Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 90 страниц)
Наконец самые высокие и далёкие безлесные вершины на востоке озарились розовыми лучами невидимо вынырнувшего где-то за ними из холодной морской пучины солнца, и предрассветный морок в минуту рассеялся, открывая взору лесистые макушки и склоны ближних гор, изрезанных узкими тёмными ущельями, и глубокую, вытянутую с юга на север зелёную долину, перетянутую тонкими светлыми лентами рек и ручьёв. В этот момент из тёмного чрева башни послышались чьи-то стремительные скачки по расшатанным деревянным ступеням, и на верхнюю площадку выскочил запыхавшийся Сакдарис.
– Ну, что там? – спросил он оглянувшегося вместе с остальными стражами Савмака, едва показавшись в узком квадратном проёме.
– Похоже, на Старшем Брате их человек десять или пятнадцать, отсюда не разобрать.
– Хвала Арию!
Потеснив дозорных, Сакдарис запрыгнул на узкую бойницу между зубцами по-соседству с Савмаком и окинул из-под ладони нетерпеливым взглядом открывшийся с высоты простор.
В полуденной стороне, между утопающими в камышах близ Харака устьями речки Таваны и Коровьего ручья, торчали на зелёном лугу круглые серые шапки Двух Братьев. Приплюснутая макушка Младшего была пуста. Ступенчатые склоны Старшего, лежавшего на полтыщи шагов дальше, венчала отвесная, плоская, как женский убрус, скала высотой в 10-12 локтей, на которой грелось на утреннем солнышке больше десятка чёрных "мурашек". Туда можно было забраться с риском для жизни лишь в одном месте – по узкой расщелине на южной стороне, что было одной из излюбленных забав мальчишек-напитов, желавших показать друг другу свою смелость и ловкость. Внизу, вокруг обоих холмов колыхалась, словно камыш на ветру, тёмная масса всадников с копьями.
– Сегодня мы наконец станем настоящими воинами! – обратил Сакдарис загоревшиеся восторгом глаза к двоюродному брату. – Ну, что – погнали? – и первым нырнул в открытый лаз.
– Наверх за ними мы не полезем, – сказал негромко Савмак, тронув от башни на Ворона. – Подождём, пока они сами к нам спустятся. Они и так уже убили наших достаточно – хватит! Думаю, дольше двух-трёх дней они не продержатся.
Какое-то время Сакдарис молча ехал шагом колено в колено с Савмаком. Наконец ответил:
– Эх! А так хотелось поучаствовать в выборах нового царя!.. Но ты прав – на Старшем Брате нам их не взять...
Выехав на площадь перед Верхними воротами, они увидели, что со своих дворов выезжают верхами в длиннополых дорожных кафтанах Матасия, Зорсина и Мирсина с одной стороны, Скилона, Тойбула и Иресмея – с другой. Поймав удивлённый взгляд Савмака, Зорсина пояснила, что они должны проститься с погибшими вчера в пригороде напитами. Савмаку показалось, что голос матери прозвучал с упрёком, а в её строгом взгляде видится укор. Он поспешил виновато отвести глаза, чувствуя, как по лицу его вновь растекается огнём жаркая краска стыда.
Пристроившись за сыновьями, женщины порысили к Нижним воротам, где их поджидали охранники юного вождя. Спустившись с холма к дороге, женщины повернули в селение, а Савмак, перемахнув через ручей, помчал со своим отрядом к Двум Братьям напрямик через смоченный обильной росою луг, на котором ещё вчера пировало вокруг золотой повозки Скилура бесчисленное скифское войско.
Подъехав ближе, Савмак увидел, что у холмов собрались уже чуть не все жители Таваны. Особенно жаждали расправы над угодившими в западню таврами родичи убитых ими минувшей ночью поселян, которых молодые воины во главе с Ишпакаем с трудом удерживали от попыток первыми ринуться на штурм Старшего Брата ещё до приезда Савмака. Что до меньшего холма, то с рассветом все убедились, что на нём врагов нет, и десятки подростков тотчас взяли штурмом лучшие места на его куполовидной макушке.
