Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 90 страниц)
Вспомнив, что ему нужно выпросить у деда денег, чтобы рассчитаться с накопившимися долгами, Делиад молча склонил голову, смирившись с тем, что ему таки придётся исполнить свалившееся, как летний снег на голову, почетное поручение.
– Ну, вот и славно. Выступаете завтра с рассветом, верхоконно, в полном боевом снаряжении. Проследи, чтобы доспехи, оружие и сбруя у всех твоих воинов сияли, как у быка яйца, чтобы нам не осрамиться перед варварами. Но сперва зайди к логографу Аполлонию: у него тебя дожидается купец Полимед, назначенный одним из послов. С этой минуты ты и твоя сотня поступаете в его полное распоряжение.
Царская канцелярия с помещением для писцов, архивом и кабинетом главного логографа-секретаря Аполлония, державшего на своих плечах основную часть груза управления страной, находилась на втором ярусе цитадели. Пока поднимались туда по двум крутым лестничным маршам, Делиад сообщил Ламаху о полученном задании.
Войдя в канцелярию, Делиад спросил у скрипевших тростниковыми перьями по папирусу в передней комнате рабов-грамматов здесь ли купец Полимед. Старший писец ответил утвердительно и предложил гекатонтарху войти в кабинет – его давно ждут.
Шагнув за порог соседней комнаты, Делиад увидел двух сидевших на стульях у правой стены солидного вида мужей. На разделявшем их круглом столике с единственной витой бронзовой ножкой стоял довольно большой ларец, богато инкрустированный слоновой костью и золотыми рельефами в виде гирлянд и спасающихся бегством от хищников травоядных животных, с удобной ручкой в виде распушившего длинный хвост и гриву золотого коня на дуговидной крышке.
Одного из мужчин – невысокого, с большой, круглой, лысой головой на короткой жирной шее, одетого в длинный синий хитон с короткими рукавами, расшитый по краям золотыми оливковыми ветвями, сидевшего ближе к двери, обхватив унизанными крупными перстнями пальцами стоящий между ногами резной костяной посох, Делиад хорошо знал: то был отец его приятеля Феокрита, 53-летний царский казначей Деметрий. Лицо второго, одетого в короткий, до колен, белый хитон без рукавов, окаймлённый внизу голубыми волнами, более молодого, сохранившего на низколобой округлой голове гораздо больше почти ещё не тронутых сединой тёмно-русых прямых волос, было Делиаду незнакомо (слишком ещё недолго он жил в многолюдной боспорской столице) – очевидно, это и был купец Полимед. Самого логографа Аполлония в кабинете не оказалось: его кресло под окном между небольшим мраморным столиком и внушительных размеров ларем с широкой плоской крышкой и серебряными уголками, в котором логограф хранил под замком необходимые для текущей работы документы, пустовало.
Произнеся традиционное "Хайре!", Делиад, глядя в лицо незнакомцу, доложил, что хилиарх Гиликнид приказал ему и его сотне сопровождать отправляющихся завтра в Скифию послов басилевса. В то время, как толстяк-казначей лишь молча кивнул со своего стула на приветствие юноши, его сосед живо подхватился ему навстречу.
– Прекрасно! Чудесно! Я очень рад, что во главе нашей охраны будет такой бравый и отважный командир! Ну, молодой человек, давай знакомиться, – приязненно улыбаясь прищуренными тёмными глазками и затерявшимся в густых пушистых зарослях бороды и усов маленьким круглогубым ртом, купец протянул Делиаду пухлую ладонь с сердоликовым перстнем-печаткой на указательном пальце и крупным изумрудом на среднем. – Меня зовут Полимед. Наш обожаемый басилевс удостоил меня высокой чести поклониться и поднести дары от его имени покойному владыке скифов. Ещё одним послом назначен этнарх сатавков Оронтон – он присоединится к нам со своими людьми за Длинной стеной. А возглавит наше посольство твой высокочтимый отец – номарх Лесподий. И вот тебе, гекатонтарх, первое боевое задание: позаботься, пожалуйста, об охране царских даров, – Полимед указал на стоящий у его левой руки ларец, – по дороге отсюда до моего дома.
