Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 90 страниц)
Аргот попросил помощи у скифского царя Скилура, и тот не замедлил послать на Боспор 20-тысячное войско во главе со старшим сыном Марепсемисом, к которому присоединились и десять с лишним тысяч их боспорских соплеменников сатавков. С их прибытием к Ближней стене (в пределах видимости из Пантикапея) Аргот нанёс внезапный удар от Скифских ворот к воротам Ближней стены, овладел ими и впустил в сердце страны войско Марепсемиса. Будучи не в силах противостоять в открытом бою куда более многочисленной скифской коннице, Молобар поспешил переправить своё войско обратно за Пролив. Поддержавшие его противников малые города западного Боспора, населённые главным образом эллинами, были отданы мстительным Арготом на разграбление скифам. Однако пути на восточный берег для Аргота и Марепсемиса не было: во-первых, потому, что у них не было кораблей (не беда – можно дождаться зимы и переправиться на тот берег по ледяному мосту!), а во-вторых, потому, что мудрый Скилур запретил сыну переходить на тот берег, задумав разделить Боспорское царство надвое: после того, как они ослабнут в долгой взаимной борьбе, можно будет спокойно присоединить западную часть Боспора в той или иной форме к Скифскому царству.
И в этот момент, на исходе весны, в Фанагории вдруг объявился воскресший из небытия младший брат басилевса Перисада Левкон.
...Застигнутый возле Ослиного Фаллоса стремительно налетевшим вихрем, навклер Дион из двух зол выбрал меньшее: отказавшись от мысли искать в непроглядной темноте укрытие у таврских берегов, он положился на крепость своего судна, опытность команды и милость богов, которым всю ночь, между сдобренными отборной моряцкой руганью выкриками приказаний, обращал мысленно самые горячие мольбы и обещания щедрых даров и обильных жертвоприношений, если удастся добраться до берега живыми. И, похоже, мольбы навклера и его моряков, а может, его царственного попутчика (несколько самых ценных украшений из шкатулки Гереи в разгар шторма полетели в чёрные воды разбушевавшегося Эвксина), были услышаны.
Когда наступил долгожданный рассвет, ветер стих так же внезапно, как и налетел, буря унеслась вместе с чёрными дождевыми тучами дальше на запад, оставив потрёпанное, изломанное, полузатопленное, но живое судно раскачиваться, словно щепка, на волнах посреди безбрежной морской равнины. Поскольку вершины Таврских гор на севере не просматривались, Дион, посоветовавшись с кибернетом, сделал вывод, что за ночь буря уволокла их далеко на юго-запад, и южный берег должен быть ближе любого другого. И точно – вскоре над тонкой расплывчатой линией южного горизонта, куда держала курс на вёслах лишившаяся мачты и почти всей надпалубной оснастки "Амфитрита" (так назывался корабль Диона), показались неровные зеленовато-бурые очертания гор. Бичи надсмотрщиков в трюме чаще и энергичней защёлкали по голым спинам вёсельных рабов. Подплывши ближе, Дион и его повеселевшие моряки узнали побережье Пафлагонии. Поздним вечером корабль на последнем издыхании вполз в освещённую маяком гавань эллинского города Амастрида.
Левкон и Герея, оба измученные "посейдоновой" болезнью, с самого отплытия ни разу не покинули каюту навклера, решив, что если им суждено умереть, пусть смерть застигнет их в объятиях друг друга. Щедро наградив Диона за своё спасение толикой золота, которой с лихвой должно хватить на восстановление корабля, Левкон и закутанная с головы до пят в тёмную накидку Герея поспешили сойти на берег, как только борт "Амфитриты" коснулся причала.
Переночевав на расшатанном топчане в тесной грязной комнатке одного из портовых ксенонов (оба собирались всю ночь без устали предаваться любовным утехам, продолжая начатое ещё сутки назад в каюте "Амфитриты", но после первой же неистовой атаки усталость взяла своё, и они сами не заметили, как погрузились в глубокий сон), утром они отправились вместе с Дионом на местный теменос (лицо Гереи по-прежнему было прикрыто по самые глаза от сторонних глаз накидкой – таково было желание Левкона), где принесли щедрые дары всем богам и богиням, спасшим их от гибели в море, и обменялись у алтаря Геры супружескими клятвами.