Прискакав к подножью Старшего Брата, вокруг которого тесно сомкнули ряды три сотни вооружённых всадников, Савмак первым делом спросил у выехавшего навстречу Ишпакая, уже украсившего уздечку длинным тёмно-коричневым пасмом волос, срезанным с вражеской головы вместе с изрядным куском кожи, здесь ли Канит и Апафирс. Ишпакай ответил, что с утра они ему на глаза не попадались. По рядам тотчас облетели вокруг горы их имена, но ни тот, ни другой на зов не откликнулся. Савмак ещё больше потемнел лицом, поняв, что живым ему младшего брата больше не видать. Рядом с ним растерянно прикусил нижнюю губу Сакдарис, до сей минуты беспечно гнавший от себя мысль, что с Апафирсом и Канитом могла случиться беда.
Жители Таваны столпились по большей части между двумя холмами. Несколько десятков стоявших впереди мужчин и юношей, завидев сына вождя, принялись размахивать над головами копьями, топорами и ножами, громко требуя пропустить их к горе. Услышав их крики, Савмак тронул пятками коня и подъехал к ним вплотную, сопровождаемый по бокам Ишпакаем и Сакдарисом. Несколько поубавив тон, они попросили дозволить им самим отомстить разбойникам за гибель родных. Вскинув над головой правую руку с висящей на запястье костяной плетью – той самой, которой он недавно геройски убил огромного чёрного волка, Савмак дождался тишины и громко объявил, что никакого штурма не будет.
– Никто на гору не полезет. Засевших там тавров будем брать измором, а это дело долгое, так что ступайте по домам и займитесь своими делами, – не терпящим возражений тоном приказал Савмак. Медленно развернув коня, он вернулся шагом к своим заметно приунывшим от такого его решения воинам.
Два с половиной десятка счастливцев во главе с Ишпакаем, украсившие свои уздечки первыми вражескими скальпами, Савмак отпустил вдогонку за царским войском – он не мог отказать им в их законном праве присутствовать при погребении царя Скилура и участвовать в избрании его преемника. Провожаемые завистливыми взглядами оставшихся на месте товарищей, они, оглашая воздух восторженными криками, понеслись галопом к крепости, неся на остриях высоко поднятых копий головы убитых тавров с развевающимися по ветру длинными волосами, чтобы выставить их, как доказательство своей доблести, на всеобщее обозрение над воротами своих подворий, наспех перекусить, проститься с матерями и сёстрами и умчаться пыльным степным вихрем по взбитой десятками тысяч копыт дороге к Неаполю.
По отъезде Ишпакая, Савмак назначил старшим над оставленным осаждать Старшего Брата отрядом Сакдариса, взяв с него клятву ни в коем разе не лезть на гору самому и никого туда не пускать.
– Если со мной что-нибудь случится, тебе возглавлять племя до возвращения вождя, – угрюмо приказал он двоюродному брату.
Вскинув на друга испуганно округлившиеся глаза, Сакдарис хотел что-то сказать, но передумал и молча кивнул.
– Пошли полсотни человек пособирать и закопать убитых ночью тавров.
– Пусть лучше парни отволокут эту падаль за ноги туда, откуда они пришли, – кивнул Сакдарис в сторону гор. – Будет им наука!
– Ладно, – согласился Савмак и отправился с сотней воинов на поиски пропавших ночью братьев.
Проехав между Хараком и Коровьим ручьём к подножью гор, он развернул свой отряд широкой цепью на полночь. Внимательно оглядывая по пути заросли сухого бурьяна, нагромождения камней, рытвины и ложбины, они, никого не обнаружив, обогнули хвост Ящерицы и остановили коней возле вытока мелководной Таваны из ущелья. Савмак внимательно оглядел лесистые склоны ущелья – полого уходящий вгору справа и невысокий, обрывистый слева. Нигде не было видно ни человека, ни зверя – только далеко в глубине ущелья над скалой кружила пара белоголовых грифов-стервятников. Уж не над Канитом и Апафирсом ли они вьются?
Обернувшись к своим воинам, Савмак спросил, кто готов поехать с ним в ущелье. Откликнулись все: трусов среди его товарищей не нашлось, в чём он и не сомневался.