– Слушаюсь! Мне привести всю сотню?
Полимед улыбнулся в бороду.
– Думаю, десяти воинов пока будет достаточно.
Развернувшись по-военному на месте, Делиад вышел из кабинета и приказал дожидавшемуся за дверью Ламаху немедля привести из казармы на нижний двор цитадели десяток воинов в полном вооружении. Декеарх бросился выполнять приказ, а Делиад вернулся в кабинет, чтобы отпроситься до завтрашнего утра готовить сотню к походу. Но не успел он открыть рот, как бесшумно проскользнувший следом босоногий дворцовый раб в короткой серой тунике-безрукавке, "украшенный" медным ошейником с чеканной надписью: "Ишпунак раб басилевса Перисада", объявил, что басилевс желает взглянуть на отобранные для скифского царя подарки. Полимед предложил Делиаду подняться вместе с ними в царские покои.
Тяжело приподнявшись с помощью посоха с насиженного места, казначей Деметрий приказал рабу взять со столика ларец и нести за ним. Полимед с Делиадом замыкали шествие. Преодолев пару лестничных маршей, освещённых через прорезанные на каждом этаже на три стороны бойницы, они оказались перед крепкой дубовой дверью, укреплённой и украшенной тремя искусной ковки виноградными лозами с широкими листьями и гроздьями из позлащённой бронзы, около которой молчаливыми статуями застыли два стража в отполированных как зеркало доспехах, вооружённые короткими копьями, мечами и узкими шестигранными щитами, с длинными бронзовыми трезубцами посредине. Дворцового раба с прижатым к груди драгоценным ларцом, казначея и двух его спутников, спешивших на зов басилевса, они пропустили в царские покои беспрепятственно.
Войдя в услужливо открытую проскользнувшим вперёд рабом дверь, Деметрий, Полимед и Делиад очутились в небольшом прямоугольном андроне. Яркий полуденный свет, лившийся из двух широких, в отличие от бойниц первого и второго этажей, окон в западной и южной стенах, освещал сложенный из разноцветных мраморных плиток замысловатый геометрический узор на полу, низкий белый потолок с позолоченными лепными карнизами и расписанные морскими пейзажами с участием Посейдона и его свиты стены, с расставленными вдоль них кушетками, креслами, стульями и круглыми столиками-трапезофорами в углах. Покрытая снизу доверху искусной резьбой и позолотой двустворчатая дверь посредине правой от входа стены, вела в гинекей, занимавший всю восточную половину этажа (правда, Перисад V уже два года как жил вдовцом). Точно такая же дверь в противоположной от входа северной стене вела в личные покои басилевса. Туда и направились за рабом-провожатым трое его спутников.
Крохотный, как почти все дворцовые помещения, кабинет басилевса занимал угловую комнату с двумя широкими окнами (одно открывало вид на север, другое – на запад), закрывавшимися в случае необходимости изнутри деревянными ставнями. Каменный пол покрывал мягкий ворсистый ковёр с узорами тёмных красно-сине-зелёных тонов. Посредине правой от входа стены была дверь в царскую спальню, по одну сторону от неё стояла низкая софа, покрытая полосатой жёлто-чёрной тигровой шкурой, по другую – большой, окованный серебром сундук. Возле окон стояли две пары массивных, похожих на троны, кресел с высокими резными спинками и подлокотниками, разделённые тяжеловесными столиками на отсвечивавших золотом звериных лапах: овальным напротив входа и квадратным слева. Кресла напротив входной двери пустовали, а слева, по бокам уставленного фруктами и напитками мраморного столика, сидели двое.
Один был высокий, худощавый, благообразный старик с продолговатым, остроносым, в глубоких морщинах лицом, обрамлённым волнами серебристо-седых волос и густой, осанистой белой бородой, ниспадающей широким клином со скул и вытянутого острого подбородка до середины груди, одетый в длиннополый, снежнобелый, с красной канвой хитон.