Вручив Диону на выходе из теменоса наскоро написанные письма для передачи их по возвращении на Боспор Хрисалиску и басилевсу Перисаду, Левкон попрощался, и уже час спустя византийский корабль, с раздутым попутным ветром красно-белым полосатым парусом, уносил его и Герею к Фракийскому Боспору...
Воспользовавшись представившимся случаем, Левкон, в ожидании прощения отца, решил осуществить свою давнюю мечту и посетить Элладу. Увесистый кошель с золотыми статерами, вручённый ему перед отплытием Хрисалиском, и прихваченные Гереей драгоценности позволяли им как минимум пару лет безбедно жить, переезжая по своему желанию из города в город. Задержавшись в ничем не примечательном Византии лишь для того, чтобы купить себе для услуг раба и рабыню и пересесть на другой корабль, Левкон и Герея (разумеется, они путешествовали под вымышленными именами) поплыли дальше.
Осмотрев по пути руины воспетого Гомером Илиона, они вскоре прибыли на остров Лесбос. Охваченная весенним цветением родина прославленной Сафо после долгого заточения в тесной корабельной каюте показалась обоим земным раем. Герея пожаловалась на усталость от моря и выразила желание передохнуть здесь подольше. Левкон, стремившийся угождать любимой во всём, разумеется, не возражал. В этом царстве вечной зелени, цветов и весны пламя сжигавшей их любви разгорелось с утроенной силой. Желание вновь ступать на шаткую палубу пропахшего зловонными запахами корабля и плыть неведомо куда у Гереи совершенно пропало. Да и Левкон сознавал, что куда безопаснее и вернее держать доставшееся ему сокровище подальше от завистливых людских глаз.
Не пожалев золота, Левкон купил небольшую заброшенную усадьбу на берегу живописной, унизанной острыми скалами бухты, скрытую в глубине густого сада. Там, в этом тихом уединённом уголке, вдалеке от людских муравейников с их мелкими заботами и никчёмными страстями, пролетели как миг пять счастливейших лет их жизни.
Починив свой корабль, Дион вернулся в Феодосию в середине лета, уже зная от встреченных в гаванях западнопонтийских эллинских городов херсонесских и боспорских коллег-навклеров о смерти Перисада IV и воцарении на Боспоре Перисада V. Первым делом он разыскал Хрисалиска и вручил ему оба письма от царевича Левкона – раз уж его отца, басилевса Перисада, больше нет, пусть Хрисалиск сам решает, что с ним делать.
Хрисалиск так и не уехал в принадлежащую Левкону усадьбу. Известие о вероятной гибели Гереи и Левкона, ставшее тяжким ударом и для Хрисалиска, хотя внешне он не подавал виду, не оставляя в глубине души надежды, что они спаслись, резанув острым серпом по сердцу, подкосило его 40-летнюю жену Досифею, вдруг поседевшую в одну ночь. Хрисалиск был вынужден скрепя сердце остаться в Феодосии (об этом же его умоляла со слезами и влюблённая в Лесподия Мелиада), поселившись с захворавшей женой и старшей дочерью в принадлежащем ему домике у портовой стены.
После смерти Перисада IV, когда реальная власть оказалась в руках Аргота, Филоксен мог больше не бояться обвинений, что царевич Левкон погиб из-за его проклятий, и тотчас изгнал со службы гекатонтарха Лесподия и двух его помощников – Фадия и Мосхиона. Опасаясь ещё худшего, они решили уплыть за море и поступить наёмниками в войско понтийского басилевса Митридата V, но узнав при прощании, что Мелиада беременна, Лесподий в последний момент решил остаться, женился на ней и, не имея своего дома, стал жить у тестя.