– Со мной поедет половина, – объявил Савмак. – Остальные стойте наготове тут: если на нас нападут, попробуете нас выручить.
Подавая пример остальным, Савмак достал из горита лук, наложил на тетиву стрелу и тронул скификами Ворона, направив его шагом вдоль журчащего по середине ущелья ручья – по следам проскакавшего здесь вчера в одну и в другую сторону табуна. За ним тесным строем двинулись полсотни его верных товарищей.
Настороженно вглядываясь в постепенно сдвигавшиеся и повышавшиеся горные склоны и каждый миг ожидая, что оттуда им на головы посыплются камни, копья и стрелы, они доехали до того места, где сузившееся до какой-то сотни шагов ущелье, уткнувшись в массивную скалу, расходилось в разные стороны двумя тесными тёмными каньонами. Вопреки опасениям Савмака, ни тел, ни каких-либо следов пропавших напитов обнаружить не удалось. Ехать дальше было слишком опасно, да и бессмысленно: они сделали всё, что могли.
Велев разворачивать коней и скакать галопом обратно, Савмак поскакал замыкающим. Через несколько минут все радостно вымчались из опасного ущелья к ждавшим их на входе товарищам.
Теперь не оставалось ничего другого, как вернуться к Двум Братьям. Поскакали напрямки – левым берегом Таваны. Савмак рысил впереди, сумрачно уткнувшись в гриву коня. Горюя по младшему брату, от которого не останется на родной земле даже могилы, он сурово корил себя за то, что слишком часто вёл себя с Канитом далеко не по-братски, жалел для него времени и доброго слова, слишком мало любил и ценил младшего брата, пока тот был жив. И вот Канита больше нет, и теперь он – младший сын в семье Скилака, а значит – прощай мечта уехать из родительского дома в Неаполь и стать сайем, как Ториксак...
– Гляньте-ка – кто-то бежит! – послышался чей-то удивлённый возглас. Очнувшись от своих скорбных дум, Савмак поглядел вместе с остальными налево. Вдалеке со стороны Таврских гор наперерез им бежал по склону кто-то в светлой рубашке и тёмно-красных штанах. Савмака острым шилом пронзила надежда: а вдруг это вырвавшийся из таврского плена Канит? От души рубанув Ворона плетью по крупу, Савмак погнал его бешеным галопом навстречу беглецу. За ним, старательно нахлёстывая коней, припустила вся сотня, но скоро далеко отстала: даже самым резвым из них было не угнаться за понёсшим во весь опор савмаковым жеребцом.
На полпути, ещё не различая лица беглеца, Савмак уже понял по его светлым волосам, что это не Канит и не Апафирс. То, что он принял издали за белую рубаху, было голым торсом. Рук юноши почему-то не было видно, а на груди болтались два каких-то горшка. Приблизившись ещё немного, Савмак разглядел, что то вовсе не горшки, а отрезанные человеческие головы, и на ногах у парня не штаны, а кровавые подтёки. Вздрогнув от ужасного предчувствия, Савмак невольно придержал коня и дал растянувшейся по лугу сотне догнать себя.
– Это Уразмаг, – ещё за добрую сотню шагов опознал ковылявшего навстречу со зловещей ношей соплеменника кто-то из зоркоглазых спутников Савмака.
Замедлив под конец бег своих коней чуть ли не до шага, молодые напиты окружили замучено скалившегося Уразмага. Кто-то, наклонившись с коня, разрезал стягивавший за спиной его запястья сыромятный ремешок. Другой поспешил снять с его шеи страшное ожерелье из висевших на продетом сквозь проколотые уши ремешке мёртвых голов. Только теперь в них опознали Апама, сына мастера-лучника Сагила из пригорода Таваны, и Сайваха, сына землепашца Варуна.
Растирая занемевшие запястья и кисти, Уразмаг скользил жалостным, как у запутавшейся в силке птицы, взглядом выпученных под белёсыми бровями серо-голубых глаз по угрюмым лицам сгрудившихся вокруг него соплеменников. Остановив его на лице Савмака, вопросительно взиравшего на него с высоты своего жеребца, он поспешил выдавить из задохнувшихся от непривычки к пешему бегу лёгких главное:
– Канит и Апафирс... у тавров... Если не отпустите тех... что на Старшем Брате... их убьют...