Слева от него вальяжно развалился в кресле низкорослый, рыхлый толстяк с большой, облысевшей на темени, шаровидной головой. Низкий, покатый, наморщенный толстыми складками лоб, одутловатое жёлтое лицо, мясистый красноватый нос, тяжёлые синюшные мешки под глазами, большой тонкогубый рот, обрамлённый рыжеватыми усами и редкой, куцей, неряшливой бородёнкой, с первого же взгляда производили отталкивающее впечатление. Однако, именно этот невзрачный 45-летний раскормленный боров с бессмысленно выпученными жёлто-карими глазами, в облегавшем жирное тело коротком, голубом с золотыми пальметтами хитоне и был боспорским басилевсом – пятнадцатым в ряду потомков основателя царственной династии Спартока и пятым, носившим славное на Боспоре имя Перисад. А царственного вида величавый 63-летний старец, державший в руке кипу только что утверждённых басилевсом документов, был не кто иной, как логограф Аполлоний, занявший этот важнейший государственный пост ещё при отце нынешнего государя, и вот уже 18-лет бывший правой рукой и первым помощником его сына в управлении столь крупной по эллинским меркам и, к тому же, многоплемённой державой на самой дальней северо-восточной окраине цивилизованного мира.
Дожидаясь своего казначея и посла с отобранными для мёртвого царя скифов подарками, басилевс с детской жадностью поедал сладкий виноград, отрывая от грозди и отправляя в чавкающий рот сразу по две-три крупные изумрудные ягоды. На средних пальцах его маленьких белых рук поблескивали два огромных перстня: овальная нежно-зелёная нефритовая камея с рельефом бойцового петуха на левой и красная сердоликовая инталия с трезубцем Посейдона и круговой надписью "басилевс перисад пятый" – на правой. Это была его личная печать, которую он каждое утро без споров и возражений прикладывал ко всем подготовленным для него логографом Аполлонием документам, нуждавшимся в его высоком одобрении. Этим, по сути, и ограничивалось его участие в управлении страной: Аполлоний и другие доверенные сановники старались не слишком утруждать слабого здоровьем басилевса скучными государственными заботами.
Войдя в кабинет, Деметрий, Полимед и Делиад, приложив ладонь к сердцу, молча поклонились Перисаду, продолжавшему с набитым ртом увлечённо расправляться с общипанной наполовину виноградной гроздью. Тот ответил слабым кивком, а из-под его кресла вдруг раздалось угрожающее рычание и хриплый собачий лай.
– Тихо, Геракл! – приказал Перисад, торопливо дожевав и проглотив находившиеся во рту виноградины. – На вот, погрызи косточку, – с трудом наклонясь вперёд (мешало выпуклое брюхо), он опустил между тонкими волосатыми голенями длинную гроздь с десятком недоеденных ягод.
Проследив за его рукой, Делиад ничуть не удивился, увидев под креслом басилевса вместо собаки некое щуплое существо с телом 12-летнего ребёнка, непропорционально большой остроконечной головой и безобразным, сморщенным обезьяньим лицом. То был царский шут, к которому за его "богатырскую" фигуру ещё в детстве намертво прилепилось насмешливое прозвище Геракл, со временем заменившее его настоящее имя, которое, должно быть, он и сам уже давно забыл. Огромные круглые, как блюдца, оттопыренные под прямым углом уши, длинный, узкий и красный, как у аиста, нос, широкий, прямой, будто разрезанный от уха до уха тонкогубый рот и сильно выступающий вперёд, острый, безволосый, как у евнуха, подбородок составляли лицо этого безобразного уродца, будто нарочно созданного природой на потеху нормальным людям. Вывернув тонкую шею, шут ухватил по-собачьи зубами протянутую басилевсом гроздь, положил её себе на ладони, благодарно лизнул щедрого хозяина в волосатую икру и принялся старательно обгладывать одну за другой, словно мясо с кости, оставшиеся на ней крупные сочные ягоды.