Внезапный приход Диона с известием, что Левкон и Герея спаслись, стал для всех для них величайшей радостью, но завершился великим горем: услыхав счастливую весть, Досифея вдруг схватилась за грудь и упала замертво – надорванное горем сердце не выдержало столь резкого перехода к счастью, переполнилось отхлынувшей от лица кровью и разорвалось.
Возвращение "Амфитриты" в родную гавань не осталось тайной и для Филоксена. Не успел Дион после свидания с Хрисалиском обнять дома плачущую от нечаянной радости жену и детей, как присланный за ним декеарх с двумя воинами повёл его к номарху. Пройдя за декеархом на передний двор, Дион застал там весь свой экипаж и узнал, что номарх допытывался о каких-то попутчиках, о которых моряки не имели понятия, а теперь допрашивает кибернета Алфея. Когда пришла его очередь, Дион, умолчав о переданных Хрисалиску письмах, рассказал номарху, что его пассажир, назвавшийся пантикапейцем Саноном, попросил доставить его с женой в Херсонес и хорошо ему заплатил, чтобы отплыть немедленно. Дион скоро сильно пожалел о своей жадности, так как налетевший ночью шторм чуть не потопил его "Амфитриту". Вместо Херсонеса буря занесла их в Амастриду, где юноша и его скрывавшаяся под длинной тёмной хламидой спутница поспешили сойти на берег, и больше Дион их не видел. О том, что на самом деле это были царевич Левкон и похищенная им жена номарха, равно как и о том, что на Боспоре теперь новый басилевс, он узнал только недавно в порту Херсонеса.
Вполне как будто удовлетворённый этими пояснениями, Филоксен, прежде чем отпустить навклера со всем его экипажем по домам, объявил Диону, что завтра он отправится с ним в Пантикапей, чтобы из первых уст сообщить нечаянную радость, что царевич Левкон жив, членам царской семьи.
По приезде в столицу, Филоксен, прежде всего, доставил Диона к Арготу. Узнав, что Левкон жив, Аргот тотчас увёз Диона и Филоксена в ближайшую из своих загородных усадеб, расположенную на мысу Дия, где навклером занялись доверенные слуги Аргота, умевшие разговорить даже немого. После первых же ударов бича Дион признался, что знал с самого начала, кому помогал бежать, но кроме него, никто из его команды не был посвящён в эту тайну. Ещё он рассказал об обряде эпигамии в Амастриде и о письмах царевича к Хрисалиску и басилевсу Перисаду, которые он оба отдал Хрисалиску. Но никакие пытки не помогли открыть то, чего он действительно не знал, и что больше всего хотели знать Аргот и Филоксен – где скрываются беглецы. Замученного до смерти навклера палачи ночью унесли через сад к Проливу и, привязав к животу тяжёлый камень, сбросили с утёса в чёрную глубину.
О том, что Левкон жив, Аргот и Филоксен договорились утаить. Вернувшись утром в Пантикапей, Аргот собрал в Новом дворце всю царскую семью и приближённых советников и рассказал, что доставленный вчера Филоксеном из Феодосии навклер Дион во время допроса признался (номарх Филоксен тому свидетель!), что во время ночного шторма он столкнул своего юного попутчика (назвавшегося, понятное дело, чужим именем) за борт, позарившись на его богатства и красоту его спутницы, которую он затем продал в Амастриде за большие деньги римскому купцу. В гневе Аргот велел казнить негодяя той же смертью, которой погиб несчастный Левкон – утопить его в Проливе. Взгрустнувший на минуту по младшему брату Перисад и все присутствующие признали, что Аргот, в правдивости которого никто не усомнился, поступил вполне справедливо.
По пути в Феодосию Филоксен встретил на большой дороге Хрисалиска, везшего новому басилевсу письмо царевича Левкона к покойному отцу. Филоксен потребовал отдать письмо ему. Хрисалиску ничего не оставалось, как подчиниться.
Левкон кратко сообщал отцу, что он, хвала милостивым богам, жив и здоров, что женился в Амастриде на Герее, что намерен поселиться с ней в Афинах и изучать науки под началом тамошних философов, и что вернётся на Боспор не прежде, чем отец простит его и объявит всему Боспору дочь Хрисалиска Герею своей невесткой.