Над украшенным тонкими траурными порезами лбом Уразмага, среди коротко остриженных белёсых волос багровела огромная лоснящаяся шишка. Сухие растрескавшиеся губы его мелко дрожали. Босые ступни, щиколотки и икры ободраны в кровь.
– Парни, есть у кого вода? – спросил он, малость отдышавшись.
– Дайте ему воды... и накиньте на него кто-нибудь кафтан, – приказал Савмак, у которого будто тяжеленный камень с груди свалился, когда он услышал, что Канит с Апафирсом живы, и их можно будет обменять на попавших в западню тавров. – И головы наших... надо во что-нибудь завернуть... Не везти же их так.
Двое воинов, на которых упал взгляд Савмака, послушно спешились, положили на землю копья и щиты, расстегнули пояса и сняли обшитые железными пластинами кафтаны. Уразмаг, стыдясь своей наготы, поспешил запахнуться в протянутый ему кафтан. (Жертвовать раздетому таврами догола соплеменнику свои штаны и скифики никто не захотел, но тот был безмерно рад и кафтану). Второй воин, тем временем, расстелил свой кафтан на траве, опасливо взял у товарища ремешок с головами Варуна и Апама и положил их на середину кафтана, выпученными в смертном ужасе стеклянными очами вверх. Разрезав и выпустив из ушей ремешок, он охватил головы краями кафтана, накрепко стянул их сверху тем же ремешком и подвязал получившуюся торбу к ременной петельке чепрака возле левой передней ноги своего коня.
Дождавшись, когда оба юноши, застегнув поверх расшитых алыми узорами белых полотняных рубах пояса с оружием и подобрав с земли копья и щиты, с кошачьей ловкостью запрыгнули на спины своих невысоких коней, а измученный жаждой Уразмаг оторвал губы от бурдюка с водой и вернул его владельцу, Савмак коротко приказал:
– Рассказывай.
– Мы впятером поскакали, как ты велел, вдогон за Сакдарисом... Доскакали до того места, где из ущелья вытекает Тавана, – тут Уразмаг запнулся и осторожно потрогал огромную упругую шишку у себя надо лбом. – Было очень темно, ни зги не видно, зато хорошо был слышен отдалявшийся конский топот с правой стороны в ущелье... Мы переехали через ручей и остановились. Канит с Апафирсом стали спорить, скакать ли нам за табуном в ущелье или подождать здесь... Дальше ничего не помню...
– И без того ясно, что пока они спорили, тавры незаметно подкрались к ним в темноте и оглушили дубинами по голове, – громко подсказал кто-то за спиною Савмака. Словно подтверждая его догадку, Уразмаг вновь слегка придавил пальцем вздувшийся над низким скошенным лбом мягкий бугор и болезненно скривился.
– Когда я очнулся от сильной боли в голове и приоткрыл глаза, уже начало светать. Я лежал поперёк моего коня с туго стянутыми под конским брюхом руками и ногами. Поглядев вправо и влево, я увидел, что и остальные четверо находятся в таком же положении. Тавры, одетые с головы до ног в волчьи шкуры, тянули наших коней под уздцы, а другие шли по бокам и стегали их по крупам, заставляя взбираться круто вверх по склону поросшей колючими кустами и высокими деревьями горы. Когда долгий подъём закончился, и мы оказались на вершине, как раз взошло солнце...
– Уразмаг, говори громче! – попросил кто-то из задних рядов.