Поставив по указке казначея ларец на свободный столик, раб бесшумно выскользнул за дверь. Нисколько не удивившись появлению в кабинете вместе с Деметрием и Полимедом хорошо ему знакомого Делиада, басилевс велел показывать, что там в сундуке. Повернув торчавший в замочной скважине бронзовый позолоченный ключик, Деметрий откинул крышку и стал по очереди вынимать и подавать басилевсу лежавшие в ларце сокровища. Первым он достал широкое плоское чеканное блюдо с гривастой львиной мордой в центре и толстым ободком в виде травяной гирлянды. Повертев блюдо в руках, Перисад скорбно вздохнул и передал его Аполлонию, а тот протянул Полимеду. Вторым Деметрий подал узкий ритон, сделанный в виде головы оленя с прижатыми к длинной вытянутой шее ветвистыми рогами, затем – широкую и глубокую чашу, сплошь покрытую снаружи тонким чеканным орнаментом (эллины называли такие чаши "мегарскими"). За ней последовала более узкая и высокая чаша с двумя маленькими, горизонтально расположенными ручками, именовавшаяся скифосом, вместительный кубок на высокой ножке, называемый канфаром, и наконец – золотая лодочка-светильник с маслеными фитилями на носу и корме и прикреплёнными к бортам четырьмя золотыми цепочками, соединёнными с крюком для подвешивания.
Отдавая после тщательного осмотра золотую посуду в руки своего логографа, басилевс каждый раз жалостно вздыхал.
– Жалко отдавать всё это варварам, – произнёс он плаксиво, неохотно расставшись напоследок с красивым золотым корабликом.
– Что делать, государь, – развёл руками Аполлоний. – Мы должны почтить покойного владыку скифов достойными дарами.
– А может, хватит и половины?
– Нет, государь. Мы не должны скупиться... Скилур незадолго до смерти прислал с Эпионом нам в подарок двух великолепных коней в драгоценной сбруе, – напомнил логограф. – Наши ответные дары ему должны быть не хуже.
Перисад смиренно опустил глаза, признавая правоту Аполлония, и потянулся за медовым пряником.
– Ларец мы тоже отдадим? – спросил он обречённо, надкусывая пряник.
– Конечно, государь. Очень важно, чтобы наши отношения с новым скифским царём оставались такими же мирными и дружескими, как были последние десять лет при Скилуре, – продолжил терпеливо, словно несмышлёному ребёнку, объяснять Аполлоний. – Поэтому мы и отправляем послом к скифам Полимеда, который на короткой ноге с Палаком, Посидеем и почти всеми важными скифами в Неаполе... А потерянные сейчас богатства скоро вернутся к нам благодаря торговле.
– Ну, что ж... Раз так – пусть Полимед отвезёт наши дары и позаботится, чтобы варвары остались довольны, – дал наказ своему послу Перисад, хрупая по-лошадиному печеньем.
– Слушаюсь, государь, – ответил Полимед, держа перед Деметрием золотое блюдо, с которого тот укладывал обратно в ларец осмотренную басилевсом драгоценную посуду. – Уверен, что будущий царь Палак останется доволен твоей щедростью.
– Хорошо. Можете идти.
Упрятав последним под кипарисовую стенку ларца блюдо со львом, Деметрий аккуратно закрыл крышку, провернул в замке в обратную сторону ключ и передал его Полимеду. Затиснув маленький позолоченный ключик в широком кулаке, купец отвесил на прощанье басилевсу низкий поклон и попятился с драгоценным ларцом в левой руке вслед за простоявшим всё время скромно у двери Делиадом и Деметрием к выходу. Последним из кабинета басилевса степенно вышел Аполлоний. Как только за ним затворилась дверь, Перисад встал и легонько толкнул обутой в мягкий домашний замшевый башмак ногой свернувшегося под креслом шута.
– Вылезай, Геракл. На сегодня с государственными делами покончено. Продолжим нашу игру.
Пересев к овальному малахитовому столику, на который он перенёс вазу с пряниками, басилевс достал из-за пазухи украшенный искусной резьбой стаканчик из моржового зуба и янтарные игральные кости. Прихватив с мраморного столика кубки и кувшины, шут удобно устроился с ногами в кресле напротив...
На лестничной площадке второго этажа Аполлоний и Деметрий попрощались с Полимедом и Делиадом, пожелав им доброго пути и удачи.
