезопасить родной город его прекрасной супруги, но пока огромное скифское войско находится здесь, он считает слишком опасным уменьшать число обороняющих Длинную стену воинов даже на одного человека. Так же считал и Гиликнид, и басилевс привычно согласился с большинством.
Но Левкон не сдался. Спешившись во дворе ксенона, он отвёл в сторонку Горгиппа и заручился его поддержкой. После случившегося сегодня утром, гиппарх бесповоротно утвердился во мнении, что Длинная стена скифам не по зубам, и можно без всяких опасений отправить пять тысяч гоплитов на помощь феодосийцам. Затем Левкон переговорил наедине с Гиликнидом. Прочитав ему недавнее письмо Лесподия, царевич напугал хилиарха соматофилаков тем, что феодосийцы, не получив обещанной помощи и почувствовав себя с наступлением в скором времени долгих зимних бурь отрезанными и брошенными один на один со скифским войском, могут и в самом деле пойти на взаимовыгодную сделку с Палаком по примеру Ольвии и Херсонеса – хотя бы для того, чтобы спасти от уничтожения свою хору. И Феодосия будет для Боспора потеряна, чего никогда не случится, если там окажутся 5-6 тысяч воинов из центра страны. Гиликнид признал, что опасения Левкона вполне справедливы, и нужно действовать безотлагательно.
После этого оставшемуся на вновь собранном в комнате басилевса военном совете в одиночестве архистратегу Молобару не оставалось ничего иного, как скрепя сердце согласиться на отправку в Феодосию 5 тысяч восточнобоспорских гоплитов под командой царевича Левкона. Басилевс тотчас утвердил это решение и скрепил своей печатью приказ наварху Клеону о временном подчинении всех военных и торговых судов Боспора царевичу Левкону. Царевича Перисада, загоревшегося желанием отправиться с дядей Левконом спасать Феодосию, с трудом уговорили остаться у Длинной стены: Левкон заверил его, что решающая битва с главными силами скифов ещё впереди, и состоится именно здесь, а Молобар пообещал с завтрашнего дня назначить его командиром одной из катапульт.
Вернувшись с Левконом и Горгиппом из ксенона к стене, Молобар приказал всем гоплитам из восточного Боспора, шатры и палатки которых располагались компактно на южной стороне, построиться с оружием напротив лагеря. Те мигом построились, радостно предположив, что их решили отправить за ненадобностью по домам. За несколько минут декеархи пересчитали своих бойцов и доложили гекатонтархам, те – хилиархам, а хилиархи – архистратегу. Всего в строю оказалось без малого семь тысяч гоплитов.
Окинув длинный строй, царевич Левкон громко объявил с коня, что басилевс приказал ему отправиться с пятью тысячами гоплитов на подмогу феодосийцам, осаждённым многочисленным скифским войском.
– А почему выбор пал на нас, а не на жителей этой стороны? – послышался недовольный возглас с левого фланга.
– Потому что если скифы, не дай бог, прорвутся за Длинную стену, под угрозой окажутся западнобоспорские города, поэтому их граждане должны остаться здесь! Вы же за свои города и клеры можете быть спокойны, – напрягая голос, пояснил Левкон. – Поэтому те, кто боится морской прогулки, могут остаться на месте. А те, кто готов отправиться вместе со мной на выручку феодосийцам и получить за это дополнительное вознаграждение, пусть сделают два шага вперёд!
Желающих прослыть в глазах младшего брата басилевса, архистратега, гиппарха и собственных товарищей трусами не нашлось: вся фаланга звучно передвинулась вперёд. Многих вдохновило и прельстило упомянутое дополнительное вознаграждение.
– Я так и знал, что среди ваших земляков боязливых нет, – обратился Левкон с довольной улыбкой к Молобару и Горгиппу так, что его услышал весь строй. – Может, отпустишь со мной их всех?
– Нет, Левкон, забирай, как договаривались, пять тысяч, – ответил Молобар.
Отсчитав от левого фланга пять тысяч гоплитов, Левкон велел им немедля сворачивать палатки, укладывать имущество в обозные телеги и строиться на пантикапейской дороге в походную колонну.