– Здесь тавры остановились передохнуть, и Канит спросил, куда они нас везут. Один из них ответил по-нашему, что нас везут в гости к Орейлохе, чтобы она напилась нашей крови, а нашим мясом они накормят своих собак, – и все они громко загоготали... Канит тогда сказал, что он сын вождя напитов, и отец даст им за него и за каждого из нас хороший выкуп. К нему тут же подошёл другой тавр, с противной крысиной мордой, и спросил, есть ли у него молодая сестра. Если она окажется достаточно хороша, то он не против обменять его на сестру. И все тавры опять радостно заржали... Затем и другие тавры – все они были примерно нашего возраста и говорили по-скифски – стали спрашивать нас, есть ли у нас юные сёстры, и говорили, что обменяют нас на красивых скифянок, а если наши отцы не согласятся, – принесут нас в жертву своей владычице... Потом нас долго везли по горам, пока на какой-то лесной поляне наши тавры не наткнулись на другой таврский отряд, в котором воинов было побольше и они были постарше. Они громко заспорили между собой, после чего нас развязали и сняли с коней. Меня, Апама и Сайваха отвели в сторону, сняли с нас всю одежду. Пояса с оружием, башлыки и скифики с нас сняли ещё раньше... Они поставили нас друг против друга на колени и... Апаму и Сайваху отрезали ножами головы...
От страшного воспоминания голос Уразмага задрожал, по горлу прокатился комок, в круглых рыбьих глазах заблестела влага. Боясь осрамить себя перед товарищами слезами, он судорожно стиснул зубы и опустил веки. Савмак и остальные, сидя как вкопанные на неподвижных, хорошо выезженных конях, молча ждали, когда он справится со слабиной и сможет продолжить свой рассказ.
– Двое держали сзади за плечи, а третий, схватив сзади за волосы, медленно резал... Потом мне скрутили за спиной руки, повесили на шею головы Апама и Сайваха и повели вниз по склону... Вывели из ущелья в нашу долину и велели бежать к своим и сказать, что если до вечера наши не приведут к этому ущелью для обмена тавров, засевших на Старшем Брате, то после захода солнца с Канитом и Апафирсом будет то же, что с Сайвахом и Апамом.
Уразмаг умолк, а Савмак вдруг подумал, что тавры зарезали двух своих пленников в отместку за своих обезглавленных соплеменников, которых напиты отволокли им для острастки к подножью гор. Выходит, что и в гибели Варуна и Апама повинен тоже он, потому как не настоял, чтобы убитых ночью тавров закопали в какой-нибудь яме.
– А как они узнали про своих на Старшем Брате? – раздался в толпе чей-то недоумевающий голос.
– Увидали с горы, – ответил другой.
– Далеко-о... Оттуда не разглядеть.
– Тавры зоркоглазы.
– А я думаю, что некоторые из напавших ночью на Тавану, сумели ускользнуть от нас. Вот они и сообщили своим...
Покосившись на сиявший высоко над горами лик Гойтосира, Савмак прикинул, что тот уже успел проехать почти треть дневного пути. Надо было поспешать.
– Ладно, Уразмаг. Поехали, покажешь, куда надо привести тавров. Танай, возьми Уразмага к себе на коня, – приказал Савмак юноше, одолжившему недавнему пленнику тавров свой кафтан, – А ты, Тешуб, – обратился он к воину, придерживавшему возле левой ноги кафтан с отрезанными головами, – скачи в Тавану, отвези головы Апама и Сайваха их родным. Напак, Спадин, езжайте с ним... Да не забудьте сообщить родным Уразмага, что он жив и невредим.
Как только Уразмаг умостился голым задом на нагретом солнцем крупе гнедой танаевой кобылы, Савмак сорвал сотню с места галопом к восточному краю котловины, а Тешуб со своим страшным грузом и два его спутника неспешно порысили в противоположную сторону.
Уразмаг ещё издали указал на одно из узких, как разлом, ущелий в южном боку Ящерицы. Подъезжая к нему, Савмак перешёл на рысь и громко всех предупредил, чтоб держали луки в горитах, а мечи в ножнах.
– Савмак, а вдруг тавры, засевшие на Старшем Брате, не поверят, что мы хотим их обменять, и откажутся спускаться? – спросил Танай, скакавший с Уразмагом справа от Савмака.
Ничего не ответив, Савмак остановил коня шагах в тридцати от входа в ущелье и, задрав голову, с минуту осматривал нависающие над ним крутые каменные склоны, поросшие наверху скрюченными приземистыми соснами и высокими дубами. Затем, нисколько не сомневаясь, что сверху за ними наблюдают притаившиеся в укрытиях горцы, он приставил ко рту ладони и прокричал что было сил, в надежде, что его услышат и Канит с Апафирсом:
– Эге-ге-гей! Тавры!.. Мы приехали с миром! Покажитесь!