Выйдя из дворцовой башни на пятачок нижнего двора, купец и гекатонтарх увидели выстроившийся в две шеренги слева у стены десяток соматофилаков во главе с Ламахом. Как и его воины, декеарх вооружился шестигранным щитом, мечом и коротким, приспособленным для боя на городских улицах копьём. Воспользовавшись любезным предложением Делиада, Полимед охотно передал свою ношу одному из воинов. Прежде чем двинуться в путь, купец развязал висевший у него на шее шнурок с пятью или шестью железными и бронзовыми ключами, поцепил на него золочёный ключик от царского ларца и спрятал всю связку обратно за пазуху.
Из двух путей к выходу с Акрополя Полимед выбрал более короткий – через крепость соматофилаков. Он важно пошёл впереди, за ним – колонной по два – десять его охранников. Делиад и Ламах, чуть поотстав, замыкали шествие.
На крутом узком спуске к внутренним воротам Делиад, не сводивший глаз с ларца, мерно покачивавшегося в такт шагов в руке правого переднего воина, негромко посетовал шагавшему бок о бок слева декеарху:
– Тут не знаешь, где добыть несколько мин, чтобы рассчитаться с долгами, а там... Видел бы ты, какие сокровища лежат в этом ларце! – юноша грустно вздохнул. – Не везёт мне что-то в последнее время. Вот и вчера проигрался в пух Феокриту и Алкиму... А отец хочет, чтобы я жил на жалование гекатонтарха, как он когда-то, и запрещает матушке и деду посылать мне деньги!.. Да и дядя Левкон щедр только на нравоучения. Конечно, им легко говорить. – Делиад досадливо сплюнул сквозь зубы. – А ведь золота в этом ларце хватило бы на два-три года безбедной жизни в столице! Жаль, что оно достанется варварам...
Бросив сбоку пристальный испытующий взгляд на кислое лицо своего командира, Ламах, как бы про себя, пробормотал вполголоса:
– Так ведь... можно сделать так, чтоб оно им не досталось.
Застыв на месте, Делиад удивлённо уставился сверху на декеарха.
– Ты полагаешь?.. Ну и как это сделать?
Остановившись ступенькой ниже, Ламах повернул обезображенное вмятиной лицо к командиру и снизал плечами:
– Пока не знаю... Нужно подумать. Может, что и придумается.
Отведя взгляд, Делиад в глубокой задумчивости медленно двинулся вниз по ступеням. Когда следовавшие за Полимедом воины вошли в крепость соматофилаков, Делиад опять повернул окрашенное юношеским румянцем лицо к шедшему рядом декеарху.
– Ты вот что... Если что-нибудь надумаешь, приходи вечером в мой городской дом... Если нам это удастся – треть того, что лежит в этом ларце, твоя.
Миновав ворота, Делиад нагнал Полимеда и попрощался с ним до завтра на углу царской конюшни, сказав, что дальше его проводит декеарх, а ему надо идти в казарму готовить свою сотню к завтрашнему походу.
– Советую тебе сегодня лечь пораньше и хорошенько выспаться, – расплылся в благодушной улыбке купец, пожимая на прощанье руку юному гекатонтарху. – Я собираюсь завтра выехать пораньше, чтобы к вечеру быть в Феодосии.
Выйдя с отрядом телохранителей за крепостные ворота, раздувшийся от собственной значимости Полимед на глазах у десятков горожан прошествовал мимо красивого здания городского пританея с тремя парами ребристых коринфских колонн на входе и беломраморным барельефом на фронтоне, спустился узкими извилистыми улочками к подножью горы и через десять минут оказался у калитки своего дома на северной стороне нижней террасы. Поблагодарив декеарха и его воинов, он взял у переднего соматофилака царский ларец. На вопрос Ламаха, не выставить ли возле его дома до завтра охрану, купец ответил, что в этом нет необходимости: вряд ли кто-то нападёт ночью на его дом. Ламах согласно кивнул, подождал пока за Полимедом с бесценным ларцом в правой руке закроется толстая, дубовая, укреплённая двумя широкими полосами кованой бронзы калитка, после чего громко скомандовал: "Кругом!" и повёл свой десяток назад в казарму.