Когда Левкон спрыгнул с коня во дворе ксенона Пандора, чтобы попрощаться с братом и племянником, ему заступил дорогу гекатонтарх Делиад и попросил взять его с собой в Феодосию. Положив обе руки на плечи Делиада, Левкон заглянул ему в глаза с некоторым удивлением и отеческой теплотой: он явно не ожидал такого от 18-летнего беспечного и безответственного гуляки, до сих пор проявлявшего свою прыть лишь в развлечениях.
– Да, мой мальчик! Твой долг защищать сейчас с отцом и земляками родной город. Я рад, что ты наконец повзрослел. Пойдём, я попрошу Гиликнида отпустить тебя со мной.
Хилиарх соматофилаков без возражений отпустил сына номарха Лесподия защищать родной город, но лишь его одного – его сотня останется здесь охранять басилевса. Делиад согласно кивнул, но попросил взять с собой в качестве личного телохранителя декеарха Ламаха.
– Ладно, бери уж тогда весь десяток, только без коней, – расщедрился Гиликнид, переведя взгляд на стоящего рядом с Делиадом Левкона; в самом деле, десяток надёжных телохранителей им там будет не лишним.
Через полчаса пятитысячная колонна восточнобоспорских гоплитов во главе с царевичем Левконом, сопровождаемая обозом в полсотни телег, двинулась походным шагом на восток – Левкон хотел к вечеру привести своё войско в Пантикапей и уже завтра, если позволит погода, погрузиться на корабли и отплыть к осаждённой Феодосии. Назначив одного из хилиархов – знатного фанагорийца Агатуса – своим заместителем, Левкон с сотней конных соматофилаков и Делиадом (пеший десяток которого во главе с Ламахом шагал в голове колонны) умчал во весь опор в Пантикапей – готовить вместе с навархом Клеоном для своего войска корабли.
Поскольку всё взрослое мужское население, способное носить оружие, ушло защищать Длинную стену, охранять ворота и стены боспорских городов пришлось 50-60-летним старикам. Что до Ближней стены, то на её охрану архистратег Молобар отправил западнобоспорских эфебов, до начала войны обучавшихся военному делу в лагерях возле Длинной стены, подкрепив их эфебами из восточнобоспорских городов. Таким образом, в палаточном лагере у единственных ворот Ближней стены пребывало около трёх тысяч юношей 15 -18-ти лет, разбитых на десятки и сотни во главе с опытными наставниками – гекатонтархами и пентаконтархами, профессионалами военного дела.
Мрачное вечернее небо окуталось на западе свинцовой завесой облаков, так что невозможно было понять, закатилось солнце за горизонт, или ещё нет. Дозорные посты из десяти человек находились на каждой из 96 башен Ближней стены от Тиритаки до Меотиды. Днём на башнях дежурили посменно по паре наблюдателей, остальные отдыхали, прячась от холода и непогоды внутри башен, а по ночам ходили по трое по примыкающим к башне куртинам навстречу соседним дозорам, опасливо вглядываясь и вслушиваясь в таящую неведомую угрозу темноту и следя, чтобы никто чужой не забрался тайком на стену. Каждый дозорный десяток держал у входа в башню пару осёдланных лошадей для быстрой связи с лагерем и косметом Метродором, возглавлявшим войско эфебов у Ближней стены.
Пока полдесятка зябко кутавшихся в куцые тёмно-коричневые плащи в воротном створе стражей, завистливо поглядывая на гревшихся у костра около северной башни товарищей, гадали, не пора ли закрывать ворота, один из мёрзнувших на башне дозорных, просунув покрытую круглой стальной каской голову между боковых мерлонов, прокричал тонким вибрирующим голосом:
– Эй, на воротах!.. Вижу всадников!.. Скачут во весь дух в нашу сторону!
– Много?
Внимательно вглядевшись вдаль, дозорный ответил после небольшой паузы:
– Похоже, не меньше сотни!