Филоксен объявил Хрисалиску и окружавшим хрисалискову повозку телохранителям, что письмо поддельное, и рассказал о сделанных навклером Дионом во время допроса в Новом дворце признаниях о том, как он утопил во время шторма царевича Левкона, продал Герею в Амастриде римскому купцу, а чтобы скрыть своё преступление, сам написал от его имени письма басилевсу Перисаду и отцу Гереи Хрисалиску, запечатав их найденным среди вещей Левкона перстнем-печаткой с его именем.
Рассказ Филоксена вышел столь убедительным, что даже Хрисалиск в него поверил. Номарх вручил письмо декеарху своих телохранителей и велел отвезти его Арготу, дабы родные Левкона убедились, что оно написано не его рукой. Хрисалиска же Филоксен усадил в свою кибитку и по пути в Феодосию уговорил вернуться на прежнюю должность управляющего его многочисленным и многотрудным хозяйством. За эти несколько месяцев без опытной хрисалисковой руки, подобно повозке без возничего или судну без кормчего (сам номарх, горюя по утраченной Герее, пустил всё на самотёк – не до того было), дела Филоксена пошли далеко не так хорошо, как прежде. Хрисалиск поставил единственное условие: вернуть на службу его зятя – гекатонтарха Лесподия. Филоксен не возражал.
Аргот по получении от Филоксена левконова письма, писанного, как он убедился, собственной рукой царевича, тотчас сжёг его (так же поступил и Филоксен в доме Хрисалиска со вторым письмом, по содержанию почти не отличавшимся от первого). Два дня спустя в далёкие Афины отправился торговый корабль во главе с преданным Арготу навклером, хорошо знавшим Левкона, везя написанное от имени нового басилевса и старой басилисы письмо, в котором Перисад и Камасария призывали и слёзно просили Левкона вернуться вместе с Гереей, которую они клятвенно признали его законной женой, домой на Боспор, дабы разделить с Перисадом непосильное для него одного бремя власти.
Согласно тайному приказу Аргота навклер должен был отравить Левкона на обратном пути, а если тот откажется возвращаться – прикончить тем или иным способом его в Афинах, соблазнившую же царевича Герею взять себе в качестве награды и распорядиться ею по собственному усмотрению, и это помимо того золота и прочих милостей, которыми Аргот клятвенно обещал осыпать своего верного слугу и его детей по возвращению в Пантикапей.
Вернувшись поздней осенью вместе с последними кораблями в родную гавань, навклер честно доложил Арготу, что ни в Афинах, ни где-либо ещё в Элладе никаких следов Левкона и Гереи обнаружить не удалось. Оставалось только предположить, что путешествующий под чужим именем царевич в самом деле стал жертвой похищенных у Филоксена богатств и красоты своей спутницы.
На исходе первого месяца зимы (на Боспоре, как и в далёкой метрополии – Милете, он назывался маймактерион) Мелиада родила гекатонтарху Лесподию сына, названного Делиадом.
А месяц спустя в затерянной среди лесов, садов и виноградников усадьбе на далёком Лесбосе разродилась мальчиком её 16-летняя сестра Герея. Роды были очень тяжёлыми и затяжными, и Герея вряд ли бы выжила, если б не помощь молодого пергамца, дней за десять до этого бежавшего на Лесбос с материка, спасаясь от римлян, только что потопивших в крови восстание пергамского царевича Аристоника. Левкон спрятал его от преследователей в обнаруженном им и Гереей летом в скалах неподалёку от усадьбы подводном гроте, и теперь ему воздалось добром за добро: спасённый беглец оказался умелым лекарем и помог его юной жене разрешиться от бремени. Счастливые родители дали ему отнюдь не царское имя Агапит – Возлюбленный. Герея пожелала лично выкармливать сына, так как мать говорила ей, что от этого её груди лучше разовьются. Беспокоясь о здоровье жены и новорожденного сына, Левкон упросил врача, , остаться в усадьбе, где он был в полной*назвавшегося Эпионом безопасности, и скоро подружился с ним.