Не обращая внимания на скакавшую с радостным визгом на цепи под стеной сарая собаку, Полимед быстро пересёк небольшой, прямоугольный, мощёный серым булыжником дворик и вошёл в распахнутую настежь двустворчатую дверь посредине длинного двухэтажного дома, занимающего всю южную сторону усадьбы. В нижнем этаже дома находился андрон с традиционными девятью трапезными ложами и столиками вдоль стен, справа от него – кабинет и спальня хозяина, слева – кухня, кладовые, трапезная и спаленка рабов. Узкая и довольно крутая деревянная лестница, огороженная высоким перилом, поднималась вдоль правой от входа стены андрона в занимавший весь верхний этаж гинекей. По ней неторопливо сходила вниз пышнотелая, круглолицая женщина в коротком, до колен, неподпоясанном розовом хитоне, в лёгких, коричневых замшевых башмачках без задников, с распущенными по-домашнему по груди и спине густыми, волнистыми, светло-каштановыми волосами. То была 37-летняя супруга Полимеда Андокида.
Полимед был женат на Андокиде вторым браком. От первой жены, умершей шесть лет назад, он имел двух замужних дочерей. Завести детей от Андокиды (Полимед очень хотел сына, наследника) за четыре года супружества всё никак не получалось: не желая портить фигуру беременностью и вновь мучиться родами, она втайне от мужа принимала противозачаточные снадобья. Кроме жены, в доме Полимеда жила его 15-летняя падчерица Аполлодора – дочь Андокиды от её первого мужа, которым был не кто иной, как единственный сын логографа Аполлония – Аполлоний Младший, умерший лет пять назад.
– Так зачем тебя звали во дворец, милый? – приторно-ласковым голосом спросила Андокида с середины лестницы, едва Полимед успел войти в дом, продолжая медленно спускаться и не сводя вспыхнувших любопытством глаз с его ноши.
– Басилевс оказал мне высокую честь: завтра я отправляюсь послом в Скифию с прощальными дарами Скилуру, – с гордостью объявил Полимед.
– Вот как? Поздравляю, милый! – растянув большие ярко-красные губы в слащавой улыбке, отчего на её полных розовых щеках появились миловидные ямочки, Андокида, виляя широкими бёдрами, величаво подплыла к мужу, обняла его мягкими полными руками за шею и жарко поцеловала в уста. – Надеюсь, эта твоя поездка будет не долгой?
Полимед снизал неопределённо плечами:
– Полагаю, дней пять или шесть – не дольше.
Этой ночью мы должны как следует потрудиться, милый. Быть может, милостью Геры нам наконец-то удастся зачать маленького... А в этом красивом ларце подарки скифскому царю?
– Да.
– Я хочу взглянуть.
– Хорошо, пойдём.
Они вошли вместе в небольшой кабинет Полимеда, смежный с его спальней на нижнем этаже. Купец бережно поставил ларец на свободный столик и снял с шеи шнурок с ключами.
– Надо бы позвать и Аполлодору, – предложил Полимед. – Ей, наверное, тоже интересно.
– Да ладно, покажешь ей позже! Ну, миленький, не томи...
Легко повернув в замочной щели золотой ключик, Полимед откинул крышку ларца, достал и разложил на соседней кушетке все имевшиеся там предметы. Андокида брала их один за другим, подносила к квадратному, в локоть шириной, окну, через которое в кабинет лился со двора неяркий свет скрытого за Акрополем солнца, и долго разглядывала со всех сторон с жадным блеском в восхищённо округлившихся светлых глазах.
– И это всё из чистого золота?
– Конечно! Скифским царям полагается дарить только золотые вещи. Об этом ещё Геродот написал.
– И не жалко Перисаду отдавать такие сокровища варварам?
– Ещё как жалко! Но ничего не поделаешь – дружба могущественных скифских царей стоит дорого.
– Просто слёзы наворачиваются, как подумаю, что скоро все эти прекрасные вещи навсегда исчезнут в скифской могиле, – вздохнула Андокида, вертя в руках изящную мегарскую чашу. Вдруг она обратила к мужу взволнованное внезапно пришедшей в голову блестящей идеей лицо. – Послушай, милый! Мы ведь можем хотя бы часть этих вещей спасти от уготованной им печальной участи. Давай положим в ларец нашу мегарскую чашу из позолоченной бронзы, а эту оставим у себя. Да и наш позолоченный ритон с головой волка выглядит ничуть не хуже этого оленя...