И почти сразу на высоком уступе скалы, нависающей над северным краем ущелья, возникли три тёмные фигуры в лохматых звериных шкурах, с короткими копьями в руках и торчащими из-за спин над патлатыми головами концами узких, длинных, ничуть не похожих на скифские луков.
– Я – Савмак, сын вождя напитов Скилака, согласен на обмен! Покажите ваших пленников!
Один из тавров, обернувшись, махнул рукой, и после недолгого ожидания, сидевшие с задранными головами на конях у подножья утёса молодые напиты увидели Канита и Апафирса. Придерживая за связанные сзади руки, тавры подвели их к самому краю обрыва. Пленники предстали перед соплеменниками в самом жалком виде: без шапок, кафтанов, рубах и скификов – из одежды тавры милостиво оставили на них одни штаны, да и то, ободрав с них все металлические украшения.
– Канит! Апафирс! Держитесь! Мы вас выручим! – крикнул ободряюще Савмак. Оба подростка подавленно молчали, изо всех сил стараясь сохранить на невольно побелевших над головокружительной пропастью лицах невозмутимо-равнодушный вид.
– Эй, тавры! – опять крикнул Савмак. – Пусть кто-нибудь из ваших поедет с нами и убедит своих спуститься с горы, а то нам они могут не поверить! Ну, что – найдётся среди вас один смелый?!
Не сказав ни слова в ответ, тавры исчезли с вершины утёса вместе с Канитом и Апафирсом. Сотня скифов осталась ждать под горою в полном молчании. Через несколько минут, когда Савмак уже собирался развернуть коня, из-за выступа на входе в ущелье показался молодой тавр с узким, вытянутым, как у хорька, голым подбородком и длинными, прямыми, падающими на узкие плечи чёрными волосами. Его худощавый торс и тощие ноги прикрывали потёртые волчьи шкуры, а на ногах были низкие, перевязанные над щиколотками узкими ремешками башмаки из прочной оленьей шкуры. Судя по его тщедушному виду, тавры решили отправить к скифам самого слабого и незначительного из своих воинов, которого не жалко. Остановившись в нерешительности в тени под скалой, он настороженно оглядывал маленькими, круглыми, крысиными глазками исполосованные кровавыми порезами угрюмые лица скифов.
– Это он отрезал голову Сайваху, – тихо сказал из-за спины Таная Уразмаг.
– Надо выручать живых, – так же негромко ответил Савмак и поманил рукой оробевшего тавра. – Иди сюда! Не бойся, не тронем.
Презрительно сплюнув сквозь зубы, молодой безоружный тавр не спеша спустился по каменистой осыпи к ждавшим его на краю зелёной травянистой равнины ровесникам-скифам.
– Ашвин, посади его к себе на коня, – приказал Савмак одному из ближних всадников. Тот, окинув тавра с головы до ног недобрым взглядом, молча указал согнутой вдвое плетью на круп своего коротконогого мышастого мерина.
Разворачивая коня, Савмак бросил взгляд наверх. Несколько десятков тавров, стоя на верхушках скал по обе стороны ущелья, молча наблюдали за их отъездом.
– Ждите! Мы скоро вернёмся! – крикнул во весь голос Савмак не столько таврам, сколько скрытым где-то за камнями и деревьями Каниту и Апафирсу.
Проехав вместе с державшимися рядом Танаем и Ашвином сквозь раздвинувшихся всадников в голову сотни, Савмак слегка коснулся плетью Ворона, пустив его сдержанным галопом к торчавшим на противоположном краю котловины Двум Братьям. На полпути он приказал Танаю отвезти Уразмага домой: пусть успокоит родных и оденется.
Приближаясь к Старшему Брату, Савмак увидел, что народу там сильно поубавилось: женщины и девушки вернулись к привычным домашним хлопотам, – остались только конные воины вокруг горы да любопытные мальчишки на плешивой макушке Младшего Брата. Савмак ещё издали заметил среди серых островерхих башлыков у восточного подножья горы несколько плоских женских убрусов: Зорсина, Иресмея и Мирсина, выехав вместе с Сакдарисом немного вперёд, с тревогой и надеждой всматривались в лица приближавшихся с Савмаком от Ящерицы всадников.