Стоявший у костра юный декеарх послал одного из своих подчинённых с вестью к своему гекатонтарху в пристроенную к стене сразу за северной башней небольшую, рассчитанную на сотню воинов и столько же коней казарму. Там теперь располагались космет, трое его помощников-хилиархов, 30 гекатонтархов, 60 пентаконтархов и сотня конных вестовых. Не дожидаясь начальства, декеарх и несколько его товарищей взбежали на башню, чтобы собственными глазами взглянуть на приближающийся отряд: возможно, что это возвращается басилевс с наследником, днём ранее проехавшие к Длинной стене с обозом и боевыми машинами.
Эфебы жили в рассчитанных на десятерых кожаных палатках, тянувшихся тремя ровными рядами вдоль стены по обе стороны ворот. Хлеб им привозили из пантикапейских пекарен. Многих столичных эфебов каждый день проведывали матери, сёстры, младшие братья и даже бабушки, приносившие домашнюю снедь и готовившие на кострах вкусные обеды для сослуживцев своих сыновей и внуков. Так что эфебы, несмотря на позднюю осень с её слезливым небом и холодными северными ветрами, жили у Ближней стены довольно весело. Те, кто не стоял в дозорах на стене, как и в мирное время, по многу часов занимались в окрестностях лагеря под присмотром своих гекатонтархов и пентаконтархов военной подготовкой, только гораздо более интенсивной и продолжительной, чем прежде. Оно и понятно: отцы-командиры стремились как можно скорее сделать из легкомысленных разгильдяев и мягкотелых маменькиных сынков настоящих воинов, умеющих держать строй, знающих как обращаться с копьём, щитом и мечом, – ведь, возможно, уже в самое ближайшее время им придётся вступить в настоящий бой с настоящим врагом.
Услышав крики дозорного, космет Метродор, сопровождаемый хилиархами и гекатонтархами, поспешили из казармы к воротам.
– Это наши, – успокоил начальство сверху юный декеарх воротной стражи.
Поглядев из створа ворот на быстро приближающийся отряд в высоких гребнистых шлемах, с развевающимися за спинами красными крыльями плащей и не увидев на дороге царской кибитки, космет приказал на всякий случай закрыть ворота и выстроить за ними в пять шеренг в полной готовности к бою две сотни воинов. Мало ли что! Вдруг это переодетые скифы? Осторожность не помешает. Да и солнце уже, должно быть, зашло.
Но, едва юные стражи успели затворить воротные створки и задвинуть с лязгом три толстых железных засова, как их пришлось вновь спешно открывать: дозорные на башне узнали в предводителе приближающегося отряда царевича Левкона.
Отсалютовав перешедшему перед мостом с галопа на лёгкую рысцу царевичу, Метродор поспешил задать волновавший всех вопрос: как там, у Длинной стены? Скользнув благожелательным взглядом по стройным рядам выстроившихся живым коридором по обе стороны дороги эфебов, все лица которых были в этот миг с надеждой обращены на него, Левкон остановил взмыленного коня и с улыбкой ответил, что пока всё идёт как нельзя лучше:
– Сегодня утром наши катапульты разбили их таран. Теперь скифы думают, что им делать дальше. Если ничего не придумают, то, возможно, скоро уберутся прочь и попытаются захватить Феодосию. Но мы этого не допустим.
Сбросив тревожное оцепенение, эфебы победно вскинули копья и разразились радостными криками во славу Боспора.
Предупредив Метродора, что следом за ним идут пять тысяч восточнобоспорских гоплитов, отправленных басилевсом на помощь Феодосии, Левкон попросил пропустить их без задержки и, обменявшись с косметом эфебов пожеланиями удачи, умчал со своим отрядом тяжёлым галопом к видневшимся на другой стороне неровного, густо засеянного надгробьями и кипарисами поля западным воротам Пантикапея.
Въехав в город, Левкон отпустил до утра по домам Делиада и свою сотню, оставив при себе лишь десяток телохранителей. Отослав прислуживавшего ему в походе раба Дидима домой известить жену о своём нечаянном возвращении, он поскакал по обезлюдившим вечерним улицам к дому наварха Клеона у восточного подножья Пантикапейской горы.