– Андокида! Ты что – сдурела?! – воскликнул изумлённый Полимед. – Сейчас же выбрось эти нелепые мысли из головы!
– Ну почему – нелепые? Ты подумай – наша мегарская чаша и ритон выглядят совсем как золотые. Глупые варвары ни о чём не догадаются! Да и не всё ли им равно, что зарывать в землю – золото или бронзу? Ну же, Полимед, решайся!
– Нет! – испуганно вскрикнул Полимед.
– Ну почему, почему – нет? Ведь такое богатство пропадёт почём зря! Дорогой, давай сделаем так, как я сказала.
– Нет, нет и нет! – Полимед, свирепо выпучив глаза, повысил голос до визга. – Только в безмозглую женскую голову могла прийти такая безумная затея! – он поспешно побросал разложенные на кушетке сосуды обратно в ларец, затем подскочил к жене и грубо вырвал из её рук мегарскую чашу.
– Дай сюда, дура! – он торопливо швырнул тонко зазвеневшую чашу в ларец, захлопнул крышку и дрожащими от негодования руками запер на замок. Этого ему показалось мало, и он унёс ларец в соседнюю спальню, где стоял в углу его надёжный, окованный толстой медью дорожный сундук, и на глазах последовавшей за ним жены упрятал его там под двумя тяжёлыми навесными замками. После того, как доверенные ему басилевсом ценности оказались в безопасности, а связка ключей – у него за пазухой, Полимед вновь обратил к жене разгневанное, раскрасневшееся лицо.
– Скифы вовсе не так глупы, чтобы не отличить золото от позолоченной бронзы!.. Тебе даже не пришло в голову, что если обман откроется, – а он непременно откроется! – твой муж будет навек опозорен, и мне ничего другого не останется, как только выпить яд!.. И мало того: дело может закончиться войной – да-да, войной! – с оскорблёнными скифами. И всё из-за одной глупой, жадной бабы!
– Ты просто жалкий трус! Ничтожество – вот ты кто! Чтоб тебе там пропасть в твоей Скифии!
Ответив на обидные слова мужа ещё более обидными, Андокида с пылающими от незаслуженных оскорблений щеками выбежала из кабинета, громко, на весь дом, хлопнув дверью, и, простучав башмаками по скрипучим лестничным ступеням, скрылась в гинекее. Полимед понял, что ужинать и спать сегодня ему придётся в одиночестве.
3
С трудом разлепив глаза, Полимед разглядел в полутьме сундук с висевшими сбоку на толстых бронзовых кольцах двумя большими железными замками, стоявший на своём обычном месте в углу справа от изголовья его кровати. Ещё не проснувшись, он машинально сунул руку под подушку, нащупал спрятанную там связку ключей, перевернулся на спину и с удовольствием потянулся с зажатыми в кулаке ключами, прогоняя остатки сна.
Вход из кабинета в спальню был плотно завешен пологом из гнедой лошадиной шкуры. Свет в комнату проникал из примыкавшего к дому с северной стороны двора через узкое – даже ребёнку не пролезть! – оконце под самым потолком слева от кровати.
Сев на ложе, Полимед надел на шею ремешок с ключами, повернул голову к окну и, увидев клочок лазурного неба, коротко ругнулся, сообразив, что рассвет давным-давно наступил. Обычно его будила в дорогу жена, всегда щедрая на любовные ласки перед его отъездом, но после вчерашней ссоры он, чтобы успокоить поднявшуюся в душе бурю, выпил за ужином пару канфаров вина "по-скифски", вот и не смог сам вовремя проснуться, а никто из слуг без приказа не отважился его разбудить.