– Канит и Апафирс живы! – ещё шагов за тридцать прокричал радостную весть Савмак сквозь гулкий топот сотен копыт.
Подскакав к двоюродному брату и женщинам вплотную, он резко остановил роняющего с удил на мускулистую грудь пену Ворона и пояснил:
– Они в плену у тавров. Мы обменяем их на этих, – кивнул он в сторону отвесной верхушки Старшего Брата.
– А это что за зверь с вами? Поймали пленника? – спросил Сакдарис, переведя взгляд на щуплого темнолицего юнца в облезлых волчьих лохмотьях, нагло пялившегося из-за плеча Ашвина на трёх красивых скифянок. Смущённая этим назойливым взглядом, Мирсина прикрыла лицо по самые глаза тонкой голубой накидкой, ниспадавшей ей на плечи из-под круглой темно-синей бархатной шапочки, отороченной черно-бурым горностаем, испугавшись, что змеиноглазый чужак наведёт порчу на её красоту.
Оглянувшись, Савмак, нахмурив брови, велел тавру слезть с коня и подойти к нему, а всем остальным приказал немедля отъехать от горы на полёт стрелы.
– Сынок, что ты задумал? – встревожилась Зорсина.
– Так надо, мама. Не волнуйся, всё будет хорошо, – ответил Савмак и громко повторил свой приказ. – Всем отъехать на полёт стрелы! Быстро!
Подождав, пока всадники отъехали шагов на сто, Савмак бросил взгляд на застывшего с задранной головой около его правой ноги тавра. Поглядев наверх, Савмак увидел, что отвесный верх горы, обсажен, будто вороньими гнёздами, косматыми головами тавров, удивлённо взиравшими на происходившие внизу непонятные манёвры.
– Крикни своим, чтоб спускались без опаски. Поясни, что их обменяют на двух захваченных вами знатных напитов. Ну!
Приставив ладони ко рту, юнец заверещал что-то пронзительным бабьим голосом. Тогда один из тавров, закутанный от плеч до колен в бурую медвежью шкуру и весь обросший такими же грязно-бурыми, длинными, нечёсаными космами, поднялся над восточным краем скалы в полный рост, опершись, как на посох, на короткое копьё, и хрипло прокричал по-скифски:
– Пусть тавр поднимется сюда.
Молодой тавр, повернув голову, вопрошающе зыркнул на Савмака.
– Иди, – дозволил Савмак. – Скажи им, что если они не спустятся до вечера, всех их – и тебя вместе с ними! – ждёт лютая смерть.
С проворством убегающего от барса горного козла тавр пустился вгору с уступа на уступ и через полминуты оказался на вершине. Минут через пять, показавшихся Савмаку пятью часами, всё тот же косматый тавр, – как видно, вожак попавших в западню разбойников, – вновь возник на том же месте на краю обрыва и крикнул Савмаку:
– Эй, ты! Стой на месте! Мы спускаемся!
И он первый полез в расщелину на южной стороне с копьём левой в руке. Следом за своим вожаком устремились вниз по ступенчатому склону Старшего Брата остальные тавры, которых Савмак насчитал полтора десятка. Увидев, что вооружённые копьями, топорами, дубинами и ножами дикари стремительно скатываются по южному и восточному склонам на неподвижно застывшего под самой горой Савмака, конные скифы во главе с Сакдарисом и Зорсиной ринулись к нему на подмогу.
– Стойте! Назад! Не приближайтесь! – замахал на них обеими руками Савмак, испугавшийся, что тавры повернут назад.
Молодые напиты неохотно остановили коней в полусотне шагов от подножья горы и с тревогой наблюдали, как полтора десятка зверовидных горцев, спрыгнув на землю, берут в тесное кольцо савмакова Ворона.
Глядя на покрытые угрожающей коричнево-зелёной раскраской лица лесных разбойников, Савмак сохранял на чуть порозовевшем лице спокойствие и невозмутимость, довольный, что их удалось выманить из неприступного укрытия, и значит, половина дела по спасению Канита и Агафирса сделана.