(Примечание: Эпион (утоляющий боль.) – одно из прозвищ Асклепия.)
Левкон, ещё осенью узнавший о смерти отца и воцарении на Боспоре брата Перисада, как только возобновилась навигация, послал весточку Хрисалиску и Досифее о том, что у них родился внук. В порту Митилены он познакомился с направлявшимся на Боспор за драгоценным тамошним рыбным соусом гарусом милетским навклером Иринархом, лично знавшим пантикапейского рыбопромышленника Главкиона и его сыновей Санона и Аристида. Полагая, что Хрисалиск и Досифея всё ещё скрываются в его меотидской усадьбе, Левкон, назвавшийся Клеоменом, попросил Иринарха захватить письмо для его друга Санона, который, вероятно, служит сейчас эфебом в Феодосии. В своём письме Левкон, называя себя Клеоменом, а свою жену Гераклидой, делился с другом семейными радостями и просил сообщить о них родителям своей жены.
Не миновав по пути в Пантикапей Феодосии, навклер Иринарх действительно застал сына своего давнего торгового партнёра Главкиона в тамошнем лагере эфебов. Санон сперва сильно удивился, но прочитав письмо, тотчас догадался от кого оно и, просияв, бросился к Лесподию.
Выслушав готового пуститься на радостях в пляс с папирусным свитком в руке Санона, гекатонтарх поспешил вместе с ним в усадьбу номарха к Хрисалиску. Прочтя письмо (Санон уверял, что писано оно рукой Левкона), Хрисалиск и Лесподий решили никому пока не сообщать, что Левкон и Герея живы, даже Мелиаде, справедливо полагая, что если об их местонахождении узнает Филоксен, он не остановится ни перед чем, чтобы погубить царевича и вернуть себе Герею, а его друг Аргот будет этому только рад. Но надо выяснить наверняка, точно ли это Левкон? Быть может, он с Гереей нуждается в деньгах; надо с кем-нибудь передать ему деньги. Санон без раздумий вызвался отправиться с Иринархом на Лесбос, когда тот поплывёт из Пантикапея обратно. Так и было сделано: Лесподий освободил его на время от службы из-за болезни, а Хрисалиск снабдил в дорогу значительной суммой золотых статеров.
Сойдя на берег в Митилене, Санон поспешил в храм Посейдона, у ног статуи которого Иринарх должен был оставить ответ для Клеомена с тем, чтобы жрец передал его по назначению. Почтенный старик иерей сказал гостю с далёкого Боспора, что не ведает, где живёт его друг; время от времени тот сам наведывается в храм, всегда оставляя для Посейдона щедрые дары. Попросив иерея известить о нём его друга и оставив в храме богатые подношения в благодарность богу морей за спокойное плавание, Санон поселился в ксеноне неподалёку и пустился в весёлые кутежи и оргии с лесбосскими красавицами. Когда через полмесяца Левкон явился, наконец, в Митилену, как всегда принеся богатые дары Афродите, Гере и Посейдону, и друзья радостно бросились друг другу в объятия, кожаный кошель с деньгами Хрисалиска, скрытый под одеждой на животе Санона, оказался чуть не вполовину легче.
Так между Левконом и Боспором установилась надёжная тайная связь. Каждое лето Санон приплывал в Митилену (каждый раз на разных кораблях) с деньгами и новостями от Хрисалиска и Лесподия, гостил дней 10-15 в усадьбе у Левкона и Гереи и, переполненный впечатлениями от их счастливой семейной жизни, отправлялся обратно.
Спустя почти четыре года после рождения сына, поздней осенью, 20-летняя Герея родила Левкону второго ребёнка – на этот раз девочку. Поскольку зачата она была во время весенних Элевсиний (сбылась-таки мечта Левкона побывать в светоче эллинского мира Афинах!), родители назвали дочку Элевсиной. И опять роды были долгими и мучительными, и едва не стоили Герее жизни. Предупредив Левкона и Герею, что третьи роды точно её убьют, Эпион убедил их сделать Герее операцию, которая, никак не сказавшись на полноте её ощущений от любовного соития, обезопасит её от новой беременности. На сей раз Левкон по настоянию Эпиона купил для малышки кормилицу; Эпион сам съездил на Делос (к этому времени он существенно изменил внешность и перестал опасаться, что в нём узнают товарища мятежного Аристоника) и выбрал среди массы выставленных там на продажу рабынь грудастую нубийку с новорожденной девочкой – будет со временем верная служанка и подружка для своей молочной сестры!