Поспешно накинув приготовленный с вечера в дорогу короткий серый шерстяной хитон, Полимед громко кликнул Итиса. В спальню тотчас вбежал молодой испуганный раб с коротко стриженными светлыми волосами, ещё за дверью безошибочно определивший по сердитому голосу хозяина, что тот, по-прежнему, сильно не в духе. Обувая хозяина в его любимые, лёгкие и прочные, дорожные скифики из коричневой воловьей кожи, раб сообщил, что кони давно запряжены, и Дром (давно проверенный конюх и возница, сопровождавший Полимеда во всех его сухопутных поездках) ждёт хозяина возле кибитки. Удовлетворённо кивнув, Полимед затянул на животе пряжку краснокожаного с богатой серебряной отделкой пояса, взял лежавшую на сундуке широкополый тёмно-коричневый петас и стоявший в том же углу толстый деревянный посох с бронзовой оковкой внизу и отполированным ладонью бронзовым двугорбым верблюдом на уровне плеча, и направился к выходу.
Одетый по-дорожному в короткую скифскую кожаную куртку, коричневые кожаные штаны и скифики, возница Дром обходил вокруг стоявшей перед воротами кибитки с арочным верхом, обшитой серыми воловьими шкурами, в который уж раз поправляя упряжь на четвёрке впряженных в неё попарно серых в крупных яблоках, широкогрудых, толстозадых рысаков. Из дверей своих каморок, прилепившихся к стене конюшни возле калитки, за ним наблюдали старый привратник Борей и грудастая повариха Троя, отданная хозяином верному конюху Дрому в сожительницы. Крепко держась с двух сторон за обшитый внизу красно-зелёным цветочным орнаментом подол её коричневой туники, таращили глазёнки на стоявших всего в трёх шагах огромных лошадей босоногие мальчики двух и трёх лет в коротеньких, льняных, вышитых цветами и птицами безрукавках. Но ни Андокиды, ни Аполлодоры, ни их служанок, всегда выходивших проводить хозяина в дорогу, в этот раз во дворе не было.
Покосившись на выкатившееся на покатую крышу восточного соседа солнечное колесо, Полимед спросил Дрома здесь ли уже соматофилаки.
– Да уж с самой зари дожидаются за воротами, – буркнул с явным упрёком заспавшемуся хозяину конюх, оглаживая широкой шершавой ладонью гладкий округлый бок правого переднего мерина.
Оглянувшись на стоявшего у него за спиной в ожидании приказаний Итиса (всего в его доме было трое рабов и три рабыни, не считая малолетних детей Дрома и Трои), Полимед послал его вместе с Дромом за своим дорожным сундуком, а сам, закинув в кибитку посох и шляпу, направился в скрытый за дальним углом конюшни нужник.
Когда минут через пять он вернулся, вместительный сундук, куда, помимо царского ларца, он ещё с вечера уложил расшитую золотом и серебром парадную одежду и обувь, а также траурную одежду тёмных тонов и многие другие необходимые в дороге вещи, уже стоял в кибитке, надёжно привязанный к деревянным рёбрам правой боковой стенки. Оставив детей под присмотром Борея, Троя принесла с кухни и упрятала в солому под облучком, на котором уже восседал с вожжами в руках её муж, козий бурдюк с разбавленным на три четверти вином и закрытую плетёной крышкой корзинку с едой, и теперь ждала хозяина с кувшином холодной воды и перекинутым через плечо скифским вышитым рушником в шести шагах от входа в нужник – возле огороженной невысоким каменным бортиком дождевой цистерны в северо-восточном углу двора. Наскоро ополоснув и вытерев лицо и руки, Полимед приказал Борею открывать ворота.
Удержавшись от искушения оглянуться на окна гинекея, Полимед вслед за выкатившейся из ворот кибиткой вышел на улицу, придумывая на ходу оправдание своей задержки. Однако, вместо ожидаемой сотни конных соматофилаков во главе с Делиадом, он увидел всего десяток всадников, теснившихся у стены его дома. Всё тот же вчерашний декеарх с перебитым надвое носом, спокойно восседавший впереди на смирном буланом мерине, в ответ на недоуменный взгляд купца пояснил, что гекатонтарх Делиад с остальными воинами ждёт возле Скифских ворот. Запрыгнув на облучок, Полимед велел Дрому гнать рысью к Скифским воротам.