Он застал наварха за ужином. Оправившись от изумления, Клеон усадил царевича на центральное ложе и кликнул жену и рабынь разуть гостя, омыть ему душистой водой руки и ноги и скорей нести на самых красивых блюдах с кухни всё, что там есть съестного.
В клеоновом андроне было так уютно и тепло (в центре его, на украшенном мозаичными изображениями всевозможных морских обитателей полу стояла на высоких ножках полная пышущих жаром углей керамическая жаровня), и витали такие аппетитные запахи, что забывший в этот день пообедать Левкон почувствовал зверский голод и с благодарностью принял приглашение хозяина.
Прочитав вручённый ему Левконом приказ басилевса, обязывавший наварха оказывать всяческое содействие царевичу, старик терпеливо ждал, пока гость насытится. Долго ждать не пришлось: Левкону и самому не терпелось как можно скорее покончить на сегодня с делами и поспешить домой к жене, ради чего он пять фарсангов безжалостно гнал коня. Он даже не стал ложиться, а перекусил по-походному сидя. Минут через десять Левкон с улыбкой поблагодарил Клеона и его расплывшуюся в довольной улыбке у дверей хозяйку за прекрасный ужин. Жестом подозвав рабыню с рукомойником, Клеон спросил, какого царевич желает вина. Левкон ответил, что с удовольствием выпьет то же, что и он. Клеон велел виночерпию наполнить позолоченные канфары разбавленным на две трети чуть подогретой водой косским. Пролив по традиции несколько капель на пол, наварх и царевич перешли наконец к делу.
Коротко рассказав о ситуации у Длинной стены и в Феодосии, Левкон стал деловито обсуждать, как в кратчайший срок переправить в Феодосию пять тысяч гоплитов. Сделать это было совсем не просто. Ведь небольшие паромы и рыбацкие баркасы, которыми незадолго до этого за несколько дней, при тихой, к счастью, погоде, перевезли через Пролив в обе стороны больше тридцати тысяч воинов и столько же коней, для плавания в сердитых водах осеннего Эвксина не годились, а все большие суда вот уже месяц как сохли на берегу. Чтобы стянуть их обратно в воду, поставить мачту и оснастку требовались усилия многих людей, а между тем, почти все пантикапейские гребцы и матросы, вооружившись копьями, мечами и щитами, ушли защищать Длинную стену. По этой причине от использования военных кораблей, требовавших огромных экипажей, сразу отказались. Решили задействовать в экспедиции торговые суда, могущие вместить от ста до двухсот пеших воинов. Таким образом, для перевозки пятитысячного войска понадобится всего 30-35 судов – вдвое меньше, чем имелось в одном только Пантикапее. Экипажи Левкон планировал составить из своих воинов, среди которых было немало умелых гребцов и опытных моряков.
Напомнив царевичу, что утро вечера мудренее, Клеон пообещал завтра на рассвете собрать всех столичных судовладельцев в пританее. Выйдя к ждавшим его на улице телохранителям, Левкон попрощался с провожавшим его навархом, сел на коня и отправился в порт: насытившись сам, он вспомнил о необходимости обеспечить идущее следом голодное войско ужином в харчевнях за счёт басилевса и ночлегом под крышей пустующих портовых складов. Затем он счёл себя обязанным дождаться восточнобоспорских гоплитов возле Скифских ворот, проводил их по пустым ночным улицам в порт и лишь после этого, уже далеко заполночь, отправился, наконец, домой.
Спрыгнув возле царской конюшни с коня, он попрощался до утра с телохранителями (кроме двоих, которым декеарх приказал проводить царевича с факелами до дверей его дома) и поспешил в Старый дворец к своей возлюбленной супруге.
Шесть проведённых в разлуке с женою дней и ночей показались Левкону шестью годами. Несмотря на то, что их счастливый семейный союз длился вот уже 18 лет, их взаимная любовь ничуть не угасла с годами, как это почти всегда бывает. И в 34 года тело его Гереи оставалось столь безукоризненно совершенным, притягательным и желанным, что Левкону порой казалось, что он женат не на земной женщине из плоти и крови, а на неподвластной разрушительному времени богине, которая и в сорок, и в шестьдесят, и в семьдесят будет выглядеть двадцатилетней...