Высокий мускулистый тавр в медвежьей безрукавке, перетянутой на животе красным кожаным поясом с оскаленной волчьей головой на серебряной пряжке, за который был заткнут широкий двулезвийный топор на длинном резном держаке, встав перед мордой беспокойно всхрапнувшего жеребца, попытался напугать голубоглазого скифского юношу колючим взглядом своих маленьких, круглых, коричневых, как у медведя, зенок, упрятанных глубоко под нахмуренными чёрными бровями. Нижнюю часть его широкого, вытянутого вперёд лица покрывала от середины щёк густая, волнистая, тёмно-каштановая борода длиной в ладонь, в которой пропадали три глубокие розовые борозды, тянувшиеся от правого уха к небольшому сплюснутому носу и разодранной возле угла верхней губе. Натянув повод и успокаивающе поглаживая встревожено раздувавшего ноздри Ворона по круто выгнутой шее, Савмак, не дрогнув, выдержал испытующий взгляд меченого когтистой звериной лапой тавра, в котором сразу заподозрил если не самого таврского вождя, то одного из его сыновей.
– Идите за мной, – сказал он спокойно, как только последний из тавров спрыгнул со Старшего Брата на землю.
Развернув на месте жеребца, он, оставаясь в центре таврского кольца, тронул шагом в сторону Ящерицы. Вожак тавров, вдруг оказавшийся позади короткого, высоко вскинутого конского хвоста (как раз в этот момент жеребцу вздумалось шумно опорожнить желудок), подвинув могучим плечом одного из своих воинов, обошёл негостеприимный конский круп и зашагал сбоку, почти соприкасаясь завёрнутым в медвежью шкуру бедром длиннорогих золотых сайгаков, несущихся стремглав друг за дружкой по зелёному сафьяну скифика на правой ноге юного скифа.
Как только Савмак увёл тавров от Старшего Брата, три сотни конных напитов двинулись следом за ними двумя колоннами, быстро сомкнувшимися сзади и спереди, взяв настороженно озиравшихся во все стороны тавров в плотное кольцо оцепления. Получив вчера от них запоминающийся урок, Савмак крикнул приказ одному из сотников остаться со своей сотней возле Таваны, опасаясь, как бы другой какой-нибудь разбойничий таврский отряд, видя их отъезд на север, не напал на беззащитное селище с противоположной стороны. Среди сопровождавших его справа всадников, Савмак с неудовольствием увидел мать, тётку и сестру и хотел было крикнуть им, чтоб возвращались домой, но подумал, что они ведь всё равно не послушают, захотят присутствовать при вызволении сыновей из плена, и чтоб не уронить в глазах соплеменников и чужаков из-за упрямых баб своё достоинство вождя, благоразумно промолчал.
Чем ближе подходили ведомые Савмаком тавры к своим горам, тем теснее сужалось вокруг них кольцо скифов, пока они не оказались в каких-то десяти-пятнадцати шагах друг от друга.
Ехавшая за матерью и тёткой Мирсина, скосив глаза из-за прикрывавшего лицо платка, с любопытством и невольным страхом разглядывала диких жителей гор – полулюдей-полузверей, впервые оказавшихся так близко, страшно беспокоясь за Савмака, добровольно доверившего им свою жизнь ради спасения младших братьев. Особенно же её взгляд притягивал угрюмый широкоплечий тавр в медвежьей шкуре, грузно шагавший сбоку от Савмака, опираясь правой рукой, как на посох, на короткое кроваво-красное копьё. Густая копна взлохмаченных волос на его массивной голове возвышалась над плечом восседавшего на рослом Вороне Савмака. Глубокие, похожие на клеймо шрамы на его правой щеке, будто магическим магнитом, притягивали к себе её скованный бессознательным ужасом взгляд, как трепещущее в раззявленной змеиной пасти раздвоенное жало притягивает обречённую лягушку. Несколько раз острый как нож взгляд изувеченного когтистой медвежьей лапой таврского злого чудища хищно скользнул по пышногрудым фигурам трёх скифских женщин, и Мирсине показалось, что на ней его обжигающие морозом по коже глаза застывали чуть дольше, чем на двух других.