А через три месяца, на исходе недолгой южной зимы, когда в лугах и лесах в молодой изумрудной траве запестрели многоцветным ковром первые весенние цветы, западное побережье Ионии и лежащие близ него острова вдруг сотрясли перед рассветом мощные толчки: заключённые в глубинах Тартара титаны сделали ещё одну отчаянную попытку вырваться на волю!
Старый дом, приютивший 5 лет назад Левкона и Герею, не выдержал сотрясений и обрушился. К счастью, снедаемые неутолимым любовным голодом Левкон и Герея в этот роковой момент не спали. Как только стены затряслись, а с затрещавшего потолка посыпалась кусками штукатурка, Левкон инстинктивно столкнул Герею на пол, в проём между ложем и стоящим в углу большим ларем с одеждой, и упал на неё сверху, прикрыв своим телом. Ложе и ларь удержали обрушившуюся крышу, и Левкон с Гереей не пострадали. Уцелел в своей спальне и Эпион, отделавшийся ушибами и царапинами. Едва выбравшись с Левконом из-под обломков, – ещё пыль стояла столбом над рухнувшим домом! – Герея с воплем, полным страха и отчаяния, бросилась туда, где минуту назад была спальня её детей. Левкон, как был голый, покрытый слоем извёстки и пыли, принялся торопливо разбирать вместе с нею вслепую завал. Скоро подоспел Эпион с залитым кровью лицом и факелом в руке, и уцелевшие в своей каморке рабы.
Чёрную кормилицу нашли лежащей среди обломков лицом вниз на сломанной кровати. Под нею, придушенные её массивными грудьми, но живые, тихо лежали обе малышки – хозяйская Элевсина и темнокожая Карбона. Курчавая голова кормилицы была размозжена упавшей с потолка толстой балкой, другой конец которой раздавил стоявшую около кровати детскую кроватку с тонкими резными перильцами, вместе со спавшим в ней четырехлетним Агапитом.
Горе потерявшей в одночасье любимого сына Гереи, и без того безмерное, становилось ещё горше и непоправимее при мысли, что она уже никогда, никогда не сможет подарить утешавшему её мужу другого сына. Дальнейшее пребывание в усадьбе, где в саду под старым кипарисом зарыли в землю глиняный пифос с раздавленными останками её прекрасного мальчика, стало для Гереи невыносимым. Тяжко ей было видеть и Эпиона, по настоянию которого она сделалась бесплодной.
Открыв на прощанье Эпиону кто он на самом деле, Левкон переписал на него в полуразрушенной землетрясением Митилене свою усадьбу и большинство рабов. Герея хотела избавиться и от малышки Карбоны, но тут уж Левкон настоял на своём: её мать спасла их девочку, прикрыв её своим телом, и они не бросят, точно ненужного щенка, её дочь. Тепло попрощавшись в порту с Эпионом, Левкон об руку с закутанной в чёрные траурные одежды женой, крепко прижимавшей к груди завёрнутую в пелёнки Элевсину, взошёл на корабль. За хозяевами поднялись по шаткому трапу купленная в Митилене за большие деньги новая кормилица (у Гереи с горя пропало молоко) с темнокожей Карбоной на руках, юная служанка Гереи и крепкий молодой раб с двумя дорожными сундуками. Едва все пассажиры оказались на борту, навклер приказал отдать концы, и корабль взял курс на север.