Проведя добрую часть ночи на супружеском ложе без сна, Левкон, тем не менее, проснулся с первыми петухами, приветствовавшими из-под высокой крыши Нового дворца горластыми криками занимающуюся за Стеноном зарю. Поборов возникшее у него желание ещё раз насладиться Гереей перед предстоявшей им новой долгой разлукой, он осторожно выбрался из её сонных объятий, прихватил со столика горевший всю ночь светильник (они любили ласкать друг друга при свете, что делало наслаждение вдвое сильнее) и вышел в зашторенную плотным замшевым пологом переднюю комнату. Взглянув на тихо спавшую на софе около двери с зажатыми между подогнутых к животу коленок ладонями молоденькую светловолосую рабыню, которой их с женой сладострастные стоны и вскрики, должно быть, долго не давали заснуть, Левкон надел висевшую на спинке стула чистую, выглаженную тунику, сунул ступни в найденные возле стула мягкие домашние башмаки и двинулся по коридору в дальний конец гинекея.
Бесшумно войдя в спальню дочери, он осторожно раздвинул тонкую, как паутина, кисею висящего над ложем балдахина. Прикрытая по плечи расцвеченным алыми цветами зелёным атласным одеялом, его маленькая чернокудрая красавица-царевна сладко спала на правом боку лицом к выходящему в сад окну, прикрытому из-за холодов деревянной ставней, в объятиях тесно прильнувшей к ней сзади чернокожей рабыни, согревавшей её своим горячим телом. Едва тусклый свет лампиона в правой руке Левкона осветил лица девушек, чутко спавшая юная рабыня открыла опушенные густыми длинными ресницами веки и испуганно уставилась на хозяина огромными миндалевидными глазами. Отпустив занавеску, Левкон предостерегающе поднёс палец к губам и с минуту с нежной улыбкой любовался дочерью. Затем, медленно наклонившись, слегка коснулся губами её бархатной, как лепесток цветка, щёчки и так же бесшумно, словно навеянное Морфеем сновидение, удалился.
Сойдя вниз, Левкон разбудил дворецкого Арсамена. Спустившись в подвал, тот открыл дверь расположенной под его комнатой спальни рабов и поднял с покрытых грубыми рогожами тюфяков, настеленных прямо на глиняном полу, полтора десятка её обитателей – раз хозяин уже на ногах, рабам дрыхнуть негоже! Привычно ополоснувшись с головы до ног холодной водой в расположенном рядом с кухней домашнем бальнеуме, Левкон наскоро перекусил оставшимися от нетронутого вчера ужина закусками и, прислушиваясь к голосившим под крышей Нового дворца петухам, поспешил в андрон.
Дидим, присев на корточки, натянул на ноги хозяина старательно вычищенные скифики, а дворецкий Арсамен помог застегнуть вновь засверкавшие после чистки зеркальным блеском латы. В этот момент в андрон вбежала в одной короткой тунике Герея, с распущенными, растрёпанными волосами, растревоженным лицом и немым упрёком в глазах. Бросившись в раскрытые объятия засветившегося тотчас нежной улыбкой мужа, она охватила мягкими белыми руками его шею, прижавшись высокой, бурно вздымающейся грудью и мягким округлым животом к его холодному панцирю, и впилась в его губы долгим страстным поцелуем. Наконец, волевым усилием он оторвал свои уста от её ненасытных медовых губ и нежно высвободился из сладкого плена её рук.
– Почему ты не разбудил меня? – мягко упрекнула она его, тотчас отыскав рукой под обшитым бронзовыми полосами кожаным подолом туники его поднявшийся в боевую стойку фаллос.
– Ты так сладко спала. Мне было жаль тебя будить, моя богиня, – ответил он хрипловатым от желания голосом.
– Глупый! У меня ещё будет время выспаться, когда тебя не будет рядом, а пока... изволь идти за мной.
– Герея, любовь моя, у нас нет времени – солнце вот-вот взойдёт. Меня ждут в пританее.
– Ничего страшного, пусть ещё немножко подождут, – проворковала она с обезоруживающей улыбкой.
Левкон не нашёл в себе силы воспротивиться, подобно Одиссею, колдовскому голосу пленившей его сирены. Словно коня за узду, она потянула его за нежно, но надёжно удерживаемый фаллос в ближайшую гостевую комнату.
Вскоре до Арсамена и оставшихся ждать в андроне рабов донеслись из-за завешенной тяжёлым парчовым пологом двери сладострастные стоны Гереи. На левой щеке белокурой Леи, прибежавшей вниз с меховой накидкой госпожи, горело широкое пунцовое пятно, оставленное пару минут назад гневной рукой Гереи за то, что та проспала уход господина и не разбудила её. Убегая в спешно накинутой на голое тело тунике в андрон, Герея пообещала как следует отхлестать сонливую рабыню, если не застанет мужа дома. На её счастье, Левкон не успел уйти и, выйдя через четверть часа в обнимку с мужем из бокового коридора, Герея, накинув на плечи поданную трепещущей Лией накидку, сменила гнев на милость.
Когда с белогривым шлемом на голове, золочёным мечом на поясе и алым плащом на плечах, Левкон наконец вышел в сопровождении 40-летнего раба Дидима из дворца, невидимое за ближней стеной Акрополя солнце уже поднялось над проступавшими в утренней дымке за Стеноном сине-зелёными островами.
Бодрым шагом спустившись с десятком приветствовавших его у входа во дворец телохранителей в Нижнюю крепость, Левкон, прежде чем сесть на коня и скакать в пританей, нашёл ещё время заглянуть в расположенный рядом с конюшней храм Посейдона. Оставив владыке морей прихваченное из дома богатое подношение, он попросил своего прародителя пропустить его корабли, несмотря на неурочное время, в осаждённую скифами Феодосию.
Извинившись перед собравшимися в пританее по его зову столичными демиургами во главе с Аполлонием и стариками-судовладельцами за опоздание, царевич, улыбнувшись, попросил одолжить ему 30-35 прочных и надёжных судов для прогулки в Феодосию. Когда он предложил обсудить с Деметрием оплату, навклеры патриотично заявили, что ради благого дела спасения от варваров Феодосии, они предоставят свои корабли бесплатно. От души поблагодарив судовладельцев, Левкон, не теряя времени, отправился вместе с ними и присоединившимся здесь к нему со своим десятком Делиадом в порт.
Задержавшись ненадолго на агоре, чтобы принести обязательную жертву Зевсу на возвышающемся посреди неё монументальном алтаре, возглавляемое царевичем Левконом шествие двинулось дальше, быстро обрастая зеваками, главным образом из числа любопытных мальчишек, в школьных занятиях которых в связи с войной наступил радостный для них перерыв. На улицах Пантикапея не было видно сатавков: большинство взрослых мужчин во главе с Оронтоном отправились охранять восточную границу, а женщины и дети, чувствуя настороженное и даже враждебное отношение эллинского населения, в эти дни предпочитали не покидать без особой надобности стены своих домов и границы скифских кварталов.
Следующую остановку царевич и его спутники сделали в сотне шагов от агоры – возле храма Афродиты Пандемос, серые ребристые колонны которого, подпирающие украшенный каменной резьбой фронтон и двускатную розовую крышу, возвышались над окружающими её с трёх сторон вечнозелёными насаждениями и окрестными одно– и двухэтажными строениями около Больших портовых ворот. Священная территория храма была непривычно малолюдна: большинство толпившихся здесь прежде днём и ночью добровольных и подневольных служительниц Афродиты с началом войны ушли вслед за мужчинами к Длинной стене. И хотя украшавшая вот уже три столетия храмовый наос прекрасная мраморная статуя, прибывшая сюда из Афин, считалась воплощением Афродиты Всенародной, один из двух жертвенников перед храмом, украшенный резными изображениями кораблей, дельфинов и морских птиц, был посвящён Афродите Морской. Левкон преподнёс Киприде ценные дары (в отличие от приношений Посейдону и Зевсу – бескровные) и попросил её укротить на три-черыре ближайших дня суровый нрав старика Эвксина и умерить силу носящихся над ним ветров.