Левкон подумывал о том, чтобы, прибыв тайком на Боспор, поселиться под чужим именем в купленной для него Саноном ещё до побега усадьбе и жить там с Гереей так же уединённо и счастливо, как жили они пять прекрасных незабываемых лет до этого несчастного землетрясения на Лесбосе. Но сойдя после 20-дневного плавания на берег в потру Гераклеи Понтийской, они узнали от навклера пришвартовавшегося рядом херсонесского корабля о разразившейся на Боспоре войне между бежавшим в Фанагорию Перисадом и провозгласившим новым басилевсом своего сына Гераклида Арготом, которого поддержал многотысячным войском его могущественный тесть – скифский царь Скилур. Левкон немедля заявил Герее, что его долг – быть рядом с братом и помочь ему одолеть Аргота. Герея полностью одобрила и поддержала его решение, сказав, что последует за ним, куда бы он ни отправился, и разделит с ним его судьбу, какой бы та ни была. Впервые за все эти дни события на Боспоре отвлекли Герею от тягостных дум о погибшем сыне.
На следующий же день они отплыли с попутным кораблём в Синопу и после утомительного полуторамесячного плавания вдоль южных и восточных берегов Эвксина, в самом конце весны, не вызвав к себе особого интереса среди слонявшихся в порту зевак (Герея по-прежнему старательно прятала лицо под траурным покрывалом), ступили на грязную набережную Горгиппии. Оставив жену и дочь с двумя служанками в портовом ксеноне, Левкон отправился в сопровождении своего купленного ещё пять лет назад в Византии раба Арсамена на агору, где, никем не узнанный, узнал подробности последних боспорских событий. Купив верхового коня для себя и удобную кибитку для жены и слуг, на другой день он выехал в Фанагорию.
Остановленный стражей у входа в фанагорийский дворец басилевса Перисада, Левкон впервые объявил своё настоящее имя. Вышедшие через минуту из дворца Гиликнид и Молобар тотчас узнали младшего сына Перисада IV, несмотря на его повзрослевшее за пять прошедших лет бронзово-загорелое лицо, потемневшие волосы, опушившую скулы и подбородок короткую волнистую бородку и усы.
Увидя вошедшего в его комнату в сопровождении Гиликнида и Молобара младшего брата, Перисад сперва попятился, испуганно вытаращив глаза, затем, убедившись, что перед ним не призрак, а живой человек, несказанно обрадовался. Бросившись друг другу в объятия, братья прослезились. От предложения Перисада стать его соправителем, Левкон отказался, сказав, что не претендует на власть. После победы над Арготом он намерен жить как частное лицо, в соответствии с данным некогда отцу словом.
– Покажи же нам, наконец, свою жену! – воскликнула басилиса Апфия после того как Левкон кратко рассказал о том, где он скрывался все эти годы.
Выйдя из дворца, Левкон поспешил к своей кибитке, стоявшей в углу многолюдной в этот погожий летний день площади, и помог сойти на землю Герее и кормилице с дремлющей в пелёнках малюткой Элевсиной. Занятые своими обычными разговорами и делами фанагорийцы почти не обратили внимания на молодого русоволосого мужчину, проследовавшего с закутанной в тёмно-вишнёвую накидку женщиной и босоногой рабыней с младенцем на руках ко входу во дворец.
Держа жену за руку, Левкон подвёл её к ступенчатому возвышению у дальней стены андрона, покрытому красным бархатом, отороченным по краю золотой бахромой. Там в широких троноподобных креслах важно восседали басилевс Перисад и басилиса Апфия и, образуя живой коридор, теснился по сторонам десяток заинтригованных придворных вельмож, составлявших ближайшее окружение басилевса. Остановившись в двух шагах от тронной ступени, Герея откинула скрывавшую лицо чёрную полупрозрачную вуаль, и многие, включая Апфию, невольно ахнули, воззрившись на эту поистине небесную красоту, а у Перисада от удивления и восторга отвисла челюсть. Всем сразу стал понятен поступок Левкона: ради такой женщины в самом деле можно отказаться от царства и бежать с нею на край света!
Положив правую руку на грудь, Герея отвесила два грациозных поклона басилевсу и басилисе, после чего взяла у служанки дочь и замерла с гордо вскинутой головой.
Когда первое удивление прошло, Апфия встала, за нею поспешно вскочил с трона Перисад. Сойдя с возвышения к Левкону и Герее, они принялись с умилительными улыбками и грустной завистью разглядывать их очаровательную полугодовалую дочурку. Затем Апфия, ласково обняв Герею за талию, заявила, что молодая мама и малютка нуждаются в отдыхе после долгой утомительной дороги, и, к огорчению мужчин, увела её со служанкой в дворцовый гинекей.
Проводив их глазами до боковых дверей, Перисад со вздохом вернулся на трон, предложив брату занять оставленное Апфией кресло. Рассевшись полукругом на мягких табуретах напротив тотчас заскучавшего басилевса и его брата, участники правящего совета в который раз принялись обсуждать действия, которые следует предпринять, чтобы одолеть скифов и Аргота и восстановить единство расколотой надвое страны.
Десять дней спустя, погрузив на собранные в порту Горгиппии втайне от наблюдателей с западного берега торговые суда 8 тысяч гоплитов, Левкон отплыл с попутным ветром на запад. Скрытно проследовав на значительном удалении от берега, Левкон на вторую ночь вывел свой флот точно на свет феодосийского маяка. Уже два года как сменивший Эвникия в должности космета эфебов Лесподий, с которым Левкон установил тайную связь морем тотчас по своём возвращении на Боспор, помог Левкону быстро и бескровно захватить ночью порт и весь город. Феодосийцы встретили "своего" царевича с ликованием. Филоксен с тремя сотнями телохранителей-скифов, появившихся у него после побега Перисада, чтобы держать в страхе и повиновении феодосийцев, успел бежать через Малые ворота в обход Столовой горы в Скифию.
Как только в Фанагории стало известно об успехе Левкона, множество судов, баркасов и шлюпок с пешими и конными воинами двинулись ночью без огней через Пролив к западному берегу. На сей раз Молобар по совету Левкона нанёс главный удар непосредственно по Пантикапею, не отвлекаясь на захват разбросанных по побережью малых городов. К этому времени Марепсемис со своим степным войском уже вернулся по приказу отца в Скифию. Пантикапейские эллины открыли для высадившихся в порту войск законного басилевса портовые ворота, и к утру Молобар при активной поддержке эллинского населения овладел всем Нижним городом и террасами.
Послав в разгар ночных событий сына Гераклида с сотней всадников в Неаполь, Аргот с несколькими тысячами скифов-сатавков заперся на неприступном Акрополе, рассчитывая продержаться, пока подоспеет помощь из Скифии. Но если еды на Акрополе и в крепости соматофилаков было запасено достаточно, то с водой дело обстояло куда хуже – колодцев там не было, а дожди летом случались не так часто. Молобар от имени басилевса Перисада (остававшегося пока под надёжной охраной Гиликнида в безопасной Фанагории) предложил засевшим в Акрополе сатавкам выдать Аргота с Гераклидом и сложить оружие, обещая всем прощение, а в противном случае угрожая перебить оставшиеся в городе семьи сатавков и отдать на разграбление скифские кварталы.
Тем часом, переправившаяся через Пролив многочисленная меотская конница овладела Ближней, а затем и Длинной стеной, надёжно преградив все пути из Скифии к Пантикапею.
На третий день осады, когда близился к концу срок, данный Молобаром сатавкам на размышление, осаждающие передали Арготу подарок – накрытую крышкой плетёную корзину, в которой, завёрнутая в пурпурный, с золотым шитьём, царский гиматий, лежала голова его сына Гераклида.
По пути в Скифию, Гераклид со своим отрядом нарвался на войско Левкона, перекрывшее в самом узком месте "горлышко" Скалистого полуострова. Попытавшись прорваться, Гераклид получил смертельную рану и, промучившись до вечера, умер на руках у Левкона, искренне оплакивавшего своего близкого родича и друга. Половина сопровождавших Гераклида воинов погибла, а остальные, потеряв своего предводителя, сдались, в том числе и раненый в голову двоюродный брат Гераклида – 20-летний Каданак.
